Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 11
Няньки (фантастический роман) Часть 1
Няньки (фантастический роман) часть 2
Няньки (фантастический роман) часть 3
Няньки (фантастический роман) Часть 4
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 5
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 6
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 7
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 8
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 9
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 10
Автор: Волченко Павел Николаевич
Аннотация:
Главные герои, выходцы из рабочего квартала, еще в детском возрасте попадают в некий концентрационный лагерь. Им приходится пройти через боль, унижения, тяжелую физическую, моральную и интеллектуальную подготовку. Зачем? Неизвестно, до того самого момента, пока не вступает в силу план заселения миров – распространения человечества – своего рода глобальный социальный эксперимент. Пройдя через все этапы взросления, через долгую жизнь, через осознание себя и мира вокруг, они понимают причины своей подготовки. Действо развивается на фоне неизвестного мира – новой, дикой планеты, где имеются некие «артефакты» - неизвестные, непонятные сферы с возможностью как телепортации, так и простого, ускоренного перемещения в пространстве. Артефакты не позволяют использовать металл, восприимчивы к агрессии – препятствуют ей.
Основная идея произведения: приходит время, когда боги становятся не нужны, а нужны няньки, поводыри, что проведут сквозь тьму и кровь мира и выведут во дни благоденствия.
- Фи, какой ты скучный. – сказала она противным голосом, как наверное умеют говорить только красавицы, знающие о своей красоте. И зашагала прочь, к центру лагеря, где был у них маленький каменистый пруд – умываться пошла.
- Ну и дура. – тихо шепнул Ромка, и закусил губу. Ну в самом то деле, на чем он ее нарисует и, тем более, – чем? Мачете что ли лик ее высечет на широком стволе ба? Или углем на скале нарисует? Хотя… Ведь и правда, можно углем на скале Дашку нарисовать. Да вон на том же камне, что за их лагерем стоит. Он же белый, почти как бумага, сторона одна у него есть высокая, плоская. Ромка тут же разозлился на себя за свою глупость, решил было соскочить, побежать за ней следом, предложить такой портрет, но подумал, что тогда он совсем глупо будет выглядеть. Через силу усидел на месте, а потом ворча и фыркая стал натягивать ботинок.
- Страдалец. – насмешливый голос сзади, Ромка даже поморщился. Это Ирка вышла. Сейчас начнет его допекать про душевные его страдания, глупости спрашивать будет, и ржать басом. Ну вот почему все девчонки как девчонки, любо дорого послушать их смех – как колокольчики, а эта лошадь ржет как… как лошадь ржет! И зубы у нее как у лошади – длинные, большие. – Можно рядом сесть?
- Ну садись. – буркнул Ромка.
- Страдаешь? – спросила, когда усадила свой тощий зад прямо в траву рядом с Ромкой.
- С чего бы? – наигранно удивился он, и даже одну бровь поднял. Он долго тренировался, чтобы научиться, даже лоб потом болел и глаз дергался.
- Значит страдаешь. – сказала она уверенно, так, что сразу стало ясно – знает Ирка всю подноготную его, Ромкину, видит. Теперь остается только сохранять хорошую мину при плохой игре, что собственно Ромка и сделал. Уставился вперед, на холм напротив, и всем своим видом стал показывать, что нет ему дела до её слов. – А ведь Дашка тебя тоже любит.
Сказала это и вскочила, и побежала следом за Дашкой к пруду. А до Ромки только через секунду дошло, Иркины слова дошли. Он обернулся резко, чуть не упав со своего насеста, и закричал в след:
- Что?
- Что слышал!
Вот и все, и думай себе что хочешь и голову ломай: пошутила она, подколола или правду сказала. Ведь так хочется поверить, что это правда была, до щеми в сердце хочется, а как узнать это? Ну не спрашивать же на самом деле у Дашки: «Мне тут Ирка твоя сказала, что ты любишь меня, так вот – это правда али как?» - это самый верный способ ходить с красным следом пощечины в пол лица. Но на самом деле он не так той пощечины боялся, сколько насмешек в ответ, или, хуже того, – смеха.
- Подростковые комплексы в социальной среде ограничивают индивидуум и приводят к необоснованной агрессии. – сказал он вслух заученное на занятиях определение. – Вот ведь пакость…
А еще через месяц уже начались хождение со сцепленными руками, в рощу уже нельзя было заходить просто так, чтобы не вспугнуть нечаянно какую-нибудь парочку, да и по ночам начал народ втихушку от лагеря к лагерю бегать, не смотря на все запреты Яшки и Вероники – вожатой девчачьего лагеря. Все это должно было когда-то прекратиться, и все это знали, но бегать все равно продолжали, и даже Януш один разок в ночную самоволку ходил. Вот только к кому, Ромка не знал. У Януша как то получалось всё в тайне держать, не то что у Ромки, про которого наверное оба лагеря судачили.
Выстрел грянул как водится, внезапно. В одну из ночей, когда начался разброд и хождения, пропала парочка. Ромка их особенно не знал – совсем уж мелюзга. Им обоим по четырнадцать лет было. Девчонку вроде Катькой звали: миленькая, на крольчишку похожая, и глазенки у нее вечно испуганные были, а вместе с ней пропал Жека, кличка – Жеган. Ушастенький, неуклюжий, разлапистый какой-то он был, гнусавил всегда и гнусавости своей стыдился очень. Нормальный такой паренек, хороший – от такого удара в спину ждать не будешь.
Ну когда они на день пропали, никто этому значения не придал: всякое же бывает – пропали и пропали, дело-то молодое! Но вот когда они и на следующую ночь в свои хижины не пришли народ забеспокоился. А с рассветом их пошли искать.
Все окрестности облазили, все кусты переворошили, вниз с обрывов на лианах спускались, смотрели – не свалилась ли сладкая парочка ночью в пропасть. Нашли их, далеко нашли, с другой стороны холма. Кости там были, со следами от зубов, некоторые переломанные, черепа раздробленные, и обрывки комбинезонов, те хоть и из кевларового волокна были, а все равно – не устояли перед натиском неизвестного хищника. Даже ботинки пообкусаны были поверху, чтобы изнутри все достать.
Вот тогда всех и проняло. До этого они себя вальяжно чувствовали: хозяева джунглей! Короли! А на самом деле – просто с точкой высадки повезло, а они и расслабились, заигрались, словно не в диких джунглях, а в деревне за околицу бегали.
Правда бегать после этого не перестали, а наоборот. В ту же ночь к друг дружке еще кучнее пошли. Девчонкам страшно было, надо было их успокаивать, да и чего греха таить – мальчишкам тоже было не по себе.
В тот день, когда нашли останки, Дашка сама подошла к Ромке, тихонько его за руку взяла и шепнула:
- Вечером приходи. – он удивленно уставился на нее, а она смутилась, отвернулась, так что только рыжую челку видно стало да закушенную губу. – Ирка к своему пойдет. Мне одной страшно.
Интересно конечно, кто на Ирку мог позариться? Где этот бесстрашный храбрец? Хоть руку ему пожать – все же не всякий отважится с таким костлявым чудовищем встречаться, да еще и по собственной воле.
Само собой Ромка пошел! Иначе и быть не могло. Януш ему помогал собраться. Они вместе сбегали днем в джунгли, километров за пять от лагеря ушли – там еще совсем молодая туатуя росла, такая пока убить не могла, но пара персиков на ней уже была. Они с Янушем это место давно приметили, ждали, когда поспеют. Вот, дождались, как раз Ромке на свиданку пригодились, а то с пустыми руками – это совсем как-то не по джентельменски получается.
Надергали и мелких цветочков с деревьев. Эти пахли куда получше, чем Костькины, но и были не такими пышными, не такими красивыми. Чтобы не засветиться перед своими, все это завернули в листья ба, и таким макаром пронесли в свою хижину. Весь вечер Ромка допытывался до Януша: хорошо ли он смотрится, как ему будет лучше: оставить пробивавшуюся рыжую щетину, или же соскоблить ее мачете. В конечном итоге он все же сбрил свою мелкую поросль, а после долго сожалел – мужественности в нем от этого поубавилось.
Время тянулось бесконечно долго, и в то же мгновение пролетало просто таки на скорости света! Когда он маясь ходил из угла в угол, ему казалось, что солнце прилипло к одной точке небосвода, а когда же понимал, что времени осталось не так много – ему хотелось удержать неспешный бег светила, остановить его.
Наступил вечер, стремительно стемнело, и Ромка крадучись, как вор, со свертком из листьев ба под мышкой, выскользнул из их с Янушем хижины. Спрятался за каменюкой, что была слева от входа в хижину, выглянул и столкнулся нос к носу с Иркой, с той самой Иркой – с большой, с нескладной, с пучеглазой.
- Идешь? – тихо спросила она.
- Иду. – кивнул он тупо.
- Ну и иди, она уже там тебя заждалась.
- Хорошо. – и он быстро юркнул мимо Иринки, и чуть не бегом припустился к Дашкиной хижине. Так значит вот оказывается, кто этот неведомый герой, что осмелился встречаться с Иркой! Януш! Сосед, друг, - самый близкий человек! Ну молодец! Ну дает! Это ж надо было!
Всю дорогу до Дашкиной хижины Ромка то нелепо усмехался, то останавливался, и произносил шепотом: «Вот это да!».
У самой хижины он остановился, замялся испуганно, зачем-то распеленал сверток, конечно же выронил при этом оба персика в траву, посыпались вниз мелкие цветочки. Он бросился их собирать, чуть придавил один персик подошвой, шепотом, выругался, обтер край придавленного плода, сразу второй подхватил, чтобы ненароком и его не раздавить. Бросился цветы ловить, а их уже трепало восходящим из обрыва ветерком по траве, несколько беленький цветочков с острыми лепестками Ромка поймал около самого обрыва, едва не улетели. Поймал он несколько, а остальные подхватило порывом и сорвались они в обрыв, только не упали, не полетели вниз, а вместе с порывом рванули в небо, закружились белыми, фосфорицирующими звездочками в ночной черноте – красиво.
- Красиво. – тихий шепоток сзади. Ромка подскочил, едва сам в обрыв не сиганул, оглянулся испуганно. Даша, кто же еще? Стоит у входа в хижину, волосы по плечам кудрями распущены, курточку на плечи накинута, сама в майке, бледная кожа в лунном свете отсвечивает, губы синевой легкой тронуты, брови темные, особенно темные при лунном свете и вся она какая-то нереальная, какая-то призрачная, будто не настоящая, будто сказочная. Из руки опять выпал непослушный, уже придавленный персик.
- Рот закрой. – он только тут понял, что челюсть у него отвисла, да и вылупился он на нее уж совсем смешно. Он кашлянул, оправился, хотел было ловко подхватить персик из травы, но промахнулся, хватанул клок зелени, улыбнулся виновато, и уже не столь лихо, зато верно, взял персик, протянул ей.
- Держи.
- Нет, мне лучше тот, что без следов.
- Ой, прости. – он быстро протянул ей другой персик. Растерянно посмотрел на цветы в листе ба, и тоже протянул их вперед. – Это тебе.
- Спасибо. – она взяла из его рук персик, нечаянно коснулась его руки, и тут же отдернула пальцы испуганно. Дыхание её оборвалось. – Пошли в дом, холодно.
Ночью у них ничего не было. Только под утро он нежно поцеловал её в губы, и затрясло его всего, забило в такой дрожи, какой не было еще ни разу – сладкая дрожь, жаркая, и по всему телу озноб. За минуту до рассвета вышел от нее и опять наткнулся на Ирку.
- А, любовничек! – осклабилась она и томно закатив глаза, с предыханием произнесла. – О, Ромео!
- Дура ты. – буркнул он зло, и быстро скользнул мимо нее, побежал вниз по склону к своему лагерю.
- Роман, стоять! Раз-два! – рявкнул суровый голос, как только Ромка пробежал первую хижину в своем лагере. Ромка остановился, оглянулся, позади стоял Яшка: суровый, аж какой-то серый. – Откуда такой радостный?
- Ну, я… - он скосил глаза к небу. Надо было что-то соврать, но в голову ничего не шло.
- Ясно. – голос усталый, бесцветный. – Мало вам Жигана, еще хотите. Идиоты озабоченные.
- Ну… - опять начал Ромка.
- Не ну! Вечером в лагере девчонок у пруда сбор. Чтоб был! – сурово и строго сказал Яшка, оглянулся – из-за хижины крадучись юркнул Стас. – Стоять! Куда пошел! – Стас встал, оглянулся испуганно. – Ты откуда такой резкий нарисовался?
- Да я за водой…
- Еще один! – возвел очи горе Яшка. – Вечером чтоб в лагере девчонок у пруда оба были! Ясно!
- Ясно! – одновременно рявкнули в ответ оба.
- Ну идите, любовнички… Эй, Стаська, ширинку застегни, хозяйство застудишь.
- А, спасибо… - Стас густо покраснел и стал застегивать ширинку.
- За водой он ходил. Шутник. Ты чем ее черпал?
Стас покраснел еще гуще и торопливо зашагал прочь.
Вечером у пруда собрались все. Оба лагеря в полном составе – все сто девяносто восемь человек. Расселись прямо на траве, разделившись ровно на две половинки: слева мальчишки, справа девчонки, а промеж ними пробор метра в полтора. И друг на дружку даже не смотрят, никто глаз не скосит, будто и не замечают.
У самого же пруда, на камушках, сидели Вероника с Яшкой. Оба суровые, оба хмурые – серьезные.
- Вика, твои все? – спросил Яшка, когда уже начало темнеть. Вероника привстала, взглядом поводила, кивнула. – Хорошо.
Он прошелся вдоль сидящих туда, сюда, потер друг о дружку ладошки, будто работать собирался или замерз и резко начал:
- Вы понимаете, что творите? – все разговоры, все шепотки разом умолкли, все уставились на Яшку. – Я вас спрашиваю: вы понимаете? Позавчера мы похоронили Женю и Катю, все помнят? Нет? Мне их раскопать что ли? Кости между лагерями накидать, чтобы вы ночью об них спотыкались? Может тогда думать начнете! Ну, что уставились? Скажите хоть что-нибудь. Ты, Стасик, а ну расскажи – за какой надобностью ты ночью бегал?
- А я что, я один что ли… - пробубнил Стас обиженно.
- Если бы ты один – не велика потеря. – послышался смешок, Яшка нахмурился так, что глубокие морщины прорезали лоб. – Что ржете, придурки! Крышу у всех снесло? Гормоны играют, да? Спермотоксикоз в голову ударил? Вы ж сдохнете, понимаете вы это, или нет? Убьетесь к чертям ночью, и все! Или тварь какая упрет! Кто Жеку с Катькой прибил? Знает кто-нибудь? Кто их из ботинок выжрал? Годжи что ли? Вы знаете откуда опасность ждать? Хоть кто-нибудь озаботился поискать следы той твари? А я поискал и нашел целый притон рухов, у них тут гнездовье ниже по склону.
- Рухи? – испуганно прикрыла ладошкой рот Вероника позади Яшки.
- Да, рухи! Четыре больших и целый выводок мелких. Ну что скажете? А? – он обвел всех медленным тяжелым взглядом. – Ну, и чего молчим?
Что такое птица рух они все прекрасно знали. Правда не все её видели, но рассказов хватало, потому и горы в виртуале подчас обходили стороной, в особенности если в тех виднелись большие разломы пещер на высоте – лучшее место для гнездовья этих крылатых демонов. Птицами их можно было назвать с большой натяжкой, они больше походили на непонятный гибрид змей и петухов. Им бы больше подошло название «василиск», но тот кто составлял справочник животных для виртуала видимо и знать не знал о такой мифической животине, потому и назвал их так – рух. Длинные тела этих полуптиц-полуящериц были снабжены сразу четырьмя крыльями – как бабочки, или как стрекозы. Под каждым крылом у них были цепкие лапки с острыми когтями, на длинных их мордах, спереди, был длинный, слегка изогнутый, острый нарост наподобие рога – им они атаковали жертву с налету. Клюва у них не было, у них был рот наполненный мелкими острыми зубками, которыми так удобно обгладывать кости, отрывать куски мяса. Но самое страшное, что было в этих птицах – это их размеры. Будь они даже с орла, можно было бы прокрасться к их гнездовью, да и поубивать всех к чертям, а потом еще и мясо сожрать. Но все не так просто! Габариты у птицы рух были под стать матерому лосю! Метра два с половиной от когтистых лап до хохолка макушки, и сами они широкие, крепкие, мощные – таких просто так не убьешь.
Яшка ждал, но никто ему не отвечал. Тогда он продолжил:
- Ниже, от гнездовья гуаны живут, стая. – все снова ахнули. – Я увидел штук двадцать, они у реки крутились. Ну, и как вам ваши ночные прогулки теперь? А? Страшно не стало? Мало страшилок? Еще сходить поискать? – он устало сел рядом с Вероникой. Только теперь, после его рассказа стало ясно, почему он такой усталый, почему у него черные круги под глазами – ходил на разведку. Тут за один день не управишься, наверное больше суток потратил и только утром в лагерь и вернулся. А тут как раз и Ромка со Стасом ему подвернулись. А может и еще кого поймал – их же много, ночных бегунов в обоих лагерях. Хотя нет, девчонок он бы ловить не стал – не его это паства. Для соблюдения субординации доложил все Веронике, а она уж им нагоняй устроила. Ромка невольно покосился на Дашку. Вроде ничего, нормально, на вид как всегда. Яшка сел, хмуро на свои руки посмотрел, взял с земли тоненькую веточку, с хрустом разломил на две части.
- Короче, так дальше жить нельзя. – неодобрительный гул, кто-то громко шепнул: «ну сейчас начнет гайки заворачивать». Яшка внимания на это не обратил и спокойно продолжил. – Мы тут с Вероникой посовещались, - оглянулся, Вероника кивнула, - и решили. Все мы тут люди взрослые, ну или почти взрослые. Не дети уже по разным группам сидеть. Поэтому так. Кто решил, что созрел – съезжайтесь в одну хижину, семьей жить будете, кто нет – ночную беготню заканчивайте, и днем встречайтесь. Всё ясно?
Гул, но на этот раз уже одобряющий. Кое кто даже заулыбался, кивать начали.
- И еще. Наш лагерь, - кивнул в сторону мальчишек, - надо сюда переносить. У джунглей опасно, если гон начнется, нас затопчут. Ну вроде всё.
Яшка вернулся на свое место, сел. Все загомонили, зашептались, те, кому шептаться было не с кем, засобирались.
- Подождите. – негромко окрикнула Вероника, те кто встал, снова уселись в траву. Вероника глубоко вздохнула и через силу, густо краснея, начала говорить. – Ребята, нам надо еще кое что обсудить. Раз уж пошел такой разговор, о том что теперь… Ну вместе мальчики и девочки жить будут, может возникнуть сложность относительно контрацепции. – кто-то хохотнул, кто-то вздохнул, а многие просто покраснели. Вопрос действительно серьезный, если говорить начистоту. Вероника покраснела уж совсем густо, ушки ее стали пунцовыми, будто сгоревшие на солнце. – Воздержитесь пока от… Не надо пока…
Вероника совсем уж опустила голову, и не стало видно глаз, только кончик носа пунцовый торчит из под челки, да ушки из волос.
- Чего пока не надо? – выкрикнул Стас и густо заржал. Его поддержали.
- Не кончай пока, держи себя в руках, тебе не привыкать. – уверенно и нагло сказал Яшка. – Понял?
- Понял. – и народ снова засмеялся, только теперь не вместе со Стасом, а над ним.
- Ну вот и хорошо, что понял. Так, а теперь те, кто не уследил – останьтесь, остальные свободны.
- А переезд когда? – громко спросила Иринка и покосилась в сторону Ромки с Янушем. – У меня соседка сохнет по своему, уже все уши прожужжала!
Ромка даже поперхнулся от такого. Дашка ткнула локтем подружке в бок, но сама при этом широко улыбнулась и промолчала.
- Переезд, свадьбы и прочий бардак – завтра. Сегодня поздно. Спать пора. – приказал Яшка и сладко потянулся. Видно было, что вот он прямо сейчас и пойдет храпака давить со всей страстью и прилежанием.
Через пару недель хижины мальчикового лагеря перекочевали вверх по холму, а промеж жильцов и соседей состоялась большая перетасовка. Теперь Ромка жил с Дашкой в одной хижине, правда меж ними, по центру хижины, была занавеска из листьев ба. А вот соседи их жили без таких ханжеских границ – Иринка с Янушем разве что на улице не миловались, да и то – с трудом сдерживались.
А еще через пару недель у двенадцати девчонок начался токсикоз. Стало веселее.
* * *
- Роом, куда мы идем? – спросил немногословный Саати ближе к вечеру.
Они шли уже вторую неделю после того как покинули деревню Атхи-ко. Если честно, сам Роман даже не подозревал – куда и зачем он идет. Он просто тянул время, ждал когда восстановятся его способности. А еще он шел в ту сторону, где когда-то они высадились. Он вновь хотел столкнуться с артефактом, казалось ему, что можно от них чего-то разузнать, если не бежать сломя голову. А там, где несколько тысячелетий назад они высадились мог сохраниться металл от посадочных капсул, ну если конечно ржа не сожрала. Можно попробовать этим металлом привлечь внимание артефактов. Главное, конечно, самому целым остаться.
- Мы идем туда, куда спустились боги в день рождения Мира. – ответил Роман так, как и подобает отвечать богу.
- К Зеленой горе? – в голосе Саати появился интерес. Зеленая гора – это своего рода легенда, этакий Эдем из христианской религии, для здешнего люда. Все знают, что когда-то, в самом начале мира, боги жили на земле, и жили они в прекрасном месте, где не было опасностей, где были сытные плоды и чистые воды, где можно было спать не боясь за жизнь и… Короче вся прочая чушь, что обычно приписывается райским кущам. Этот миф особенно никто и не рождал. Так, сам со временем появился, оброс мясом, покрылся дополнительными слухами, какими-то придумками, и вот – готовые россказни о потерянном рае. Хоть прямо сейчас развивай религиозный культ на тему возращения в эти самые чертоги потерянного Эдема. Во всяком случае на Земле так делали достаточно часто, а тут вот пока никто не пробовал. Но это пока – поумнеют подопечные, думать получше научатся, врать научатся и начнут тогда всходить секты как озимы по весне!
- Да, к Зеленой горе. – терпеливо ответил Роман.
- А меня пропустят через границы? – испуганно спросил Саати. Но слышался в его голосе не только страх, слышалась и надежда.
- Что? Какие еще границы?
- Зеленая гора пускает на себя только богов, смертным дорога в кущи закрыта. – сказал он как по заученному.
- Ну, друг Саати, от тебя я такого не ожидал. Ты где этого нахватался? – сказал Роман с насмешкой, а сам подумал: «вот уже и слово «кущи» появилось, скоро к ним и «райские» прилипнет».
- Кхи-кхи у общего костра рассказывала. – сказал он даже как-то виновато. И сразу пропал образ сурового воина Саати, способного бесшумно идти сквозь джунгли, сильного и бесстрашного, а на месте его появился мальчик – маленький мальчик, который верит в сказки, в глупые россказни, в суеверия.
- Саати, вот тебя, конкретно тебя, на Зеленую гору пустят. – сказал Роман абсолютно серьезно, так, чтобы у Саати даже повода усомниться в словах своего провожатого не осталось.
- Спасибо, Роом. – он даже поклонился, и руку к сердцу приложил. Нет, ну скажите – где дикарь мог такому научиться? Неужели Атхи-ко, Дашка то есть, у них уроки этикета от нечего делать проводит. Ведь как кланяется, шельмец! Загляденье!
- Пожалуйста, всегда к вашим услугам. А теперь давай место ищи.
Саати мгновенно пропал в зарослях, а Роман пошел вперед. Он рассчитывал поймать какую-нибудь живность на ужин. Конечно морально-этические принципы по типу «не убий» красивы, но жрать хочется, а на одних корешках да фруктах особенно по джунглям не побегаешь. Роман давно уже учуял запах, немного похожий на запах псины – стая гуан. Они, гуаны, твари стайные, но все же на испуг их можно взять. А ему много и не надо – одного убьет, остальных припугнет, а сам с мясом к костру.
Гуан он нашел легко. Они развалились на каменистом холме, грелись в последних лучах заходящего солнца. Сытые, видать была у них сегодня удачная охота. Роман сразу в бой не пошел, для начала приглядел камень поувесистее и чтобы для руки был удобный, прищурился примеряясь к расстоянию – метров шестьдесят до вожака, вот в него то и надо бросать. Вожак, пока еще не знающий о своей участи, лежал на самом верху, и как он только туда взобрался? Ведь лазить они не умеют. Больше всего гуаны похожи на земных волков, вот только не серые они, а зеленоватые, с болотным отливом, и пасти у них с дополнительными боковыми жвалами, а в остальном – волк он и есть волк! Даже глаза и те, как у волков - желтые.
Из сумы своей Роман выудил все тот же обсидиановый кинжал, можно было и обломок мачете достать, но мачете все же лучше приберечь на совсем уж крайний случай.
Роман приметился, и, с громким выдохом, метнул камень! Он полетел точно, а иначе и быть не могло. Вожак заметил камень в последний момент, успел дернуться в сторону, но все же булыжник с громким хрустом врезался ему в плечо. Гуана отбросило, он припал на подбитую лапу, но не взвыл – вытерпел, только в глазах его загорелась яростная злоба. Хороший противник, хоть и не способен он причинить Роману вреда, но все равно – такой себе цену знает, жизнь подороже постарается продать. И стая у него оказалась вожаку под стать. Никто не попытался сигануть в кусты, убежать поскорее от неведомой опасности, поднявшейся на самого вожака. Все гуаны соскочили, разом повернулись в сторону, откуда прилетел камень, уперлись желтыми взглядами в своего врага.
Будь у Романа сейчас его ментальные способности, он бы их отсюда волнами страха погнал, да так, что у них бы лапы за мордами не поспевали! Сейчас так не получится, сейчас только в бой.
Он вышел из кустов сжимая в руке обсидиановый кинжал. Стая медлила, не нападала, а только неторопливо, с опаской, стали звери его в кольцо брать. Оскаленные морды к самой земле опущены, взгляд желтый исподлобья обжигает, уши к голове прижаты. Но молчат, даже не взрыкивают – поняли, напугать противника тут не получится. Ведь чуют, что не прост он, хоть и понять этого не могут, а чуют.
Спустился со скалы вожак. Лапа передняя при каждом шаге под ним подминалась, подкашивалась, но шел он сурово, неторопливо, будто и не сломана у него кость – даже жалко такого убивать. Хотя он в любом случае уже не жилец, свои же загрызут, как слабину почуют – мир жесток.
Вожак подошел почти вплотную к Роману, остановился, вверх посмотрел – глаза в глаза. У вожака в глазах злобы то и не оказалось, у него безысходность там – знает, что на смерть пришел, но бежать не будет.
Взрыкнул резко, и вся стая вперед бросилась и он с ней, - мясом задавить решили, как волки на земле медведя валят, так и эти пошли. Умные твари. Только опоздали они, очень опоздали. Роман двигался куда более стремительно, куда более смертоносно чем они. Желтые клыки хватали пустоту, лапы промахивались и зеленоватые тела кубарем катились по траве, а меж ними смазанным пятном, танцевал Роман. Он не наносил ударов, его кинжал просто описывал расплывающиеся черным сиянием дуги, и гуаны падали на землю уже истекая кровью, человек же будто не замечал этого – он парил, он летал, он танцевал гибко, с хищной грацией смерти.
Стая была большая, особей тридцать, а то и больше и все они были крепкие, матерые, большие. Редко такую стаю встретишь, а если встретишь, то считай пропал – это в том случае, если встретит стаю простой человек. Теперь же все с точностью до наоборот. Гуаны стали понимать, что что-то здесь не то не сразу. Чувствовали кровь в бою, чувствовали жаркий адреналин и жажду убийства, и не замечали, что не жертва их гибнет, а они сами. Роман же вошел в раж: он наслаждался процессом, ему нравилась эта смертельная круговерть, и вдруг его рука остановилась – замерла в единое мгновение. Вот только-только летел черный обсидиановый кинжал рассекая воздух и вот остановился, будто вонзился в камень. Но не успел, кольнуло острие легко кожу, надрезало, выступила черная капля крови и несмелой слезой вниз по плечу скользнула. Под кинжалом стоял Саати. Оторопевший, побелевший и пошевелиться боялся, а губы его, под неопрятными усами, дрожали.
- Что же ты под руку то лезешь? - спросил сокрушенно Роман. Пара подраненных гуан тем временем поняла, что тут не они убивают, а их, и быстро ретировались. Они скоро отползли в сторону и припустились бегом, только кусты затрещали и уже издали донесся их вой боли. Роман оглянулся. Зеленоватые тела, покрывали почерневшую от крови траву. Много было крови кругом, очень много, а один кровавый след длинной и широкой полосой тянулся в кусты – пополз издыхать, бедняга. Вот только вожака не видно. Ушел он что ли? Хитрец, всех положил, а сам ушел, хоть и на трех лапах – умен!
В кустах заунывно потянулся вой – больно бедняге. Роман подошел, раздвинул ветви – вот и вожак. Ран много, а смертельных нет, из тяжелых разве что тот перелом от валуна, а в остальном мелкие порезы, да рассечения.
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 10
Няньки (фантастический роман) Часть 1
Няньки (фантастический роман) часть 2
Няньки (фантастический роман) часть 3
Няньки (фантастический роман) Часть 4
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 5
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 6
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 7
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 8
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 9
Автор: Волченко Павел Николаевич
Аннотация:
Главные герои, выходцы из рабочего квартала, еще в детском возрасте попадают в некий концентрационный лагерь. Им приходится пройти через боль, унижения, тяжелую физическую, моральную и интеллектуальную подготовку. Зачем? Неизвестно, до того самого момента, пока не вступает в силу план заселения миров – распространения человечества – своего рода глобальный социальный эксперимент. Пройдя через все этапы взросления, через долгую жизнь, через осознание себя и мира вокруг, они понимают причины своей подготовки. Действо развивается на фоне неизвестного мира – новой, дикой планеты, где имеются некие «артефакты» - неизвестные, непонятные сферы с возможностью как телепортации, так и простого, ускоренного перемещения в пространстве. Артефакты не позволяют использовать металл, восприимчивы к агрессии – препятствуют ей.
Основная идея произведения: приходит время, когда боги становятся не нужны, а нужны няньки, поводыри, что проведут сквозь тьму и кровь мира и выведут во дни благоденствия.
-…просим обратить внимание на номера, указанные на личном снаряжении персонала. Указанный номер соответствует точке высадки и тоннелю стартовой кабины.
Все зашарили глазами по своей форме, амуниции, даже ботинки и те рассматривали тщательно, пристально. Пока кто-то не крикнул:
- На мачете смотрите, на рукоятках!
- Тринадцать. – тяжело вздохнул Гарик. – Так и знал.
- Пройдите пожалуйста в туннели соответствующей нумерации, дальнейшие инструкции будут указаны на месте.
- Мне кажется, что как-то нас уж больно страстно хотят спровадить. – шепнул Януш. – Что-то здесь не то.
Но все же он пошел следом за остальными к проходу над которым горело табло с номером «13». Внутри туннеля все было понятно без инструкций: весь пол по обоим сторонам длинного туннеля был усеян круглыми дырами провалов с откинутыми люками. Десантные капсулы, наподобие тех, на которых их выбрасывали в джунгли Земли.
Ромка не стал дожидаться инструкций, а сразу пошел к ближайшей десантной капсуле, спрыгнул вниз. Тут было попросторнее, чем в той, на Земле, но не намного. Если в той капсуле, для того чтобы уместиться надо было согнуться в три погибели, обхватив руками ляжки и уперев нос чуть не в самый свой зад, то здесь можно было просто усесться на корточки, и вполне комфортно закрыть за собой люк.
Зазвучал уже надоевший голос:
- Отстрел капсул произойдет единовременно, сразу после чего произойдет срабатывание тормозных двигателей капсулы. В это время корабль будет разделен на отсеки и с ускорением войдет в атмосферу планеты, обгоняя капсулы на четыре-двенадцать секунд. Предположительно в это время будут задействованы все находящиеся в зоне высадки артефакты с последующей их детонацией. Таким образом предполагается осуществить безопасность жизни пассажирского состава. Спасибо.
Голос умолк. Надо полагать, что больше ничего он и не скажет – отговорил свое.
Ромка закрыл за собой люк капсулы, тот автоматически крутанулся на пол оборота – герметизация. На расстоянии пары сантиметров от носа загорелось табло, отсчитывающее время назад – двадцать секунд до старта. Стало страшно. А вдруг останутся эти идиотские артефакты, и не станет их всех, покорителей новой планеты, в едином плазменном ударе детонации. А может вторичные посадочные двигатели дадут сбой и свалится его капсула на сверхзвуковой скорости прямо на скалы и останется от Ромки расплющенный кровавый кусок в искореженной груде металла. А ведь могут еще не сработать и первичные тормозные двигатели, и тогда войдет его капсула в атмосферу планеты раньше корабля и при таком раскладе уж точно накроет его взрывом артефакта – вероятность выжить резко станет равна нулю.
Красным, почти кровавым светом, полыхнула на табло девятка.
А еще может заклинить автоматический люк и тогда он либо сдохнет от голода в этой капсуле, либо его накроет восстановившимся артефактом.
Восемь…
Он может упасть в океан, в озеро, а еще лучше – в болото, и тогда он точно не выплывет.
Семь…
В короткие минуты падения может произойти разгерметизация, и тогда его раскидает кровавой росой по стенкам капсулы.
Шесть…
Поломка стабилизаторов, и он погибнет в коловращении центрифуги.
Пять…
Детонация стартового заряда будет слишком сильна, и его убьет перегрузками.
Четыре…
Столкновение с другой капсулой при падении.
Три…
Любая мелкая поломка…
Два…
Любая случайность…
Один…
- А-а-а-а!!!!! – крик во всё горло в тесной капсуле.
«Ноль» на табло, толчок выстрела, даже позвонки хрустнули, все мысли пропали, только ужас во весь мозг, горящий огнем ужас. Ощущение падение, ощущение безумной тряски, толчков, бросков, вращения, кажется, что стенки капсулы накаляются проходя плотные слои атмосферы, лоб покрывает холодной испариной, все тело бьется в неимоверной дрожи, зубы отплясывают разухабистую чечетку, и все это долго, неимоверно долго, а когда начинаешь привыкать, когда успокаиваешься, срабатывает второй детонатор, включаются вторичные тормозные двигатели, зубы лязгают так, что кажется сейчас они высыплются изо рта белесой крошкой, гул под ногами – горят! Горят двигатели, беснуется пламя под капсулой! Теперь лишь бы не в воду, лишь бы не в болото! Мягкий толчок – приземление, хлопок взрыва и стенки капсулы разлетаются в сторону, отлетая на безопасное для детонации расстояние от сжавшегося комка тела в легком защитном коконе из пластиковых поперечин.
Ромка, все еще не веря своему счастью, открывает глаза, через пластиковые прутья дотрагивается до теплой земли и на его лице появляется безобразно счастливая, детская улыбка:
- Здравствуй, новый мир.
* * *
Спать было непривычно: зудела над ухом мелкая мошкара, шуршало что-то в зарослях, скреблись рядом какие-то грызуны – слишком много живого вокруг. И ведь нельзя бросить над собой сферу страха, что будет отгонять всю эту живность. Приходится спать вполглаза, то и дело просыпаться, вглядываться в темноту за границей света костра. И каждый раз когда он вздрагивал и просыпался он видел сгорбленную фигуру Саати в красноватом отсвете угольков. Он сидел неподвижно, и глаза его не спали. Он вглядывался, он вслушивался. И изредка рука его брала длинный сук, помешивала угли, да подкладывала в угасающее пламя узловатые куски дерева. И каждый раз Роман засыпал с легким чувством стыда. Ведь он все-таки бог в глазах Саати, а что он сейчас без своих ментальных способностей? Да, сила и скорость – всё при нем, вот только когда не знаешь откуда ждать удара – многое начинаешь видеть в ином свете. Вот и просыпается: жалкий, испуганный.
- Не спится? – спросил он у Саати.
Тот даже бровью не повел, только рука взяла сук и бросила в костер. Лицо, будто каменное:
- Угу.
- Ты ложись, я посмотрю. – Роман уселся, потянулся звучно, подсел поближе к костру, руки протянул к жарким углям.
- Спасибо. – и Саати улегся на землю. Почти сразу он громко засопел – видать устал бедняга, а поста оставить не мог. Хорошо, что доверяет, думал бы плохо о Романе, все равно бы вполглаза спал.
Роман прикрыл глаза, попытался ощутить хоть что-то. Нет – ничего, абсолютно ничего, только темнота, да ночные звуки. Легко он протянул руку к спящему Саати, коснулся кожи, тот и не почувствовал этого касания во сне. Через контакт всегда было проще чувствовать настроения, ту же ауру можно было увидеть не прилагая усилий. Теперь вот только теплота тела под рукой и всё.
Убрал руку, взял прутик и стал угли ворошить. Грустно было. Вот ведь, герой нашелся, войну объявил всему небесному пантеону, а сам, сидит сейчас как слепой кутенок и даже выяснить не может – идет уже кто по его душу, или нет. И ведь не найдут его, подумают, что затаился Ромка где-то, бросил вызов, а сам испугался до испачканных портков, да и залег в глубине джунглей. Хотя нет, Яхов так не посчитает, Яхов будет о других причинах думать. А вот Стас, тот сразу бахвалиться начнет, что де сам Роман отказался от честного боя. Ну ладно – Стаса только могила исправит, тот сколько не проживет, а все одно будет спинным мозгом соображать и стратегию в объеме бицепсов измерять. Хотя конечно противник он славный. Благо, что еще ни разу в схватке не сходились даже играючи – повода не было, да и побаивались оба заблаговременно. Роман – это скорость, верткость, стремительность, а Стас – это чистая сила, грубая, мощная. Выиграть в такой схватке почетно, но если проиграешь – это какой же удар по статусу! А им такого допускать нельзя. Как никак один – бог войны Молох, а второй – карающая длань самого Яхве. И что будет, если бог войны проиграет и об этом станет известно в племенах? Позор! Какой же он тогда Молох? А если будет побеждена карающая длань, так тут и того хуже – это тогда получается, что сам Яхов слабее своего прислужника! Вот и получается: не туда и не сюда – вилы.
Интересно, а Дашку пока не тронут? Яхов конечно человек хороший, правильный, да только кто его знает. Ведь он то, Роман, своего слова не сдержал – не пошел с войной на Совет, а пропал невесть куда. Кто там сейчас самый сильный сканер? Вроде Ахмед? Нет, Ахмед погиб, значит Люсьен зеленоглазая – богиня весны у южных племен. Как её там зовут: Фемаида вроде. Интересно, а она сможет его найти? В принципе участок сканирования не большой, да и людей с такой сильной волей тут не так много… Было не так много, а теперь у Дашки почти все племя будет в астральном секторе пожарищем гореть! Еще один пункт по которому Яхов должен ему взбучку устроить, если конечно найдет.
Саати тихо застонал во сне, взмахнул рукой, будто отбиваясь от кого-то.
- Тсссс. – шепнул Роман тихо, и рефлекторно, по привычке попытался легким импульсом мысли успокоить спящего. Само собой ничего из этого не вышло. Саати всхрапнул, мотнулся в сторону, и сразу сел, смуро насупил брови.
- Нормально всё? – спросил он тяжелым со сна голосом.
- Нормально. Спи.
- Хорошо. – он снова улегся и заснул.
Интересно, зачем же он с ним пошел? Какую мудрость он хочет у него выведать? Другой бы спросил просто, ну или бы взмолился – это все от крепости духа зависит, а этот вон – увязался. Может он обиду затаил, за то, что Роман его перед племенем малость опозорил, когда копье поймал. Хотя вроде тогда он наоборот пытался показать, что де мол вот какой у вас молодец в племени есть! Только как сам Саати это воспринял – не понятно. А может наоборот, вину свою чует за то что копье в спину бросал, а не встал, как то воину подобает, один на один против врага Кто ж его теперь разберет.
В темных зарослях впереди хлопнуло, и сразу там зашуршало, засопело, затрещали ветви – бросилась в стороны вся живность, почуяв угрозу. Роман приподнялся, потянулся рукой к копью, лежащему у ног. Вроде Саати говорил, что нокса у них неподалеку только одна была, значит какая-то другая напасть. Вот только чего так сильно могла лесная братия испугаться?
Он взял в руки копье, и улыбнулся. Это же надо было так голову от страха потерять – даже копье с собой взял. Он бы еще из сумы достал обломок углепластикового мачете и с ним на врага пошел. Уж сколько столетий одними руками обходится, а теперь лишился одного кусочка силы, так и все – в панику подался. Положил копье обратно, и беззвучно заскользил туда, где шумело.
Вроде тихо. Запахов опасных нет, нет и звуков. Простые ночные джунгли, почему-то напрочь лишенные живности. Роман легко протиснулся между ветвями раскидистого куста, прильнул к наклонному стволу дерева ба, в одно движение вспрыгнул на шершавый ствол, легко вскарабкался выше – наклон дерева позволял, остановился, всмотрелся, спрыгнул, будто соскользнул, на одной руке повис – до земли чуть-чуть, соскочил бесшумно, огляделся, перелился в папоротниковые заросли, где пополз под раскидистыми листами, как под пологом. Если бы была наверху мошкара какая, то так бы и сидели себе спокойно на листах, не почувствовали бы движения внизу, под папоротниковыми листьями.
Роман замер недвижно, прислушался. Нет, совсем странно – не бывает такого: пропали звуки, даже извечного звона гнуса неслышно – так тихо не бывает. Он облизнул пересохшие губы и тихо приподнялся на корточки. Словно выныривая, высунул голову над листами папоротника и увидел – артефакт! Висит над землей метрах в двух, размером с голову ноксы, круглый, поблескивает матово, хотя с чего блестеть – ночь на дворе, сюда даже свет фобоса не проникает, если бы у Романа было нормальное зрение, то он бы по такой темноте и рук своих не углядел. А по этому шару, вон, всполохи так и перекатываются, и не похоже, что он сам так блестит, а будто кто то действительно на бока этой штуковине светит.
Роман мгновенно провалился обратно, под папоротниковую сень, затаился и даже дышать перестал. Он так долго мог лежать бездыханно, со сниженной скоростью сердцебиения – минут на двадцать его точно хватит. Только интересно – телепортнется отсюда за эти двадцать минут артефакт или так и будет висеть.
Подумалось: почему раньше он с ними толком не встречался? Только поначалу, лет через пять после высадки на планете видел артефакт однажды, да и тот издалека. Через секунду понял почему – от них же, от артефактов, страхом веет, таким, что и за версту подходить страшно. А когда у него ментальная сенсорика развиваться начала, так он их вообще стал чувствовать за дневной переход. А сейчас он как бревно для этих флюидов – чувствительность нулевая.
Зашуршала листва, папоротник заколыхался, пропуская кого-то или что-то под свои раскидистые листы. Роман попытался пропасть вовсе: сердце тюкнуло и остановилось, кровь перестала литься по венам, дыхание встало, и даже температура тела понизилась градусов на пять, на восемь, почти до температуры окружающей среды. Последним усилием воли он погасил мысли, только глаза стеклянно блестели в темноте.
Шорох приближался медленно, неторопливо, неотвратимо. Если бы мозг Романа в таком состоянии был способен на мышление, то сейчас все его мысли заполнял бы страх, надвигающийся ужас. Но мыслей не было, и это спасало. Соскочи он сейчас, рванул бы бежать, всенепременно бы зацепил шар артефакта, и все – детонация! После такого даже ДНК не найти, не то что попытаться регенерироваться.
Шар уже скользил над ногами, тело чувствовало прохладу от него, волоски на ногах встали дыбом от статического электричества. А еще был холод, только он был не снаружи, а внутри, словно под кожей начинался и шел широкой полосой вместе с движением артефакта. Как будто санировал его шар, спокойно этак, без спешки, по хозяйски.
Артефакт дошел до груди, скользнул чуть ниже, почти коснулся недвижной и холодной кожи, застыл, а потом резко, в один рывок переместился к голове и застыл прямо перед глазами. До ушей донесся тихий, едва уловимый звон, застывший на одной ноте. Стало холодно, нестерпимо холодно, так, как не бывает в джунглях. На листьях вокруг проступили блестки инея, кожу прихватило морозцем, глаза будто заледенели. Дыши Роман сейчас, изо рта бы вырвалось облачко пара. Кольнуло. Сначала слабо, на краю чувствительности, потом чуть сильнее, уже по настоящему больно, а потом и вовсе вонзилась в лоб раскаленная игла боли, Роман вздрогнул, пальцы его судорожно сжались, вдохнул резко, с сипением и почувствовал, как сильно замерз. Артефакт отпрянул вверх на полметра, но не улетел.
- Обнаружил? Ну и что дальше? – тихо спросил Роман.
Вместо ответа шар засветился, заходил волнами белого матового отлива, и вдруг истаял, только сияние от него медленными искрами, как блестки вниз осело. Когда одна такая блестка коснулась Роминого носа, он почувствовал холод – лед это был, тонкие, как снежинки льдинки.
- Пронесло. – выдохнул Роман, соскочил и припустился обратно к костру, где оставил Саати. Тот спит наверное еще, ну и хорошо, если спит. А то как он потом сможет довериться спутнику, который так запросто с поста убежал?
Выскочил на поляну, и увидел Саати. Тот сидел у костра, подбрасывал туда тонкие веточки. Он посмотрел на вылетевшего из леса бога, и сказал тихо, но без недовольства:
- Костер погас. Разжигаю.
- Хорошо. – не нашел что ответь Роман. А потом, совсем уж непривычно для себя произнес еще одно слово, которое не произносил невероятно давно. – Прости.
Саати посмотрел на него, но ничего в ответ не сказал, обратно к костру склонился, стал раздувать угасшие угольки.
* * *
В их тринадцатой зоне высадилось как раз то самое оптимальное число поселенцев – двести человек. Как ни странно – при высадке выжили все. Никто не угодил в болото, ни у кого не отказали посадочные двигатели, стабилизаторы капсул отработали на «ура» - короче все те страхи, что так старательно напридумывал себе Ромка перед стартом, не сбылись.
Только Яшка себе ногу подвернул, и сам же посмеиваясь потом рассказывал, как разлетелась его капсула на куски, а он от испуга вскочил, а под ногой как раз кротовина была – нога там и застряла. Он испугался, в сторону дернулся, а нора крепко держит – вот ногу и вывихнул. Хромал правда он знатно, серьезно хромал, без костыля вообще ходить не мог, да и щиколотку у него всю разбарабанило - здоровая стала, двумя ладонями не охватишь.
Высадили их «сводным» составом. Часть из их лагеря была, ровно сто человек знакомых до одури в возрасте от четырнадцати и до шестнадцати лет, а часть… Часть – девчонки. Возраст тот же, лица наглые, на вид – сорванцы сорванцами, все какие-то острые, угловатые, хоть локти да коленки не видно под тканью комбезов, но почему-то складывается ощущения, что они сплошь в царапинах.
Место для высадки, не смотря на нехорошие предчувствия Гарика, оказалось просто таки идеальным. Их высадили в гористой местности. Конечно это тоже джунгли, тоже опасности, зато нет тут болот, нет болезненной сырости, да и не так душно. Правда по ночам холодило сильно, но это ничего страшного, а после того, как построили себе жилища – стало совсем комфортно.
Еще был огромный плюс - в горах не было больших хищников, да и маленьких не сильно много водилось. Из всех напастей – одна туатуя в стороне от горной речки пристроилась и рой годжи на другой стороне холма. В принципе со всей этой хищной братией договор был простой: мы вас не трогаем, вы нас не трогаете – тут же главное близко не подходить и не сделается тогда тебе ничего плохого.
Правда туатуя долго не простояла. Через месяц как раз её плоды поспели, и народ всей толпой с мачете наголо пошел урожай собирать. Покрошили туатую на щепки, персики все с ветвей пообдирали, и остался стоять один голый ствол с обрубками ветвей. Януш тут же стал придумывать теорию на тему культивации туатуи для садово-огородных нужд. Его поддержали. Но откультивировать ничего не получилось, потому как туатуя зачахла, а через месяц, так и вовсе усохла и сдохла окончательно.
С девчонками поначалу почти не контактировали. Они сделали себе свой лагерь, мальчишки свой, и если вдруг встречались, то только у реки, когда за водой ходили. Но так только поначалу было, а дальше такое началось!
Кто хочет, чтобы воду на нем таскали? В нормальных условиях никто, разве что найдется какой трудоголик-мазахист, что с радостью будет носиться с долблеными из дерева ведрами к реке, и потом тащить эту тяжесть вверх по холму с полкилометра. Но у них в лагере оказалось просто таки засилье таких трудоголиков! Целыми бригадами отряжались! Доходило до того, что за ведра дрались! Один раз ночью Яшка поймал Марика, когда тот вычерпывал воду из их основного водохранилища – огромного выдолбленного пня дерева ба, в который входило ведер этак пятьдесят.
Взбучку он тогда ему устроил знатную. Хоть и хромал еще, а все равно, по лагерю на пинках Марика гонял, да еще и поучал на бегу: «Я тебя, поганца, за саботаж, так уважу, что сидеть не сможешь, я тебе такую речку устрою, на всю жизнь запомнишь!» - короче говорил он культурно, даже литературно, и пендели отвешивал вполне серьезные.
А потом произошло то, чего и следовало ожидать. Мальчишки собрались, причесались, те, у кого уже росла борода, кое как обскоблили подбородки мачете, и пошли с официальным визитом к девчонкам. Костька, для пущей красоты, так и вовсе полдня по джунглям ползал, цветов с деревьев надрал, вот только по причине насморка не почувствовал он, что воняют те гнилью просто безбожно – что тут поделаешь, цветы хищники они хоть и красивые, но запашок у них тот еще.
На него все поглядывали, посмеивались, но никто даже и словом не обмолвился о амбре. Уже когда в лагерь девчонок пришли, все от него подальше отошли, мол они отдельно и он отдельно. Вот тогда то и получил Костька от избранницы своей, с которой у реки втихушку встречался, по первое число! Залепила она ему этим букетом такую пощечину, Костька еле на ногах устоял, и рожу ему шипами расцарапало, да и воняло потом от него наверное с месяц.
Вот так и произошло сближение лагерей, а потом и вовсе объединение. Для жизни конечно лучше подходило место, где мальчишки жили, но нельзя же девчонкам об этом говорить! Поэтому и переехали вниз, почти к самой реке, и там, за лагерем девчонок, у самой кромки джунглей, разбили свой мужской квартал. Было там попрохладнее чем на первом месте, сырости было больше, ночью больше тварей за околицей ухало да завывало, зато было теперь приятно смотреть в другую от джунглей сторону. Они же там, в своем этом тюремном лагере на Земле, никого женского полу не наблюдали, ну разве что ту мымру, что у них социологию преподавала. Только та тетка страшная была, как смертный грех: очки огромные, линзы такие, что глаза за ними с кулак размером кажутся и вогнуты как-то вовнутрь, нос острый, крючком тянется и губы в ниточку, будто и нет их вовсе – злая стерва была, все повода искала, чтобы злость на парнях сорвать. Если бы она у них еще год преподавала, то ее точно кто-нибудь убил бы. Повезло – вовремя ушла, а то ведь Стас уже прикидывать начал, как её завалить без шума.
А тут, посмотришь утром вверх по склону, а там, на большом пустыре домики аккуратные из листьев выложены, а из них, из домиков этих, выходят девушки молодые. Они с утра только в майку форменную да в шорты одеты – загляденье! И все они такие стройные, такие точеные, такие стремительные, такие…
Ромка громко сглотнул на сухую и незаметно покосился вниз, на штаны – не выпирает ли там чего? А то заметят – смеху не оберешься. Нет, вроде все нормально.
Он легко соскочил со своего насеста на высоком черном камне, и вальяжно побрел в сторону девчачьей половины лагеря. А для того, чтобы посолиднее смотреться, сунул руки в оттопыренные карманы, сам нос кверху задрал, и на все через щелки прищуренных век смотрит – этак свысока. Хотя, если честно, ростиком-то Ромка как раз и не выдался - маленький он, а почти все девчонки выше него: кто на чуть, а кто и на целую голову. Дошлепал он таким манером до крайнего домика, где две девчонки жили: Дашка рыжая, и Иринка – высокая, нескладная вся какая-то, неуклюжая, но зато сильная, и быстрая. Один раз Марик по своей природной тупости ей шутку обидную отвесил, так она его боковым с левой так приложила, что Марик потом неделю светочем ходил – путь фингалом освещал. Да и сейчас еще не до конца у него этот подарок сошел, до сих пор скула темнит пятном.
Ромка подошел к дому, уселся на камушек, еще холодный с ночи, ботинок с ноги стянул, вытряхивать начал, да так, чтобы погромче, чтобы слышно было.
- Дашка, твой пришел. – громкий, густой голос Ирки. – Стучит уже.
- Да иди ты. – сонный, с хрипотцой голос в ответ. Что-то скрипнуло, глухо стукнулось о землю – башмаки перед собой поставила наверное. Ромка тоже, когда просыпается, сначала ботинки на всякий случай о землю крагами бухал, - это на тот случай, если за ночь туда какая-нибудь тварь залезла. Сейчас она значит потягиваться будет, по кошачьи медленно, томно – он один раз видел, как она так делает, когда вечером через щелку промеж листьев хижины подглядывал.
Ромка сидел терпеливо, ботинок не надевал – ждал. Через пару минут вышла Даша из хижины, для виду потягивается, зевает, будто только-только проснулась, а сама уже причесана, майка под грудью аккуратным таким узлом завязана, чтобы и пупок ее хорошо было видно, и округлые холмики грудей выгодно подчеркнуть. Штанины закатаны высоко, ботинки этак расхлябано, напялены – видно короче, что старательно она этот художественный беспорядок создавала.
- Сидишь? – сказала насмешливо.
- Камешек в ботинок попал. – выпалил Ромка причину, над которой думал всё утро, и только тут понял, какую же глупость он сморозил. Это тогда не камешек получается, а профессиональный лазутчик: это же надо, заползти под высокое голенище, да еще и зашнурованное туго, а потом еще вниз до самой пятки проползти – нереально! Какой же он дурак. Хоть беги, да в речке топись со стыда. Он почувствовал как наливаются уши его предательским пунцовым цветом.
- Ну-ну. – усмехнулась Дашка, и легко соскочила с чурбачка на пороге. Такие вот чурбачки обязательно при входе в каждую хижину кладут, чтобы ползучие твари ночью не лезли. Переползти такое препятствие для них труд небольшой, но если ночью вдруг наткнутся они на такое бревнышко, то по слепоте своей дальше ползут, в обход. А от них только этого и надо. А вон к примеру Марик, так тот вообще, ловушку смастерил у себя перед хижиной: по сторонам от порога петли навесил, и через брусок груз как раз над петлей приделал. Правда пока никого он в эту свою ловушку не поймал, только один раз, когда по темени возвращался, сам же в свою петлю и попал. Ногу ему каменюкой отшибло, дня три хромал, даже поначалу ловушку эту свою сдернул – от злобы видать. Но потом, когда хромать перестал, по новой повесил. Дурак, что с него возьмешь.
Дашка прошла рядом с ним, остановилась, повернулась к нему в пол оборота, так, чтобы продемонстрировать и красоту своей осиной талии, и чтобы попочка вся в облипочку стала, и ножки у нее этак красиво вытянулись, и грудь… Ромка опять сглотнул.
- Да знаю я зачем ты ходишь. – улыбнулась, а в глазах у нее солнечные зайчики искрами блестят. Ну ведь знает же, что нравится она ему до безумия, что наверное он даже её любит, а издевается! Зараза!
- У вас отсюда вид хороший. Внизу всё видно, обрыв, вон ещё… вон там эта, роща вон… - он совсем замялся. Вид конечно и правда от их хижины хороший открывался. Считай десяток метров всего до обрыва, а там, напротив, другой холм, и будто уступами: площадка вся заросшая зеленью, потом взметается вверх серая гранитная стена, и снова площадка, а с нее зелень вниз будто свисает, и роща на уступе, что напротив красивая очень – вся в ярко красных цветах, как раз тех, что на вид красивые, а на запах противные, вонючие. Ими только с такого расстояния и любоваться.
- Так ты у нас тонкая душа? Поэт? А может художник?
- Я хорошо рисую. – честно сознался Ромка. Про то что он еще и стихи пишет, он промолчал – стыдно стало. Да и стихи у него были всё какие-то мрачные, грустные, про то как бредет он один через жизнь, и горько ему, и страшно, и одиноко. И весь он по этим стихам такой талантливый, такой скорбный, такой гениальный, а мир его не ценит…
- Правда? А меня нарисовать сможешь? – спросила она с интересом и потянулась так сладко-сладко, так красиво, так грациозно по кошачьи спинку прогнула, подбородочек остренький в небо вонзила и шейка у нее такая тонкая, такая трепетная…
- Смогу… - оторопело сказал Ромка, и только потом подумал, что будет, если вдруг портрет не удастся, и тут же нашелся, выпалил радостно. – Только нечем и не на чем!
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 9
Няньки (фантастический роман) Часть 1
Няньки (фантастический роман) часть 2
Няньки (фантастический роман) часть 3
Няньки (фантастический роман) Часть 4
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 5
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 6
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 7
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 8
Автор: Волченко Павел Николаевич
Аннотация:
Главные герои, выходцы из рабочего квартала, еще в детском возрасте попадают в некий концентрационный лагерь. Им приходится пройти через боль, унижения, тяжелую физическую, моральную и интеллектуальную подготовку. Зачем? Неизвестно, до того самого момента, пока не вступает в силу план заселения миров – распространения человечества – своего рода глобальный социальный эксперимент. Пройдя через все этапы взросления, через долгую жизнь, через осознание себя и мира вокруг, они понимают причины своей подготовки. Действо развивается на фоне неизвестного мира – новой, дикой планеты, где имеются некие «артефакты» - неизвестные, непонятные сферы с возможностью как телепортации, так и простого, ускоренного перемещения в пространстве. Артефакты не позволяют использовать металл, восприимчивы к агрессии – препятствуют ей.
Основная идея произведения: приходит время, когда боги становятся не нужны, а нужны няньки, поводыри, что проведут сквозь тьму и кровь мира и выведут во дни благоденствия.
* * *
- Великий Роом. Роом, светило коснулось джунглей. – его легонько трясли за плечо, но Роман все никак не мог признать голоса. Да и прозвище это странное: «Роом». Вроде бы он известен как посланец небес, ну или на крайний случай, для особо посвященных шаманов - карающая длань. А тут «Роом», почти как имя.
- Дай пить. – голос слабый, хриплый, и голова все еще болит, хоть и не так сильно, как тогда.
Сильная рука аккуратно приподнимает под затылок голову, в сухие губы тычется край деревянной чаши. Вода вкусная, холодная, будто только-только принесенная от бьющего из земли ключа. Роман пьет жадно, с наслаждением. И только потом, когда выпита последняя капля, открывает глаза и видит рядом угрюмое лицо с черной бородой, в которую вплелись тонки прядки седины.
- Саати? – Роман и правда удивлен. Должен был распознать – кто это рядом с ним, а тем более самого знакомого из племени человека. Ведь рисунок его ауры он помнил наизусть, выучил еще тогда, когда изменял его, когда думал, что этот человек встанет во главе племени.
- Да, Роом.
Роман закрыл глаза, пытаясь почувствовать, увидеть ауру Саати, но увидел только черноту закрытых век. Он тряхнул головой, вновь сконцентрировался, но ничего – абсолютно ничего!
- Где Да… Где Атхи-ко? – выпалил резко Роман и тут же пожалел о своей поспешности - в голове будто оборвался какой-то груз, гулко бухнулся и покатился, оглашая черноту пустого, без единой мысли, мозга густым грохотом.
- Она с племенем. Она им нужна.
- Она мне нужна. – простонал Роман и подумал, что сейчас придется ему этому дикарю Саати долго и муторно объяснять, почему Атхи-ко ему – богу, нужнее чем племени, почему он сам её позвать не может и всякие другие глупости подспудно разъяснять и рассказывать. Но Саати, на удивление, не стал задавать лишних вопросов, а бережно вернул затылок Романа на циновку, и вышел прочь.
Он только успел глаза закрыть, как в невысокий проем храма вошла Даша. Саати остался снаружи.
- Что случилось? – спросила она тихо.
- Я не чувствую.
- Что? Руки, ноги? Какую сторону? – она уже обхватила его руками и он почувствовал, как каждый его член, каждая его часть наливаются огнем, будто их поочередно ошпаривают варом – Даша его сканировала.
- Даш, я ментально не чувствую.
- Что? – она отстранилась, задумалась, а потом закрыла глаза. Повисла пауза.
- Ну? – нетерпеливо спросила она.
- Гну!
- Ты не видел?
- Что? - и тут только до него дошло: Даша попыталась отправить ему какой-то образ, а он не увидел. Да на такое способны даже вон те, из племени – им можно послать прозрение в голову, и будут они потом носиться как полоумные по всей деревне и орать на всех углах о своем видении. А он, один из высших, не видит. Он закусил губу и попросил отчаянно. – Волну дай.
Волна – это удар чистыми эмоциями, удар голыми инстинктами: страх, ужас, боль, радость, голод – вот только хорошие эмоции слишком слабые… Если их через волну давать, то надо только в «масть» класть, когда человек и без того уже радоваться готов. Самые действенные волны – это животный ужас, страх боли, - все то, что бьет по инстинкту самосохранения. И именно такая волна ему сейчас была нужна. Такая, что смогла бы заставить его скорчиться от ужаса, поставила бы на ноги и заставила бежать отсюда очертя голову за тридевять земель.
- Направленно?
- Давай направленно.
Она снова зажмурилась, сжала кулачки. Приоткрыла один глаз, увидела непонимание во взоре Романа, снова глаза закрыла и даже губу закусила от напряжения. Щеки у нее покраснели, вздулись желваки, прорезались жилы на шее. Громко выдохнула, открыла глаза.
- Ничего. – подытожил Роман. – Полное атрофирование высшей ментальной деятельности.
- Может восстановится. Ты там весь выложился. Надорвался может? – с надеждой спросила Даша.
- Даш, ты когда-нибудь слышала, чтобы мозги кто-то надорвал?
- Физически? – она улыбнулась.
- Не смешно. Честно?
- Нет.
- Вот и я не слышал. – грустно сказал Роман. – Есть что пожрать?
- Там у входа подношения. Я сказала им тебя не беспокоить сегодня.
- Дай что-нибудь сладкое.
Вышла, вернулась с Саати. Он нес большую плетеную корзину с бархатными фруктами туатуи, по вкусу очень напоминавшие земные персики, вот только косточка у этих фруктов была не одна, а разом четыре штуки. А в остальном – персик персиком. Саати поставил корзину и сразу вышел на улицу. Сообразительный он – это факт!
Роман взял один плод, откусил большой кусок и сочно зачавкал. Есть хотелось очень. Это он понял как только головная боль отступила, стала не такой злой.
- Слушай, а щедрые они у тебя. Туатую не побоялись ободрать. Они всегда такие исполнительные?
- Нет, для тебя старались.
- Уже? Так быстро почувствовали?
- Нет. До всего они еще не додумались и наверное никогда не поймут до конца, что ты с ними сделал. – она печально вздохнула, наверное так должен вздыхать автор философского трактата, наблюдая за тем как нищие детишки разрывают его труд на страницы и бросают их в костер. – В другом дело. Ты всех одинаково правил же?
- Разрабатывать индивидуальные программы времени не было. – он задумался, а ведь и правда – промах получился. Ведь попадись среди них природный гений, получится тогда, что он не доброе дело сделал, а даже совсем наоборот – ухудшил положение дел, стер к чертям его уникальность, выкинул на помойку природный дар. А еще ему подумалось, что может он напортачил чего, может пережег кому связи и сделал из него инвалида или полудурка – всякое же может быть. Таких сеансов он до этого не устраивал.
- Рассказывай, что я там натворил.
- Ничего особенного. Вернул зрение слепому Киу, слух Дине, те кто лежнем лежали – сайгаками скачут. – она замолчала, потешно всхлипнула, и совсем уж по театральному, закончила. – Благодетель ты наш! Кстати, храм тебе надумали строить. А вкусностей этих тебе бывший паралитик наш набрал. Так что ты кушай, поправляйся.
- Даш, ну хватит. – скривился Роман.
- Хватит, так хватит. – она всплеснула руками. – Мне как достойной жене вообще с мужем спорить нельзя.
- Даш.
- Да нет, - снова улыбнулась, - это мои из племени так решили. Они тебя в старшие уже записали. А я так, хвостик твой. Ты могучий, а я слабая жена, хозяйка очага, богиня поварешки. Они только об одном свою Атхи-ко умоляют: - она сурово сдвинула брови, подбоченилась, и басовито изрекла, - проси мужа своего смиренно остаться в нашей деревне до восхода голубой луны.
- Это до Цефея что ли? А жирно не будет? – Цефей, или голубая луна – это была звезда, невероятных размеров голубой гигант в соседней галактике. Виден он становился в этом районе не так часто – раз в полгода, зато на всю оставшуюся половину года. Прямо как солнце на Земле на крайнем севере с их полярным днем и полярной ночью. – Нет, Даш, пять месяцев в вашей дыре я отлеживаться не буду.
- А сколько будешь? – ну ведь слышно, что сама она хочет, чтобы он остался. Он хоть и лишился своего ментального дара, но уши то у него не отсохли.
- Сегодня ухожу.
- Но… - бровки вскинулись домиком, глазки обиженно раскрылись, ну ей-ей, только выпяченной нижней губы не хватает!
- Даш, я ухожу сегодня. Это вопрос решенный. – и, пресекая в корне продолжение разговора, добавил. – Я сказал!
Прозвучало твердо, крепко, уверенно. Ему понравилось.
- Но тебе нельзя! – все же сказала Даша. – Ты теперь…
- Да, я теперь как ребенок маленький, меня даже плод дерева ба зашибет, так? Ну? Ну не смеши ты меня, Даш. Всё остальное при мне осталось, так что как-нибудь от годжи отобьюсь.
- Не факт, что осталось. – но видно, что врет. Надо же, богиня, а врать как следует не научилась.
- Ты же меня проверяла, вот и скажи – у меня всё в норме?
- Всё. – недовольно буркнула она.
- Ну вот и хорошо. Всё так всё. Саати позови.
Даша вышла на улицу, Роман тем временем попытался подняться сам, чуть отжался от земли руками – силу чувствуя, на корточки встал, поднялся – вроде все слушается, только слабость в поджилках – потряхивает всего.
Когда Даша в образе Атхи-ко вместе с Саати зашла в храм, Роман встретил их уже как и подобает божеству – стоя, с гордо вскинутой головой, с ногами, что словно столпы попирали землю. Вот только руки у него малость подрагивали, оставалось надеяться на то, что Саати не заметит этой мелочи. Смертным вообще не положено ведать, что там у бессмертных творится.
- Мой друг Саати, - начал величаво Роман, - мы отправляемся в дорогу. Не изменил ли ты своего решения, не хочешь ли отказаться от похода вместе с богом Роомом?
- Я готов. – Роману только хмыкнуть оставалось. Это ж надо: без излишней самоуверенности, без пафоса, без подобострастия. Мужик сказал, что пойдет – мужик пойдет. Все просто.
- Тогда собирай суму, бери своё копьё. Мы отправляемся!
- Всё тут, на улице.
- Слушай, а что это он у тебя такой прыткий? – спросил он у Даши на русском.
- В семье не без урода.
- Жена моя, проводи нас до края своих владений. – сказал он уже так, чтобы понял и Саати.
- Позер. – по-русски, и следом для Саати. – Да, муж мой. Я буду следовать за тобой куда ты прикажешь.
Когда они дошли до джунглей уже была ночь. От солнца не осталось и следа, по небосводу, следя за планетой своим огромным оком кратера, медленно шествовал Фобос.
- Прощай жена.
- Прощай муж.
Саати первым шагнул в джунгли, следом Роман, но его остановила рука. Даша шепнула по русски:
- Ром, ну зачем?
- Что зачем?
- Не дури. Племя зачем?
- Добро должно быть с кулаками. А доброе племя в мире дикарей тем более.
- И всё? – удивилась она. – Никаких интриг, никаких тайных умыслов, никаких причин?
- Да. Всё просто.
- Странный ты.
- Я знаю.
Он высвободил руку из плена нежных её пальцев и заспешил следом за Саати, которому хватило ума не останавливаться, а идти дальше. Роману все больше и больше начинал нравится этот суровый здоровяк. Таких понятливых дикарей, да к тому же еще и таких тактичных, попросту не бывает.
Он решил пока не догонять его, а для начала со стороны посмотреть: какой он. Как ему дается поход по ночным джунглям. Мало кто в одиночку отважится идти посреди ночи по чаще, а этот вон сопит – прет вперед, и вроде даже шага не сбавляет – как трактор!
Роман тихо, ловко просачивая своё тело меж ветвей, сошел чуть в сторону от проторенной Саати тропы, и заскользил рядом со своим компаньоном, как несколько дней назад рядом с ним по джунглям бежала нокса – чуть в стороне, чтобы все видеть, чтобы оценить.
Саати шел легко, джунгли его пропускали, не вставали стеной как перед неудачливыми охотниками. Ветви расступались и он только легко отводил ладонью лианы в сторону, убирал разлапистые листья, что мешали пройти – как будто он был частью джунглей. Романа устроило такое положение вещей – обузой он явно не будет, а пока не вернутся ментальные способности – так и помощник из него выйдет замечательный.
Вдруг Саати остановился, ударил древком копья в землю, и посмотрел в сторону – как раз туда, где был Роман.
- Роом. Дальше река. Может заночуем здесь?
Роман замер испуганно. Нет, не было раньше такого, чтобы его замечали люди! Да его даже лесная живность подчас не может учуять, а тут так запросто, посреди ночи, когда и рук то своих в темноте не видно!
- Да, хорошее место. – совладав с собой, согласился Роман, и вышел из кустов. Место, надо признать, и правда было хорошее: высокое, чистое, земля не сильно сырая, чуть поодаль широколистое дерево ба раскинулось. Лучше места для лагеря и не придумать – все условия, будто на заказ готовили.
- Прошу вас, Роом, отдыхайте, я всё сделаю. – Роман уселся на землю, подложив под зад свою суму. Хмыкнул. А ведь Саати даже ни словом не обмолвился, что знал о шедшем рядом Романе. Сейчас хотя бы его эмоциональный фон почувствовать, чтобы понять - чего хочет он от Романа, зачем вообще, решил с ним идти. Вот ведь дурак, утром еще надо было посмотреть, проверить – зачем он с ним намылился? А не рассусоливать в этой божественной манере: «Зачем ты идешь со мной, смертный!». Нет, чтобы сразу, взять, ухватить его за руку, да и через контакт прочитать – все его тайные помыслы, все цели, да и вообще… Так нет же, он же, Роман, - могущественный бог, не гоже ему до таких мелочей опускаться. А теперь, когда пропал дар – уже поздно дергаться.
Роман вздохнул, и сказал вслух:
- Все мы крепки задним умом.
- Я не понял ваших слов, Роом. – раздался сзади голос Саати. Роман едва удержался от того, чтобы вздрогнуть. Да как Саати - простой человек, смог подойти к нему сзади так близко и так незаметно? Что тут вообще происходит? Неужели с ментальными способностями он лишился и всего остального? Уже второй прокол за день. Но если первый можно было списать на везение Саати, то второй – целиком и полностью промах самого Романа.
- Саати. – Роман старался говорить спокойнее. – Выйди, сядь передо мной.
Затрещали кусты и вышел Саати. В руках он держал целый ворох веток. Так значит он еще и с хворостом сюда шел, а Роман ничего не услышал – плохо дело.
- Сейчас греться будем. – радостно заявил Саати, бросая на землю ветки. И совсем уж довольно, будто и не суровый Саати это говорит, добавил. – Я хапу поймал, мясо есть. Жирная хапа! – спохватился, испугался, и смиренно спросил. – Роом, вы будете есть хапу?
- Конечно буду. Жрать охота! – Саати расплылся в улыбке и даже морщинки у глаз появились. – Давай ее сюда, разделаю.
Саати протянул ему длинное, но с большим пузом, тельце хапы, а сам принялся разводить костер. Сложил шалашик, подложил трут, стукнул друг о дружку двумя камнями кремния – проскочила искра, и тут же схватился, зашаил трут.
Роман достал из своей сумы большой, остро обтесанный обсидиановый кинжал, и ловким, натренированным движением, вспорол хапу от брюха до шеи. Хапа и впрямь была жирная, а потому и шкура ее легко оторвалась от тела – на сале то она хуже держится, чем на мясе. Вытер окровавленные руки о траву, чтобы не скользил в пальцах кинжал. Перехватился поудобнее и в один удар располовинил длинное тельце вдоль, загреб пальцами мелкие сизые кишки, легко их выдрал. Нет, по голодухе конечно и с кишками сожрать хапу можно – не отравишься, но если брюхо не подводит, то лучше их не есть – горькие они, аж горло сводит. Саати проводил взглядом положенные рядом кишки, одобрительно кивнул. Значит согласен.
Когда мясо на тонких прутиках уже стало источать жаркий аромат, от которого текли слюнки, Роман начал серьезный разговор.
- Саати, ты как меня в кустах заметил?
- Шумело там, а потом шуметь перестало. С другой стороны рядом шумит, а там – нет. Когда нокса на охоту идет, всегда тихо становится. А нокса у нас одна была. Вы, Роом, её убили – значит там только вы могли быть.
«Умен, ох умен стервец!» - внутренне восторгался Роман. Уметь услышать тонкий, едва уловимый хруст сучка, шелест палой листвы – это великое умение, но услышать тишину – это уже высший пилотаж!
- Ты хороший охотник. – одобрительно сказал Роман. Он хотел еще спросить и о том, как Саати умудрился так тихо подкрасться к нему сзади, но промолчал. Пускай думает, что могучий Роом прекрасно слышал его, но не шелохнулся, тем самым выказывая доверие своему спутнику.
- Хапа готова. – Саати подтянул свой прутик, кивнул на тот, что остался над костром. – Сгорит.
- Спасибо. – ответил Роман, взял прутик собрался откусить кусок мяса и замер. Когда же он в последний раз говорил «Спасибо» простому человеку, а не кому-то из своих, из небожителей. Наверное уже лет пятьсот прошло с тех пор. Все как-то повода не было, да и статус у него был другой. А теперь что получается? Они на равных? Ну да и ладно.
* * *
Пробуждение было неприятным. Он тогда еще не знал, что такое настоящее похмелье – не приходилось ему напиваться, но почему-то казалось, что с самого большого и отчаянного перепою люди себя чувствуют именно так. Хорошо только то, что вставать не нужно было – он уже стоял, саркофаг заботливо повернулся на девяносто градусов, и ноги стали внизу, а болящая голова вверху. А еще через секунду, как и тогда, когда он зашел в саркофаг, вдоль всего позвоночника вонзились десятки игл, стало нестерпимо жарко, а пяткам почему то холодно. Через мгновение прошла головная боль, слабость испарилась будто и не было.
С тихим шипением откинулась створка саркофага и Ромка сделал шаг вперед. Как выяснилось – это был синхронный шаг со всеми остальными покорителями невиданных планет. Они все, словно по команде, вышли из саркофагов, все, синхронно, посмотрели удивленно сначала налево, а потом направо и одновременно устыдившись ссутулились, пряча ладонями причинное место. И заржали, тоже синхронно.
Одежда была там, куда они ее и положили - в том же ящичке. Только это была уже другая одежда: плотные, кевларо-пластиковые комбинезоны, а так же и нижнее белье, выполненное из каких-то тканей, по свойствам тоже напоминающие кевлар, тяжелые армейские ботинки, правда из которых были удалены все металлические детали и даже кончики шнурков были не железные, а пластиковые. Еще там нашлись и кепка, из козырька которой можно было вытянуть москитную сетку, и рядом куча ремешков с опять же пластиковыми застежками, а под всем этим, внизу, лежали углепластиковые инструменты, те же, что им выдавали при первом путешествии еще по земным джунглям.
Ромка торопливо натянул на себя всю эту одежду, некоторое время помудрил с системой ремешков, которые обвили его тело казалось бы повсюду. Рассовал амуницию по специальным кармашкам, ножнам, подвесным кольцам на своей сбруе. Оглянулся: остальные были заняты тем же.
- Готов покорять новый мир? – негромко спросил Януш, похлопав друга по плечу цвета хаки.
- Твоя шутка может стать популярной.
- И твой ответ.
Вокруг действительно задавались одни и те же вопросы, и звучали одни и те же ответы.
- Пройдите в рубку пожалуйста. – зазвучал под потолком приятный женский голос. – Пройдите в рубку пожалуйста.
- А где она, рубка эта? – недовольно проворчал Марик. И тут же под потолком загорелись красные лампы, недвусмысленно намекая куда идти.
Подростки, обличенные в новую одежду, неторопливо потянулись по указанному пути. Вот только когда они добрели до той самой рубки поняли они, что не так надо было это помещение обозвать. А Януш, чей дед служил на флоте, сказал просто:
- Кают компания.
Слово действительно было подобрано как нельзя лучше. Компания в этой каюте была большая, просто таки невероятная! Тут видимо собрались все те, кто поднимался на тех огромных лифтовых кабинах – все восемьсот человек! Причем были тут и юноши и девушки. У Стаса сразу подернулись масляной поволокой глаза, движения стали какими-то вязкими, вальяжными, широкими, лицо приобрело блаженно тупое выражение. Стас почему-то думал, что именно так должен выглядеть и двигаться герой любовник, хотя откуда он это взял в условиях информационной блокады их лагеря – это большой вопрос! В лагерь он попал как и все они – лет в десять – двенадцать, когда особенно не задумываешься о том, как надо себя вести с девушками. Да и не девушки они тогда для мальчишек были, а девчонки – а это две большие разницы.
Яша тем временем пошел налаживать связи. Он действовал деловито, спокойно и тут же умудрялся находить в однообразной мешанине цвета хаки таких же как он – спокойных и деловитых. Они о чем-то сухо беседовали, договаривались, быстро выцепляли тех, кто только зашел в кают компанию, спрашивали что-то и этот новоприбывший, как в задницу ужаленный, бросался бежать сквозь толпу и возвращался ведя очередного спокойного и деловитого. Когда в бушующей толпе Ромку притерли на несколько секунд к их совещанию, он услышал обрывки фраз:
- …возрастной контингент у нас подобран от четырнадцати до семнадцати? Надо так понимать?
- Нет, семнадцать – это исключение из правил, не стоит выделять как отдельную возрастную группу.
- А ценз? Ценз будет?
- Сначала надо определиться с первичной тактикой. Группы должны формироваться…
Как должны будут формироваться группы Ромка так и не узнал. С новым потоком его просто таки понесло в сторону, куда-то туда, где громко галдело многоголосье, где что-то позвякивало, металлически взвизгивало.
С течением его вынесло в большую квадратуру зала с низкими потолками и большим количеством квадратных колонн, которые в строгой очередности были выстроены в ряды с расстоянием меж ними метра в четыре. А уже промеж этих колонн были столы сплошь и рядом заставленные жареным мясом, шоколадом и пластиковыми бутылками с водой.
- Странный подбор, не находишь? – спросил непонятно откуда взявшийся рядом Януш.
- Питательно, энергетически емко. – ответил как на занятиях Ромка.
И только тут под потолком зазвучал всё тот же голос:
- Пассажирам транспорта, просьба пройти в столовое отделение. Пассажирам транспорта, просьба пройти в столовое отделение.
- Ещё раз повтори, я не расслышал. – крикнул кто-то из середины зала и сам же заржал своей шутке.
- Специально для Алексея Рыжова, рост сто восемьдесят два сантиметра, вес семьдесят шесть килограммов, волосы светло русые, индивидуальная примета – очень широкие скулы, повторяю: пассажирам транспорта, просьба пройти в столовое отделение. – ответил голос всё так же беспристрастно.
Тут уже засмеялся весь зал и надо полагать, что тот самый бедный Алексей Рыжов, обладатель всех перечисленных примет, стоит сейчас пунцово красный от стыда и материт в мыслях свою привычку подкалывать над техникой.
Из толпы вынырнула знакомая физиономия Алекса, уже измазанная мясным соусом, рот набит, жует что-то, глаза довольные, сытые.
- Парни, что стоите? Мясо, мммм… - это что-то!
- Уже идем.
- Давайте скорей, пока все не схавали. – он оглянулся, его лицо осветило узнаванием и он закричал радостно. – Гарик, эй, Гарик!
И он канул в волну цвета хаки так же мгновенно, так же неожиданно, как и появился из нее.
- А правда, чего стоим? Может в последний раз от пуза пожрать можем.
И они тоже полезли к столам.
- Пассажирам транспорта просьба пройти в центральный зал для проведения предпосадочного инструктажа. Пассажирам транспорта просьба пройти в центральный зал для проведения предпосадочного инструктажа.
- Ну куда несемся, куда? Пожрать хоть дайте! – воскликнул Ромка, но если честно, то есть он уже не сильно хотел.
И снова поток, и снова их несет куда-то под указующим светом красных ламп, и снова они вываливаются в огромный, но низкий зал, только на этот раз без такого большого количества колонн. Вместо столов тут в центре зала стояли высокие стойки информационных стереопанелей, вдоль стен были развешаны обзорные экраны.
Когда зал был забит под завязку, захлопнулись створки входа, и разом включились все эти панели, экраны, информатории, визуализаторы и всё остальное, что тут только было. На обзорных экранах вращалась планета, так похожая на Землю. Такие же голубые океаны, такое же белое покрывало облаков, холодные полярные шапки, зеленые материки. Вот только форма у материков совершенно незнакомая и оттого нереальная.
И даже спутник видно, наподобие Луны, вот только в этом спутнике огромный кратер, глубокий, круглый – как пустая глазница.
- Фобос. – сразу сказал Януш. – У Марса спутник такой же, с дыркой!
- Ну Фобос, так Фобос. – промямлил Ромка уставившись на обзорные экраны. Так значит вот ты какая, планета к которой их готовили треть жизни, в джунглях которой они провели столько времени и даже не знали про то, где они – джунгли эти, у какой далекой звезды.
Зазвучал голос:
- Планета земного типа, обладающая собственной атмосферой, соотносимой с земной, различия состава незначительны, входят в рамки допустимой погрешности. На планете находятся два крупных материка, а так же сеть островов, находящихся у южного полюса планеты. Основная зона нахождения зон, приспособленных для жизни – субтропическая. Населена флорой и фауной. Разумной жизни не имеет. Превалирующий вид наземной жизни – млекопитающие…
Голос говорил долго и муторно, а над стереопанелями в центре зала появлялись всё новые и новые представители фауны, с рассказом их характеристик, указанием их биологических особенностей и прочего информационного мусора. Только вот зачем это, если они сами наизусть про каждую тварь на этой планете могут рассказать не хуже. Причем рассказать во всех подробностях, даже с указанием того, как и от кого лучше прятаться, как к кому можно подкрадываться, какие ловушки ставить, всё же практика - это великий метод обучения.
- Лучше бы пожрать подольше дали. – недовольно пробасил Алекс и с тоской оглянулся на закрытые за спиной двери.
На карте обзорных экранов загорелись желтые точки помеченные номерами. Голос прокомментировал:
- К высадке рекомендовано девятнадцать точек. Теоретически оптимальная численность группы, высаживаемой в сектор – от двухсот до двухсот пятидесяти человек. Зона покрытия пассажирским составом транспорта точки номер одиннадцать, двенадцать, тринадцать…
- Повезет кому-то. – шепнул Гарик, отличающийся большой суеверностью.
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 8
Няньки (фантастический роман) Часть 1
Няньки (фантастический роман) часть 2
Няньки (фантастический роман) часть 3
Няньки (фантастический роман) Часть 4
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 5
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 6
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 7
Автор: Волченко Павел Николаевич
Аннотация:
Главные герои, выходцы из рабочего квартала, еще в детском возрасте попадают в некий концентрационный лагерь. Им приходится пройти через боль, унижения, тяжелую физическую, моральную и интеллектуальную подготовку. Зачем? Неизвестно, до того самого момента, пока не вступает в силу план заселения миров – распространения человечества – своего рода глобальный социальный эксперимент. Пройдя через все этапы взросления, через долгую жизнь, через осознание себя и мира вокруг, они понимают причины своей подготовки. Действо развивается на фоне неизвестного мира – новой, дикой планеты, где имеются некие «артефакты» - неизвестные, непонятные сферы с возможностью как телепортации, так и простого, ускоренного перемещения в пространстве. Артефакты не позволяют использовать металл, восприимчивы к агрессии – препятствуют ей.
Основная идея произведения: приходит время, когда боги становятся не нужны, а нужны няньки, поводыри, что проведут сквозь тьму и кровь мира и выведут во дни благоденствия.
- Хорошо. – и только сейчас Роман позволил своему разуму отключиться полностью, пропасть из мира на несколько часов.
* * *
Шум начался еще с рассвета, ещё до побудки. Сначала громко, на полной ионной тяге, промчались над бетонными корпусами тяжелые боевые флаеры. Все, даже комендант лагеря, высыпали на темную улицу и уставились в чуть подкрашенное еще не проснувшимся рассветом небо. Боевые флаеры быстро превратились в едва различимые, мерцающие звездочки, а кто-то из охранников сказал:
- К городу полетели. Неспокойно там.
И тут же его облепили заключенные, стали расспрашивать: «от чего же там неспокойно?». Ведь не знают они ничего, не слышали и не видели никаких новостей с тех самых пор, как сюда попали, только куцые обрывки и да обрывки фраз брошенные кое где да кое когда нерадивыми конвоирами.
Но не удалось расспросить. Ярко полыхнуло, отлилось на небе красное зарево, а после, далеко и гулко, загрохотало, будто рванула там огромная, многомегатонная бомба. По чести сказать, Ромка вперился в горизонт ожидая увидеть там вспухающий ядерный гриб, такой, какой видел в старой кинохронике – тот, который сжигает облака и будто вырастает из земли, и такой он огромный, такой невероятный, что просто не верится – что это дело рук человеческих, а не порождение богов.
Гриба не было. Но часто-часто замерцало зарево, и гул стал доносится отрывистый, одно на другое накатывали новые взрывы, и они даже скорее не ушами слышались, а через тело, дрожь земли под ногами.
- Рабочие районы бомбят. – сказал грустно комендант. – У меня там мать, в районе ткачей осталась. Говорил же ей, поехали, неспокойно здесь… - сокрушенно качнул головой, рукой махнул. – Ай ты ж ересь!
- У меня батя в мануфактурном. – сказал здоровяк из конвойных. – Как думаете, может мануфактурных-то бить не будут? Всё ж почти инженерные.
- Да это не мануфактурных бьют, это инженерных твоих утюжат. – радостно вякнул какой-то молодой конвоир, из новеньких. Осклабился лихо, со злобой. – Всё, хватит, оттерпелась наша доля, пусть теперь верхушка нам лезгинку танцует!
- Нет, когда грохнуло-то? – вступил разговор уже поседевший солдат, которого когда-то давно, кажется даже в другой жизни, обещал убить Ромка. Теперь то Ромка его и пальцем не тронет, потому как видит – добрый это мужик, хороший. Другой конвоир убил бы за излишние разговоры, им так и предписано было: нарушение дисциплины – это либо позорный столб, либо сразу в расход – никак иначе. А этот, только для проформы их с Яном прищучил с шокера, да и то – потому что были свидетели проступка: тогда профессор тот с бородавкой в коридор выглянул, будь он неладен, да и увидел разговорчики в строю. Кивнул он конвоиру, а тому что – работу работать надо, вот он и исполнил, как в уставе записано. – Грохнуло когда туда военные прилетели, так то. Значит не инженеры лезгинку вытанцовывают, а рабочие районы.
- Ты что говоришь? – вскипел молодой, перехватился за висящую на груди штурмовую винтовку. – Ты что сказал? А ну, повтори!
- Уймите его. – тихо шепнул комендант, и тут же навалились двое крепких, тертых уже конвойных на спесивого наглеца, повалили его.
- Вы что, братцы? Вы что? – забился он на земле как рыба. – Вы что, за этих? За этих, да?
- Дурак ты еще. – печально сказал комендант.
- Воздух! – заорали с вышки, и разом несколько десятков прожекторов осветили низкие предрассветные облака, и увидели они еще далекие совсем точки. Но те стремительно приближались, нарастал тяжелый, давящий гул – на всём ходу видать шли, рвали, не думая о перегрузках.
- Вот, и по вашу душу прилетели! – заорал радостно придавленный конвоир. – Сейчас вам влупят! – и уже всем собравшимся на улице заключенным ребятам заорал. - Пацаны, пацаны – бейте этих! Пацаны, свобода же! Пацаны, они ж вас тут…
Его легонько стукнули по затылку, парень обидно ткнулся носом в землю и примолк. А пацаны, те которым он так истово орал, лишь посмотрели на него спокойно, даже с грустью какой-то, и снова в небо уставились. Пришел бы этот горе освободитель года этак три назад, может кто бы и рванул биться с черноформенными конвоирами, а сейчас – нет. Сейчас уже не понятно было, кто тут из них опаснее: заключенные детишки, или вооруженные до зубов конвоиры.
В небе над лагерем уже зависли скоростные флаеры, и, сбрасывая скорость, еще в воздухе, разложились они трапами, и легким виражом, стремительно, слетели на посадочную площадку в центре лагеря.
Все замерли, словно в ожидании приказа, или наоборот – вдруг кто сейчас крикнет: «бежим» - и ведь побегут же, прочь побегут, к колючей проволоке ограждения.
Первым в сторону прилетевших флаеров пошел Яша. Спокойно пошел, без нервов, и даже руки в карманы засунуты, как будто каждую ночь к ним прилетают такие вот высокоскоростные птицы небесные. Следом за ним потянулись и остальные заключенные, а потом и вовсе – весь лагерь двинулся, все возрастные группы от уже юношей, почти мужчин и до младших – которым лет этак по тринадцать, по четырнадцать только стукнуло.
А следом за ними, трусливо уцепившись за своё оружие, конвоиры.
У флаеров уже вовсю суетились: метались меж большими машинами, чьи движки всё еще гудели, люди в небесно голубой форме с эмблемой крылатого щита на левом плече – служба Небесного города!
Подбежал один такой к Яше и заорал ему в ухо:
- Строй своих. Погрузка! Срочно!
- Куда? – только и спросил Яша, но поздно – небесник уже бежал к другой группе заключенных, что вышла с другой стороны лагеря.
- Ребят, грузись! – заорал Яшка.
- Куда? – взбрыкнул Стас, но его никто не поддержал. Все торопливо побежали к флаерам, а там уж и вовсе ничего слышно не было – так движки гудели.
Трапы флаеров висели над землей в полуметре. Ребята запрыгивали на них с разбегу, торопливо взбегали вверх по коротким лестницам. Внутри их встречал еще один офицер небесников, только с лицом построже.
- Быстрей-быстрей! Вперед, рассаживаемся! Быстрей! – и все неслись, скоро, быстро рассаживаясь по рядам кресел в салоне, наподобие тех, что в пассажирских летниках, только эти не такие мягкие, зато с высоким гибким подголовником и двумя перекрестными ремнями безопасности. Видать на случай перегрузок, чтобы в болтанке не выбросило или шею не свернуло.
- Ян, ты что-нибудь понимаешь? – спросил Ромка, как только они уселись в свои кресла, и пристегнулись перекрестными ремнями.
- Да черт разберет! – оглянулся, рядом бухнулся в сиденье своей большой тушей Алекс, завозился с ремнями. Щелкнули замки и Алекс сразу заговорил:
- Что братцы-смертнички, воевать полетели? – подмигнул.
- С какой это радости? – удивился Ян.
- В городе заваруха, а тут за нами. – Алекс хищно ощерился. – Небесники за подкреплением прислали.
- Ага, хорошее подкрепление. – усмехнулся Ромка. – Мы не под то заточены, чтобы в городе воевать. Или ты думаешь нас заставят районщикам проповеди читать?
- Ну а кто знает? – сник Алекс. – Чувства юмора у тебя нет.
- А у тебя, как я погляжу, его слишком много… - начал Януш, но его ответ утонул в нарастающем реве двигателей. От резкого рывка в небо их вжало в кресла. Даже щеки ввалились, на такой скорости был дан взлет. Уже в полете автоматически сложились трапы, захлопнулся входной люк и стало достаточно тихо, так что можно было начать разговаривать.
Все сразу загалдели, загомонили, а Стас, так и вовсе, ухватил проходящего рядом небесника за рукав, попытался того поприжать, но небесник неожиданно легко вырвался и отвесил здоровяку Стасу обидный подзатыльник.
Затрещали динамики, под потолком полыхнули проекции экранов. В салоне притихли. Экраны моргнули, по ним прошла рябь и появилось изображение: мудрое лицо верховного правителя – глава небесников, тот кто жил в верхнем шпиле белой башни Небесного города. Таким Ромка помнил верховного правителя еще с детства, а мама рассказывала ему, что и тогда, когда она была маленькой, он выглядел точно так же – будто и на минуту не постарел. И не было у Верховного Правителя имени – только чин у него этот был и мудрость в глазах.
Те, кто еще говорили, разом примолкли, и во все глаза уставились на экраны. Правитель кашлянул, и все, кто были в салоне, даже дышать перестали:
- Дети. – начал он грустно, и почему то ни у Ромки и ни у кого другого не вызвало обиды такое обращение. Почему-то казалось, что этот человек имеет право к ним обратиться еще и не так, хоть птенцами желторотыми обзовет, хоть младенцами – всё равно, он вправе говорить такие слова. – Бедные мои дети. Ваше обучение закончено. Простите, за то, как оно началось, простите за то, какое оно было, простите за всё, если вы конечно сможете простить. Знайте: всё то, через что вы прошли, было необходимо – это было для блага всего человечества, это было для благо мира, для блага цивилизации. Когда то и мы были такими же как вы сейчас: мы были молодыми, сильными, в нас гремела уверенность. Теперь когда с высоты своих лет, с высоты опыта, мы видим свои ошибки, мы желаем лишь одного – чтобы вы их не повторили. Для этого мы приложили все усилия. Ваше обучение… Да, оно было жестоким, вы не понимали для чего всё это, для чего побои, для чего смерти и позор, для чего истязания и унижения. Только для вас, для вашего будущего, для тех миров, которые вы построите. Когда мы были такими как вы сейчас, мы имели жалость, а жалость наказуема. Когда мы начинали, у нас была совесть, а совесть – это боль многих и для многих. Когда мы строили этот мир, мы были справедливы, и справедливость наша несла в мир кровь реками, потому что справедливость не может быть гибкой. Мы любили – любовь несла войны, мы желали добра – добро рождало несправедливость, мы хотели исправить сделанное, но лишь вновь и вновь нагоняли новые волны крови, вздымали бури войн. Мы долго учились… - лицо Правителя стало грустным, казалось бы глаза не могут нести столько грусти, целые моря – океаны грусти, готовые пожрать всю радость мира, всё в этом мире готовые проглотить в неизбывную свою тоску и безысходность. – И мы научились. Именно поэтому мы учили вас так жестоко! – сложил руки перед собой, коснулся ладонями губ. – Так было нужно. Вы теперь знаете, как можно и нужно обмануть целые народы, вы знаете, как одним бесконечно жестоким поступком можно усмирить толпу, вы знаете как эту толпу зажечь! Вы сможете выбрать не то, что справедливо, не то, что хорошо, не мораль, не этику – вы выберете то, что будет нужно, будет необходимо. Да-да, это всё разные понятия, разные решения. Я надеюсь что вы будете лучшими правителями чем мы, я верю в это. – снова замолчал, только на этот раз он молчал уже куда дольше, морщинистые руки его мелко дрожали, будто он хотел заплакать, но глаза хранили холод. Он пошамкал сизоватыми губами и продолжил. – Когда-то, бесконечно давно, несколько десятков тысячелетий назад, мы были избраны для той же цели, что и вы сегодня. – Ромка испуганно, словно от удара, отшатнулся назад. Несколько десятков тысяч лет! Бесконечный срок, целая вечность! Он вдруг почувствовал себя мелким червем, букашкой перед этим седовласым стариком на экране. Он испугался этих слабых дрожащих пальцев, будто была это занесенная для смертельного удара лапа ноксы. Голос старика зазвучал громче, решительнее, воинственнее. – Нас выбирали красиво! Они выбирали достойных! Они выбирали мудрых! Они выбирали честных душой, прекрасных сердцем! Выбирали поэтов, писателей, ученых, заслуженных политиков! Они не знали, что творят! Нет ничего хуже чем добрый царь, нет ничего хуже, чем справедливый бог! У нас были принципы, и мы долго выясняли, чьи принципы вернее, чьё решение лучше, а в это время гибли люди, гибли народы, нации, - гибли цивилизации! Они гибли из-за нас, из-за нашей веры в светлые идеалы! – он уже кричал. – Мы давали им технологии, мы давали им знания, не понимая, что учим их новым убийствам! Люди… - замялся, и тут же взорвался криком. – Отдельный человек – это не человечество, отдельный народ – это не нация! – он крепко, с ударом, сложил ладони, дрожащие пальцы сцепились. Правитель дышал тяжело, с дрожью, будто успокаиваясь. Громко, всухую сглотнул и спокойно, будто не кричал только что, не надрывался в гневе, продолжил. - Вы дети и они дети, вам это конечно пока не понять, но потом… - он разжал пальцы, руки его уже не дрожали. – Это все потом. Но вам будет проще, вам будет куда проще – вы будете их понимать, а понимание – это уже половина успеха. Всё остальное, чем мы могли вам помочь, мы уже сделали. Ну разве что одна малость осталась… Минут через пять мы встретимся, и мы отдадим вам и эту последнюю мелочь.
Наступила тишина. Каждый думал о своем, каждый пытался примерить непонятные слова на себя, приценивался. А главное – каждый пытался понять, узнать – что же им хотели сказать этим. То, что готовили их для другой планеты, для работы колонистов – это и так было ясно давным-давно, но эти слова о тысячелетиях, о том что они дети и те тоже будут дети – это уже совсем другое, совсем непонятное.
В повисшей тишине, под гул двигателей, что слышался не ушами, а шел через тело, неуместно громко прозвучал обиженный вопрос Стаса.
- Чего это он?
Флаер зашел на посадку, как и предрекал Правитель, ровно через пять минут – секунда в секунду. Ну еще плюс минута на выброску трапа, на построение, на запись при выходе. Хотя зачем она – эта запись нужна была, - непонятно. Офицеры спросили у каждого имя, отчеркнули их в длинном списке и всё – вниз по трапу, где уже дожидаются остальные ребята.
Когда с формальностями было покончено, их собрали всех вместе. Всех до одного, всех тех кто был в лагере, построили, как солдат на плацу, перед огромными, до потолка ангара, воротами, те медленно распахнулись, и перед ребятами предстал невероятных размеров зал. Он был настолько нереально большой, что сознание отказывалось верить в то, что это всего лишь помещение. Не верилось в потолок, который был так далеко, так высоко и такого небесно голубого цвета, что легче было поверить, что это небо, а не каменный свод. Стены раздавались широко в стороны, а длинна зала была такова, что дальняя его часть окрашивалась характерной синевой, какая бывает только тогда, когда расстояние беспредельно велико. Но больше всего завораживали золотые ворота в противоположной стене зала. Такие же невероятно огромные, как и те, через которые вошли они, только цвет у них был настоящий – золотой, с оранжевым жарким отливом, блестели они маслянисто, дорого. Будто настоящее это золото было, а не краска. Хотя кто этих небесников знает? Может у них в каждый дом, в каждую квартиру, золотые двери ведут? Богатеи – у них свои закидоны, а правители - так те вообще отдельная статья справочников по психологическим патологиям.
И там, в этом зале уже были точно такие же как и они, выстроенные в квадраты, подростки. Все, как у них: лица суровые, не по возрасту взрослые, уверенные в себе, в своих силах. Там были и девочки, и мальчики, но никогда вместе – квадраты раздельные. И все построены в длинные шеренги, как на плацу, или как на параде в честь величия Небесного города. Такие парады Ромка видел по огромному экрану стеревиовизора, что висел у них на площади. Их тогда специально всех собирали, даже работы отменили, и все население района чернорабочих сгрудилось в на площади. Смотрящий района выступил с праздничной речью, долго и страстно рассказывая о том, как далеко вперед шагнула их держава, сколько трудовых подвигов они совершили, и о том, сколь много им еще предстоит сделать. Люди послушно кричали «Ура!», когда надо было, взмахивали голубыми флагами Небесного города, выступали и активисты с голубыми бантами, приколотыми к груди, на манер орденов. А потом, когда смотрящий района, выкрикнул уж совсем бравурные слова и вскинул руки, включился стереовизор и вместо стены администрации загорелось трехмерное изображение – словно окно в другой мир открылось. А там, в этом другом мире, на широченной площади перед белыми шпилями Небесных башен маршировали такие вот квадраты, как те, которые сейчас были выстроены внизу.
- Как на параде. – тихо шепнул Януш и Ромка кивнул.
Офицер Небесного города скоро погнал их вперед, на пустующее место почти в самом центре зала. По правую и по левую руку от них стояли девчонки. Такие же как и они: в бесформенных синих робах заключенных с белыми нашивками на груди, с однообразными лагерными прическами. Но всё же, проглядывались девичьи формы под этими хламидами, бедра манили своей округлостью, пухлые губы казалось так и тянули попробовать их мягкость.
- Хороши чиксы. – присвистнул Стас. Ахмед, что стоял рядом, отвесил здоровяку такой подзатыльник, что Стаса даже вперед бросило. Он развернулся, губы его искривились, глаза горели злобой, ноздри гневно раздувались – прямо бык, а не человек. Но рядом с Ахмедом встал Яша, в наигранном непонимании приподнял брови, мол чего ты это, брат, злиться вздумал? Стас громко фыркнул, махнул руками, да и снова встал в строй. Тут же подошел офицер небесников, сказал негромко:
- Пожалуйста, воздержитесь от нарушения дисциплины. Не время. – козырнул им и пошел дальше.
Если бы он сказал им о последующем наказании за подобные выкидоны, ну или еще чем пригрозил – оно бы понятно было: плавали – знаем. А тут «не время» и всё. Так не приказывают, так просят о одолжении, с надеждой. Такие просьбы обязывают. Интересно, этот офицер психолог, или он случайно нашел самые подходящие, самые правильные слова?
Они послушно замолчали. Яша вернулся на своё место в строю, Ахмед подвинулся, давая место Стасу.
Впереди, там, куда были устремлены все взоры собравшихся в зале, растворились золотые ворота. Растворились они величаво, и стало сразу ясно, что эти ворота – не блажь сильных мира сего, да и не с жиру они бесятся. Стало ясно, что только такие двери и должны быть для таких случаев как сегодняшний, для настоящих – для великих событий!
Из-за ворот неспешно вышло человек двадцать. Все в длинных белых одеждах, все уже давно не молоды, и от каждого веет таким сиянием, такой глубокой мудростью и таким бесконечным знанием, что становилось страшно. Была бы возможность, так подростки бы отшатнулись, испуганно шагнули бы назад, но как сказал офицер «не время» и это верно. Не время боятся мудрости, не время бежать, после столь долгого пути сюда – слишком многое пришлось положить на алтарь для этой встречи с мудрецами в белых одеждах.
Впереди шел Правитель. Тот самый, что разговаривал с ними в полете. Он шел легко, совсем не по старчески. Движения его были стремительны, грациозны, он словно бы плыл над землей легко перетекая из одного положения в другое – он был гармоничен в своих движениях. Впрочем и остальные двигались так же.
На середине зала они рассыпались, разошлись в стороны, каждый пошел к своему сектору зала, где его ожидали выстроенные в шеренги квадраты. К центральной части, в которой был Роман с Янушем, подошел сам Правитель.
- Дети. – начал он так же, как и тогда, с экранов. – Я обещал вам помощь, и мои обещания не будут пустым звуком. Я не могу дать вам в дорогу ни технологий, ни железа, ни оружия – всё это станет вашей смертью, смертью ваших людей. Я хочу чтобы вы жили, чтобы вы смогли быть там, где погибнет любая машина, где пропадут самые изощренные технические замыслы… - снаружи грянул взрыв такой силы, что затряслись стены зала, гулко зашумело, будто сама земля под ногами задрожала. Все вздрогнули, кое кто, из девчонок, испуганно взвизгнули. Правитель поморщился. – Время, время для них пришло. – сказал он, ни к кому особенно не обращаясь. – Дети, вы улетаете сегодня в новые миры, в те миры для которых вы учились. Вас будет мало, ваши труды не смогут увидеть ваши современники. Да и вообще сейчас грядет новое время – время потрясений, время строительства свободного, нравственного общества. – вздохнул. - Такие дела без крови не делаются. Про вас вспомнят, но вспомнят очень не скоро. У вас будет время подготовиться, и если вдруг за вами пошлют экспедицию… Вы успеете подготовиться, вы сможете встретить их на своей земле. И, если вы будете достойны, вы сможете влиться в их ряды, сможете присоединиться к великому человечеству, прошедшему свой путь от дикости и до нравственности! – выкрикнул он последние слова, и, вдруг перейдя на шепот, продолжил. – Но это всё потом. Дети, я обещал вам помощь, но вы ничего не можете взять с собой кроме своих тел и своего разума. Не мне вам рассказывать, каким оружием, каким инструментом может быть ваше тело. Вы прошли через виртуальную подготовку вооруженные только собой. Дети, закройте глаза. – они закрыли глаза, и даже те, кто не хотели, смежили веки, будто кто-то другой, чуждой им волей сделал это за них. – Дети, откройте свой разум, не бойтесь, - со словами пришло тепло, пропала тревога, - ваши мысли, ваши чувства, ваши души, - темнота за закрытыми веками перестала быть такой полной, она словно стала наполняться светом, наливаться жаром, - не держитесь за них. Отпустите себя на волю, отпустите свой разум, откройтесь. – они уже не слышали слова, те будто звенели у них прямо в мыслях, прочерчивались образами за закрытыми веками.
А потом слова прекратились и начались изменения. Ромка чувствовал, как неведомая сила врывалась в него, как бережно эта сила оглаживала его мысли, как легко прикасалась к чему-то в нем, чего он сам осознать был не в силах. Он понимал, что он изменяется. Постепенно приходило осознания: вот только что он не понимал, что с ним происходит, а вот коснулась его жаром сила, и он уже видит словно трехмерную проекцию мозга перед собой, и видит, как изменяется структура, как кровоток чуть смещается, как выстреливаются новые связи нейронов – он понимает, что его мышление ускорилось в десятки раз, будто прошло долгое, длившееся всю жизнь от самого дня его рождения, похмелье. Еще одно прикосновение жаркой силы, и он вспоминает всё, что было с ним от момента явления в этот мир: каждая секунда, каждое мгновение – это всё теперь снова его, целиком и полностью. Он даже может мысленно прочесть все те книги, что когда-то просто пролистывал без всякой цели. Каждая страница встаёт перед глазами, каждая буковка видна на полотне образа воспоминания. Потом скорость реакции, потом сила, а потом уже просто невозможно было уследить, что же с ним происходит именно сейчас, именно в этот момент времени. Сила, что изменяла его, ворвалась в тело, охватило мозг словно ураган, в единый миг всё вокруг запылало в огненном вихре! А в следующее мгновение он уже снова стоит в строю, тяжело дышит и вновь он слышит слова Правителя. Слышит, как положено – ушами, а не мозгом.
- Дети. Дети… - он просто не мог найти нужных слов. – Дети, простите меня, простите нас всех за этот дар. То, что это проклятие, вы поймете не скоро, но поймете, и тогда вы будете уже достаточно взрослыми, чтобы понять нас. Дети, живите и правьте так, как будете считать нужным, потому как если не вы, то кто же? И, еще одно… - в зале уже давно были слышны разрывы на улицах, стрекот перестрелок, крики, грохот обвалов. – Примите свой уход достойно, сделайте это как мы, или лучше нас. Прощайте, дети.
Тут же, словно вороны, налетели на них офицеры небесники, заголосили, закомандовали, бегом бросились в сторону других ворот, больше похожих на норы в этих громадных стенах. Потоки подростков ручьями полились в эти норы, за которыми уже не было ни огромных, ни маленьких залов, а была самая что ни на есть улица, и поле, казалось бы бесконечное поле, сплошь залитое бетоном, без единой травинки. А вдалеке высились черные громадины космических кораблей. Таких Ромка даже по стереовизору не видел, но почему-то сразу понял – космические корабли! Просто ничто больше не могло так дерзко, с таким вызовом смотреть в океан неба.
- Стартовый стол. – со знанием дела выкрикнул Яша впереди.
Ну если уж Яшка говорит, что это какой-то стартовый стол, то значит стартовый стол и есть. Яшка не позер, за здорово живешь врать не будет.
Бежали молча, не сбивая дыхания: до громадин кораблей было далеко – больше километра, но даже на таком расстоянии они были бесконечно большими, величавыми, словно горные вершины, что своими макушками царапают облака.
Вблизи корабль казался еще более величественным, более невероятным. Его навершие стремительно взлетало ввысь, будто еще до старта врывалось в космические дали, пронзало пространство. Он был велик как великан из детских сказок, ему не было дела до всего мелкого, земного. Он был создан для звезд и о звездах же он мечтал, он грезил ими на земле, он мечтал умчаться вдаль, в черный холод космоса, он томился здесь, он был пленником этого стартового стола. Но ничего, еще мгновение, еще один миг, и он взорвется огнем дюз, он поднимется над землей и устремиться в бескрайние дали, в черную бездну бесконечности.
У корабля их уже ждали. Вернее не так: никого там не было, но были уже спущены восемь больших лифтовых кабин, в каждую из которых могло войти человек по сто. Офицер, не останавливаясь, подбежал к одной такой кабине, но вовнутрь не вошел, остановился рядом с наземным пультом и стал подгонять бегущих криком:
- Быстрей, быстрей. Раз-два, раз-два! В кабину давай! – они набились в эту кабину как сельдь в бочку, казалось бы уже и не продохнуть. С шипением захлопнулась составная дверь, улицу и офицера небесника от них отрезало переборкой, тут же лифт рванул вверх на такой скорости, что подогнулись ноги.
- Надеюсь там посвободнее будет. – шепнул тихо Гарик.
- Только воздух не портить! – выкрикнул кто-то из центра, по голосу не понять кто. Народ заржал.
Судя по тому, сколь долго они летели вверх на скоростном лифте, корабль был высок как небоскреб, а может быть и выше. Но вот скорость лифтовой кабины снизилась, их перестало придавливать к полу скорым его взлетом, а потом и вовсе лифт остановился. Через секунду разошлись в стороны створки и ребята поспешно высыпали прочь из кабины. Кто-то всё же не удержался, и в лифте медленно, но неотвратимо, распространялось зловоние тухлятины и плохо переваренных макарон – страшная вонь, фатальная!
При выходе тоже никого не было, только на полу была нарисована большая желтая стрелка вперед. Как в игре «казаки-разбойники», только с тем учетом, что играющие будут полные дауны.
Пошли вперед, по стрелкам, и сразу за поворотом им открылся длинный зал с низким потолком, уставленный в несколько рядов цилиндрами прозрачных саркофагов в оправе из металлических скоб, в оплетке из холодно поблескивающих армированных шлангов и проводов.
- Опана! – удивился Стас.
- А ты думал, мы тут прохлаждаться будем? – усмехнулся Костька. – Полгода туда, хавчик в столовке по утрам, сортир в двенадцать, полдник?
- По роже? – предложил Стас вежливо.
- Спасибо, сыт. – отказался Костька культурно, но ёрничать прекратил.
На каждом саркофаге с внешней стороны были приклеены желтые рисуночки инструкций. На рисунке красовалось изображение одетого паренька с улыбкой просветленного идиота, черная стрелочка вправо, и этот же паренек, не меняя своей улыбки, стоит уже абсолютно голый и даже то самое причинное место отрисовано в подробностях. Снова стрелочка, где паренек, конечно же всё с той же улыбкой, делает шаг в саркофаг.
- Сымай портки, пороть буду. – сказал Ванька, парень в чьих жилах, по его утверждениям, лилась кровь станичных казаков.
- Сюда бы тех красоток. – мечтательно протянул Стас, и сально чавкнул.
- Ты там поменьше воображай, а то крышкой прищемит. – хохотнул Костька, и тут же отскочил в сторону. Так, на всякий случай.
Ромка, как и предписано было, разделся, положил свою синюю заношенную робу в специальный ящичек и шагнул во внутрь саркофага.
Там тоже были желтые наклейки инструкций. На первый парень напяливает на свою идиотскую улыбку громоздкую маску, как у пилотов флаеров-интерцепторов, а на другом нарисована огромная кнопка и тычущий в нее палец, а внизу подписано: «Нажать». Ромка напялил маску, нажал на кнопку и почувствовал череду острых уколов вдоль позвоночника. Сознание затуманилось, и последнее, что он почувствовал и запомнил – это, как ноги его заливает холодной, плотной как кисель, жидкостью.
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 6
Няньки (фантастический роман) Часть 1
Няньки (фантастический роман) часть 2
Няньки (фантастический роман) часть 3
Няньки (фантастический роман) Часть 4
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 5
Автор: Волченко Павел Николаевич
Аннотация:
Главные герои, выходцы из рабочего квартала, еще в детском возрасте попадают в некий концентрационный лагерь. Им приходится пройти через боль, унижения, тяжелую физическую, моральную и интеллектуальную подготовку. Зачем? Неизвестно, до того самого момента, пока не вступает в силу план заселения миров – распространения человечества – своего рода глобальный социальный эксперимент. Пройдя через все этапы взросления, через долгую жизнь, через осознание себя и мира вокруг, они понимают причины своей подготовки. Действо развивается на фоне неизвестного мира – новой, дикой планеты, где имеются некие «артефакты» - неизвестные, непонятные сферы с возможностью как телепортации, так и простого, ускоренного перемещения в пространстве. Артефакты не позволяют использовать металл, восприимчивы к агрессии – препятствуют ей.
Основная идея произведения: приходит время, когда боги становятся не нужны, а нужны няньки, поводыри, что проведут сквозь тьму и кровь мира и выведут во дни благоденствия.
Небольшая возвышенность, этакий холмик под потемневшей крышей джунглей. Место чистое, ничего не растет, кроме вездесущих папоротников, да и то – клочками. Вот только по одной стороне какие-то кусты желтоватые жухлые широко раскинулись. Окружение с холмика хорошо просматриваемое, да и речка эта болотистая как раз от приглянувшегося возвышения в сторону вильнула, будто специально его обходя. Вот и получилось, что весь звенящий гнус остался там – за жухлыми кустами у реки, а тут сухо и жадной до крови братии почти нет.
Здесь друзья позволили себе перекинуться парой слов, да и то – по делу.
- Кусты проверь. – Януш Ромке. Тот кивнул, выдернул из кольца на поясе мачете.
- Алекс, там лозняк…
- Я видел. – ответил он уже на ходу.
- Гарик, я пошел крышу присмотрю, ты место готовь. – отдал последние распоряжения Януш, и тоже пошел в сторону от холма.
Гарик сразу взялся за дело. Расчистил плешь на самой вершине холма под будущее жилище, повырубил весь папоротник, чтобы гадость всякая под ним не могла заметно подползти, срубленный папоротник неподалеку уложил – пускай подсыхает, потом на розжиг костров можно будет пустить. Углепластиковой саперной лопаткой он прокопал небольшую дренажную канавку вниз по холму на пару метров, походил по округе, поискал камень побольше для костровища, но не нашел. Поэтому насовал по карманам с десятка два камней с кулак размером, и со всем этим скарбом пошел назад – выкладывать место под костер. Последним делом выкопал ямку внизу холма, чтобы вода там скапливалась. Конечно это не природный ключ, бьющий из разлома в скале, но какая-никакая, а всё же питьевая вода, хоть и грязная.
Ромка вернулся, сказал, что с кустами всё нормально, спросил – где лозняк и пошел помогать Алексу. Уже через час из нарубленного лозняка, в котором Гарик тут же признал не то бамбук, не то молодые кокосовые пальмы, они смастерили каркас для будущего убежища, а так же и основания для постелей-топчанов. Ну в самом же деле – не на сырой же земле спать. Это только в книгах, да в стериках герои спокойно ложатся спать посреди джунглей, а утром у них ничего не болит, бодренькие они, не замерзшие, всякой паразитной мрази не подцепившие. В реальной жизни всё куда сложнее. Потому-то ребята по такой жаре наглухо застегнуты на все пуговицы формы, да еще и фуражек с низкими, до самой спины, задниками не снимают и рукавов не закатывают, потому так тщательно место готовят для жизни.
В скорости и Януш вернулся, с листьями. Большущие листья, ровненькие, цвет такой салатный, мягкий, а сами они плотные – как специально сделанные для кровли и для подстилки на их топчаны. Алекс взял один лист, в руках покрутил, на излом попробовал, понюхал, удивленно голову наклонил.
- Слушай, Ян, мне кажется или они бананами воняют?
- Не, не кажется. – Януш широко и радостно улыбнулся. – Там реально бананы растут! Вот такие гроздья, с меня ростом – как мешки висят! Я сначала не поверил! – и чуть виновато добавил. – Только они еще зеленые совсем. Невкусные, рот вяжут.
- Пошли, покажешь. – радостно сказал Ромка, которому сейчас хоть спелый банан, хоть зеленый, да хоть плоды дерева ба, что в эмуляции были – всё едино, лишь бы только пожрать. Он то впереди по подлеску шел, намахался за день мачете так, что руки отсыхают.
А к тому банановому дереву и правда надо было сходить еще разок, причем всей оравой – листьев набрать. Их много надо, для того, чтобы и крышу сделать по всем правилам: снизу вверх их уложить, чтобы вода стекала, и чтобы топчаны для всех накрыть.
А потом, когда вся компания занялась выкладкой листьев, а для Ромки места не хватило, он снова сбегал к дереву, срубил там гроздь зеленых бананов килограмм на двадцать, и вернулся в лагерь с этим богатством.
Было уже совсем темно, в редкие прорехи в крыше джунглей несмело заглядывали звезды. Ребята набили животы неспелыми бананами и улеглись на топчаны, оставив Гарика, как самого не уставшего и пугливого, дежурить.
На утро они озаботились бытовыми проблемами. Во первых пища. Бананы – это хорошо, но на диете из одних бананов недолго и дуба дать. Нужно мясо! Да и вообще: надо осмотреться, растения посмотреть – может какие съедобные признают, а если что, то и попробовать можно – маленькими кусочками, а потом выждать. От совсем уж мелкого ломтика неизвестного фрукта не загнешься, хотя пару дней потом может и попоносить, но это оправданный риск.
Януш с Гариком пошли проверить речку на наличие живности. Конечно тропическая рыба – это понятие опасное, порой даже ядовитое, но если хорошенько проварить, да всю требуху вытряхнуть, то ничего страшного. Алекс с Ромкой пошли по джунглям прогуляться, присмотреться на предмет наличия живности: где и на что можно поохотиться.
Ромка с Алексом осторожничали поначалу. Да, они уже прекрасно могут ориентироваться в подобных лесах, могут пройти, пролезть мимо опасных растений, могут и хищникам устроить взбучку, но это уже конечно в крайнем случае – без причины никто из них даже на одинокую чешуекрылую годжу не полезет. Отсюда и осторожность. Только эти джунгли были какие-то гладенькие что ли, простенькие по сравнению с теми, которые были там – виртуальной реальности. Не было тут постоянной опасности, не было даже тварей, наподобие когуа, которые обычно встречались в виртуале чуть не каждые пятнадцать минут. Всё тут было просто, житейски что ли. Перерубил лиану, попил горького сока, дальше пошел, увидел на дереве змею какую – так хоть залазь да рубай её в лёгкую! Они хоть и быстрые, а всё равно – не сравниться им с теми, что в виртуале. Там твари посерьезнее были, пошустрее, поопаснее.
Они уже далеко отошли от лагеря, когда вверху, высоко, под самым куполом джунглей заверещало, заходили ветви ходуном, затрещало. Ромка с Алексом в стороны бросились, как виртуале. Там, если такое происходило, то падала потом сверху громадная, ненасытная дорма, нечто среднее между гигантским пауком и осьминогом, раскидывало во все стороны длинные щупальца, сплошь усеянные острыми, выгнутыми шипами, и тянуло их к себе, к огромному черному клюву, что был прямо в центре её чрева. Тут уж только держись! Главное успеть вовремя убежать, а не успел – пиши пропало, только один раз получилось из захвата дормы уйти. Это Ахмеду так свезло, вот только он потом всё равно недолго протянул, а мучался как! Ужас! Его свои же, те кто с ним в группе были, и добили – чтобы поскорее он страдать перестал. Ему почти половину спины с мясом вырвало – ребра видать было, кожу чуть не со всего тела сорвало: спереди человек-человеком, а сзади корка крови запекшаяся от темечка, и ниже.
Замерли они с Алексам, по сторонам от того места, где шумело, и точно по заказу, полетело сверху что то черно-рыжее, стремительное, бухнулось в папоротник и тишина. Никаких щупалец в стороны не кинулось, не было и оглушающего воя, с каким дорма тащит в клюв что ни попадя – простые звуки джунглей вокруг, словно и не падало ничего сверху.
Ромка выглянул из-за дерева, увидел нетерпеливое лицо Алекса, белым пятном выглядывающее из-за дерева по другую сторону проплешины. Поднял руку, ткнул пальцем туда, куда что-то упало, и провел по горлу ребром ладони. Алекс кивнул, и выудил мачете из ножен.
Вместе они бесшумно выскользнули из-за своих укрытий, тихо, практически без единого звука, заскользили к центру поляны и, когда до цели осталось метров пять, одновременно, в одно движение, рванули занося мачете для ударов и… замерли. Перед ними, в смятом папоротнике, лежало тело так похожее на человеческое: раскинутые руки, вывернутая спина, морда, зарывшаяся носом в землю, ног видно не было – на них сверху упала большая ветка, закрыв своими листьями не по человечески короткие ляжки. Обезьяна – всего лишь обезьяна.
- Вот и поохотились. – улыбнулся во весь рот Алекс. – Как думаешь, бабуины вкусные?
- А с чего ты взял, что это бабуин? – спросил Ромка, ткнув ботинком распластанное в папоротнике тело.
- Ну макака. Какая разница? Тебе не всё равно?
- Да я так, просто.
Бабуин оказался вполне съедобным и даже вкусным. Шкура у него на удивление легко свежевалась, да и мясистый он был, не жесткий – видать молодой еще упал, в полном расцвете сил. Это старое мясо можно жевать долго и упорно, поминутно выдергивая из зубов тонкие жилки, а этот нет – этот прямо во рту таял! Вот только соли не хватало. Януш с Гариком притащили то, что соскребли с камней у речки, растворили в воде, выпарили воду, и получилось нечто похожее на соль по вкусу, только с горчинкой, да и цвет такой – буровато-зеленый у этой штуки был. Но соли было мало, а мяса много. На второе была вареная рыба, вернее четыре рыбины разной формы, расцветки, размеров.
- Там рыбы во сколько! – радостно заявил Гарик. – Если плетенку поставить, то килограммами таскать можно.
- А что же не притащили? – подначил Алекс, хоть и знал, что это речную да морскую рыбу можно без боязни тащить и трескать за обе щеки. С рыбой же, что проживает в тропических речушках, да на болотах, надо совсем по другому поступать. Для начала надо разобраться – съедобная ли она вообще? Потому и рыбешек всего четыре, по рыбке на брата, да и то – от рыбки только по маленькому кусочку со спины. Рыба густо отварена, до полной пресности, до полного безвкусия – чтобы уж наверняка, убить в ней всё вредоносное. Это мясо бабуина сегодняшнего можно есть особенно не опасаясь, а рыба – это мясо сорное, к нему надо с большой осторожностью.
- Не продрищешься, тогда и притащим. – обиженно заявил Гарик, и кусок рыбы дал ему самый неприглядный, какой-то полупрозрачный, как желе, с противным зеленоватым отливом.
- Ну, будем, братья-поносники! – радостно заявил Ян и сунул в рот вареный кусочек.
Остальные тоже сунули. Вкуса особенно не почувствовал никто: жирно, склизко, безвкусно, с запахом накипи – ну ничего, есть можно. В виртуале еще и не такое жрали.
Вечером грелись у костра, сушили на ветках постиранные носки, сидели на притащенных Алексом бревнах. Голые, истомленные стопы вытянули к жару костра, но земле не доверяли, под пятки подложили листья бананового дерева.
В джунглях, если честно, земле доверять вообще не стоит. Поцарапаешься, порежешься, а от земли гадость какая проползет и всё – будут бухнуть под кожей жирные личинки, копошиться будут, больно зудеть, кусочки мяса прямо из живого тела выкусывать будут. В виртуале таких тварей было видов сорок, если не больше. А сколько их тут?
Через неделю они, как было приказано Яшкой, всем гуртом отправились на встречу с остальной группой.
На поляне, где они неделю назад высадились, собрались все, абсолютно все! Причем вид у них был абсолютно расхлябанный, не сравнить с серьезными рожами что были по прилету сюда. Все без перчаток, только у Яшки скомканные краги из кармана торчат, а у остальных наверное их и с собой нет. Вороты рубах расстегнуты, Стас, так и вовсе – рукава закатал. Многие без фуражек, волосы растрепанные, как со сна, лица вальяжные, отъевшиеся, отоспавшиеся – довольные.
- Я вообще не понял, – басовито говорил Стас, - что мы тут вообще забыли? Это что, джунгли? Это джунгли? Где тут джунгли? Покажите?
И так долго, однообразно. Стас вообще особенной велеречивостью никогда не отличался. А вот Марик, тот наоборот, говорил бурно, много, захлебываясь, слова теряя, и всё норовил за руку кого-нибудь поймать, чтобы рассказать ему побольше:
- Нет, ну ты представляешь? Они ж тут, черти, не пуганные. Их тут это, голыми руками и за жабры! Я ведь что, я ведь даже так просто пошел, даже не думал! А он вон, расселся значит на суку у этой, у которой листья во, и зырит на меня! Дзеньки вылупил, и не дышит будто, мол не при делах он тут вообще. Так я же даже не мачете, я эта, каменюку, ну под ногой была, каменюку взял, а эта глазами луп-луп и сидит. Я как! И ведь в лобешник, промеж ее лупалок, она кувырк и всё – мясо! Нет, ты мне скажи – это охота, да? А эти, ну такие они ещё, в подлесках…
И каждый считал своим долгом рассказать, как тут, в этих джунглях, по сравнению с виртуалом легко и спокойно, безмятежно и сытно – рай короче, а не джунгли. Только Костька особенно не разговаривал, а то и дело бегал в кусты. Сожрал он что-то, за апельсин принял, кусок откусил, а оно горькое, противное – гадость короче. Он вроде и желудок прополоскал, большим количеством воды запил, когда поуспокоилось, не жрал прочего, чтобы значит среды для развития не давать, а всё равно – прихватило живот крепко.
- Сильно крутит? – спросил сочувственно Гарик.
- Да не, - это дня три назад крутило, а сейчас нормально. – он улыбнулся, но вдруг ойкнул, осунулся лицом, и снова бросился в кусты, откуда тут же раздалось оханье, и натужное кряхтенье.
- Давно его так? – спросил Гарик у Костькиной четверки.
- Да порядочно уже. Он нам весь лагерь уже минами обложил – незамеченным не подойдешь. Вся живность за километр нас обходит! А мухи гудят!
И только Яшкина четверка молчала, а лица спокойные какие-то, просветленные. Когда все наговорились, когда всё уже обсудили и всё выяснили, взял слово Яшка.
- Ребят, тут такое дело. – все замолчали, сразу стали слышны звуки джунглей. – Короче мы лагерь разбивать не стали. Мы вперед пошли: три дня вперед, три дня назад, вас тут сутки ждали.
Народ с уважением закивал, задакал. Ведь не так уж это и просто, без лагеря, без угла, сразу пехом, нахрапом через джунгли вперед, даже хоть и через такие – через простенькие совсем.
- А что, места не нашли? – басом спросил туповатый Стас. На него сразу начали коситься, а молчаливый Ахмед подзатыльник отвесил, чтобы значит язык не распускал, когда не следует.
- Нет, - сдержанно продолжил Яша, - места были. Были и хорошие места: нашли банановую рощу, если что, там можно общий лагерь разбить. Место высокое, рядом горный кряж есть, с источником – вода чистая, обработки не требует. – все снова загалдели, а Костька протянул мечтательно «везет», снова побелел и бросился в кусты. – Не о том. У нас была цель выявить рабочую зону высадки.
- Что? – опять пробасил Стас, Ахмед только вздохнул печально – подзатыльниками мозги в пустую голову не заколотишь.
- Нас готовили длительное время, в условиях куда более жестких, чем здесь. – терпеливо продолжил Яша. – Я просто не верю, что они не могли не осознавать то, с какой легкостью мы здесь выживем. Поэтому я предположил наличие рабочей зоны, зоны эксперимента так сказать. – он хмыкнул. Ему было не впервой выступать перед публикой, но до этого он выступал только в классе, доказывал, обосновывал свою точку зрения по заданной теме, в полевых же условиях работать на публику ему приходилось впервые. Вот и говорил он привычными словами, больше подходящих для тишины учебного корпуса, нежели чем для поросшей высокой травой поляны. – Если мы находимся не в огороженной области, проводить занятия с этапным усложнением задачи выживания – невозможно. Я хотел узнать: какие у нас имеются возможности для маневра.
- Ну? И? – не удержался Януш.
- Ян, подожди. – он зачем то достал перчатки, похлопал ими о ладонь, будто раздумывая, стоит раскрывать тайну, или нет. Кивнул твердо, уверенно, словно всё для себя решил. – Мы поднялись на горный кряж, оттуда всё видно. Дальше не джунгли, там степь – пампасы. Никаких заграждений нет вообще. – облизнул губы, снова умолк.
- Не томи! – крикнул Стас.
- Там дальше город. Есть и нижний город и небесный город. Видно стену, в центре белые башни торчат. – выдохнул. – Мне кажется они сюда нас высадили, чтобы проверить – умотаем мы или нет. Поэтому и срок такой большой. За полгода мы бы тут со скуки вешаться начали, и город бы нашли точно.
- Что, всё так просто? – громко спросил Марик. – Типа всё? Типа взял и дёру? А не гонишь?
- Нет. – сказал он твёрдо. Все замолчали. Чувствовалось, что сейчас должно прозвучать, что-то очень важное, что-то, что очень сильно повлияет на будущее. – Ребят, мы все вместе с детства, друг-друга знаем прекрасно и все равны.
- Ну да, только одни поровнее других будут. – крикнул Стас, ему поддакнул Марик.
- Все равны. – с нажимом перебил их Яша. – Поэтому каждый решает за себя сам. Я никого держать не буду, следить тоже ни за кем не собираюсь.
Народ загалдел, и даже Костька из своих кустов заорал что-то неразборчиво.
- Тихо! Тихо! Заткнулись все! – все замолчали, испуганно посмотрели на Яшу. Раньше он себе никогда не позволял такого неуважения к публике. – Так, дайте мне договорить, а потом уже обсуждайте сколько хотите. Хорошо? – дал паузу, никто ничего не сказал. – Хорошо. Народ, я думаю нас готовили не просто так. Для нас предусмотрена какая-то очень важная задача. Вы все прекрасно понимаете, что нас отправят на другую планету – мы будем колонистами. Зачем нам дают все эти знания по праву, этике, философии и прочую муру – я не знаю, но думаю, что это тоже не спроста. Теперь они нам дают шанс уйти. Понимаете? Мы можем уйти, если того захотим! Это проверка на твердость. Я не думаю, что они нас будут вылавливать – они не считаются с потерями. Если не сдал, то всё – отбраковался, сами помните. – все закивали, вспомнив как на их глазах убивали сокамерников, как у позорного столба, в назидание, насмерть запороли Женьку. – Поэтому, если вы уйдете, то получите настоящую свободу. Только подумайте теперь вот о чем: жизнь в рабочем районе разнорабочих, или покорение планеты? Решайте..
- А почему сразу в квартале разнорабочих? – нагло спросил Стас.
- А что ты делать умеешь? – устало спросил Яша. – Только выживать в дикой природе, да лекции по социологии читать.
- Ну я… - он замялся.
- Я всё сказал. Наша четверка будет в банановой роще – место удачное. Если кто желает присоединиться, - будем ждать. Всё, расходимся.
Четверка Яши безмолвно поднялась и они бесшумно, словно призраки, исчезли в подлеске.
- Братва! Свобода! Валим отсюда! – загрохотал Стас. – Да мы ж там всех их на уши поставим, пацаны – домой! Всё, хватит, отваландались!
Его особенно не слушали. Четверки шептались промеж собой, кое кто ушел сразу, и только Костька из своих вонючих кустов орал громко:
- Не, а я что? А я не против. Дело хорошее – свобода всё-таки. Я не против.
Через неделю почти все жили в большом лагере у банановой рощи. А через полгода, когда за ними пришел транспорт, не досчитались только молчаливого, забитого Димку из четверки Ахмеда. Димка ушел ночью, будто стыдился, хотя все знали – что не улетит он с родной Земли, не сможет он там, в джунглях чужой планеты.
* * *
Вечер. Почти ночь. Тяжелая луна Фобоса над головой висит неподвижной громадиной, будто придавить готовясь, рухнуть сверху, и вдавить, впечатать глубоко в землю, так, чтобы нельзя было уже даже по кусочкам собрать тело. На душе тоскливо, пусто на душе, да и осталась ли душа за такое время? Не истлела ли? А может пыль там, чернота и нет ничего?
- Роман? – опять она, опять будет сейчас упрашивать, отговаривать, глупости свои женские говорить. Это же надо! Ей уже как и ему за две тысячи лет перевалило, а ведь настоящая она осталась – живая вон какая. И страх у неё есть, и болеет она за него сейчас своей душой, хочет, чтобы он поберег себя, не лез куда не следует. А он что? Признаться ей, что со скуки он бесится, что там, на скале ему не её жалко стало, а просто – взбрыкнуть захотелось. Он бы её убил легко, как ноксу за ночь до того – это ему привычно. Давно ничего не отзывается внутри, когда обрывается тонкая нить жизни в его руках, когда чувствуешь, как затухает мысль, жизнь, как туманом тают последние проблески сознания, остатки чувств.
- Даш, ну что ты как девочка. – улыбнулся он, чуть задумался, вспоминая, как это было в книжках и добавил. – Право слово.
- Ну пускай он потом узнает?
- Не к лицу богине Атхи-ко бояться гнева небожителей. – сказал он сурово, входя в роль посланника небес. – Дашка, я ему не скажу, он сюда всю братию на разбор в полгода пригонит. Расскажу, будет голову ломать – всё ж таки время.
Даша мотнула головой.
Он закрыл глаза, представил себе Яшку. Хотя, уже совсем не Яшку, а могучего бога Яхова! Яшка остался там, на Земле, а тут он уже верховный бог и не по глупости какой, а по праву. Просто больше некому. Только Януш мог оспорить эту, с позволения сказать, должность, да только желания править у него не было нисколечко. Если уж быть до конца честным, то и сам могучий Яхов не так уж и рвется быть верховным. Но не Молоху же, Стасу то есть, отдавать бразды правления. Этот таких дел натворит, что камня на камне не останется!
Яшка, Яша, Яков, Яхов – огромный, плечистый, сила во взгляде, сурово сдвинутые брови, морщины на высоком лбу, седой как лунь, на груди три широких полосы шрамов, гремящий голос, гремящая мысль, и пальцы – такие неожиданно тонкие, изящные – пальцы пианиста, доставшиеся богатырю. Образ был четкий, яркий и Роман сразу поймал далекое звучание мысли Яшки. Пока еще сонное, не настроившееся на контакт, но уже чувствующее присутствие другого разума. Роман представил себя: стройный словно парнишка, широкие плечи, слишком широкие для такого тощего тела, вихрастые волосы до плеч, грудь вся сплошь в завитках черных волос.
- Рома? – отозвался Яхов мыслью.
- Да, Яша.
- Всё? – в вопросе больше образа чем звучания. Грустный образ, образ потери, образ жалости, тоски об утраченном, обиды на себя.
- Нет.
- Почему? Ты не смог? – образ смерти, крови, ранения. Он спрашивает о поражении, он боится за Романа, за его жизнь. Но есть и тонкая, туманная ниточка радости – это уже за Дашу. Не хочет он её смерти, не хочет он смертей вообще.
- Нет. Я не захотел. Она здесь.
- Почему? – глубокое непонимание, а через секунду острый образ желания, теплой любви. Роман почувствовал, как Яхов пытается прощупать его эмоции, пытается вторгнуться к нему в мысли. Можно закрыться, можно не позволить, но зачем? Он расслабился, открыл душу – теперь контакт всей тяжестью лег на плечи Яхова, но он сам этого хотел. Мгновение, осознание, и снова вопрос. – Тогда зачем?
- Мне скучно. Я устал.
- Ты хочешь войны? – он закрылся, он перестал лучить образами и эмоциями, теперь только слова. Правильно, так и должен действовать стратег, когда чувствует неизбежность конфликта – не выдать себя, не выдать своих планов.
- Да. Я хочу войны. – Яхов рванул прочь, попытался вырваться, не услышать этих слов, но Роман уцепился за его образ, мысленно выпустил острые когти, ворвавшиеся в сами мысли Яхова, удерживая его. Роман прямо таки увидел, как по лицу Яхова прокатилась
Няньки (фантастический роман) Часть 4
Няньки (фантастический роман) Часть 1
Няньки (фантастический роман) часть 2
Няньки (фантастический роман) часть 3
Автор: Волченко Павел Николаевич
Аннотация:
Главные герои, выходцы из рабочего квартала, еще в детском возрасте попадают в некий концентрационный лагерь. Им приходится пройти через боль, унижения, тяжелую физическую, моральную и интеллектуальную подготовку. Зачем? Неизвестно, до того самого момента, пока не вступает в силу план заселения миров – распространения человечества – своего рода глобальный социальный эксперимент. Пройдя через все этапы взросления, через долгую жизнь, через осознание себя и мира вокруг, они понимают причины своей подготовки. Действо развивается на фоне неизвестного мира – новой, дикой планеты, где имеются некие «артефакты» - неизвестные, непонятные сферы с возможностью как телепортации, так и простого, ускоренного перемещения в пространстве. Артефакты не позволяют использовать металл, восприимчивы к агрессии – препятствуют ей.
Основная идея произведения: приходит время, когда боги становятся не нужны, а нужны няньки, поводыри, что проведут сквозь тьму и кровь мира и выведут во дни благоденствия.
Нокса взрыкнула, неимоверно быстро вскинулась. Казалось бы вот только что стояла неподвижной громадиной: все четыре лапы уперты в землю, морда застывшая, глаза стеклянные, а в следующее мгновение уже под могучими лапами подмят Гарик, горло его разорвано, хрипит, а жвала ноксы уже вовсю рвут ему грудину.
Ребята рванули прочь, нокса их только взглядом проводила, не оторвалась от жертвы: жвалы на удивление легко отрывали куски мяса и словно маленькие ручки пропихивали их в жадную глотку.
- Нокса является опасным хищником. Скорость рефлексов девять и шесть баллов по десятибалльной шкале Оксена, скорость перемещения массы четвертая в рейтинге Бэтта. Уничтожать необходимо на большом расстоянии из огнестрельного оружие. Приближаться – строго запрещено. Вероятность летального исхода равна ста процентам, погрешность – минус две сотых процента. Демонстрация выполнена. Участник девятнадцать выбыл из реальности.
Ребята запыхавшись остановились. Алекс, тяжело дыша, выпалил:
- Участник девятнадцать выбыл.
- Участник двадцать четыре выбыл. – вторил ему тяжело Ромка.
- Ага. А у тебя какой номер?
- У меня? – Ромка прикусил губу. – Вроде бы у меня шестнадцатая установка.
- А у меня тридцать вторая.
- И что? Ты это к чему?
- Да так. Ни к чему. Мне просто интересно – это сейчас со всеми группами так, или только нам повезло?
- Наверное только нам. Других не называли…
- А мне так не кажется. – почти уверенно сказал Алекс. – Мне кажется, что никто из этой реальности живым сегодня не выйдет.
- Идиотизм. – фыркнул Ромка.
- Думаешь? – Ромка кивнул. Алекс вскинул голову и заорал в зеленые своды джунглей. – Эй, махина, сколько народу погибло?
- Ты что, сбрендил? – спросил Ромка. – Думаешь вот так и ответит?
- Статистика сеанса реальности: первичный вход – сорок шесть единиц, присутствие на данный момент – девять единиц, количество выбывших участников – тридцать семь единиц. Номера присутствующих в реальности: шестнадцать, двадцать два…
- Вот! – радостно сказал Алекс. – Видишь!
- Дурак, чему радуешься? Тому что дохнем как мухи?
- Нда, дела. – почесал затылок, вздохнул. – Пошли что ли на поляну, может воду кто нашел.
- Ну пошли… Хотя мне кажется, что никуда мы с тобой не дойдем.
- А мы попробуем.
Действительно – вернуться было куда сложнее, чем идти вперед. Несколько раз они неслись не разбирая дороги по джунглям, когда кто-то, громко сопя и топоча проходил рядом. После того, как они уже все ободрались и просто больше не могли бежать, услужливый голос сообщил им:
- Жвачное парнокопытное. Первичное название «лось-доциус», сокращенное – «лось». Съедобен. Не опасен. Вероятность летального исхода в случае агрессии животного – менее процента.
- Тварь, чего же ты раньше не сказал? – закричал в небо Алекс, и снова уперся ладонями в изодранные коленки. Буркнул под нос. – Зараза.
- Угу… - тяжело выдохнул Ромка.
И сразу же тяжелая, огромная, вся в острых наростах ветвь стремительным ударом впечатала Алекса в ствол дерева. Алекс завизжал, засучил ногами, руки его до побелевших костяшек, до крови из под пальцев, вцепились в прижавшую его ветвь… Из ствола, прямо на глазах, рвались тонкие отростки с острыми коготками на концах. Они обхватывали взбрыкивающее тело, подтягивали к стволу. И этих отростков были десятки, сотни, тысячи, и с каждым мгновением становилось все больше и больше! И уже вместо крика только приглушенное мычание, кое где из под сплошного покрова обхватывающих тело жгутов, проглядывается обрывок материи, и только глаз, один выпученный от ужаса глаз, было видно до последнего.
- Дерево «туатуя». Земных аналогов не имеется. Плотоядное. Степень агрессивности – высокая. Радиус досягаемости у взрослого образца порядка десяти-пятнадцати метров. Жертва поражается стрекательными наростами на ветвях, притягивается к стволу, где при помощи малых отростков создается питательный мешок. По достижению герметичности мешок наполняется желудочным соком. Жертва, в зависимости от размеров, разлагается на питательные вещества в срок до сорока часов. Участник тридцать два выбыл.
На поляну Ромка вышел не через два часа, как должен был. Пришел он туда много позже, когда уже небо подкрасилось вечерним багрянцем, и над черной грядой далеких гор проступили контуры огромной, такой непохожей на земную, красноватой луны с огромным кратером.
Он мог и вообще не выйти, ему просто повезло – увидел знакомую прогалину в чащобе джунглей и пошел той же дорогой по которой пришел, а не заметил, то и заплутал бы. А если бы заплутал…
На поляне чадил сырым, белесым дымом костерок. От сидящего у огня к Ромкиным ногам протянулась черная тень.
Под ногой хрустнула ветка, сидящий у костра вздрогну, соскочил, подхватывая с земли суковатую дубину, обернулся, вскидывая руки для удара.
- А, это ты. – произнес он устало, бросил дубину и тяжело покряхтывая уселся обратно. – А я уж думал тварь какая приперлась.
- Яшка? Ты что ли? – не узнал его Ромка.
- Я. – тихо буркнул Яшка. – Не похож?
- Неа. – честно признался Ромка, усаживаясь рядом. Он покосился на Яшку. Тут было с чего не узнать: лицо сплошь измазанное черным, бурым, рубаха изодранная в клочья, и тоже не белая, а какая-то коричневая, вся сплошь в пятнах крови. Одна рука до самого плеча обмотана грязной тряпицей, брюки с огромным, влажно блестящим пятном на левом бедре.
- На себя бы посмотрел. – белозубо оскалился Яшка и тут же скривился.
- Ты чего?
- Да, бочину цепануло. Тварь мелкая, жужжалка. – он посмотрел вверх. – Эй, как та хреновина называется?
- «Годжимо-патемус», сокращенное наименование «годжи». Чешуекрылое, имеет две пары крыльев, покрытых прочной чешуей защитной окраски. Входит в состав роя, выполняя функции поставщика питания для развивающихся личинок, а так же и непосредственно для матки – королевы роя. В рацион роя входит падаль, а также и свежее мясо. Плотоядно. Структура роя в наибольшей степени аналогична общности термитов…
- Всё, хватит. – устало промямлил Яшка.
- Это бабочка что ли?
- Ну типа того. Только размером с мою руку и жало у нее – во! – он рубанул ладонью по сгибу локтя. – Злая, стерва. Их три штуки было. Мы двоих с Костькой положили, а третья Костьку насадила, и меня, вишь – попортила. – тяжело вздохнул, ойкнул и прижал руку к боку.
- Дай я посмотрю.
- Да не, чего там смотреть. – осклабился Яшка. – Кровища да мясо. Я уже смотрел.
- Может тебя перевязать? – испуганно, всухую, сглотнул Ромка. – Льется же…
- Не. У неё, у годжи этой, жало ядовитое. Мне чуть-чуть осталось. Так что ты не заморачивайся. – он посмотрел на разом вытянувшееся Ромкино лицо, улыбнулся широко и искренне. – Да ты что? Это ж всё так, понарошку: сейчас сдохну, а завтра всё по новой. – и без перехода. - Жрать хочешь?
- Да. – Ромка только сейчас почувствовал, как сильно он хочет есть, в животе требовательно заурчало, к горлу подкатил ком. – А у тебя есть что?
- Вон, у леса возьми. – морщась кивнул в сторону. – Я не дотащил, но этот, - глазами вверх, - говорит, что съедобно.
Ромка подошел к самой границе джунглей, которые в сумерках стали казаться непроницаемо черными, увидел что-то на земле. Взял, рука почувствовала холод, осклизлую липкость. Потянул и вытащил к костру непонятное, сплошь окровавленное существо с одним, заплывшим кровавой пеленой глазом. Второй глаз вытек, на его месте чернотой зияла пустая глазница. Больше всего существо походило на кенгуру, только маленькое, раза в два меньше земного, и ещё у него рожки были на макушке.
- Воду нашел? – невпопад спросил Яшка у костра.
- Зачем? – не понял Ромка.
- Да так… Задание всё же. Мы тоже не нашли.
- Ну может найдет кто еще. – пожал плечами Ромка. – Куда нам торопиться?
Тут же спохватился, испуганно оглянулся на Яшку. Ему-то, как раз, торопиться есть куда – ему наверное не так уж и много осталось.
- Да не, просто пить очень хочется. Я думал у тебя есть. – он облизнул пересохшие губы. – А если ты не нашел, то значит никто не нашел.
- Почему?
- Эй, сколько в реальности единиц? – хрипло спросил Яшка не поднимая головы.
- Две единицы: номер шестнадцать, номер тридцать девять.
- Вот. – улыбнулся Яшка. – Вот тебе и нашли воду. Ты мясо то жарь, жрать охота – пузо подводит.
- Сейчас-сейчас. – Ромка неловко подхватил тушу, покрутил её и так и этак, не зная с чего начать, потом приметил длинный, с остро отбитой гранью камень у костра. Взял его, попытался отрезать кусок от туши. Шкура была крепкая, и не хотела прорезаться. Ромка придавил тушу коленом к земле и стал пытаться отпилить кусок двумя руками. Через несколько секунду ему удалось распороть шкуру, и на руки сразу липко пролилась холодная кровь. Завоняло.
- Знаешь, сейчас бы вот пожрать от души и воды чтобы побольше. – сипло заговорил Яшка сзади. – Даже можно и без пожрать. Лишь бы напиться. Знаешь, как пить хочется. – Ромка услышал, как Яшка сухо шамкает губами. – Бассейн воды, большой, и чтобы вода холодная. Упасть и пить. Хочешь? А я хочу.
- Да не думай ты об этом, не трави душу. – Ромке таки удалось отпилить небольшой кусок мяса. Он поискал глазами подходящую веточку, для вертела, а потом пожал плечами и просто бросил окровавленный кусок прямо на угли. – Ты вот лучше скажи мне: зачем нам весь этот цирк вообще устраивают? – помолчал, но Яшка не ответил. Тогда Ромка продолжил. – Я ведь сначала что думал? Думал готовят из нас учителей каких-то, ну или это такая программа у них социальная, идиотская. Мол вот у общества такие законы, как это общество к этим законам шло, как таким становилось – ну знаешь, как «Этика небожителей», которую у нас в школе преподавали. Да, непонятно конечно – зачем всё так дотошно, - зачем нам этот «первобытно-общинный строй», вассалы эти, натуральное хозяйство… - замолчал, Яшка тоже молчит, только сопит громко очень, слушает наверное. – Ну всё равно, можно понять. Мы же испорченные элементы, нам надо всё с самого начала, всё разжевать и в рот – всё ж не детишки с инженерного района. А тут вот эта дурость. Джунгли эти. Воду искать. Что скажешь? – отрезал еще один ломоть, побольше, положил на угли рядом с первым, а первый, подумав, перевернул, - чтобы не сгорел. – Молчишь? Вот и я не знаю – зачем. – утер пот, заливающий глаза, поёжился от порыва прохладного ветра. – Даже сначала, дурак, подумал, что нас в Африку какую-нибудь отправить собираются, на поселение. Только ведь и тут не сошлось! К Африке бы готовили, нас бы тут тигры рвали, а не эти, как их – годжи, да ноксы. И вообще – ты когда-нибудь слышал, чтобы деревья людей жрали? Нет? А я вот, прикинь, своими собственными глазами видел! Алекса эта хрень как к дереву припечатала! Эй, ты чего молчишь? Яш?
Он оглянулся и увидел, как Яшка медленно заваливается на бок, будто уснул. Хотя, может и правда уснул – намаялся парень, да и ранение у него.
- Участник номер тридцать девять выбыл. – бесстрастно произнес голос.
- Яш? Яш, как выбыл? Яш, ты что? Яш… - он бессмысленно пытался растолкать мягкое тело, тряс его за плечи, тянул за руку, усаживал, а у Яшки только голова болталась.
* * *
Хорошо, что тучи для бури уже собрались – не надо было жариться на солнцепеке, утирать рукой взмокший лоб, отдуваться и преть под тонко выделанными шкурами. А тут: пока прохладно, пока ветер не силен, пока нет ливня и тугих потоков воды, таких, что легко могут смыть с каменных уступов. Нет, Даша не начнет светопреставление раньше срока. Ей это не надо: знает, что он всё равно доберется до вершины, какие бы бедствия сейчас на голову она ему с небесных вершин не обрушила – это первое, ну а второе – это гордость. Даша, богиня Атхи-ко, сейчас наперекор своим страхам – будет ему дорожку стелить, чтобы идти было удобнее, комфортнее. Была бы такая возможность, она бы сюда еще и эскалатор пристроила, чтобы ему вообще напрягаться не пришлось. Какое интересное слово – «эскалатор». Уже и ощущений от него почти нет, только механическая память образа.
Даша будет ждать его на вершине в развевающемся платье с гордо вскинутым подбородком, с неукротимостью в пылающем взоре, а волосы её будут рыжим пламенем развеваться на ветру!
Он хмыкнул и подумал: «Откуда она возьмет развевающееся платье?» - даже если пофантазировать на тему и представить, что осталось у неё хоть одно платье с тех пор, когда они здесь оказались, всё равно – не получается. За прошедшее время платье должно было обратиться в прах, истлеть в тонкую пыль.
На уступе, почти перед самой вершиной, где уже гудели верхние ветра и лежали несмелые крупицы снега, он остановился, сел прямо в сугроб и уставился вдаль. Перед ним было зеленое море джунглей, казалось бы бесконечное море, только далеко, на самой границе видимости, блестела полоска настоящего голубого моря. Когда-то они всего лишь раз увидели всё это великолепие сверху на огромном обзорном экране экспедиционного танкера. Два зеленых материка словно бы опоясывали голубой шар, а сверху над ними, белыми хлопьями, закрученными в протуберанцы циклонов и антициклоном, парили ватные облака. Для них, тогда, - этот обзорный экран был окном в свободу, в новую жизнь. Как же давно это было, как давно.
Полыхнула молния, под небесами раскатисто промчался гром, ударило ледяным порывом ветра. Он посмотрел вверх, туда, где над вершиной горы закручивалась в черную воронку бешеная буря, даже не буря – смерч! Нервничает Дашка, сильно нервничает и злится. Она там его ждет, готовиться принять смерть, а он расселся тут, не торопится.
- Иду, уже иду. – проговорил он под нос, взял вещи, посох в руки взял, и покряхтывая, как старик пошел в гору. Да почему собственно «как». Ведь он на самом деле старик, самый настоящий старик, чей возраст можно приравнять к возрасту этих джунглей, или этой вот горы - Лунч-ганур. Он сам, своими глазами видел, как здесь, на этом пустом месте, наверное с полтысячи лет назад, буквально за день вспух большущий каменный прыщ. С него осыпалась земля, с него падали целые зеленые острова джунглей, обнажая твердую каменную начинку.
Он тогда эвакуировал отсюда население. Ну то есть пытался эвакуировать. Место тут хорошее было: река неподалеку, там, где сейчас Лунч-ганур, были замечательные заливные луга – живи себе да радуйся! Уходить не хотели. Он запугивал, гнал отсюда людей пинками страха, но тогда он еще только-только научился пользоваться своими ментальными способностями. Очень многие остались, не ушли. А тогда, когда вспух над джунглями вулкан, когда затряслась земля, когда, с оглушающим грохотом разверзлось страшное жерло и в беззаботное небо ворвалось густым цунами стена вулканической пыли, когда померкло солнце и запылали от гремящих вулканических бомб джунгли – тогда уже было поздно. В том аду выжить было практически невозможно. Если кому и посчастливилось, то был он уже калекой с обожженными легкими, с бельмами вместо глаз, с волдырями по всему телу, с вечной горелой вонью в носу – все другие запахи переставали существовать для этих несчастных.
Сам Роман тогда выжил только чудом. Ему повезло оказаться у реки, его не накрыло ни обжигающим пеплом, ни обрушилась ему на голову вулканическая бомба, ни прижало потоками лавы в тупик. Он тогда получил только пару ожогов, да слышать перестал на полгода, пока срастались порванные барабанные перегородки – это вулканическая бомба разорвалась под водой, метрах пяти от него. А вот Алексу не повезло. Он попал под первый удар, у подножия Лунч-ганур был. Он наверное сразу погиб, во всяком случае мысленный контакт с ним Роман потерял в то же мгновение когда грохнул оглушительным взрывом родившийся вулкан.
И вот теперь, спустя полтысячи лет с того дня, тут снова должен погибнуть один из первых поселенцев. По своему – это даже символично: Алекс, в свое время, был любовником Даши и их пара была очень долгой, если не сказать – почти бесконечной, по сравнению с другими. Даже шутили тогда: «Когда земля сойдет с небесной оси и Дашка разойдется с Алексом». Как ни прискорбно, век Даши с Алексом получился короче века, отпущенного гипотетической небесной оси.
Даша ждала Романа на вершине, только совсем не так, как он думал. Не было ни развевающегося, хлопающего складками на ветру платья, ни гордо вскинутого подбородка, ни непокорного взгляда, ни волос рыжим пламенем – ничего этого не было. Был камень – огромный валун, под которым худенькая, жалкая Дашка сжалась, как маленькая девочка и тихо плакала.
Он подошел к ней несмело, будто боялся. Хотя чего боятся? Он же должен сейчас просто взять, да и свернуть её тонкую шею вот этими самыми руками, или того лучше – схватить за горло и душить, душить, душить – смотря, как гаснет жизнь в её прекрасных зелёных глазах. Хотя нет – он бы лучше шею свернул. Убийства уже давно не доставляли удовольствия – прошло то время, теперь это стало простой работой.
Он сел рядом с ней, скинул суму с плеча, положил рядом посох и совсем по детски спросил:
- Чего ревешь?
- Жить хочу. – всхлипнула Даша. – Очень хочу…
- Ясно. – вздохнул он. – А чего раньше не хотела?
- Я… - всхлипнула. – Я думала, что смогу за них, смогу…
- Да, ты думала, что сможешь принять смерть за идею. – он улыбнулся. – А когда пришло время умирать, то про них и забыла. Да?
- Нет! – она вскинула голову, утерла красный нос. – Нет, совсем не это. Я хочу, чтобы они жили. Но… Рома, неужели тебе совсем меня не жалко?
- Даш, я просто поражаюсь, как ты смогла сохранить все эти глупости. – он усмехнулся, по настоящему – искренне усмехнулся. – Скажешь тоже, жалко. Ты бы это еще у Марика спросила.
- Марика нет. – серьезно сказала Даша. – И ты… Ты это знаешь.
Дашка зыркнула в его сторону злым, колким взглядом. Ну да, Марик – это неудачный пример. Марика как раз он, Роман, и убил. Пришел так же, сделал предупреждение, попросил отказаться от своих глупых идей, а потом, когда Марик заартачился, Роман взял да и свернул ему шею. Ну не просто свернул конечно. Марик хотел жить не в пример активнее Даши. Он зачем-то притащил на встречу вместе с собой отряд абсолютно отмороженных психов в шкурах гуан. Они просто таки ждали, они жаждали начала заварушки, ну и дождались. Погибли в первую же секунду. Да и мечта у Марика другая была, другое общество он хотел построить: злое - общество силы, цивилизация крови и поклонения оружию. Какое он там для себя имя придумал? Он вообще имена менять очень любил: то Марсом обзовется, то Аресом – не давала ему покоя боевая тематика. Стоило ему только подмять под себя какое-нибудь племя, как те сразу начинали готовиться к войне, оббивать кремневые топоры, чтоб были острее, по молодецки биться в центре деревни на длинных палках, искать повода для изничтожения соседей.
- Даш, а как тогда его звали?
- Баалом вроде. – она сморгнула, убрала за ухо лезущую в глаза прядь рыжих волос.
- Баал… - задумчиво протянул Роман. – Если Баал, то это значит получается сразу после того как речную деревню в жертву принес. Да?
- Угу… - тихо кивнула она.
- А ты там была? – спросил он жестко, куда жестче чем это нужно было. Она кротко кивнула. Там тогда почти весь Совет был. Смотрели, наблюдали, как он с Мариком бился. Условия тогда были простые: дать его племени еще сто лет, если Марик одержит верх, или изничтожить это самое племя прямо сейчас – вырезать под корень, как сорную траву, если Марик проиграет. – Думаешь надо было его оставить, и берсеркеров его тоже?
Она замотала головой, и снова тихо заплакала, спрятав личико в ладошки.
- Ну, Даш. – он обнял её за плечи, притянул к себе. – Всё хорошо, не надо плакать. Ну тихо, тихо.
Она тоже обвила его руками и всё продолжала хныкать, а он всё продолжал её успокаивать, забыв о абсурде ситуации: убийца, успокаивающий свою жертву, говорящий, что всё будет хорошо, обнимающий, нежный, но всё равно – убийца.
А ветер всё дул, гром уже гремел на полную, то и дело пыхало яростно-белым пламенем молний, ливень хлестал тугими струями – больно, наотмашь. Внизу, у подножия горы собралось огромное племя и молились своей богине Атхи-ко во имя её же спасения. Они бы молились и другим богам, но их Атхи-ко была против, а они свято чтили её законы.
* * *
- Быстрее! Отстанешь, я тебе такой душ устрою! – Ромка несся впереди, легко прорываясь сквозь заросли, в один прыжок перелетая через колючие кусты шип-шипа, хватая на лету за толстые, мясистые лианы, чтобы пронестись по воздуху чуть дальше, чуть выше, чуть быстрее. Позади, изрядно отстав и запыхавшись, бежали остальные: Януш, Гарик, Алекс – правило о делении на четверки решили сохранить.
- А-а-а! – лихо заорал Алекс, и припустился еще скорее, совсем позабыв о том, что он не такой ловкий как Ромка и не умеет он так лихо скакать через шип-шип. Всего через пару секунд он орал «А-а-а!» - уже совсем по другой причине: послышался треск разрываемой ткани – видать крепко поймали его длинные колючки куста
Януш же ждал своего шанса. Это в своих любимых зарослях Ромка любому фору даст, а там где почище, или того лучше – в высокой траве, Януш его на голову обойдет!
А совсем не тщеславный Гарик никого обогнать и не пытался. Он просто пыхтел, старательно смотрел под ноги, перепрыгивал через корни и кочки, а сам думал: «привал, нужен привал, очень нужен привал».
-Э-эх! – залихватски заорал Ромка, ухватившись за длинный хвост лианы, и вылетел на нем почти до середины реки, где отпустился и громко, так что брызги во все стороны, плюхнулся задницей в воду.
- А-а-а! – заорал Януш, слетевший в воду с крутого берега следом за Ромкой. Храбрясь, на всём ходу в мутную воду скакнул Алекс, а Гарик не прыгнул, он остановился, уселся на поросший высокой травой берег, и свесил ноги в неторопливые воды реки.
Из мутной воды вынырнула, отфыркиваясь, Ромкина голова.
- Бррр! Вода хорошая! – голова завертелась из стороны в сторону, весело заорала. – Гарик, бледная ты немочь, прыгай в воду!
- Не, я тут посижу. – весело болтая в воде совсем не бледными, а даже смуглыми, ногами, ответил Гарик и белозубо улыбнулся. – Я плаваю плохо.
- Ребята! Тащи его!
И словно двое водяных, хватанули Гарика за ноги разом четыре руки и рывком сорвали испуганно раззявившего рот паренька в воду.
- Ну вы, ну вы! – не находя слов, хватал ртом воздух Гарик, а веселый смех друзей несся по-над водой и казалось, что нет вокруг смертельных джунглей, нет там ни жвальной ноксы, ни хищной туатуи – ничего там нет страшного. А есть тут только дети, веселые – полные детской еще жизни, энергии, пришедшие на озеро повеселиться, а где-то там, за зарослями у берега, должен быть деревенский домик, где их конечно же ждет бабушка, а на столе крынка с холодным молоком и на горлышко ее накинута марля, под полотенцем, чтобы тепло не ушло, стоит большая не то тарелка, не то миска полная румяными пирожков, и для каждого мальчишки приготовлена тарелка с жарко пахнущим борщом и хлеб горячий, только что из печки…
Навстречу их смеху по реке прилетел острый крик боли, последней боли – предсмертной. Там, выше по течению должна была быть группа Стаса. Смех сразу стих, Ромка подплыл к берегу, утер нос и сказал жестко.
- Пошли что ли.
И они пошли вдоль реки, едва не оскальзываясь с высокого бережка в воду. Можно было конечно идти по джунглям – так даже и путь бы получился куда короче, но по джунглям идти опаснее, а тут, на берегу, бояться особенно нечего. Тут даже нокса не нападала, а взрыкивала только, отгоняла. А то и ясно – водопой всё же, тут у джунглей свои правила, свои неписанные законы. Тут, в реке, могут охотится только красноглазые ойки – юркие рыбки, яростно впивающиеся мелкими острыми зубками в жертву, или похожие на почерневшие бревна, но гибкие, словно змеи аллегрумы. Но аллегрумы не жили вот в таких местах, где было течение, а селились они в тихих заводях со стоячей водой, ойки же наоборот – роились там, где течение было скорое, стремительное, стелющееся белыми бурунами над камнями.
Потому-то и шли вдоль реки.
Задание на сегодня у них было достаточно простое, без лишних изысков или экстремальных выкидонов. Каждая четверка должна была разбить лагерь около источника с пресной водой, а так же попытаться организовать хоть какое-то убежище от бури, обещанную Голосом же. Искать источник пресной воды было решено около горного кряжа. Там всегда можно было найти много маленьких ключей или текущих прямо со скал каскадов воды. Не сказать, чтобы вода была вкусная, но пить её можно было. Да и смастерить убежище, одной стеной которого будет скала – куда как проще, чем пытаться построить хижину прямо посреди джунглей.
Повеяло легким ветерком, ребята поёжились.
- Вот, а мы еще и мокрые. – невпопад, с обидой, сказал Гарик.
- Ничего, до вечера еще далеко. У нас времени вагон и маленькая тележка. – радостно похлопал его по спине Алекс. Получилось не очень то и убедительно, потому как вдалеке, на горизонте меж небом и землей, блеснула едва заметная белая искорка – там уже начиналась гроза.
– Хотя поторопиться всё же не помешает. – тут же добавил Алекс.
- Слушай, а может тут срежем? – спросил Ромка, жадно смотря в зеленое переплетение стволов, ветвей, лиан. – Быстрее будет.
- Статистика! – вместо ответа прокричал в небо Януш.
- Статистика сеанса реальности: первичный вход – сорок две единицы, присутствие на данный момент – тридцать шесть единиц, количество выбывших – шесть единиц… -начал Голос.
- Слышал, - многозначительно поднял глаза, - шесть единиц уже дома. Хочешь к ним?
- Да ладно. – Ромка отмахнулся, но спорить не стал. Конечно смерть не настоящая, и не оставляет она ни шрамов, ни болящих переломами костей, но всё же очень уж неприятно умирать. Боль настоящая, такая, что в глазах темнеет, что себя не слышишь от своего же крика – реальная боль, живая. От такой не отмахнешься, под задницу не положишь, не скажешь храбро: «а ну её!». Даже негласный закон ввели у себя в группе: если попал кто, то другие к нему не лезут. И всё, и без обид. Выкарабкался – молодец, нет – сам дурак.
Это правило разом сбило спесь с особо рисковых и компанейских парней. Так тот же Стас, что всегда хотел жар чужими руками загрести, и оравший басовито: «Да если что, мы же тебя вытащим!» перестал лишний раз командовать, и старался без надобности не рисковать.
Женщина - священный сосуд
Никогда не понимал это тупое сравнение женщины с каким-то сосудом, пусть даже священным. Это высказывание во мне всегда вызывало какое-то брезгливое ощущение, поэтому мне не хотелось его анализировать.
Но после очередного религиозного спора с мусульманином, все стало на свои места. В споре он пытался мне доказать ,что информация записанная в коране, опережает свое время по уровню научного развития, мол, Земля круглая, Солнце вращается вокруг центра галактики Млечный путь, и т.д. Одно из утверждений звучало так: "коран дает наиточнейшее и наиподробнейшее описание внутриутробного развития плода". Конечно же там дается только описание плода , которое можно было наблюдать очевидцами при выкидышах. Но вот интересный момент:
Потом поместили Мы [Аллах] его [потомка Адама] каплей [мужским семенем] в надежное место [в матку матери].
То есть, считалось, что ребенок рождается и развивается из спермы, а роль женщины - быть НАДЕЖНЫМ МЕСТОМ. В этом и лежит причина умаления прав женщин, и присвоение богу мужского пола. И даже сейчас, когда известно, что плод развивается из женской яйцеклетки, первобытное отношение к женщине как к человеку второго сорта продолжает существовать в исламских странах. До сих пор, там, и в бывших республиках СССР исповедующих ислам, есть такое правило, как возврат жены ее родителям, если она не может забеременеть, мол, бракованный сосуд попался, заберите по гарантии.