Серия «Гватемала»

Это Таня и Бусинка.

Бусинка категорически недовольна тем, что её вынули из под кровати, отряхнули с шёрстки пыль и заставили фотографироваться. Таня категорически довольна тем, что наконец-то решилась, собрала вещи и уже через несколько дней улетит в Гватемалу – лечить людей, в труднодоступных горных деревнях департамента Тотоникапан.

Бусинка улучает паузу в съёмке и просачивается в свой любимый шкафчик с постельным бельём под Таниной кроватью. Мы с Таней тоже ухватываем паузу в разговоре и делаем по глотку ягодного чая из наших чашек. Продолжаем снимать без шерстяного пыхтящего шарика.

— Таня, ты как вообще поняла, что хочешь в Health & Help работать?

— Несколько лет назад мне встретилась статья, в которой рассказывалось о том, как русские врачи провозят медикаменты через границу и джунгли. И у меня первая мысль была «ничего себе, я тоже хочу так». Вот, теперь скоро я тоже буду так!

Хохочем. Я уже давно заприметила, что в благотворительности в основном люди с альтернативным мышлением работают, их непривычные вещи не тормозят, а притягивают.

Переходим на более серьёзное. Спрашиваю Таню про мысли о будущем.

— Если честно, мне немного страшно. Сейчас мне пришлось уволиться с работы в больнице, чтобы поехать в клинику. Я знаю, что у меня прервётся стаж и, вероятно, потом придётся снова начинать всё с самого начала. Но ещё я знаю, что здесь после моего увольнения на моё место сразу придёт новый врач, пациенты не останутся брошенными. Знаю, что в клинике, куда я еду – там нет такой роскоши, нет очереди желающих работать за бесплатно. Врачей нет, а пациенты ежедневно есть. И они нуждаются в помощи.

Таня пока не знает определённо, на какой срок она едет в клинику. Но едет – это точно.

Надеется, что Бусинка будет по ней скучать. А вот это уже не точно.

Мириам уехала обратно в Португалию, её контракт закончился. Врач Лена тоже уехала, её ждёт московская реанимация, уже три месяца очень ждёт. Мы остались втроём с Лизой и В. Лиза и В. между собой ладят не особенно хорошо. Наверное, из-за того, что В. часто задаёт  разные медицинские вопросы, перекладывая конечное решение на Лизу. Хотя, нет, скорее дело в том, как именно он задаёт эти самые вопросы. Большинство из них звучат так:

— Лиза, у меня там пациент с дерматитом…

— И?

— Ну, по такому виду дерматита у нас нет предписаний…

— И?

— Так что мне ему назначить?

— Надо смотреть в справочниках, подобрать что-то по их рекомендациям, ты же знаешь!

— Ну, ты это, помоги…

Лиза гневно вспыхивает, с алыми щеками идёт в аптеку, читает медицинские справочники, подбирает максимально подходящие препараты. Когда пациенты уходят, выговаривает В.:

— Ты можешь более точно формулировать вопросы, пожалуйста?

— Так я и так точно…

— Нет, точно – это так: «Лиза, у меня пациент с нетипичным дерматитом, пожалуйста, помоги мне подобрать препараты». Всё, я сразу пойму, без этих твоих ступенек.

— Ладно…

В. уходит шинковать овощи, сегодня его очередь готовить. Готовит он категорически невкусно. Начиная с того, что он совершенно не чувствует текстуру продуктов, кладёт все овощи в кастрюлю одновременно, из-за чего хлопья лука превращаются в пушистые облачка, картофель рассыпается в пюреобразную массу, а морковь остаётся с хрустящей серединкой. Заканчивая тем, что он совершенно не пытается регулировать солёность блюда и обычно всё, что он готовит – смертельно пресное. Мы пытались что-то с этим сделать, но В. всякий раз отвечает одинаково:

— Так у меня не было раньше в жизни необходимости готовить, вот я и не умею!

А на следующий приёмный день всё снова повторяется. Он всё также формулирует свои вопросы и стоит в дверях Лизиной приёмной, ждёт, когда она встанет и пойдёт разбираться.

Почему-то я, наблюдая за такими эпизодами, злюсь. Наверное оттого, что у меня были иллюзии, что на В. рассчитывать можно как раз таки больше, чем на кого бы то ни было здесь, ведь он бывший военный врач. Военный, пусть и с приставкой бывший, в моей голове почему-то всегда был гарантом точности, умения принимать быстрые и нестандартные решения в любых ситуациях. Каюсь, стереотип. В. его здорово разрушил в моей голове. Ему, бывшему военному врачу, я доверяю здесь сильно меньше, чем остальным.

Кирби не покидает идея развести огород на кучке земли, насыпанной посреди двора клиники. Там уже растёт розмарин и авокадовое дерево. Самих плодов авокадо на этом дереве , правда, нет и никогда не было, а дерево есть.

Но Кирби этого недостаточно, он ужасно хочет вырастить что-то съедобное. Каждый вечер после работы он шарится по окрестностям, ищет что-то пригодное для выращивания. Приволок жухлые листья лемонграсса и странной длинной мяты, с корнями выкопал, как положено. Посадил. Теперь наша кошка валяется не на земле, а на подушечке из листвы. Лемонграсс ей нравится больше, чем мята.

Срезал макушки у купленных на рынке ананасов. Конфисковал три кружки из обихода, налил воду, рассадил туда ананасовые макушки, ждёт корней.

Выковырял семечки из кабачков. Кабачки были так себе, поэтому семечки из них почти все худые, полые внутри, без мякоти. Всё же набрал несколько плотных, хороших, воткнул в землю. Из томатов тоже наковырял семечек, насыпал землю в коробочку, рассадил.

Ананасы в чашках дали корешки – белые, волосистые, как щётка. Кирби выкопал лунки, высадил. Где-то вычитал, что урожай будет примерно через полгода. Расстроился, что ему уезжать через две недели, не успеет застать его, брал со всех слово, что тот, кто останется здесь дольше всех пришлёт ему фото урожая. Уезжая, завещал мне помидорную рассаду, которая слабо напоминала рассаду, скорее – зелёные волоски, пытающиеся отвалиться от подпорки и сбежать из коробочки.

Ананасовые посадки погибли через месяц. Хоть мы и поливали, и от солнца прикрывали, не помогло. Кабачковые семечки погибли, даже не проклюнувшись. Я раскопала несколько – проверить, нашла вместо них комочки пушистой плесени, сгнили. Помидоры тоже не дожили до посадки, слабенькими оказались. Мяту кошка в конечном итоге выкопала и сделала в неё свои кошачьи дела.

Лемонграсс единственный, кто прижился, ничего. Хоть чай есть из чего заваривать, кисленький.

Собираемся ужинать. Знакомимся, запоминаю: кто откуда и как зовут.

Лена, реаниматолог из Москвы, её уже запомнила. С ней я и жить буду в комнате, только у неё есть свободное спальное место. Раскладывая свои вещи, заметила, что на её тумбочке лежит православное Евангелие – ещё одна точка соприкосновения, помимо того, что обе мы из одной страны мы ещё и одной религии, оказывается.

Лиза, педиатр и тоже из Москвы. Наверное, именно поэтому она больше других общается с Леной, у них тоже много общего. Общая Москва  и московские парки, общие больницы и, частично, общие коллеги, общее личное – обе с некоторого времени в разводе, Лена чуть дольше, Лиза с этого года, недавно.

В. (имя не указывается полностью из-за последующих печальных событий с участием этого коллеги), военный врач из небольшого городка в Центральной России. С ним трудно сразу понять, что такого общего у меня и у других волонтёров с ним. В отличии от девочек, он менее чётко формулирует свои мысли и задаёт ещё меньше вопросов. Пока не понимаю, что он за человек, но ничего – мы ещё раззнакомимся тут, как следует, я тут надолго.

Мириам, медсестра из Португалии, подаёт на стол ужин – сегодня её очередь готовить. Тут всё по очереди: один волонтёр готовит, другой моет посуду. На следующий день готовит тот, кто вчера мыл посуду и так далее, по графику. Лена вписывает меня маркером в график, так что завтра я мою посуду, а послезавтра впервые готовлю здесь на всю команду. Запечённые овощи от Мириам – вкусное, хотя и недостаточно острое блюдо, на мой вкус. Можно доложить перец себе лично, перец есть. Мириам хохочет над тем, что я в первый же день в клинике плачу. Это я не плачу, это перец.

Почти сразу после ужина ложимся, в 21:00. Здесь всё по свету: с ним вставать около 5:30 утра , с ним и ложиться, так принято. Завтра суббота, поедем на рынок, так тоже принято – по субботам туда ездить, когда в клинике нет приёма пациентов. Заматываюсь в шерстяной костюм и два одеяла. Ночами тут зябко, около нуля, горы.

Сегодня у гватемальской клиники Health&Help день рождения!

Ровно семь лет, как перерезали ленточку и приняли первых пациентов в оборудованном чистом медицинском помещении, а не под деревом, в сарае, дома, как поначалу приходилось.

А ещё сегодня ровно четыре года, как я работаю в этой организации. Не юбилей, но всё ж таки. Я рада, что решилась и смогла провести четыре месяца из этих лет именно в гватемальской клинике.

Это было непросто. Именно там я поняла, что панически боюсь голода. Именно там я множество раз осознавала своё бессилие. Именно там ко мне вернулись тяжёлые панические атаки и я начала принимать антидепрессанты.

Это было хорошо. Именно там я смогла вернуть себе доверие к людям. Именно там я поняла, что стоит действовать даже тогда, когда кажется, что это бессмысленно, потому что эти небольшие действия могут что-то решить в жизни конкретных людей. Именно там я нашла настоящих друзей.

Это было не зря, точно.

Хотела бы я снова побывать там? Да, пожалуй. Понимаю, что это снова будет непросто, но в первый раз я справилась, второй уж точно справлюсь.

Но больше всего я хотела бы, чтобы клиника оставалась и продолжала лечить людей, которых до неё никто не лечил и после неё не будет. Я хочу, чтобы клиника отработала все триста лет, на которые у нас аренда земли оформлена, ну. Потому что неправильно, когда в двадцать первом веке люди умирают от диареи или пневмонии, так не должно быть. Врачи там очень нужны, факт.

Сегодня я провожу в Петербурге благотворительный кинопоказ в пользу клиники – это мой ей подарок. Если вам захочется тоже поздравить клинику с днём рождения – буду очень рада.

Feliz cumpleaños, clínica!

Клиника и подробности про неё тут: https://ru.he-he.org/to-sponsors/

Семья сеньора Андреаса и сеньоры Марты – одна из самых образованных в Чуинахтахуюбе.

И я сейчас не про привычное образование – в школе они оба учились по нескольку месяцев всего, Марта даже читает с большим трудом, писать и вовсе не может. Я про другое.

Познакомилась с ними случайно – сквозь заросли вышла прямо в их кукурузное поле на склоне горы. Смеркалось, они уже собирались уходить. Прошлась ними до дороги, познакомились на ходу. Напросилась на завтра прийти поработать с ними в поле, поговорить. Разрешили.

На завтра встретились по свету, днём. Сеньор Андреас убирал с поля камни, высохшие старые кукурузные стебли, нападавшие сосновые ветки откладывал в сторону – для костра. Сеньора Марта готовила кукурузные и фасолевые зёрна к посадке, выбрасывала пустые, подгнившие, оставляла в корзинке хорошие. Мне поручили сначала рыхлить мотыгой каменистую землю, не всю подряд, а лунки – каждая на расстоянии одной ступни от другой.

Походя разговаривали.

Андреас рассказал, что он был в числе тех мужчин из деревни, кто семь лет назад помогал строить клинику.

— Как там поживает доктора Виктория? Я помню её, хорошо помню!

— У неё всё в порядке, она приезжала сюда недавно.

— Дети-то у неё появились? Она хотела, помню.

— Да, у неё скоро четвёртый родится.

— Ох, четвёртый! Значит, и правда, хорошо живёт.

Дожидаюсь, пока Андреас отойдёт подальше, к краю поля. Шёпотом спрашиваю у сеньоры Марты:

— А почему у вас только двое детей? Тут почти у всех много…

— Потому что видите, у нас поле маленькое, его на больше детей не хватит, даже двоих нам сложно прокормить.

— Как вы делаете, чтобы больше не появились дети?

— А я к вам в клинику хожу каждые три месяца, укол делаю. Когда мы с мужем узнали, что в клинике можно будет и детей лечить и уколы такие ставить, мы сразу поняли – хорошо это для нас будет. Мы в клинике вообще очень много узнали хорошего.

Вспоминаю, что на днях, действительно, видела Марту в клинике, приходила на инъекцию. И ещё несколько раз видела их детей – пару раз в месяц каждый точно простынет, особенно во время сезона дождей зябко в доме.

— А соседи что-то говорят вам, спрашивают, почему у вас не много детей?

— Говорят иногда. Говорят, что родили бы мы ещё двоих детей, смогли бы второе поле получить и больше кукурузы выращивать. Но мы знаем, что второе поле не поможет нам, на четверых детей будет мало. А ещё я могу умереть в родах и тогда мужу плохо будет с детьми одному. Так что лучше мы будем самую лучшую кукурузу на своём маленьком поле сажать, зато она точно вырастет и нам будет что поесть.

Протягивает мне корзину с отсортированными кукурузинами:

— Кидай в каждую лунку по пять зерён. Я буду закапывать.

Теперь я живу не одна, а с медбратом Кирби, он переехал в мою комнату, на ту кровать, где раньше жила Лена. Переехал, потому что его попросили освободить комнату для группы американских врачей, которые приехали сегодня.

Хирург Ричард, его дочь медсестра Шарлотта, его невестка переводчик Сара. Так как они прямо все родственники друг другу, поэтому их решили разместить не на свободные места в разных комнатах, а всех вместе, в одной комнате. Тем более, что на испанском из них всех говорит только Сара, так, и правда, лучше.

Я рада жить с Кирби. Во-первых, он всегда аккуратно застилает кровать. Почти все волонтёры не находят на это сил и просто по утру бросают скомканное одеяло, а он нет – он расправляет все складочки, уголки подтыкает по каркас и кладёт подушку ровно. Во-вторых, теперь мы можем болтать не только в паузах между приёмом пациентов или там на прогулках, но и утром, и перед сном.

Сегодня шушукаемся о несправедливости этого мира, немножко ноем и даже негодуем. Негодуем, что мы оба специально для этой поездки учили не родной нам испанский, занимались с репетитором, сдавали экзамены и только после этого оказались здесь. А эти, гляньте-ка, ни слова на испанском, ни единого! И тоже тут, приехали.

Ну, мы так, недолго и беззлобно. Головой мы отлично понимаем, что приезд этой хирургической бригады – единственная возможность для местных жителей получить бесплатные операции прямо здесь, в нашей клинике. Понимаем, что местные ждали хирурга несколько месяцев, записывались в очередь на специальный листик, приходили спрашивали – когда же уже он прибудет. И вот, прибыл. И это важно для пациентов. Но нам обидно. Чуть-чуть, но всё ж таки обидно и не убрать это.

Зато, благодаря этой ситуации с переселением Кирби ко мне, ещё раз убедилась – какой же у меня хороший друг есть теперь. И я сейчас не про вечерние шушуканья даже.

За ужином все говорили на английском – ради гостей, которые не знают испанского. И Кирби единственный, кто регулярно приостанавливал беседу словами:

— Давайте переведём для Роси, ведь она не понимает английский!

И переводил всё, о чём говорили вокруг меня. Такой лапушка.

Первую операцию проводили уже буквально на следующее утро. Ричард готовил полевую операционную, из того, что было в клинике. Инструктировал свою медсестру Шарлотту и нашего врача Лизу – как именно нужно будет ему ассистировать при операции.

Мы с Кирби снова работали в паре. Он вынимал из шкафчиков нужные для проведения операции перевязочные материалы с надписями на русском – из России привезли. Я читала и переводила ему на испанский состав бинтов, салфеток и антисептиков. Он переводил уже Ричарду на английский. Тот кивал и после этого материалы раскладывались по категориям вокруг операционной кушетки.

Удаляли липому в районе плеча маме донны Глории – ничего сложного. Хирург и ассистентки занимались непосредственно операцией, а мы с Кирби поочерёдно, не сговариваясь, держали женщину за руки и шептали ей на испанском – о чём говорят сейчас говорят между собой врачи и что сейчас происходит с её плечом. Она кивала, иногда сжимала наши руки чуть сильнее, когда было особенно больно.

Где-то в середине операции Шарлотте стало плохо и она потеряла сознание. Оказывается, это была её первая в жизни операция. Привели её в чувство водой и спиртом, нашатырь весь закончился. Заканчивали операцию Ричард с Лизой, больше даже Лиза – она накладывала швы и накладывала на рану повязку.

Теперь у меня есть много снимков операции и опыт синхронного перевода. И друг, да.