Фэнтези истории

Детина открыл рот и тут же закрыл его, сочтя ответ достаточным.

— Ужас! — отшатнулся от него Леонид. — Здесь все еще урезают языки!

— Что?! — хором изумились мальчики, выходя из комнаты и смотря раскрытыми глазами на рыжего мужчину.

— Так очень давно наказывали тех, кто говорит не то, что положено, — объяснил Леонид. — Видимо, наш друг сболтнул лишнего кому-то про юношей, становящихся волками.

Мужчина кивнул в ответ, подтверждая слова.

— Значит, это из-за меня ты теперь немой, — отчаялся Генка.

Детина отрицательно покачал головой и прошелся рукой по голове мальчика, утешая.

— Ты всего лишь сказал правду, благодаря которой мы почти что свободны. Веди нас.

— Отсюда когда-нибудь кто-нибудь сбегал? — шепотом поинтересовался Генка, на что получил отрицательный ответ от стражника мотанием головой.

Несмотря на то, что пленники пришли в дом лишь вчера, они напрочь забыли обратную дорогу. Даже без запора на двери они бы ни за что не совершили побега. Тюрьму построили таким образом, чтобы запутывать входящего бесчисленными коридорами.

Наконец, стражник открыл дверь, ведущую на улицу. Выйдя первым, огляделся по сторонам, поманил за собой беглецов.

В лицо ударил свежий ночной воздух. Деревня уже спала, чтобы встать вместе с солнцем и до дневной жары переделать основную массу дел, чтобы в самый зной дать отдых телу. Тогда можно еще немного вздремнуть перед вечерними делами. Даже молодежи нигде не было видно и слышно. Не брехали собаки, завидев кошачьи огоньки, да и те, что гуляют сами по себе, кажется, решили поспать на хозяйских постелях. Полная тишина окутала деревню. Даже ветер ушел с опустевших улиц.

Провожатый свернул направо. С той стороны Леонид с мальчиками пришли в деревню. Им сейчас казалось, что прошли не полторы суток, а минимум неделя. Удивительно, насколько этот мир был для них медлительным по времени.

— Стой! — раздался впереди женский гневный приказ. В тишине он прозвучал оглушительно.

В темноте беглецы чуть не столкнулись друг с другом от резкой остановки. Послышался звук, производимый для получения огня без спичек, стало светло благодаря трем факелам. Леонид с мальчиками увидели препятствие.

Выход из деревни преградила та самая женщина, что разговаривала с Генкой и являлась Степану дочерью. Женщина стояла с двумя лучниками наизготовку по сторонам и троими факельщиками.

— Так я предполагала, что немой — предатель и оказалась права, — сообщила она. — Провел вас по тюрьме и решил отправить домой, оставив нас бедных на милость волков, — женщина так посмотрела на детину, ее глаза блеснули в свете факелов, что мужчина съежился, но все равно раскинул руки в стороны, защищая пленников.

Женщина расхохоталась жалкому подобию защиты.

— По одному движению руки тебя убьют лучники, а ты защищаешь пришельцев. Отведи их обратно, тогда забуду твою измену.

Детина отрицательно замотал головой, но руки опустил, видя бесполезность своего действия.

Леонид вышел из-за его спины. Он привык встречать трудности сам, не прячась за спины других людей. Все-таки власть в своем мире, хотя и третьего круга.

— Никто из нас не станет помогать деревне, — заявил он, смело глядя в глаза женщине, преградившей им дорогу и впервые отмечая желание обладать ею. — Тем более обманщикам.

Ее глаза снова недобро блеснули. Леонид уловил в них что-то не человеческое, звериное, волчье. В памяти всплыли глаза вожака стаи, поклонившегося им в лесу.

— Что ты имеешь в виду?

— Сама поняла, по глазам видно.

Взгляд приобрел надменность.

— Тебе не уйти из нашего мира без моей помощи. Оставь одного из мальчиков и будь свободен.

— Никто не останется, — заявил Леонид и тоже встал горделиво.

— Ты очень пожалеешь о своих словах. Взять их, а изменника убить! — выкрикнула приказ дочь Степана.

Леонид словно ждал того момента, когда лучники спустят тетивы и потянутся за следующими стрелами в колчаны за спинами.

— Бежим! — крикнул он и, не дожидаясь мальчиков, в которых был уверен, рванул направо к лесу.

— Убить! — прорычала сзади женщина.

Вслед за бегущими людьми понеслись стрелы. Одна из них опустилась там, где за секунду до этого встала Генкина нога. Страх подгонял. Лес приближался. Вот уже первые деревья мешают бегу, хлещут ветками по лицу и плечам. Зато свист стрел, летящих вдогонку людям, не пожелавшим остаток жизни провести в шкуре волка, прекратился. Леонид с мальчиками бежали по темному лесу. За собой слышали топот ног. Погоня продолжалась. А, может, слышались их собственные шаги? Безумие кого-то искать в темноте. Стоит ждать рассвета и тогда всей деревней прочесать лес. Да еще и собак прихватить, благо в комнате их запахов хватало. Леониду эти мысли приходили на бегу. Дыхание начало сбиваться. Они не бегали никогда в жизни, нужды не было.

— Больше не могу, — первым остановился Генка. Стоя нагнувшись, тяжело дышал. — В такой темноте нас не найдут.

— Если случайно не наткнуться, — Леонид стоял рядом.

— Вроде тихо, — прислушался Максим. Ему было легче всего. Дома он немного бегал.

— Хорошо, останемся здесь, — согласился Леонид. — Будем думать, как отсюда выбраться.

Они сели к дереву.

— Нас найдет она и очень скоро, — убежденно сказал Максим.

— Кто? — не понял Леонид.

— Женщина. Нам не поможет даже ночь.

— С чего такая уверенность?

— Разве вы еще не поняли, что дочь Степана и есть вожак волчьей стаи.

— Что?! — хором воскликнули Леонид с Генкой.

— Откуда ты знаешь? — во рту Леонида пересохло. — В ее глазах есть нечто звериное, но чтобы быть оборотнем. Она сама назначила жертвоприношение и превращает юношей в волков?

— Этой ночью мне приснилась подлинная история деревни. Та ее часть, что Степан держит в тайне. Его личная история.

— Расскажи, — попросил Генка. — Нам все равно не уснуть.

— Слушайте.

В молодости Степан был охотником, таким смелым да ловким, что никто с ним сравниться не мог. Один ходил на кабана и медведя. Нескольких шатунов завалил. Другие охотники дивились, завидовали, но в меру. Часто звали за компанию, но Степан любил один охотиться, ни от кого не зависеть и самому ни за кого не отвечать. Мол, один либо победил, либо пропал. По характеру Степан был скромным, так что эту нелюдимость прощали ему.

Семьей Степан обзавелся поздно, хотя большинство девушек мечтало выйти за удачливого охотника. С таким дом станет полной чашей. К тому же охотник и по дому все делал отлично. И не только себе делал. Нередко приходили к нему вдовы. Попросить о чем-нибудь и заодно себя показать.

— Что ж ты, Степа, все один да один живешь? — вздыхали одинокие женщины. — В доме-то две пары рук нужны: одни пилят-строгают, а другие готовят-шьют.

— Ничего. В моем доме и одна пара рук все делать успевает.

— Так ведь усталости рукам вдвое больше.

— Зато ленится некогда. Всегда при деле.

Женщины отпускали Степана, в душе тая негодование.

Не то, чтобы никто не нравился молодому охотнику. Степан считал, что не должен связывать себя ни с кем, ведь жена обязательно начнет волноваться за него. Он уже не сможет уходить в лес на несколько дней. Хватит с него материнских слез.

Шло время.

Умер прежний глава деревни. Время выбирать нового главу всеми жителями.

— Степана хотим! — выкрики неслись из толпы.

— Лучшего охотника! — кричали люди.

— Так ведь он не женат! — напоминали обиженные женщины.

— Так пусть женится и берет нас! Любая девушка за счастье почтет замужество с таким человеком.

Пробовал Степан отговориться, что недостоин такой чести, что есть люди умнее его и лучше исполнят обязанности главы деревни, что с лесом ему привычно. Никто не слушал доводов Степана. Пришлось охотнику уступить просьбам земляков.

Женился Степан на красавице Ульяне, которую давно любил. Она отвечала ему взаимностью. Хорошо зажили они. В любви и согласии. Родился у них через год сын Олег.

Заботы о деревне занимали у Степана большую часть времени. Опасения и наговаривания на себя оказались напрасны. Степан отлично справлялся с обязанностями главы деревни. Всегда был на равных со всеми.

Одно не давало Степану полноты счастья — за всеми делами да хлопотами не стало возможности ходить в лес. Скучал Степан по нему, часто во сне видел себя прежним удачливым охотником. Просыпался среди ночи рядом с женой в мягкой постели, а запахи ощущал лесные: травы да цветов, прелой осенней листвы.

Ульяна, видя нарастающую печаль мужа, убеждала его на время сходить в лес, отдохнуть ото всех и всего.

— Не до отдыха нынче, — печально вздыхал Степан. — Сенокос завтра начнется. Помочь надо. Первым выйти. Что люди скажут?

— Так ты же охотник, а не косец. Твое дело — с добычей возвратится. Тогда и люди обрадуются. Каждому свое дело по душе стоит делать.

— Так я и не хотел становиться главой деревни. Уговорили.

— Не все же о деревне думу думать. Да и голову надо иногда в другом направлении подержать. Развеешься и лучше будешь с делами хозяйственными управляться. К тому Олежек подрастает. Его надо будет охотничьему делу учить, а, ежели, сам забудешь ремесло охотника, как сына научишь?

Степан обнял Ульяну, покрыл поцелуями лицо.

— Спасибо тебе, что не против Олега сделать охотником. Я уж думал быть ему кем-то другим.

— Что ты. У славного охотника и сын должен быть хорошим охотником.

— Я постараюсь. Обещаю.

Вскоре после разговора Степан отправился в лес на несколько дней.

Сначала он бродил по знакомым тропинкам, любуясь местами, которые давно не посещал. Охотиться он не спешил, наслаждаясь лесом в качестве гостя. Лес тепло принимал давнего знакомого. Одаривал запахами и звуками. Играл ласковым ветерком в волосах. Прогонял дождевые тучи кронами деревьев.

На третий день ближе к вечеру набрел Степан на поляну незнакомую. Увидел волчицу, стоящую к нему правым боком. Была волчица огромной. Решил Степан вначале убить волчицу, много мяса добыть деревне, но пожалел красавицу, да и одному с ней не справиться. Хотел охотник уйти тихо, чтобы не узнал зверь о его присутствии. Отступил Степан на шаг назад, да и попал на ветку, через которую недавно перешагнул. Теперь же забыл о ней. Раздался треск в сумеречной лесной тишине. Повернула волчица голову. Тут глаза их встретились. Посмотрел зверь на человека как-то не по-звериному. Степан мог дать слово, что во взгляде том читалось человеческое понимание. Волчица голову наклонила, словно кланяясь, повернулась и ушла в лес.

Степан постоял некоторое время в раздумье. Уйти или остаться здесь на ночлег. Придет сюда волчица вновь или нет. По взгляду разумному она отдала это место человеку. Зверь не против его присутствия. Может, показалось в сумерках? Все же решил охотник остаться на поляне, тем более искать другое место уже темно.

Развел охотник костер и в его свете и веселом потрескивании уже по-другому посмотрел на встречу с волчицей. Наваждением показался ее разумный взгляд. Не может зверь так смотреть. Пусть даже огромный. Каких только животных не водится в лесу. Степан размышлял и постепенно успокаивался. Все же спать придется на один глаз. Вдруг волчица решит вернуться и сделать его добычей. На это он не согласен. Тогда придется убить красавицу, как бы жалко не было. Степану пришло в голову, что где-то здесь бродят сородичи огромной волчиц. Со всеми ними охотнику не справится.

Тут мысли Степана прервал шорох за деревьями. Сердце ёкнуло, предчувствуя опасность, которая только что была в мыслях. Рука сама потянулась к лежащему рядом луку.

— Доброй ночи, охотник, — раздался женский голос. Такой мягкий и приятный, что сердце тоскливо заныло, будто бы давно скучало по его обладательнице.

Степан поднялся.

— Кто здесь? Подойди.

В световой круг вошла женщина, чуть моложе охотника. Ее красота лица пленила Степана, взгляд больших глаз, отражающих огонь, укутывал спокойствием. Одета женщина была в серый сарафан. Длинная черная коса перекинута через левое плечо.

— Кто ты, лесная красавица? — уже ласково, как брат сестру, спросил Степан женщину. — Не видел тебя в нашей деревне, а про других людей не слышал никогда.

— Имя мое ты уже назвал. Вряд ли иное подойдет мне, — ответила без кокетства женщина, признавая свою красоту, как должное. — В деревне же вашей не живу. Лес — мой дом.

— Не боишься зверей? Видел я здесь волчицу огромную, убить хотел да пожалел.

То ли показалось Степану, что во взгляде женщины мелькнул яркий огонек костра, то ли, правда, рассердилась она. Только тут же глаза снова прежними стали.

Подошла женщина к Степану, положила руки на плечи, посмотрела в глаза так, что голова охотника закружилась. Захотелось впиться губами в ее губы. Степан удивлялся своему желанию. Не был ведь бабником никогда, жену свою любил.

— Никого я не боюсь, — ответила женщина и легко прикоснулась губами к губам.

Степан не выдержал.

Максим умолк.

— Дальше-то что было? — Леонид ждал конца истории.

— Проснулся я, — с сожалением ответил мальчик.

— Жаль.

— Нам надо найти ту поляну, — заявил Генка.

— Зачем? Как мы ее ночью отыщем? — задал вопросы Леонид. Ему не хотелось снова доверяться детям. Максим уже завел их в переплет.

— Там мы узнаем окончание истории и вернемся домой.

— Либо не вернемся. Сама волчица нас убьет.

— Сидеть здесь тоже бессмысленно.

— Как мы узнаем поляну?

— Я нас отведу, — сказал Максим и поднялся.

Мальчик уверенно пошел по лесу. Леонид с Генкой не отставали.

Поляна оказалась совсем не далеко. Будь у беглецов еще немного сил, они бы прибежали прямо к ней.

— В точности место из сна, — Максим был доволен.

— Твой сон навеян дочерью Степана, — догадался Генка.

— Ты прав, — раздался голос женщины. На поляну вышла та, что гналась за ними по лесу. — Теперь вы полностью в моей власти.

В подтверждении ее слов раздался пронзительный волчий вой. Он окружал поляну. Побег стал невозможен.

— Что дальше, Максим? — холодно спросил Леонид. — Следование за тобой впутывает нас в одни лишь неприятности. Всыпать бы тебе.

— Не я решил испробовать растение, лишь напоминавшее иголик, — напомнил Максим.

— Что вы там обсуждаете? — поинтересовалась женщина.

— Хотим услышать окончание истории, — соврал Леонид. Не обсуждать же с ней свои отношения с мальчиком.

— Так все ясно. Моя мать воспитывала меня три года, а потом в очередной Степанов приход в лес все ему рассказала. В конце обернулась волком. Я отцу понравилась, он и забрал меня к себе. Мачеха приняла сироту и любила как свою дочь. Через 10 счастливых лет случилось несчастье. Будучи втроем в лесу, я вдруг укололась растением и обернулась волчицей. Не умея контролировать зверя, я напала на мачеху и брата, застывших от ужаса при моем обращении. После возвращения в человека я сама ужаснулась содеянному, ведь я очень любила свою семью людей. Не в силах вернуться домой, осталась жить в лесу. Тогда перекидывания в волчицу стали регулярны, и я была рада принятому решению. Постепенно волчья часть подчинилась человеческому разуму. Мне захотелось вернуться к отцу, которого любила, и который страдал по потерянной семье. В это время вернулась стая моей матери и забрала меня с собой. Я нашла себе волка, которого потом убили охотники. Дальше вы все знаете.

Женщина замолчала.

— Зачем мы тебе? — спросил Леонид. — У тебя целая деревня.

— Что-то произошло с кровью. Обращенные юноши не дают потомства. Мне нужна свежая кровь.

— Как ты перенесла нас сюда? — спросил Максим.

— Твоя кровь притянула тебя в наш мир.

— Возьми нас силой. Ты же можешь обратиться прямо сейчас и расцарапать нас.

— Обратить волком можно лишь добровольную жертву, иначе бы все жители бегали сейчас на четырех лапах, — женщина рассмеялась, представив опустевшую деревню с бегающими по ней огромными волками.

— Почему Степан не убьет тебя? — спросил Генка.

— Свою дочь. Я смешала нашу кровь. Моя смерть повлечет его смерть.

— Ты убила и продолжаешь забирать его жителей, — напомнил Леонид, глядя женщине прямо в глаза. Он вновь испытал желание обладать ею. Вспомнив рассказ Максима о её матери, соблазнившей Степана, захотел испытать то же самое с его дочерью. Захотел иметь от нее ребенка.

Максим заходил по поляне. Он начинал догадываться, как им вернуться в свой мир. Он с самого начала рассуждал верно. Тогда он просто ушел от мысли, влекомый женщиной. Теперь он искал то же растение.

— Его здесь нет, — женщина догадалась о его намерении.

— Что, если дело не в растение, — предположил Генка.

— А в чем? — обернулся к нему Максим.

— В крови. В боли.

Женщина округлила глаза. Эти мальчики своей догадливостью рушили ее планы.

— Я останусь с тобой, — внезапно сказал Леонид.

— Что ты вдруг изменил решение? — ласково спросила женщина, снова прибегая к манящему взгляду.

— Ты красивая. Я понял, что хочу быть лишь с тобой, хочу быть твоим мужчиной, твоим волком.

Мальчики забеспокоились. Максим остолбенел, не зная, что сказать. Генка не был настолько порабощен положением слуги. Он решил действовать.

— Мы должны вернуться, — сказал Генка, схватив мужчину за руку.

— Ничего я не должен! — крикнул Леонид, вырывая руку и отталкивая от себя мальчика. — Я представляю власть и ничего не должен своему слуге. Ты ведь добровольно стал моим слугой. Ты не забыл об этом? — Леонид приблизил свое лицо к лицу Генки.

— Мой долг оградить своего господина от беды, — невозмутимо проговорил Генка. — Ты околдован волчицей.

— Да, околдован. Ты ничего не понимаешь в любовном колдовстве, мой мальчик. Я хочу здесь остаться, — Леонид перевел глаза на женщину, и в них засветилась нежность. — Моя любимая.

Мужчина шагнул к женщине, раскрыв объятия. Она сделала то же самое.

— Я тоже полюбила тебя, — промурлыкала она. — С той минуты, когда увидела. Не слушай Генку. Иди ко мне.

До соединения людей оставалось еще несколько шагов.

— Не пущу! — вцепился Генка в руку Леонида, но тот с такой силой отшвырнул его от себя, что мальчик отлетел и упал на землю.

— Выпорю! — пообещал Леонид. — Неси розгу!

В уме Генки что-то щелкнуло, и он все понял. Радостно вскочил на ноги.

— Сейчас, Леонид, — мальчик пошел к росшей невдалеке березе.

— Оставь его, — женщина подошла к мужчине, положила руки на плечи, с любовью заглянула в глаза. — Он тебе больше не нужен.

Леонид взял женские руки в свои.

— Генка заслужил наказание. Я не долго. Только просеку до крови несколькими ударами. Потом буду в твоем распоряжении.

При упоминании о крови женщина вздрогнула.

— Не надо крови. У нас не принято бить детей сильно.

Генка между тем уже сломал ветку березы и теперь очищал ее от маленьких веточек с листочками. Одновременно он следил за разговором Леонида с женщиной. Нежелание женщины проливать кровь мальчика еще больше убеждало Генку в правильности догадки. Как жаль, что нельзя самому себе пролить кровь. Это обязательно должен сделать Леонид. Генка уже попробовал проткнуть себе палец. Ничего не получилось. Они по-прежнему тут, а не в своем мире.

— Что ты там так долго? — крикнул Леонид.

Генка быстро пошел к мужчине, подал розгу.

Теперь и Максим сообразил, куда клонит друг. Лишь бы тот оказался прав. Иначе Леонид останется с женщиной, которая его привлекла лишь взглядом волчьих глаз, как когда-то ее мать Степана. Им нельзя возвращаться назад одним. Максиму никто не поверит в перемещение в другой мир. Его, наверняка, казнят за потерю хозяина, хотя он никак не в силах повлиять на мужчину. Придется жить в деревне Генки, чего очень не хочется, что означает потерю семьи навсегда.

Максим ждал с замиранием сердца.

— Ложись прямо на траву, — велел Леонид. — Терпи. Ты меня сильно рассердил.

Генка спустил штаны, лег.

Размахнувшись рукой насколько возможно, Леонид полоснул мальчика по голому телу. Он был зол на Генку. Еще никто в жизни не пошел против его желаний. Даже родители уступали Леониду во всем. Позволили лететь на Якоуте далеко от деревни, хотя в душе были против исследования мира. В последнюю ночь мать плакала, но утром уже с улыбкой простилась с ним. Теперь же слуга останавливает его.

Леонид немного не рассчитал силу удара и порвал кожу. Выступили капельки крови. Генка взвизгнул от боли и дернулся.

— Нет! — крикнула женщина, увидев рассеченную кровоточащую ягодицу и поняв свое поражение.

Генка же широко улыбнулся сквозь боль своей правильной догадке.

Вдруг окружающий лес с женщиной и ее стаей, которая завыла после крика вожака, померк.

Леонид с мальчиками переместились в свой мир. Невдалеке пасся их Якоут в ожидании своего погонщика. Судя по солнцу, люди отсутствовали пару часов.

— У нас получилось! — воскликнул Максим. Мальчик закружился. — Прощай, волчий мир! Придется смириться с нашей потерей!

Леонид стоял и ошарашено смотрел вокруг, как будто впервые видел местность. Генка встал и подтянул штаны.

— Я ничего не понимаю, — признался Леонид, все еще держа розгу в руке. — Как мы вернулись?

— Благодаря твоему наказанию, — взялся объяснять Генка. — Когда ты рассердился на Максима и пролил его кровь шипом растения, — мальчик указал на растение, возле которого они очутились, — мы попали в тот мир. Теперь же ты пролил через наказание мою кровь и вернул нас обратно.

— Она же мне говорила, что не надо проливать кровь, — Леонид схватился за голову. — Как же теперь вернуться?

— Не надо никуда возвращаться, — замотал головой Максим. — Ты ведь хотел вернуться.

— Хотел, пока не полюбил женщину-волчицу, — в глазах Леонида блеснули слезы.

Мальчики переглянулись.

Значит, не было никакого наваждения. Женщина не заставила полюбить себя. Леонид по-настоящему влюбился и теперь страдает, желая вернуться. Только возвращение невозможно без них. Кто-то должен понести вновь наказание, но мальчики не хотят жертвовать собой. Им нужен их мир, а не чужой.

— Ты забудешь ее, — сказал Максим. — В деревне тебя ждет одна девушка.

— Кто? — безучастно поинтересовался Леонид. Он совсем раскис.

— Анна. Она давно влюблена в тебя.

Леонид невесело рассмеялся.

— Мне никто не нужен, кроме моей волчицы, — он перевел взгляд на розгу, все еще находящуюся в руке. — Кстати, Генка, я не разрешал тебе вставать, — голос Леонида посуровел.

— Не надо возвращаться, — Генка попятился.

— Ты обещал во всем меня слушаться! — громче повторил Леонид. Он пошел на мальчика.

Генка повернулся и побежал. Максим следом, чтобы мужчина не переключился на него.

— Стоять! Вы мои слуги и обязаны подчиняться мне во всем!

Злость Леонида возрастала по мере продолжительности времени, уходящего на бег за мальчиками, которые были от него в паре метров. Мужчина чуть было не поймал Максима за шиворот, но тот резко свернул вправо и оторвался. Теперь мальчики бежали в разных направлениях. Леонид погнался за Генкой. Мужчина не понимал, как слуги могут так себя вести по отношению к нему. Немыслимое неуважение. В деревне за подобную наглость казнили бы, будь она проявлена. Никто не смел ослушаться власть любого круга. Сейчас же они далеко от родной деревни, в нескольких днях полета при благоприятной погоде и хорошем самочувствии Якоута.

Леонид, несмотря на подстегивающий его гнев, начал уставать. Мальчикам тоже было тяжело. Сказывалась усталость от бессонной ночи в мире волков.

— Ладно, вы победили, — Леонид сдался. Добежав до повозки, облокотился об нее обеими руками, тяжело дыша.

Генка с Максимом тоже остановились, с недоверием глядя на Леонида.

— Идите-идите, не бойтесь, — поманил он их рукой. — Какой из меня сейчас махатель розгой.

Мальчики подошли к повозке.

— Генка не знаком с нашими правилами, но ты знаешь, что с тобой могу сделать по возвращении, — спокойно сказал Леонид.

Максим опустил голову. Генка не понимал всей тяжести вины друга. Догадывался, что ему попадет за бегство.

— Я только не хочу возвращаться к волкам. Ты тоже не должен туда стремиться. Понимаю, что полюбил, но… — мальчик зашмыгал носом.

Леонид молчал, все еще строго глядя на мальчиков.

— Ладно, все останется между нами, — мужчина улыбнулся и потрепал Максима по голове. — Расскажу, может, только твоему отцу.

— Как хочешь, Леонид, — смиренно произнес тот. Вытер слезы рукавом.

— Нам надо поесть и хорошо выспаться перед продолжением путешествия.

Ни того, ни другого сделать не удалось из-за внезапного рева Якоута.

Альтен слушал и слушал, и ощущение неправильности крепло. Но в чем дело? Что его тревожит в свитой из пламени картине Керра?

Милл внезапно замолкла, и Фенней открыл глаза.

– Что?

– Оттенок, – автофея растерянно сняла очки, протерла их и снова вернула на нос. – Альт, я не понимаю! Оттенки ближе к центру… такая же игра со светом, как и у тебя, с цветом моря! Иные цвета – но манера та же.

На мгновение Фенней замер. Потом вскочил и кинулся к шкафу.

Феи непонимающе переглянулись, когда Альтен схватил с полки и принялся лихорадочно листать альбом, потом – взялся за другой. Мелькнувшая в уме догадка крепла с каждой секундой.

Вот игра света Хейна. Вот особая перспектива Аланьи. Вот словно летящие краски Форриса. И уже из собственных, совсем свежих воспоминаний, – приемы Фансета и Интальи.

И картина Керра. Сплетенная из позаимствованного у других.

Альтен громко захлопнул альбом, уставившись в стену невидящим взглядом. Линн ахнула и прижала ладонь к губам; Милл опустилась на спинку стула, нервно потирая дужку очков.

– Альт? – промолвила Линн после минуты напряженного молчания. – Ты уверен?

– Нет, – Фенней вернул альбом на полку. – Но я выясню.

Дом Керра находился на холме в северной части города. Фенней редко бывал там, но представлял дорогу. Да и кипящая в сердце ярость словно обостряла чувства, не давала сбиться с пути.

Сейчас он лучше, чем когда-либо, подмечал темные оттенки: серые камни мостовой, густые тени домов, черную землю вокруг деревьев. Даже одежда и волосы Милл, казалось, стали еще темнее, а серебряная грива Линн потускнела.

Альтен попытался отвлечься, сосредоточиться на том, что совершил Керр. Поначалу тедеа даже испытал невольное восхищение: для такого плагиата требовались безупречно острый глаз и быстрая мысль. Но он тут же понял, что Керр, скорее всего, поручил дело своей фее – их память была совершенной.

Но как он посмел? Как посмел втянуть фею в это?

– Я не понимаю, – эхом мыслей Альтена прозвучал за спиной голос Линн. – Почему фея Керра согласилась на такое?

– Нет, понимаешь, – тихо ответила Милл. – Мы не можем отказать своему художнику, правда?

Альтен содрогнулся и ускорил шаг. Сама мысль о том, что он может заставить своих фей творить фальшивки, ужасала.

Может, он ошибается? Может, на самом деле плагиата не было? Судьи же ничего не заметили, работу Керра высоко оценили…

Был только один способ узнать наверняка.

Керр открыл почти сразу. В его глазах блеснуло удивление.

– Фенней? Чем обязан?

– Мастер Керр, – сходу заявил Альтен, – я думал о вашей картине на конкурсе.

Керр прислонился к косяку, скрестил руки на груди, иронично поднял бровь.

– И что?

– Вы… – Фенней задохнулся, не в силах произнести обвинение, но пересилил себя, и бросил в лицо Керру: – вы плагиатор!

В темных глазах художника сверкнула мрачная вспышка: словно отблеск молнии в вороненой стали.

– Действительно? – негромко произнес он. – За такое обвинение можно и на дуэль вызвать. Дуэль свинца, не красок.

– Да с удовольствием! – взорвался Альтен. – Я вас сам вызову, прямо сейчас, если это правда!

Один очень долгий миг Керр смотрел ему в лицо. Потом неторопливо развел руки в стороны, коснувшись кобуры.

– Что ж, – размеренно сказал он, – я признаю. Так и было. Ну что, вызываете?

У Альтена перехватило дыхание, он стиснул зубы и твердо кивнул.

Керр отступил, пропуская Альтена внутрь, в небольшую прихожую. Запер дверь, молча двинулся по лестнице слева.

Альтен последовал за ним, отметив, что Керр постукивает кончиками пальцев по рукояти армарта. Фенней глянул вниз: настороженные, готовые помочь Милл и Линн зависли у его собственных кобур.

Они вышли на просторную террасу. Низкий серый парапет, узорчатая плитка на полу, много ветра и яркого солнца, где-то внизу шумит город.

Прекрасная студия.

Керр прошел к парапету, остановился там; высокую фигуру очертили лучи солнца. Альтен машинально сдвинулся вправо, чтобы свет не бил в глаза.

– Ну что же, – проронил Керр, – начнем?

Он неторопливо вытянул из кобуры армарт, и солнце блеснуло на темном металле. Керр поднял оружие к лицу, словно в молитве. Затем коротким движением вытряхнул из рукояти обойму с арт-пулями, вытащил другую – из серого футляра на поясе.

Не сводя с него взгляда, Альтен сам заменил обоймы в своих пистолетах. Ему даже не надо было смотреть на фей, чтобы ощутить исходящее от них сосредоточенное напряжение.

Для обычных стрелков дуэль на такой дистанции стала бы двойным самоубийством. Но не для тедеа – феи перехватывали или сбивали пули, усиливали выстрелы, помогали уклониться. Надо было только уметь действовать в гармонии с автофеей.

А какой тедеа этого не умел?

Альтен отошел на десять шагов, вскинул оба пистолета. Армарт Линн поднят вверх, армарт Милл отведен чуть в сторону. Обе автофеи замерли у стволов своего оружия. Атака и защита – как всегда.

Керр развернулся к нему правым боком, подняв пистолет. Практичная поза – но зачем? Хотя, конечно, у него одна фея, ему нужно преимущество.

Оба художника не сказали ни слова – но пришли в движение.

Линн завертелась вокруг ствола, обратившись в сияющую спираль, корректируя точность выстрела и готовясь направить его точно в цель; Альтен нажал на спуск, почти физически чувствуя, как пуля скользит по каналу.

Фея Керра, скорее всего, перехватит выстрел, но тогда грянет второй пистолет, и…

Он поймал взгляд Керра. Внимательный. Усталый. Обреченный. И пистолет в его руке двигался слишком медленно, чтобы поймать Альтена в прицел, обойти защиту Милл.

Глаза Альтена расширились: моментальная вспышка озарения связала воедино странности поведения Керра на конкурсе, мрачное выражение в глазах, его чрезмерно практичную позу на дуэли.

И этому было лишь одно объяснение.

Время, за которое пуля покидает ствол, измеряется крошечной долей секунды. Ни слово, ни жест не могут опередить ее.

Но мысль и идея – могут. Феи же следуют за ними.

Спираль-Линн рванулась вперед слепящей вспышкой; пуля разлетелась в прах, не успев преодолеть и половину пути до Керра. Тот застыл на месте, не сводя взгляда с Феннея.

Альтен же опустил оружие, пытаясь поверить вспыхнувшей мысли.

Даже самый сдержанный человек не может не реагировать на слова фей – но Керр за весь конкурс никак не показал, что кого-то слушает.

Даже самый пессимистичный тедеа будет рассчитывать на победу – но Керр вышел на площадку, словно ожидая гибели.

И практически все тедеа полагаются на защиту фей – а Керр вел себя сейчас как обычный стрелок.

Объяснение – логичное, непротиворечивое – этому могло быть только одно.

У Дориона Керра не было феи.

В глазах Феннея плескалось изумленное непонимание. Милл и Линн, уловив его идею, дружно ахнули.

И, похоже, Керр это понял. Он выпрямился, опустил пистолет, и коротко бросил:

– Как зовут твоих?

– Милл и Линн, – машинально ответил Альтен, не в силах поверить. Внезапного перехода на «ты» он даже и не заметил.

– Две, я так и думал, – негромко ответил Керр. Он тяжело вздохнул, отошел к парапету и сел на край, коснувшись серого камня стволом армарта. – Мою звали Таиль.

Альтен медленно убрал пистолеты в кобуры. Сглотнул, переглянулся с феями; те ответили взглядами, полными тревоги и жалости.

– Но… как? – только и смог вымолвить Фенней. – Я слышал, что после серьезной… после травмы может…

– Нет, – бросил Керр. – Никакой травмы не было. Иногда я и хотел бы, чтобы она была… но нет, не стоит списывать на нечто внешнее. Мой дар вызвал Таиль. Мой же выбор ее… изгнал.

Он соскользнул с парапета, сел на гладкую плитку, оказавшись в тени. Армарт звякнул о пол рядом.

Альтен нерешительно переступил с ноги на ногу, не зная, что сказать, и чувствуя, что слова сейчас будут совершенно лишними. Если Керр способен и хочет что-то открыть – то скажет сам, если нет – то его не вынудить. Но Феннею казалось, что сейчас тедеа заговорит, и он не ошибся.

– Восемь лет, – сказал Керр, и феи Альтена вздрогнули – такая тоска прозвучала в его голосе. – Восемь лет я ее не видел. Таиль всегда была рядом. Всегда вдохновляла. Да ты и сам знаешь – любой тедеа знает.

Керр с тоской поглядел на небо.

– А потом… все изменилось. Хотя нет, – он покачал головой. – Не все. Я. Я изменился. Я перестал творить то, к чему тянуло душу.

– Что? – непонимающе нахмурился Альтен.

– Мне хотелось признания. Славы. Я принялся рассчитывать каждую частичку образа, составлять списки красок и тонов, которые нравятся всем зрителям. Дело художника – нести радость людям, впечатлять их, а? – Керр коротко рассмеялся. – Что я и делал.

Он закрыл глаза, стиснул зубы. Затем снова взглянул на Альтена, и тот отшатнулся – словно заглянул в два бездонных колодца.

– Таиль пыталась отговорить меня, – продолжил Керр. Слова лились свободно, словно он давно ждал возможности поделиться историей. – Я не слушал. Ты знаешь фей – они иначе воспринимают мир, мне казалось, что она ошибается. Она помогала мне. Ты знаешь фей – они не могут не помогать. Так было. Так длилось. Однажды утром я открыл глаза, а ее не было.

Альтен содрогнулся: так блекло и устало прозвучали слова.

– Я пытался что-то сделать, – ровным бесцветным тоном продолжил Керр. – Пытался творить лучше, искал и подбирал сюжеты, которые гармонировали с Таиль. Ошибся. И уже дошел до того, что беру чужие ходы, пытаюсь напитать свою работу чужим огнем. Раздуть из пепла погасший костер. Видно, не судьба – впервые посмел это сделать на публике, и тут же попался. Даже не знаю, почему судьи и другие не заметили. Видно, ты очень уж восприимчивый.

– Но не может быть, чтобы все было так просто… так страшно.

Губы Керра искривила мрачная усмешка.

– Терять всегда просто, Фенней. Всегда.

Альтен невольно оглянулся на своих фей. Милл и Линн парили в воздухе, и сейчас казались совершенно одинаковыми: побелевшие лица, широко распахнутые глаза, в которых застыло неверие.

Автофеи. Его помощницы, критики, зримое и осязаемое вдохновение, воплощение искусства. И он может так легко их потерять?

– Феи – хрупкие создания, Фенней, – эхом прозвучал голос Керра. – Крепкие и хрупкие разом. Им нипочем то, что может убить человека. Но то, от чего человек лишь расстроится – может их погубить.

– Но тогда, наверное, многие бы…

– Наверное, так и есть, – безразлично ответил Керр. – Но потерявшие фею что-то делают. Кончают с собой. Или с живописью. Мне хватило силы не сделать первое, не хватило, чтобы сделать второе.

Он вытянул из-под рубашки зеркальный медальон. Подбросил его на ладони.

– Здесь пуля, Фенней. Арт-пуля, последняя из той обоймы, что у меня была, когда Таиль исчезла. Я так и не смог заставить себя выпустить ее.

Альтен не знал, что сказать. Не понимал, что делать.

Но внутри него уже кипело чувство, которому не было названия.

Слишком просто потерять фею. Слишком просто разрушить.

А вернуть?

Он быстро огляделся, бросил взгляд через парапет – на бескрайнее небо, на пестрый город внизу, на заметную отсюда синюю полоску моря.

– Керр, почему вы здесь поселились?

– Что? – удивленно вскинул голову художник. – Хороший дом, приятное место.

– Вы часто бываете на террасе?

– Иногда, когда хочу подышать воздухом.

Альтен снова огляделся. Идея возникла перед глазами, словно образ будущей картины. Нет, почему «словно»?

– А вы смотрите на город отсюда?

– Редко, – Керр неспешно поднялся. – Я его хорошо знаю. В чем дело, Фенней?

Альтен глубоко вдохнул и потребовал:

– Творите! Вот вам пейзаж – прямо сейчас!

– Что?

– Творите! Этот вид достоин запечатления, а?

Керр окинул вид цепким взглядом, и впервые в его глазах сверкнула искренняя растерянность.

– Мне надо бы прикинуть… подготовиться…

– Никакой подготовки! – Фенней рубанул ребром ладони по воздуху. – Никаких размышлений! Вы же художник, Дорион, вот и творите – прямо сейчас! Как по-вашему, не этого бы хотела Таиль?

– Тебе откуда знать?! – растерянность Керра переплавилась в гнев, мрачная учтивость разлетелась в клочья. – Ты думаешь, все вот так просто?

– Когда дело в решении? Да проще некуда, сложно только решиться – а не сделать!

– Ты сам вообще знаешь, чего хочешь добиться?

– Нет! – честно выпалил Альтен. – Не знаю. Но чувствую, точно чувствую – что это правильно.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и впервые в жизни Альтен чувствовал, что его взгляд становится тверже стали, проникает сквозь щит мрачного спокойствия Керра. Словно он и впрямь выпустил пулю точно в цель, и она прошла прямо к сердцу.

А затем Дорион Керр рванул с шеи медальон. Одним отточенным движением вытряхнул обойму из рукояти армарта – та звякнула о плиты пола. Обойма с арт-пулями заняла ее место, верхний патрон сменился выхваченным из медальона.

И художник застыл, вскинув пистолет, глядя перед собой, на открывающийся пейзаж – и не видя его. Сейчас Керр мог различить только то, что представало перед внутренним взором, пылало в душе. Пламя образа – без расчетов и игры на публику.

«Неужели он не мог понять? – невольно подумал Альтен. – И неужели все в самом деле так просто?»

Или самое простое всегда сложнее всего осознать и принять?

Фенней отступил к лестнице – осторожно, чтобы случайным шумом не нарушить образ, который сейчас складывался перед глазами Керра. Бесшумно шагнул на площадку, двинулся вниз, понимая, что ему здесь точно не место.

Но, уже пройдя до половины лестницы, Фенней не выдержал, застыл, жестом попросив Милл и Линн быть потише – те замерли, опустившись на плечи художнику.

И он не сдержал улыбки.

Потому что наверху грянул выстрел армарта.

А за ним – еле слышный, радостный звон крыльев феи.

– И впрямь, неплохо, – вторая фея зависла в воздухе перед картиной, склонив голову набок. – Только вот в середине оттенок немного неестественный. Такое если и бывает в жизни, то очень редко. Конечно, Альт, если ты этого и добивался…

– Милл! – сердито воскликнула Линн, взъерошив серебристые волосы. – Вот ты всегда придираешься, когда Альт из моего армарта творит!

– А ты – когда он творит из моего, – пожала плечами Милл. – Это и правильно.

Вторая фея была такого же роста, как Линн, но ее комбинезон светился изумрудными оттенками, а по плечам струились черные волосы. Внимательные серые глаза смотрели из-за стекол изящных очков.

Такие разные – и равно родные душе Альтена Феннея. Обитательницы его пистолетов.

Его автофеи.

Художник неторопливо убрал пистолет в кобуру на поясе, пригляделся к картине. Да, Милл права, у моря получился немного странный оттенок. Вышло случайно, к соткавшемуся в уме образу примешалась доля фантазии. Но, пожалуй, такие краски даже придают таинственности пейзажу.

Фенней запомнил сочетание цветов, прикрыл глаза и отпустил образ. Он знал, что эскиз рассыпался мириадами искр и истаял, но никогда не смотрел на исчезновение. С самого обретения дара не смотрел.

– Ладно, – решил он, – давайте собираться. Времени не так много.

Автофеи дружно кивнули и заметались по квартире яркими огоньками. Сам Фенней мог забыть какую-то вещь дома, Милл и Линн – никогда. Мелочь по сравнению с тем, как они его вдохновляли и как помогали ему – но все равно полезная мелочь.

До конкурса оставалось три часа, пора было переодеваться и выходить. Альтен расстегнул пояс и бережно уложил на стол обе кобуры с серебристыми рукоятями; не удержался, погладил каждую кончиками пальцев.

Феи на миг замерли в воздухе и одарили художника солнечными улыбками. Он усмехнулся в ответ, в который раз перебирая в уме три главных слова своей жизни.

Армарт – оружие искусства.

Тедеа – художник-стрелок.

Автофея – дух армарта, вдохновение тедеа.

Альтен не знал, когда появились эти слова, и подозревал, что знают это разве что сведущие языковеды. Но три слова давно стали частью его сути, и Фенней не мыслил себя без таланта, мастерства и холодной тяжести пистолетов в руке.

И автофей. Конечно же, автофей.

Оказавшись на улице, Фенней прикрыл глаза, вдохнул тёплый летний ветер и запах цветущей у дома сирени. Улыбка сама собой возникла на лице, и Альтен зашагал через двор, стараясь не отпустить и сохранить радостное настроение.

Феи скользнули вслед за ним, но через несколько секунд застыли в воздухе и недоуменно переглянулись. Они втроем десятки раз добирались до Арены Красок – но сейчас их художник решительно свернул совсем в другую сторону.

– Альт, – Линн повисла рядом с его лицом, звеня крыльями, – ты куда идешь?

– Я ни разу еще от дома на Арену этим путем не ходил, – объяснил Фенней. – Хочу сейчас попробовать, добраться по местам, где не бывал.

– А не опоздаешь? – забеспокоилась Милл. Она зависла с другой стороны, поправив очки.

– Я специально вышел пораньше, – светло улыбнулся Фенней. – Но как раз сегодня мне хочется пройтись новой дорогой.

Феи понимающе переглянулись. Альтен знал, что объяснять не нужно: сейчас, перед финалом конкурса художников, ему просто необходимы были новые впечатления, свежие чувства, которые не успеют выцвести в воспоминаниях.

И кому, как не его феям, это понимать?

Солнце сегодня светило ярко, словно подчеркивая краски мира. Альтен на миг закрыл глаза, ощущая на веках тёплые ласковые лучи, улыбнулся и зашагал по незнакомой дороге.

Она вилась сквозь маленький сквер, где по сторонам и над головой мерцали наполненные светом листья. Линн устремилась вперед, зависла на фоне дерева. Темная кора особенно ярко подчеркнула серебро волос и светлую кожу феи; Альтен замедлил шаг, сохраняя образ в памяти.

Реши он сейчас выхватить армарт и сотворить картину – у него бы получилось. Феи всегда дарили художникам вдохновение, воплощали его самим своим присутствием.

Слева послышался плеск воды. Альтен обогнул пышный куст и остановился.

Перед ним оказались небольшое озеро и отходивший от него ручей. Чистая вода блестела под солнцем, густая трава на берегах и выступающий из озера камень отбрасывали густые тени. Смешиваясь со светом, они создавали на прозрачной глади удивительную, живую мозаику.

Милл перепорхнула на камень, критически оглядела озеро и опустилась на колени. Отбросила назад темные волосы, коснулась воды кончиками пальцев. Лучи солнца вспыхнули бликами в волосах и стеклах очков, отразились в воде.

Линн тоже метнулась к озеру, но зависла в воздухе над ним, в ореоле звона крыльев. Свет очертил её фигурку, множеством бликов отразился в ручье.

Альтен на мгновение задохнулся от сочетания цветов и оттенков. Он вгляделся в представший перед ним образ, стараясь запомнить каждый отблеск.

Так было всегда – он видел, он запоминал, он пропускал краски мира сквозь призму своей фантазии. И потом они становились частью новой картины.

Как у всех тедеа.

– Милл, Линн, – с улыбкой позвал Фенней. – Спасибо. Но пойдемте, а то и впрямь опоздаем.

Любой стрелок-художник хотя бы раз побывал на Арене Красок. Белый амфитеатр под сияющим куполом был знаком каждому жителю города, и не проходило дня, чтобы здесь кто-нибудь не выступал или не тренировался; поговаривали, что сама Арена вдохновляет и помогает. Как исполинская фея.

Сейчас амфитеатр был полон других тедеа, и Фенней по обыкновению обвел их взглядом. Самое разнообразное оружие – револьверы, автоматы, пистолеты, винтовки… Говорили, что есть художники, которые творят в манере «молниеносной кисти», при помощи пулемёта, но сам Альтен таких не встречал. Наверное, потому, что пулемёт плохо подходит для обычной жизни.

Любой армарт мог служить и обычным оружием, и у каждого тедеа на поясе висел стальной контейнер с боевыми патронами. Любая автофея не только вдохновляла творчество, но и помогала пуле лететь в цель или разбивала чужие снаряды. Но большинство тедеа проживали жизнь, выпуская боевые патроны лишь в тире.

Альтен улыбнулся, представив, насколько полон сейчас зал неслышным звоном миниатюрных крыльев. Конечно, Фенней не видел и не слышал ни одной чужой феи – такое случалось очень редко, разве что в момент обретения ее художником. Даже сами феи не могли видеть других, если они или художник не касались чужого армарта; но трогать оружие без разрешения было верхом невежливости.

Сейчас так поступили только семеро тедеа – жюри за столом в дальнем конце зала, на фоне широкого темного табло. Их армарты цепочкой лежали перед хозяевами, и любой участник понимал, что его работу будут обсуждать как судьи, так и автофеи.

Альтен покачал головой и отогнал раздумья: приближалось начало финала. Он до сих пор не верил, что сумел пройти все остальные этапы. В прошлом году не вышло, в этом получилось иначе. Наверное не зря он целый год тщательно работал над своей манерой стрельбы, требуя, чтобы Милл и Линн указывали на малейший промах.

Фенней негромко фыркнул. Да уж, он их замучил. Однажды милая и оптимистичная Линн не выдержала и раскритиковала очередную картину так, что Милл поперхнулась и предложила быть помягче.

Художник подался вперед, разглядывая товарищей по финалу, мысленно примеряя их на портреты.

Эрвин Фансет, тяжелое ружье. Уверенные широкие мазки, прекрасно подходившие самому тедеа – крупному, полному, широкоплечему, с лицом оттенка спелых яблок. Сейчас он что-то рассказывал соседу, через мгновение оба рассмеялись. Анекдот, наверное, до них Фансет был большим охотником.

Лария Интальи, автомат. Удивительно быстрая и лёгкая манера творить; Фенней не понимал, как ей это удается и иногда по-белому завидовал. Она не открывала глаз, полностью сосредоточившись на образах внутри и лишь изредка поглаживая приклад лежавшего на коленях армарта – такого же изящного, как и сама Лария. Черный металл резко выделялся на фоне светлого платья, притягивал внимание.

Дорион Керр, пистолет. Самый серьезный противник – сдержанный, внимательный, заслуженный, с десятками наград. Хотя последние лет восемь он редко выступал, а когда являл что-то новое – то в технике безупречной, фотографической реалистичности. Сама поза Керра казалась сошедшей с полотна: он сутулился, касаясь пола темным стволом пистолета и взвешивая на свободной ладони стальной медальон с зеркальной поверхностью.

Широкая площадка внизу была пуста. Никаких мольбертов и подрамников, никаких материалов, лишь отметка в центре: правила ежегодного конкурса требовали создать образ в воздухе. Сохраненная на холсте или дереве картина могла впечатлять все больше по мере того, как зритель вглядывался в нее – но сейчас нужно было сотворить образ, способный захватить и поразить моментально.

Фенней постарался задавить неуверенность, всколыхнувшуюся волной в душе. Удастся ли передать задуманный образ? Показать, что именно ему представлялось?

Он поглядел на Линн; автофея, ощутив неуверенность художника, тепло улыбнулась ему, и коснулась запястья. Альтен улыбнулся в ответ, чувствуя, как нервозность постепенно растворяется.

– Смотри, – вскинула руку Милл. – Первый!

Альтен вздрогнул и наклонился вперед, осознав, что пропустил объявление о начале. Эрвин Фансет как раз выходил в центр арены. Обычная расслабленная улыбка на лице, армарт на плече, неспешная походка – казалось, он идет к обеденному столу.

Но на отведенном месте Фансет сбросил тяжелое ружье с плеча и замер, удерживая армарт в руках. Сдвинул брови, закрыв глаза, улыбка с лица пропала.

В зале повисло напряженное молчание: все тедеа знали ощущение, когда в уме формируется и складывается образ. И знали, как важно не сбить это чувство, не нарушить момент сосредоточения. Как важно не помешать слиянию художника и его феи, мгновению вдохновения.

Секунда.

Другая.

Фансет плавным движением припал на одно колено, вскидывая ружье к плечу. Оглушительный выстрел эхом раскатился по всему залу, взвился и опал вырвавшийся из ствола снежный вихрь – и в воздухе сверкнула картина.

Горы. Могучие, величественные горы, уходящие ввысь тяжелые громады, увенчанные белоснежными шапками. От них исходили спокойствие и сила, безграничная уверенность, смешанная с мудрой усмешкой – что им до людей, чья жизнь пролетает в мгновение ока?

По залу прокатилась волна шепотов, тедеа делились впечатлениями друг с другом и феями. Фансет улыбнулся в пустоту: видно, его собственная фея отпустила шуточку. Альтен глянул в сторону судей: те совещались.

– Я бы хотела тут побывать, – сказала Линн. – Сколько снега!

– Простудишься, – невозмутимо заметила Милл.

– Феи не могут простудиться! – возмутилась Линн.

– С тебя станется. А картина действительно хорошая.

– Тише, – шепнул Альтен. – Смотрите, Лария выходит.

Действительно – картина Фансета растаяла, сам художник покинул площадку и другая финалистка заняла его место. Альтен невольно залюбовался гибкой фигурой с гладким автоматом в руках; художница сама была достойна портрета.

Интальи сощурилась, задумалась – и через мгновение автомат загрохотал, складывая картину из десятков быстрых мазков. Каждый из вроде бы небрежных выстрелов ложился в точности на нужное место в воздухе, становился идеально подходящим фрагментом мозаики.

Автомат замолк. Последняя пуля вспыхнула золотистой рамкой вокруг картины – бескрайний луг, диковинной формы белоснежные облака, ярко-голубое бездонное небо. Сочная трава будто шевелилась в такт движению воздуха, шепот ветра словно разносился по всей Арене. От картины веяло умиротворением и тихой, спокойной радостью.

По залу снова прокатилась волна шепота. Интальи опустила автомат, повернула голову, слушая свою фею; судя по блеску в глазах, та одобрила картину.

– Ве-етер, – мечтательно протянула Линн. – Красиво. Но я думала, она что-то не такое спокойное сотворит.

– Каждый творит то, что в душе, а не что от него хотят, – возразила Милл. – О!

Как и всегда, она заметила главное прежде, чем Линн или сам Альтен. На табло позади судейского стола чуть раньше вспыхнули имена Фансета и Интальи; теперь же там горело третье имя.

«Альтен Фенней».

Художник сглотнул, поднялся с места, двинулся по ступеням к площадке. Он мысленно похвалил себя за то, что догадался сесть повыше: так было дольше идти, и хватало времени справиться со вновь разыгравшейся нервозностью.

По гладкому камню площадки Альтен шел как по льду – осторожно, медленно. Дошел до отметки, повернулся к стене, закрыл глаза. Вслепую вытянул из кобур пистолеты.

Он знал, что сейчас Милл и Линн трепещут крыльями у стволов. Он чувствовал, как вдохновение и ободряющая поддержка фей льется к нему, звенит в душе.

Автофеи – просто помощницы, воплощенное вдохновение или часть силы? Никто из тедеа не смог бы этого объяснить. Они просто были. Они всегда были рядом, и этого хватало, чтобы творить в любой момент.

Образ вспыхнул перед глазами Феннея, засиял красками и налился живой силой. Тедеа дал себе погрузиться в него, уйти с головой, ощутить запах воды и тепло солнечных лучей на коже.

И вскинул пистолеты, раскрыл глаза, нажимая на спуск. Они грянули одновременно – по два выстрела из каждого, распустились и опали нежные лепестки призрачных цветов.

Перед Альтеном заплескалось море. Бесконечное, освещенное солнцем и прорезанное дугами островов, сине-зеленый простор, ласкавший слух тихим плеском воды. Где-то из воды выглядывал дельфин – или это просто странная волна? Скользила тень в глубине – или это просто игра света?

Те самые необычные оттенки, которые Милл заметила утром, теперь сыграли по-настоящему – придавая океану налет тайны, окрашивая его загадкой, примешивая иронию безбрежной стихии. Блики на озере и ручье изменились, став отблесками в море, вплелись в узор света и теней.

Зал зашептался; Фенней опустил армарты, медленно выдохнул. Вышло. Кажется, вышло.

– Альт, ты молодец! – Линн описала вокруг него серебристый круг; синие глаза сияли радостью.

– Точно! – Милл зависла у картины, поправляя очки. – Но в следующий раз не медли так, я уж думала, ты решил поспать.

– А ты бы меня мигом разбудила, да? – развеселился художник. Нервозность тут же куда-то делась.

– Да! – подтвердили феи в один голос.

В ореоле голосов в зале Альтен вернулся на место, зная, что морской пейзаж распадается за спиной – но храня его в памяти. Линн, опустившись на его колено, щебетала похвалу, но Фенней тут же отвлекся – на площадку вышел последний финалист.

Дорион Керр замер, направив армарт в пол, не двигаясь с места, не закрывая глаз, глядя перед собой. Альтену показалось, что художник сейчас отрешился от всего, включая голос своей феи – если это возможно. Шевелились только пальцы, поглаживающие медальон.

Мгновение. Другое.

Армарт взлетел вверх, грянув выстрелом; пуля взорвалась слепящей вспышкой.

Перед Керром повисла картина, сотканная из ярких огненных оттенков – лес, охваченный пламенеющей осенью. Золото и багрянец листьев, особенно ярко выделялись на фоне темной коры и увядающей травы, предгрозовое темное небо рассекали отдельные солнечные лучи. Казалось, этот лес застыл недвижимо, пойманный в момент совершенного безветрия и ожидания.

«Тишина, – подумал Альтен. – Напряженная тишина».

Похоже, другие разделяли его мнение: комментарии звучали куда тише. Сам Керр стоял неподвижно, даже не повернув голову – что бы его фея ни сказала.

Альтен вгляделся в пламенные краски. Кажется, он что-то уловил – что-то необычное, скрытое… Неясно, что. Непонятно.

Ему казалось, что через секунду он все поймет, поймает странное чувство – но тут Милл дернула его за прядь.

– Альт! Финалистов вызывают на площадку, ты не слышишь?

Фенней снова вздрогнул и поспешно поднялся.

Через минуту все четверо стояли на площадке, не сводя глаз с судей. Семь тедеа негромко совещались, потом один за другим кивнули. С места встала Халлия Леннел, старшая из жюри; длинноствольный вороненый пистолет удивительно ей подходил.

Интересно, а бывает ли вообще тедеа, которому его оружие не подходит?

– Настало время объявить результаты, – произнесла Леннел, и Альтен вздрогнул, обратившись в слух. – Лария Интальи – шестьдесят шесть. Дорион Керр – шестьдесят восемь. Эрвин Фансет – шестьдесят четыре. Альтен Фенней – шестьдесят девять.

Сперва Альтен даже не понял. Он снова оглядел соперников, отмечая в уме различия в цифрах, вспоминая их картины и прикидывая причины для каждой оценки.

А потом внезапно, резко, осознал.

«Альтен Фенней – шестьдесят девять».

Высший результат из финалистов.

Победа!

Зал зашумел. Тедеа делились впечатлениями, оживленно обсуждали картины и решение жюри друг с другом и невидимыми феями. Милл и Линн просто сияли изнутри, кружились вокруг Феннея.

К ошеломленному художнику повернулись и соперники.

– Молодец! – улыбнулся Фансет, пожимая ему руку. Интальи порывисто обняла Феннея.

– Поздравляю, – по обыкновению сухо сказал Керр, стиснув ладонь Альтена.

Альтен кивал, не в силах уложить в уме случившееся, и мог только растерянно, счастливо улыбаться.

Но где-то на краю разума копошилась странная мысль. Ощущение чего-то неправильного. Неверного.

Продолжение - через час...

Пока не признали негодным, да не пустили в расход. Сюда, доживать свой век, как ненужный старый велосипед.

Недовольно крякнув, задёрнул шторы. Ненавистные гигантские трубы с ненавистным идущим из них белым дымом скрылись. Подошёл к чайнику, ткнул. Пока тыкал – заметил, как со скрипом открылась створка шкафчика под раковиной. Со стуком закрыл её – она опять. Закрыл – опять, закрыл – опять…

«Блеск!»

Плюнул на эту дрянную дверцу. Под раковиной – мусор. Ведро уже переполнено. Не бог весть что: картонные коробочки из-под лекарств, старые газеты, ворох спичек и пара коробков. Но надо выносить. На улицу. А там – это солнце, эти пташки, эти соседи с их мерзкими фальшивыми улыбочками и оптимизмом, чтоб их!..

«Вот, чем теперь ветераны ОП должны заниматься… – зло проворчал про себя Карл Иванович, наклоняясь к мусору. – Отходы перерабатывать, здрасьте всем по утрам говорить… Тьфу!»

Завязал мешок, накинул серый халат, доковылял до входной двери, распахнул её. Поначалу – зажмурился. Необычно ярко, оранжево даже как-то было на улице. Глаза привыкли – понял, всё то же: зелёные лужайки, пара деревьев, щебечущие птички… Грёбанная идиллия!

«Поезжай туда, – твердил при увольнении шеф. – Там спокойно, нервишики восстановишь. Да и потом: ты ж с беллитом всю жизнь работал! Вот теперь будешь заслуженно пользоваться плодами своих трудов…»

Пришаркивая, отчасти специально, пошёл к баку. Обычно в такое время людей на улице много было. Выходные, тепло, солнце – чего ещё всяким обалдуям надо. Правда, Карла Ивановича они все избегали, побаивались. Гадили так, по мелкому: то почту стырят, то бак подальше отставят, то на газон заедут…

«А не-е-ет, – со злорадной ухмылкой отметил он. – Во-о-он, стоит, голубушка. Ишь, смотрит. Ну смотри, смотри…»

Дошёл до бака, с грохотом распахнул крышку. Охнув, взвалил на плечо мешок, потом – в бак. Тьфу ты, от стыдоба! Отходники за собой выбросить, и то испытание…

Старик давно уже мало внимания уделял тому, что его окружало, но кое-какие старые привычки ещё остались. Так что изменившееся чирикание всё-таки его привлекло. Поднял голову – и правда. Пичужки, обычно до отвращения милые, теперь носились над головой, словно пытаясь друг друга достать. И пикируют, пикируют, клюют, крыльями бьют… Ни дать ни взять, дракончики сражаются!..

«Так… – нахмурился Карл Иванович. – Чегой-то они?»

Пристальный взгляд никуда не делся – да, стоит ещё, соседка. Стерва! И вон, напряглась как, вытянулась, кулачишки сжала!..

– Чё пялишься?

Не ответила: больше напряглась, зенки вылупила, чего-то не то прорычала, не то прогудела…

«Так-так…»

Да и в самом-то деле, тихо вокруг. Ни тебе разговоров, ни тебе машин. Вон, пичужки – и те уже затихли. Чего ж это такое?..

Звон разбитого стекла – стерва пропала. В собственный дом вломилась, хотя вон она, открытая дверь. Будто что-то ей ум весь отшибло, ей-богу…

«Так-так-так…»

Карл Иванович наконец посмотрел наверх – и удивлённо ахнул. Ему не показалось – в самом деле, оранжево вокруг. А всё потому, что дым из труб валит не белый, как должен. А как раз ярко-оранжевый.

«Не может быть.»

Кто-то вскрикнул в конце улицы – девчонка прыгнула на грудь какому-то мужику, как кошка вцепилась ему в лицо. В доме напротив надрывно вскрикнуло пианино, зазвенел какой-то сервиз. Ещё, чуть ниже по улице, какой-то мужик и пёс вцепились друг в друга и закатались по асфальту…

– Не может, мать его, того быть!

Карл Иванович задержал дыхание, бросил незакрытую крышку бака и бросился назад. Мимо него что-то просвистело – тарелка, похоже. Видимо, та стерва из дома напротив уже разделалась со своим сожителем. От недавней тишины не осталось и следа: какие-то крики, стоны, шум-гам…

Карл Иванович захлопнул дверь прямо перед носом у соседки. Та взвыла не по-человечески, заскребла дорогущим маникюром о дверь. Карл Иванович закрыл защёлку. Даст ему пару секунд, сколько нужно…

«Ыть его во все дыры, – он распахнул дверцы тумбочки при входе. – Да неужели ж!..»

Под вой соседки вывалил из тумбочки всё – зимние сапоги, ложечку для обуви, какой-то аэрозоль… Добрался – вот он, противогаз! Уверенными, привычными движениями натянул его себе на голову – и наконец вздохнул.

– Да ну, мать его растак, – глухо ругнулся он сквозь маску. – Ну ёперный кордебалет, ну неужели случилось!

Карл Иванович заковылял вглубь дома, к кладовой. Вой соседки у двери стих – но Карл Иванович не обманывался. Теперь она, да и все его соседи – под властью беллита. Пока он не выветрится, будут бросаться на всё, что движется. С одной целью: убить, разорвать, уничтожить. И так – без конца и края. Сначала передерутся все в городке, потом выжившие ринутся наружу…

Карл Иванович сорвал небольшую картинку с какой-то лабудой на ней – обнажилась пыльная панель с цифрами.

«Как же там было-то?.. Восемь, пять… Нет, не то!»

Взвизгнули шины – всё крыльцо рассыпалось тучей опилок. Соседка, рыча, распахнула водительскую дверь и вывалилась наружу. Налитые кровью безумные глаза уставились на Карла Ивановича…

«Вспомнил!»

Карл Иванович ввёл код. С каждым движением он контролировал себя всё лучше. Когда он закончил, руки уже совсем не дрожали. Щёлкнуло – открылась потайная дверца. За ней – лестница вниз, в подвал.

Соседка с криком бросилась на Карла Ивановича – и промахнулась, буквально на пару сантиметров, сбив покрывшиеся паутиной палки для скандинавской ходьбы. Карл Иванович, забыв обо всех артритах, заторопился вниз, чуть не перескакивая через две ступеньки.

– Да не может быть!.. – всё бормотал он, уже включив свет. – Не может!..

Люминесцентные лампы вспыхнули одна за другой, озарив его главное сокровище. Ряды стальных полок, полностью забитые. Дробовики, АК-шечки, пистолеты, пулемёт, пара Кольтов…

Стерва с визгом скатилась по лестнице – и увидела свою добычу. Размахивая руками, она бросилась к Карлу Ивановичу…

Грохнул выстрел – мерзавка рухнула на пол. Карл передёрнул помпу, звякнули гильзы. Карл широко, довольно улыбнулся.

– Как же я этого ждал!

***

Вчера, в 16:43, произошло ЧП на энергетической беллитиевой станции. Предположительно, причиной аварии стал человеческий фактор. В камеры сжигания стал поступать неочищенный беллит, который затем распространился в атмосферу. В зоне поражения оказался близлежащий городок. Благодаря своевременной информации от метеорологической службы и точным действиям Минобороны, дальнейшее распространение удалось предотвратить.

Население городка составляло 1147 человек, из них 38 детей. Выживших нет. Осмотр обнаруженных трупов показало высокий уровень беллитовой интоксикации: пожелтение кожи, покраснение белка глаза, вздутие вен. Очевидно, имели место и эпизоды агрессии, о чём свидетельствует нанесённый имуществу в городке урон.

Сразу по получении информации о ЧП вокруг городка был выставлен кордон. Тем не менее, ни один инфицированный кордона не достиг. Спустя час ожидания, все подразделения получили приказ продвигаться к городку.

В ходе продвижения и дальнейшей зачистки города ни одного инфицированного обнаружено не было. Предположительно, это стало следствием самоотверженных действий Филиппова К. И., отставного бойца особого подразделения «Гамма». Его тело обнаружено в центре городка, в окружении 139 трупов инфицированных. При Филиппове К. И. обнаружено два пистолета с опустошёнными магазинами, автомат образца АЕК-971, обрез собственного изготовления и граната. Видимых следов заражения не обнаружено, причина смерти не установлена.

Вторая пуля обратилась в беззвучную волну силы, что отшвырнула противника назад, выбила оружие и впечатала в корявые кирпичи, удерживая на месте. Заклятие бы продержалось недолго, но в револьвере оставалось еще четыре патрона, а на поясе у Келана висел второй.

Флинн пинком отшвырнул тесак, проверил тяжелый браслет на левом запястье – к счастью, пружина не пострадала. Затем, подчеркнуто держа револьвер на виду, он повернулся к мечнику-самоучке.

– Гнилой пар… – выдохнул тот, тяжело дыша; сил у него почти что и не оставалось.

– Вот точно, – согласился Келан, отряхивая свободной рукой брюки и длинный плащ. Снова покачал револьвером и спросил: – Итак, где Дикий Туз?

Если хочешь не бояться тумана – ходи выше него. Днем это было несложно: туман обычно опадал, стелясь у самой земли и покрывая лишь ступни. Ночью же он вздымался вверх, поглощая улицы и дома. Но мистарионская пелена никогда не поднималась выше определенного уровня, так что город оброс башнями, перекинутыми между ними мостами и домами на перекрестках. Из самых высоких точек можно было любоваться на непроглядно-молочное море, из самых низких – смотреть, как туман лижет тебе ноги.

Сейчас Келан быстро шагал по одному из нижних мостов. Сталь глухо гудела под ногами; скрытый пеленой металл не терял своей надежности. Внизу тяжело рокотал мотор; по звуку – явно полицейский броневик. Внутри машины, чья внешняя броня еще и была прошита серебряными нитями, любой оказывался в безопасности – что служители закона, что нарушители. Бывало, что полиция и прибирала к себе бродяг на какое-то время: все лучше, чем стать добычей тумана.

Неважно, как раз на броневиках Флинн не ездил. Его ремесло требовало скорости и личного контакта. Потому и полицейскую броню с железом и серебром он тоже не носил, предпочитая свободу движений. От тумана приходилось беречься драгоценным флаконом в надежном кармане.

Задумавшись, он в который раз невесело усмехнулся иронии: полицейский департамент Мистариона отменно оснащен, там много честных и умелых людей, его уважают во всем городе. Но все равно не редкость, что преступники – маги, аугменты или просто очень опасные люди – оказываются не по зубам простым полицейским. В этом случае на сцену выходят лицензированные охотники – венаторы.

Такие, как Келан.

Плата за их работу высока – как и смертность на этой работе. Венаторов уважают – но и требуют от них немало. Потому и существует Академия, где их готовят, потому и выдаются лицензии лишь после суровых испытаний. Но в результате на улицы выходят те, кто способны сесть на хвост даже самому хитроумному бандиту или ренегату из числа правительственных магов.

Такому, как Дикий Туз.

Келан не знал всей его биографии. Туз, до того, как отринуть имя, работал в Департаменте Развлечений, занимал высокую должность, стал мастером-заклинателем карт – а потом, похоже, сошел с ума. Уже лет десять как он ходил туманами, устраивал дерзкие налеты, избавлялся от сообщников как от бросовой сдачи, но каким-то чудом ухитрялся навербовать новых. И, видно, только и хотел, что творить хаос ради удовольствия.

Но какая разница? Выяснение всех деталей можно было отложить на потом. Главное – добыть самого Туза; в прошлом году Флинн уже сел ему на хвост, подобрался близко, но ренегат умело подставил под заклятия и пули свою банду и словно растворился в воздухе.

Теперь же всплыл снова, и Келан ухватился за первый слух о его появлении.

Последовала неделя напряженной работы, несколько допросов. Финалом стала схватка с обладателем тесака. Мелкая сошка сам по себе – но его Туз завербовал совсем недавно, и информация оказалась совсем свежей.

Мечник-неумеха знал немного, однако Флинн выяснил главное: Туз будет на межрайонном вокзале Хобарт. Точно будет. Можно было поднять еще венаторов, можно было идти к полиции. А можно было не рисковать и получить точные сведения, ценой всего лишь совсем отощавшего кошелька.

Очередной поворот привел Келана на узкую улицу; не сбавляя шага, венатор направился к приземистой башенке. Длинный плащ и пара револьверов на поясе резко выделяли его среди местных, но они же и отпугивали их.

Туман дергался над подошвами сапог, словно приглушая звуки. Или тут просто всегда царила тишина? Флинн не знал. Он сюда не за музыкой приходил.

Из короба у двери выходила металлическая цепочка; Келан дернул за нее, вызвав внутри свист пара. Через минуту послышались шаги, лязгнуло железо. Кто-то поглядел в глазок, потом дверь отворилась.

Привратник занимал почти весь дверной проем; с изрубленного шрамами лица холодно смотрели серые глаза, из-за спины виднелась рукоять меча. Вроде бы невозможно его выхватить в узкой прихожей, вроде не повернуться – но Келан прекрасно знал, насколько ураганно быстр и ловок бывает этот человек. Причем еще не прибегая к магии.

– Флинн, – проронил он.

– Родрик, – кивнул венатор. – Окуляр принимает?

– Да, – подтвердил великан. Келан с облегчением вздохнул: еще не хватало иметь дела с капризами старика.

Родрик прошел внутрь первым, по пути нажав на кнопку у входа в приемную. Сесть тут было некуда: единственное кресло у маленького круглого стола принадлежало хозяину, деревянный стул у стены – охраннику. А из другой мебели здесь были лишь тяжелый шкаф в углу и маленький столик для охраны же.

Келан прислонился к косяку, надеясь, что Окуляр медлить не станет. Торопить было бессмысленно: для назойливых клиентов старик и держал при себе Родрика.

Свои шансы против него Келан оценивал здраво. Чары меча брали силу у владельца; поэтому бандит с тесаком, будучи самоучкой, так быстро устал. Но Родрик был мастером, и его измотала бы разве что необходимость разрубить целую башню. А на такой дистанции клинок опаснее пуль.

Ему повезло. Всего через полдюжины минут в соседней комнате раздались шипение пара, лязг металла, и Окуляр прошел через разделяющие залы занавеси.

Келан даже не знал, как старый маг выглядит по-настоящему; вернее, как он выглядел до того, как подвергся предельной аугментации. Медный шлем полностью скрывал голову, огромные линзы занимали половину лица, голос искажался респиратором, от которого шел шланг к баллону за спиной. Металлические пластины покрывали тело, скрывая замененные протезами конечности; каждый шаг Окуляра отзывался свистом пара и шипением пневматических систем.

– Доб-бро пожаловать, вен-натор, – прохрипел Окуляр. Как и всегда, многие звонкие звуки в его речи отзывались странным эхом, создавая ощущение двойного голоса. – Кого сегод-дня тебе над-до н-найти?

– Дикий Туз, – без обиняков заявил Флинн. – Я знаю, что он будет на вокзале Хобарт. Нужно «когда» и «зачем».

– О-о, – над маской взвилось облачко пара, разнесенное дребезжащим смехом. – Доб-брая доб-быча.  Хочешь н-наконец его д-достать?

Келан промолчал. Окуляр ему не нравился, и венатор был уверен, что преступникам старик тоже помогает. Но равных ему в этой части Мистариона просто не было.

Поэтому Флинн просто выложил на стол несколько купюр и поднял на вид еще парочку. Окуляр довольно кивнул и заковылял в угол.

Через пару минут на столе появился полупрозрачный шар в латунной оправе. Металлические руки Окуляра с удивительной ловкостью коснулись его, повертели; маг наклонился к полированной поверхности, едва ли не касаясь ее линзами.

Келан и Родрик отступили на пару шагов, не сговариваясь. Маги шаров терпеть не могли, когда работе кто-то мешал, и последнее, чего венатору сейчас хотелось – так это раздражать Окуляра.

Чары шара могли бы считаться самыми могучими – и далеко достают, и берут мало сил, и не тратят предмет. Только осваивать шар приходилось очень долго, применение требовало предельной сосредоточенности, и он позволял лишь видеть и понимать, никак не воздействовать. Не говоря уже о том, что всегда нужен был как можно более точный вопрос, и только истинные мастера могли работать с размытыми данными и уверенно прозревать.

Окуляр был из таких.

Видящий замер, лишь металлические пальцы мелко задрожали, то останавливаясь, то снова приходя в движение, следуя беззвучной мелодии. Облачка пара с шипением взвились по обе стороны респиратора, внутри шара заметались сполохи света, отражаясь в линзах бешеным калейдоскопом. Покрытые металлом плечи Окуляра приподнялись, он склонил голову набок, потом медленно покачал ей.

– Теперь я вижу, – негромко произнес маг. – С-семь час-сов…

Почему-то, когда Окуляр смотрел, у него резко менялся голос. Уходило дребезжание на звонких, проявлялось шипение.

– С-семь час-сов шес-стнадцать минут, венатор. Карты обратятс-ся пеплом, пепел пойдет ветром, людей пос-стигнет удуш-шье. С-спеш-ши… вс-се…

Келан застыл. Он мысленно прокрутил в уме облик вокзала, поднял взгляд на циферблат, выругался и рванулся к выходу.

Тяжелая рука мгновенно сжала плечо венатора. Родрик, намекающе поглядел ему в глаза сверху вниз, и Флинн схватился за кошелек.

Как только еще две купюры перекочевали в пальцы мечника, его рука разжалась, и венатор наконец бросился наружу.

Хобарт, один из крупнейших межрайонных вокзалов, находился ближе к нижним уровням. Ночью окрестности сплошь затапливало туманом, и к вокзалу вели десятки бронированных тоннелей. Но бежать по ним не было времени.

Келан на ходу выдернул из кармана темную бутылочку, осушил ее залпом. Поморщился: вкус у туманного эликсира был премерзким. Однако теперь на несколько часов ему не страшен дурманящий ветер, если и попадется. А текущие его не заметят.

Жаль, конечно, что эликсир – штука дорогая. За новую бутылочку придется отдать немалые деньги. Ну хотя бы один флакон в месяц лицензированным венаторам выделяют бесплатно.

Ступени и мостки ложились под ноги, дыхание не сбивалось: Келан слишком долго бегал по Мистариону, и уже выработал идеальный темп движения. Дорогу он знал, так что хватало времени подумать.

Карты и пепел, пепел и ветер… Точно. Один из любимых трюков Дикого Туза – карточные бомбы. А Хобарт, как и все нижние здания, изолирован, там своя система вентиляции. Взрыв? Испарения? Точно что-то должно разойтись по самому вокзалу, в это время суток там полно людей…

А, гнилой пар!

Флинн едва успел сгруппироваться, уйти в перекат, прокатиться по бетону. Ушиб плечо, но зато не влетел прямо в двух текущих. Гибкие силуэты, составлявшие одно целое с туманом, беззвучно плыли прямо над дорогой, выбрасывая вперед жалящие языки сгущенной силы.

Эликсир защищал от их чутья. Но ни одна тварь не сможет не заметить того, что врезалось прямо в нее. Ну а без надежной брони столкновение грозит иссохшими органами в самом лучшем случае.

«А кто-то еще удивляется, почему венаторам хорошо платят», – мельком подумал Келан.

Перед самим вокзалом все равно пришлось замедлиться: антитуманный тамбур с наскоку не преодолеть. Но, к счастью, там всегда пост охраны!

Келан сверкнул жетоном, быстро объяснил ситуацию.

– Ржавь паровая! – старший поста кинулся к переговорнику. – Щас тревогу объявим!

– Я должен искать и сам, – бросил Келан. – К кому?..

Второй охранник быстро огляделся.

– Вон! К ней!

Флинн рванулся в указанном направлении, мигом выделив нужную фигуру.

Как и всегда вечерами, Хобарт был полон людей. Леди и джентльмены, за которыми катились самоходные тележки багажа, рабочие и обслуга поездов, топающие за огромными окнами бронеходы. Большие часы, нависавшие над просторным залом, бесстрастно отмеряли время: без пяти семь.

Келан отпихнул в сторону пару рабочих, толстого господина в пальто. Тот гневно рявкнул что-то на тему манер, венатор пропустил мимо ушей. Ему нужен был лишь один конкретный человек.

Вот. Крепкая женщина в полицейской броне, скрывающей лицо туманной маске и шлеме. На плече знак отличия, на груди – четкая табличка «Срж. М. Ровен».

– Сержант! – заорал Келан. – Здесь поблизости бомба! Где-то в воздуховоде!

Даже сквозь линзы маски он разглядел, как расширились глаза женщины. Та явно не собиралась просто так верить на слово, и Флинн поспешно выдернул из кармана жетон венатора. Охотники розыгрыши не устраивали.

– Дикий Туз, если слышали. Он собирается взорвать здесь бомбу, ударить по пассажирам вокзала.

Сержант Ровен, помедлив секунду, решительно кивнула.

– Где?

– Не знаю, – честно признал Келан. – Должно быть что-то удушающее, способное распространиться по всей станции.

– Охладитель! – выдохнула сержант. – Есть одно место, где его трубы проходят рядом с вентиляцией.

– Ведите!

Они бросились сквозь толпу, расталкивая пассажиров. Вслед неслись возмущенные возгласы, но Флинн, как и раньше, не обращал внимания; краем глаза он заметил, как в зале объявляются люди в серой форме охраны: тревога поднялась.

Сержант свернула, кинувшись к неприметной двери, распахнула ее, сапоги загрохотали по металлическим ступеням.

– Технические коридоры, – на бегу пояснила она сквозь маску. – Сейчас выйдем!

Келан не ответил, сберегая дыхание.

Вдвоем они взбежали по лестнице, налетели на дверь; Ровен дернула ручку – заперто. Келан схватился за револьвер, но сержант бросила:

– Поберегите пули.

Она уперлась сапогом в стену рядом, налегла плечом, всем весом нажала на ручку – и дверь с жалобным скрипом поддалась, выдавленная усилием.

– Однако, – восхитился Келан. – Аугмент?

– Дочь рабочего! – прорычала Ровен. – Быстрее, здесь недалеко.

Пара минут отчаянного бега привели их в слабо освещенный зал. Потолок терялся в переплетении труб, по стенам протянулись металлические лесенки и узкие мостки с решетчатыми перилами; такие же рассекали пространство под трубами и между ними. Ровен легко взбежала по ступеням, быстро огляделась. Келан, догнав ее, тоже завертел головой, ткнул пальцем:

– Вот там!

С первого взгляда установленный между трубами контейнер можно было принять за часть оборудования. Но Флинн уже повидал такие: ровную поверхность испещряли узкие щели, из которых слегка высовывались плотные бумажные прямоугольники, слегка подрагивавшие от вложенной силы.

– Карточная бомба, - торопливо сказал он. – Множество карт, в масть и руку друг к другу. Мгновенно выплеснут энергию, и еще закрутят вокруг себя все, что затронет взрыв.

– Испарив охладитель, закачав в вентиляцию, – кивнула Ровен. – Это и впрямь так опасно?

– Понятия не имею, – честно сказал Келан. В химии он абсолютно не разбирался, но рисковать не желал.

Сержант кивнула.

– Как обезвредить?

– Разделить карты, вытаскивать с двойки. Главное – не голой рукой, лучше вообще инструментом.

– Я разберусь, – заявила Ровен. – Прикрывайте, венатор.

Прежде чем Келан успел ответить, она перемахнула через перила, и уверенно двинулась по трубам, стараясь удержать равновесие, невзирая на броню. Флинн на миг прикрыл глаза: оставалось надеяться, что сержант понимает, что делает.

Итак, он был прав. Карточная бомба… но карточные чары не длятся долго. Туз должен, обязан быть где-то поблизости, чтобы запустить процесс или обновлять подпитку энергией!

Келан крутнулся на месте, чувствуя, как все вокруг словно замедляется. Он полностью доверился инстинктам стрелка; нет времени соображать, с какой стороны проще всего метнуть карту для активации, придется рассчитывать на чутье.

Нужна самая выгодная точка, Туз, ржавь серебряная, сам же умелец каких мало! Другую он не выберет! Но при этом – еще и та, которая хуже всего просматривается снизу. Как бы он сам стрелял-то? Да, вот если сделать пару шагов отсюда…

Он заметил худощавый силуэт наверху как раз в тот миг, когда воздух разрезала летящая карта.

Револьвер словно сам прыгнул в руку, пуля взорвалась сплошными вихрями ветра, охватившими половину зала. Человека заклинание в лучшем случае бы слегка оттолкнуло, но его хватило, чтобы снести карту в сторону – и та рассыпалась в воздухе бессильными искрами, даже не коснувшимися бомбы.

Ровен поскользнулась при выстреле, рухнула на колено, вцепилась перчатками в трубу. Наверху застучали шаги, и Флинн увидел, как картежник ныряет в дверь.

– Куда ведет тоннель наверху?! – заорал Келан.

– К поездам! – крикнула Ровен. – За ним, венатор, я тут справлюсь!

Она решительно дернулась вперед, потянувшись к бомбе. Келан кинулся к лестнице, молнией взлетел наверх. Через пару секунд он уже несся по тоннелю, отчаянно надеясь, что позади сейчас не грянет взрыв.

Но нет. То ли сержант не спешит, то ли она все верно делает.

Казалось бы, Туз имел совсем небольшую фору, но в коридоре его Келан не застал. Мимоходом он заметил обрывки карты; ну конечно, ренегат пошел то ли валетом, то ли вообще королем на скорость.

К счастью, дверь наружу он закрыть не позаботился. Флинн выскочил на галерею, двинулся ребрами о перила, зашипел от боли.

Тоннель выводил за пределы здания, нависал над  утопавшим в тумане мостом. Под ним грохотали составы, воздух прорезали резкие свистки. Мимо равнодушно протопал рабочий бронеход, выпуская струи пара.

Как раз сейчас начинали движение два поезда, уходившие в разные стороны. Не различить деталей, но один, судя по всему, пассажирский, второй – товарный. На вокзале Туз не останется, сейчас его будут искать повсюду. Попробует компенсировать провал бомбой? Резня в поезде?

Венатор бросился по галерее, стараясь к успеть к пассажирскому составу, сбежать на платформу поскорее. Под ногами уже загрохотали ступени…

– Гнилой пар!

В тумане блеснул украшавший вагон герб: стальная башня на фоне ладони.

Келан с проклятием остановился. Полицейский поезд! Полно патрульных, боевых аугментов, да и департаментских магов! Туз туда точно не сунется.

Значит остается лишь товарный. Значит, Туз все же бежит, а не пытается устроить бойню. И есть только один шанс его догнать.

Флинн резко выдохнул и сорвался с места.

Туман стелился вокруг мягкой белой пеленой, клубился по сторонам, но не касался длинного плаща; казалось, венатор бежит так быстро, что вокруг него бьется ветер.

Хотя это и было неверно. Сейчас Келан магию в ход не пускал, пули-то не бесконечные. Пусть он и успел перезарядить револьверы, но патронов оставалось немного.

Позади не звучало взрывов. Значит, Ровен не сделала ни единой ошибки: к этому моменту даже при самой кропотливой работе карты можно извлечь. Отлично, теперь дело только за ним самим.

Бетон моста глухо отдавался под ногами, в тумане внизу был виден силуэт поезда, постепенно набиравшего скорость. Келан отчетливо понял: нет, он не успеет, товарняк уйдет раньше, чем он успеет соскочить на платформу.

Оставался лишь один путь – рискованный и в ясные-то дни, трижды более рискованный в тумане. Но что делать? Еще раз упустить Дикого Туза – этого ему не простят. Сам себе не простит.

Не сбавляя скорости, Келан выдернул из кобур револьверы, ощущая, как в металле оружия отдается биение сердца, неразличимый ритм силы в душе. Он всегда настраивался еще утром, но при каждом прикосновении к рукояти чувствовал биение связи с оружием как впервые.

Грохнул левый револьвер – дыма не показалось, вместо того из дула в мост ударил импульс незримой силы. Келан взмыл в небо, словно снаряд из пушки.

Завитки тумана огладили мага, скользнули по лицу и плащу. Иногда Флинн любовался тем, как щупальца тумана закручиваются и плывут в воздухе – но не сейчас.

Грянул второй револьвер: видимая только Келану нить пронизала туман, устремившись прямо вниз, к крыше поезда.

Спустя долю мгновения венатора рвануло вперед и вниз, словно закрутилась незримая лебедка. Келан сгруппировался, но удар все равно больно отдался во всем теле; он едва не ударился лицом о край крыши, но вовремя соскользнул вниз, оказавшись прямо на площадке последнего вагона.

Он позволил себе лишь мгновение на передышку; бросив правый револьвер в кобуру, Келан выдернул из кармана отмычки. Вскрывать замки быстро и с одной руки он научился уже давно, и искренне благодарил пару приглашенных в Академию старых воров за эту науку.

Замок щелкнул, отмычки вернулись в карман, револьвер – в руку. Келан скользнул в темный вагон, прикрыв глаза, чтобы внезапная темнота их не ослепила. Как и всегда в бою, чувства обострились до предела.

Это его и спасло.

Острые лезвия вспороли тьму полупустого вагона совершенно беззвучно, Келан не увидел их, не услышал, ощутил каким-то немыслимым чувством, возникающим у людей, что постоянно рискуют собой. Казалось, левый револьвер грянул сам собой; вместо пули воздух перед магом расцвел невидимой розой – и лезвия ударились о нее, бессильно отлетели прочь, зазвенев по полу вагона.

Правый револьвер выстрелил почти одновременно, и темноту рассекла ветвистая молния – на мгновение в вагоне стало светло, разряд выхватил фигуру в дальнем конце.

Увы, на реакцию Дикий Туз не жаловался: он сбросил карту даже раньше, чем Келан нажал на спуск, и замерцавший воздух принял на себя молнию, легко рассеял ее.

Не задумываясь, Флинн выстрелил из левого револьвера – но теперь не в ренегата. Дверь в другой вагон на миг вспыхнула и тут же погасла, Келан метнулся в сторону, за крупный ящик, услышав яростный вопль Туза.

Заклятие запечатало дверь. Как и все чары стрелков, оно бы продержалось недолго, но пока что Туз не мог покинуть вагон и не мог пытаться взломать преграду, не повернувшись спиной к Келану.

Ему оставалось лишь одно – покончить с преследователем. Учитывая все трупы на счету Туза, он бы вряд ли стал колебаться.

На пару минут наступила тишина. Келан с шипением помахал рукой – железный браслет под рукавом врезался в тело при падении. Сейчас маг не осмеливался перезаряжать револьверы – Туз мог напасть в любую секунду, и оружие нельзя было выпускать из рук.

Чары магов, выбравших карты, были слабее, чем у мечников и медленнее, чем у стрелков. Но если в револьвер вмещалось не более шести пуль, то в колоду входило больше полусотни карт, и редко какой маг не таскал с собой несколько колод.

Если же маг умел сбрасывать руку, тем самым взвинчивая силу чар – а Туз умел…

«Ненавижу картежников!» – с чувством подумал Келан.

На фоне стука колес шелест карт был практически неслышим, и Флинн снова среагировал больше по наитию, чем опираясь на чувства. Он метнулся в сторону, и долей вздоха позже ящики рядом взорвались множеством щепок.

Келан перекатился по полу; в воздухе вспыхнула хищная пасть джокера. Доворачивать левый револьвер в сторону угрозы не было времени, Флинн нажал на спуск правого – обернувшаяся защитным заклятьем пуля сшибла пасть на лету. Келан мгновенно выстрелил сам, но не успел прицелиться: Туз отпрянул в сторону, и звуковой удар пули лишь сотряс стену.

На пол полетели две карты, моментально занявшиеся жарким пламенем. Крепкое дерево вагона было не так уж склонно загораться, особенно в туманную погоду – но на то и вторая карта, чтобы разжечь первую.

«Он совсем сдурел?!»

Келан рванулся вперед; левый револьвер выплюнул полупрозрачное облако, прибившее пламя к полу и погасившее его. Различил движение в темноте – Туз вскинул руку с тремя картами сразу.

И Келан выпалил из двух стволов одновременно, рассчитав так, чтобы пули оказались в одной точке.

Удвоенная сила заклятия тряхнула вагон так, будто под колеса подвернулась целая гора; сам Келан отлетел в сторону, врезавшись плечом в стену, снова ушибившись браслетом. Он помотал головой, мгновенно поворачиваясь к противнику.

Туз неподвижно лежал у стены; Келан не заметил, когда тот отлетел, но вряд ли картежник смог сдержать дуплет.

Маг осторожно двинулся вперед, держа револьверы наготове. В каждом барабане оставалось по патрону; с близкого расстояния этого хватит. К мечнику он бы не решился так подходить, но карты слабее клинка.

Шаг. Еще один.

Пристрелить бы с этой дистанции… да сказано – «желательно живым». А контролерам Департамента не соврешь, что выхода не было. Сейчас уже нет ни самозащиты, ни угрозы жизни.

Шаг. Еще один…

Что-то блеснуло на полу, и Келан дернулся в сторону – мгновением раньше, чем брошенная на пол карта вспухла ударной волной. Невидимая сила подбросила Флинна в воздух, отшвырнув на стену – и уже в полете Келан увидел, что к ней прилеплено еще несколько карт.

Он едва успел нажать на спуск левого револьвера; воздух расцвел защитой, но даже та не смогла сдержать грохот и пламя вспышки. Жаркая волна снесла мага прочь.

Келан пришел в себя через пару секунд, почувствовав на лице холодный ветер. С трудом приподнялся, понял, что правая рука пуста – револьвер выбило взрывом, он блестел из угла вагона.

Магический взрыв прожег стену, оставив уродливый пролом, в него врывались ветер и щупальца тумана; где-то снаружи проплыл текущий. Келан откатился в сторону, пытаясь встать – и тут же рядом блеснула сталь, лезвие воткнулось в пол у виска мага и рассеялось.

Туз стоял в нескольких метрах, поигрывая полной рукой карт и усмехаясь. Флинн рефлекторно вскинул оружие, но повернуть ствол в сторону врага не успел – тот выронил растворившуюся в воздухе карту, и невидимый кулак вышиб револьвер из пальцев Келана.

Да толку от него бы не было – Флинн понял это через миг. Барабан этого револьвера опустел, единственный патрон остался в правом, улетевшем в угол.

– Ну что, – бросил Туз, – теперь козыри у меня, парень. Ехать нам еще долго. Успеешь поделиться – что обо мне уже успели нарыть в этот раз.

– Все и даже больше, – бросил Келан, опираясь о пол правой рукой. Пальцы левой все еще сжимались и разжимались, словно касаясь невидимого револьвера.

Туз ответил коротким злым смешком.

– Не верю. Не умеешь ты блефовать, потому и на мой блеф купился. Паршивый из тебя игрок, венатор.

– Ага, – кивнул Келан.

И железный браслет под одеждой неслышно щелкнул, выбросив в ожидающие того пальцы маленький однозарядный пистолет.

Глаза Туза расширились, он разжал пальцы, сбрасывая защитную руку – но запоздал буквально на долю мгновения, не среагировал так быстро, как раньше.

Карт всегда больше, чем пуль.

Но пули всегда быстрее карт.

Выстрел из маленького ствола ударил прямо в грудь ренегата, вспыхнув ярким электрическим заревом; молния пронизала выгнувшееся дугой тело Туза, моментально сжигая плоть – не зря Келан сосредотачивался, накапливая силу.

Мертвец с грохотом рухнул на пол, дернулся и затих. Из другой руки с шелестом высыпались оставшиеся карты и ветер тут же разбросал их по полу.

– Ага, – повторил Келан. – Паршивый я игрок. Поэтому я шулер, у меня всегда козырь в рукаве.

Он с трудом встал, вернул пистолет обратно в механизм на запястье. Подобрал револьверы, неспешно перезарядил и поглядел в сторону пролома. Сквозь него и уйти можно, на первой же промежуточной станции, чтобы не поднимать шума. Эликсир еще будет действовать, в тумане никто не заметит. Забрать тело Туза, явиться с докладом…

Вот только вокруг поврежденной стены переполох точно поднимется. Еще в газеты попадет, чего доброго.

«Ржавь серебряная, – тоскливо подумал Флинн. – За вагон же наверняка с меня и взыщут…»

И подытожил вслух:

– Ненавижу карты.