valyndrik

Людмила Петрановская, психолог, педагог.

Одна из самых вредоносных формул в воспитании звучит так: «Если ребенка сразу (не) приучишь, то так будет всегда». Не нужно приучать к рукам. Нужно сразу приучать к аккуратности. Не нужно приучать спать с мамой. Нужно сразу приучать оформлять письменные работы правильно. И т. д., и т. п.

Ну, что за чушь, а? Такой подход подразумевает взгляд на ребенка как на банку с крышкой, куда что засунешь, так оно там и останется. При всей очевидной вроде бы абсурдности этот взгляд обладает прямо-таки магнетическим действием, буквально гипнотизируя взрослых. «Ну как же так? Так и оставить? Но ведь тогда он будет ВСЕГДА (сосать палец, рыдать в магазине игрушек, забывать сделать уроки, играть в компьютер, любить Диму Билана – нужное подчеркнуть)! Нужно же что-то делать!». А-а-а, мы все умрем!

Я обычно говорю: «Слушайте, это вообще интересный ход мысли. Предлагаю не переводить ребенка за руку через дорогу. Надо сразу приучать! А то что же, так и будет ВСЕГДА только с нами ходить?». Замешательство. «Нет, так нельзя, это другое». Чем другое, а? Вот ребенок боится спать один. Ну, мы-то конечно знаем, что скелет под кроватью, которого он боится – нереален, в отличие от машин на дорогах. Но для него-то реален! Гораздо более чем, потому что скелета, такого страшного, он почти прямо видит, и почти прямо слышит, как тот скребет своими костями об пол. А машина – чего ее бояться? Едет и едет. Яркая, красивая.

(Как, интересно, дети объясняют себе, почему от одних опасностей взрослые готовы их оберегать и даже с чрезмерным рвением, а другим спокойно отдает на растерзание, да еще и стыдит, что ты боишься? Какая у них на эту тему версия в голове? Хотелось бы узнать.)

Или вот начальная школа. Ну, зачем в первом классе уделяется столько внимания оформлению? «Чтобы сразу приучить, а то…». ОК, давайте приучим сразу интегралы решать? Почему-то мысль о том, что семилетний ребенок не может решать интегралы, очевидна. А мысль о том, что он НЕ МОЖЕТ просто в силу возрастных особенностей, упомнить все эти алгоритмы: четыре клеточки сюда, а если на последней строке, то не начинаем, а если не поместилось, то вот так. И все это надо делать одновременно с собственно письмом и думаньем!

Такой чудесный возраст – с 7 до 10! Такой творческий, богатый, такой страстный интерес к тому, как устроен мир, такая способность к неожиданным обобщениям, ассоциациям, такая синтетичность восприятия любого предмета! Видеть мир не как набор научных дисциплин, а весь, как живой единый организм, думать о бабочках, о звездах, о составе грязи под ногтями, об ураганах, о викингах, об атомах, о том, почему люди смеются – с интервалом в пять секунд, а то и вовсе одновременно. Не просто думать – ЧУВСТВОВАТЬ про это, пропускать через всего себя. Эти невероятные упорство и самоотдача в занятии тем, что интересно! Часами, с упоением, забыв обо всем, футбол ли это, конструктор, рисование, фантазирование – у кого что! Придумываются игры, рождаются свои Швамбрании и Терабитии, все эти клады, тайны, шифры. Стремительное развитие всех мыслительных функций, как цветок в ускоренной съемке разворачивается из бутона. Растет (должна расти, по крайней мере) уверенность в себе, самостоятельность, способность действовать в неожиданных, меняющихся обстоятельствах. Тяга к приключениям, к новому опыту. Зарождение дружбы, уже не детской, а настоящей, которая может быть на всю жизнь.

Идеальный мир ребенка этого возраста показан в мультиках «Земля до начала времен». Своя компания друзей, свобода, настоящие приключения, но где-то рядом есть мудрые и сильные взрослые, которые, если что, придут на помощь, а вечером уложат спать. И больше от них ничего не нужно.

А теперь подумаем, но что тратятся эти годы.

Четыре клеточки вниз, две строки пропустить. О чем ты думаешь, Петров? Ты опять витаешь в облаках на уроке? ЧЕТЫРЕ клеточки, что тут не понятно? Еще раз, закрепляем. Повторим. Перепиши два раза. Напиши три строчки этого слова. Не шепчитесь. Не разговаривайте. На перемене не бегайте.

Почему у тебя такой бардак в портфеле? Неужели трудно аккуратно заполнить дневник? Хватит играть, нам некогда, пора на английский. Мы не можем позвать в гости Владика, ты не успеешь позаниматься музыкой. Ты не пойдешь гулять, пока не будут сделаны уроки.

ВСЕ поперек задач возраста, ВСЕ вопреки природе ребенка.

Учебники. Тоска смертная. Кто подбирает эти тексты? Кто закладывает эти бесконечные тошнотворные петли повторений пройденного, так что у ребенка создается стойкое впечатление, что отходил четверть и НИЧЕГО нового не узнал? (Исключение – учебники Л. Петерсон. Очень правильно сделаны с учетом возраста, но в школах их не любят – сло-о-жно… Думать надо… Лучше еще разок повторить…)

Нормативы оценок: диктант без одной ошибки, но неаккуратно и с исправлениями. Трояк. Мораль для ребенка: содержание – ничто, форма – все. Главное, чтобы смотрелось, суть не так важно. Еще одна мораль: ошибка фатальна. Заметил и исправил – это тебя не спасет. Потом удивляемся, откуда неврозы и склонность опускать руки при первой же неудаче…

Программа: разделение на предметы, на темы, на блоки. Все раздроблено, один урок закончен, другой начат, одна тема, потом другая, связи никакой. Ребенок приходит в конце первого класса со слезами: «Задача не получается!» Проверяю – все верно, на одной полке 9 книг, на другой 15, ответ 24. Ребенок, уже в голос рыдая: «Ответ не может быть 24, потому что – внимание! – мы еще не выходим за пределы двух десятков! Я неправильно решила, пойду еще думать». Убиться об стену. Час отчаянных усилий на то, чтобы ребенок все-таки сделал вывод, что верить надо себе, своему разуму, а не непонятным рамкам, которые сами же составитель учебника по невнимательности нарушили. А если б не пришла?

Слушайте, я честно не понимаю, зачем это, а? Зачем вытаптывать все, что в это время бурно растет, и старательно возделывать то, что расти еще не должно и не может? Как в известной сказке про дуру-принцессу, возжелавшую подснежников в декабре и испортившую всем праздник, и без подснежников обещавший быть веселым.

Почему нельзя ПРОСТО ПОДОЖДАТЬ?

Вот 10-11 лет. Синтетичность мышления уступает место аналитичности. Просыпается страсть к коллекционированию, систематизации, классификации, наведению порядка, интерес к деталям, внимание не к связям, а к различиям и противопоставлениям. Так давайте! Вот сейчас давайте и объясним про четыре клеточки, и про аккуратное ведение дневника – пойдет как по маслу. Раз, два – и все всё поняли. И отвращения еще не получили к самому процессу, с удовольствием, с азартом – кто лучше победит хаос и создаст порядок? Теперь это соответствует возрасту, этого просит душа, это будет в самый раз! Зачем тратить на это часы и нервы, когда это не в масть, не вовремя, некстати? Зачем ломиться в дверь, которая еще закрыта и которая сама в свое время обязательно откроется?

Это ведь все вроде описано в возрастной психологии и даже в педвузах изучается. Ну, или по крайней мере, видно просто при наблюдении за детьми, при работе с ними. Конечно, конкретные дети могут быть со своими особенностями развития, но общие тенденции все равно в этом примерно русле.

Почему особенности возраста игнорируются? Мне кажется, причиной – как раз вот этот страх. «Если сразу (не) приучишь, то…». Восприятие ребенка как неживого, несубъектного, неразвивающегося, не стремящегося к лучшему и большему. Маниакальная уверенность взрослых, что детей именно они воспитывают и формируют, и надо все предусмотреть, заложить хорошее, заблаговременно пресечь плохое. В результате ребенок, к которому относилась как к объекту применения воспитательных усилий, к подростковому возрасту нередко и становится объектом, почти неодушевленным предметом, который «ничего не хочет». Лежит на диване и щелкает пультом. Это бывает у детей, выросших в казенном доме, которым все время указывали, что им делать и когда, и, как ни странно, у детей родителей, которые «посвятили им жизнь» и всегда «знали, как надо». Потому что все, чего ребенок когда-либо хотел, было «не то и не так», а все, чего, по мнению взрослых, ему следовало хотеть, и иногда он даже делал вил, ничего не давало его уму и сердцу, это ведь они хотели, а не он. Ну, и отхотели все. И самих взрослых все это делает глубоко несчастными, они убиваются из-за двоек и троек, из-за неаккуратного дневника, а потом – из-за того, что «ему ничего не интересно», и «он не желает ходить в школу».

Навеяно двумя параллельными впечатлениями. За окном – все тает, хотя только вчера казалось, что зима навечно. У ребенка вдруг в дневнике и тетрадях красота и аккуратность, в начале года было жуть что. Моей заслуги в этом ровно столько же, сколько в приходе весны. Я открываю-то все это хозяйство раз в три месяца, поэтому бросилось в глаза. Просто равноденствие, перелом. Просто дочке уже скоро будет десять.

Источник: https://ludmilapsyholog.livejournal.com

Иллюстрация-антипод - Единый орфографический режим по математике. (Памятка, которая показывает, сколько клеточек и откуда нужно отступать при оформлении письменной работы по математике в начальных классах)

Я знала Юлю совсем молодой девушкой. Она всегда была серьезной. Училась на инженера, потом работала. Ходила с друзьями в походы, в том числе дальние и довольно тяжелые.

Говорила так:

— Катерина, понимаете, я люблю природу.

Я невольно улыбалась. Она на улыбку не отвечала, уточняла:

— Любовь — действенное чувство. Да, в лесу я соблюдаю все правила пожарной и прочей безопасности, сжигаю, закапываю то, что может быстро разложиться, увожу трудно разлагаемый мусор с собой, вырастила сколько-то деревьев. И все же мне кажется, что этого мало.

— Юля, — говорила я, — природоохранных радикалов — пруд пруди. Сейчас в цивилизованных странах это модно. Вместо баррикад Делакруа, понимаете? Если вы чувствуете в себе призвание — без проблем. В перестройку у моего мужа под окнами его лаборатории Института ядерной физики месяцев пять жили в очень красивой палатке (у нас самих в ту пору палатка была брезентовая, застегивающаяся на деревянные пуговицы) активисты «Гринписа», протестовали против чего-то ядерного. Физики и биологи иногда приглашали их помыться, а те угощали их какими-то дефицитными по тем временам европейскими или американскими продуктами. При этом реактор института стоял, потому что финансирования не было. Но здесь же главное — идея. Убей лесоруба, спаси дерево.

В моей собственной жизни баррикад как-то не сложилось, но от участников штурма и обороны нашего Белого дома (или тех, кто себя за них впоследствии выдавал) я знала, что все это весьма духоподъемно, а литература и картины в Эрмитаже и Русском музее дали мне понимание степени архетипичности процесса.

К тому же то и дело доводилось читать статьи про озабоченных экологией людей, которые использовали лишь то, что другие выбросили на помойку, или разводили кур и брюкву на окраинах мегаполиса, или жили в домике на дереве. Вариантов масса.

— Но понимаете, Катерина, все дело в том, что я-то совершенно не радикал и никакого стремления к жизни на баррикадах или вблизи помойки не имею, — объясняла Юля.

— Тогда придется еще думать, — соглашалась я.

Жилья от родителей Юле не досталось, пришлось зарабатывать самой. С ее любовью к природе ей хотелось дом, а не квартиру. Однако ее работа — в городе. Земля в пригороде Петербурга очень дорогая.

Юля вышла замуж за Илью. Илья тоже был инженером и разделял ее взгляды на мир. Они вместе купили участок земли и стали постепенно строить дом.

— Там, где мы строим дом, сравнительно недалеко, есть очень красивое лесное озеро, — рассказывала мне Юля. — Но поскольку это близко к городу, там огромная антропогенная нагрузка. Люди приезжают на машинах на пикники, приходят из соседних поселков. Шашлыки, музыка. Сожженная и вытоптанная трава, туалетная бумага по кустам, сломанные деревья, кучи мусора. Прямо зрелище экологической катастрофы.

— Понимаю, видела такое не раз, — вздохнула я. — И озеро это знаю. Очень обидно, жалко его и вас. Вы сами всегда очень аккуратны в природопользовании, живете рядом с озером, а отдохнуть на нем невозможно — одни отрицательные эмоции.

— Мы с Ильей ездим туда на машине каждое воскресенье, — сказала Юля. — Проводим там от двух до трех часов.

— Да?! — удивилась я.

— Мы привозим восемь больших черных пластиковых мешков — больше у нас просто в машину не помещается, надеваем перчатки, ходим и собираем мусор. Потом складываем мешки в машину, отвозим их на свалку. В общей сложности получается от четырех до пяти часов в неделю. Мы решили — так правильно.

— Вы там ведете какую-то агитационную природоохранную работу?

— Нет, никакой работы. Просто ходим и собираем. Иногда Илья подрезает или лечит поврежденные деревья, он этому специально учился.

— Давно вы это делаете?

— Два года. Привыкли уже.

— С утра в воскресенье?

— Скорее днем: Илья любит поспать.

Я отчетливо представила себе эту картину. Чад от шашлыков, столики, машины, орущие колонки. Мимо и вокруг всего этого ходят два серьезных высоких человека с черными мешками в руках и собирают в них мусор — банки, бутылки, пластик, туалетную бумагу. Собрали на этом участке — грузят мешок в машину и переезжают на следующий.

«Кто они такие?» — раздраженно думают взрослые.

Непосредственный ребенок подбегает и спрашивает:

— Тетя, дядя, вы тут дворники?

— Нет, мы инженеры, — спокойно улыбаясь, отвечает Юля.

— А зачем же вы здесь?

— Чтобы было чисто и озеро могло дышать.

Юля говорила, что, поскольку люди часто ездят на пикники на одно и то же место, их уже узнают и называют «призраки с мешками».

* *

Дети у Юли с Ильей получились не сразу. Но в конце концов все-таки родилась дочка, и я за них очень радовалась.

— Вот теперь, наконец, у них все есть, и им не придется… — смутно и незаконченно подумала я.

Потом, несколько лет спустя, я случайно увидела их фотографию в многотиражной газете «Метро». Они стояли полуотвернувшись, в руках у каждого — по черному мусорному мешку. Рядом стояла крошечная девочка в больших голубых перчатках. У нее в руках был мешок поменьше, с картинкой. Она смотрела прямо в камеру и улыбалась.

В заметке под фотографией двое других людей, мужчина и женщина, говорили:

— Мне всегда хотелось, но просто не приходило в голову как. У меня тоже есть рядом озеро. И я тоже стал это делать. Четыре часа в неделю — это каждый может себе позволить.

— Вам не обидно, что кто-то мусорит, а вы тратите свой выходной — убираете? — спрашивал корреспондент газеты.

— Нет. Каждый отвечает за то, что делает он сам. Главное — понимать, что ты делаешь именно то, что считаешь правильным.

Спустя еще некоторое время мы встретились с Юлей.

— Ну как, — спросила я, — на озеро ездите?

— Ну разумеется, — пожала она плечами. — Все вместе, с дочкой и сыном. Он еще мешок носить не может, но уже понимает, что такое мусор, и носит к сестре.

— Восемь мешков? — уточнила я.

— Шесть! — радостно улыбнулась Юля. — А недели три назад было всего пять!

— Постарели, снизили норму? — усмехнулась я.

— Нет, просто больше не было! Люди стали меньше мусорить. Мы видим: собирают аккуратно все свое и увозят. И деревья не ломают. И музыка больше так не орет. И еще дети тех, которые на пикниках, подражают нам: берут мешки, ходят и сами собирают мусор.

Я молча вскинула пальцы в знаке «виктория», и Юля повторила мой жест.

Каждый может. И не обязательно быть радикалом.

Катерина Мурашова

Источник: https://snob.ru/entry/166603

Вылечите меня, пожалуйста. Мне очень хреново.

Я постоянно чувствую себя плохим...

Я ничего не делаю. Нет, конечно, делаю, но – недостаточно.

Да, я делаю очень мало. Мог бы больше. Но я ленюсь.

Мне страшно, что кто-нибудь заметит, что я - бездельник. Мне становится совсем плохо от себя. Я как будто никудышный, и толку от меня – никакого.

Живу как в аду...»

Его ад – это вечная внутренняя борьба.

Даже не борьба, а бои без правил...

На одной стороне – вечно недовольный Родитель.

Ему, Родителю, надо, чтоб Ребенок работал.

Или делал что-нибудь полезное.

Машину помыл, ковер выбил.

А, когда все дела переделал, то все равно надо делать что-нибудь, с точки зрения Родителя, стоящее.

На другой стороне – измотанный, задерганный и пребывающий в вечной подавленной злости Ребенок.

Его достали нескончаемые принуждения и нотации.

Он зол на Родителя за то, что тот ему не дает продохнуть.

И делает то, что может – сопротивляется.

Чем ожесточеннее наседает Родитель, тем отчаяннее огрызается и сопротивляется Ребенок.

Внешне это выглядит так: молодой мужчина с огромным потенциалом (интеллектуальным, физическим, эмоциональным) вечно недоволен собой и жизнью...

И, кажется, все его возможности угорают в отчаянной борьбе...

Он почти лишен какого-либо движения, все его действия заблокированы сопротивлением, внутренним самобичеванием и виной.

...По своей сути, сопротивление – это попытка Ребенка противостоять насилию и осуществить – детским, разумеется, путем – право на свои решения...

А Родитель встречает это сопротивление неприятием этого права, и недоверием, что Ребенок может сам выбрать что-то «правильное». Безусловно, эта внутренняя борьба – отражение тех событий, которые когда-то были явными...

Когда мальчик встречался с ожесточенной родительской реакцией на свое нежелание соответствовать их нескончаемым требованиям... Родители, сами находившиеся в вечной тревоге и, не будучи ни секунды в реальности, не могли «встретиться» ни со своим ребенком, ни с собой... В первую очередь, с тем, что своей главной ценностью (да и ценностью своего ребенка) они «назначили» работу.

Но любая ценность, которой отдается слишком много внимания и энергии, становится разрушительной.

Превращаясь в сверх-ценность, она вытесняет все остальные ценности, используя своего "хозяина" как раба.

Многие из нас чувствуют стыд и вину за «неполезную» деятельность (скажем, отдых, удовольствия или даже чтение или общение с друзьями), или же попросту не умеют получать от них радость.

Все мы родом из прошлого...

Конечно, люди, жившие в ту эпоху, надолго «зависли» в тревоге, страхе, беспокойстве за свою жизнь.

Нестабильность, небезопасность – это тяжелое бремя для человеческой психики, и люди, привыкшие «выживать», навряд ли смогут просто «жить», не пройдя длительный курс реабилитации и психологической помощи.

Таким образом, миллионы людей «передали» последующим поколениям тревогу и страх за "безделье" и, во многих частных случаях, этот страх живет и поныне.

Не особенно спрашивая себя - а что же меня так раздражает в том, что мой ребенок хочет немного поиграть, или пообщаться с друзьями, многие родители начинают привычные "наезды".

Не сумев отследить свою тревогу, не осознавая, что источник беспокойства - внутри, а не вовне, они считают такое действие естественным и правильным.

Ребенок вынужден выживать - он будет врать, получая свои права тайком, или рискнет противостоять открыто, но, в любом случае, рассады вины будут густо посеяны, и обязательно прорастут.

А потом, вместо взрослого ответственного человека родители получат инфантильную личность (идентификация с Ребенком), тревожного перфекциониста (идентификация с Родителем) или Тяни -Толкая (идентификация на обоих полюсах).

И тогда, чтобы "перевести" сверх-ценность работы в разряд просто Ценности, и признать за собой право на свои личные приоритеты и предпочтения, ему предстоит длительная терапия.

...По выявлению причин тревоги Родителя, и внутреннему примирению с ним.

...По признанию своего права на собственную жизнь, в том числе свои ошибки.

...А также обретению личной ответственности за свои действия взамен привычного детского сопротивления.

Автор: Вероника Хлебова, психолог.

Источник: https://zen.yandex.ru/media/veronikahlebova/pochemu-ia-chuvs...

Почему так развита критика?

Потому что мы с самого раннего детства привыкаем, что мы не совершенны, и нужно совершенствовать себя, чтобы достичь некоего идеала.

Нам постоянно показывают эти "идеалы". Это девочка, которая лучше других учится, это успешный бизнесмен, это женщина, ухаживающая за своей красотой.

И все бы хорошо, если бы не подмена понятий. Критика не стимулирует нас становиться лучше. Она заставляет чувствовать себя плохо, ничтожно и недостойно.

Для защиты самоуважения начинают формироваться токсичные процессы в психике. Одна часть человека нападает на другую, "несовершенную" его часть. Несовершенная часть страдает и сопротивляется. Повлиять на это нельзя, потому что это психика, там не удастся рулить руками. Но вот заметить последствия психологических травм вполне можно.

Но... все это так привычно - считать, что только поругав себя или ребенка, можно получить желательные изменения.

Привычное, тем не менее, оказывается в корне неверным и токсичным.

Необходимо сохранить достоинство и самоуважение человека. Это можно достичь принятием.

Когда мы научимся принимать себя, считая себя достойными просто по факту рождения, мы научимся ставить задачи, если хотим что-то реализовать. И эти задачи не будут включать токсичную внутреннюю цепочку: сравнения себя с кем-то, нападки на себя, защиты от нападок... В конечном итоге не остается сил ни на какие достижения. Все силы ушли на сравнения и защиты от них.

Итак, бывает ли критика конструктивной? Я бы ставила по-другому вопрос: а когда она бывает уместной?

Очевидно, что оценка и критика уместны там, где учатся. Вы чему-то учитесь, и вас обучают мастерству, тренируя и оттачивая ваши навыки. Это институты для взрослых. Не для детей.

Дети очень чувствительны к оценке и обесцениванию. Они не могут защититься от сравнений, унижений и критики. Их самоощущение себя деформируется. Они учатся токсичному обращению с собой и с близкими людьми.

Школе хорошо бы избавиться от оценок. Школа немалый вклад вносит в общих фон токсичности между людьми. Как я уже сказала, там мы учимся тому, что оценивать личность - это нормально и правильно. Но это не так.

По-хорошему, учитель - это тот, кто терпеливо и щедро выращивает и поощряет нужные для жизни навыки, избегая при этом критики.

А в отношениях между людьми это яд, который портит нам жизнь. Посудите сами. Что вы чувствуете, когда вас критикуют?

Какая существует альтернатива? Да просто говорим о себе - сообщая, что нам нравится, а что не подходит. Что нам важно, а что нет. Этот живой, человеческий вклад в отношения способствует тому, что возникает и укрепляется доверие. Критика разрушает отношения, делая их формальными и обременительными для участников этих отношений.

Автор: Вероника Хлебникова.

Источник: https://zen.yandex.ru/media/veronikahlebova/byvaet-li-kritik...