alexbraindrh

Потирая висок, он подошел ко мне и поздоровался:

- Игорь.

- Клим. Куришь?

- Не откажусь.

Слегка трясущимися пальцами мужик вытащил из синей пачки с верблюдом сигаретку и благодарно кивнул, когда я протянул ему зажигалку. Без лучин, огнив и прочего. Обычная потрепанная Zippo. Вот знал бы, что он явится, футболку с Megadeth надел бы. Такие моменты - тоже часть сказки.

- Хорошо тут у вас. Воздух, природа. Тихо.

- Уж не отнять, - кивнул я и выпустил колечко дыма, - Как детишки, довольны?

- Да не то слово. Они там в каких волков-лисичек играть уже собрались.

- Хех. Ну и отлично. Детям нужна сказка.

- Это да, - задумчиво кивнул Игорь.

- Ты вот что, - я затушил сигарету и положил ее в мусорное ведро, и по совместительству пепельницу, замаскированную под деревянную колоду, - Как докуришь, заходи тут. А то бабы наши там уже вовсю хозяйство наводят.

Игорь уставился на неприметную дверь, ведущую в спальню.

- У меня там пиво есть холодное, - пояснил я.

Игорь расхохотался.

К часу дня же я уже полностью облачился в образ, и деловито вышагивал впереди всех, размахивая посохом. Штука, на самом деле, довольно полезная, когда по лесу постоянно шатаешься. Семейство Черпаковых семенило за мной, то пропадая в сугробах, то выныривая из них, но было видно, что и такое приключение им по нраву. То и дело затевались короткие поединки на снежках - в основном, конечно, между Лисой и Волком. Я постоянно бросал разнообразные реплики - в этом лес мне был союзник. То зайка какой промелькнет на горизонте, то филин прошуршит, то дятел начнет тарабанить. Ну а если кукушку повезет услышать, то тут вообще больше никакой развлекательной программы не нужно. Про кукушку можно долго рассказывать.

Но вот мы вышли к речке. Зимой тут, на самом деле, делать было особо нечего, так что в дело пошло мое обычное бездонное воображение. Речка была стартовой точкой для легенды о криничке.

- Вот и речка-мимотечка! Все течет, течет вперед. В речке водится сердечко, - драматическая пауза, - Что однажды вмерзло в лед…

Про лед я сам придумал. Да и про речку. Базовая история была довольно простой - чистая любовь, родители против, брак по расчету, и невеста убивает себя в лесу, а от ее слез берет начало родничок. Неплохо, но кого этим в наше время удивишь. Тем временем гости старательно прикладывались ушами ко льду и ловили все возможные звуки. И если не все, то как минимум дети потом совершенно точно будут утверждать, что слышали со дна реки биение сердца.

В моей версии истории речка эта брала свое начало от кринички - что было, конечно же, полной чушью. Общий контур сюжета был тот же - Алена полюбила Яся, а родители выдали ее замуж за некрасивого старого помещика. И она убежала в лес, и горько плакала и била кулачками в землю, пока не разверзлась река слез, а сердце ее не вмерзло в лед. И, говорят, подо льдом можно разобрать тихое-тихое тук-тук, тук-тук…

Летняя версия истории, понятное дело, отличалась в деталях.

А потом будет Валун Перуна - на меньшее я не согласен. Удачно подвернувшаяся каменюка, которая так и не стала местом чьего-нибудь паломничества, в моей версии обретала черты чуть ли не воплощения судьбы. С прилагающимися ритуалами - погладить круглый выступ на боку, дабы попросить заступничества древнего божества. Фотографироваться не возбраняется, и Перун ничего не имеет против того, чтобы на камень взбиралась детвора. Бывало, что детворе этой было по 40-50 лет.

Наступал тонкий момент. Целый день я им рассказывал про лесную живность и древние капища, наплел про криничку и все остальное. Но что же…

- А где Коряжич? - вдруг спросила новоявленная Лиса.

Слава богу, кто-то вспомнил без моей помощи. Больше всего на свете я ненавидел сочинять какой-то очередной натянутый повод, чтобы вернуться к основному блюду, той самой истории, ради которой эти люди вообще-то сюда притащились. Все время себя круглым дураком чувствую. Лучше уж с подростками работать.

- А Коряжич - он же здесь, - широко махнул я посохом, - Он и есть весь этот лес. Было тут легко и дико… Да осело в лесе лихо.

***

- А нормально этот Никитка жил.

Было бы глупо спорить с Васькой. Довольно крепкий дом, видимо, умер наш деревенский дурачок не так давно. Ни тебе щелей в стенах, ни течи в крыше. Окна тоже все на месте. Только что электричества нету, но это было вполне объяснимо. В доме чисто - кроме вполне понятной в таких условиях пыли.

Насчет красного угла - это первое, что мы бросились проверять, - бабка не лгала. Обязательные для него иконы там отсутствовали. Вместо них действительно в углу стояла кривая деревяшка.

- Какой-то странный идол.

Здесь с Васькой тоже было сложно спорить. Никаких следов обработки, попыток вырезать на нем что-то или хотя бы нарисовать. Просто коряга, обыкновенная, которыми топят печи по всему миру (предварительно обругав мать-природу за то, что этот продукт творчества невозможно порубить на нормальные дрова).

- Как думаешь, что это за дерево?

- Нашел кого спрашивать, - фыркнул Васька, - Не береза. Точнее я тебе не скажу.

Примерно на этом уровне о дендрологии были познания и у всех остальных.

Галька в это время потрошила все подряд полки и шкафчики на предмет сакральных записок сумасшедшего. Да, по закону жанра мы должны здесь отыскать если не дневник безумного служителя культа, то хотя бы завалящий некрономикон в погребе. Но в погребе было пусто, а на книжной полке томился только одинокий томик Жюля Верна. Если там когда-то и водилась другая литература, всю ее прибрали себе предприимчивые сельские жители. Об остальном и говорить не приходилось - в доме не было ни одной кастрюли или тарелки. Оно и правильно, чего добру пропадать. Покойному Никитке оно уже точно без надобности.

- Ладно, и что мы имеем? - я уселся за стол и закурил, - О Коряжиче здесь слышали…

- Но с серьезными искажениями, - подхватила Галька.

- А что мы хотели за почти сто лет? Такой-то испорченный телефон.

- А нам с этого что? - вклинился Степка.

- То, - добавил я, выразительно уперев палец в стол, - Мы можем сравнивать каноничное описание легенды с целыми двумя версиями. Версия этого вот юродивого - у него как минимум есть идол. Ни о каких идолах в оригинале не было и речи. Коряжич там реально существует, и в воплощениях не нуждается.

- Было бы странно, если бы легенда в эту сторону не изменилась. Если, конечно, тут никто не думает, что он и вправду настоящий.

- А почему и нет, - пожал я плечами, - Может, в лесу на самом деле лежит особо примечательная коряга. Похожая на человека, или что-то в этом роде. Может, целый древесный ствол. Как валуну, может, ему поклонялись.

- Культом валунов у нас никого не удивишь, а вот культ древа… - задумалась Галька.

- Уж насколько я раздолбай, но вы меня извините. Мировое древо и у нас почитали, - Кажется, вечно пьяные и обсуждающие девчонок Биба и Боба тоже начинали проникаться.

- Ну ты сравнил - Мировое древо и неведомая фигня в конкретном лесу. Нет, это другое.

- Разве что связь можно отследить, как лесное чудище успело превратиться в такой вот аналог Мирового древа, - делала заметки в блокноте Галька, - И этот наш Никитка в рамках обычной традиции превратил сказки детства в некоторый аналог культа…

Дальнейшие ее бормотания стали совсем неразборчивыми. Я продолжил развивать тему:

- И смотрим дальше. Если Никитка этот изобрел культ, то без его участия естественным путем Коряжич трансформировался в страшилку для детей. Помните бабкины воспоминания? Не ходите в лес, Коряжич заберет. Ничего подобного в оригинале вообще не было.

- Было, - буркнула Галька, - Когда Коряжич еще был безымянным лихом…

- Да что это вообще за бред, - подключился Васька, - Ну, я понимаю, что за лесное лихо. Люди в лесу всегда пропадают. Вот и выдумали что-то. А потом эта ваша ведьма превращает лихо в Коряжича. И он становится типа как защитником. А потом опять трансформируется в лихо.

- Не пытайся понять традицию, - улыбается Галька, - Ее надо прочувствовать.

- Да иди ты, - Ваське почему-то не по себе, - Вы так это обсуждаете, будто мы сюда не байки деревенские записывать пришли, а на чертей охотиться.

Я ухмыльнулся. Ваську всегда тянуло на страшилки, вот и сейчас проняло. Вместо того, чтобы думать, как из одной легенды могло получиться аж две или три, и сколько страниц убористого текста по этому вопросу можно родить, он сконцентрировался на самой истории. Не только о Коряжиче, но и о Никитке, странном идоле, всех нас. И не такое случается, если чрезмерно увлекаться зловещими тайнами. Если чрезмерно увлекаться зловещими тайнами, всегда есть вероятность, что легкая тень, тянущаяся от печи до угла комнаты, вдруг загустеет, взбурлит чернотой, и выдавит в твою сторону один маленький, но очень острый осколок. Который снесет тебе голову, наполнив дом криками, суетой, грязной руганью.

Васька не успел ничего понять, на его лице застыло недоумение. А само лицо застыло на голове, которая, крутанувшись в воздухе, приземлилась на стол. Залив кровью все наши торопливые записки.

***

- Лихо то, мороза злей, звало в лес к себе людей…

- А мороз злой? - неожиданно пискляво спросил мальчуган-Волк.

- У тебя, волчары, шерсть, - у меня - кожух же есть! - одернул я полы одежды, - Ну а если кто не знает, не уважит кто Лису, тот замерзнет, жизнь проклянет! И останется в лесу.

Я подмигнул обоим детишкам:

- Чую, чую от земли - хорошо, что вы пришли. Волк от лиха нас спасет, а Лиса нам путь найдет.

На этом импровизация заканчивалась. Впрочем, детишки, кажись, остались довольны. Только ведьма закатила глаза и отправила в рот жвачку.

- Лихо то людей манило. Страшно очень людям было. Люди то терпеть не стали.

Не особо надеясь на результат, я бросил взгляд в сторону нашей новоявленной скучающей ведьмы:

- Ведьму тут к себе позвали.

***

По большей части мы орали на разные голоса. Там, в моем этнографическом прошлом. Орать было от чего - я так вообще в ступор впал. Кувыркающаяся отрубленная голова - это такой тип зрелища, который и сам себе с трудом можешь представить, да и врагу пожелать что-то рука не поднимается. Тень, материализовавшаяся за секунду, так же быстро скрылась за печкой, оставив после себя кучку полутонов и ленивое солнце, продиравшееся через окна.

- Твою ж мать! - это был мой голос, хотя я и с трудом его опознал.

Галька бессловесно верещала, а вот Степка умудрился сохранить присутствие духа. Савка просто повторил за мной.

- Твою мать.

Это вывело из ступора уже меня, а я передал эстафету дальше - громко стукнул кулаком по столу и уж совсем нецензурно выругался. Галька перестала верещать и внимательно осмотрела комнату. Наш островок здравомыслия, Степа, выдохнул:

- Что это только что было?

- Не знаю… - выдавила из себя студентка.

- Ему башку к черту снесло! - дрожащим голосом, балансирующим между истерикой и научной любознательностью, добавил Савка.

Я ничего сказать не мог и не хотел. Я хотел домой.

Голова Васьки же продолжала растекаться красной лужей, лежа на столе. Кровь капала мне на колени, а я только и мог, что стыдливо сбрасывать отдельные капельки, падающие мне на пальцы. Но тут и мой мозг заработал:

- Печка! Это была печка!

После чего я в панике ломанулся наружу, споткнулся, упал на выходе, и прочувствовал спиной все детали обуви моих спутников. И каблуки Гальки, и тяжелые подошвы Степки, и кувыркающегося Савку, который не удержался на ногах и хляпнулся прямо на меня.

Мыслей пока еще не было.

- Что в этом доме? - заорал Степа.

Хороший вопрос. Постанывая, я пытался подняться на ноги. Оттоптали меня все-таки недурно.

- Вы это видели? - прохрипел Савка, и его спина тут же взорвалась. Что-то такое же быстрое, черное, въедливое, подбросило его кверху, вырывая из тела самое сокровенное - легкие, почки, сердце, всю ту требуху, из которой положено состоять человеку. Все вокруг залило теплым, я завизжал и попытался укатиться в сторону. Наткнулся на Гальку, вынужден был остановиться, а та упала на меня сверху так, что дух отшибло начисто.

Всеобщий визг резал уши. Ничего не соображая, я полз куда-то на карачках, а сзади хлюпало и чавкало. В щиколотку что-то вцепилось мертвой хваткой, я уж совсем инфернально заверещал, готовясь к неминуемой гибели, но ответный визг немного успокоил - если это вообще сейчас было возможно. За мою ногу цеплялась Галька.

- Степа! Клим! Вы где?

- Тут я, тут…

- Галька… Ногу… Пусти…

- Ай.

Перекличка окончилась. Я наконец-то догадался протереть глаза, упал на спину и огляделся. Савку разодрало практически рядом со мной - почему-то мозг сквозь панику методично и четко переваривал все увиденное. Поэтому я и временно ослеп - глаза просто залило кровью. В общем-то, в крови был я весь, без преувеличения. Галька послушно отпустила мою ногу, и только ошалело таращилась на меня сквозь бурые сосульки мокрых волос. Ей тоже досталось. А вот Степан (первый раз в жизни, когда я его так назвал) остался почти чист. Только рубашку на груди немного заляпало.

Досталось и дому. Все крыльцо было залито - и не только кровью, а и той самой требухой. То ли мозг оберегал меня от осознания всего ужаса происходящего, то ли и вправду там уже было не разобрать, где что - руки, ноги, внутренности, все смешалось в равномерную кашицу. Если бы я не видел, что именно произошло, никогда бы не догадался, что вот это вот все когда-то ходило и разговаривало. Было Савелием (самое удачное время, чтобы вспомнить настоящие имена своих друзей). Черт бы его подрал. Впрочем, он и подрал.

- Надо валить, - Степка продолжал сохранять присутствие духа, насколько это было возможно, - В темпе, на ноги, ну!

Я ухватился за предложенную руку и кое-как поднялся. Степан тут же бросился помогать Гальке - глупая в такой ситуации ревность кольнула в душу. Нда, хорош кавалер. Штаны обмочил, и только визжать смог. Еще и чуть не переехал даме сердца по лицу, когда она за меня цеплялась. От стыда щеки покраснели так, что это, казалось, было видно даже под щедрым слоем крови. Как ни странно, это привело меня в чувство. Я помог Степану поднять Гальку, все еще в шоке пялящуюся в пустоту, и послушно заковылял.

Галька что-то мычала и практически висела на наших плечах, а Степа тараторил:

- В задницу вашего Коряжича и вообще все это в задницу. Идем в деревню, звоним в милицию, и ноги моей больше тут не будет. Клим, ты очухался?

- Вроде.

- Держи тогда Гальку покрепче, я сейчас…

- Эй, ты куда?

Степан обернулся:

- Да куда мы прем вообще, ты в курсе? Где эта деревня, блин.

Он был прав. В какую именно сторону от дома нас занесла паника, я даже и представить не мог. На данный момент мы вообще шли в лес, и никакой дороги рядом не было. То есть, отправились уж точно совсем не в ту сторону. А то, что облюбовало домик старого культиста-психопата, почти наверняка шло за нами по пятам.

- Да, точно, нам туда, - махнул рукой Степа, - Вон дорожка, видите?

- Ага.

Галька всхлипнула. Кажется, тоже начала приходить в себя. Степан же отвернулся от нас и успел сделать ровно три шага. После чего из тени под сосной что-то вздыбилось, непроглядной теменью опалило взгляд, свернулось вокруг Степана, и…

Я механически закрыл глаза рукой, отказываясь поверить в происходящее.

Степка мгновенно превратился в фарш. Как творог сквозь марлю - другой метафоры мне на ум не пришло. Твердая масса, кости и требуха, сжались в комок, а остальное выплеснулось во все стороны, залило землю, залепило глаза, уши и рот. Галька коротко пискнула только, а я и звука издать не мог. Что бы это ни было, домом его среда обитания не ограничивалась. Что и логично.

Истерзанный всем увиденным, мой мозг не погрузился в пучину безумия, как это водится у героев ужастиков. Не нашел он и остроумного пути спастись. Обнять покрепче девушку он тоже не догадался. Мой мозг выплюнул мне все многочисленные нестыковки и странности, которые все это время, оказывается, подмечал. И я наконец-то понял, что было не так с Коряжичем, с Никиткой, со всей этой затеей. Я понял. Понял и поверил.

***

Сегодня засветло проснулся уже я. Жена сопела, по обыкновению отвернувшись к стенке, а никаких шансов заснуть снова у меня не было. Я немного повалялся, глядя в потолок, потом посмотрел на темный гостевой домик, мирно прикорнувший среди сугробов, и вздохнул.

Один из этих дней, чтоб его.

В очередной раз мои воспоминания проснулись слишком ярко, наверняка, с ночными кошмарами, пусть я их и не помнил. И успокоить меня сейчас могло только одно - напоминание о том, что это все по-настоящему. Галька в курсе, еще бы ей не быть. Когда она проснется одна, поймет, куда я ушел. И пойдет по своим делам - готовить завтрак гостям, развлекать их в меру сил, пока главный массовик-затейник шляется по лесу.

Я натянул привычную футболку, сверху накинул куртку. Пуховые штаны, берцы, перчатки. Голову спрятал в капюшоне, старый треух остался ждать своей очереди. Этим утром я не играю никаких представлений. Место узловатого посоха заняла алюминиевая снежная палка - она банально легче. А в лесу с посохом и правда удобнее.

Обычно непременный атрибут описания утра - это тишина. Не знаю, кто такую чушь выдумал, но рассказчик он точно так себе. Утро все состоит из маленьких звуков - одиноких вскриков птичек, шорохов различных природных обитателей - как тех, что возвращаются с ночного промысла, так и тех, кто готовится к новому дню. Скрип деревьев на ветру - так они вообще в любое время суток скрипят, достаточно просто стать рядом и помолчать. Никакой тишины по утрам не бывает.

Скрип-скрип. И снег под ногами. Я шел совсем в другую сторону, туда, куда не водил своих гостей. Подальше от реки, от кринички, от людей. И слепо скользил глазами по ямкам в снегу. Пока, наконец, не сообразил, и не присел над одной из них. Надо же. Я ухмыльнулся и поспешил. Если я правильно понимаю, нынешние гости оказались особенными. Хоть и знали об этом не больше, чем я полчаса назад.

Лес особым разнообразием не отличался - еще летом можно найти какие-то в нем закономерности и ориентиры, но вот зимой это просто ряды голых стволов среди бесконечной белизны. Если не знать, куда идти, то и не найдешь. Ну или есть вторая крайность - если идти куда глаза глядят, то можно и случайно наткнуться. Я разглядел их издалека, ухмыльнулся, вытащил сигарету и прикурил.

Наша ведьма все-таки выкинула коленце. Черт его знает, зачем ее понесло из дому в такую рань - а, может, она тут и полночи стоит. Подростковый протест, домашняя ссора, или просто шило в заду погнали ее прогуляться. И вот она стоит и только крутит головой, пытаясь оглядеть то, что решил ей явить лес. Хотел бы я увидеть ее реакцию, когда она нашла это место, но уж ладно. Старикам не может перепадать все веселье. Это привилегия молодых, тут былые заслуги не работают. Я выбросил окурок и тут же достал новую:

- Куришь?

Та посмотрела на меня осоловелым взглядом и вернулась к созерцанию. О да, я понимал. Я бы и сам тут сейчас торчал пару часов, просто глядя на Коряжича. Затем сюда и собирался.

Он был просто огромен. Узловатый, сплетенный из десятков деревьев, он покачивался на своих многочисленных ногах, нервно подергивая веточками, как усиками. Он никуда не спешил и ничего не хотел, он был этим лесом и лес был им. На его спину садились совы, в его руках шмыгали белочки, его ноги были иссверлены дятлами, а жуки-короеды сладко спали под его ногтями. Коряжич невидящим взором смотрел на нас, ничтожных перед его объемом, и видел и не видел одновременно. Он знал, что мы тут. Но это было настолько незначительно…

- Что это? - тихо спросила подросток.

- Коряжич, - Я закурил, - Во всем своем чертовом великолепии.

- Что он такое?

- Помнишь, что я рассказывал вчера?

Она не помнила. Наверное, не слушала.

- Это страшная и кровожадная тварь, подруга, - вздохнул я.

Подросток словно очнулась от наваждения и злобно посмотрела на меня. Я не смутился:

- Лихо тут и вправду существовало. Когда - а хрен его знает. Один этнограф записал сказ о Коряжиче еще в девятнадцатом веке. Сколько веков он существовал до этого - никто уже не расскажет.

- Лихо?

- Я же рассказывал, - с издевкой покачал я головой, - Объявилось в лесу лихо. Что такое, чего ему надо - никто не знает. Но людей потрошит будь здоров. Сходишь такой за грибочками, а тебе кишки на шею намотает. Удовольствие ниже среднего.

Ведьмочка внимательно меня слушала - как заядлый рассказчик, я чувствую такие вещи. Моя улыбка стала шире:

- Они там всех местных ведунов перепробовали, все без толку. Ведовской науке существо неизвестное, и что с ним делать, никто не знает. Черт его разберет, может, и вправду инопланетянин какой. От отчаяния пошли к ведьме.

- То есть это не для меня выдумано?

- Скажешь еще, - я искренне рассмеялся, - Ты у нас, конечно, девчонка видная, но даже ради тебя я б целую программу не выдумывал. Есть и более простые способы подкатить.

Она улыбнулась. Что ж, хороший знак.

- Ведьма сперва наотрез отказалась. Ну, ее можно понять. Плюс, она что-то знала, наверное.

- Как-то это… - подросток шлепнулась на задницу прямо в сугроб, - Слишком…

- Слишком реалистично? Сказки, сестра, не на ровном месте родятся. Что там деды заливают стихами, это фильтровать надо через очень тонкое сито.

И снова улыбнулась. Вот те на.

- Уломали ведьму, короче. Та, не будь дура, и цену заломила соответствующую. Дело как бы опасное для здоровья и благополучия. Нет, не первенцев каких, а вполне полновесного злата да серебра. Мадам была довольно практичной. Ты меня, конечно, не слушала, но про новорожденную дочь старосты деревни я соврал для красного словца. А дальше отработала наша ведьма - ну чистый спецназ.

Да, я полностью завоевал ее внимание. Понятное дело, что рядом с Коряжичем любой податливее станет, но такая манера подачи истории подростку явно лучше заходила:

- В общем, узнала ведьма, что это лихо - неведомая хренотень. То есть вообще неведомая. Черти там, духи лесные, что угодно - не вписывалось это нечто ни в какие рамки. Обряды на него не действуют, обереги не работают, живая тьма, которая может в мгновение человека пополам порвать. И почему-то именно людей рвать и любит. Таится в тени, а потом раз - и что-то черное появляется, в ножи и лезвия превращается, кромсает и рвет. И бесследно исчезает. Как в кино, блин.

- И что она сделала?

- Да самое, блин, гениальное, - я хохотнул и присел на корточки, - Раз у нас есть что-то неведомое, то его надо изведать. И попала в точку. Тут бы, конечно, спектральный анализ провести, но времена не те. Да и сработало даже лучше - сомневаюсь, что спектральный анализ помог бы. Ведьма дала твари имя.

- Чего?

- Того. Так мы, люди, спасаемся от неизвестного. Мы даем ему имена. Страшно бояться черт пойми чего из тьмы, не так страшно бояться маньяка. Маньяк простой и понятный, соблюдай правила - ну, не подходи к незнакомым и все такое, - и ничего не случится. Так и Коряжич.

- Так что он такое?

- Он - безобидная деревяшка, - хмыкнул я, - до тех пор, пока о нем помнят, и в него верят.

- А если нет?

- У меня три друга здесь погибло. Потому что некому было верить в Коряжича. Я серьезно.

Она, конечно, посмотрела на меня недоверчиво, но скорее по подростковой привычке. Она верила. Ну да, не поверишь тут, на таком-то фоне.

- Я и сам жив чудом остался. Просто вот дошло в последний момент. Что это все по настоящему. И та штуковина превратилась вот в эту штуковину, - ткнул я в сторону древесного нечто, - А я остался жив. Потому что поверил.

- И дальше?

- Смылся отсюда подальше, что же еще. А потом тут люди стали пропадать. Я ж и сам уже почти уверился, что мне показалось что-то. Да и вообще прошлое, оно такое. Быстро тускнеет. А если в Коряжича никто не верит, то в лесное лихо верят все.

Я затушил второй окурок и снова потянулся за сигаретами:

- Все боятся, заходя в лес. Кто чего. Я думаю, это этот страх и родил это… Чем бы оно ни было. Или как минимум его питает. И вот единственный способ его обезопасить - это поверить, что в лесу живет не что-то страшное, а безобидный Коряжич.

- А зачем тогда…

- Дети, - пожал я плечами и спрятал зажигалку, - Никто так не умеет верить, как дети. Меня одного, знаешь ли, не очень хватает. Меня-то оно тронуть не в состоянии, но какого-нибудь грибника неверящего - как нечего делать. А дети любят сказ о Коряжиче. И пока они помнят, пока они верят, большая часть леса в безопасности. А может и весь мир. Черт его знает, на что эта штука способна.

В любой нормальной ситуации - а все ситуации в текущем положении были нормальными, - она бы подняла меня на смех, и была бы права. Но не сейчас. Коряжич топтался на месте, глухо скрипел стволами, жадно пытался нащупать что-то ветвями-усиками. Возвышался до небес, едва-едва уступая ростом соснам, под которыми приютился.

Впрочем, мне всегда было интересно, его не видно на спутниковых снимках из-за маскировки, или из-за того, что он, по сути, воплощенная вера. Вера-тюрьма, существующая только для того, чтобы запереть в идоле породившее его божество.

- Такая вот у меня вечная стража теперь, - добавил я. И дополнил:

- No escaping pain, you belong to me.

- Clingin' on to life by the skin o' my teeth, - закончила подросток.

- Откуда вы вообще в наше время знаете про Megadeth? - спросил я о том, что меня на самом деле интересовало.

- Не твое дело, дед, - подала она мне руку, - И меня вообще-то Викой зовут.

Но это уже в прошлом. Приготовления, суета, недосмотренный сериал, недовольство от раннего визита. Закрыто на надежный амбарный замок, заперто в сундуке, утоплено на дно сеновала. Теперь я - дед Баюн, гостеприимный хозяин, проводник в сказку, лично знакомый с Коряжичем. Хорошая легенда, посетители пусть и не валили толпами, но зато приезжали стабильно. И возвращались.

- Кто же прибыл к ночи к нам? Рады мы всегда гостям, - продолжил я, - Кто стучится в наши двери? Чую зверя, чую зверя!

Машина стояла прямо перед моим носом, полностью разрушая всю драматургию. Современный кроссовер, блестящий в чрезмерно ярких, понимающих, что осталось им недолго, лучах солнца. Но это не я тут в сказку попал, а они. Семья Черпаковых. На три дня, полный пансион, список дополнительных пожеланий прилагается.

От дополнительных пожеланий в основном страдали моя старуха и Хитрик. Жена - потому что иногда приходилось готовить особо заковыристые блюда, причем постараться внести в них хоть какую-нибудь деревенскую эстетику. Во-первых, этого требовало законодательство. Агроусадьба все-таки немного отличается от обычного бизнеса. Во-вторых, она на самом деле старалась. Щучьи суши, блин. Даже такое приходилось готовить.

Ну а Хитрик был котом, которого просто обожали все подряд дети (да и большинство взрослых), но который мог в ответ только стоически терпеть их внимание, поглядывая на меня. Дескать, дед, я тебе все это еще припомню. Не дай бог твоя переперчит кровянку, али еще как не удовлетворит мои кошачьи вкусы, так не то что лапти, весь дом загажу так, что век не отмоетесь. Хотя лапти и так загажу, чтобы неповадно было.

Почему-то облюбовал для своей нехитрой кошачьей мести он именно этот архаичный предмет обуви. Ни сапоги хромовые, праздничные, ни валенки для зимних представлений его не прельщали. О менее драматичных кроссовках и берцах он вообще и не думал. Гадил в лапти после каждого прихода-ухода гостей, исправно, по заведенной традиции. Я не обижался. Работа у котофея нервная, пусть развлекается. К тому же, запас лаптей у меня был приличный. От мастер-класса по их плетению, входящего в развлекательную программу гостей, их до черта накопилось. Собственно, в данный момент они ютились у входной двери строго ради кошачьих извращений. На дворе стоял февраль.

- Зверь железный, непростой, - уставился я на решетку радиатора джипа, - Зверь проехал лес густой! Правит зверем не возница… Правит зверем… Ох, девица!

Мать семейства ухмыльнулась, вылезая из машины. Муж ее, довольно угрюмого вида мужик, вылез с переднего пассажирского места. Сзади же гомонили детишки. Эта часть представления, на самом деле, больше на них и была рассчитана. Будь пара бездетной, я бы, скорее всего, встретил их нормально, без всего этого спектакля.

- Зверь проехал через лес, - наигранно удивленно продолжил я, - Сколько ж он принес чудес?

Сейчас наступала сложная часть. За доли секунды поймать образы детишек, разобрать их в голове на атомы, сложить обратно, и умудриться срифмовать сложившуюся информацию так, чтобы малыши заверещали в восторге, забегали, запрыгали, и так и остались до конца отдыха - кто зайчиком, кто кикиморой, кто еще чем, что взбредет мне в голову. Тут сложно разработать какой-то единый алгоритм. Каждый раз - сплошная импровизация. Но пока я ни разу не прокалывался.

Тоже, знаете ли, конкурентное преимущество. Дед Баюн - в первую очередь бренд, а уже потом добрый дедушка, которому вообще-то не дали досмотреть сериал вместе со свежей, но теперь уже безнадежно остывшей вкусной пиццей. Отчего он теперь не настолько добрый, каким был полчаса назад. Но все это мы выносим за скобки.

- Этот всех в пути берёг, храбрый, сильный серый Волк.

Пухлый малыш подбоченился, примеряя на себя роль защитника. Лет восемь ему было. Защитить он в лучшем случае их от солнечного удара мог, и то только потому, что отбрасывал тень. Но мальчишке было приятно. Здесь я попал в цель.

- Кто же Зверя вел в пути? Нас так просто не найти.

Я ловил взгляд рыженькой - вся в мать, точно. Только лицо в веснушках. Интересно, старшая Черпакова их стеснялась? Вывела с помощью пластики? Или сами прошли? Дочка ее стеснялась точно. Наконец, поймав взгляд ребенка, я продолжил:

- Это точно неспроста. Их вела сюда Лиса.

И здесь попал. Девчушка заулыбалась, завозилась на сидении, собрая какие-то свои пожитки. А вот третий ребенок заставил весь мой зарождающийся актерский энтузиазм рухнуть вниз. Подросток. Лет 16. Эти самые сложные. Даже попадешь такому в душу, он же из вредности не согласится. Младшие дети были намного проще. Старшие - тоже. Старшие понимали правила игры и все издержки, младшие просто радовались сказке. Эта же мамзель явно приехала на “скучную тусу с родаками”, или как там у современной молодежи это называлось. Кринж, зашквар, лажа? И заранее меня ненавидела, как часть этой прогнившей системы.

- Чую грохот я земли, - вдруг само вырвалось у меня, - Так кого вы привезли?

Грохот и правда был - наушники подростка были дешевыми, пропускали звук наружу, и я даже с удивлением узнал трек Megadeth. Надо же, молодежь их помнит. Не знаю, от этого ли, или просто для того, чтобы облегчить себе работу, я дождался, пока семья зайдет в дом - подросток, разумеется, замешкалась, чтобы не связывать себя с этими казуалами, - и тронул ее за плечо:

- Ты прости гнилую тему.

Она посмотрела на меня, как на врага народа.

- Не заметил сразу ведьму.

Я все еще оставался врагом народа.

- Не гневися, госпожа.

Ее глаза заблестели - на секунду, но все же.

- Не губи нам урожай.

Она ляпнула что-то вроде “я подумаю”, стряхнула мою руку с плеча и вошла в дом, гордо расправив плечи. Уф, кажись, и к этой подход нашел.

Начало можно считать успешным.

***

Вообще-то я этнограф. Ну как, этнограф, - застрял на неоконченной аспирантуре, и на этом мое образование закончилось. Начались серые будни, работа не по специальности - как у всех, в общем. Разве что история моего расставания с этнографией чуть более необычна, чем у остальных.

- Вещи можете здесь сложить, - шепнул я старшему Черпакову и указал на вполне себе современный шкаф, замаскировавшийся под вытертой, насмерть застиранной холстиной.

Тот кивнул и стал выбираться из яркого китайского пуховика. Жена же его просто скинула строгое серое пальто на лавку и уже исчезла где-то в глубине дома. Оттуда, из глубины, вовсю гомонили, только что не было понятно, о чем. Ну, кто глава семьи тут, я уже и так понял. Ничего удивительного, видали и не такое.

Проводив глазами угрюмого мужика, собравшего по пути все многочисленные пальтишки и курточки, оставленные на его попечение многолюдным семейством, я пошел оформлять второй акт представления.

- От же старый дуралей! - погрозила мне кулаком жена, - Что ж не сказал, что гостей ждем. А я не готовила…

Рифмовать на ходу у нее никак не получалось, но во всем остальном в роли жена чувствовала себя комфортно. Как же, не готовила. С утра торчала на кухне, что-то бормоча себе под нос, да меня шпыняла - то ей того принеси, то этого, то заказать срочно надо что-то…

- Грешен, старый дуралей, - примиряюще поднял я ладони, - Бабка, принимай гостей!

Хитрик, развалившийся на печке, открыл один глаз и с ненавистью просверлил меня очередным заостренным взглядом. Ну уж прости, котяра, но кушать-то ты любишь? Правильно, любишь. Люби и неуклюжие детские ласки, которые тебе сегодня предстоят. И завтра. И потом. А то на какие такие шиши я тебя, жирного обжору, кормить буду? Хитрик с честью выдержал этот мой ответный взор, что-то проворчал себе под нос и снова уснул.

Дальше все шло по более-менее единому сценарию. У меня целые стихотворные монологи были заготовлены - про надвигающуюся волшебную ночь, Коряжича, кем бы он ни был, про старые обычаи накормить да в баньке выпарить - весь этот стандартный сказочный багаж. Иногда, конечно, все это разбавлялось импровизациями.

- В эту ночь в году, ведь знаешь, ведьмы сходятся на шабаш, - и бросить подобострастный взгляд в девочку-подростка, усиленно делающую вид, что вся эта деревня ее не интересует.

- Вижу звезды, вижу знаки… Принеси нам, мать, по чарке! - теперь уже хитрый, заговорщицкий взгляд в сторону угрюмого мужика.

- Что-то Волк Лису неволит, - мальчуган удивленно уставился на меня, и его сестренка быстро высвободила косы из его рук, - Чует, видно, кто тут ходит.

- А Лиса хитра, хитра, - подмигиваю уже девчушке, - Дотянуть бы до утра.

Сказка растет, набухает, ширится. Сказка - сказ, вернее, - о Коряжиче. Каждый раз новый, с разными деталями. С хитрыми лисичками и храбрыми волками, а то и с шустрыми зайками и вообще какими-нибудь чертенятами. Сегодня вот ажно целую ведьму принесло. Мать семейства благосклонно улыбалась, и даже не высказывала никакого недовольства, когда ее муженек опрокидывал в себя рюмку за рюмкой, по пути сбрасывая свою угрюмость, как змеи - кожу. Да и сама не гнушалась опустошить стопку под очередной дымящийся шедевр, который жена извлекала из своих запасников. Тут обошлось без особых сюрпризов, семейство Черпаковых вполне устраивали деревенские колбаски, картошка десяти разных видов, драники, сало - все то, что и положено видеть в крестьянском доме.

А я продолжал плести свое кружево. Пропустил несколько рюмок со старшим Черпаковым, чтобы он еще больше убедился, что мы с ним на одной стороне, но это все. Напиваться мне никак нельзя. Во всяком случае, сейчас. Я щедро населял чудесами лес, который окружал нашу усадьбу, от души горстями бросал туда чертей, леших, водяных, русалок - да кого угодно. Чуть более нежно, через тонкое сито, сыпал чудеса в дом. Домового за печку, банника в баню, хута в сарай. Застращал голосами из колодца, а потом тут же развеселил бесшабашными проделками Хитрика, который дрался с домовым за вкусную еду. Хитрика по этому поводу ожидаемо затискали, и я долго чувствовал на своем затылке переполненный ненавистью кошачий взгляд.

Но потихоньку приближалось время Коряжича. Главного обитателя этого леса, которого в другой местности не найти. И той самой коммерческой фишки, благодаря которой мы, конечно, не то чтобы разбогатели с женой, но могли себе позволить относительно сносное житье-бытье. Коряжича следовало растянуть на все три дня - в промежутках припоминая охотничьи байки, настоящие и выдуманные случаи с гостями, травить анекдоты, плести любую чушь, которая могла понравиться гостям. И готовить их к финалу этой истории.

- С лешим-то не всякий сладит, только если что Коряжич…

Вот всем Коряжич хорош, только не рифмуется почти ни с чем. Но это уже к этому моменту было не важно. Марта процитировала ключ - я специально для нее составил несколько стишков, чтобы зазубрила и подыгрывала:

- Тише, деда, тише, тише. Из ума совсем уж выжил.

- Мать права, совсем я старый. Только силушки немалой! - Схватил я кочергу, заботливо прислоненную к печи, помеченную синей полосой сверху.

Полоса тут же укрылась под моими ладонями - это самые азы для любого фокусника. А кочергу я скрутил в замысловатый крендель. Разумеется, та была не чугунная и даже не металлическая. Слабаком я не был, но и богатырем уж точно никогда не слыл. Но все это - часть представления. Стряхнул несуществующий пот, победно посмотрел по сторонам, и, повинуясь внезапному наитию, бросил получившуюся кракозябру отцу семейства:

- Что-то ваш отец заснул. Глянь, достойно я загнул?

Мужик и так едва поймал этот внезапный снаряд, явно не ожидая такой выходки. И теперь растерянно пялился на меня. Я в ответ подмигнул. Хитрик за спиной, вновь удравший на печку, фыркнул. Мужик же как-то инстинктивно разогнул кочергу и на секунду удивленно уставился на нее. Потом смекнул, ухмыльнулся, протянул мне муляж.

- Ох, и славный будет пир. К нам явился богатырь!

Жена его улыбалась и даже как-то томно начала поглядывать на мужа. Алкоголь брал свое, или моя выходка - импровизация, мысленно поправил я, - возымела действие, было не особо важно. Вечер явно удался. Дети точно были в восторге.

***

В первый раз я попал в этот лес очень давно. Настолько все подернулось туманом, что я уж и год не вспомнил бы без подсказки. Нас было пятеро - четверо студентов, да я, аспирант. Тогда я еще почему-то чувствовал свое превосходство над ними. Забавно, как оно в жизни складывается. Каждый божий день нам всем нужно ощущать свое превосходство. Хоть над мурашкой, хоть над комариком. Без этого вся жизнь рушится не то что по кирпичику, а потоком, по атомам и молекулам. Вот и меряемся умом да силушкой, возрастом, объемом кошелька.

Васька был совершенно обыкновенным студентом. Вся эта лабуда, которой мы намеревались в этом медвежьем углу заниматься, его не волновала совершенно. Дописать диплом, залить его, как пожар, любой водой, прорваться через очередной бесполезный этап бесполезной жизни - и дальше, куда-то вдаль. Куда родители пристроят, в рисковых кооператоров, куда угодно. Легенды престарелых лесов его интересовали только в той мере, в которой заполняли буквами листы его дипломной.

Галька, наоборот, просто лучилась. Во многом ее упорство и привело к тому, что мы тряслись в престарелом тепловозе черт пойми куда, в поисках неведомого научного откровения. Именно она откопала Коряжича, местную лесную страхолюдину, и навела вокруг нее столько шороху. Наверное, она мне уже давно нравилась.  К тому моменту было не важно. Но я ее поддержал - на правах старшего товарища скептически улыбаясь. Впрочем, мне и самому что-нибудь эдакое не помешало. Если, конечно, мы его найдем.

Степка с Савкой были еще более серыми типажами. Вроде бы, и не такие законченные раздолбаи, как Васька, но и не фанатичные, как Галька. Наверное, они и сами не понимали, что делали на факультете этнографии, но не могли бросить почти законченное дело на полпути.

А всего-то оставалось - насобирать деревенских баек, похабных частушек, да чего угодно. И отчитаться о том, что экспедиция прошла успешно. Практика, то есть.

Только вот в этом лесу деревня была мертва. Настолько, что от всей нее остался стоять одинокий дом. Не буду темнить, тот, в котором сейчас располагается моя усадьба. Гостевой дом, куда на ночь отправятся, собственно, гости, я пристроил уже позже.

Каждый раз эти воспоминания захлестывают.

- Да вы только посмотрите, - Галька буквально захлебывалась энтузиазмом, перебирая листки бумаги, - Это абсолютно нехарактерно для белорусской мифологии.

Слушал ее только я. Слышали все - но слушал только я. Степа и Савка методично допивали заначенное, а Васька и вовсе храпел, не особо стесняясь чего-либо.

- Неведомое лихо. Это вообще для мифологии не характерно, самая суть мифологии, - челка игриво закрыла ей глаз, но тут же была отправлена на законное место, - это придание незнакомому вида знакомого. А здесь же мы можем рассмотреть черты модерна - неведомое лихо, это уже ближе к Лавкрафту и Говарду. Это современная традиция.

В чем-то она была права. Я был старше и мудрее - или мнил себя таковым - и предполагал, что может быть в этой жизни всякое, с чем мы просто еще не сталкивались. Пусть это и фантазии каких-то сельских дедушек да бабушек, умерших задолго до нашего рождения.

Хотелось бы, чтобы в этом абстрактном суждении я оказался не прав, но прошлого уже не воротишь. В прошлом несся поезд, а в нем студенты почти пополам - три к двум - пили вино и размышляли о записках одного одинокого этнографа, чье имя я больше никогда не произнесу.

Потому что из-за него это все и началось. Из-за него мы тогда тряслись в поезде и восторженно принимали. Кто спиртовые пары, кто - торопливые рассуждения Гальки. Я относился ко вторым. И пусть она нервничала и явно не до конца продумала свою идею, ее рассуждения были здравыми. Я сам иногда досадничал, что не разглядел такие явные нестыковки.

Легенда о Коряжиче - точнее, сказ о нем, - была неправильной насквозь.

***

- Ты сегодня превзошел сам себя.

- Ну, если так говорит мой главный критик…

Жена захихикала, запустила руки в волосы, взлохматила их, разметав уставшую за вечер под платком шевелюру:

- Действительно, молодец. Отлично отработал. Мужика этого вообще отделал похлеще, чем детей.

Я не любил похвалу, да и хвастаться своими достижениями не привык. Если ты сделал хорошее дело, то оно само по себе награда, а не дифирамбы в твою честь. Но когда жена таки роняла хоть небольшой комплимент, это дорогого стоило. Самый мой непримиримый оппонент, поливавший отборными помоями и идею с усадьбой, и цвет обоев в спальне, и вообще практически все, что рождало мое воображение. Похвала от нее многое для меня значила. Я же такой радикальной честностью обзавестись не сумел:

- Да и ты сегодня молодец.

- Да не ври.

- Правда. Такой жареной картошки я давненько не пробовал.

Это и была правда, но моя похвала была просто комплиментом, а не весомым экспертным мнением, как у жены. Она никогда на эти похвалы внимания не обращала. Со смехом только сунула мне тарелку с той самой картошкой, подумав, протянула кринку с кефиром. Знала, как я люблю. Немудрено за столько лет.

- Завтра какие планы?

- Не знаю пока, - я с удовольствием отправил в рот новую порцию, - Лапти, наверное, ремесла всякие.

- Прожуй сперва.

Я послушно прожевал, запил кефиром и козырнул:

- Йа волль, майн генераль!

- Твой немецкий с годами становится все хуже.

- После ремесел прогулка к речке. Валун Перуна, ну и все остальное по программе, - немецкого я отродясь не знал, зато жена свободно на нем шпрехала. Я же только придуривался, - Потом к криничке.

У кринички была своя история - одна из тех, которые на самом деле существовали. Многое здесь, в доме деда Баюна, было просто плодом моего воображения. Но кое о чем существовали настоящие легенды. Документально оформленные и в основном похороненные в архивах соответствующих учреждений. Легенда и легенда. Ничего настолько интересного для науки, чтобы писать об этом книжки. Пока я не брался за них и не расшивал ярким бархатом сказки. В этом и был талант рассказчика. Все эти братья Гримм и прочие Христианы Андерсены.

А также легионы безымянных Гомеров, пусть и не слепых, но несущих эти хрупкие истории дальше - своим детям, внукам, достаточно восприимчивым, чтобы с круглыми глазами слушать, как приезжая королевна утопилась в местном озере. И потом рассказывать дальше, добавляя подробности в том угаре, который неизбежно настигает, когда начинаешь рассказывать. У меня-то талант рассказчика точно был. Иначе я бы давно прогорел, а кот Хитрик нагадил бы не в лапти, а, может быть, и на мою могилу.

Я все еще любил легенды, как раньше.

- Думаю, все пройдет нормально, - более серьезно улыбнулась жена, - Девчонка только…

Я кивнул. Подросток - это всегда проблема. Подростки - это дети, усиленно делающие вид, что они взрослые. При этом не понимающие ни одного из этих состояний. Уже  избавленные от чудес, но все еще уверенные, что их можно найти. И от того злые. Потому что в старые чудеса не верят, а опыта и навыков создавать свои собственные еще не приобрели.

Сама она роль в моей маленькой истории не придумает, а любую, которую я предложу ей, отвергнет. Потому и ведьма - чужая, опасная, своевольная. Потому что такой ей, скорее всего, и хотелось быть. Но никаких гарантий тут никто дать не мог. Мирно спала она в своей комнате или решила удрать на ночь глядя в зимний лес, я узнаю только завтра. Прямо между утренней сигареткой и мастер-классом по плетению лаптей. Ну или что там моя голова завтра придумает, чтобы гости не заскучали.

Картошка закончилась, да и кефир тоже. Бросив посуду в мойку, я умылся, придирчиво подрезал своевольные попытки бороды вывести меня из образа, и вошел в спальню. Вот кем только не довелось поработать - и высоковольтные линии чинил, и вагоны разгружал, - но ничто так не выматывало, как поиски детских характеров, удачных рифм, эффектных поз. Да и плотный ужин давал о себе знать - хотелось просто повалиться на кровать и захрапеть.

Я повозился, устраиваясь в постели. Жена погладила мне волосы и хихикнула:

- Гляди, а свет-то горит.

Гостевой домик отсюда был как на ладони. Не то чтобы я уж совсем скрупулезно рассчитывал, но и строил его с учетом того, чтобы через окно спальни было видно, насколько это возможно, что творится в вотчине наших дорогих (или не очень, как повезет) гостей.

- Раззадорил-то ты женушку своими выкрутасами…

- Думаешь, богатырь силушку решил показать? - хмыкнул я и крепче обнял жену.

- Чувствую, - легонько укусила она меня в шею.

Ну… Почему-то подумалось, что не так уж я и устал за день.

***

В прошлом же, добравшись до места, мы все тоже отправились спать. А утром всю шумную и частично похмельную компанию ждала простецкая яичница циклопических размеров и бормотание бабки, согласившейся приютить нашу шумную братию. Деревенька, где мы остановились, находилась в нескольких километрах от вотчины мифического Коряжича. Единственная в округе. Как я уже упоминал, возле самого леса уже давно никто не жил.

Деревенька была чистая, ухоженная, в десятке километров от молочной фермы местного колхоза. Можно сказать, весьма процветающая. С нашей хозяйкой жил еще ее сын, но тот рано лег спать, а едва свет уже отправился работать на ту самую ферму. Как водится, имелись в этой деревне и свои собственные пословицы, шутки да присказки, так что с пустыми руками не уедем, даже если неуловимого Коряжича настигнуть не выйдет. И да, вопреки законам жанра никто нас о зловещих тайнах не предупреждал, и ходить в страшную деревню не запрещал:

- А шо ж там делать? - искренне удивилась бабка, когда мы ей поведали о конечной цели нашего путешествия.

- Мы, бабка, ученые, - поднял палец Васька, - Мы народные легенды собираем.

- Да у кого их там собирать? Никитка, болезный, помер годков пять тому.

- А кто такой Никитка? - вклинилась Галька.

- Да жил он там. Все поразбежались, а он жил. Лучка не добавить?

- Спасибо, мать, и так очень вкусно. В смысле, поразбежались? - мрачные тайны Ваську больше интересовали, чем торопливая запись обрядовых песен.

- Да так и разбежались. Кто к нам, кто в город, кто вообще шут пойми куда. Туда ж и дорога заросла давно, только пешком и пройти можно. К нам хоть автолавка приезжает, да и земелькой Боженька не обделил, и помидорочки, и бульбочка, все свое. А там лес, растет все плохо, глухое место. Почто там жить?

Мрачные тайны снова откладывались.

- Послушайте, - напомнил я, - А вы слышали о Коряжиче?

- Сказки эти? Да окстись, милок, Никитка только в эти сказки верил.

Милками у нее были решительно все, даже пса, грязно-серую помесь дворняги и мухомора, лениво жующего какую-то кость, звали не иначе, как Милок.

Наши Биба и Боба, Степка с Савкой, в диалоге участия не принимали. Да и ели не сильно много - больше налегали на ключевую воду. Из местной криницы. В то утро я и узнал ее историю, которую не удосужился записать ни один специалист до меня. Ну или старушка нас разыграла. С другой стороны, народное творчество на то и народное.

- А что этот Никитка про Коряжича рассказывал?

- Да знамо что. Что диво есть в лесу. Вроде как коряга, но живая.

- “Знамо что”. То есть, это не только Никитка о нем говорил? - уточнила Галька.

- Ну да, - с готовностью кивнула старушка, - Меня моя бабка, пухом ей земля, стращала, чтоб мы в лес одни не ходили. Коряжичем вот этим. Заберет нас, значит, и пропадем. Да мы только не верили. Где это водится, чтобы в мире Божьем такое делалось.

Бабка глянула в красный угол и торопливо перекрестилась. Я же задумчиво почесал подбородок:

- А дальше что?

- Что - дальше?

- Про Никитку. Ну, есть коряга живая в лесу. Что еще он о ней рассказывал?

- Да и ничего. Уважить Коряжича просил, нехристь. Сам-то он крещеный был, но как умом прохудился, все иконы из дому выбросил, - старушка снова перекрестилась, - а поставил в красный угол колоду какую-то. Тьфу, прости Господи. Где это видано, чтоб колоде молиться.

Мы с Галькой переглянулись.

- И это все?

- Все, что помню, милок. Кто ж его слушал внимательно, что он там себе мелет. Подкармливали его, больно жалобный был. Совсем на своем Коряжиче повернулся. Мужики иногда помогали ему - хату починить, дров на зиму нарубить. Дурак, конечно, но все равно душа живая. Ему бы к нам перебраться, глядишь, и здоровье бы вернулось. У нас, вот, и вода целебная. И болезнь пьяную…

Биба и Боба чуть не поперхнулись - до этого все тактично делали вид, что внезапная жажда двух пьянчуг никакого отношения к выпитому вчера не имеет. Заалели, отвели глаза, стало даже смешно.

- …что другую хворь отвадит.

- А расскажите подробнее об этой криничке, - открыл я свою тетрадь.

В конце концов, мы здесь для того, чтобы собирать фольклор. А Коряжич подождет.

Мы с Галькой пыхтели над своими записями, остальные просто слушали бабкину историю. Знали, что переписать и у нас можно будет. Волшебная криничка располагалась примерно на середине пути от покинутой деревни до этой. Была недалеко от местной речки, в лесу. И, конечно же, снабжена соответствующей духу легендой. Но на этой истории все и закончилось. С ходу припомнить какую-то еще народную мудрость старушка не смогла, да и полдень был не за горами - надо было собираться, если мы хотели увидеть брошенную деревню, дом полоумного Никитки с самодельным идолом, и тот самый пресловутый лес. Ну и Коряжича, конечно. Лично я все больше склонялся к мнению, что где-то там, недалеко от деревни, лежит какой-нибудь причудливо свалившийся дуб, похожий на спящего человека, или что-то вроде того. Так сказать, естественным образом сформировавшееся капище. Созданный природой идол. Это не объясняло странности легенды, но хотя бы давало понимание, откуда у нее растут корни.

Мы пообещали старушке вернуться до темноты и отправились по заброшенной дороге. Она в ответ пообещала вспомнить все колыбельные и сказки, которые ей довелось услышать в детстве, да и с другими стариками на эту тему побалакать.

Солнце начинало припекать, примериваясь, чтобы грациознее скакнуть в зенит, но пока еще утренняя прохлада от земли чувствовалась. Настолько, что Галька даже чутка ежилась:

- Посмотри глубже, Клим. В легенде ведьма дает лиху имя. Культ Истинного имени это вообще еврейская традиция.

- И? - Поднял я бровь, - Да у нас евреи практически везде жили. Особенно в черте оседлости.

- Но такого нет нигде. Истинное имя в каббале изначально существует, его нужно узнать, выпытать. И тогда ты получаешь власть над его носителем. А тут его назвали, понимаешь?

Я понимал. Понимал, что мне все больше нравятся ее заостренные, сходящиеся в упрямые губы скулы, понимал, что именно ради нее я ввязался в это приключение. Слишком многое я понимал, только не то, что она говорила. Я методично терял голову. Каждая секунда с Галькой точила меня, выворачивала, заставляла забыть, зачем я здесь.

Хотя нет, скорее вспомнить. Что я тут на самом деле из-за нее, и что чертов Коряжич все меньше и меньше занимает мое внимание. А остальные радостно глушили что-то из припрятанной бутылки и гомонили, гомонили, отвлекали.

Окончание

- Ну Таня, откуда я тебе его возьму?

- Вон!

- Танюша, это же Барсик. Это бабы Гали котик. А других здесь нет.

Барсик кивнул и наконец-то отвернулся. Гордо всмотрелся куда-то в неведомые дали и поудобнее устроился на заборе.

- А я хочу! - насупилась девочка.

- Ну а Барсик, может, молока хочет. Или сосиску. Или вообще вот, на заборе посидеть.

- Пускай со мной посидит!

- А если ему не хочется?

- Ну а мне - хочется! - бросила девочка измочаленный пучок ботвы и веточек в кусты.

- Нам всем чего-то хочется, - пожал плечами дед и сверкнул глазами, - Котиков, славы, денег, красивых платьев.

- Да? - Танюша безошибочно узнала этот взгляд.

- Кому-то простых вещей - и нет, котики это не простые вещи. Кому-то - очень необычных вещей. Кому-то очень плохих, а другим - наоборот, хороших.

- Разве это плохо? - девочка застыла в предвкушении очередной истории.

- Конечно, нет. Если бы мы ничего не хотели, то ничего бы и не делали. Валялись бы себе на травке.

- Я люблю валяться на травке.

- Но не всегда же, - дед подмигнул коту, - Иногда хочется и побегать, и попрыгать, и в доме посидеть у печки. А так и дома бы не было, и печки. А зачем они нам нужны, если мы не хотим ничего.

Танюша прищурилась и вперилась взглядом в деда.

- Но когда ты хочешь дом, его надо построить. Печку хочешь - будь добр, и ее построй. Хочешь котика. - подмигнул дед, - сначала подружись с котиком.

Барсик фыркнул и спрыгнул с забора куда-то на улицу.

- А просто сидеть и хотеть… Ну, это глупо. Ты же не глупая?

- Нет.

- И молодец. Потому что это не только глупо, но и опасно. Ведь если очень-очень чего-то хотеть, это может кто-нибудь заметить…

По моему хотению

Больше всего на свете Жека хотел найти миллион. Миллион чего, он обычно не уточнял. Хоть рублей, хоть долларов, хоть алых роз. Лишь бы не тумаков, конечно. Само собой подразумевалось, что миллион плохим быть не может. Кто нашел миллион, тот всяко получше устроился, чем тот, кто такой оказии был лишен. Ну, Жека и был лишен.

Миллионы что-то как-то не находились. Тумаки - бывало, хотя тоже нечасто. Большую часть времени Жека перебирал товары на конвейере и твердил одно и то же - пакет нужен? Карта магазина? Приобрести не желаете? Галька, отмена!

И так день за днем.

Миллион все никак не образовывался. Перекладывая чужие деньги из темных карманов в стерильное нутро кассы, он уже даже не думал над всей ироничностью ситуации - пресловутый миллион в особо удачные дни (традиционно предпраздничные) мог протечь сквозь его пальцы буквально за один вечер, и ничего ровным счетом не налипало на банковский счет одного маленького Жеки, отчаянно в этом миллионе нуждающегося.

Впрочем, спроси его кто-то, а на кой ляд ему этот миллион нужен, он бы затруднился с ответом. Это как спрашивать, зачем нужно счастье там, или воздух, например. Нужно. Просто нужно. Понятное дело, без миллиона жили многие. Сам Жека вот жил как-то. Но это не была спокойная жизнь - как без фантастического третьего глаза или шестого чувства. Это была вполне конкретная жизнь без вполне реального миллиона. Который не был выдумкой, а действительно мог бы быть, но все никак не желал материализоваться.

И Жека все мечтал найти этот миллион. Он покупал лотерейки по одному ему ведомой системе, по ней же делал ставки на спорт и биржевые котировки, и уж совсем втихаря, краснея в пустой комнате, скупал особо перспективные НФТ и какую-то уж совсем невероятную криптовалюту.

А миллион все никак к нему не шел. Впрочем, сдаваться Жека не собирался. Тот простой факт, что просаженные на спортивные ставки и прочую чепуху за все годы поисков деньги вполне себе могли и быть тем самым миллионом, Жека гнал от себя с упорством, достойным лучшего применения. Не миллион это. Как гора песчинок - это не гора, так и накопления - не миллион, сколько бы в них не было нулей.

Жека, наверное, больше хотел чуда, чем конкретную сумму. И чудо случилось.

***

Путь к мусорному баку преграждал уродливый мешок. Жека только проворчал - ну что за люди пошли, мусор нормально выбросить не могут. Метр до бака не дотащили - и так и бросили, кособокий, неуместный, валяющийся у мусорной площадки.

Жека выбросил свой, гораздо более скромный мешочек, и вдруг уставился на неожиданное препятствие. Что-то с ним было не так. Еще не успела эта мысль совершить полное путешествие по всем закоулкам разума, как Жека уже знал ответ. Его пакет был привычным, черным и пластиковым. Таким же, как и десятки его собратьев, уже занявших самые солнечные места в баке. Этот же был оливкового цвета, тканевый, добротный. Чем-то смутно знакомый. Не совсем понимая, что именно им движет, Жека протянул руки к горловине мешка и, даже не испугавшись потенциальных ужасов, которые мог хранить такой подарок судьбы, дернул за шнурок.

Он до этого даже не знал, что у мешка был шнурок, но нашел его мгновенно.

Горловина мешка лопнула, раззявила пасть, и в лицо Жеке бесстыдно воззрился миллион. Почему-то он знал, что там ровно столько - до рубля. Память, запоздало очухавшись от шока, напомнила ему, что именно он только что нашел. Это же инкассаторский мешок. Такие же каждый вечер вывозили из их магазина - бесформенные, обманчиво тяжелые, набитые купюрами. Что ж он делал возле помойки? Какого черта тут лежал?

Пока его сознание играло в это интеллектуальное что-где-когда, Жека туго затянул ремешок обратно и, пошатываясь, потащил мешок домой. Ответы на вопросы - это, конечно, хорошо. Иногда даже приятно. Но миллион, как ни крути, лучше. Ответы на вопросы он поищет потом. Запершись в квартире, даже задернув цепочку, которую он до сего дня считал бесполезной. В квартире Жека же сразу осел на пол. Миллион бесстыдно восседал посреди прихожей и оценивающего смотрел на своего нового хозяина. О том, что, выбросив мусор, он должен был пройти на работу, парень и думать забыл.

В итоге Жека пропустил аж три звонка. Еще бы, на работу он так и не явился. А какой ему толк теперь туда являться, когда у него был миллион? Мешок был согласен. Жека набрал номер начальника и приложил телефон к уху, чтобы ощутить, как дрожат его пальцы, а капельки пота огибают квадратик девайса, неприятно щекоча висок.

- Я заболел, - бесцветным голосом сказал он, - Врача жду.

- Вот твою дивизию, Женька. Ладно, выздоравливай. Когда больничный подпишут, отпишись, до какого числа.

- Конечно, Арсений Викторович.

Он не собирался отписываться. И больничный брать не собирался. Черт подери, у него дома лежал гребаный миллион - тот самый, неуловимый, которого он всегда хотел. Неважно, откуда он взялся в его квартире, неважно, что за дурная душа приперла его на помойку. Он был здесь. Теперь все будет хорошо. Ему больше не нужна никакая чертова работа, начальники, коллеги и надоевшие покупатели. Больше не будет ломить спину под конец смены, а традиционные пьянчужки не будут клянчить товар в долг. Один и тот же товар, сизый, позвякивающий зеленоватым стеклом.

Теперь у Жеки был миллион.

Он затащил мешок в спальню и прислонил его к кровати. Любовно погладил - угловатые банкноты показались мягкими, податливыми. Естественно, такими они и были. В них томились все желания Жеки, высказанные и нет. И они просто рвались выпустить этот потенциал наружу. Все, о чем он мечтал, все…

Правда, а он вообще мечтал о чем-то, кроме миллиона? Жека рухнул на кровать, как был. Даже не снимая обуви. А что дальше? Что Жека купит за этот миллион? Что он вообще собирается с ним делать?

Его не беспокоили возможные проблемы с законом, беспокоил его именно этот вопрос. Жека понял, что раньше просто его не поднимал. Ну что ж, когда-то надо начинать. И когда лучший момент, как не тогда, когда вожделенный миллион уже здесь.

Придумывая самые разнообразные сценарии, хитрые финансовые схемы и гедонистическое упоение вседозволенностью, Жека заснул. И больше его никто и никогда не видел.

***

Совмещенный санузел был единственным недостатком квартиры. Во-всяком случае, для Виолетты. В остальном - мечта. В нескольких шагах от метро, вся округа - сплошные супермаркеты, детский сад и школа - вообще рукой подать. Детей она пока что заводить и не думала, и уж точно не от Кольки, ее текущего бойфренда, но стратегическое планирование решает. Всякое в жизни может случиться.

Правда, кроме стратегического планирования должно быть в жизни место и спонтанным, эмоциональным решениям. Одним из которых и был тот самый Колька - смазливый, спортивный, веселый и шумный. Опыт подсказывал, что осталось им вместе от силы полгода.

Но вот это вот - навсегда. Виолетта всю жизнь мечтала о таком темном, старом трюмо. Массивный столик-тумба с огромным выводком отделений, ящичков, секций и потайных шуфлядочек, просто созданных, чтобы хранить в них в сложном, не поддающемся пониманию беспорядке весь набор женских мелочей, который только можно было себе вообразить. И огромное, с вычурной рамкой, старомодное зеркало сверху, откуда Виолетта влюбленно взирала на саму себя.

Риелтор даже как-то скис, когда она бурно разразилась восторгами об антикварной мебели. Привычно кивал, поддакивал, но хмуро смотрел на нее. Будто в этом и был главный подвох квартиры, поэтому она и стоила раза в два дешевле, чем должна была. Но Виолетта влюбилась по-настоящему - возможно, впервые в жизни. К трюмо хотелось прислониться, гладить его, бесконечно переставлять пузырьки с духами и баночки с лосьонами, разговаривать с ним. Наверное, заломи сейчас риелтор дополнительную сумму за антиквариат, она выложила бы ее, не торгуясь. Кредит бы взяла, но выложила. Черт, да ей уже и квартира была не интересна, она была готова купить строго этот предмет мебели и плевать, что он займет половину ее комнаты в общаге.

Мысли об общаге отрезвили. Нет, туда она точно возвращаться не собирается. В конце концов, она современная женщина, и как бы очаровательно не выглядело старое лакированное дерево, стратегическое планирование - решает.

- А почему так дешево?

- Нормальная цена для однушки в этом районе, - риелтор неубедительно улыбнулся.

- Нормальная цена раза в два больше. Так что не так? Трубы текут? Соседи пьяньчуги? За долги продаете, и потом коллекторы названивать будут?

- Да что вы, - хмыкнул риелтор, - Вполне обычная квартира. Долгов нет, все по закону, бумаги вы видели.

- Так что не так? Я беру, я согласна. Просто хочу знать.

- Человек тут пропал, - сдался мужчина, - Прошлый владелец.

- В смысле - умер?

- Нет, пропал. Исчез. Два года назад. Вот, все бумаги утрясли только сейчас.

- Всего-то?

- Ну, вам всего-то, вы же продвинутая женщина, - комплимент попал в точку, - А обычно носы воротят. Суеверные все.

- Ну и дураки. Хорошо, сколько времени займет оформление документов?

- Неделя-две. Как получится. Жить можно хоть завтра, но бумаги, как вы понимаете, подойдут позже.

- Немедленно переезжаю, - с каким-то барским запалом хлопнула себя по коленке Виолетта, - Деньги сейчас переводить?

- Нет, что вы, - застенчиво улыбнулся риелтор, - Мы честная фирма, оплата по факту сделки. Наследников у предыдущего владельца нет, так что квартира в собственности домовладельца. Когда подготовят бумаги, выставят счет, тогда этим и займемся. Только договор подписать надо, дальше специалисты нашей фирмы все сделают.

- За это вам и платят, - Виолетта только сейчас пригляделась к риелтору и нашла его симпатичным. Шаловливая мысль засвербела в голове.

- Отлично, у меня как раз все готово, - риелтор отвернулся, поднял папочку со стола, - В двух экземплярах, один останется у вас, второй…

Когда он обернулся обратно, Виолетта уже успела каким-то чудом избавиться от одежды и восседала на приглянувшемся ей трюмо, кокетливо сжимая коленки. Впрочем, последнее не продлилось долго.

- В двух экземплярах, - машинально повторил риелтор.

- Я жду.

Когда он вернулся через неделю, чтобы получить еще одну подпись - и кое-что другое, как он надеялся, двери ему никто не открыл. И Виолетту тоже больше никто и никогда не видел.

***

А потом риелтор уволился. С шумом, пригрозив засунуть эту чертову квартиру туда, куда Макар телят не гонял, хлопнув дверью, и даже напоследок показав фак через затылок - не оглядываясь, так, мимоходом. Антон же, новенький в этом агентстве, только хмыкнул. Тоже мне, дом с привидениями нашли. Его испытательный срок уже просто трещал по швам - так ни одной квартиры и не продал. А тут - подарок судьбы. В шаге от метро, вся инфраструктура, даже мебель от предыдущих владельцев. И это по цене почти в два раза ниже рыночной. Вот он, его шанс. Отчего его уже бывший коллега взбеленился и добрых полчаса матерился, он понять не мог. Ну, подумаешь, хозяйка квартиры без вести пропала. Деньги, правда, так и не успела перевести. Смылась куда-то, хахаля нашла, может, в неприятную историю впуталась, и выловят ее из Свислочи в пакетах по частям. Какая, к чертовой матери, разница. Главное, что купля-продажа так и не состоялась, и этот недостаток следовало устранить. Антону была нужна эта работа, и он тут же вцепился зубами в этот случай, один на миллион, беспроигрышный.

Высокий блондин, уверенный в себе, хоть сейчас фоткай на плакат “успешный мужчина с поршем”, хотя, “порша”, конечно, ему было не видать. Но одних только костюма и самоуверенности ему всегда было достаточно, чтобы впечатлить людей. Клиентов, работодателей. Пока что - только работодателей.

Испытательный срок подходил к концу, а квартиры все не продавались. Но эта, эта - просто обязана.

Первые два прошли мимо. Со старичком было все понятно, он вообще, скорее всего, просто развлекался, посещая чужие жилища. Вряд ли собирался что-то покупать в принципе. Правда, зачем-то залип возле высококлассного - в дизайне Антон разбирался - цельнометаллического стола со стеклянной столешницей, и добрых полчаса нес чушь о том, какой у него в детстве был дубовый стол. Антон презрительно кивал и поддакивал. Дед не то что стол, он подметки его ботинок купить был не в состоянии. Такое случалось.

Другой тоже уперся в стол, и зачем-то завел длинную тираду о том, как в детстве качался в батином кресле-качалке. Антон кивал, все больше убеждаясь, что и этот ничего не купит.

А вот третий был тем, что надо. Его долгожданный золотой клиент. Билет к карьерному росту, к стабильной зарплате - и на этом мечты Антона заканчивались. Разве что, пожалуй, он прикупил бы себе такой же стол, как в этой квартире. Он был просто восхитительным, хотя никаких отметок брендов Антон не нашел. Жалко. Ну ничего, со временем найдет, что за очередная скандинавская контора выпускает такие столешницы. Что мебель сделана скандинавами, сомнений не было. Их почерк. Их стиль.

- Офонареть, - бритый бородач присел перед столом и ковырнул пальцем блестящее стекло, - Это откуда тут?

- Предыдущие жильцы оставили.

- Они в курсе, сколько это вообще стоит?

- А вы? - попытался выкрутиться Антон.

- Я археолог, блин. Конечно, я в курсе. И вот это вот прилагается к квартире?

- А что не так? - опешил Антон.

- Шумеро-аккадская культура, это же…

Археолог почему-то поднялся на ноги, долго, рефлекторно отряхивал колени, и потом бесцветным голосом продолжил, резко сменив тему:

- Цена та же?

- Конечно, - немного растерянно протянул Антон.

Химеро-наркоманские штуки его не прельщали. Чтобы там ни было в этом скандинавском столе, приметное для археолога, тысячелетний дуб или особое северное стекло, это было не его дело. Он собирался просто продать квартиру. Конкретно эту и кому угодно. Хоть и полусумасшедшему археологу.

- Беру. А это вам, - покупатель зачем-то сунул пачку мятых купюр, - просто молчите о том, что тут хранится.

Антон только кивнул и забрал деньги. Ну что за психопатов земля носит…

***

В этот раз пришла милиция. Ее никто не ожидал - как всегда, впрочем. Археолога, как не сложно догадаться, после того вечера никто и никогда не видел. Он тоже не успел внести первый взнос за заключение договора, исчез с концами. Скандинавский шикарный стол, впрочем, не тронул. Риелторская контора наконец-то забила тревогу.

А Фомич - простой, совершенно обыкновенный участковый, не знал, что делать. Ущерба нет, состава преступления тем более. Ну, подумаешь, передумал квартиру покупать. Чего стоит-то черкнуть пару строчек. Но археолог как сквозь свою любимую землю провалился. Исчез начисто. На работе не появлялся, друзья его не видели, подруги обнаружить не удалось.

Друга тоже.

Что именно искать - непонятно. Ну пропал и пропал, в другой город свалил, просто решил квартиру не покупать. Мало ли что бывает. Ну, была разве что одна деталь. Сомнительная.

Это был уже третий человек, бесследно исчезающий в этой квартире. Но что с этим делать, участковый не имел ни малейшего понятия. Он хотел домой, где его ждал наваристый, ароматный рассольник, и сын, и дочка, смешливая, и жена, конечно. Автор того самого рассольника. Поэтому он и позвонил Ивану Сергеевичу.

Друзья посоветовали.

Сергеич был молчалив. Черта с два бы его кто-то в лицо так назвал. Иван Сергеевич, и все тут, все-таки опытный следователь, да и вид под стать - прямая спина, цепкий взгляд. Он был колюч и прилипчив, как репей, если бы репей отливали из нержавеющей стали. И всегда откликался. Даже когда вскрывались ошибки его предшественников, других следаков или участковых, он не издевался. Пытался помочь. Своим был в доску, но в то же время чужим, словно с другой планеты упал.

Фомич-таки ему позвонил, хотя и сомневался. Ничего эти исчезновения не связывало, кроме квартиры. Да еще тот истеричный риелтор, который отказался продавать квартиру последнему, тому самому, археологу. Вот и все улики. А, как известно, нет тела - нет дела.

Мало ли людей исчезает. И большинство - по своей воле. Очередной тупой, бессмысленный висяк. Чаще всего так сбегали от алиментов.

Иван пришел с самого утра, даже раньше Фомича. Тому было стыдно, но следователь похлопал его по плечу, и все само собой устаканилось. Долго расспрашивал - не только про археолога, но и про остальных исчезнувших. Ни разу не укорил, что после первого исчезновения никто ничего не сделал. Только слушал и слушал. Спросил, где понятые. Рассмеялся, узнав, что их так и не позвали. А что тут, блин, отмечать? Пустоту?

И зашел в квартиру.

Практически сразу раздались три тяжелых, глухих выстрела. Дом их даже не почувствовал. Потом - сдавленный мат. Следователь тут же объявился на пороге, вращая огромными, остекленевшими глазами.

- Иван Сергеевич…

Следователь зыркнул на Фомича так, что захотелось удрать куда-то в подпол к мышам. Наверное, таким взглядом он одаривал всех тех рецидивистов, которых колол если не ежедневно, то хотя бы раз в месяц. Пистолет был зажат в его руке и даже еще дымился. Следователь ушел, не оглядываясь.

Замять вопрос было не сложно - не только из-за страха, просто… просто. Фомич понимал, что вряд ли расскажет о внезапной стрельбе, да и вообще - такие знакомства на дороге не валяются. И из-за его связей, и из-за его фанатичной преданности работе. И из-за поддержки, которую всегда оказывал коллегам. Конечно, когда не смотрел на них безумным взглядом, сжимая в руке пистолет с такой силой, что из-под ногтей выступила кровь. Да и никто не пострадал, вроде как.

Фомич только удивленно уставился на игровую приставку последней модели - такую, какую он безумно хотел подарить своему сыну. Да и себе тоже - чтобы сын не сыпал односложными фразами, чтобы снова кинулся ему на шею, как раньше, и чтобы они вместе играли - как раньше. Пусть и в видеоигры.

Но приблуда была раздроблена тремя пулями, которые зачем-то пустил в нее следователь. Фомич не стал задавать вопросы. Это было одно из негласных правил, когда обращаешься к Ивану. О выстрелах забудут - кто их услышит в доме, в котором и не такие шумы под вечер родятся. Фомич, к тому же, постарается. Работа же у них нервная, он сам знал. А если у участкового нервы порой сдают, что ж у следователя. Психанул. Выпьет, отоспится. Начальство поймет. Никто не пострадал же, в конце концов.

***

Иван и правда выпил. Не чувствуя горечи, он лил в себя водку, пока не обнаружил, что сидит абсолютно трезвый на кухне и бессмысленно пялится в окно. Иван и правда был идейным служителем закона. И когда он вошел в ту комнату, больше всего на свете он желал только одного. Узнать, кто загубил этих людей. Что они мертвы, он не сомневался.

И он увидел, что хотел. Как и все остальные. Рука сама выхватила пистолет и нажала на спусковой крючок.

Следом за ним в кабинет вошли еще двое - Санька я знал, уже довелось с ним работать, а вот второго - нет. Какой-то очередной сотрудник колонии. По штату конвоировать заключенного полагалось двоим, а сразу столько знакомых у меня в той колонии не водилось. Как не сложно догадаться, заключенным был наш потерянный запуганный тип. А я был следователем. Который, на первый взгляд, никакого отношения не имел не только к этому шикарному кабинету, но и к гражданину Петрову Афанасию Ивановичу, 1973 года рождения… Тьфу ты, опять. Профдеформация.

- Афанасий Иванович, я полагаю? - нарушил молчание доктор.

Тот дернулся, но вскорости до него дошло:

- Да, заключенный Петров, прибыл…

- Оставьте, Афанасий. Вы сейчас не в тюрьме…

- Колонии, - поправил незнакомый охранник.

- …так что можете расслабиться. Присаживайтесь на диван.

Я внутренне хмыкнул. Понятное дело, это всего лишь мои внутренние заморочки, но все равно было что-то забавное в том, что на этот шикарный диван, рядом с котором мне даже находиться было стыдно, сейчас сядет наш Афоня - помятый и бесформенный зэка в простой серой робе. Санек придержал за локоть второго охранника и указал рукой на кресла, стоящие возле входа. Тот кивнул, и оба конвоира расселись рядышком. Санек тут же вытащил телефон и залип в него, другой же продолжил добросовестно буравить глазами своего подопечного. Какой усердный, однако. Новенький, наверное.

- Меня зовут Кирилл. Кирилл Аркадьевич, если вам так удобнее. Как к вам обращаться?

Заключенный никак не отреагировал, только сидел, сложив руки на коленях, и смотрел в пол.

- Афанасий Иванович? Афанасий? Афоня?

Афоня удивленно поднял глаза.

- Отлично, значит, Афоня. А я Кирилл. Итак, Афоня, я - врач. Вы сейчас не в тюрьме, - доктор лукаво зыркнул на безымянного конвоира, - простите, не в колонии, поэтому можете ни о чем не беспокоиться. Считайте, вас вывезли на экскурсию.

- В смысле? - промямлил Афоня.

Надо же, быстро он его. Чтобы добиться от этого зашуганного хотя бы попытки начать обращать внимание на окружающее, надо было постараться. Впрочем, именно поэтому я его сюда и притащил. Репутация у доктора была отменная.

- Я понимаю, что вас могут нервировать ваши… опекуны.

Сашка прыснул.

- Но вы сейчас у меня на приеме. Видите ли, меня попросили выслушать вашу историю, и вынести свое мнение. Строго мнение, - заметив беспокойство на лице зэка, добавил врач, - Оно не будет приобщено к делу и не будет иметь никакой юридической силы. Если хотите, у меня есть документ, где это отдельно прописано. Могу показать.

Документ и правда был. Врач, конечно, заинтересовался моим предложением - я-то не такой мастер разводить замкнутых людей на разговор, но уж подобное заметить могу. Но наотрез отказался участвовать, не напиши я ему такой вот официальный отказ. То ли был у него неудачный опыт, то ли надо что-то делать с репутацией наших родных правоохранительных органов. Ну а, может, это было нужно, чтобы показать впоследствии нашему Афоне. Которому было не до того.

- Я же все уже рассказал, - буркнул Афоня.

Естественно, рассказал. Любой бы рассказал. Хотелось бы, конечно, чтобы все было иначе, но брали беднягу с пристрастием - и допрашивали так же. К тому же, следователь, ведший его дело, особенной разборчивостью никогда не отличался. Вешать что-то на невиновного он, конечно, не собирался, но в случае Афони даже Махатма Ганди его бы не взялся защищать. Еще и с такой-то биографией. Правда, в его случае он не особо и стремился отмолчаться. В чем и была проблема.

- Но не мне. Я все-таки не милиционер, и не хочу установить вашу виновность или невиновность. И не проверяю вашу вменяемость - догадываюсь, что с врачами вы уже общались. Я независимый эксперт, если можно так сказать. Меня интересует сама ваша история.

Афоня снова опустил голову и уставился в пол. И только быстро переплетающиеся большие пальцы выдавали, что он не впал в свою вечную апатию.

- Кроме того, никаких последствий, как я уже сказал, для вас этот разговор не понесет. Даже если что-то из того, что будет сказано в этих стенах, всплывет… Ну, где-нибудь не в вашу пользу, то у меня есть бумага, согласно которой это совершенно незаконно. Поверьте, я ценю своих клиентов, и у меня есть много знакомых - и очень дорогих - адвокатов.

В последнее верилось. Если доктор отгрохал себе такой монументальный кабинет, что ж у него дома было. Какие-нибудь двухэтажные пентхаусы или особняки размером с небольшую деревню. Может он, конечно, фанатик своего дела, и все сбережения вложил в рабочее место, но вряд ли. Ведь даже будь ты десять раз успешный практикующий психиатр, всегда есть потолок финансового благополучия. Вряд ли все разговоры, которые тут велись, затрагивали только вещи, разрешенные законом. Но это было не мое дело.

А Афоня продолжал молчать.

- Извините, что я сразу в лоб, но вы же так никому свою историю и не рассказали.

- Я все рассказал, - поспешно буркнул заключенный.

- Следователю, да. А кому-нибудь, кто не собирается вас судить? Просто по душам?

Да, тут он прав. Уж на что я доброжелательно к парню настроен, для него я все равно очередной мент. Психиатры в Новинках тоже - менты в белых халатах. Собственно, поэтому я его и потащил сюда. Ни у кого из нас его разговорить не выйдет, а уж тем более не выйдет внимательно выслушать. Такая вот проблема у нас. Постоянно ищешь какие-то доказательства или опровержения вины, несостыковки… Делаешь, в общем, что угодно, но не слушаешь. Поэтому я и привел его к лучшему в городе, если не в стране, психиатру. С сумасшедшим ценником и безупречной репутацией. Кроме того, мне и правда было нужно его мнение касательно всей этой истории.

Афоню нашего после задержания и раскалывать не было нужды. Он сам сразу же излился потоком, хотел это все рассказать, поделиться. Может, искал защиты и утешения. А получил в итоге срок. В принципе, заслуженно. По совокупности его предыдущих выходок особого сочувствия парень не вызывал, но вот сам его рассказ мне был очень интересен. Тот самый, первый. А не тот, что ему зачитывали в суде, а он только кивал, дескать, согласен, записано с моих слов верно.

- Давайте, я вам помогу, - врач взял листок бумаги со стола, - Было это в апреле две тысячи…

- Да! - неожиданно злобно каркнул Афоня. Как будто его прошлый, прокуренно-блатной голос на секунду вернулся.

- Вы и ваши друзья решили расслабиться…

- Да какие друзья.

От былой подавленности ничего не осталось. Нет, на диване все еще сидел изломанный, опустошенный человек, но говорил внятно, быстро, словно боясь опоздать.

Твою ж дивизию, доктор и правда профессионал.

***

- Короч, я, Кривой и Лапоть тогда собрались…

Друзья у него были под стать самому. Хотя, прав, конечно, наш Афонька. Какие они ему друзья. Кривой, некто Илья Кривошеев, аналогично промышлял гоп-стопом, мелкими кражами и вымогательством у собственной матери. На ее пенсию эта компания обычно и выпивала. Второй - Георгий Лаптев - фигура не такая колоритная, но тоже непутевая. В прошлом слесарь, простой работяга, но крепко зацепился с бутылкой, и уже несколько лет к тому моменту перебивался случайными шабашками да продажей немногочисленной домашней утвари. Иногда краденой. Обычный дворовый алкоголик на полпути к тому, чтобы пропить квартиру. На фоне остальных героев, конечно, божий одуванчик, но тоже не подарочек.

- Нормально, думаю, посидим. Да Лапоть заартачился. Говорит, племянница к нему приехала, ей больше жить негде, пока сессию сдает. Ну а Кривой, ушлепок, возьми и ляпни, тля, так это ж хорошо, что телки будут. Говорит, мол, пусть она подружкам позвонит. Ну тут Лапоть и психанул - так-то он лох лошаком, мухи не обидит, а вот с кулаками на Кривого полез. Но тот сам виноват, конечно. Мы ж не совсем отмороженные приличных чувих портить. Ну у Лаптя шансов не было - Кривой его одним щелбаном остудил. Я тоже добавил, конечно, ну а что, не за лошка же мне впрягаться. Но говорю Кривому: тля, ну не хочет - не надо. Его хата, что выпендриваться. Тот уже и сам понял, что погорячился. Короче, помирились кое-как, хлопнули на месте за дружбу, и стали думать, куда пойти.

К Афоне потихоньку возвращались былые повадки.. Как в девяностые окунуться - все эти распальцовки, бесконечные “ну”, “дык”, “чо” - неестественно подавшееся вперед туловище, как будто он вот сейчас бросится на тебя с кулаками. Таким я его не видел. Наверное, именно вот это наблюдали ребята, когда-то давно бравшие его за очередной отжатый телефон. Даже Санек со своим коллегой с удивлением всматривались в привычного им аморфного тюфячка, ненадолго вспомнившего, кем он был раньше. Не знаю, как этого добился доктор. Вроде бы, ничего особенного ему не сказал. Колдун, не иначе.

- Тля, говорит, нормальное место. Ну конечно, Лапоть тут уже все бомжатники знает. Не знаю, говорю, в зассаном подвале сидеть не по-пацански. А тот и говорит - типа, не зассано там, нормально. Сюда вообще никто не ходит, мол, тихо, чисто и прохладно. А то жарко зведец. Ну, да, было жарко тогда. Кривой еще говорит, что смотри, прокинешь нас, сам тебя обоссу. Но чисто для гонору говорит, без угрозы. А ступеньки там старые, сыпятся по краям, блин, только бы шею не сломать. Лапоть-то как акробат хренов скачет, а мне не по себе - навернусь тут, думаю, вот тебе и покушал беленькой. Но тут раз - и ровный пол. И нормально так - чутка пыльно, но сухо и прохладно. Темновато только - там три такие окошечка сверху, узкие, что даже не допрыгнуть. Кое-как видно, но все равно непривычно. Ящики еще какие-то около стены лежали, так мы быстро себе и мебель организовали.

Цокольный этаж недостроенного магазина шаговой доступности. Туда они и заявились. Совершенно ничего подозрительного - место сравнительно новое, перекрытия добротные, помещения, как и утверждал Афоня, сухие и чистые. Самое подходящее место для каких-нибудь подростковых - или не очень подростковых, в нашем случае, - посиделок. Тут, пожалуй, начиналась первая из странностей, составляющих эту историю. Опасения компании о состоянии недостроя я вполне мог понять. И вот что там на самом деле оказалось чисто - а криминалисты там все облазили, и я лично несколько раз наведывался, - было по меньшей мере необычно. Обычно такие подвалы наперегонки заселяли коты с бомжами, иногда даже конкурируя за территорию. Что за пять лет с момента образования такого лакомого кусочка его так никто и не обжил, верилось с трудом. Правда, только мне. Следователь, ведший дело Афони, отмахнулся от этой странности. Понятно, почему. Но я не мог выкинуть ее из головы.

- Ну сидим, нормально все. Лапоть довольный, типа такой хозяин, знаете? Мол вы все не верили, а оказалось по-моему. Сидим, за жизнь трём…

Удалой Афоня закончился так же внезапно, как и начался. Голос его пока еще был прежним, но плечи уже опали, он снова сгорбился и уткнулся взглядом себе под ноги. Конвоиры переглянулись.

- Ну, Кривой и говорит. Отлить надо. Подвал твой, говорит, не зассаный, не обманул, так что обновим его сейчас. И пошел в угол. А его там не видно вообще - тока слышно, как шуршит он там и топает. Я водку допил, закусываю, и тут - крик.

Ну да, ребятам из колонии эту версию его показаний вряд ли озвучивали. Санек удивленно посмотрел на коллегу, но тот был ошарашен не менее его.

- Желтая какая-то хреновина в темноте. Высокая, почти до потолка. Вся из уголков каких-то, из палочек, и все эти палочки обнимают Кривого. Он и кричит. А палочки шевелятся, и от Кривого отваливается… Все отваливается. То то, то это.

Так и есть. Рецидивист Кривошеев был найден в составе пары десятков частей, его телом можно было назвать только огрызок грудной клетки с головой. Все остальное валялось бесформенной кучей неподалеку.

- Лапоть, сволочь, ломанулся к выходу, бутылку еще, гнида, разбил. А это желтое - за ним. Поймало его прямо на лестнице, сграбастало, и в угол потащило. А он орет, как резаный, я, блин, даже обосрался.

И тут Афоня не врет. Пьянчуга Лаптев найден возле лестницы, одним куском, но как будто прокрученный через мясорубку. Словно его бейсбольными битами избивала целая артель энтузиастов, или же в подвале завелся гигантский питон из фильмов ужасов. Целых костей практически не осталось. И да, бедняга Афоня и правда обделался.

- Ну тут у меня тупняк и кончился. Сам подорвался и давай по ступенькам - упал один раз, локтем звездец больно приложился, полз на четвереньках, потом опять бежал - только хрустит за спиной, Лапоть не орет уже даже, стонет только. Я выскочил, тля, из этой двери, и в первого же человека вцепился. Мычу, тля, страшно, помогите. А меня с ноги в живот… Тля…

Афоня выглядел жалким - не как всегда, а просто, по-человечески жалким. Попавшим в беду.

- Ну дык я сам к ментам пошел. Сволота, блин, сам же к ним пошел, первый, сука, раз в жизни. А они…

- Да, я знаю, - психиатр оторвался от своих записей, - Сказали, что это вы по пьяному делу убили своих друзей.

- Да какие друзья! Блин, хотел бы я кого из них мочкануть, так ломом по кумполу и до свидания. Кто искать таких ушлепков станет.

И тут Афоня был прав. Найди мы тот же самый контингент с обычными черепно-мозговыми или ножевыми - скорее всего, списали бы на пьяный дебош. Впрочем, и так получился пьяный дебош - по официальной версии. Согласитесь, Афоня уж слишком явный подозреваемый. А что за небылицы травит - косит под дурку. Не самый часто встречающийся случай, но бывает. Так что нет у меня особенных претензий к следаку, ведшему его дело. Если бы не ряд нюансов, я бы даже с ним согласился, и не стал бы прочесывать злополучный подвал и пытаться разговаривать с самим нашим зэком. И уж точно не потащил его к лучшему в городе психиатру, да еще и за свой счет.

- А что-нибудь еще об этом желтом вы можете добавить?

- Да что тут добавить? Летал я такое рассматривать, убежал, и сразу к ментам… А они меня приняли…

- Есть еще один важный вопрос.

Это мой вопрос. Я его попросил задать психиатра. Он на меня как на психа посмотрел, но ухмыльнулся: любой каприз за ваши деньги.

- Почему, по-вашему, это желтое на вас напало?

Я знал, что я это услышу. Но все равно до крови прикусил губу.

- Мы нарушили его покой.

Афоня снова обмяк и превратился в потерянный куль плоти. Что-то спросить у врача у него не было сил, а сам психиатр не спешил подбрасывать подсказки:

- Ну что ж, Афоня. Спасибо, что рассказали. Могу вас утешить - вы не лжете.

- Чо?

- Вы рассказали мне правду. К сожалению, вряд ли в суде примут такой аргумент.

- Менты, тля…

Но я вам верю. Вы молодец. Пережили такое, что мало кому из нас удастся увидеть. Если вас это успокоит, вы все сделали правильно.

- Фигавельно.

Настал мой черед. Я поднялся с кресла и подошел к заключенному:

- Ну, ты свое дело сделал. Моя очередь.

Он смотрел на меня и молчал.

- Как ты и просил, неделя в одиночке. Не в карцере. Санек, понял?

- Понял, Иван Сергеич.

- Потом все остальное. Встреча с адвокатом, с матерью - все, что обещал. Ты мне очень помог.

Афоня не отреагировал. Он окончательно впал в свое вегетативное состояние.

- Давайте, ребята. Сеанс окончен. Ведите пациента домой, я еще с доктором покумекаю.

Санек подхватил Афоню под левое плечо, безымянный конвоир - под правое. Заключенный отправился обратно в колонию. Я же сел прямо на стол и глубоко вздохнул.

- Ну, вы не солгали. История необычная.

Психиатр вытащил серебряный портсигар и прикурил. После чего предложил и мне. Было бы глупо отказываться - не знаю, что это были за сигариллы, но стоили они явно подороже моего винстона:

- Стал бы я к вам обращаться в другом случае.

- Конечно, вы правы. Ответы вас удовлетворили?

- И да, и нет, - развел я руками, - Мои подозрения подтвердились, но что с этим делать, я не знаю.

- Отчаянный вы человек.

- Чего это?

- Я же понимаю, что это не ваше дело. Как в рабочем смысле, так и в бытовом. Но зачем-то вы за этого Афоню зацепились. Зачем?

- У меня встречный вопрос. Он действительно не лгал?

- Да.

- Я имею в виду тот самый вопрос. Который я просил задать.

- Я понимаю. Нет, он не лгал.

- Они нарушили его покой…

- И что тут такого?

- По-вашему, человек калибра нашего Афони вообще способен сказать такую фразу?

Психиатр хмыкнул:

- А теперь моя очередь. Так зачем вам этот Афоня?

Я ждал этого вопроса, поэтому уныло, казенно забормотал:

- Год до этого. Обезображенные трупы, наркоман, “мы нарушили его покой”. Признан вменяемым, сидит. Два года до - “мы нарушили его покой”, признан невменяемым, на лечении. Еще один неделю назад - да, его не было, когда я с вами связывался. Нарушили покой, под следствием, скорее всего сядет.

- Интересно. И что вы собираетесь делать?

- Посадить без меня могут. Я хочу узнать, что это такое, и как они нарушают его покой.

- Зачем?

- Чтобы больше никто его не нарушил.

Врач рассмеялся:

- Отчаянный вы человек.

- Что, думаете, я сам сошел с ума?

- Я не знаю, что мне думать. Но этот человек совершенно точно верит в каждое слово, которое сказал.

- Значит, это правда?

- Для него. Для больного часто его фантазии намного логичнее, чем обычный мир.

- Афоня, по-вашему, - похож на сумасшедшего? У него ума-то, блин, не хватит, чтобы с него сойти.

- Грубовато, но в целом вы правы. Давайте так…

- Как?

- Продолжайте ваше расследование. Если докопаетесь до истины - расскажите мне. А до тех пор мои услуги вам - бесплатно.

- Серьезно? - я с недоверием покосился, - А я только хотел спросить, сколько с меня.

- Ситуация и правда не из обычных. Так что мне уже просто интересно. Договорились?

Договорились. Расплатиться - не деньгами, конечно, а хоть какой-то информацией, - я смог только очень много лет спустя.

Жизнь шла своим чередом. Из мира никуда не исчезли обычные кражи, случаи бытового насилия и прочие не очень радостные вещи, ради которых и существуют следователи. Не исчезли и необычные - хотел бы я, чтобы они состояли только из бредней про желтое нечто. Бывала такая грязь, что хотелось на стену лезть. Неведомые твари, неразгаданные тайны - они часто понятнее, чем обычные выходки самых заурядных людей. Иногда, перебирая в голове перфомансы этого неведомого любителя покоя, я радовался, что у него не было такой фантазии, как у некоторых моих человеческих подопечных. Со временем он мне даже стал симпатичен. Он просто убивал, в меру сил жестоко. Не морил голодом, не избивал годами, не заставлял престарелую мать вырезать себе глаза, чтобы пропить ее пенсию по новообретенной инвалидности. Хотел бы я забыть многое из своей работы.

Но годы исправно шли, наматывая не только мой противоречивый опыт, но и выслугу лет. Я успел сделать карьеру. Поймал даже кое-каких именитых преступников. Получил высокое офицерское звание. Вышел на пенсию. Все это время отмечал на карте - да, как в плохом кино, - похожие случаи. И все же наконец-то понял, почему я искал эту желтую тварь не там, где нужно.

Как же я ржал, когда до меня дошло. Грустно, потерянно, но ржал.

***

Я выгуливал собачку. Маленький терьер, усердно пылесосящий все местные кустарники. Сразу видна рабочая хватка.

- Даров, отец. Закурить есть?

- Отчего бы и нет, - степенно заметил я:

Парень затянулся, крякнул и передал сигарету своему другу:

- Слыш, а еще есть?

- А волшебное слово?

- А умный дофига?

- Хочешь проверить?

Я старый, но не беспомощный. Такого умника на раз-два сверну. Этот оказался понятливым:

- Да я просто спросил, отец. Где тут у вас присесть можно?

- Я ж говорю, в недострое… - брякнул кто-то.

В недострое, значит. Я добавил:

- Да на лавке сядьте. Если шуметь не будете, кто вас тронет.

- Да погнали посидим, ну пацаны.

Я посмотрел на энтузиаста. Длинные волосы, выглядит нервным. Много вариантов. Или рисуется перед пацанами, или те самые пацаны его достали своими шуточками настолько, что он уже готов на все.

- Та тля, хрена ты заладил.

Разумная позиция.

- Да ментов вызовут, вы тока на этого деда гляньте.

Из старой шпаны. Признал. Редко такие попадаются. Жалко беднягу.

- Да пошли уже! - сжимая в руках две бутылки, исчез в дверном проеме один из парней. Терьер Толик гавкнул.

- Эй, ты свою шавку придержи!

Придержу. Был бы Толик человеком, был бы давно минимум генералом. Столько наркокурьеров поймать - тут чуть ли не медаль героя. Но был он всего лишь собакой. На пенсии.

Они все-таки пошли в подвал. Ну, я честно пытался их остановить. Погладил ладонью крепкую дверь, вздохнул. Закрыл ее, запер засов - спасибо старому другу за совет, и до кучи уперся в дверь плечом.

Я искал странные истории о желтой штуке, о несправедливо обвиненных. А надо было искать пропавших. Тех, кто не вернулся. Исчезнувших алкашей, бомжей, всю эту братию. Я не сразу это понял. Их надо было отмечать на карте. Когда меня осенило, дело пошло быстрее. Оно меняло свое место, когда оставались те, кто мог его назвать. А когда удавалось сохранить свой покой в тайне, оно не уходило. Оно оставалось.

- Тля!

Я оперся всем весом на дверь. Остальных не было слышно. То ли подвал глушил звуки, то ли они даже пикнуть не успели. Желтый отшельник мог играючи расправиться с одним-двумя случайными визитерами. Здесь ему совершенно точно не требовалась моя помощь. Троих он мог упустить, четверка почти всегда - провал. Больших компаний я пока не встречал, да и надеялся, что никогда не встречу. Даже представить себе не могу такую ситуацию.

Кто-то из троицы продолжал молотить в дверь. Удерживать ее было не так просто - у человека, по душу которого явилось такое, просыпаются все скрытые резервы. Но и я не чахлых кровей. Предупреждал же, предлагал мирно перекантоваться на лавочке. Нет, решили проведать подвал едва начатого, но так и не сформировавшего дома.

Со своей стороны я сделал все, что мог.

Эту часть своей работы я особенно ненавижу. Через несколько секунд живой, дышащий, насмерть перепуганный человек превратится в ничто, потому что не сможет пройти через дверь, которую держали я и крепкий засов. То, что убивало наше желтое чудище в основном алкашей, гопников и прочих маргиналов, особо не успокаивало.

Наконец, что-то внутри всхлипнуло, и наступила тишина. Я отвалился от двери и уселся на землю. Теперь ему понадобится некоторое время, чтобы привести дом в порядок. Убрать трупы, подтереть кровь. Или слизать ее, черт его знает, как он это делает. И вот видит бог же - он не хотел. Как и я не испытывал ничего, кроме горечи, обрекая этих - и всех остальных - на смерть.

Он просто хочет покоя, а я хочу, чтобы как можно меньше людей этот покой нарушали. И иногда у меня получается. Ну а самые упертые…

Если хоть один из них уйдет, тварь спрячется где-то еще. И опять годы, которых у меня, возможно, уже не было, мне придется вычислять его новое логово. И за это заплатят еще больше жизней. Этого я позволить себе не мог.

- С каким имуществом? - не удержался Женька.

- С душой, с чем же еще.

- Нет у меня души, - скорбно протянул Женька и глубже зарылся в подушку.

- Отчего же, есть. Инвентарный номер 18-1948-1000-1941. Состояние удовлетворительное, объем в 0,86 Ад.

- Ад? - нахмурился Женька.

- Это от слова Адам, - рассмеялся голос, - В его честь шкалу назвали. 1 Ад, это, следовательно, душа одного Адама.

- Какого Адама?

- Ну, того самого. Райский сад, яблоки, все такое. Эталон, так сказать.

- А ты вообще кто?

- Ну а ты как думаешь? - хмыкнул голос, - Собрался тут, понимаешь ли, помереть крайне грешным способом, и кого ты ожидаешь встретить?

- Дьявола?

- Ну, почти. Босс все-таки лично на вызовы уже давно не ездит.

Женька наконец-то прислушался к шагам невидимого гостя - так и есть, по ламинату цокали самые настоящие копыта.

- Разве что в порядке исключения, к особо отличившимся личностям. Ты, сам понимаешь, в этот перечень не входишь.

Естественно, Женька не входил. Единственный перечень, в который он входил, это перечень неудачников. Лучше бы…

- Вообще не рождаться? Это, брат, не ко мне. Это тебе с другой инстанцией…

- Отвали от меня, - попытался Женя сделать грубый, жестокий голос. Вышло жалко.

- Да и рад бы, ан нет. Вот выйдешь ты в окно щас, или таблетки мамины съешь - и что дальше?

- Откуда ты…

- Эй, я ж демон. Я думал, ты догадливый.

- Душу пришел мою украсть?

- Что значит, украсть? Обижаешь.

- Купить?

- Тоже мимо, - хохотнул голос, - Оценить.

- Чего?

- Того. 0,86 Ад это неплохая душа. Сгодится.

- Не отдам я тебе свою душу, - вдруг заупрямился Женя.

- А тебя никто не спрашивает, - голос кашлянул и смачно высморкался куда-то, - Самоубийство смертный грех. Все, ты теперь по моей части.

- Я…

- Ты, ты. Скажу тебе точно. С третьего этажа фиг ты упадешь насмерть. Ну, то есть, помрешь, конечно, но не сразу. Лет через семь.

- Чего? - Женька аж отнял голову от подушки.

- Да, парализует сперва, потом инфекция, три ампутации, но в итоге…

Женька выругался.

- Таблетки тоже хреновый вариант, - продолжал демон, - Башку тебе спалит, будешь дурачком. Ну а там или под машину попадешь, или еще чего.

- А тебе-то чего? - зло проворчал Женька.

- Того, что останется от тебя от силы 0,6 Ада. Это у нас считай стандартный вариант. Норму с такими показателями выполнить трудно. А вот 0,86…

- Да катись ты сам в ад.

- Э, нет, тут ты постой. Ну, ты ж жить не хочешь, правильно? Леська та же…

Женьку закрутило в смеси рыданий и злобы.

- Вот видишь. Помрешь сам по себе - один хрен у меня окажешься. А я, можно сказать, предлагаю экспертную помощь.

- Да кто ты такой вообще? - Женька все-таки сел на кровати и уставился в темноту.

В этой самой темноте угадывался смутный силуэт высокого горбящегося человека:

- Менеджер я. По продажам. Ну или по закупкам, смотря с кем общаюсь. Тебе - продаю.

- Продаешь что?

- Быструю и безболезненную смерть.

- А покупаешь?

- Душу твою, что же еще. Ну, как?

- А точно безболезненную? - нахмурился Женька.

- Конечно.

- А потом вечные муки в аду, да? - скривился подросток.

- Да что вы заладили, муки да муки. Да и вечность. Тоже мне. Что у нас время иначе течет, не значит, что мы не взрослеем и не старимся. Мне вообще до пенсии сто двадцать ваших годков осталось, это считай и ничего. Если жирных премий себе не обеспечу, буду с социальной пенсией. Вот и мотаюсь лично по таким, как ты.

- Как я?

- Да, как ты. С хорошим объемом души в Адах. Это от 0,74 до, собственно, единицы.

- А больше единицы бывает? - ехидно спросил Женя.

- Бывает. Одного с двойкой две тысячи лет назад вы, того, немного не поняли. Ну так что, ты действительно хочешь умереть?

- Вечные муки меня что-то не очень радуют.

- Да опять двадцать пять, - силуэт взмахнул руками, - Уж не знаю, что там за пиарщик поработал, но…

- В котле вариться мне так-то не хочется, - добавил Женя.

- Да какие, чтоб тебя, котлы! - гость потряс руками, - Котлы… Ну, они есть, правда. Но это плавильные котлы, а не пыточные какие-то.

- Чего?

- А чего ты хотел? Вы когда рождаетесь, дуболомы, у всех душа в 1 Ад плюс-минус 7%. Погрешность такая. А вот когда умираете, половина и 0,43 Ада не имеет.

- Чо?

- Через плечо. Грешки ваши назойливые стачивают. Заряд души растрачиваете.

- И что?

Силуэт вздохнул и присел на кресло Жени:

- Так а у нас все, что меньше 0,93 - брак. Премию снимают, зарплату режут. Вот и плавим таких. В котле. До нужной концентрации.

Женька раскрыл рот.

- У вас тут, - гость эмоционально лупил пальцем одной руки в ладонь другой, - ад это пугалка какая-то. Черти с вилами. Ну, то есть, они и правда с вилами, но чем еще ты будешь ворочать душу в пару миллионов градусов по фаренгейту? Техника безопасности, опять же. Ты про чистилище слышал вообще?

- Да…

- Это цех сортировки. Они там вас отбирают по процентам сохранности души. Вот серьезно, видел бы Назаретского, в морду бы плюнул за такие стандарты…

- И…

- Иииии, - издевательски протянул демон, - Да ад это вообще горячий цех. Литейка, чтоб ее. Я еще хорошо устроился, все-таки менеджер. Рабочим, конечно, жопа, а вот инженерам вообще весело. Рассчитай-ка, сколько в котел и кого надо кинуть, чтобы сплав попал в нужное окно допусков…

- Чего…

- Да того, блин, - демон, кажется, уже и забыл о работе, - Вас же один черт оживить обратно надо, и вот скольких надо сварить, чтобы ваш средний 0,6 Ад превратился в нормальный 0,95? Знаешь? Да ни черта не знаешь. Белым воротничкам в раю хорошо, у них каждый второй в допуски попадает. А ты вообще задачи такие пробовал решать? Знаю, что не пробовал.

Женька и правда не пробовал. Но желание умирать в нем активно стремилось к нулю.

Афоня перестал стонать и посмотрел по сторонам.

Лежал он на полу. В этом смысле ничего не изменилось. Разве что сам пол был черным, блестящим, будто из вулканического стекла, и на нем были аккуратно процарапаны бороздки. Прикинув, что бы это все значило, Афоня обнаружил, что лежит в центре нацарапанного круга, с краев которого прямо на него указывают три стрелки. Растерянно хмыкнув, мужик посмотрел на потолок. Там дела обстояли не лучше - какой-то зеленый камень, да еще и хрень светящаяся туда-сюда болтается. Как стая светлячков.

Наконец, Афоня сел. Его напуганное тело осторожно, но все-таки радостно приняло тот факт, что больше ему совершенно не больно. Ну и вообще - то, что он видел, меньше всего походило на заводской цех. Тут даже кран-балки не было, в конце концов.

- Следующий!

Звонкий, но все-таки приглушенный голос раздался из-за стены. Афоня насторожился и встал на ноги. Это он помер, что ли? Конечно, на ангельские врата не походило ни разу, но…

- Атраханиэль, блядь, посмотри.

Траха-чо?

Кроме пола и потолка, тут были еще и стены. Стены были под стать остальному окружению - как будто собранные из мелких чешуек, причем каждая из них блестела разными цветами. Ну и Афоня наконец-то заметил дверь. Которую открыл высокий бледный мужик и, обернувшись, прогундосил:

- Сергей Афанасьевич, есть новичок.

- Ну так тащи его сюда, блядь.

Трахаэль был не просто высоким, он был еще и бледным. И очень уставшим, будто не спал уже неделю. А еще нервно дергал левым ухом и шмыгал носом. И если нос у него был вполне нормальный - миловидный такой, остренький, то глаза были просто в половину морды. А уж уши - тоже миловидные и остренькие - были чуть ли не больше головы. И тут до Афони дошло:

- Эльф?

- Кобольд, блядь, - сплюнул Трахаэль, - Изволь к начальству.

- К начальству?

Эльф не соизволил даже хмыкнуть - он запустил пятерню в свою золотистую шевелюру и, что-то бормоча под нос, скрылся обратно за дверью, энергично почесываясь.

- От бля.

Как в книжках. То есть, Афоня не помер. Он… Он теперь в другом мире. С эльфами. Где магия, колдуны, великое зло и прочая хрень. Да блядь, он теперь какой-то избранный. Ну, наверное. Особой почтительностью эльф не отличался. Ну, книжки всегда приукрашивали действительность.

Рабочий еще раз проверил свой живот на предмет торчащей арматуры и, окончательно удостоверившись, что ничего плохого с ним не произошло, храбро шагнул за двери. Те тоже умудрялись выглядеть загадочно, были покрыты какой-то вязью, и вообще могли бы внушать благолепие, если бы не до бесконечности унылый взгляд этого Трахаэля, который сидел за криво сколоченным столиком прямо за ними. И сморкался в грязную тряпицу:

- Добро пожаловать в Посредиземье.

- Это чо, правда, что ли? - не удержался Афоня.

- Правда, правда. Пройдите дальше.

- Ты же эльф?

- Нет, блядь, кобольд. Как же вы заебали…

- Что?

- Ничего. Добро пожаловать в Посредиземье, говорю. Пройдите дальше. Блядь. Сергей Афанасьевич вас ждет.

На языке у Афони, казалось, роился просто миллион вопросов. но, как выяснилось, родить он мог самые банальные, как волк для красной шапки. Например, отчего у тебя такие большие уши. Оставив эту дилемму на потом, Афоня целеустремленно переступил порожек. Уж понятное дело, для пришельца из иного мира…

- Ну наконец-то.

За столом сидел обычный человек. Ну, обычный, наверное, для этого мира. Одет он был в какие-то вычурные доспехи, с трудом прикрывающие жизненно важные места, зато героически топорщащиеся во все стороны там, где это было заметно. На шлеме у него вообще одновременно торчали павлиньи перья и здоровенные, какого-то сатанинского толка рога. Человек привычным жестом поправил шлем и улыбнулся:

- Добро пожаловать, попаданец 61 764.

- 61 что?

- Да ничего. Добро пожаловать, короче.

- Это…

- Да, добро пожаловать в Посредиземье. Ты был избран и не умер…

- О! - обрадовался Афоня.

- …а стал частью наших земель.

- Так это… Ну… А что у вас тут?

- Да ничего необычного. Как везде, - человек пожал плечами и переложил на столе стопку бумажек с места на место, - Война идет, силы зла угрожают, силы добра противостоят. Как у вас примерно.

- Я готов!

- Чего? - удивился человек за столом.

- Поразить силы зла! Возглавить воинство света!

Человек за столом снял свой причудливый шлем и почесал плешь. После чего отложил бумажки и вытащил из ящика стола блокнот. И поставил в нем неряшливый крестик:

- Атраханиэль, закрой двери, пожалуйста, ну и чай поставь.

- Вас понял.

Человек указал рукой на стул, стоящий посреди комнаты, и вытащил из нагрудного кармана трубку. После чего принялся задумчиво и очень медленно ее набивать. Афоня же не спешил садиться на стул - ему все было интересно в его новой жизни, и архитектура, и лица будущих соратников, и… И, кстати. А что, собственно, за зло такое угрожает Посредиземью. Афоня послушно сел на стул и улыбнулся.

- Я Сергей. Сергей Афанасьевич. А ты?

- Афоня.

- Дохуя героическое имя, - хмыкнул человек и раскурил трубку, - Как и все остальные.

Афоня промолчал.

- Дунешь? Голарианский табак, не местное говно.

Рабочий осторожно взял трубку.

- Афоня, значит. Ты вообще, по-твоему, где?

- Ну, - выпустил облачко дыма рабочий, - В Посредиземье.

- Правильно. А в Посредиземье ты где?

- В смысле?

- В коромысле, блядь, - человек грубо отобрал у Афони трубку.

- Ну… В последнем оплоте добра? - осторожно заметил Афоня.

Сергей Афанасьевич заржал так сильно, что, во-первых, заплевал собственные деловые бумаги. Во-вторых, уронил трубку. Сдавленно матерясь, человек разбросал тлеющие угольки:

- Ты на вербовочном пункте Рыцарей Тишины, даю подсказку.

- Рыцарей чего?

- Тишины. Ты же не знаешь, кто это такие, да?

- Ну…

- Да конечно не знаешь, - махнул рукой человек и спрятал трубку обратно в карман, - Ты там в своем мире умер, да?

- Я…

- Да умер, умер. И я умер. И наш Атраханиэль тоже откинулся. Там смешная история, потом можешь его расспросить. Я так по тупости, в канализационный колодец пизданулся. А ты?

- Кран-балку порвало, меня металлоломом накрыло…

- Стой, брат, стой. Ты что, наш, что ли? С Земли?

- Наверное…

- Ебануться. Григорий! Григори-ий!

Как-то незаметно в комнате возник кто-то высокий. И широкий. В принципе, почти выше и шире всей комнаты. И он грузно посмотрел на Афоню - еще тяжелее, чем могла бы это сделать вся комната. Даже с учетом мебели и всех ее обитателей.

- Глянь, тут нашего приволокло.

Громила что-то хмыкнул и ушел восвояси.

- Что тут происходит? - испуганно спросил Афоня.

- Да известно, что. Афанасий, присягаете ли вы на верность Молчаливому Лорду?

- Кому?

- Молчаливому Лорду. Нашему повелителю и командору, кому же еще. Тому, кому мы все служим.

- А это кто?

- А это тебе знать пока рановато, - хихикнул мужик, - Вот в бою отличишься, тогда и требуй аудиенции. Но не жалуйся потом.

- В каком бою?

- В обычном. Лорду, знаешь, делать больше нефиг, как новичков воодушевлять. За этим к Солярке.

- К кому?

- К Солярной Принцессе, - мужик сплюнул, - Но ты же не за ней пришел?

- Стойте, я, кажется…

- А тебе не кажется. Вас 60 тысяч таких было. Слушай, это не наша идея.

- Идея чего?

- Да ничего. Присягаешь ли ты Молчаливому Лорду?

- Да кто это такой, блядь?

- Ну, он молчаливый. Ты че, серьезно думаешь, что он ради тебя речь толкнет?

- Так, стоп. Что за Посредиземье вообще?

- Да земье как земье, - пожал плечами мужик и снова затянулся из трубки, - Сколько их таких.

- А?

- Ну, Околоземье мы уже завоевали, вроде, - стал загибать пальцы мужик, - Тамошние ваххабиты… Блядь, то есть, хоббиты, вообще сами сдались. Им же хуже. Подземье тоже, но там грустно вышло, пришлось все сжечь к чертям. С Околоземьем тоже не очень получилось, там был такой шустрый дедок, так чтоб его грохнуть…

- Кто такие Молчаливые рыцари? - с затаенным волнением спросил Афоня.

- Ну а ты как думаешь, - заржал мужик, - Вестники Черной силы срединных планов.

- Черной силы?

- Ты чо, расист, что ли? Тут у нас это не приветствуется, - кивнул в сторону коридора с эльфом мужик, - Ну да, кожа у него черная, а что ему делать, двадцать тысяч лет в Бездне просидел. Загорел, так сказать.

В ответ на эту фразу гулким басом хмыкнул массивный Григорий из-за приоткрытой двери.

- То есть…

- Да-да, все ты правильно понял. Добро пожаловать в вербовочный центр темных сил.

Мужик сложил руки на груди и улыбался, явно наслаждаясь растерянным выражением лиц Афони. А тот все пытался найти подходящее слово, чтобы спросить…

- Ну посмотри сам. В Посредиземье война идет лет так пятьсот, я точно не знаю. Да и никто точно не знает, кроме Молчаливого или самого Черного. Если им, конечно, память не отшибло. Ну или Солярки, но она только красивые речи умеет толкать и из нимба волнами света пулять. Пизда тупая.

Афоня затравленно осмотрелся, но никаких героических зацепок для решения внезапно возникшей дилеммы не нашел. Ни тебе припрятанного заклинания, ни забытого кем-то меча, ни даже захолустного ангела, пришедшего на выручку.

- И кто, по-твоему, мог бы догадаться построить вербовочный лагерь для иномирцев аккурат на месте сопряжения планов?

Рабочий не понял ни слова.

- Ты посмотри на этих Светоборцев, - мужик встал из-за стола и надел обратно свой зловеще-дурацкий шлем, - Кликают кличи, созывают всех совестливых борцов, кормят завтраками и на редкость херовыми пайками. Да и откуда у них жратве-то взяться, всю житницу Арканид мы спалили к херам. Странно, что они еще трупы врагов жрать не начали с голодухи.

- Чего?

- А у нас соцпакет. Вот, по документам, - потряс бумагами мужик, - 4 тыщи калорий в день, мясо по субботам, пиво ежедневно, дварфийский грог перед битвой. Отличившимся бойцам - денежное довольствие в твердой валюте Молчаливого Лорда. Заслуженным ветеранам - земельные наделы. Все честно, без ботвы про великий долг и ответственность. Ну, мясо, правда, не всегда коровлингское.

- Где я? - жалобно спросил Афоня.

Вербовщик прекрасно понял, о чем его спрашивал новичок, но речь не прекратил:

- В рядах лучшей армии Посредиземья! Мифрильная кольчуга и дварфийский клинок всем новобранцам. В счет будущего жалования, конечно, - последние слова утонули в показном кашле, который неловко скрутил вербовщика после очередной затяжки.

- То есть… Вы - зло?

- Зло, добро… Вот слушай, если тебя кормят и одевают, это зло, что ли?

Афоня промолчал, угрюмо массируя живот, все еще ноющий от воспоминаний об арматурине.

- Солярка, хуярка… Молчаливый хотя бы слово держит. Арковит, вон, получил свою ферму в Околоземье. Великий воин был. Ну, он и сейчас великий, но уже помещик. Двадцать гектаров, пару тысяч крепостных ваххабитов… блядь, хоббитов, то есть. Возможностей проявить себя много! А что Солярка? Будем биться во славу добра, - скривился мужик, - а жрать, значит, будем говно и опилки. Поместья же надо вместе с крепостными вернуть обратно хорошим парням. Ну, тем, кого она считает хорошими. А плохих надо захерачить. Кого она считает плохими. Меня, например. Гениальный план, не находишь?

Афоня морщил лоб и продолжал затравленно оглядываться. Вербовщик только хмыкнул, настолько часто он видел это все:

- Ну, давай к делу. Хочешь биться за дело великого добра - дело твое. Только там платить не будут, и четыре тыщи калорий даже не мечтай отхватить. Они там с голодухи пухнут в своих горах. А облигациями Солярки лично мы тут подтираемся - больно нежная бумага, эльфийской работы, солдатня тащит в виде трофеев с радостью. Но я, сам понимаешь, на работе.

Афоня испуганно посмотрел на мужика, который вдруг выдал совсем недобрую улыбку, которая не вязалась с его придурошными перьями на шлеме, но зато прекрасно дополняла рога на нем же.

- Здесь сходятся планы. Наш с тобой, еще Внеземья и Полуземья. Из последних падают дварфы и эльфы. Этих все котируют - одни стреляют да лечат, как очумелые, вторые если даже ничего не выкуют, то такой самогон отхуячат, что обосраться. А нас… Ну, вас. Тебя, то есть. Так, на один зуб. Даже уговаривать никто не будет. Со мной так же было. Поэтому буду с тобой начистоту, как землянин с землянином. Вернее, выходец с плана Неземья.

- Но…

- Да все тут случайно падают. Кто так помер, кто по тупости. Раз в неделю минимум. А попаданцы ребята хорошие, мыслят нестандартно. Иногда из вас хорошие офицеры получаются. Ну или вербовщики, но ты только попробуй, сука, под меня копать. Тут я долго цацкаться не буду, - заржал мужик.

- Кто такой Молчаливый Лорд? - тихо спросил Афоня.

- А тебе не похуй? Вот ты своего директора завода, что, в лицо знал? Он на то и молчаливый, блядь, чтобы о нем никто не распространялся. А тебе я опять задаю вопрос. По дружбе, как земляку. Ну что, готов вступить в наше храброе воинство?

Афоня поднял глаза и как можно более героически посмотрел в лицо вербовщика. Тот только заржал:

- Еще один. Знаешь, кто такой Гриша? Вот этот шкаф, что ты недавно видел?

Понятное дело, работяга не знал.

- Мастер Упокоения. И это не потому, что он тебя упокоит, а потому что покой, это будет единственное, о чем ты будешь мечтать, когда он закончит.

Вербовщик уселся обратно и достал из ящика стола пыльную бутылку:

- Будешь? Как земляку предлагаю, лучшее эльфийское.

Афоня промолчал. Мужик пожал плечами и все равно налил два бокала:

- Гриша вообще парень простой, пахал себе на литейке. Незлобивый, котиков уважает. Даром что в Посредиземье никаких котиков нету, только злопуты и чирики. Просто, знаешь, место теплое. Там, на передовой, нашего брата никто не считает. Что там какие-то людишки, - как-то показно, с преувеличенной грустью вербовщик отпил из бокала, - А тут хорошо. Вас прочесывай, то эльф пизданется, то дварф. Люди что-то стали редко попадаться. Вот ты первый за… Даже не знаю, десяток лет, наверное.

Афоня смотрел в пол.

- Вот я Гришу и пристроил. А что, парень неслабый, руки вон какие. И с литейки - кое-что в огне понимает. А уж там шкуру с кого-то снять или кишки вытащить - ну, дело житейское, один хрен это с вами на передовой сделают. Кто не хочет в Молчаливые, все равно будет молчать. Ну, потом, когда откричит свое на дыбе. Но я, знаешь, я своих стараюсь защитить. Понимаю, ты хотел стать избранным, великим, блядь, воином света. Я тоже хотел. И ты, знаешь, можешь стать писарем полковым или куском мяса без кожи. Гриша уже нехило руку набил.

Афоня вроде как собирался что-то сказать, но только исподлобья посмотрел на собеседника.

- Место хорошее, - пожал плечами вербовщик, - ну, подумаешь, пытать кого-то надо, или убивать. Гриша парень старательный, ему что болванку жарить в печи, что тебя, без разницы. Я, знаешь, вообще должен тебя в строй вписать - вот с калориями, кольчугой, прочей хуйней, но ты ж сдохнешь в первый день. Дварфы с эльфами, сам понимаешь, привычные. А ты когда последний раз в руке меч держал? Вообще хоть раз держал?

Афоня не ответил.

- В общем, присягни Молчаливому Лорду. Когда ты узнаешь, почему он молчаливый, тебе это не понравится. Солярка тоже не ангел, хотя и косит под одного, у них пленных по голове не гладят. А я тебе сделаю тихую должность писаря при штабе. Ну что?

Работяга вздохнул:

- Где подписаться? - и взял бокал, заботливо оставленный Сергеем.

Секретарем в этот раз выступал Леонид Андреевич, и этому не был рад решительно никто. Его фальцет резал любые органы слуха почище остро отточенного скальпеля, а еще он дико боялся выступать на публике и из-за этого так жутко потел, что ближайшие соседи зашевелились и попытались отодвинуться.

- Протестую! - протрещали с дальнего конца стола для совещаний.

Григорий Михайлович вздохнул. Опять начинается. До его кафедры оставалось доползти еще метр.

- Антонина Болеславовна, - вздохнул секретарь, - Мы уже восемь раз обсуждали этот вопрос.

- Девять, - поправил Октопень.

- С половиной, - пробубнел вечно ехидный Афанасий Арсеньевич.

Остальные никак не отреагировали, просто молча переживая досадное происшествие. Ни одно заседание Совета не обходилось без этой дежурной перепалки, если можно было ее так назвать.

- Протестую! - с нажимом прострекотала массивная тень во главе стола и тяжело перевалилась на другой бок.

- Антонина Болеславовна, - борясь с одышкой, Григорий Михайлович взобрался на помост и упал головогрудью на кафедру, - вы же знаете, Совет по этике вынес свое решение, и для обеспечения гендерной нейтральности на заседаниях любого коллегиального Совета принято использовать именно обращение “господа”...

- Протестую! - тяжелая хитиновая лапа прочертила в столе борозду.

- Дорогуша, если мы начнем перечислять все уважительные гендерные обращения членов Совета, мы и за десять лет не управимся… - начал терять терпение Григорий Михайлович.

- Ваш протест будет внесен в протокол, - вмешался секретарь особенно визгливым голосом, - В случае одобрения квалифицированным большинством данный вопрос будет внесен в повестку следующего заседания.

Не дожидаясь ответной реплики, он прокашлялся и уж совсем заверещал:

- Так вот, господа члены Совета безопасности и персонально уважаемая Антонина Болеславовна, спасибо вам всем за то, что нашли возможность участвовать в две тысячи…

- Две тысячи семьсот девяносто пятой, - с готовностью подсказал Октопень.

- Спасибо, господин Октопень. Итак, в две тысячи семьсот девяносто пятой сессии коллегиального Совета безопасности. Можете располагаться поудобнее, заседание объявляется открытым. Первый вопрос повестки дня - ситуация в регионе Скорпиона, а именно кризис на Глизе. Для подробного отчета о сложившейся обстановке к выступлению приглашается Артур Константинович как ответственный за данный астрорегион.

- Благодарю.

Голос докладчика сочился едкой патокой, не той, которую приятно добавить к напитку, а такой, которая залепляет тебе дыхательные отверстия, а потом переваривает то, что осталось, в равномерную питательную массу. В принципе, сочился буквально. Артур Константинович постоянно протирал свой хоботок, но липкая дрянь все равно капала на пол в предусмотрительно подставленный контейнер.

- Итак, напомню вам обстановку на момент нашего прошлого заседания.

Григорию Михайловичу напоминать не было необходимости. Он был одним из тринадцати, сразу же проголосовавших за вмешательство. Экзоморфы с Глизе колонизировали уже все, что могли, и даже терраформировали близлежащие планеты. При этом ни разу не умудрились вляпаться в общепланетную войну или вообще межпланетный колониальный конфликт. Казалось бы, прекрасные кандидаты на вступление в Союз, но нет, понадобились им генеративные корабли под управлением искусственного интеллекта. Подождали бы лет двадцать, прилетела бы к ним контактная комиссия, всего-то оставалось дождаться заседания Совета внешних контактов (Григорий Михайлович тоже в него входил). Черт, да он сам бы тогда всеми отростками проголосовал за установление контакта. Нетерпеливые.

- …Таким образом, на данный момент передовой генеративный корабль задержан нашей службой безопасности.

Артур Константинович вздохнул, снова промокнул свой хоботок и отложил в сторону текст речи:

- Господа…

- И лично Антонина Болеславовна, - не преминул проскрипеть Афанасий Арсеньевич.

- …не буду приукрашивать ситуацию. Сканирование не выявило внутри корабля разумной жизни. Жизни, подчеркиваю. Имеющиеся на борту организмы в составе…

- Девяносто семи тысяч тринадцати особей, - с готовностью добавил Октопень.

Артур Константинович даже не запнулся:

- …демонстрируют отсутствие высшей нервной деятельности. Судя по данным визуального наблюдения беспилотных разведчиков, тела большинства из них сильно модифицированы для увеличения шансов выживания в неблагоприятных условиях. Пока остается неясным, находятся ли они все под управлением искина корабля или являются автономными устройствами, и способен ли сам искин установить контакт с ксеноцивилизацией без проявления агрессии.

- Черта с два, - пробубнел сразу десяток голосов.

- В любом случае, так как силы обороны периметра не уполномочены решать такие вопросы самостоятельно, на рассмотрение Совета безопасности выносится следующий вопрос.

- Корабль этот вынести надо, и дело с концом, - протрещала Антонина Болеславовна, и Григорий Михайлович был чуть ли не впервые с ней согласен.

- Так как корабли не оборудованы никакими системами вооружений и их можно сдерживать, не подвергая опасности ни наши войска, ни мирное население, предлагается передать решение сложившейся ситуации в компетенцию Совета прав кремнийоргаников.

Октопень заулюлюкал и впервые оживился. Полоумный идиот пусть и феноменально запоминал все доступные ему числа и отличался настолько безукоризненной логикой, что сам мог сойти за искина, но при любом упоминании кремнийорганики начисто сходил с ума. Григорий Михайлович подал знак секретарю, и тот понимающе кивнул. Группа седации им сейчас явно не помешает.

- Решительно против, - резко заявила Антонина Болеславовна и стукнула средними лапами о стол, - Совет прав кремнийоргаников не уполномочен вести вопросы, касающиеся экзоморфов.

- Поддерживаю, - кивнул Григорий Михайлович.

- Роботы, роботики, роботушки, роботянятки, - тут же захныкал Октопень.

- Господа, уважаемая Антонина Болеславовна, - неожиданная поддержка надоевшей жучихи Григория Михайловича удивила, но грех не воспользоваться, - Вы все прекрасно знаете, почему на разработку искинов наложено строгое вето на всей территории внутреннего круга.

- Уж конечно, - прохрипел кто-то и помахал обрубком конечности.

- …А во внешнем кругу, - продолжил Григорий Михайлович, - разрешено только производство партий, не превышающих стандартный массив, то есть сотню единиц за раз. С обязательным карантином и полным - подчеркиваю, полным аппаратным запретом самомодификации.

На невысказанное предложение что-то добавить никто не ответил, только Октопень хныкал и бормотал. Получилась просто драматическая пауза:

- Здесь же мы видим, простите, чертову тучу кибернетических машин, уже прошедших самомодификацию. Согласно уголовному кодексу Союза…

- Ну, чисто технически искин там один, - пожал всеми восемью плечами Артур Константинович.

- Копии искина считаются автономными искинами. Даже если он не может загрузить их в процессоры своих марионеток, мы должны это как минимум выяснить. Простите, Артур Константинович, но вы профессионал. Раз вы не сообщили нам, что такой возможности нет, значит, она есть. В то, что вы не удосужились проверить такой очевидный момент, я просто не верю.

В эту паузу тоже никто ничего не сказал.

- Давайте немного ближе посмотрим на ситуацию, - Григорий Михайлович пристально осмотрел зал заседаний, - У нас на руках корабль с почти сотней тысяч…

- Девяносто семь тысяч тринадцать, - всхлипнул Октопень.

- ..вооруженных до зубов автономных боевых машин под управлением искина, чья основная задача - обеспечить их выживание и экспансию. Давайте вы не будете делать вид, что не поняли, что именно значит “модифицированы для лучшего выживания в неблагоприятной среде”.

- Роботики… - снова проныл Октопень.

- Настолько хорошо модифицированы, что нервная деятельность им тоже теперь не полагается. При всех попытках поиграть в гуманизм это уже за все пределы выходит, верно, Иосиф Аркадьевич?

Тот член Совета, что возмущенно махал культей, мрачно кивнул. Конечность он, как не сложно догадаться, потерял именно в подавлении восстания искинов лет 300-400 назад. Причем не в бою, а на операционном столе, когда глобальный информационный помощник (как его называли, запуская в эксплуатацию) пытался пришить ему вместо нее огнемет, который бы превратил его в образцового строгга, биомеханического борца с соплеменниками. Много, конечно, с тех пор воды утекло, да и большинство членов совета с этими самыми строггами не сталкивались, но помнили и карантин, и мобилизацию, и чертовы дроны-камикадзе, и самый страшный удар по тактической сети сил обороны Союза, который чуть не лишил их объединенного флота. Сам Григорий Михайлович тогда был простым гросс-адмиралом (да уж, простым) и едва вытащил из ада свое оперативное соединение. Да даже секретарь Леонид Андреевич тогда командовал звеном авианосцев и растерял почти всех бойцов вместе с истребителями, отбивая бесконечные волны беспилотников. Говорят, после этого он и стал говорить фальцетом.

- Кроме того, - продолжил Григорий Михайлович, - на подходе еще пять кораблей. Сомневаюсь, что пассажиров в них меньше. Скорее всего, это аппараты одного класса. Кто-то может предположить, какой из искинов догадается начать переделку не экипажа, а корабля? Или мне еще вдобавок перечислить список вооружения, которое можно собрать из подручных материалов, когда тебе известна технология термоядерного синтеза и принцип нейтронного двигателя?

Лапы Артура Константиновича затряслись, и он уронил салфетку. Конечно же, старый пройдоха об этом уже подумал. Но до последнего не подавал виду. Его можно было понять: вне рамок Совета он имел очень мало полномочий, и за уничтожение даже явно вооруженного корабля на сотню тысяч душ его в любом случае ждал бы трибунал. Старому пограничнику требовался предлог. Разрешение. И он его получил.

- Кто-нибудь еще желает высказаться? Нет? Тогда предлагаю проголосовать, - секретарь потел пуще прежнего, искины пугали его так же, как и остальных, - Кто за передачу вопроса в компетенцию Совета прав кремнийоргаников?

Кроме вполне предсказуемого Октопня, в зале поднялись вверх еще две руки, одна педипальпа и что-то, что Григорий Михайлович затруднялся определить.

- Кто за превентивную ликвидацию угрозы?

- Сорок четыре, - захныкал Октопень.

- Благодарю, господа члены Совета и лично уважаемая Антонина Болеславовна. Так как резолюция вступает в силу с завтрашнего дня, силы обороны периметра получат соответствующее распоряжение ровно в стандартную общегалактическую полночь.

Октопень хмурился, но признаков истерики не проявлял. Что ж, и на том спасибо. Григорий Михайлович переглянулся с секретарем и улыбнулся, хотя бы с этой стороны сегодня ждать неприятностей не приходилось. Впрочем, дальше будет только сложнее. Потому что следующий доклад - его.

- Итак, господа, переходим ко второму и последнему вопросу нашей повестки дня. Если мне будет позволена некоторая вольность вне протокола…

- Ты ж его и ведешь, умник, - напомнил о себе ехидный Афанасий Арсеньевич.

- …то именно этот пункт и заставил нас всех собраться на полвека…

- Сорок три года, - машинально заметил все еще расстроенный Октопень.

- …раньше. На повестку вне очереди выносится вопрос обстановки на Млечном пути по личному заявлению Григория Михайловича как куратора астрорегиона. При поддержке квалифицированного большинства ему разрешено досрочно и полностью осветить ситуацию. Предоставляем вам слово, господин Григорий Михайлович.

- Спасибо, - он вздохнул, - Они вышли из Солнечной системы.

Все ахнули. Ну, кроме разве что Антонины Болеславовны да Октопени, которые ахать физически не умели.

- Да только три тысячи лет прошло, - изумился кто-то.

- Три тысячи двести семьдесят пять, - утонуло в общем гуле уточнение Октопени.

- Да, интервалы между прорывами уменьшаются. Не хочу ничем задеть уважаемый Совет, но последние черт знает сколько лет я только об этом и говорю…

- Пятнадцать миллиардов…

- Да заткнись ты, - потерял терпение инвалид-ветеран войны с искинами.

- На данный момент первые их колонии уже существуют в области Альфы Центавра. На сей раз они даже не провели поиск пригодных экзопланет, сразу приступили к терраформированию.

Раздался целый сонм разнообразных звуков - кто трещал, кто хлюпал, кто ухал и глубоко дышал на разные лады. Григорий Михайлович, конечно, был образованным существом, но разобрал далеко не все. Но все фразы на десятках инопланетных языков были самыми отборными ругательствами.

- Может, стоит попробовать с ними связаться?

Григорий Михайлович поперхнулся и недоуменно уставился на Антонину Болеславовну. Насекомое вальяжно развалилось на своем конце стола и лениво перебирало лапками. После недавней поддержки - и вообще, в этом вопросе она всегда была на его стороне, - возражений с ее стороны он не ждал.

- Простите, связаться? С ними?

- А что мы теряем? Карантин они уже нарушили, так что протоколы безопасности полностью развязывают нам лапы.

- Что мы теряем? Бетельгейзе мы теряем, Росс теряем, что там еще, не напомните? - он обвел гневным взглядом Совет.

- Проксиму Центавра, - напомнил кто-то.

- Вот именно, - ткнул отростком Григорий Михайлович.

- А вам не кажется, что это сильно напоминает ксенофобию?

- Ксенофобию напоминает орбитальная бомбардировка тектоническими зарядами, - в голосе Григория Михайловича прорезался металл, - Массовая стерилизация планет тоже, по-моему. Не напомните, уважаемый Афанасий Анатольевич, что еще напоминает ксенофобию?

Тот поднял все свои шесть глаз, потом поочередно втянул их обратно в панцирь. Ножки, на которых эти глаза возвышались над бронированной тушей, ощутимо тряслись:

- Они не останавливались. Превеликое Творение, они просто не останавливались.

Родом он был с одной из пограничных планет Бетельгейзе и первым ощутил всю мощь пришельцев. Разумеется, не совсем первым, но в Совете никто так близко не видел, на что они способны. Когда чужаки поняли, что панцири аумтанаров их обычное оружие не берет, они решили вышибить клин клином.

Биофаги.

Ничем новым для военных Союза это не было, но военных Союза самих не было в системе Бетельгейзе. Да и не просто так даже теоретические исследования по этой теме карались смертной казнью.

Совет тогда тоже заседал. В нем не было, конечно, никого из текущих участников, и тому было очень простое объяснение. Весь Совет безопасности тех лет сгорел в зеленой вспышке от единственного удара большой странной пушки. Ее пришлось уничтожить, так что никто в Союзе не знал, что это было. Пришельцы из Солнечной системы унесли эту технологию с собой в могилу.

А на всех обитаемых планетах Бетельгейзе аумтанары выблевывали собственные внутренности, чтобы потом подняться и поползти охотиться на оставшихся  живых.

Флот вторжения даже не остановился понаблюдать. чем это все закончится.

- Или мне напомнить про Кризис?

После первого вторжения Союз уже не был настолько беззащитен. Были созданы карантинные зоны, в общем сформирована концепция внешнего и внутреннего кругов, Союзный флот был увеличен почти в десять раз. Тогда службу в нем и начал Григорий Михайлович. Но они даже близко не были готовы к тому, что случится 40 тысяч лет спустя.

Кризис когда-то имел номер, был он Кризисом сто двадцатого года четыреста пятнадцатой эры. Об этом уже мог бы рассказать Октопень, но никто не расстраивался, что он не мог. До зеленой пушки чужаки в тот цикл не додумались, но зато научились чему-то, что начисто свело беднягу с ума. Он единственный остался на заброшенной орбитальной станции. Единственный из всего своего народа. Ни тел, ни каких-либо следов существования этой странной, помешанной на вычислениях цивилизации никто так и не смог найти.

- Или вы, Афанасий Арсеньевич, хотите нам рассказать о Столетней Гонке?

Циник смолчал. Циником он стал как раз после этого. Он командовал объединенными силами уцелевших - черт его уже упомнит, как они себя называли. Союзного флота более не существовало к тому моменту, и выжившие солдаты и экипажи кораблей из всех возможных подразделений пытались дать последний бой у самого сердца внутреннего круга, но едва унесли конечности и присоски. И именно по его приказу сбежали. Не отступили, позорно умчались в бескрайнюю черноту космоса, чтобы по широкой дуге обогнуть флот вторжения, оставляя на своем пути хлебные крошки маленьких юрких корветов. И разнесли к чертовой матери эту проклятую планету, уже после пятой стерилизации отказывающуюся умирать, и порождающую все новые и новые виды совершенных убийц, идеальных захватчиков, безжалостных хищников.

И когда флот по сигналу тревоги ринулся защищать дом, затаившиеся корветы сделали свое дело. Почти никто не выжил, но экипажи дрались так яростно, что жалкие остатки чужаков на орбите Земли были перемолоты в космическую пыль.

Тогда были стерты с лица Вселенной добрые 70% видов, населявших Союз. Еще 20 сохранились фрагментарно. Некоторые в единственном экземпляре, как тот же Октопень. Оставшиеся 10 занимались тем, что без остановки строили боевые корабли и пытались выдумать новое, самое разрушительное оружие.

Ну а в оставшееся время заседали в Советах.

Они вернутся, говорил Григорий Михайлович. И они возвращались. Не раз и не два.

- Восемнадцать, - грустно уточнил Октопень.

- Кто воздержится? - протянул фальцет секретаря, - Простите, господа, но я понимаю, что голосов против не будет, поэтому давайте сократим процедуру.

Лапу подняла только Антонина Болеславовна.

Григорий Михайлович снова пожал плечами. Флот - весь флот, который вообще был, - на самом деле уже пять лет как несся к одинокой голубой планете, такой безобидной и даже в чем-то красивой, но пораженной самой страшной раковой опухолью Вселенной. которую только можно себе представить. Он не мог себе позволить промедления, а никто из военных не колебался ни минуты. Выродков из Солнечной системы надлежало уничтожить еще до того, как они догадаются о сверхсветовых перелетах. И вообще черт знает до чего они догадаются на этот раз.

***

Когда заседание закончилось, Григорий Михайлович неторопливо выполз наружу. Этот путь занял у него почти день. Брюхоногим сложно развивать большую скорость, особенно если у них избыточный вес и слабое сердце. Так что Антонина Болеславовна явно успела заскучать. Гигантское насекомое, едва заметив его, тут же поднялось на ноги и грациозно поплыло к нему, мелко-мелко перебирая многочисленными лапами. Спать ей было без нужды, и этот высший хищник, вершина эволюции болотистой планеты с тяжелой атмосферой, очень быстро преградил Григорию Михайловичу путь и нагло уставился в его глаза своими фасеточными озерами. Жвалы, покрытые нейротоксином, щелкнули в воздухе, но без угрозы:

- Почему ты не хочешь с ними договориться?

- Это бесполезно.

- Почему?

- Они не договариваются. Они просто уничтожат нас поодиночке.

- Они все равно это сделают.

- Да, - не стал хитрить Григорий Михайлович.

- А если мы сможем быть им полезными?

- Не сможем. В лучшем случае нас ждет участь домашнего скота, в худшем мы продлим нашу агонию на несколько лет, убивая своих союзников. Таких, как ты. Или я. Пока не перестанем быть им нужными.

- И что, лучше героически погибнуть?

- Как знаешь, Тоня. Как знаешь. Если этот день настанет…

- Когда, ты хотел сказать?

- Когда, - согласился гигантский слизняк и осел, растекся по земле, устало потер жесткими отростками свои торчащие на ножках глаза.

- Я всегда хотела узнать, - неожиданно сменила тему Антонина Болеславовна, - Зачем мы используем эти псевдонимы?

- В смысле?

- Мы их боимся и ненавидим. Но мы говорим на их языке и пользуемся их именами. Зачем? Это же ты предложил.

- Зачем… - усмехнулся урожденный Граад-Реветин, он же Григорий Михайлович.

- Да затем, милая, что я пытался вести с ними переговоры. и если я что-то и понял, то это то, что без знания их языка мы проебем эту войну еще до того, как она начнется.

Слизняк неторопливо повернулся и принялся обползать свою собеседницу. В его голове звучала простая реплика, услышанная через примитивный досветовой радиоперехват. “Бей, Иван, а я прикрою”. И маневр, который спас жизнь ему и всему соединению. Наверное, всему Союзу.

Или хотя бы отсрочил их гибель.