Жду новый пост

Серия «Письма деда Небздеда»

- Ну Таня, откуда я тебе его возьму?

- Вон!

- Танюша, это же Барсик. Это бабы Гали котик. А других здесь нет.

Барсик кивнул и наконец-то отвернулся. Гордо всмотрелся куда-то в неведомые дали и поудобнее устроился на заборе.

- А я хочу! - насупилась девочка.

- Ну а Барсик, может, молока хочет. Или сосиску. Или вообще вот, на заборе посидеть.

- Пускай со мной посидит!

- А если ему не хочется?

- Ну а мне - хочется! - бросила девочка измочаленный пучок ботвы и веточек в кусты.

- Нам всем чего-то хочется, - пожал плечами дед и сверкнул глазами, - Котиков, славы, денег, красивых платьев.

- Да? - Танюша безошибочно узнала этот взгляд.

- Кому-то простых вещей - и нет, котики это не простые вещи. Кому-то - очень необычных вещей. Кому-то очень плохих, а другим - наоборот, хороших.

- Разве это плохо? - девочка застыла в предвкушении очередной истории.

- Конечно, нет. Если бы мы ничего не хотели, то ничего бы и не делали. Валялись бы себе на травке.

- Я люблю валяться на травке.

- Но не всегда же, - дед подмигнул коту, - Иногда хочется и побегать, и попрыгать, и в доме посидеть у печки. А так и дома бы не было, и печки. А зачем они нам нужны, если мы не хотим ничего.

Танюша прищурилась и вперилась взглядом в деда.

- Но когда ты хочешь дом, его надо построить. Печку хочешь - будь добр, и ее построй. Хочешь котика. - подмигнул дед, - сначала подружись с котиком.

Барсик фыркнул и спрыгнул с забора куда-то на улицу.

- А просто сидеть и хотеть… Ну, это глупо. Ты же не глупая?

- Нет.

- И молодец. Потому что это не только глупо, но и опасно. Ведь если очень-очень чего-то хотеть, это может кто-нибудь заметить…

По моему хотению

Больше всего на свете Жека хотел найти миллион. Миллион чего, он обычно не уточнял. Хоть рублей, хоть долларов, хоть алых роз. Лишь бы не тумаков, конечно. Само собой подразумевалось, что миллион плохим быть не может. Кто нашел миллион, тот всяко получше устроился, чем тот, кто такой оказии был лишен. Ну, Жека и был лишен.

Миллионы что-то как-то не находились. Тумаки - бывало, хотя тоже нечасто. Большую часть времени Жека перебирал товары на конвейере и твердил одно и то же - пакет нужен? Карта магазина? Приобрести не желаете? Галька, отмена!

И так день за днем.

Миллион все никак не образовывался. Перекладывая чужие деньги из темных карманов в стерильное нутро кассы, он уже даже не думал над всей ироничностью ситуации - пресловутый миллион в особо удачные дни (традиционно предпраздничные) мог протечь сквозь его пальцы буквально за один вечер, и ничего ровным счетом не налипало на банковский счет одного маленького Жеки, отчаянно в этом миллионе нуждающегося.

Впрочем, спроси его кто-то, а на кой ляд ему этот миллион нужен, он бы затруднился с ответом. Это как спрашивать, зачем нужно счастье там, или воздух, например. Нужно. Просто нужно. Понятное дело, без миллиона жили многие. Сам Жека вот жил как-то. Но это не была спокойная жизнь - как без фантастического третьего глаза или шестого чувства. Это была вполне конкретная жизнь без вполне реального миллиона. Который не был выдумкой, а действительно мог бы быть, но все никак не желал материализоваться.

И Жека все мечтал найти этот миллион. Он покупал лотерейки по одному ему ведомой системе, по ней же делал ставки на спорт и биржевые котировки, и уж совсем втихаря, краснея в пустой комнате, скупал особо перспективные НФТ и какую-то уж совсем невероятную криптовалюту.

А миллион все никак к нему не шел. Впрочем, сдаваться Жека не собирался. Тот простой факт, что просаженные на спортивные ставки и прочую чепуху за все годы поисков деньги вполне себе могли и быть тем самым миллионом, Жека гнал от себя с упорством, достойным лучшего применения. Не миллион это. Как гора песчинок - это не гора, так и накопления - не миллион, сколько бы в них не было нулей.

Жека, наверное, больше хотел чуда, чем конкретную сумму. И чудо случилось.

***

Путь к мусорному баку преграждал уродливый мешок. Жека только проворчал - ну что за люди пошли, мусор нормально выбросить не могут. Метр до бака не дотащили - и так и бросили, кособокий, неуместный, валяющийся у мусорной площадки.

Жека выбросил свой, гораздо более скромный мешочек, и вдруг уставился на неожиданное препятствие. Что-то с ним было не так. Еще не успела эта мысль совершить полное путешествие по всем закоулкам разума, как Жека уже знал ответ. Его пакет был привычным, черным и пластиковым. Таким же, как и десятки его собратьев, уже занявших самые солнечные места в баке. Этот же был оливкового цвета, тканевый, добротный. Чем-то смутно знакомый. Не совсем понимая, что именно им движет, Жека протянул руки к горловине мешка и, даже не испугавшись потенциальных ужасов, которые мог хранить такой подарок судьбы, дернул за шнурок.

Он до этого даже не знал, что у мешка был шнурок, но нашел его мгновенно.

Горловина мешка лопнула, раззявила пасть, и в лицо Жеке бесстыдно воззрился миллион. Почему-то он знал, что там ровно столько - до рубля. Память, запоздало очухавшись от шока, напомнила ему, что именно он только что нашел. Это же инкассаторский мешок. Такие же каждый вечер вывозили из их магазина - бесформенные, обманчиво тяжелые, набитые купюрами. Что ж он делал возле помойки? Какого черта тут лежал?

Пока его сознание играло в это интеллектуальное что-где-когда, Жека туго затянул ремешок обратно и, пошатываясь, потащил мешок домой. Ответы на вопросы - это, конечно, хорошо. Иногда даже приятно. Но миллион, как ни крути, лучше. Ответы на вопросы он поищет потом. Запершись в квартире, даже задернув цепочку, которую он до сего дня считал бесполезной. В квартире Жека же сразу осел на пол. Миллион бесстыдно восседал посреди прихожей и оценивающего смотрел на своего нового хозяина. О том, что, выбросив мусор, он должен был пройти на работу, парень и думать забыл.

В итоге Жека пропустил аж три звонка. Еще бы, на работу он так и не явился. А какой ему толк теперь туда являться, когда у него был миллион? Мешок был согласен. Жека набрал номер начальника и приложил телефон к уху, чтобы ощутить, как дрожат его пальцы, а капельки пота огибают квадратик девайса, неприятно щекоча висок.

- Я заболел, - бесцветным голосом сказал он, - Врача жду.

- Вот твою дивизию, Женька. Ладно, выздоравливай. Когда больничный подпишут, отпишись, до какого числа.

- Конечно, Арсений Викторович.

Он не собирался отписываться. И больничный брать не собирался. Черт подери, у него дома лежал гребаный миллион - тот самый, неуловимый, которого он всегда хотел. Неважно, откуда он взялся в его квартире, неважно, что за дурная душа приперла его на помойку. Он был здесь. Теперь все будет хорошо. Ему больше не нужна никакая чертова работа, начальники, коллеги и надоевшие покупатели. Больше не будет ломить спину под конец смены, а традиционные пьянчужки не будут клянчить товар в долг. Один и тот же товар, сизый, позвякивающий зеленоватым стеклом.

Теперь у Жеки был миллион.

Он затащил мешок в спальню и прислонил его к кровати. Любовно погладил - угловатые банкноты показались мягкими, податливыми. Естественно, такими они и были. В них томились все желания Жеки, высказанные и нет. И они просто рвались выпустить этот потенциал наружу. Все, о чем он мечтал, все…

Правда, а он вообще мечтал о чем-то, кроме миллиона? Жека рухнул на кровать, как был. Даже не снимая обуви. А что дальше? Что Жека купит за этот миллион? Что он вообще собирается с ним делать?

Его не беспокоили возможные проблемы с законом, беспокоил его именно этот вопрос. Жека понял, что раньше просто его не поднимал. Ну что ж, когда-то надо начинать. И когда лучший момент, как не тогда, когда вожделенный миллион уже здесь.

Придумывая самые разнообразные сценарии, хитрые финансовые схемы и гедонистическое упоение вседозволенностью, Жека заснул. И больше его никто и никогда не видел.

***

Совмещенный санузел был единственным недостатком квартиры. Во-всяком случае, для Виолетты. В остальном - мечта. В нескольких шагах от метро, вся округа - сплошные супермаркеты, детский сад и школа - вообще рукой подать. Детей она пока что заводить и не думала, и уж точно не от Кольки, ее текущего бойфренда, но стратегическое планирование решает. Всякое в жизни может случиться.

Правда, кроме стратегического планирования должно быть в жизни место и спонтанным, эмоциональным решениям. Одним из которых и был тот самый Колька - смазливый, спортивный, веселый и шумный. Опыт подсказывал, что осталось им вместе от силы полгода.

Но вот это вот - навсегда. Виолетта всю жизнь мечтала о таком темном, старом трюмо. Массивный столик-тумба с огромным выводком отделений, ящичков, секций и потайных шуфлядочек, просто созданных, чтобы хранить в них в сложном, не поддающемся пониманию беспорядке весь набор женских мелочей, который только можно было себе вообразить. И огромное, с вычурной рамкой, старомодное зеркало сверху, откуда Виолетта влюбленно взирала на саму себя.

Риелтор даже как-то скис, когда она бурно разразилась восторгами об антикварной мебели. Привычно кивал, поддакивал, но хмуро смотрел на нее. Будто в этом и был главный подвох квартиры, поэтому она и стоила раза в два дешевле, чем должна была. Но Виолетта влюбилась по-настоящему - возможно, впервые в жизни. К трюмо хотелось прислониться, гладить его, бесконечно переставлять пузырьки с духами и баночки с лосьонами, разговаривать с ним. Наверное, заломи сейчас риелтор дополнительную сумму за антиквариат, она выложила бы ее, не торгуясь. Кредит бы взяла, но выложила. Черт, да ей уже и квартира была не интересна, она была готова купить строго этот предмет мебели и плевать, что он займет половину ее комнаты в общаге.

Мысли об общаге отрезвили. Нет, туда она точно возвращаться не собирается. В конце концов, она современная женщина, и как бы очаровательно не выглядело старое лакированное дерево, стратегическое планирование - решает.

- А почему так дешево?

- Нормальная цена для однушки в этом районе, - риелтор неубедительно улыбнулся.

- Нормальная цена раза в два больше. Так что не так? Трубы текут? Соседи пьяньчуги? За долги продаете, и потом коллекторы названивать будут?

- Да что вы, - хмыкнул риелтор, - Вполне обычная квартира. Долгов нет, все по закону, бумаги вы видели.

- Так что не так? Я беру, я согласна. Просто хочу знать.

- Человек тут пропал, - сдался мужчина, - Прошлый владелец.

- В смысле - умер?

- Нет, пропал. Исчез. Два года назад. Вот, все бумаги утрясли только сейчас.

- Всего-то?

- Ну, вам всего-то, вы же продвинутая женщина, - комплимент попал в точку, - А обычно носы воротят. Суеверные все.

- Ну и дураки. Хорошо, сколько времени займет оформление документов?

- Неделя-две. Как получится. Жить можно хоть завтра, но бумаги, как вы понимаете, подойдут позже.

- Немедленно переезжаю, - с каким-то барским запалом хлопнула себя по коленке Виолетта, - Деньги сейчас переводить?

- Нет, что вы, - застенчиво улыбнулся риелтор, - Мы честная фирма, оплата по факту сделки. Наследников у предыдущего владельца нет, так что квартира в собственности домовладельца. Когда подготовят бумаги, выставят счет, тогда этим и займемся. Только договор подписать надо, дальше специалисты нашей фирмы все сделают.

- За это вам и платят, - Виолетта только сейчас пригляделась к риелтору и нашла его симпатичным. Шаловливая мысль засвербела в голове.

- Отлично, у меня как раз все готово, - риелтор отвернулся, поднял папочку со стола, - В двух экземплярах, один останется у вас, второй…

Когда он обернулся обратно, Виолетта уже успела каким-то чудом избавиться от одежды и восседала на приглянувшемся ей трюмо, кокетливо сжимая коленки. Впрочем, последнее не продлилось долго.

- В двух экземплярах, - машинально повторил риелтор.

- Я жду.

Когда он вернулся через неделю, чтобы получить еще одну подпись - и кое-что другое, как он надеялся, двери ему никто не открыл. И Виолетту тоже больше никто и никогда не видел.

***

А потом риелтор уволился. С шумом, пригрозив засунуть эту чертову квартиру туда, куда Макар телят не гонял, хлопнув дверью, и даже напоследок показав фак через затылок - не оглядываясь, так, мимоходом. Антон же, новенький в этом агентстве, только хмыкнул. Тоже мне, дом с привидениями нашли. Его испытательный срок уже просто трещал по швам - так ни одной квартиры и не продал. А тут - подарок судьбы. В шаге от метро, вся инфраструктура, даже мебель от предыдущих владельцев. И это по цене почти в два раза ниже рыночной. Вот он, его шанс. Отчего его уже бывший коллега взбеленился и добрых полчаса матерился, он понять не мог. Ну, подумаешь, хозяйка квартиры без вести пропала. Деньги, правда, так и не успела перевести. Смылась куда-то, хахаля нашла, может, в неприятную историю впуталась, и выловят ее из Свислочи в пакетах по частям. Какая, к чертовой матери, разница. Главное, что купля-продажа так и не состоялась, и этот недостаток следовало устранить. Антону была нужна эта работа, и он тут же вцепился зубами в этот случай, один на миллион, беспроигрышный.

Высокий блондин, уверенный в себе, хоть сейчас фоткай на плакат “успешный мужчина с поршем”, хотя, “порша”, конечно, ему было не видать. Но одних только костюма и самоуверенности ему всегда было достаточно, чтобы впечатлить людей. Клиентов, работодателей. Пока что - только работодателей.

Испытательный срок подходил к концу, а квартиры все не продавались. Но эта, эта - просто обязана.

Первые два прошли мимо. Со старичком было все понятно, он вообще, скорее всего, просто развлекался, посещая чужие жилища. Вряд ли собирался что-то покупать в принципе. Правда, зачем-то залип возле высококлассного - в дизайне Антон разбирался - цельнометаллического стола со стеклянной столешницей, и добрых полчаса нес чушь о том, какой у него в детстве был дубовый стол. Антон презрительно кивал и поддакивал. Дед не то что стол, он подметки его ботинок купить был не в состоянии. Такое случалось.

Другой тоже уперся в стол, и зачем-то завел длинную тираду о том, как в детстве качался в батином кресле-качалке. Антон кивал, все больше убеждаясь, что и этот ничего не купит.

А вот третий был тем, что надо. Его долгожданный золотой клиент. Билет к карьерному росту, к стабильной зарплате - и на этом мечты Антона заканчивались. Разве что, пожалуй, он прикупил бы себе такой же стол, как в этой квартире. Он был просто восхитительным, хотя никаких отметок брендов Антон не нашел. Жалко. Ну ничего, со временем найдет, что за очередная скандинавская контора выпускает такие столешницы. Что мебель сделана скандинавами, сомнений не было. Их почерк. Их стиль.

- Офонареть, - бритый бородач присел перед столом и ковырнул пальцем блестящее стекло, - Это откуда тут?

- Предыдущие жильцы оставили.

- Они в курсе, сколько это вообще стоит?

- А вы? - попытался выкрутиться Антон.

- Я археолог, блин. Конечно, я в курсе. И вот это вот прилагается к квартире?

- А что не так? - опешил Антон.

- Шумеро-аккадская культура, это же…

Археолог почему-то поднялся на ноги, долго, рефлекторно отряхивал колени, и потом бесцветным голосом продолжил, резко сменив тему:

- Цена та же?

- Конечно, - немного растерянно протянул Антон.

Химеро-наркоманские штуки его не прельщали. Чтобы там ни было в этом скандинавском столе, приметное для археолога, тысячелетний дуб или особое северное стекло, это было не его дело. Он собирался просто продать квартиру. Конкретно эту и кому угодно. Хоть и полусумасшедшему археологу.

- Беру. А это вам, - покупатель зачем-то сунул пачку мятых купюр, - просто молчите о том, что тут хранится.

Антон только кивнул и забрал деньги. Ну что за психопатов земля носит…

***

В этот раз пришла милиция. Ее никто не ожидал - как всегда, впрочем. Археолога, как не сложно догадаться, после того вечера никто и никогда не видел. Он тоже не успел внести первый взнос за заключение договора, исчез с концами. Скандинавский шикарный стол, впрочем, не тронул. Риелторская контора наконец-то забила тревогу.

А Фомич - простой, совершенно обыкновенный участковый, не знал, что делать. Ущерба нет, состава преступления тем более. Ну, подумаешь, передумал квартиру покупать. Чего стоит-то черкнуть пару строчек. Но археолог как сквозь свою любимую землю провалился. Исчез начисто. На работе не появлялся, друзья его не видели, подруги обнаружить не удалось.

Друга тоже.

Что именно искать - непонятно. Ну пропал и пропал, в другой город свалил, просто решил квартиру не покупать. Мало ли что бывает. Ну, была разве что одна деталь. Сомнительная.

Это был уже третий человек, бесследно исчезающий в этой квартире. Но что с этим делать, участковый не имел ни малейшего понятия. Он хотел домой, где его ждал наваристый, ароматный рассольник, и сын, и дочка, смешливая, и жена, конечно. Автор того самого рассольника. Поэтому он и позвонил Ивану Сергеевичу.

Друзья посоветовали.

Сергеич был молчалив. Черта с два бы его кто-то в лицо так назвал. Иван Сергеевич, и все тут, все-таки опытный следователь, да и вид под стать - прямая спина, цепкий взгляд. Он был колюч и прилипчив, как репей, если бы репей отливали из нержавеющей стали. И всегда откликался. Даже когда вскрывались ошибки его предшественников, других следаков или участковых, он не издевался. Пытался помочь. Своим был в доску, но в то же время чужим, словно с другой планеты упал.

Фомич-таки ему позвонил, хотя и сомневался. Ничего эти исчезновения не связывало, кроме квартиры. Да еще тот истеричный риелтор, который отказался продавать квартиру последнему, тому самому, археологу. Вот и все улики. А, как известно, нет тела - нет дела.

Мало ли людей исчезает. И большинство - по своей воле. Очередной тупой, бессмысленный висяк. Чаще всего так сбегали от алиментов.

Иван пришел с самого утра, даже раньше Фомича. Тому было стыдно, но следователь похлопал его по плечу, и все само собой устаканилось. Долго расспрашивал - не только про археолога, но и про остальных исчезнувших. Ни разу не укорил, что после первого исчезновения никто ничего не сделал. Только слушал и слушал. Спросил, где понятые. Рассмеялся, узнав, что их так и не позвали. А что тут, блин, отмечать? Пустоту?

И зашел в квартиру.

Практически сразу раздались три тяжелых, глухих выстрела. Дом их даже не почувствовал. Потом - сдавленный мат. Следователь тут же объявился на пороге, вращая огромными, остекленевшими глазами.

- Иван Сергеевич…

Следователь зыркнул на Фомича так, что захотелось удрать куда-то в подпол к мышам. Наверное, таким взглядом он одаривал всех тех рецидивистов, которых колол если не ежедневно, то хотя бы раз в месяц. Пистолет был зажат в его руке и даже еще дымился. Следователь ушел, не оглядываясь.

Замять вопрос было не сложно - не только из-за страха, просто… просто. Фомич понимал, что вряд ли расскажет о внезапной стрельбе, да и вообще - такие знакомства на дороге не валяются. И из-за его связей, и из-за его фанатичной преданности работе. И из-за поддержки, которую всегда оказывал коллегам. Конечно, когда не смотрел на них безумным взглядом, сжимая в руке пистолет с такой силой, что из-под ногтей выступила кровь. Да и никто не пострадал, вроде как.

Фомич только удивленно уставился на игровую приставку последней модели - такую, какую он безумно хотел подарить своему сыну. Да и себе тоже - чтобы сын не сыпал односложными фразами, чтобы снова кинулся ему на шею, как раньше, и чтобы они вместе играли - как раньше. Пусть и в видеоигры.

Но приблуда была раздроблена тремя пулями, которые зачем-то пустил в нее следователь. Фомич не стал задавать вопросы. Это было одно из негласных правил, когда обращаешься к Ивану. О выстрелах забудут - кто их услышит в доме, в котором и не такие шумы под вечер родятся. Фомич, к тому же, постарается. Работа же у них нервная, он сам знал. А если у участкового нервы порой сдают, что ж у следователя. Психанул. Выпьет, отоспится. Начальство поймет. Никто не пострадал же, в конце концов.

***

Иван и правда выпил. Не чувствуя горечи, он лил в себя водку, пока не обнаружил, что сидит абсолютно трезвый на кухне и бессмысленно пялится в окно. Иван и правда был идейным служителем закона. И когда он вошел в ту комнату, больше всего на свете он желал только одного. Узнать, кто загубил этих людей. Что они мертвы, он не сомневался.

И он увидел, что хотел. Как и все остальные. Рука сама выхватила пистолет и нажала на спусковой крючок.

Следом за ним в кабинет вошли еще двое - Санька я знал, уже довелось с ним работать, а вот второго - нет. Какой-то очередной сотрудник колонии. По штату конвоировать заключенного полагалось двоим, а сразу столько знакомых у меня в той колонии не водилось. Как не сложно догадаться, заключенным был наш потерянный запуганный тип. А я был следователем. Который, на первый взгляд, никакого отношения не имел не только к этому шикарному кабинету, но и к гражданину Петрову Афанасию Ивановичу, 1973 года рождения… Тьфу ты, опять. Профдеформация.

- Афанасий Иванович, я полагаю? - нарушил молчание доктор.

Тот дернулся, но вскорости до него дошло:

- Да, заключенный Петров, прибыл…

- Оставьте, Афанасий. Вы сейчас не в тюрьме…

- Колонии, - поправил незнакомый охранник.

- …так что можете расслабиться. Присаживайтесь на диван.

Я внутренне хмыкнул. Понятное дело, это всего лишь мои внутренние заморочки, но все равно было что-то забавное в том, что на этот шикарный диван, рядом с котором мне даже находиться было стыдно, сейчас сядет наш Афоня - помятый и бесформенный зэка в простой серой робе. Санек придержал за локоть второго охранника и указал рукой на кресла, стоящие возле входа. Тот кивнул, и оба конвоира расселись рядышком. Санек тут же вытащил телефон и залип в него, другой же продолжил добросовестно буравить глазами своего подопечного. Какой усердный, однако. Новенький, наверное.

- Меня зовут Кирилл. Кирилл Аркадьевич, если вам так удобнее. Как к вам обращаться?

Заключенный никак не отреагировал, только сидел, сложив руки на коленях, и смотрел в пол.

- Афанасий Иванович? Афанасий? Афоня?

Афоня удивленно поднял глаза.

- Отлично, значит, Афоня. А я Кирилл. Итак, Афоня, я - врач. Вы сейчас не в тюрьме, - доктор лукаво зыркнул на безымянного конвоира, - простите, не в колонии, поэтому можете ни о чем не беспокоиться. Считайте, вас вывезли на экскурсию.

- В смысле? - промямлил Афоня.

Надо же, быстро он его. Чтобы добиться от этого зашуганного хотя бы попытки начать обращать внимание на окружающее, надо было постараться. Впрочем, именно поэтому я его сюда и притащил. Репутация у доктора была отменная.

- Я понимаю, что вас могут нервировать ваши… опекуны.

Сашка прыснул.

- Но вы сейчас у меня на приеме. Видите ли, меня попросили выслушать вашу историю, и вынести свое мнение. Строго мнение, - заметив беспокойство на лице зэка, добавил врач, - Оно не будет приобщено к делу и не будет иметь никакой юридической силы. Если хотите, у меня есть документ, где это отдельно прописано. Могу показать.

Документ и правда был. Врач, конечно, заинтересовался моим предложением - я-то не такой мастер разводить замкнутых людей на разговор, но уж подобное заметить могу. Но наотрез отказался участвовать, не напиши я ему такой вот официальный отказ. То ли был у него неудачный опыт, то ли надо что-то делать с репутацией наших родных правоохранительных органов. Ну а, может, это было нужно, чтобы показать впоследствии нашему Афоне. Которому было не до того.

- Я же все уже рассказал, - буркнул Афоня.

Естественно, рассказал. Любой бы рассказал. Хотелось бы, конечно, чтобы все было иначе, но брали беднягу с пристрастием - и допрашивали так же. К тому же, следователь, ведший его дело, особенной разборчивостью никогда не отличался. Вешать что-то на невиновного он, конечно, не собирался, но в случае Афони даже Махатма Ганди его бы не взялся защищать. Еще и с такой-то биографией. Правда, в его случае он не особо и стремился отмолчаться. В чем и была проблема.

- Но не мне. Я все-таки не милиционер, и не хочу установить вашу виновность или невиновность. И не проверяю вашу вменяемость - догадываюсь, что с врачами вы уже общались. Я независимый эксперт, если можно так сказать. Меня интересует сама ваша история.

Афоня снова опустил голову и уставился в пол. И только быстро переплетающиеся большие пальцы выдавали, что он не впал в свою вечную апатию.

- Кроме того, никаких последствий, как я уже сказал, для вас этот разговор не понесет. Даже если что-то из того, что будет сказано в этих стенах, всплывет… Ну, где-нибудь не в вашу пользу, то у меня есть бумага, согласно которой это совершенно незаконно. Поверьте, я ценю своих клиентов, и у меня есть много знакомых - и очень дорогих - адвокатов.

В последнее верилось. Если доктор отгрохал себе такой монументальный кабинет, что ж у него дома было. Какие-нибудь двухэтажные пентхаусы или особняки размером с небольшую деревню. Может он, конечно, фанатик своего дела, и все сбережения вложил в рабочее место, но вряд ли. Ведь даже будь ты десять раз успешный практикующий психиатр, всегда есть потолок финансового благополучия. Вряд ли все разговоры, которые тут велись, затрагивали только вещи, разрешенные законом. Но это было не мое дело.

А Афоня продолжал молчать.

- Извините, что я сразу в лоб, но вы же так никому свою историю и не рассказали.

- Я все рассказал, - поспешно буркнул заключенный.

- Следователю, да. А кому-нибудь, кто не собирается вас судить? Просто по душам?

Да, тут он прав. Уж на что я доброжелательно к парню настроен, для него я все равно очередной мент. Психиатры в Новинках тоже - менты в белых халатах. Собственно, поэтому я его и потащил сюда. Ни у кого из нас его разговорить не выйдет, а уж тем более не выйдет внимательно выслушать. Такая вот проблема у нас. Постоянно ищешь какие-то доказательства или опровержения вины, несостыковки… Делаешь, в общем, что угодно, но не слушаешь. Поэтому я и привел его к лучшему в городе, если не в стране, психиатру. С сумасшедшим ценником и безупречной репутацией. Кроме того, мне и правда было нужно его мнение касательно всей этой истории.

Афоню нашего после задержания и раскалывать не было нужды. Он сам сразу же излился потоком, хотел это все рассказать, поделиться. Может, искал защиты и утешения. А получил в итоге срок. В принципе, заслуженно. По совокупности его предыдущих выходок особого сочувствия парень не вызывал, но вот сам его рассказ мне был очень интересен. Тот самый, первый. А не тот, что ему зачитывали в суде, а он только кивал, дескать, согласен, записано с моих слов верно.

- Давайте, я вам помогу, - врач взял листок бумаги со стола, - Было это в апреле две тысячи…

- Да! - неожиданно злобно каркнул Афоня. Как будто его прошлый, прокуренно-блатной голос на секунду вернулся.

- Вы и ваши друзья решили расслабиться…

- Да какие друзья.

От былой подавленности ничего не осталось. Нет, на диване все еще сидел изломанный, опустошенный человек, но говорил внятно, быстро, словно боясь опоздать.

Твою ж дивизию, доктор и правда профессионал.

***

- Короч, я, Кривой и Лапоть тогда собрались…

Друзья у него были под стать самому. Хотя, прав, конечно, наш Афонька. Какие они ему друзья. Кривой, некто Илья Кривошеев, аналогично промышлял гоп-стопом, мелкими кражами и вымогательством у собственной матери. На ее пенсию эта компания обычно и выпивала. Второй - Георгий Лаптев - фигура не такая колоритная, но тоже непутевая. В прошлом слесарь, простой работяга, но крепко зацепился с бутылкой, и уже несколько лет к тому моменту перебивался случайными шабашками да продажей немногочисленной домашней утвари. Иногда краденой. Обычный дворовый алкоголик на полпути к тому, чтобы пропить квартиру. На фоне остальных героев, конечно, божий одуванчик, но тоже не подарочек.

- Нормально, думаю, посидим. Да Лапоть заартачился. Говорит, племянница к нему приехала, ей больше жить негде, пока сессию сдает. Ну а Кривой, ушлепок, возьми и ляпни, тля, так это ж хорошо, что телки будут. Говорит, мол, пусть она подружкам позвонит. Ну тут Лапоть и психанул - так-то он лох лошаком, мухи не обидит, а вот с кулаками на Кривого полез. Но тот сам виноват, конечно. Мы ж не совсем отмороженные приличных чувих портить. Ну у Лаптя шансов не было - Кривой его одним щелбаном остудил. Я тоже добавил, конечно, ну а что, не за лошка же мне впрягаться. Но говорю Кривому: тля, ну не хочет - не надо. Его хата, что выпендриваться. Тот уже и сам понял, что погорячился. Короче, помирились кое-как, хлопнули на месте за дружбу, и стали думать, куда пойти.

К Афоне потихоньку возвращались былые повадки.. Как в девяностые окунуться - все эти распальцовки, бесконечные “ну”, “дык”, “чо” - неестественно подавшееся вперед туловище, как будто он вот сейчас бросится на тебя с кулаками. Таким я его не видел. Наверное, именно вот это наблюдали ребята, когда-то давно бравшие его за очередной отжатый телефон. Даже Санек со своим коллегой с удивлением всматривались в привычного им аморфного тюфячка, ненадолго вспомнившего, кем он был раньше. Не знаю, как этого добился доктор. Вроде бы, ничего особенного ему не сказал. Колдун, не иначе.

- Тля, говорит, нормальное место. Ну конечно, Лапоть тут уже все бомжатники знает. Не знаю, говорю, в зассаном подвале сидеть не по-пацански. А тот и говорит - типа, не зассано там, нормально. Сюда вообще никто не ходит, мол, тихо, чисто и прохладно. А то жарко зведец. Ну, да, было жарко тогда. Кривой еще говорит, что смотри, прокинешь нас, сам тебя обоссу. Но чисто для гонору говорит, без угрозы. А ступеньки там старые, сыпятся по краям, блин, только бы шею не сломать. Лапоть-то как акробат хренов скачет, а мне не по себе - навернусь тут, думаю, вот тебе и покушал беленькой. Но тут раз - и ровный пол. И нормально так - чутка пыльно, но сухо и прохладно. Темновато только - там три такие окошечка сверху, узкие, что даже не допрыгнуть. Кое-как видно, но все равно непривычно. Ящики еще какие-то около стены лежали, так мы быстро себе и мебель организовали.

Цокольный этаж недостроенного магазина шаговой доступности. Туда они и заявились. Совершенно ничего подозрительного - место сравнительно новое, перекрытия добротные, помещения, как и утверждал Афоня, сухие и чистые. Самое подходящее место для каких-нибудь подростковых - или не очень подростковых, в нашем случае, - посиделок. Тут, пожалуй, начиналась первая из странностей, составляющих эту историю. Опасения компании о состоянии недостроя я вполне мог понять. И вот что там на самом деле оказалось чисто - а криминалисты там все облазили, и я лично несколько раз наведывался, - было по меньшей мере необычно. Обычно такие подвалы наперегонки заселяли коты с бомжами, иногда даже конкурируя за территорию. Что за пять лет с момента образования такого лакомого кусочка его так никто и не обжил, верилось с трудом. Правда, только мне. Следователь, ведший дело Афони, отмахнулся от этой странности. Понятно, почему. Но я не мог выкинуть ее из головы.

- Ну сидим, нормально все. Лапоть довольный, типа такой хозяин, знаете? Мол вы все не верили, а оказалось по-моему. Сидим, за жизнь трём…

Удалой Афоня закончился так же внезапно, как и начался. Голос его пока еще был прежним, но плечи уже опали, он снова сгорбился и уткнулся взглядом себе под ноги. Конвоиры переглянулись.

- Ну, Кривой и говорит. Отлить надо. Подвал твой, говорит, не зассаный, не обманул, так что обновим его сейчас. И пошел в угол. А его там не видно вообще - тока слышно, как шуршит он там и топает. Я водку допил, закусываю, и тут - крик.

Ну да, ребятам из колонии эту версию его показаний вряд ли озвучивали. Санек удивленно посмотрел на коллегу, но тот был ошарашен не менее его.

- Желтая какая-то хреновина в темноте. Высокая, почти до потолка. Вся из уголков каких-то, из палочек, и все эти палочки обнимают Кривого. Он и кричит. А палочки шевелятся, и от Кривого отваливается… Все отваливается. То то, то это.

Так и есть. Рецидивист Кривошеев был найден в составе пары десятков частей, его телом можно было назвать только огрызок грудной клетки с головой. Все остальное валялось бесформенной кучей неподалеку.

- Лапоть, сволочь, ломанулся к выходу, бутылку еще, гнида, разбил. А это желтое - за ним. Поймало его прямо на лестнице, сграбастало, и в угол потащило. А он орет, как резаный, я, блин, даже обосрался.

И тут Афоня не врет. Пьянчуга Лаптев найден возле лестницы, одним куском, но как будто прокрученный через мясорубку. Словно его бейсбольными битами избивала целая артель энтузиастов, или же в подвале завелся гигантский питон из фильмов ужасов. Целых костей практически не осталось. И да, бедняга Афоня и правда обделался.

- Ну тут у меня тупняк и кончился. Сам подорвался и давай по ступенькам - упал один раз, локтем звездец больно приложился, полз на четвереньках, потом опять бежал - только хрустит за спиной, Лапоть не орет уже даже, стонет только. Я выскочил, тля, из этой двери, и в первого же человека вцепился. Мычу, тля, страшно, помогите. А меня с ноги в живот… Тля…

Афоня выглядел жалким - не как всегда, а просто, по-человечески жалким. Попавшим в беду.

- Ну дык я сам к ментам пошел. Сволота, блин, сам же к ним пошел, первый, сука, раз в жизни. А они…

- Да, я знаю, - психиатр оторвался от своих записей, - Сказали, что это вы по пьяному делу убили своих друзей.

- Да какие друзья! Блин, хотел бы я кого из них мочкануть, так ломом по кумполу и до свидания. Кто искать таких ушлепков станет.

И тут Афоня был прав. Найди мы тот же самый контингент с обычными черепно-мозговыми или ножевыми - скорее всего, списали бы на пьяный дебош. Впрочем, и так получился пьяный дебош - по официальной версии. Согласитесь, Афоня уж слишком явный подозреваемый. А что за небылицы травит - косит под дурку. Не самый часто встречающийся случай, но бывает. Так что нет у меня особенных претензий к следаку, ведшему его дело. Если бы не ряд нюансов, я бы даже с ним согласился, и не стал бы прочесывать злополучный подвал и пытаться разговаривать с самим нашим зэком. И уж точно не потащил его к лучшему в городе психиатру, да еще и за свой счет.

- А что-нибудь еще об этом желтом вы можете добавить?

- Да что тут добавить? Летал я такое рассматривать, убежал, и сразу к ментам… А они меня приняли…

- Есть еще один важный вопрос.

Это мой вопрос. Я его попросил задать психиатра. Он на меня как на психа посмотрел, но ухмыльнулся: любой каприз за ваши деньги.

- Почему, по-вашему, это желтое на вас напало?

Я знал, что я это услышу. Но все равно до крови прикусил губу.

- Мы нарушили его покой.

Афоня снова обмяк и превратился в потерянный куль плоти. Что-то спросить у врача у него не было сил, а сам психиатр не спешил подбрасывать подсказки:

- Ну что ж, Афоня. Спасибо, что рассказали. Могу вас утешить - вы не лжете.

- Чо?

- Вы рассказали мне правду. К сожалению, вряд ли в суде примут такой аргумент.

- Менты, тля…

Но я вам верю. Вы молодец. Пережили такое, что мало кому из нас удастся увидеть. Если вас это успокоит, вы все сделали правильно.

- Фигавельно.

Настал мой черед. Я поднялся с кресла и подошел к заключенному:

- Ну, ты свое дело сделал. Моя очередь.

Он смотрел на меня и молчал.

- Как ты и просил, неделя в одиночке. Не в карцере. Санек, понял?

- Понял, Иван Сергеич.

- Потом все остальное. Встреча с адвокатом, с матерью - все, что обещал. Ты мне очень помог.

Афоня не отреагировал. Он окончательно впал в свое вегетативное состояние.

- Давайте, ребята. Сеанс окончен. Ведите пациента домой, я еще с доктором покумекаю.

Санек подхватил Афоню под левое плечо, безымянный конвоир - под правое. Заключенный отправился обратно в колонию. Я же сел прямо на стол и глубоко вздохнул.

- Ну, вы не солгали. История необычная.

Психиатр вытащил серебряный портсигар и прикурил. После чего предложил и мне. Было бы глупо отказываться - не знаю, что это были за сигариллы, но стоили они явно подороже моего винстона:

- Стал бы я к вам обращаться в другом случае.

- Конечно, вы правы. Ответы вас удовлетворили?

- И да, и нет, - развел я руками, - Мои подозрения подтвердились, но что с этим делать, я не знаю.

- Отчаянный вы человек.

- Чего это?

- Я же понимаю, что это не ваше дело. Как в рабочем смысле, так и в бытовом. Но зачем-то вы за этого Афоню зацепились. Зачем?

- У меня встречный вопрос. Он действительно не лгал?

- Да.

- Я имею в виду тот самый вопрос. Который я просил задать.

- Я понимаю. Нет, он не лгал.

- Они нарушили его покой…

- И что тут такого?

- По-вашему, человек калибра нашего Афони вообще способен сказать такую фразу?

Психиатр хмыкнул:

- А теперь моя очередь. Так зачем вам этот Афоня?

Я ждал этого вопроса, поэтому уныло, казенно забормотал:

- Год до этого. Обезображенные трупы, наркоман, “мы нарушили его покой”. Признан вменяемым, сидит. Два года до - “мы нарушили его покой”, признан невменяемым, на лечении. Еще один неделю назад - да, его не было, когда я с вами связывался. Нарушили покой, под следствием, скорее всего сядет.

- Интересно. И что вы собираетесь делать?

- Посадить без меня могут. Я хочу узнать, что это такое, и как они нарушают его покой.

- Зачем?

- Чтобы больше никто его не нарушил.

Врач рассмеялся:

- Отчаянный вы человек.

- Что, думаете, я сам сошел с ума?

- Я не знаю, что мне думать. Но этот человек совершенно точно верит в каждое слово, которое сказал.

- Значит, это правда?

- Для него. Для больного часто его фантазии намного логичнее, чем обычный мир.

- Афоня, по-вашему, - похож на сумасшедшего? У него ума-то, блин, не хватит, чтобы с него сойти.

- Грубовато, но в целом вы правы. Давайте так…

- Как?

- Продолжайте ваше расследование. Если докопаетесь до истины - расскажите мне. А до тех пор мои услуги вам - бесплатно.

- Серьезно? - я с недоверием покосился, - А я только хотел спросить, сколько с меня.

- Ситуация и правда не из обычных. Так что мне уже просто интересно. Договорились?

Договорились. Расплатиться - не деньгами, конечно, а хоть какой-то информацией, - я смог только очень много лет спустя.

Жизнь шла своим чередом. Из мира никуда не исчезли обычные кражи, случаи бытового насилия и прочие не очень радостные вещи, ради которых и существуют следователи. Не исчезли и необычные - хотел бы я, чтобы они состояли только из бредней про желтое нечто. Бывала такая грязь, что хотелось на стену лезть. Неведомые твари, неразгаданные тайны - они часто понятнее, чем обычные выходки самых заурядных людей. Иногда, перебирая в голове перфомансы этого неведомого любителя покоя, я радовался, что у него не было такой фантазии, как у некоторых моих человеческих подопечных. Со временем он мне даже стал симпатичен. Он просто убивал, в меру сил жестоко. Не морил голодом, не избивал годами, не заставлял престарелую мать вырезать себе глаза, чтобы пропить ее пенсию по новообретенной инвалидности. Хотел бы я забыть многое из своей работы.

Но годы исправно шли, наматывая не только мой противоречивый опыт, но и выслугу лет. Я успел сделать карьеру. Поймал даже кое-каких именитых преступников. Получил высокое офицерское звание. Вышел на пенсию. Все это время отмечал на карте - да, как в плохом кино, - похожие случаи. И все же наконец-то понял, почему я искал эту желтую тварь не там, где нужно.

Как же я ржал, когда до меня дошло. Грустно, потерянно, но ржал.

***

Я выгуливал собачку. Маленький терьер, усердно пылесосящий все местные кустарники. Сразу видна рабочая хватка.

- Даров, отец. Закурить есть?

- Отчего бы и нет, - степенно заметил я:

Парень затянулся, крякнул и передал сигарету своему другу:

- Слыш, а еще есть?

- А волшебное слово?

- А умный дофига?

- Хочешь проверить?

Я старый, но не беспомощный. Такого умника на раз-два сверну. Этот оказался понятливым:

- Да я просто спросил, отец. Где тут у вас присесть можно?

- Я ж говорю, в недострое… - брякнул кто-то.

В недострое, значит. Я добавил:

- Да на лавке сядьте. Если шуметь не будете, кто вас тронет.

- Да погнали посидим, ну пацаны.

Я посмотрел на энтузиаста. Длинные волосы, выглядит нервным. Много вариантов. Или рисуется перед пацанами, или те самые пацаны его достали своими шуточками настолько, что он уже готов на все.

- Та тля, хрена ты заладил.

Разумная позиция.

- Да ментов вызовут, вы тока на этого деда гляньте.

Из старой шпаны. Признал. Редко такие попадаются. Жалко беднягу.

- Да пошли уже! - сжимая в руках две бутылки, исчез в дверном проеме один из парней. Терьер Толик гавкнул.

- Эй, ты свою шавку придержи!

Придержу. Был бы Толик человеком, был бы давно минимум генералом. Столько наркокурьеров поймать - тут чуть ли не медаль героя. Но был он всего лишь собакой. На пенсии.

Они все-таки пошли в подвал. Ну, я честно пытался их остановить. Погладил ладонью крепкую дверь, вздохнул. Закрыл ее, запер засов - спасибо старому другу за совет, и до кучи уперся в дверь плечом.

Я искал странные истории о желтой штуке, о несправедливо обвиненных. А надо было искать пропавших. Тех, кто не вернулся. Исчезнувших алкашей, бомжей, всю эту братию. Я не сразу это понял. Их надо было отмечать на карте. Когда меня осенило, дело пошло быстрее. Оно меняло свое место, когда оставались те, кто мог его назвать. А когда удавалось сохранить свой покой в тайне, оно не уходило. Оно оставалось.

- Тля!

Я оперся всем весом на дверь. Остальных не было слышно. То ли подвал глушил звуки, то ли они даже пикнуть не успели. Желтый отшельник мог играючи расправиться с одним-двумя случайными визитерами. Здесь ему совершенно точно не требовалась моя помощь. Троих он мог упустить, четверка почти всегда - провал. Больших компаний я пока не встречал, да и надеялся, что никогда не встречу. Даже представить себе не могу такую ситуацию.

Кто-то из троицы продолжал молотить в дверь. Удерживать ее было не так просто - у человека, по душу которого явилось такое, просыпаются все скрытые резервы. Но и я не чахлых кровей. Предупреждал же, предлагал мирно перекантоваться на лавочке. Нет, решили проведать подвал едва начатого, но так и не сформировавшего дома.

Со своей стороны я сделал все, что мог.

Эту часть своей работы я особенно ненавижу. Через несколько секунд живой, дышащий, насмерть перепуганный человек превратится в ничто, потому что не сможет пройти через дверь, которую держали я и крепкий засов. То, что убивало наше желтое чудище в основном алкашей, гопников и прочих маргиналов, особо не успокаивало.

Наконец, что-то внутри всхлипнуло, и наступила тишина. Я отвалился от двери и уселся на землю. Теперь ему понадобится некоторое время, чтобы привести дом в порядок. Убрать трупы, подтереть кровь. Или слизать ее, черт его знает, как он это делает. И вот видит бог же - он не хотел. Как и я не испытывал ничего, кроме горечи, обрекая этих - и всех остальных - на смерть.

Он просто хочет покоя, а я хочу, чтобы как можно меньше людей этот покой нарушали. И иногда у меня получается. Ну а самые упертые…

Если хоть один из них уйдет, тварь спрячется где-то еще. И опять годы, которых у меня, возможно, уже не было, мне придется вычислять его новое логово. И за это заплатят еще больше жизней. Этого я позволить себе не мог.

Было у Вани и еще одно увлечение. Понятное дело, что рассматривать чужие снимки было его непосредственной обязанностью, но он находил в этом какое-то удовольствие. И профессиональное, - рассматривая удачные кадры других фотографов, - и просто житейское, наблюдая фрагменты чьей-то жизни. Причем почти всегда счастливой и беззаботной. Фото с похорон и прочих печальных мероприятий попадались не так уж часто.

На снимки же Вовки, штатного фотографа ателье, Ванька уже и не смотрел почти. Во-первых, львиную долю их занимал самый страшный жанр мира - фотографии на паспорт. Во-вторых, по мнению Ваньки Вовка был никудышным фотографом, и всегда снимал одну и ту же фотографию. Легионы людей - мужчин, женщин, детей, - все в одной и той же позе на одном и том же фоне. Конечно, с такой целеустремленностью Вовка довел этот снимок до идеала, так что клиенты не жаловались.

Но Ванька жаждал искусства, полета фантазии, прекрасного, в конце концов. И все это получил однажды.

В тот день он немного опоздал на работу, но начальник махнул рукой - клиентов все равно еще не было, а все положенные снимки Ваня закончил еще вчера. Поздоровавшись с Вовкой, который курил на крыльце, он прошел в ателье, выдержал гневный взгляд начальника, улыбнулся Нине, принимавшей заказы, и скрылся в своей берлоге. Так он называл лабораторию - берлога. Помещение было довольно просторным, и даже не самые компактные фотографические принадлежности занимали едва ли его половину. Поэтому нашлось там место для старого, продавленного, но довольно уютного диванчика, столика и кресла. Кресло Ванька протащил сам, а все остальное уже было тут до него расставлено предшественниками.

Хлебнув купленной по пути минералки, Ваня начал готовиться к рабочему дню.

***

А рабочий день не подвел. До часу дня Ваня даже вздремнуть успел, а потом в ателье, как мотыльки на фонарь, вдруг повалили посетители. Сперва какая-то пара принесла несколько катушек пленок со свадьбы, потом - аж пять получателей паспортов. Молодоженов Ваня отправил в долгий ящик, а вот в словосочетании “мгновенное фото на паспорт” слово “мгновенное” было, к сожалению, не для галочки. Поэтому пришлось покрутиться. До обеда привалили еще шумные туристы с катушкой неряшливых снимков горных перевалов, а сверху - какой-то мужик, который даже ничего и не сказал, просто отдал на печать пленку, молча расплатился и ушел.

Нина даже как-то обиженно об этом заказе отзывалась. Мол, ни тебе здрасьте, ни до свидания, да и вообще мужичок какой-то плюгавенький, с залысиной, плесень, а не мужичок. То ли дело Семен.

Ваня поперхнулся бутербродом и поспешил отчалить в берлогу. Про несчастную любовь Нины слушать ему опостылело больше, чем печатать снимки для паспорта. Доев ссобойку и выхлебав почти полбутылки минералки, он вытер о штаны руки и принялся за работу.

Кто бы не снимал семейное торжество той парочки, на фотографе явно сэкономили. Перекладывая один за одним многочисленные улыбающиеся лица, Ваня сморщился, добравшись до традиционной “невесты на ладошке”, и в очередной раз пожалел о своей никчемной судьбе, которая все никак не могла оценить его неизмеримый талант и царские амбиции. Помыв руки - больше от брезгливости, чем по необходимости, он отложил последнюю катушку молодоженов на потом и взялся за туристов. Ну, хотя бы горы действительно были красивые. Кроме того, любители часто выдавали по незнанию довольно сносные снимки, иногда даже с неожиданными композиционными находками, которые Ваня тут же безжалостно тырил. Вернее, брал на вооружение.

Закончив с работой, он посмотрел на часы. Ну, еще одну успеет сегодня. Возвращаться к хмельным лицам и криво-косым ракурсам свадебных фото (фотограф, наверное, и сам был подшофе) не хотелось, и Ванька взял в работу снимки безымянного плюгавого мужичка.

Мурлыкая что-то себе под нос, он занялся привычными манипуляциями, и настолько увлекся, что даже не посмотрел на первые три снимка, заботливо повешенные им сушиться. К тому же, была на них какая-то белиберда. И только вытащив четвертый из ванночки, соизволил полюбопытствовать, что за шедевр неведомого мастера он держит в руках.

Нет, Ванька не закричал. Он даже не был уверен, что смог бы. Кажется, несколько минут он вообще не дышал. Челюсть, не контролируемая мышцами, сползла вниз, и на пол закапала слюна. Глаза хотелось зажмурить, отвернуться, убежать, в конце концов, но они тоже ему не повиновались. Предательски пялились в прямоугольник фотобумаги, пытаясь вылезти из орбит. Кажется, и не моргал он тоже. То, что он держал в руках, хотелось немедленно выбросить, облить кислотой, сжечь, а руки мыть долго, мучительно раздирая щеткой до крови, потому что такое без последствий держать в руках было невозможно. Только прикоснувшись к этому, Ваня почувствовал, как мертвеет кожа на кончиках его пальцев, как начинает гнить мясо на фалангах, как какая-то неведомая скверна проникает ему в кровь и начинает медленно его отравлять. Но и этого он не сделал. Ваня впал в ступор, и не знал, сколько в нем находился.

Того, что было запечатлено на этой фотографии, просто не могло существовать. Даже приди такое в голову какому-нибудь психопату, это было невозможно нарисовать, а тем более создать. Черт, да это даже описать было невозможно. Единственное, что было понятно, что это что-то живое. Или бывшее им в недавнем прошлом. Но все это переплетение линий, впадин, бугров, каких-то присосок и совсем уж непонятных вещей, которых не бывает снаружи живого организма, каким-то образом попало на фотографию маленького лысеющего мужичка с брюшком, и…

И только сейчас Ваня заорал, выронил фотографию и выбежал не только из берлоги, но и из ателье. И остановился, вращая глазами, как алкаш, схвативший белую горячку. Нина даже испугаться не успела, а вот фотограф Вовчик (ну, уж о белой горячке он знал не понаслышке) сообразил первым и рванулся следом:

- Вань, ты чо? Вань, - осторожно потрогал он его за плечо.

Ваня промычал что-то нечленораздельное и уставился на фотографа ничего не видящими глазами, сетчатку которых ему до боли обожгло увиденное.

- Вань, что случилось? Присядь, Ваня, пошли, ну, пойдем…

Ванька не сопротивлялся. Механически, как-то неестественно переставляя ноги, он дал отвести себя в ателье и усадить на стул, на котором обычно фотографировались на паспорт. Выражение лица у него все еще не самым лучшим, но Вовчик выдохнул: ловить чертей и орать его коллега явно не собирался. Нина наконец-то заквохтала, предложила принести воды, валидолу и вызвать скорую. Все сразу. Вовчик отмахнулся от нее и велел позвать начальство.

- …да что вы хотели, целый день там с красной лампочкой сидеть. Небось и химии своей надышался…

Сознание потихоньку возвращалось в голову Вани. Услужливая память пыталась стереть из себя увиденное, но получалось у нее пока не очень. Такое, наверное, только кислотой и выжигать, не иначе. Он еще успел меланхолично подумать о том, что лучше заливать в левое ухо, так надежнее, но тут же обмяк и едва не упал со стула. Мозг сдался и принял единственно верное решение: перезапуститься заново.

Без сознания он был буквально пару секунд, но этого хватило, чтобы очнуться полностью в здравом уме. Насколько он еще мог у него оставаться здравым:

- Пить, - прохрипел Ваня.

- Нина, Нина, воды!

- Коньяку может лучше? - начальник звучал обеспокоенно.

- Воды, говорю. Михалыч, ну какой коньяк.

Схватив предложенный стакан, Ваня залпом опрокинул его в себя и шумно выдохнул. Открыл глаза. Комната вокруг него была нормальная, лица коллег - тоже. Перепуганные, правда. Ваня только сейчас понял, что все это время боялся, что они теперь тоже станут… такими. Что все теперь станет таким. Потому что фотографировали это нечто на фоне дома номер пять на его улице, это он определил безошибочно. И… Кажется, это было лицо.

Коньяк в Ваньку все-таки влили. На удивление, полегчало. Хмельной мозг намного проще относился к неожиданным искажениям реального мира. Ваня более-менее очухался, сослался на нездоровье и был без вопросов отпущен в отгул, чтобы прийти в себя. Уверив всех, что все хорошо, и он за денек оклемается, Ваня кое-как выбрался из ателье, даже не потрудившись забрать свои нехитрые пожитки (он под страхом смерти сейчас не посмел бы зайти в берлогу), и, повесив голову, поплелся домой.

Из ближайшей подворотни за ним наблюдали мутноватые глаза, укрытые толстыми стеклами очков.

***

Очнулся Ваня утром. Как он добрался домой, он решительно не помнил. Впрочем, этот факт объясняли пустая бутылка водки (фотограф скривился от головной боли) и вчерашнее потрясение (скривился еще больше и застонал). Спал Ванька на кухонном столе, рухнув головой в тарелку, в которой остался один недоеденный пельмень. Отпихнув тот носом, он поднялся, потер затекшую шею и застонал снова. Пить Ванька не был ни мастером, ни любителем. Но, в принципе, после вчерашних событий такую слабость он себе прощал.

Когда глаза наконец смогли сфокусироваться на окружающем, он задумчиво уставился на наполовину опустошенную пачку сигарет и, вздохнув, достал одну. До вчерашнего дня он не курил. Но, строго говоря, до вчерашнего дня он был и совсем другим Ванькой.

Хорошенько проблевавшись, выпив бутылку кефира, проблевавшись снова и тщательно умывшись, Ваня наконец-то смог стоять более или менее ровно и вышел покурить на балкон. По пути бросил взгляд на часы - час дня. Во дворе почти никого не было. Дети - в школе, родители - на работе. Это хорошо. Выкурив две или три сигареты, Ванька наконец сдался: вчерашний день ему не приснился, а стены квартиры почти физически давили на голову. К тому же, надо было купить минералки (и сигарет, услужливо напомнило сознание). Ваня отправился на прогулку.

Периодически прикладываясь к минералке, он напряженно думал. Сейчас, когда злополучная фотография находилась от него далеко, такого разрушительного эффекта она не оказывала. По мере того, как к нему возвращались воспоминания, Ваньку периодически била мелкая дрожь.

Нет, конечно, возможно, странный мужичок был каким-нибудь киношником, мастером спецэффектов, да просто авангардным (ударенным на всю башку, заорал внутренний голос) художником. Это было единственное разумное объяснение тому, как он умудрился снять это… это непотребство, похабщину, это издевательство над реальным миром. Да и не в художественной, мать его, студии, не в подвале маньяка, а прямо напротив чертового дома номер пять, возле которого стоял сейчас Ванька. Последнее он осознал с удивлением, и еще больше его перекосило, когда понял, что стоит он вот примерно на том месте, где было сделано то злополучное фото.

Фотограф тут же отскочил в сторону, его снова чуть не вывернуло, но, справившись с приступом, он присел на лавочку и стал трясущимися руками прикуривать.

Так, будем размышлять разумно. Допустим, просто допустим, что этот… скульптор, да, пусть будет скульптор. Что этот скульптор средь бела дня вытащил порождение своего больного разума к площадке возле дома и сфотографировал. В принципе, не так уж невероятно. Ваня огляделся и опять-таки никого не увидел. В будни дворик наполнялся жизнью только к вечеру, когда школьники освобождались от последних уроков, ну а там и их родители, разгоряченные рабочей сменой, начинали подтягиваться. Во всяком случае, это было самым логичным объяснением.

Но… Из чего он это сваял? Ванька был абсолютно безоговорочно уверен, что увиденное было слеплено не из гипса, папье-маше, или чем там балуются нынче художники. Это была чья-то плоть. Да хоть куриная, собачья, плевать. Да фото даже цветные были, черт его дери. Этот блеск раскуроченного мяса, лишенного кожи, никакими красками было не симулировать.

Откуда этот извращенец достал материал для своего поделия? Ванька поежился. Нет, если он продолжит об этом думать, то или опять сегодня напьется в дым - а ведь завтра на работу - или поедет кукухой прямо на лавочке соседнего дома. Пожалуй, нужно сообщить куда следует. Да, точно, это… это безобразие надо кому-то еще показать. И Ваня знал, кому.

Уже заранее холодея от ужаса и отвращения перед тем, что ему придется не просто зайти в берлогу, а еще и взять ЭТО в руки, он выбросил недокуренную сигарету и задумчиво побрел по дороге без всякой цели.

Минералку, конечно же, забыл на лавке.

***

- Здоров, Ванюха. Как здоровье?

- Ничего, Вова, держимся. И тебе привет, Нина.

Нина коротко улыбнулась в ответ и вернулась к перекладыванию каких-то бумажек.

- Ну чо, готов к труду и обороне?

- Да не то слово, аж соскучился по твоей роже, - криво ухмыльнулся Ваня.

Собеседник из Вовки был еще хуже, чем фотограф. Но Ваня просто прирос к месту и боялся даже взглянуть в сторону своей берлоги, вдруг ставшей такой чужой и враждебной. Что угодно, но не… ЭТО. Злосчастную фотографию хотелось не просто уничтожить, все ателье следовало сжечь просто за то, что такая мерзость здесь находилась. И неизвестно, избавится ли когда-нибудь само здание от отпечатка этой немыслимой, противоестественной гадости. Кожа на пальцах, кстати, у Вани действительно облезла за ночь. То ли в химикатах вчера неосторожно измазался, то ли (не думай об этом) одно прикосновения к такой погани убило ее напрочь (я же сказал, не думай об этом).

Но Вовка сегодня особо разглагольствовать не спешил - то ли сам был невыспавшийся, то ли не желал лишний раз беспокоить больного коллегу. Так что пришлось взять волю в кулак и, не подавая виду, зайти в лабораторию.

Там Ваня сразу издал вздох облегчения. Чертова фотография упала на пол лицом вниз, и лицезреть ее во второй раз ему не пришлось. Обойдя ее по широкой дуге (даже слишком широкой), он шлепнулся в кресло и выдохнул. Что ж, первый этап остался позади. Правда, он тут же вспомнил о трех уже готовых фотографиях, которые болтались на натянутой веревке, и с опаской зыркнул в сторону угла, тут же прокляв себя за беспечность. Но, к счастью, рассмотреть ничего не успел. Ладно, что бы там ни было, второй отгул ему был вот совсем не в кассу (и по деньгам, и по репутации), и работать было как-то нужно.

Ухватив пинцетом катушку долбанутого художника, он отправил ее в долгий ящик. Это был вполне физический ящик стола с вполне подходящим ему названием. Выудил оттуда безопасные для психики фотографии со свадьбы и половину дня практически радовался нелепым, неказистым, кривым снимкам, смакуя на них каждый возможный недочет, каждое обычное, не искаженное лицо, дерьмовую композицию, наслаждаясь абсолютной нормальностью каждой фотографии. Ну и со временем совсем забыл о своих тревогах - напевал под нос какой-то привязчивый мотивчик, радостно штамповал фотографии на паспорт, и даже Вовкина художественная импотенция его совсем не бесила.

В обед начальник поинтересовался его самочувствием и выразил надежду, что такое больше не повторится. Ванька улыбнулся:

- Да, я тоже очень на это надеюсь. Кстати, можно позвонить?

Телефон стоял на столе у Нины, но начальник довольно трепетно относился к личным звонкам в рабочее время, так что спрашивать надо было у него. В любой другой день Ванька даже пытаться бы не стал - проще подождать до вечера и позвонить из дому, чем выслушивать нудные лекции о том, зачем на самом деле нужен рабочий телефон. Начальник по привычке раскрыл было рот, но потом нахмурился и кивнул.

Ванька поблагодарил, поднял трубку и набрал номер. После третьего гудка трубку сняли. Не дав собеседнику ничего сказать, Ванька выпалил:

- Здравствуй, Иван Николаевич, это я.

- А, привет, тезка. И кончай ты с этими Николаевичами, мы в одном дворе росли.

- Да, извини. Слушай, у меня просьба есть…

Закончив разговор, он вздохнул. Как гора с плеч упала. Что же, до вечера у него еще много работы.

Наконец, рабочий день закончился. Аккуратно разложив все инструменты по местам, Ванька надел две пары резиновых перчаток, достал из сумки полотенце (черт, его наверное придется выкинуть), накинул его на зловещую фотокарточку и трясущимися руками поднял получившийся сверток. Тошнота подпрыгнула к горлу, но по крайней мере никаких припадков на сей раз не случилось. Завернув проклятое изображение в два слоя, он сунул его в карман и вышел из берлоги:

- Ну, до понедельника всем.

- Удачных выходных, - улыбнулась Нина.

Вовка просто махнул рукой.

Ванька вышел из ателье, вдохнул приятно охладившийся к вечеру воздух и потопал в обратную сторону от своего дома.

***

- Здравствуй, Иван Никола…

- Ты меня еще гражданин начальник называй, ну Вань. Прекращай.

- Извини. Все еще не могу привыкнуть, что ты теперь аж целый следователь по особо важным делам.

- Да я и сам еще не очень привык, - Иван отступил от двери, приглашая друга к себе домой.

Разницы в возрасте у них было почти десять лет, но это не помешало крепко подружиться еще в детстве - впрочем, для будущего следователя это было юношество. Уже тогда физически развитый и с обостренным чувством справедливости, он заступился перед дворовой шпаной за тщедушного мечтательного пацана, ну а там как-то само все понеслось. Правда, пока Ванька кое-как осваивал свой вуз и мечтал о всемирном признании, его тезка уже успел довольно стремительно взлететь по карьерной лестнице и даже поймать какого-то известного уголовника. Но их дружбе это серьезно не мешало.

- Присаживайся, тезка, - указал рукой на стул Иван, - Чай, кофе, пиво?

- Ну… Пиво, - смутился Ванька.

Следователь залился смехом:

- Ох, ну и дерьмо у тебя какое-то случилось, трезвенник ты наш. Неужто влюбился наконец? Или наоборот?

- Даже не знаю, с чего начать…

- Значит, начнем с пива. У меня завтра дежурство, так что компанию тебе не составлю, не обижайся.

Ванька сразу схватился за холодную бутылку, как за спасательный круг, и пока Иван заваривал себе чай, успел выдуть больше половины. На самом деле, он был не уверен, что одного только пива хватит, поэтому в его сумке лежал и пузырь “Столичной”, но об этом он пока помалкивал.

- В общем, Иван Ни… Извини. Слушай, ты присядь.

- Чего? - удивился следователь.

- Просто присядь, пожалуйста. И чашку пока поставь. Потом все объясню.

Хмыкнув, милиционер послушно поставил чашку и сел за стол. Друг у него, конечно, всегда был с причудами, но сейчас он сам себя превосходил.

Поборов очередной приступ тошноты, Ванька достал из кармана сверток и положил его на стол:

- Там внутри снимок. Его один… чудак к нам принес на печать. Посмотри его, пожалуйста.

А сам внутри сжался. Конечно, у бывалого милиционера психика покрепче будет, но что с таким бугаем делать, если у него начнется истерика, Ваня не знал. Но больше довериться никому не мог.

Иван хмыкнул, развернул полотенце и поднял карточку. Посмотрел на нее. Удивленно приподнял брови, зыркнул на Ваньку, снова внимательно всмотрелся в снимок. Почесал подбородок. В общем, вел себя совершенно нормально. Наконец, следователь нарушил тишину:

- И как ее зовут?

- Ее? - тупо повторил Ванька.

- Ну да, ее. А, я все понял, - рассмеялся милиционер, - Ты увидел на фотографии симпатичную девчонку, втрескался, и теперь хочешь, чтобы я узнал, кто она.

- Что? - совсем опешил Ванька.

- И ради чего такая таинственность? Сказал бы сразу.

- Что на фотографии?

Голос у Ваньки был такой, что дальше смеяться расхотелось. Иван цепким профессиональным взглядом окинул тезку и понял, что тот как минимум в шоке. Осторожно, медленно, не совсем понимая, что происходит, он начал описывать фотографию:

- Девушка, лет 20. Смотрит чуть в сторону от объектива. Улыбается. Брюнетка.

И, даже не подозревая о последствиях, повернул фотографию в сторону Ваньки.

На сей раз ступора у него не было. Ванька сразу же заорал, подался назад, опрокинув стул, и сбил рукой бутылку пива на пол. Споткнулся о свой же стул, упал и больно ударился затылком о тумбочку. После чего свет померк, и если бы фотограф мог еще что-то оценивать, он был бы только рад такому повороту событий.

Приходил в себя он медленно. Все вокруг было липким и вязким, каким-то серым и безмолвным. Разум его источал одно только безразличие, и Ванька медленно плавал в нем, ничего не ощущая. Пока внезапно память не вернулась к нему, вся сразу, в красках и в полном объеме. Он застонал.

- Живой, все-таки. Башка сильно болит?

Какая башка? Головная боль была сейчас меньшей из проблем Ваньки. Вооружившись каким-то аналогом поганой метлы, он стремительно выпихивал из своего сознания чертову фотографию, всю ее противоестественную пошлость, а самое главное, самое страшное и отвратительное, осознание того, что все это, хотя бы с точки зрения его друга-милиционера, было чертовым лицом симпатичной девушки.

Наконец, стало возвращаться и все остальное. Ванька понял, что лежит на диване, а под затылком у него что-то приятно прохладное. Как впоследствии оказалось, смоченное холодной водой полотенце. Превозмогая легкое головокружение, он сел, а потом и рискнул открыть глаза. Что ж, мир и в этот раз остался прежним. Сидящий напротив с чашкой чая Иван не стал беспорядочной россыпью красновато-лиловой плоти, не развалился на куски, не лишился глаз и кожи.

- Голова не кружится? - поинтересовался милиционер.

- Есть немного…

- Ты, в общем-то, убиться мог. Давай в следующий раз так не делай. Хотя бы не у меня дома.

Ванька слабо улыбнулся.

- И ты явно мне чего-то не договариваешь. Ты точно кроме пива ничего сегодня не пил или, не знаю, не курил? Не бойся, статью шить не буду.

- Нет, ничего такого.

- Тогда, может, что-нибудь мне объяснишь?

- Даже не знаю, как…

- Словами. Вот так вот, - Иван выпрямил пальцы и, изображая карикатурную мордочку, похлопал “пастью”. - Давай, я тебе помогу. Ты звонишь мне впервые за месяц, назначаешь срочную встречу, и все для того, чтобы просто показать мне фотографию.

- Не просто фотографию, - буркнул Ванька и принялся рассказывать.

Иван его не перебивал. К концу истории он только хмыкнул и почесал щеку:

- Ну, посоветовать я тебе мало что могу. Если ты что-то употребляешь, то завязывай. Если не употребляешь, то стоило бы употреблять. Галоперидол какой, я не знаю. А если все так, как ты говоришь, то эти фотки, наверное, вроде стереокартинок каких. Для всех они нормальные фотографии, но если приглядеться как-то особенно, то можно увидеть какую-то фигню.

- Не наркоман я. И не псих.

- Я этого и не говорил. Но как милиционер тебе ничем не помогу. Тут не то что состава преступления нет, тут вообще ничего нет. То, что ты там видишь… Скорее всего, этого никто, кроме тебя, не видит.

- Да не псих я!

- Тихо, тезка, тихо. Я тебе вот что скажу. Другие фотки же нормальные?

- Нет.

- Я имею в виду, от других. Не с той пленки. Так?

- Так.

- Ну так и забудь ты про нее. Попроси знакомых, пусть эти фотки напечатают, а сам на них не смотри. И забудь просто, что вообще что-то видел. Мало ли какая чушь привидится.

Ванька промолчал. Такое простое решение ему в голову не приходило. Правда, что делать с этим образом, который продолжал медленно гнить в его голове, он все равно не знал. Может, и правда просто забыть. Если это, конечно, будет просто.

***

Вовка, конечно, удивился, но обещанный пузырь за такое небольшое одолжение заставил его не задавать лишних вопросов. Как и любой фотограф, он вполне мог самостоятельно изготовить любые снимки, а тут всего одна пленка. Правда, еще больше его удивило, как настойчиво Ванька потом расспрашивал, а что же было на фотографиях с нее. В основном на фотографиях была всякая фигня - как будто кто-то ходил по городу и просто снимал случайных прохожих. Ни тебе хитрых композиций кадра, ни каких-то художественных задумок. Просто люди. Люди идущие, люди стоящие, люди портретом или в полный рост. Обычные жители обычного города.

Но Ванька от этого знания почему-то только еще больше побледнел и осунулся. Вовка, впрочем, списал все на нервы. Уж черт его знает, что именно Ваньку беспокоит, но вряд ли это нельзя было вылечить хорошим глубоким сном и старой доброй рюмочкой беленькой.

Ванька же, хоть и не подавал виду, беленькую эту глушил так, как не глушил никогда. Сравнительно молодой организм пока справлялся, и удавалось совмещать работу с таким необычным хобби. На учебу, правда, времени не оставалось, так что фотограф уже и не знал, чего боится больше, своих снов или предстоящей сессии.

А сны его становились все хуже. Сперва там только мелькало что-то неразличимое, заставляющее его сжаться в комок, парализующее ужасом и отвращением. Потом оно стало являться более навязчиво. Что-то сколькое, липкое обычно ложилось ему на плечо, и хриплый голос задавал любой безобидный вопрос. Вроде “который сейчас час”. А стоило Ваньке обернуться - а он оборачивался, как бы ни замирал в ужасе, то тут же шумно вылетал из сна с диким воплем, сжимая руками насквозь пропотевшие простыни и одеяло, и кричал пару минут без остановки. А когда его разок на самом деле кто-то тронул за плечо, Ваня заорал уже посреди улицы и дал деру, расталкивая встречных прохожих.

Водка помогала заснуть. Нет, не так, отрубиться вечером, выпасть в серое ничто без сновидений. Чтобы не видеться лишний раз с людьми, Ванька вообще почти никуда, кроме как на работу и в магазин, не ходил. Так прошли две недели. Иван звонил пару раз, расспрашивал, как дела. Ванька безбожно врал, что все в порядке. На работе что-то заподозрил только Вовка, но, учуяв характерный запах перегара, только понимающе подмигнул. В конце концов, воспоминания начали смазываться. Алкоголь поспособствовал, или же фотограф просто начал успокаиваться, но, кажется, жизнь начала налаживаться. Уйдя в долгожданный отпуск, Ванька привычно купил бутылку водки, сунул ее в холодильник, но пить не стал.

Снов не было.

Утром он понежился в постели, насколько это мог. Длительный, пусть и не очень серьезный запой все-таки давал о себе знать, и организм немного колыхало. Впрочем, ничего такого, с чем нельзя было справиться с помощью старого доброго кефира и чашки кофе. И утренней сигареты - курение прочно вошло в список его вредных привычек. Придя в сознание, Ванька сбрил щетину, посмотрел на себя в зеркало. Отметил слегка заплывшие глаза, но в остальном, кажется, парень как парень. Вроде и не алкоголик совсем, а вполне приличный человек. С некоторым содроганием попытался вспомнить, что именно ему снилось, но так ничего в голову и не пришло. Значит, кошмары отступают. Повеселев, он надел помятую одежду (надо бы ее в стирку отправить) и пошел в магазин. На обратном пути проверил почту. Так, жировка за квартиру, и письмо. Странно. Давно ему никто не писал - бабка, что ли? Она жила в деревне и иногда - но действительно редко - писала письма родственникам. Правда, обычно его матери.

Ванька бросил письмо в прихожей и принялся жарить яичницу. Позавтракав, решил было посмотреть телевизор, но вдруг вспомнил о послании и положил его на стол. Странно. Письмо без обратного адреса. Да и марки нет. Что, кто-то вбросил ему его в почтовый ящик? Недоброе предчувствие пополам с вспыхнувшим любопытством зашевелились в его голове. Что это, тайная поклонница? Хулиганские выходки соседских детишек? Или…

Иван открыл письмо, сглотнул вязкую слюну и осторожно достал пачку тетрадных листков. Сверток, лежавший рядом с ними, не тронул.

- Что за долгострой вообще? - снова спросил у начальника угрюмый Николай (а вот он был самым молодым).

- Да высотка какая-то, вроде жилая. Стоит лет пять уже, все продать не могут.

- Чего так?

- А мне важно? Я ж не менеджер какой, блин. Наше дело простое.

Под эти нехитрые разговоры в кунге их грузовичок продолжал мчать всю четверку на объект. Кроме уже знакомого белобрысого балагура Степана, в нем обитали рыжий Генка, чернявый Николай и - как на подбор - лысый Евгений.

Николай был не только самым молодым, но и самым угрюмым. Развеселить его могла только одна вещь - вид упавшего товарища. Развеселит его его такое падение с трагическим исходом, никто не знал и узнавать не собирался. Несмотря на возраст, он тут был единственный с профильной подготовкой. Лысый же прораб, заслуженный ветеран своего дела с ломаной-переломанной спиной, был непризнанным гуру по многочисленным мерам безопасности, и порой одной фразы “Женька сказал, что будет ветер” хватало, чтобы вся площадка сворачивала работы. Ну а Гена был где-то посередине. Руку набить уже успел, образованием обзавестись - нет, да и спину поломанную не нажил. Все три пункта его вполне устраивали.

А площадка и правда обещала быть странной. То ли она уже просто разваливается от времени, то ли у кого-то слишком много денег, чтобы обустроить комплексную проверку несущих конструкций и что-то там так далее, много умных слов. Простукать, короче. Столько за такую работу платить физически не могли - но Генку это совершенно не заботило. Проблемы с самой конструкцией моментально почует Женька, а насчет каких-то странных бандитских схем - такого не допустит уже Цыган, ушлый посредник Васька Цыганов, который и подогнал им работенку.

Да и вообще не всегда удается быть разборчивым - иногда деньги это просто деньги, чем бы они там не пахли. Это простая мысль сидела в голове каждого из них, хотя, конечно, ни один ее не высказал. Даже Колькина угрюмость была своего рода ухарством и бахвальством, защищавшим от признания простой реальности: они все отчаянно на мели и эта работа нужна им как воздух.

А воздух продолжал обтекать их пылью и никак не реагировал на происходящее.

***

- Ну как?

- Бытовка - дрянь.

- Я не об этом.

Прораб Женька (он очень быстро превращался из Евгения в Женьку, стоило только заехать на объект, как и все они становились Кольками да Степками) страшно пошевелил бровями, но только буркнул:

- Годится.

Здание, значит, было в порядке. Ну хоть с этой стороны неприятностей не ожидалось. Финансовый вопрос все еще висел нерешенной загадкой, но хотя бы риска полететь вниз вместе со всей высоткой не было. Хотя бы в ближайшей перспективе.

А здание, конечно, впечатляло. Здоровенная призма, настоящий небоскреб по нашим меркам, этажей под двадцать. Кажется, в сечении это был восьмиугольник. Неудивительно, что такое не могут продать. И обычные коробки-то порой с трудом расходятся, а тут такой модернизм. Небось, кто-то из братков с придурью или модных бизнесменов развлекался.

- А документы на объект есть? - вдруг спросил Колька.

- Чего?

- Да кто построил вот эту…. кракозябру?

- Тебе деньги или документы нужны? - презрительно сплюнул прораб.

- Деньги.

- Я то же самое ответил.

Глядя на картинно удаляющегося в закат Женьку, Степан не смог сдержать смешок. Но под взглядами остальных тут же поник:

- Да что не так?

- Все не так. Помяни мое слово, взорвут эту махину вместе с нами, чтобы страховку получить.

- Типун тебе на язык, Колян.

- Да хватит. Домой же никто уже не поедет. Пойдемте бытовку смотреть, - махнул рукой Генка.

Бытовка была вещью, во-первых, понятной, во-вторых, в хозяйстве нужной. Собственно, без нее вообще всякое хозяйство превращалось в существование пещерных жителей. Неизвестно, был ли прав прораб насчет здания, но с бытовкой он точно не ошибся. Дрянь она дрянь и есть. Даже дыры в стенах имелись, кое-где законопаченные паклей, но в основном весело свистящие на ветру.

- А чего вы ожидали? - опередил все возмущения угрюмый Колька.

Препираться с ним никто не стал - время не резиновое, а привести свое жилище в приемлемый вид желательно до темноты. Сегодня работа у них довольно простая - наладить буржуйку, привести в порядок нары, приготовить нехитрый ужин. Все альпинистские премудрости ждут их только завтра - и восьмиугольный серый колосс посреди пустыря. И до тех пор желательно выспаться.

Гена успел только подумать перед сном, что странно, что о таком по-своему выдающемся архитектурном проекте он так ни разу не прочитал в газете и не посмотрел по телевизору.

***

Подниматься наверх пришлось на подъемнике. Внутри, как оказалось, никаких лифтов смонтировать не успели:

- И они еще хотят это кому-то продать?

- И не такое лохам впаривали.

- Да только закончились такие лохи уже.

- Колька, ну хватит. Ты их менеджер, что ли? Твое дело простукать стенки.

Подъемник трещал, дребезжал, и вообще демонстрировал неиссякаемое желание избавиться от вверенного груза. Пришлось вцепиться в поручни и вполголоса ругаться - или молиться, у кого на что фантазии хватает. Генка для развлечения считал этажи - из-за постоянных подергиваний даже сбился два раза. Выходило не то 18, не то 19. Нечасто такое встретишь.

На удивление, все нужные конструкции на крыше были на месте. Женька лично проверил положенные блоки и перекладины и одобрительно крякнул. Ну что ж, раз даже он не против, то можно начинать. Пока альпинисты обвязывались снаряжением, подкалывая друг друга с переменным успехом, вездесущий Коля-Николай ляпнул:

- Ветра нету что-то.

- Чего?

- Ветра нету, говорю.

- Так это ж хорошо, - задумчиво протянул Степан, уже что-то понимая.

- Тут метров пятьдесят от земли, а то и все семьдесят. И тут нету ветра.

- Работал бы лучше, - буркнул прораб и снова проверил все тросы, - Аппаратуру взяли?

- Взяли.

- Привязали к комбинезону?

- Да все привязали, за кого ты нас держишь?

- Смотри, а то стоимость из получки вычтут. Ну, с богом тогда.

И сплюнул вниз, на землю. Такой у него был ритуал на удачу. Один за одним альпинисты спустились вниз. Первое время доносилось мерное постукивание - “простукиванием” этот процесс назвали не просто так. Но со временем исчезло и оно. В очередной раз обойдя все механизмы, Евгений утихомирился и уселся посередине крыши. Достал сигарету, закурил. Попытался подумать о высоком. Не вышло. Он сейчас повыше высокого был. Посмотрел в небо.

***

Скалолазная артель имела все права так себя называть. В то время как большинство их коллег обходились без таких излишеств, у них были маленькие рации. Вполне достаточные, чтобы связаться с коллегой через пяток метров от тебя. Поэтому кроме мерного стука приборов, иногда у них появлялись и другие способы развлечения. Анекдоты там потравить, или еще что.

В жилых домах даже можно было заглядывать в окна - конечно, каждый из них надеялся там увидеть что-то неприличное, но пока никому не свезло. Но все равно было что-то волшебное в возможности невозбранно обратиться к чужой жизни, прикоснуться к ней, погадать, а каково это, быть не собой…

С недостроями это, конечно, не работало. С долгостроями тоже - дом вроде и готов, но уже никому не нужен. И никто в нем не живет. Генка пару раз бросал взгляды в сиротливые окна, но видел там только одинаковые типовые стены, даже не оштукатуренные. Только тук-тук да тук-тук. Бип-бип, прочностные характеристики в норме. Спуститься на одну плиту ниже, повторить.

- Я вот ногой не пони, - донеслось через помехи.

- Чего? - Геннадий чуть не уронил прибор.

- Я одного не понял, говорю.

- И чего?

- А почему нельзя изнутри простучать стены?

Генка задумался. Такой простой вопрос его не занимал из-за банальной профдеформации - ему даже в голову не могло прийти, что что-то можно делать изнутри здания. Но въедливый Колька, как всегда, всех смутил.

- В смысле? - беспомощно переспросил по рации Степка.

- Это же проще. Идешь по лестнице и проверяешь те же стены.

- Тебе деньги надо или документы? - повторил слова прораба Степан.

Генка аж засмеялся. Молодец, хорошо молодого уел. Но руки все равно почему-то дрожали, когда цилиндрик прибора отбил свое очередное тук-тук, бип-бип.

Еще несколько минут прошли в напряженном тралении троса и методичных постукиваниях. Когда Генка хотел было уже сам нарушить молчание, вдруг вклинился обратно Колька:

- Мужики, вы ничего не видели?

- Чего именно?

- В окне.

- Да пусто там, - ответил за всех Степан, - голые стены.

Колька ничего не ответил. Но Генка почему-то начал подспудно заглядывать во все окна, мимо которых скользил по тросу.

Наверняка, это разыгралось воображение от Колькиных выкидонов, но к концу дня он был готов поклясться, что в некоторых окнах что-то двигалось на границе его восприятия. Как бы Генка не храбрился, это все равно нервировало. Вот же черт мнительный, весь рабочий день испортил.

И снова тук-тук, бип-бип.

А этажи все не кончались и не кончались. Здание было высоким, конечно, но Генка готов был поклясться, что уже давно должен был рассмотреть в деталях травку у дома.

***

В бытовке все было как обычно. Большую часть дыр уже законопатили, и стало даже вполне уютно. В основном молчали. Как всегда, всеобщее спокойствие нарушил Колька:

- Сколько там этажей, никто не считал?

- Да ты можешь о чем приятном поговорить? О бабах, например, - отмахнулся Степан.

- Вот, я тоже не знаю, - закончил Колька и вернулся к своей миске с супом.

Все промолчали. Наконец, не выдержал Гена:

- Да что на тебя нашло, Колян? Я вот считал этажи, их там 18 или 19. Подъемник трясло, сбился пару раз. И что такое тебе от этого?

- Так и я считал, - вздохнул Колька и шумно хлебнул еще супа.

- Ну и что ты сейчас…

- Я и потом считал, когда вниз спускался, - словно и не заметив возражения, продолжил Николай.

- И? - нахмурился Степа.

- Десять насчитал.

- И что с того?

- Ну… Вы же сами все видели. Земля ближе не становится. Мы, получается, уже полдома простукали, а он… Нда.

Колька отложил ложку и выпил остатки супа из миски:

- Устал я, наверное, мужики.

С этим все поспешили согласиться. Вскоре разговор переключился на более приземленные темы - достижения на полях любимых футбольных клубов, ну и на полях личной жизни, разумеется. С Кольки аж стала спадать необычная даже для него мрачность.

В пустопорожней болтовне и обмене остротами не принимал участия только прораб Евгений. Если честно, он вообще за вечер ни слова не проронил. Быстро проглотил свою тарелку и лежал, всматриваясь в потолок. Даже не курил.

***

- Это вообще как? - всплеснул руками Степа с молчаливого одобрения остальных.

Все установки для крепления альпинистского снаряжения были перемешаны - Генка точно помнил, что спускался вчера вот по этой стене, слева подъемника. Теперь там ничего не было - словно кто-то повернул крышу дома, как ребро кубика Рубика, и работать ему предстояло на деление левее.

- Может, так надо… - неуверенно протянул Колька.

- В смысле, мать твою, надо?

- Ну, заказчик так хочет. Его архаровцы переставили все, чтобы мы сегодня на других стенах работали.

- А еще заказчику надо, чтобы нижние 10 этажей мы не проверяли? Женька, колись.

- Не знаю, - покачал головой прораб, - мне о таком не говорили.

- Чертовщина какая-то, - озвучил наконец это слово Генка.

- Чертовщина, - согласился Колька.

- Но работать надо, - отрезал Евгений, - Крепите снарягу, готовьтесь. Небо в игры не играет.

Несмотря на то, что подобных поэтических замашек раньше за прорабом отродясь не водилось, спорить с ним никто не стал. Прописные истины, чего тут. Все, не проверенное сейчас, будет твоими личными проблемами потом. Смертельно опасными, как правило. Так что, пусть и ворча что-то себе под нос на разные лады, альпинисты принялись за работу. Разматывали тросы, фиксировали крепления, проверяли и перепроверяли страховочные системы. А после по одному сиганули вниз - простукивать новые стены с верхнего этажа и до вечера.

И никто за этими хлопотами не обратил внимания, что прораб не произнес свое обычное “с богом” и не сплюнул на землю. Он даже не стал никого донимать проверками, а постарался всех побыстрее сбагрить с крыши и уставился в небо. В его глазах еще со вчерашнего дня набухало какое-то совершенно невероятной силы удивление.

***

На сей раз этажи считал еще и Генка. Наверное, все они этим занимались. После каждой плиты, заботливо прощупанной ударом инструмента, после каждого “тук-тук, бип-бип” он внимательно вглядывался вниз и стравлял трос. А еще украдкой заглядывал в окно, если таковое попадалось по курсу.

В окнах все еще ничего не происходило. Геннадия аж подмывало прямо в эфир спросить, что же такое Колька там увидел вчера в окне - единственная тема, которую они не затронули в бытовке. Но он сдерживался. По целым двум причинам. Во-первых, его попросту могли поднять на смех остальные. Во-вторых, он не был уверен, что ему понравится то, что Колька мог бы ответить. От вечно мрачного циника хороших новостей ждать не приходилось.

И вот число пройденных этажей все росло и росло, а земля ни на метр не приближалась. Усталость, недосып, нервное напряжение. На худой конец, талант неведомого архитектора, какая-то оптическая иллюзия, позволяющая жителю каждого этажа ощущать себя на вершине мира. Черт его знает. Этому он еще худо-бедно мог придумать объяснение. Но не тому, что сегодня он прошел уже 15 этажей, а здание заканчиваться не собиралось. Вообще.

Наверное, с такой скоростью и усердием Генка никогда еще не работал. И напряжение дало о себе знать - в одном из окон он что-то увидел. Как будто в необитаемой комнате кто-то очень быстро спрятался за стену. Геннадий даже не успел ничего рассмотреть - только движение.

Единственное разумное объяснение, которое он смог сочинить к вечеру, - кроме того, конечно, что ему банально показалось, - компания каких-то извращенцев платит бешеные деньги, чтобы подсматривать за альпинистами. Это было в чем-то даже смешно: обычно же они подглядывали.

***

Генка сам себе в этом не хотел признаваться, но он до последнего боялся, что доставка еды к ним просто не приедет. Настолько странной и неправильной ему успела показаться вся эта работа, странной формы дом и неведомые шевеления в окнах. Но реальный мир снова не подвел - уставший курьер привез все, что от него требовалось, взял деньги, расстроился из-за отсутствия чаевых и отправился восвояси. Значит, все они все еще находились на планете Земля. Почему это Генку так радовало, он и сам знать не хотел.

- Слушай, Коль… - нарушил молчание Степан.

Черт, а ведь это уже было странно. Вся их скалолазная артель за ужин не проронила ни слова. Да когда такое было?

- Да, Степ?

- А что ты… видел? Тогда, в окне.

- Не знаю, - буднично пожал плечами Колька и положил себе еще жареной картошки, - Что-то двигалось.

- Что? - вырвалось у Гены.

- Не знаю. Двигалось и все.

Отлично. Значит, теперь они все трое сошли с ума. Судя по реакции Степки, он видел то же самое. И ни у кого не возникло ни малейшего желания продолжить расспросы - ни уточнить что-то, ни плоско пошутить, ни, в конце концов, заявить, что им всем пора отдохнуть и выспаться. Какой-то обреченностью веяло от этого ужина.

В поисках хоть какой-то поддержки Степка обернулся к прорабу, но Женька лежал на нарах и пялился в потолок. Казалось, этого странного диалога он вообще не заметил. По лысине старого альпиниста ползли редкие капельки пота, а глаза были широко открыты и воспалены…

Когда он, блин, в последний раз моргал?

***

Участки работ в очередной раз сместились. Уже никто и не удивился. Ну кроме Генки, разве что. Потому что ему достался таковой от Кольки, который он сделал - до десятого этажа, конечно, - еще два дня назад:

- Женька, ну это бред какой-то. Там же уже все простукано.

- Ну а ты перепроверь, - пожал плечами прораб, - Небо в игры не играет.

- Да иди ты со своими играми… Когда нам платить вообще будут?

- Вот когда закончим. Завтра или послезавтра.

- А нижние 10 этажей?

- А это проблемы заказчика, - ухмыльнулся Колька, - Пусть доплачивает. Сам всю снарягу нам мешает каждый день.

С этим поспорить было сложно. Поворчав что-то себе под нос, Генка привычно все проверил, привязал к страховочному поясу прибор и спустился с крыши.

Тук-тук. Бип-бип.

Плита за плитой. Окно за окном. Плиты были все теми же - серыми, бетонными, молчаливыми. Верны себе оставались и окна. Пустые комнаты неясного назначения, спальни, кухни, кто сейчас разберет. Без отделки и удобств. А в руках - только склерометр и его бесконечное тук-тук да бип-бип.

Ах да, склерометр. Генка внимательно осмотрел плиту. Прибор на полном серьезе бился в стену, оставляя на ней маленькие, едва заметные вмятины. Но он их столько за эти дни насмотрелся, что узнавал безошибочно.

И на этих плитах вмятин не было. То ли Колька безбожно филонил, спускаясь тут в первый день, то ли что-то было решительно не так. Черт, да вообще все было решительно не так. Генка аж уронил прибор, так, что тот повис у него где-то под коленом. Все решительно было не так с самого первого дня. Какие к черту окна, какие этажи? Десять, двадцать, плевать, сколько их.

Небо в игры не играет. Генка внезапно вспотел и вытер ладони о штаны. Откуда эта фраза вообще пришла в голову Женьке?

- Женька? - напуганно шепнул он в рацию, но тут же прокашлялся и повторил громче, - Женька?

Тишина.

- Степа? Колян? Прием, мать вашу.

Тишина.

За окном справа что-то шевельнулось. Генка едва не сорвался, но вовремя перехватил стопор троса. В комнате ничего не было. Все, что могло там шевелиться, уже скрылось за дверным проемом. За не оштукатуренным бетонным проемом. А куда вообще вел этот дверной проем? В коридор… квартиры? Да и какого черта, вообще, все комнаты с окнами в этом доме были одинаковыми? От этого вопроса Генка растерялся окончательно. Не может же быть в квартире только одна комната с окнами. Это же бред.

Тогда почему они все одинаковые?

В комнате снова что-то пошевелилось. Генка поспешно от него отвернулся, подобрал прибор и приставил его к бетону.

Тук-тук. Бип-бип.

Спустился на этаж ниже. Посмотрел в окно. Охнул и немедленно спустился на этаж ниже, даже забыв простукать стену.

Потому что в комнате стоял Колька. Он улыбался. Улыбок в своей жизни Генка видел много. И дружелюбных, и призывных, и злобных, после которых тебя будут бить в подворотне. Но такого он не видел еще ни разу в жизни. Сам он затруднился бы сказать, что эта улыбка ему обещала, но одно он знал точно. Знать правды он не хотел.

Стараясь не глядеть в окна, Генка стал быстрее разматывать трос. К черту эту работу, к черту эти деньги, пусть его хоть все мужики на смех поднимут, пусть. Генка спускался на землю. Стоило ему подумать об этом, как тряхнуло - будто сверху кто-то дернул за его трос, или еще хуже - заклинил блок. Но трос продолжил разматываться. Пять этажей, еще пять, еще пять…

- Твою ж мать, ребята, прием, - почти заплакал он в рацию.

- Небо в игры не играет, - ответила та голосом прораба.

Генка заорал и выбросил ее. Трос продолжал разматываться, хотя его длины на такое количество этажей просто не могло хватать. Пять, еще пять, еще пять.

Он не очень помнил, как коснулся ногами земли. На автомате - спасибо тренировкам Женьки - достал стропорез и перерезал трос. Так же на автомате побежал прочь.

По пути назад он оглянулся два раза. В первый раз он уставился на точеную, геометрически правильную восьмиугольную башню. В которой, как он тут же подсчитал, было от 21 до 22 этажей. Во второй раз он, разумеется, никакого долгостроя и никакого пустыря не увидел.

А еще вспомнил, что никакого посредника Цыгана, Витьки Цыганова, он отродясь не знал.

***

- Дом-призрак! - с экспертным видом констатировала Танюша.

- Может быть, - кивнул дед.

- А дома могут быть призраками?

- Кто знает? Тут и люди не все призраками становятся, что уж про дома говорить.

- А всё-всё может стать призраком?

- Например? - приподнял бровь старик.

- Ну… Не знаю. Качели, например? Могут качели быть призраком?

- Таких историй я не слышал.

- А морковка? - девочка выдернула одну из грядки и потрясла в воздухе.

- Нет, морковка точно нет, - улыбнулся дед, - Иначе бы у нас в животах только призраки и жили.

- А откуда берутся призраки?

- Никто не знает. Ну, обычно если человек что-то не успел здесь закончить, он остается. Если знать, что ему нужно, ему даже можно помочь. Но вот чтобы целый дом…

- Может, он просто хотел, чтобы в нем жили?

- Ты все-таки очень сообразительная девочка, - почесал старик бороду, - Такое даже мне в голову не приходило.

Танюшка довольно заулыбалась.

- Наверное, ты права. Дома же зачем строят? Чтобы в них жили. А в этот дом так никто и не заселился. Вот он и сам стал… Заселять, - последнее слово старик протянул зловещим тоном, от которого внучка только еще энергичней заулыбалась.

- И все призраки так делают?

- Не все. Некоторые и не призраки вовсе.

- А кто?

- Никто не знает. Не нечистики, это точно.

- Почему?

- С нечистиками мы давно знакомы. С призраками тоже, - уже было понятно, что наклевывается очередная история, - Но есть вещи, которых мы не знаем.

- А почему?

- Просто не знаем. То ли раньше они нам не показывались, то ли просто заметили мы друг друга только сейчас. Это призрака хочешь не хочешь, да увидишь. А нечистику до тебя обычно дела нет, он своими нечистиковыми делами занимается. Но нечистики хотя бы знают, что есть их мир, и есть наш. И есть правила.

- Опять про правила! - надулась Танюша.

- Без правил мы бы не знали, что делать, - развел руками дед, - И мы, и нечистики. Есть, конечно, всякая зловредная нечисть, но по большей части для них с нами встречаться так же неприятно, как и нам. Вот и держимся порознь. Они у себя, мы у себя.

- А кто придумывает правила?

- Никто. Они сами придумываются. Вот кто придумал, что за сарай ходить нельзя?

- А туда нельзя? - округлила глаза девочка.

- Но ты туда не ходишь, - ухмыльнулся старик.

- Там крапива. Кусается больно.

- Вот видишь. Ты придумала правило. Так это и у нас с ними происходит. Сделаешь что-то, больно, кусается. Значит так не надо. Так правила и рождаются.

- То есть, каких-то правил еще нет?

- Правила есть. Просто мы о них еще не знаем. Мы вообще очень многого не знаем о мире, внучка. Иначе у ученых дядек бы не было работы.

- Опять про работу.

- О, работа еще не самое страшное, - ухмыльнулся дед, - Иногда на работе можно что-то встретить. Или кого-то увидеть.

- Кого-то странного? - оживилась Танюша.

- Может, и странного. А может, и такого, который просто что-то узнал. И теперь очень хочет этим поделиться…

“Здравия тебе, старый...”

16-го марта

Я никогда не жаловался на бессонницу. Даже наоборот. Нет, соней каким-то выдающимся никогда не был, но уж если собрался спать, то мог это делать в любом положение и при любых условиях. Напрасно соседи молотили перфораторами стены, а местные балагуры орали песни под окнами. Тщетно тряслись вагоны метро и подпрыгивали на неровностях дороги автобусы. Я мирно посапывал, лежа в кровати, сидя или даже стоя, намертво вцепившись рукой в поручень.

Но последнее время меня стали тревожить эти сны. Точнее, сон. Я бы даже сказал, Сон. Чем именно он так меня беспокоил, я не понимал. Тем более что никакой тревоги он у меня не вызывал, не заставлял просыпаться в холодном поту, а когда я все-таки открывал глаза, то чувствовал, наоборот, покой, умиротворение, и непонятную, необъяснимую тоску.

Во сне я лежал на бескрайнем поле, как в детстве. Вот как раз на таком, что было у нас в деревне. Мягкая травка, редкие васильки колышатся, на небе неспешно проплывают облака. В яркий солнечный день можно заметить тень от облаков - и я перевожу глаза с неба на землю и обратно, наблюдаю, как плетутся белые пушистые дирижаблики, и слежу, чтобы самому не попасть в тень, и сполна наслаждаться теплым ярким солнышком.

Но потом тени начинают сгущаться и сливаться воедино. Черное пятно разрастается на поле, тянет во все стороны тени-щупальца, находит другие островки темноты и соединяет их в одно целое.

А мне совершенно не страшно.

Чем дальше росла эта тень, тем больше тускнело небо, и вот я уже не мог рассмотреть горизонт, как будто там выросла зловещая гора, и она продолжала расти, и тень все ползла и ползла к моим ногам. А я ничего зловещего-то и не чувствовал. Чем ближе тень подбиралась ко мне, тем, наоборот, спокойнее становилось на душе, и уже не смущало, что все облака куда-то исчезли, и что горизонта никакого я уже не вижу, только сплошное, ослепительно черное облако тьмы, неотвратимо приближающееся ко мне.

А потом я просыпался. Выспавшимся, бодрым, с тоской, жалостью и чувством потери чего-то важного. Заваривал кофе, закуривал традиционную утреннюю папиросу и смотрел на город, который, в отличие от меня, собирался идти спать. Ну и встречал с работы жену.

Потому что утро у меня наступало совсем по другому графику, графику, принятому у ночных сторожей. Мое утро - это фонари, пытающиеся проморгаться после дневной спячки, последние прохожие, забывшие купить хлеба или же спешащие за новой порцией алкогольных напитков. Город засыпает, просыпается мафия. Такими словами меня встречает жена, когда ей удается прийти с работы раньше, чем я проснусь. Но не сегодня:

- Уже на ногах? - она опустила на пол здоровенный пакет и шумно выдохнула.

- Как огурчик, - улыбнулся я и отхлебнул кофе.

Пакет с этой минуты был всецело моей проблемой. Жена, заключив, что свою часть роли добытчика она на сегодня выполнила, немедленно отправилась в ванную. Я же принялся разбирать продукты, тем более, что часть из них была моим традиционно запоздалым завтраком, обедом на работу и ужином, когда я с утра вместо будильника заявлюсь домой, растормошу жену и провожу ее на работу.

Нормально пообщаться выходило только вечером и по выходным.

- Хлеба с утра купи, - жена вышла из ванной, - На завтра не хватит.

- Хорошо, - я допил кофе и пошел умываться сам.

В ванной меня презрительным взглядом оглядел толстый рыжий кот Мурзик и, фыркнув, удалился куда-то в дебри квартиры. Ну а я ухмыльнулся, посмотрел в зеркало и пригладил свои основательно поредевшие седины.

- И коту возьми что-нибудь, - напомнила Тамара из кухни.

Я в ответ буркнул что-то нечленораздельное и продолжил чистить зубы. Они меня, в отличие от когда-то пышной шевелюры, пока предавать не собирались - протезов всего три было. Для нашего возраста - вполне себе достижение.

Пенсия была уже совсем не за горами, и иногда я даже удивлялся, как незаметно она подкралась. Даже старость была как-то вежливее, что ли. Деликатно напоминала о себе ломотой в костях, быстрой усталостью, той же сединой. А пенсия заявилась будто и непрошенной. Да и более того, было решительно непонятно, что мне с ней делать. Заслуженный отдых - довольно приятное словосочетание, но что делать с привычным ритмом жизни, сидя в пустой квартире, я довольно туманно себе представлял. И, наверное, даже боялся.

В конце концов, никто не любит изменения. Как всегда, я закончил умываться. Как всегда, забрал из холодильника заранее приготовленный контейнер с обедом. Как всегда, посмотрел на часы и, конечно же, попытался погладить Мурзика. Паршивец тоже не подвел и, как всегда, смылся от меня в спальню. Но я сам тут же нарушил эту рутину:

- Тамар, если я фарша возьму, цеппелины сделаешь?

- А?

- Цеппелины, говорю. Курица приелась уже.

- Курица ему моя приелась. Черт с тобой, старый, только нормального, говяжьего.

- Спасибо, - я натянул ботинки и притопнул: дурацкая привычка, тянущаяся из детства.

- Сметаны только возьми, вся вышла.

- Да когда ж она успела?

- А кто оладушек в субботу просил?

Я хмыкнул и натянул куртку. И правда, кто мне виноват:

- Больше ничего?

- Ну, - немного замялась Тамара, - птичье молоко если будет…

- Понял, понял, - закинул сумку за плечо, - Ну, до завтра.

- Давай, удачи, Гена.

- И тебе, - зачем-то я подошел к жене, сидящей на диване с тарелкой картошки, и поцеловал ее в лоб, - До завтра.

- До завтра, - немного растерялась та.

Не то чтобы у нас были натянутые отношения, но от внезапных нежностей с годами отвыкаешь. Как их проявлять, так и получать.

На работе меня уже ждали. Михалыч, мой предшественник, если можно так выразиться. Старик уже очень давно перешагнул тот порог, после которого даже ночным сторожем работу тебе не дадут. На его фоне я чувствовал себя молодым и полным сил. Впрочем, по Михалычу я бы не сказал, что его одолевает особая дряхлость. Ходил он с трудом, конечно, иногда путал слова, но его жизнелюбию могли позавидовать некоторые студенты. Старик все еще работал тут, на четверть ставки, считай что бесплатно. Махал рукой, когда его об этом спрашивали. Говорил, что дома не сидится, не привык он без дела.

Глядя на него, я думал, что, наверное, и сам когда-нибудь стану таким старичком. Не то чтобы я прямо сейчас был молод, но… Буду приходить на работу просто так, чтобы повидать знакомых, чтобы занять себя чем-то. Чтобы не сидеть в опостылевшей квартире наедине с телевизором.

Жена-то у Михалыча пять лет назад умерла, а дети… Мои меня тоже вниманием не жаловали. Дежурный звонок на новый год, новая стиральная машина на день рождения - лучшее, на что они были способны. Впрочем, я и сам не примерным сыном был. У молодых своя жизнь. Когда ты становишься стариком, то переселяешься в отдельный мир. У кого-то он состоит из поликлиник и посиделок с соседями, у кого-то - из рутинных походов на работу. Кто-то бросает все и едет напоследок посмотреть мир. Как шутил сам Михалыч, чтобы узнать, не развалился ли он к черту наконец.

Я пока что об этом всем даже не думал. У меня была работа, жена, квартира и даже кот. А еще странные сны.

Чем больше я думал о снах, тем больше времени это занимало. Пока я не устроился работать на этот склад, ничего подобного со мной не происходило - я всегда спал тихим спокойным сном без сновидений, только в молодости некоторое время мучили сны довольно фривольного характера. Но на то она и молодость, верно? Прямо связать сны и работу я не мог. Во-первых, никаких опасных химикатов и секретных грузов на нашем складе не водилось. В очередном порыве любопытства я честно обошел все здание, но нашел только коробки с оргтехникой, которые и должны здесь находиться. Да и начались они не сразу, как я сюда устроился. Во-вторых, это же просто сны, верно?

Может, я банально старею. И голова начинает играть со мной в дурацкие игры. Михалыч путает слова, постоянно называет меня именем своего сына, а я вот, старый дурак, вижу странные сны.

И в эту ночь я зачем-то рассказал о них Михалычу. Мы сидели в курилке, я только что обглодал последнюю куриную ножку, заботливо запеченную Тамарой в кляре, и как-то незаметно для самого себя рассказал все. Вообще все, от самого сна до тревог, что на меня надвигается какое-то старческое слабоумие. Ведь кто может дать совет лучше, чем старшие. А в моем возрасте старших найти очень трудно.

Лучше бы я не искал, наверное. Хотя сейчас я уже и не знаю, как было бы лучше.

Дело в том, что Михалыч обрадовался:

- И васильки на поле?

- Да, - удивленно кивнул я.

- А потом тень такая, что неба не видать?

- Да…

- И тебе спокойно и хорошо, так?

- Михалыч, да чтоб тебя…

Михалыч умудрился одновременно радостно улыбнуться и грустно вздохнуть:

- И сегодня он тебе снился?

- Сегодня…

Я промедлил с ответом. С языка уже было готово сорваться всепоглощающее “да”, настолько я привык к ежедневным снам, но что-то в его тоне заставило меня задуматься:

- Нет, сегодня не было, - покачал я головой.

- Посмотри на календарь, - ухмыльнулся тот мне в ответ, и тут же добавил, - Сегодня 16-го марта.

- И что?

- Сегодня они придут.

Может, старик снова перепутал слова. Может, начисто выжил из ума. Но откуда он знал все подробности моего странного сна? Почему так обрадовался? Впрочем, на последний вопрос я получил ответ сразу же.

- Теперь я наконец-то могу выйти на пенсию.

Михалыч отложил трость, с которой никогда не расставался, и, прихрамывая, поковылял к окну. Положив руки на подоконник, он некоторое время молчал. Но потом начал говорить тихо и очень медленно, хотя обычно тараторил так, что его было сложно понять:

- Сигаретка есть?

- Ты же не куришь.

- Это последняя.

Михалыч жадно затянулся, и пока я прятал зажигалку, долго-долго кашлял. А потом как-то буднично указал пальцем в окно:

- Посмотри на небо.

Я посмотрел. И не увидел ничего необычного.

- Небо светлое, - Михалыч будто и не ждал от меня никаких комментариев, - Как днем.

И он был прав. Теплый, мягкий, рассеянный, но все же свет заливал окрестности. Я мог даже рассмотреть номер машины завсклада, который не сочинил ничего лучше, чем парковать ее здесь. Хотя ни одного фонаря в дворике у нас не было. Пока я решал, что мне делать с сумасшедшим стариком, тот продолжил:

- Я начал видеть Сон через неделю.

То, как он это сказал, заставило меня прикусить язык. Слово Сон он явно произнес с большой буквы. Я никому, даже ему об этом не говорил.

- Сначала было страшно, потом я привык. Ну, старый стал, что-то мерещится. А потом, вот как ты, рассказал напарнику. И он объяснил.

- Объяснил что?

- Что он тоже видел Сон, - старик обернулся и грустно посмотрел на меня, - и что его напарник тоже. И что он точно так же рассказал ему про Сон, и напарник сделал то же, что делаю сейчас я, - старик хихикнул, - вышел на пенсию.

- В смысле? - это лучшее, что я мог тогда сказать.

- Сон зовет. Он готовит тебя к 16-му марта. К единственному дню в году, когда сон тебе не приснится. Когда сон произойдет наяву.

- Чего?

- Когда они придут.

Я закурил. Михалыч не выглядел сумасшедшим, но других вариантов я тогда не видел. И он это знал, он улыбался и кивал, будто наблюдая, как шестеренки в моей голове медленно раскручиваются:

- И он мне рассказал, что знал.

- И что ж он такого знал?

- Что 16-го марта в этом складе нельзя выключать свет.

- Да ну?

- Да, даже в подсобке. И что я созрел, чтобы узнать.

- Созрел? Узнать? Извини, конечно…

- Именно это я и сказал, - Михалыч зашелся в кашле.

Старик бросил курить лет десять назад, и сигарета, хоть и дарила ему какое-то свое особое наслаждение, явно не шла в его организм. Присев на подоконник, он сплюнул комок мокроты и с удивлением посмотрел на пальцы, между которыми змеился дымок.

- И? - я пока не понимал, как относиться к этой лекции.

- Он мне показал кое-что. Тебе я это показывать не хочу. Знаешь, новенькие обычно созревают именно к 16-го марта.

- А, ну да.

- В другие дни показать нельзя. Но, знаешь, я очень боюсь, - старик развел руками, - Потому что они меня запомнили.

- Какие, к черту, они?

- Те, что тебе снятся. Темнота. Тоска. Потеря. Понимаешь?

- Нет.

- Это хорошо, - Михалыч затушил сигарету, - Какая ж дрянь, как я это курить мог…

- Михалыч, знаешь…

- Не верь, сколько влезет не верь. Ты уже видел Тень и она звала тебя.

Я уже почти выругался, но интонация, с которой он произнес слово Тень, лишила меня дара речи. Просто подставив в это слово заглавную букву, я будто ощутил, как оно стало оживать. Обрастать плотью, смыслами, наблюдать со мной из-за спины, улыбаться. Даже по-доброму, но…

- Посмотри в небо, - Михалыч слез с подоконника, - И послушай его, а не меня.

Да, я понимаю, что это звучало бредом сумасшедшего. Но я всмотрелся в небо. И я услышал. Или, вернее, понял.

16-го марта медленно утекало между наших пальцев. Часы тикали, и приближалось совершенно ничем не примечательное 17-е число. А мы просто зажигали свет везде, где это возможно.

С тех пор прошло несколько лет. Я до сих пор не до конца понимаю, что именно мне пытался сказать Михалыч. Наверное, он и сам не понимал. Вряд ли вообще кто-то понимал из его учителей и учителей его учителей. Была тут просто такая традиция. Я иногда пытаюсь найти, что было на месте этого склада. Страшная средневековая пыточная, логово масонов, что угодно. Но здесь всегда был склад. А до склада - голая земля, которую просто заливал лунный свет.

Я не знаю, почему я ему поверил. Михалыч на следующий день уволился и перестал появляться на работе. Сказал, что теперь он спокоен. Я же спокоен больше не был. Каждый март я с удвоенным усердием обходил доверенные мне просторы, хотя и знал - опять же, со слов Михалыча, - что важно конкретное число. Но мне было откровенно страшно. Осознав всю ответственность этой работы, я пытался как-то ее упростить, убедил собственника склада добавить переключатель, который сразу включает свет по всему складу.

Но мне все равно было тревожно. В том числе и потому, что пенсия уже не просто была какой-то перспективой, а стояла рядом. И это случилось.

Новенький был молод. Михалыч умер полгода назад, прожив долгую и счастливую жизнь. Ну, кроме склада, наверное. Обычно новый ночной сторож это парень за шестьдесят, который просто хочет покоя. Мой сменщик же оказался сложнее.

Я прекрасно знал, что меня уволят, и заранее договорился с нанимателем, что останусь работать на четверть ставки. Не помню уже, что я ему наплел. Обучу новичка или что-то в этом роде. К тому моменту я был готов работать даже бесплатно. Особенно 16-го марта.

Но рассказывать психанутую историю про Тень я, конечно же, не собирался. Просто смотрел за новеньким, ждал, когда его сны вырвутся наружу. Хотя нет, не так. Сны. С большой буквы С. Как ждал Михалыч, как ждал его наставник.

Тамара отнеслась хорошо к моему решению. Она сама недавно вышла на пенсию и не знала, чем себя занять. Роль любящей жены, которая готовит поесть мужу, правда, ее вполне устроила. Да и вообще, мы так не целовались со студенчества. Может, она что-то чувствовала. Или знала.

Я уже ни в чем не уверен.

Я проснулся с тоской. И с чувством, что потерял что-то важное. Я повернулся на бок и нажал на мобильник. И увидел там 16-е марта.

Только вот я не был на работе, а мой сменщик так и не сказал мне о Сне. Я не торопил его. Начни разговор раньше, и ты сразу станешь безумным стариком. И тебя просто перестанут слушать. А эти, о которых говорил Михалыч, возьмут и…

Я не знаю, что они сделают.

Я банально проспал работу.

Это случалось, пусть и очень редко. Обычно на это смотрели сквозь пальцы, что со старика взять. Не то чтобы я сильно верил Михалычу, рассказывал он все-таки довольно странные вещи. Но хуже не будет, если…

Я даже не успел позавтракать. На последнем автобусе добрался до работы, и увидел то, чего видеть не хотел. Склад был погружен во тьму. Это звучит до невозможности пафосно, но именно так я это и воспринял. Молодой решил, что, пока никто не видит, можно подремать. Дремать при свете, дремать на ходу и в транспорте он не умел.

А если и видел Сон, то не придал ему значения. А мне стало очень-очень страшно. Если честно, даже не знаю, почему. Вернее, тогда не знал.

Турникет бибикнул, и меня впустили внутрь. Промчавшись мимо поста охраны, где сладко посапывал Федор, я ломанулся сразу к складу. Знаете, это звучит довольно странно, но в тот день я спас нас всех. Почему-то у меня нет в этом сомнений. Нас всех - это всю планету. Или, может, даже больше. Если честно, я вообще не понимаю, что именно я тогда сделал, и зачем. Казалось, что кто-то мной управляет, Михалыч или его предшественники, ангелы-хранители, я не знаю.

Когда я ворвался на склад, молодой таращился в окно и улыбался. Не знаю, как я это все смог рассмотреть в полной темноте. Я включил свет. Зашипело, как будто кислота попала куда-то. Других звуков не было, ни потусторонних воплей существ, ни воплей боли самого новенького. Он заплакал.

- Зачем….

Пригодилась кнопка, которую я уговорил установить начальство. Весь склад тут же осветился путь тусклым, но светом неоновых ламп. А молодой просто сидел и плакал. Я… Я не знаю, что с этим делать.

- Они же пришли нас освободить. Зачем это. Зачем ты это сделал?

И он повернул ко мне слепые бельма. Врачи говорят, что их выжгло таким светом, который в десятки раз сильнее излучения солнца. Врачи еще говорят, что у него в крови нашли следы таких веществ, которые на Земле не встречаются. А некоторые не встречаются вообще нигде.

Врачи в принципе много чего говорят.

Я знаю только, что он плакал. Тяжелыми, серыми слезами.

- Они пришли нас спасти.

- От чего такого спасти?

- От всего.

***

Я все еще вижу эти сны. Нет, именно Сны. Где тьма становится светом, и где свет становится тьмой…

Я не знаю, что я вижу. Сны не прекращаются. И я жду того, кто придет на мое место, и я смогу наконец-то уйти на пенсию. Пусть и в статусе сумасшедшего старика, но зная, что тьма не станет светом и наоборот. Что нас не спасут… От всего.

***

- Деда, деда!

Дед отложил в сторону письмо, написанное непременно карандашом. Геннадий не признавал ручек ни в каком виде. Старики без причуд - это и не старики вовсе, так что Гене досталась еще не самая дурацкая.

- Внучка?

- Дедааааааа! - радостно завопила Танюша со двора.

Хмыкнув, старик встал со стула, прислушиваясь к своим суставам, протестующе щелкнувшим при этом. Что ж, логично, как и Генка, моложе он тоже не становился. Никто из них не становился моложе, на самом деле, а новая смена все никак не подрастала. И вот это вот было самой главной проблемой.

“...Чувствую я себя хорошо, жена тоже. Привет твоей внучке, ну и дочурке от меня большой поклон. Зимой постараюсь приехать, вспомним былое. Если получится, уговорю Кольку, отдохнем, как раньше. С тебя твоя фирменная каша. А на работе все нормально, недавно новенький пришел. Прошлый даже слышать ничего не хотел, сразу уволился, когда Сны появились. К этому пока приглядываюсь. Парень вроде дельный, только ветер в голове еще гуляет. В общем, спишемся еще, старик. Не бзди, как ты любишь говорить.”

- Ну дедаааа…

Внучка сидела во дворе, держа за хвост юркую зеленую ящерицу. Ящерицу такое положение дел явно не устраивало, и она смешно перебирала лапками, пытаясь зацепиться за воздух.

- Что там у тебя, Танюша? - выглянул из окна дед.

- У нее хвост не отваливается!

- А зачем тебе ее хвост? - удивился дед.

- Ну это же ящерица!

Оценив аргумент, старик задумчиво кивнул головой, а после закурил:

- А как думаешь, ей хвост нужен?

- Наверное, - девочка задумчиво посмотрела на рептилию.

- И, наверное, нужнее, чем тебе?

- Наверное, - сделала серьезное лицо Танюша.

И задумалась. Ящерица неодобрительно посмотрела сначала на нее, потом на деда, а потом еще немного поцарапала лапками воздух и обмякла, ожидая, что будет дальше. Возможно, уже смирилась со своей судьбой.

- Ну и оставь его ей, - ухмыльнулся дед.

- Так она ж его отрастить может!

- А что она делать будет все это время? Это ж работа у нее такая, быть ящеркой. А что за ящерка без хвоста. Работа - это важно, правильно?

- Наверное, - Танюша нахмурилась, - Мама с папой всегда про нее говорят. Скукота, вот что!

- Но маме с папой это же важно?

- Ну…

- Ты бы не хотела, чтобы им пришлось из-за какого-то хвоста без работы остаться?

- Ой.

После этих слов Танюша выронила рептилию, и та тут же воспользовалась шансом, сиганув в заросли моркови. Танюша вздохнула, но в целом такой компромисс ее устроил:

- А что ты там делаешь, деда?

- Письма читаю.

- Какие?

- Друзей. Вот как ты ленту свою в телефоне смотришь с подружками.

- А кто пишет? - Танюша расселась прямо посреди грядки, и одна особо пострадавшая морковная ботва забавно выглядывала из-под нее, как заячий хвостик.

Дед улыбнулся:

- Дядя Гена, например.

- Дядя Гена хороший. А что пишет?

- Да вот как раз про работу.

- И как? - недоверчиво спросила Танюша.

- Все хорошо у него на работе, - уклончиво ответил дед.

- Он же старенький.

- Да он моложе меня на пару годков будет, - рассмеялся дед.

- Нет, в смысле… Дедушки не ходят на работу. Ты не ходишь!

Внучка улыбнулась своему непробиваемому аргументу.

- Ну а другие внучки ко мне в деревню не ездят.

Танюша попытался что-то сказать, но не нашлась и насупилась:

- Потому что они не твои внучки!

- Ну а он и не твой дедушка.

- А бывают странные работы?

Дед поперхнулся. Уж у Генки она точно была странной, да и у него не лучше. Но да, откуда Танюше это знать. “Странное” на их с внучкой языке имело ровно одно значение. Вот именно то, в котором странной была работа Генки.

- Бывают, - обреченно вздохнул дед.

- Какие? - загорелась глазами внучка.

Появись сейчас перед ней несчастная ящерица, она бы на нее и внимания не обратила. Танюша просто обожала слушать дедовы рассказы: про охоту, зверушек и птичек, про забавные случаи из жизни. А больше всего - про странное. Ни ящерки ей не милы, ни платья, ни куклы, стоит только деду заикнуться о самой завалящей чертовщинке.

- Ну, дядя Гена, когда был молодой…

- А какой он был молодой?

- Ну ты спросишь, - усмехнулся дед, - Веришь, нет, вот такие волосы у него были, рыжие.

- Не верю, - удивилась девочка.

- Ну вот было, - развел руками старик, - Хотя и я тогда, конечно, не седой был…

- А что за работа?

- Промышленный альпинист, - с важным видом поднял палец старик.

- Это как?

- Это так…