- Спасибо за совет, Лёня, - попрощалась Ярослава и закрыла за ним дверь, думая про себя: «Может, действительно стоит попробовать?»
Она включила свет во всей квартире и стала искать чемодан с инструментами Данилы – там точно были гвозди. Загрохотало за окном, и началась гроза, о которой вроде как и не предупреждали. В квартире неожиданно потянуло тухлятиной: не то тиной с болота, не то рыбьими потрохами. Фу.
Скрипнула дверь ванной, заставив Ярославу поёжиться. С новой силой грохнуло за окном, затем стали заунывно реветь трубы. Вода включилась в ванне и на кухне одновременно. Ярослава взяла банку с гвоздями, оттуда отсыпала немного и на немеющих от страха и напряжения ногах перво-наперво подошла к дверям ванны, щедро бросив гвоздей вдоль порога. Затем то же самое проделала на кухне и на пороге гостиной. Выдохнула.
За окном сверкало так жутко, что даже плотные шторы не спасали от всполохов ярко-белых молний. Женя вопреки какофонии спала. И слава Богу. На кухню за солью возвращаться не хотелось, но Ярослава пошла, обратив внимание, что часы на стене встали, показывая час ночи…
Соль у неё была и мелкая, и крупного помола – ту Ярослава использовала для квашения капусты. Взяв пачку, собиралась вернуться, как замигали лампы в квартире, начиная поочерёдно тускнеть, а потом тухнуть. Вот погасла на кухне, вот уже на грани в коридоре – вон как замигала.
Сжимая пачку соли, почти бегом проделала путь обратно, до гостиной, где на пороге щедро поверх дорожки из гвоздей насыпала соли. Из ванной зашумело-зафырчало зло-недовольно и протяжно фыркнуло, потянув удушающим смрадом. Ярослава закрыла дверь гостиной, где свет всё ещё горел, пусть и моргал.
Она взяла поближе к себе телефон и икону и легла рядом с дочкой на диване. Губы шептали: «Господи, защити нас и спаси».
Так незаметно заснула, вдруг проснувшись от звука работающего телевизора. Громкий голос дикторши вещал об атмосферном фронте и сильных грозах. Проморгалась: свет не горел, и было холодно. Скрипела на ветру дверь балкона, откуда и дуло, и заливало дождём. Она встала, покосилась на экран телефона – тот не включался. Неужели разрядился?
Малышка спала у стены – и хорошо. Закрыв дверь балкона, Ярослава выключила телевизор, но ничего не изменилось: на экране продолжался выпуск новостей, только ведущая была вылитая Аграфена, в синем костюме, ярко накрашенная, с такой улыбкой на лице, словно приклеенной. Она вдруг замерла и посмотрела с экрана прямо на Ярославу, а глаза, как у мёртвой рыбы, тусклые и немигающие. И забубнила, забулькала: «Женечку себе заберу. Бу-бу-бу. Заберу. Не спрячешь!» И как расхохочется – пронзительно, со свистом и хрипом. А из телевизора вдруг потоком вода полилась, мутная, тухлая, с пузырьками.
И тут Ярослава проснулась уже по-настоящему.
Работал только ночник. Ветер поддувал из открытой балконной двери. Окна тоже были грязными, с множественными следами отпечатков ладони. Ковёр под ногами оказался мокрым и неожиданно вонючим. Пронзительно в тишине квартиры тикали часы, показывая половину шестого утра. Такое же время высветилось и на телефоне.
Ярославе поплохело, когда она увидела изорванную в клочья, обгрызенную со всех сторон икону, что положила рядом с диваном, на кофейном столике. Хотелось завыть от бессилия и злости, а также непонятной обиды, от непонимания: за что всё это с ней? Она зажмурила глаза и прижала к ним пальцы, растирая, пытаясь привести мысли в порядок. Осознала, что в квартире больше ночевать нельзя, слишком опасно. И что нужно срочно позвонить в церковь и договориться с батюшкой... Слёзы обиды подступили к глазам, и Ярослава прогнала их, как и ком в горле, собирая волю в кулак, подстёгивая себя действовать.
Включила свет во всей квартире, кроме ванной, куда она просто закрыла дверь, потому что оттуда сильно и гадко воняло. Собрала в сумку необходимые вещи себе и дочке, вытряхнула заначку из банки на кухне в толстую косметичку, чтобы сразу после работы забрать вещи и уехать, да пусть и в любую гостиницу, пока батюшка не освятит квартиру.
Затем, умывшись на кухне, она принялась готовить завтрак и делать бутерброды с собой из продуктов в холодильнике, мимолётно радуясь, что таким образом хоть ничего из скоропортящейся еды не пропадёт. Затем останется всего ничего: забрать сумки после работы, отключить холодильник и уехать себе от происков покойной Аграфены подальше – и это сейчас главное. Остальное будет по обстоятельствам – решила за делами Ярослава, которая и подумать не могла, что покойница так просто не отпустит.
Женя была вялой: едва выпила глоток сладкого чая, а обычно и от булочки с маслом или от печенья не отказывалась. Сама Ярослава напилась крепкого кофе и теперь кипела от нервной энергии, зная, что потом на работе к обеду будет клевать носом.
В автобусе по радио передавали прогноз погоды: грозы! Это сразу навело Ярославу на мысли о сне, и оттого стало жутко, даже в окошке на мгновение она увидела мелькнувшее лицо Аграфены. А ещё Женя ни с того ни с сего на весь автобус запела:
- Нынче в небе не видно луны,
Бродят в тёмном лесу колдуны.
Чётко так запела и совсем не детским голосом. Едва удалось успокоить, занять любимой игрой в наблюдение за машинами, а то все пассажиры косо и с усмешками посматривали. Мало ли что после этой песни подумали. А Ярославе в довесок так поплохело, что снова, когда выходить собралась, увидела возле поручня женщину, высокую, болезненно тощую, в платке, таком, как был у покойной. Со спины – ну вылитая Аграфена. Сердце кольнуло, а потом отпустило, когда рассмотрела женский профиль: не она, моложе, длинноносая и совсем лицом не похожа, разве что платок…
Пока завела малышку в садик и потом доехала до работы, совсем разнервничалась, вся одежда пропиталась холодным потом. Коллеги всё утро спрашивали, не заболела ли она. И было с чего: в зеркале туалета Ярослава едва узнала своё лицо – такая бледная, словно мукой кожа обсыпана. А когда появилась возможность, у подруг в регистратуре спросила, можно ли пожить у них несколько дней, потому что… замялась, придумывая причину, и сказала, что проблемы со светом и водопроводом. Не смогла рассказать о чертовщине, хоть и дружили. И, может, хорошо, что не сказала правду. Забросали бы всякими советами или, хуже того – вообще не поверили бы, подумали бы – крыша поехала от стресса. Всё равно не согласились: у Клавы муж запил – и то понятно, будет руки распускать. А у Милки трое детей, квартира, где живёт с мужем – тёщина, а та ремонт затеяла. Отказали подруги, и самим неудобно, что так получается, вон как глаза опустили, а щёки раскраснелись.
- Ладно, разберусь, не переживайте! - нарочно бодро произнесла Ярослава и искусственно улыбнулась.
Затем ушла. На сердце было тяжко, ведь насколько тех денег из заначки хватит – гостиницу снимать? И Даниле сейчас не дозвониться, так бы ей хоть на карточку денег перевёл.
«Ох», - вздохнула Ярослава и принялась за работу, которой сегодня было ой как много. Только к обеду едва перевела дух, усевшись за стол, но вспомнила: нужно позвонить в городские церкви, договориться с батюшкой. Всего в городе имелось три церкви и один женский монастырь, и дозвониться удалось без проблем, только вот батюшки как назло оказались нарасхват, и до субботы ни один из них из-за занятости не соглашался провести освящение. Не помогали ни уговоры, ни предложенные в доплату к основному тарифу (весомому, между прочим) деньги. Пришлось позлиться на судьбу, стечение обстоятельств и просто невезуху и согласиться на утро субботы. Оставить свой телефон для связи и выдохнуть, чувствуя на глазах совсем не к месту слёзы, а ещё – тяжко сдавившее плечи бессилие.
Обед подходил к концу. Доширак со вкусом курицы практически остыл, пришлось Ярославе быстро запихивать его в рот, едва жуя, не чувствуя вкуса. Вот что бы на все её проблемы сейчас сказала оптимистичная бабушка, склонная во всех проблемах видеть решения? Её-то поддержки очень сильно и не хватало.
Из-за наплыва пациентов Ярослава опаздывала и, когда вышла с работы, небо над головой было цвета чернослива, а ветер рвал и метал. «Скоро ливанёт», - думала про себя, оправдываясь перед воспитательницей из дежурной группы, которая обвиняла в том, что её девочка осталась в группе одна…
- Сейчас я на маршрутке приеду, вы поймите.… Да, можно к остановке, я наберу, когда подъезжать буду, - усталым голосом отозвалась Ярослава на предложение воспитательницы, решив, что обязательно купит ей за задержку коробку конфет и упаковку хорошего кофе.
В маршрутку она зашла, когда с неба начали падать крупные капли дождя.
С Женей они пришли домой, промокнув насквозь. Дождь лил как из ведра, грохотал гром, а молнии расчерчивали тёмное небо ярко-белыми вспышками. В подъезде дверь была открыта – дурной знак. Оповещал об отсутствии света – подумала Ярослава. А когда поднимались по лестнице (лифт-то не работал), она была уверена, что на пятом этаже кого-то видела и тот сразу затаился. Бомж? Ну и чёрт с ним.
В квартире воняло, а сумки с вещами, что собрала в дорогу, были перевёрнуты, в них вещи все мокрые – одно расстройство. Хуже всего, что деньги в косметичке – пропали. Это совсем лишило сил, их не осталось даже, чтобы злиться. «Не раскисай!» - приказала себе Ярослава и с фонариком от телефона направилась в гостиную с малышкой, чтобы ту переодеть и самой переодеться. Женя хныкала, просилась писать. Пришлось пойти с ней, забив на переодевание, и тут неожиданно зазвонил домашний телефон, заставив вздрогнуть и одновременно обрадоваться – значит, свет включили?
- Я сейчас, Женя. Никуда не уходи.
Оставила дочери смартфон с фонариком и бросилась к телефону в коридоре, взяла трубку, сказала:
Сквозь помехи прорвался, сиплый голос Аграфены:
- Ку-ку. Попалась? – и в трубке громко захихикали.
- Да пошла ты к чёрту, гадина! - крикнула в ответ Ярослава.
В квартире захлопали двери, а свет стал мигать и гаснуть, с каждым разом всё быстрее и ярче. Предчувствие, что её провели, отозвалось холодом в животе.
- Мамочка! - затравленно донеслось из гостиной!
Испугавшись за дочь, Ярослава буквально влетела в гостиную. Дочери там не было, только телефон на журнальном столике. Ветер поднял шторы сквозь открытую дверь балкона, играя с тенями молний на ткани и маленького силуэта за стеклом окошка – там, на балконе.
- Женя? - позвала Ярослава и пошла к балкону. Волнение за дочь мешало мыслить, как следует. Сконцентрировалась только на том, что дочка сейчас на незастеклённом балконе в грозу. - Женя? - позвала ещё раз, переступая порог балкона, пытаясь сквозь дождь разглядеть, где же дочка на этой чёртовой, как сейчас казалось, и бесконечно большой лоджии.
- Мамочка, помоги! - уже из гостиной.
Как во сне, медленно, щурясь от дождя, потоками бьющего в лицо, Ярослава обернулась, чтобы увидеть: балконная дверь резко захлопывается сама по себе, ручка поворачивается, запирая её.
А в гостиной потолочная лампа раскалилась до ослепительной белизны, но Ярослава всё равно видела свою Женю рядом с журнальным столиком, а рядом обнажённую Аграфену, распухшую до омерзения, в чёрных пятнах гнили, и та вдруг схватила малышку за плечи, стиснула. Женя закричала и исчезла с Аграфеной, когда лампочка на потолке, не выдерживая напряжения, взрывается.
… Ярослава несколько секунд хрипит, не в силах вздохнуть, а потом вопит, срывая голос, колотит в дверь, лупит по стеклу ладонями, но без толку. Стекла во всей квартиры ударостойкие. Плач вскоре превращается в хрип, и Ярослава оседает на пол. Гроза стихает, но дождь всё ещё льёт, пропитывая одежду насквозь, смешивается со слезами. В голове отчаяние, пустота, и думать не получается. Остаётся просто смотреть и слушать. Дождь прекращается, и Ярослава слышит, как Аграфена в квартире утробно мычит, напевает колыбельную. Затем слышит вскрик Жени, переходящий в плач, который заглушается звуком грохочущей от сильного напора воды из крана в ванне, который тоже вскоре затихает.
Голос от усилий сорван, но Ярослава хрипит, встает и продолжает дубасить кулаками в стекло. Собственная боль от ударов не ощущается, но так немного легче.
Громко звонит смартфон, забытый на журнальном столике. Он звонит долго, настойчиво, пока не замолкает. Тишина на балконе вязкая и пустая. Ярославе от бессилья хочется плакать, но слёз нет. Она замирает, когда неожиданно видит в гостиной того самого бомжа из подъезда, светящего фонариком из стороны в стороны, резво пробирающегося с рюкзаком за плечами к комоду, шкафчикам и так же резво открывающего ящики, роющегося в её вещах, забирая самое ценное, на взгляд мужчины, себе в рюкзак.
«Домушник. Вор. Гад!» Ярость выливается в смех, и она смеётся. Бомж прекращает своё занятие, оглядывается, рыщет взглядом, а затем натыкается на Ярославу, запертую на балконе. Смотрит пристально, оценивающе и понимающе ухмыляется. Всё в этой поганой улыбке говорит, что просить его помочь – бессмысленно.
- Эй! - снова стучит она в стекло. - Эй! - обуреваемая диким животным инстинктом – выжить и спасти дочь.
… Сразу, едва добившись ответной реакции: бомж таки смотрит, – начала раздеваться. Сначала свитер, потом расстегнула рубашку. Фигура у неё хорошая и грудь второго размера, муж не раз говорил, что на Ярославу очень приятно смотреть, особенно когда наряжалась, выходя в люди, стоя перед Данилой в красивом белье и по-женски наслаждаясь тем, как он жадно глазеет. Вот и сейчас бомж замер, затем всё-таки подошёл, и Ярослава буквально чувствовала, как крутятся колёсики в его мозгу. Думает, наверное, сейчас воспользоваться своим положением, ведь он сильный, высокий мужчина, а она всего лишь невысокая слабая женщина.
Она осталась в бюстгальтере и джинсах, стараясь сохранять наигранную заинтересованность на лице – и удалось. Бомж открыл дверь и только сказал неприятно режущим слух паточным голосом:
- Что, внимания захотелось, киска? Мужа долго нет? Заскучала? - хохотнул.