КФ
Это ее имя - "Кэй Эф". Она - кореянка. На самом деле ее имя -непроизносимое, нечто похожее на "Кунь Фунь" или "Кань Фань".
У нас двое деток одинакового возраста. Я не правильно выразилась. У нас обеих есть дети, двое из которых были рождены с разницей в два года, и года рождения этих детей совпадают у моих и ее. Две пары этих детей иногда получались одноклассниками. Иногда - потому что в той школе было принято каждый год расформировывать классы и создавать новые, смешав детей в кучу, чтобы никто не успел хорошо подружиться. Кэй Эф - борец с тоталитарным режимом в начальной школе. На этой почве я с ней и познакомилась.
Школа была очень хорошая. Чартер скул. В Калифорнии в 93м году вышел закон, разрешающий родителям или учителям пользоваться фондами общественных школ более-менее независимо. Были случаи мошенничества с этими фондами, но в большинстве своём чартеры лучше обычных школ. С тех пор между обычными и чартерными школами идёт война. Я могу долго-долго отвлекаться на образовательную тему. Та школа, куда ходили дети КФ и мои, была в очень хорошем районе с активными родителями. Они собирали чуть более сотни тысяч долларов в год в виде родительских вкладов и всяких "фандрэйзеров". На эти деньги они благоустраивали школу, нанимали дополнительных учителей, и сообща решали, куда б их ещё можно потратить. Можно прийти к ним на ежемесячное собрание со своей идеей - и если они вдохновятся, то запросто воплотят ее в школьной жизни.
Тем не менее, школа также очень зависела от мрачной, бюрократичной, бездушной системы общественного образования города. Это было из-за того, что школа всё же была не частной и пользовалась положенным ей скудным, но необходимым, финансовым пайком общественных школ. И вот, система выборочно подгребала в свои жернова деток, учителей и родителей даже в таких привилегированных обстоятельствах. Например, в любом таком коллективе люди пишут друг на друга анонимные доносы. Они это делают по разным причинам: либо параноидально бдят, начитавшись ужасов про педофилов и абьюзеров, либо мстят друг другу за что-нибудь, либо просто вкайф сделать маленькую подлость и тайно насладиться чужими неприятностями.
Мама одной подружки моей дочки это делает регулярно, почти каждый месяц: звонит в службы и рассказывает что-нибудь подозрительное о каком-нибудь учителе или родителе. Службы обязаны реагировать: проводить расследование, мурыжить человека, расспрашивать. Особенно если учитель мужского пола - могут задёргать его до нервного приступа просто для профилактики. Из-за одного анонимного телефонного звонка человека могут временно отстранить от работы или даже арестовать до доказания его вины или даже выявления достоверности самой проблемы. Та моя знакомая звонила на молодого энтузиаста-учителя, только что универ закончившего, только за то, что он говорил детям "Хай файв!" и хлопал их ладошку в знак похвалы или приветствия. Это нежелательный неадэкватный физический контакт с детьми. Наверное, он педофил. Я ненавижу эту свою знакомую, а сделать ничего не могу, и фиг ее переубедишь. И нельзя об этом говорить. И расследуемый человек должен молчать об этом харазменте со стороны служб. Стигму и всеобщее равнодушие получит тот, кто попробует заговорить об этом.
А бывает наоборот: ребёнок ходит в синяках. Службы получают звонки, расследуют семью, устанавливают страшные факты, но ничего об этом не делают. Иногда это заканчивается детской смертью от побоев. Загадочна эта система.
Однако в те годы, когда мои дети только начали школьную жизнь, я о таких процедурах не подозревала. А КФ была несгибаемым отважным борцом со всяческими бюрократическими несправедливостями, и снова и снова бросалась в атаку, как мотылёк на бронетранспортёр. Над ней смеялись, презирали ее и крутили бы пальцем у виска, если б знали этот жест.
А КФ знала свои права. Где-то выискивала бланки для жалоб на административных лиц и заполняла их. Ездила на встречи с администраторами в огромном высотном здании, сверху донизу набитом равнодушными зажравшимися тупорылыми административными работниками образования. Каждый раз она горько плакала от любой, даже самой маленькой несправедливости. Никогда и ничего ей не помогало. Тогда она забирала детей из школы и пыталась учить их сама или переводила в другую школу. Потом возврашялась. Потом снова забирала. Ее дети поучились во всех новых интересных альтернативных школах города - но все начинания приносили КФ разочарование, скандал, жалобы в инстанции, слёзы.
Несколько лет подряд я бодро принимала участие в жизни этой школы, откликалась на каждый призыв прийти и помочь какому-нибудь учителю или другому родителю-активисту. Я была не одна, почти все родители школы тратили много времени и денег на школу, это было традицией. Это было радостью: у тебя есть детки и возможность ими заниматься!
Я помогала школьной библиотекарше переписывать книжки на новую дурацкую электронную систему поэтапной сложности для прочтения.
Я восторгалась уроками рисования, которые бесплатно вела другая родительница, ЛИса, профессиональная иллюстратор. "Художник всегда прав!" - выдвигала она девиз для малышей каждый раз. Дети издавали книгу собственных историй с иллюстрациями, настоящий продукт в твёрдом переплёте, который потом покупали родители себе на память. Дети кропотливо, в деталях, неделями работали над каким-нибудь эпохальным произведением искусства на тему "Подводный мир" или "Автопортрет", изучая анатомические подробности рыбок или собственного лица. Я тоже проводила такой урок, про матрёшек: вот, детки, где-то есть страна Россия с деревянными игрушками.
Можно было приходить в школу читать деткам книжки, помочь двоечникам зазубрить таблицу умножения, придумывать игры на переменках, помогать раздавать еду в столовке. Родители, вопреки общепринятым правилам, именно в этой школе были востребованы.
И вдруг одна из учительниц меня невзлюбила. Я этого не замечала, потому что она была молода, хороша на внешность, вежлива. Она постоянно широко и фальшиво улыбалась родителям, звонко, по-пионерски декламируя любую организационную информацию. Мой шестилетний сынок стал ее бояться с первого дня, и даже плакал, не хотел сидеть в ее классе, хотя до этого любил ходить в школу. Я удивилась: такая улыбчивая и радостная училка, приятная глазу. Чего ее бояться?
Кажется, я однажды непроизвольно заржала на ее уроке математики, потому что она тормозила и тупила, объясняя материал. Или, может быть, я что-то брякнула нечаянно, что ей не понравилось. И вообще, я ж и правда подозрительная иностранка, шпионка с необычными понятиями, непривычная к американскому укладу мысли. Нечего и гадать, я никогда не узнаю, что именно ее заставило анонимно позвонить в службу спасения детей и наврать, что мои дети - голодные оборванцы.
Ко мне в дом приходила социальная работница, чтобы расследовать семью и составить об этом протокол. Она расспрашивала моих детей, не бьют ли их, чем они питаются, где они спят и моются. У нас всё в порядке, но ничего приятного в таком вторжении нет. Мы спросили спасательницу детей, в чём нас хоть обвиняют-то. Она заглянула в свои бумаги и зачитала нам отрывок из анонимного звонка, из которого было понятно, кто его сделал. Там были слова "мальчик в моём классе". Инспектор сказала, что вышлет нам результат их решения о нашей семье через месяц.
Я очень удивилась. Начала читать в интернете о недоразумениях: иногда нормальных родителей ложно обвиняют бог знает в чём и отбирают у них детей. Годы уходят на судебную волокиту, дети тем временем растут, скитаясь по ужасным приютам. Мне стало очень страшно. Если меня могут обвинить без причины, то запросто может быть продолжение. Мне, с детства обчитавшейся о невинных жертвах сталинских репрессий, возможность "чудовищной ошибки" казалась вполне вероятной. У меня случилось что-то нервное. Я не могла есть, не могла спать, из глаз непрерывно катились слёзы.
Муж мой переживал не меньше меня, он по своей натуре трусливее меня. Я подходила к нему с очередной вычитанной из интернета ужасной несправедливости, нарушающей родительские права - а он умолял меня не говорить с ним об этом, страдать молча. Тогда я рухнула на пол и заорала. Истерика - это когда вопишь и не можешь остановиться, при этом мечтая сдохнуть на месте. Со мной такое случилось в 15 лет, когда родители скандалили, и всё было плохо, и я понимала, что дальше будет ещё хуже. И вот теперь, при спокойной и благополучной семейной жизни, я вдруг снова сломалась, перегнулась пополам. Муж вызвонил соседку. Она принесла мне успокоительные таблетки. "Откуда у тебя такие лекарства?" - спросила я соседку. Она сказала, что у нее бывают припадки паники, когда трудно дышать и хочется умереть. Половина или больше населения США сидят на успокоительных таблетках.
Однако, у меня не бывает депрессий, потому что я никогда не смиряюсь с обидчиками. Не терплю и не прикидываюсь, что у меня "всё о-кей", как это делают адекватные люди. Им - таблетки и иллюзии, а по мне лучше драка или изгнание, и затем очередная новая жизнь "с нуля". Я многое пережила в России, пересекла океан и материк в поисках хорошей жизни - и теперь мне ее будет портить какая-то оборзевшая бюрократическая организация? Дудки им.
И вот, я больше не привела сына к этой подлой учительнице в класс. Чему хорошему она может научить? Муж испугался: это ж противозаконно - не водить ребёнка в школу. Я ответила, что можно пока оформить его на домашнее обучение.
Я забирала со школы дочку - и увидела эту гадкую училку. Со своей фальшивой голливудской улыбкой она спросила меня о сыне, не заболел ли, почему пропустил учёбу. Я подошла и сказала ей расследовании. "Я потеряла к Вам уважение, и больше никогда не приведу к Вам ребёнка", - спокойно, но с ненавистью, уведомила я ее. Продолжая автоматически улыбаться, она мямлила: "Это не я, это не я". Я повернулась и ушла оттуда.
Учительница побежала плакать к директору школы. Директорша сразу вызвала полицию с обвинениями, что я - нарушительница порядка. Меня там не было.
Муж захотел прийти к директору с жалобой, для чего мы записались к ней на приём, и муж пропустил день работы. Муж у меня наивный. Директорша начала нас чморить, вручила мне какой-то письменный выговор о плохом поведении. Сказала, что учительница не стала б стучать на меня без причины, и ещё не известно, чем закончится расследование. Распорядилась приводить моего мальчика в школу, но с запретом мне быть на территории. Обещала уволить инспектора-расследователя, за то что та нечаянно выдала нам источник вранья. Она как-то всю эту гадость цивилизованно завуалировала, под видом наилучших нам пожеланий. Вот уж больная женщина. По манерам она мне напомнила медсестру из "Полёта над гнездом кукушки" и мачеху из "Золушки". Другие родители ее боялись, потому что "у нее Такие связи!"
Встреча с директрисой меня разозлила ещё больше. Я в то время как раз пыталась стать не то комедиантом, не то ютубером. Записала этот свой ужас на камеру в юмористическом стиле, и разослала ссылку всем родителям школы с призывами бороться с этой мымрой. Ведь наверняка в школе было много негласных жертв, угнетённых системой стукачества и бюрократии. Человек десять откликнулось на мои воззвания, но они просто выразили мне сочувствие и рассказали о своих неприятностях с просьбой никому об этом не говорить.
Директриса школы, увидев моё произведение на ютюбе, начала угрожать мне полицией и судами, названивая моему мужу и засылая ему электронную почту. Знакомый юрист успокоил его, что ее угрозы не обоснованы. В Америке до сих пор осталось право на спич и самовыражение, если не стращаешь физической расправой.
Пришлось забрать из этой распрекрасной школы и дочку, не оставлять же ее на съедение административным социопатам.
Так мне разбили розовые очки продуктивной общественной жизни на живописном побережье океана, под шум прибоя и шелест пальмовых листьев. Я открыла для себя доселе малознакомый мне мир домашней школы. Оказалось, этой жизнью счастливо живут сотни и тысячи разнообразных семей в Лос Анжелесе.
В этот взрывной момент, когда мой "школьный мир" неожиданно обрушился на меня, и откликнулась КэйЭф. Она примчалась ко мне домой, без разрешения облазила все комнаты. Расспросила подробности скандала. Уговорила меня пожаловаться на директрису во всякие разные инстанции. Мне это было не интересно, я не собиралась возвращать монстрам своих деток, разве что их - что совершенно нереально - уберут оттуда. Но КФ была так настойчива, что я согласилась выступить на каком-то высоком образовательном заседании, и разговаривала в кабинете с высокопоставленным образовательным лицом в офисе с видом на город с птичьего полёта. Это помогло мне понять, почему общественное образование в Калифорнии такое скудненькое. Там в высоких офисах сидят вредители, враги детей и их родителей. Они с каждым годом сокращают школам права и финансирование, расширяя свой штат административных работников-бюрократов и делая себе надбавки за свой "труд". Каждый сокращённый учитель или не отремонтированное школьное помещение - это ещё один нанятый высокоофисный равнодушный "борец с буллингом" или инструктор по тренировке учителей доносительству.
КФ оказалась навязчивой, но зато не злобной. Настойчиво уговорила меня дать ее детям стопку хороших дисков с фильмами - и многие потеряла, а остальные вернула поцарапанными. Я отмолчалась, ведь могла бы понастойчивее ей отказать.
КФ звонила мне: "Можно мои дети у тебя опять переночуют?". Я кое-как ей втемяшила, что дети полночи бегают по дому и визжат, а моему мужу надо на работу утром, на очень ответственную работу где стресс и требования.
Однажды она заехала за нами, потому что хотела вместе добраться до отдалённого ангара-студии, где снималось телешоу про конкурс поваров, в котором она нас всех записала в дегустаторы. А мой сын, как и многие другие дети, иногда в самые неподходящие моменты засел в туалете минут на двадцать. КФ стояла перед дверью в сортир, стучала к нему, просила поторопиться. Мой бедный застенчивый мальчик не выходил оттуда дольше обычного.
КФ собирала деньги на спасение орангутангов в Африке. Знакомые давали ей взносы неохотно. Тогда КФ стала организовывать групповые походы или экскурсии на бесплатные выставки или представления - и продавала на них билеты. "Хочешь пойти на концерт с нами - пожертвуй орангутангам!" Через год-два выяснилось, что организация, спасающая орангутангов, деньги берёт себе, а на приматов тратится процентов пятнадцать от собранной суммы. КФ не стала отдавать собранные фонды псевдо-спасателям, но и обратно своим знакомым их не вернула. Объявила, что на эти деньги ее дети будут разрабатывать информационный сайт про орангутангов. Сайта я не видела.
Со временем я стала избегать КФ, ведь она всегда вымогала деньги на что-нибудь или просила где-то зарегистрироваться, чтоб проголосовать за ее ребёнка в очередном городском конкурсе.
Когда-то, во время драмы со школой, КФ говорила, что следует написать книгу о нашей геройской борьбе с общеобразовательными угнетателями. Вот я и пишу. Однако, получается не так, как ей воображалось. В Западном Лос Анжелесе люди очень эгоцентричны и тщеславны: чуть что - издают книгу о своём великолепии. Я тоже зашлю этот свой рассказ хоть куда-нибудь.
К себе в гости КФ никого не приглашала, потому что вся домашняя территория была захламлена, заставлена коробками, которые надо обходить или переступать через них. Так выглядят жилища людей, час назад вселившихся, только что разгрузивших грузовик с пожитками. Просто КФ - очень занятая женщина, ей некогда обустраивать быт. Мне понравился ее муж, профессор по экономике на пенсии. Он иногда плачет от неустроенности дома, но боится наводить порядок, потому что жена хорошо разбирается в своих коробках. Он не хочет ей вредить.
Самое трогательное воспоминание о КФ: она стоит перед тем или иным безмозглым и бессердечным представителем высшего эшелона школьной бюрократии и плачет, путанно пересказывая историю про пирожные. (Её по какой-то непонятной причине жестоко не пропустили со сладостями в класс на День рождения к ее ребёнку)