Книга вышла - 2
Я стал перечитывать рассказы о Холмсе, и вдруг подумал: а что было бы, если бы Шерлок Холмс не вернулся? Если бы он железно и бесповоротно погиб в водах Рейхенбахского водопада и сэр Конан Дойл силою авторского воображения и после многочисленных воззваний поклонников (включая королеву), не вернул-таки великого сыщика?
Как жил бы Ватсон? Продолжил бы он свои попытки самому заниматься расследованиями? Ведь после гибели Холмса преступления в Лондоне не прекратились бы, а защищать лондонцев от злодеев было бы уже некому. А тут - доктор Ватсон, человек, который был ближе всех к великому сыщику и многое у него перенял. Неужели полиция не обращалась бы к нему за помощью?
В этом я видел громадный драматический потенциал. Сыщик Ватсон после гибели Холмса - ведь это настоящий кладезь драмы! Смерть единственного друга, честность и благородство, громадное желание быть полезным, желание остановить преступника. В рассказе "Пустой дом" Ватсон пытается провести расследование, но, после возвращения Холмса, он прекращает свои попытки. Но что было бы, если бы Холмс не вернулся?
Ватсон без Холмса - да ведь это гораздо интереснее, чем Ватсон с Холмсом - не правда ли?
Я полез в Интернет искать книгу про сыщика Ватсона - и ничего не нашел! Ни-че-го! И это в наш-то век постмодерна, когда препарирование классических литературных произведений стало одним из излюбленных упражнений литераторов.
Такая грандиозная идея, такая мощнейшая драма никак не востребована ни в литературе, ни в кино! Как же так?
Известно, что Конан Дойл никоим образом не соглашался сталкивать Холмса с маньяком. Писатель считал, что сыщику-интеллектуалу не престало ловить сумасшедшего.
Но почему не столкнуть с маньяком начинающего сыщика Ватсона? Да не с каким-то "сумасшедшим" мясником, а с неуловимым, умным и невероятно изобретательным изувером, убийцей-загадкой, имеющим собственную философию и оправдание своим зверствам?
Кроме того, мне хотелось, чтобы Лондон в этой книге был описан более жестко и исторически реалистично, чем у Конан Дойла. Чтобы в погоне за неуловимым маньяком Ватсон увидел подлинную изнанку покрытого туманами города. Чтобы он увидел работниц спичечных фабрик с прогнившими щеками, увидел бордели Уайтчепела, увидел продажных журналистов, готовых за копейки публиковать в своих газетенках сочинения маньяка, увидел голодных и оборванных подростков, вынужденных продавать себя извращенцам за еду. Увидел то, что было в реальности, но чего нет в книгах Дойла.
Лондон, начало XX века.
Не правда ли, занимательные идеи? Мне ужасно, ужасно хотелось почитать такую книгу! Книгу про неопытного сыщика Ватсона, столкнувшегося с самым жестоким злодеем. И Шерлока Холмса нет рядом.
Но такой книги не существует. Вернее, не существовало, потому что я ее написал.
Я открыл пустую страницу в Ворде, и, посидев немного, написал первую строчку будущего романа:
"С момента трагической гибели в бурных водах Рейхенбахского водопада моего дорогого друга Шерлока Холмса минуло шестнадцать лет."
А дальше, дальше наш постаревший, но все такой же благородный и любящий Ватсон, начинает погружаться в самый настоящий ад.
Ад, созданный маньяком, убивающим юных девушек, и создающим из их тел чудовищные инсталляции в виде цветов. Садовник. Так прозвали изувера в прессе. Убийца - Садовник. Только это достоверно известно Ватсону.
Книга долго шла к изданию, но, после того, как я набрал подписчиков на дорогом Пикабу, после того, как в АСТ вышла моя первая книга "Цветы со шрамами", дело сдвинулось с мертвой точки. И вот сегодня из издательства мне сообщают, что открыт предзаказ моей второй книги!
Приглашаю вас в увлекательное и жуткое путешествие по Лондону начала XIX столетия, дорогие друзья! Вместе с благородным доктором Джоном Хэмишем Ватсоном.
Спасибо вам за то, что читаете, поддерживаете мое скромное творчество!
Предзаказ можно сделать по ссылкам (дорого, но, что поделать, такие в наше время издательские цены на книги(:
Всегда ваш, Василий Грусть.
Прежде, чем осядет пепел: 38 минут войны
Книга рекордов Гиннеса утверждает, что это – самая короткая война в истории. Правда это, или нет – сказать сложно, однако даже тех тридцати восьми минут, что она продолжалась, вполне хватило, чтобы унести более пятисот жизней. То есть – примерно по 15 человек в минуту. Тридцати восьми минут хватило британскому Королевскому флоту, чтобы изменить политический курс целого государства, и в очередной раз напомнить миру, что для империи, над которой никогда не заходит солнце, достаточно считанных мгновений, чтобы навсегда погасить его свет для непокорных. Прежде, чем осядет пепел.
Это случилось в Африке, на ее восточном побережье. Сейчас в этом месте существует государство Танзания, а тогда, в 1896 году, там находился Занзибарский султанат. Конец XIX века – очень интересное время. Мир еще не катился к мировой войне, но уже делал в направлении нее первые решительные шаги. Не сталкиваясь еще напрямую в Европе, сверхдержавы тогдашнего мира делили колонии. И вот этот самый Занзибар находился под сильным влиянием Британии. Фактически, это был британский протекторат, то есть государство, находящееся под «покровительством» Лондона и лишенное возможности проводить самостоятельную политику. Да и какая там самостоятельная политика у каких-то «тупма-лумпа», не смешите приличных людей.
Однако «тумпа-лумпа» вдруг взяли, и захотели проводить эту самую самостоятельную политику. Ну, как самостоятельную – под «покровительством» доброго заморского друга, германского императора. Сменить, так сказать, опостылевшие чай и овсянку на колбаски с квашенной капустой. Кто бы их за это осудил?
Все, что заканчивается смертью многих, обычно начинается со смерти одного. Душным днем 25 августа 1896 года в своем дворце завершил земной путь султан Хамад ибн Тувайни. Несколько лет назад его посадили на трон англичане, но даже в таких условиях ему удалось худо-бедно лавировать между двумя империями – Британской и Германской. Но с его смертью кануло в небытие и это шаткое равновесие. Едва «повелитель правоверных» испустил дух, как явился британский консул в Занзибаре, сэр Бэзил Кейв, и в ультимативной форме заявил, что следующим султаном станет Хамуд ибн Мухаммед, двоюродный брат новопреставленного государя. Проблемы была лишь в том, что у покойника были и другие братья. И вот, один из них, по имени Халид ибн Баргаш, тоже захотел стать султаном.
Чтобы не путать читателя сложными восточными именами, далее мы этого достойнейшего человека будем звать просто Баргаш, а имя второго претендента вообще можно забыть – в нашей истории оно больше не всплывет.
Халид ибн Баргаш
Так вот, прежний султан Занзибара умело маневрировал между Британской и Германской империями, однако с его смертью приказал долго жить и этот хрупкий баланс. Англичане хотели посадить на трон своего ставленника, и ровно то же самое хотели сделать и немцы. Их кандидатом и был тот самый ибн Баргаш, двоюродный брат покойного султана. Вся операция была явно спланирована заранее, потому что ровно в тот же день, когда помер прежний султан, и именно – 25 августа, Баргаш за считанные часы собрал вокруг себя небольшую армию численностью около трех тысяч человек. Основные силы мятежников быстро заняли султанский дворец, тогда как еще один отряд погрузился на лодки и без боя захватил единственный военный корабль занзибарского «флота» – вооруженную яхту «Глазго», построенную на британской верфи и ранее купленную у англичан.
Перворот удался, и Баргаш теперь наивно полагал, что британцам не останется ничего, кроме как смириться с текущим положением дел. Он даже не арестовал английского консула Кейва, который продолжал ходить в султанский дворец как к себе домой. Видимо, новоявленный султан плохо понимал, с кем имеет дело, или рассчитывал на помощь со стороны немцев.
Вот только немцы – далеко, а британские морские базы – совсем рядом. Уже на следующий день, 26 августа, британская эскадра из пяти вымпелов – два бронепалубных крейсера и три корытца поплоше – вальяжно подвалила к султанскому дворцу с моря и взяла его на прицел всех наличных калибров. После чего к Баргашу на разговор заявился все тот же консул сэр Бэзил Кейв. С собой он принес грамотно составленный и аккуратно напечатанный ультиматум, суть которого, если отбросить дипломатические формальности, сводилась к тому, что англичане по доброте душевной дают Баргашу времени до 9 утра следующего дня (27 августа), чтобы собрать манатки и отчалить из дворца вон, уступив трон более приятному для Лондона человеку. Если же он промедлит хотя бы на пять минут, на его голову обрушится оболоченный сталью гнев королевы Виктории.
Расположение кораблей к 9:00 27 августа
О чем думал в те часы человек, столь страстно желавший стать султаном? Неужели продолжал верить, что слова британского консула – пустой блеф? Даже тогда – а Баргаш не мог об этом не знать – когда морские пехотинцы под командованием генерала Ллойда Мэтьюза начали эвакуировать европейцев в британское консульство? Или он сошел с ума и верил, что несколько пулеметов Максима, пара картечниц Гатлинга и старая бронзовая пушка XVII века – весь «артиллерийский парк» Занзибара – способны остановить бронированные крейсера?
Наверняка нет. Его ночь была долгой, и первые же рассветные лучи разогнали последние остатки надежд. На береговом рейде все так же стояли английские корабли и яхта «Глазго». Только они. Немцы так и не приплыли. В 8 утра, за час до истечения срока ультиматума, Баргаш отправил к сэру Бэзилу Кейву сообщение – он готов к переговорам. Тщетно – пока не будет принят ультиматум, говорить не о чем. Стрелки часов неумолимо отсчитывают последние минуты тишины. 9:00. Над гаванью – звенящая тишина. Неужели?.. 9:02.
Гром волной прокатывается вдоль берега, на палубах далеких кораблей вспыхивают и тут умирают огоньки. И, словно подмигивая им, вспыхивает уже дворец. И тоже умирает. Снова и снова корабельные орудия молотят по застройке, крушат ее. Занзибарская «береговая батарея» – та самая, с несколькими пулеметами и старой бронозовой пушкой – снесена одним залпом. Яхта «Глазго», первый и единственный корабль султанского флота, объятая пламенем, стремительно погружается под воду. Установленные на ней картечницы Гатлинга даже не достали до английских крейсеров.
Баргаш бежал из дворца в числе первых, вслед за дрогнули и начали разбегаться и его воины. Однако над пылающим дворцом продолжал развеваться султанский штандарт – его попросту некому было снять – поэтому британцы расценили это как отказ от капитуляции. И продолжили стрелять. Лишь спустя 38 минут, когда дворец фактически был изведен до состояния горящей братской могилы, британское командование прекратило обстрел и распорядилось готовить высадку десанта. Морские пехотинцы не встретили практически никакого сопротивления, лишь один был ранен, все убитые в тот день были с противоположной стороны.
Руины дворца
Всего за 38 минут англо-занзибарской войны погибло, по разным оценкам, от 500 до 600 человек. Сколько было раненых – никто толком не считал, да и какой смысл? Султан Баргаш, процарствовавший чуть более суток, укрылся в немецком консульстве – немцы, к их чести, так его и не выдали, несмотря на то, что английский консул Кейв в сопровождении солдат чуть ли не ночевал у них под дверями. В итоге, примерно через месяц такой «осады», немецкий консул придумал хитрый способ вывести бедового союзничка из здания. Когда в Занзибар прибыл немецкий крейсер, его матросы на плечах принесли в консульство шлюпку – так, чтобы она ни разу не коснулась земли. Баргаша усадили прямо в нее, после чего шлюпку точно таким же образом унесли обратно на корабль. Поскольку она так и не коснулась чужой земли, получалось так, что и Баргаш все это время находился на суверенной территории Германской империи, так что британские военные не нашли формального повода, чтобы его задержать.
Британские морские пехотинцы позируют у захваченного орудия
Бывший султан благополучно отчалил в немецкую Танзанию, и лишь в 1916 году англичане, прибравшие все кайзеровские колонии в Африке, смогли до него добраться и осуществить арест. Отбывать срок его отправили не абы куда, а на остров Святой Елены, где за сто лет до него «чалился» и в итоге умер Наполеон. Слишком лестное сравнение, если сравнивать масштаб деяний обоих государей. Впрочем, и срок оказался не пожизненным, так что после окончания Великой войны Баргаша отпустили на все четыре стороны. Доживал свой век он как частное лицо в британской Кении, где и скончался в 1927 году.
Еще больше контента - на моем канале в Телеграм! Подпишись!
Также я провожу исторические стримы - подпишись, чтобы получать уведомления. Записи доступны на моем канале.
Аммониты
Как сделать такой хендмейд?
Никакой информации не нашла ,но очень хочется сделать такое .
Живу в Кз , если заказывать то какие-то дикие суммы за доставку .
Я знаю , тут очень много умных и творческих людей которые подскажут 🙏
Опять прогулка по американскому райцентру
Ровно год назад давал пост про американский город, где живу. Я почему запомнил - как раз был день святого Патрикея. А сегодня опять шлялись по улицам, был хороший свет и решил пофотографировать в стиле акын.
Как я уже писал, город Лоуэлл а штате Массачуссеттс, где я живу, является колыбелью американской промышленной революции. Находится он где то в 50 км от Бостона, который на начало девятнадцатого века являлся важным и богатым портовым городом, в только что отпочковавшихся от бриташки штатах.
Соответственно Бостонские буржуины(в основном из владельцев торговых судов)уже имели серьезные капиталы и подсмотрев идеи и технологии у англичан, стали их вкладывать в промышленной производство текстиля.
Попрактиковавшись на небольших фабриках, стало ясно, что дело чудовищно прибыльное, но нужен масштаб и поэтому был основан целый город Лоуэлл, практически в чистом поле и довольно в глухом(по тем временам), но зато в очень выгодном в плане гидроэнергетики месте.
Город бурно рос весь девятнадцатый век и был чем то типа теперешней кремниевой долины. Там где фабрики, там и станкостроение, квалифицированные рабочие и инженеры. Даже условия работы у станков на текстильных фабриках по первости были относительно щадящие, по крайней мере, по сравнению с адом который творился тогда в Англии. Например не было детского труда и за станками работали сначала только молодые девушки, которые жили в специальных корпоративных общежитиях, все было чинно-благородно, с чаепитиями и кружками изучения поэзии, в свободное от двенадцатичасового рабочего дня время. И труд даже неплохо оплачивался. Пару лет работы на текстильной фабрике было отличным(и не зазорным в плане репутации) вариантом заработать для дочери какого нибудь небогатого местного фермера, из потомков первых колонистов.
Но уже буквально лет через 10-15 все это благорастворение сменилось нормальной и привычной капиталистической эксплуатацией. Первыми сельских девушек сменили как раз иммигранты - ирландцы, которым поначалу вообще разрешали только рыть каналы для питания фабрик и у которых сегодня праздник. Но потом стали брать и на фабрики. Платить им можно было значительно меньше и вообще не париться об организации кружков поэзии. Ирландцев сменили франкоговорящие канадцы(дела там в сельской местности во второй половине 19го века похоже шли не очень), потом греки, потом португальцы. Такой настоящий плавильный котел. В наше время тут огромная диаспора Камбоджийцев, по прежнему много португальцев и много африканцев(не афроамериканцев, афроафриканцев типа там из Кении и подобных стран)
Вот такая небольшая обзорная историко-этнографическая справка, а теперь посмотрим на фотки. Живу я в районе а пафосным названием «Бельведер» - на холме, вдали от дымов и миазм фабричного города.Тут селилась местная городская буржуазия того времени - владельцы магазинов, мастерских, наемные топ-менеджеры на фабриках(хозяева фабрик жили в Бостоне)
Сначала проходим через парк разбитый в середине 19-го века.
Проходим мимо одной из двух городских больниц.
Католический собор. И ирландцы и канадцы - католики, поэтому собор довольно монументальный
Концертный зал 1910х годов. Очень, как по мне, красивое здание. Я люблю классицизм, и здесь все как надо
Еще одно красивое здание в стиле неоклассицизма. В США поначалу, до середины 20го века было принято государственные учреждения строить в таком стиле, чтобы типа подчеркнуть преемственность с афинской т.н. демократией.
Тут у нас каналы как в венеции, правда посуровее. Гондольеров нет, но осенью выловили очередной труп бомжа-нарика.
Большое коммерческое здание 19го века. Тут вроде когда был огромный магазин на несколько этажей.
Каналов тут очень много, причем на разных уровнях. Вот тут питающий канал с одной стороны фабрики.
А вот «сливной», куда вода уходит после вращения турбин.
Красный кирпич тут абсолютно везде. Фабрик было очень много, и те что сохранились, в массе превращены в жилье.
Встречаются еще не освоенные здания, типа такой бывшей котельной.
Вот м все. Спасибо за внимание
Элеонора Кэнделнайт
Ночью умерла Валя Лер. Её даже не перевели в лазарет: так и вынесли из дортуара — тёплую, удивлённую. Девочки спали; никто ничего не видел. Не заметила бы и Элеонора, если бы не проснулась от запаха ладана, разъедающего глаза. Она изо всех сил всмотрелась во мглу — в то, как выносили Лер, как поблёскивал колокольчик в руках Его преподобия, — и затаилась.
В дверях отец Илейн остановился, окинув взглядом тихий душный дортуар. Колокольчик звякнул. Дверь затворилась, и всё смолкло. Элеонора лежала, глядя, как тянутся тени, как пролетают по потолку слабые пятна от светляков Водящих. Светало; сквозь липнущий к стёклам Туман сочилось бледное и торопливое предпраздничное ланданиумское утро.
Минула четверть часа; может быть, больше. Сон не шёл, и Элеонора перебирала в уме экзаменационные вопросы. С литературой всё было неплохо; с зубодробильной нудной геральдикой у неё тоже не было никаких проблем. Физика давалась с трудом, но в конце концов Элеонора одолела и её.
И только химия, её страсть и страх, вызывала настоящий трепет. Элеонора обожала электролиты, гидролиз и сложные смеси — всё, о чём толковал отец; но терпеть не могла семинарские занятия, посвящённые природе Тумана и коксованию угля. Это были словно две разных науки: химия настоящая, брызжущая фонтанами аммония, яркая и опасная, готовая служить тем, кто в силах её обуздать. И химия сухая, выхолощенная и ограниченная, имеющая дело лишь с закостенелыми представлениями и древними таблицами, затхлая и дребезжащая, как преподававший её сэр Эйтклас. Он требовал неукоснительного следования учебнику, и настырная Элеонора не раз оставалась без обеда за «неподобающее любопытство», «споры с наставником» и «излишнюю инициативу».
Этой ночью — как и весь последний год — она боялась, что, попадись ей вопросы по химии, она не удержится от того, чтобы изложить экзаменатору собственные взгляды. Обуздать себя — это было так просто; с некоторых пор это удавалось Элеоноре всегда и во всём; всегда и во всём — кроме химии.
«Но в этот раз, — думала она, чувствуя, как наконец приходит дрёма, — в этот раз всё получится. Не может не получиться. Слишком многое… слишком многое…»
Мысли путались; сон наваливался с необоримой силой, словно Элеонора не спала несколько суток.
«…поставлено на карту. Лишь бы не химия», — мелькнуло в голове за миг до того, как она провалилась в забытье. В следующий миг звонок прозвенел к подъёму.
***
— Мисс. Леди, — сухо поздоровалась мисс Тмин, усаживаясь во главе стола. — Сегодня я попрошу вас быть особенно деликатными. Первое. После полудня нашим выпускницам, — сдержанный взгляд поверх пенсне упал на стол выпускного класса, — предстоит важный экзамен. Второе. Уже сегодня мы начнём готовиться к Фоггногу. И наконец… — Директриса прокашлялась, сжала в пальцах серебряную вилку и решительно завершила: — К всеобщему прискорбию, в город пришла новая Волна.
Шёпот, поднявшийся в столовой, пресёк звон вилки о бокал. Мисс Тмин повысила голос:
— Однако это не повод забывать о своих обязанностях! Прошу вас всячески избегать паники, а также приложить все усилия к подготовке. Сразу после обеда третье и второе отделение отправятся на Те-солентский рынок за яйцами и цукатами…
Пресечь восторженные перешёптывания после этого не смог даже привычный звон. Чтобы в столовой вновь стало тихо, понадобился повелительный возглас:
— Мисс! Леди! Помните о приличиях!
Элеонора с лёгкой завистью оглянулась на младших; её поездки за цукатами остались в прошлом, но сомнительное удовольствие отобедать в высокой гостиной она не раздумывая променяла бы на весёлую прогулку в Те-солент.
Впрочем, учитывая Волну, прогулка вряд ли будет весёлой. Наверняка наставницы будут смотреть за порядком ещё строже обычного, а половина лавок и павильонов закроется на карантин — совершенно бессмысленный, ибо ещё никто и никогда не угадывал причин Мглы.
…Огни газовых рожков отражались в оловянных чашках. Разносили второе. Пахучий золотарник, украшавший столы в канун Фоггнога, напомнил Элеоноре скупые букеты, которые присылал сэр Хэйвуд. Она с тоской вспомнила, что следующая встреча придётся на первый день после праздника, и яростно воткнула вилку в кусок варёной рыбы — «мертвечины», как прозвала её острая на язык Лада Иволоу.
Элеонора не съела и половину порции, а потому к полудню была голодна как волк. Но перед самым обедом по семинарии разлетелся слух о пропаже Лер, следом к крыльцу начали подъезжать кареты экзаменаторов, а Агнии Нель, девочке из второго отделения, пришло письмо, что её отец болен.
«Волна», — шёпотом пронеслось по этажам, и аппетит отбило уже у всех.
***
Как бы им ни хотелось оттянуть этот час — он пришёл.
Элеонора опустила похолодевшие пальцы в мешочек. Поворошила бумажки. Только не химия. Пожалуйста, только не химия. Пусть даже архитектура. Пусть даже ненавистная путаная геральдика! Только не хи…
— Смелее, леди Кэнделнайт, — поторопила мисс Тмин. Элеонора закусила губу и выдернула шершавую бумажку. Буквы прыгали перед глазами, отказываясь складываться в слова, но на «Х» начинался лишь один предмет. Сердце ухнуло вниз; Элеонора обречённо опустила голову, но директриса уже прищурилась, разглядывая через пенсне бумажку.
— Химия? Вашим экзаменатором будет сэр Валентайн, изыскатель и второй советник curia regis. Не уроните честь семинарии!
Мисс Тмин подтолкнула Элеонору к крайнему столу и указала на джентльмена в сюртуке, затканном серебряной нитью. Элеонора подняла глаза — и обмерла, встретившись с холодным насмешливым взглядом. Вместо того чтобы изучать метрику экзаменуемой, сэр Валентайн не мигая смотрел на шедшую к нему девицу.
У неё отяжелели ноги, и мысли выдуло из головы. Обрывки формул толкались в памяти; перед глазами стояло массивное изумрудно-зелёное собрание статей «Ланданиумского общества химиков-изыскателей». Она определённо видела в оглавлении «Павел Ирнест Валентайн». Но под какой статьёй? «Фарма Тумана»? «Железо и живопись»?..
— Итак… леди Кэнделнайт, — произнёс сэр Валентайн. Он дождался, пока Элеонора подойдёт к столу, и, всё так же не отводя взгляда, церемонно кивнул. — О чём бы вы хотели поговорить? Вам ближе органическая или неорганическая химия? Быть может, вы хотите побеседовать о современных темах в науке?
Сэр Валентайн показался вдруг удивительно похожим на змея-искусителя с полотна в музее Архэ. Слова положенного приветствия забылись; хуже того: Элеонора не могла вспомнить ни одного раздела, ни одной темы — даже из тех, что перебирала ночью. И — самое отвратительное — она не понимала, что с ней происходит; почему онемели пальцы; почему она чувствует себя восьмилетней девочкой, впервые переступившей порог семинарии, и почему в голове стоит почти такой же Туман, как тот, что никнет к ланданиумским щелям, порогам и створкам.
— Современные… темы, — с трудом выдавила она, ущипнув себя за запястье.
— Прекрасно, — отозвался сэр Валентайн. — В таком случае, будьте добры, расскажите, что вы думаете о натриевых примесях в воздухе Ланданиума.
— Я думаю… — вышло неуверенно, сипло; Элеонора прокашлялась и, разозлившись на себя, повторила: — Я думаю, изысканиям на сей счёт отводят слишком большую роль. Выяснить природу Тумана куда важнее, нежели разобраться в примесях воздуха, который к тому же и стоял над Ланданиумом давным-давно.
— Вот как. — Сэр Валентайн поднял брови и рукой указал на стул; блеснули перстни. — Присядьте, будьте добры. И обоснуйте свою точку зрения.
Элеонора села, спиной чувствуя прожигающий взгляд мисс Тмин.
— Я думаю, проблемы нужно решать по мере их появления. Да, натриевый вопрос был важен, но пытаться выяснить причину обогащения воздуха натрием сегодня — это как… ну, словно крошить во вчерашний бульон рыбу, которой нет.
Сэр Валентайн усмехнулся. Элеонора обругала себя за глупое сравнение — суп, рыба! Подобными категориями мыслят дородные хозяйки полнокровных семейств; а она всё же питала надежду получить на выпускном шифр и поступить на Высшие курсы. Правда, если продолжать лепетать в том же духе, ни шифра, ни поступления не видать как своих ушей.
Элеонора нахмурилась и выпалила:
— Туман вызывает массу болезней, в том числе Мглу, каждый раз иную. До сих пор нет ни лекарств, ни методик того, как можно спрогнозировать Волны…
— Прогнозировать — занятие для синоптиков! — свирепо шепнул сэр Эйтклас. — Это не вашего ума дело, леди Кэнделнайт!
— …а достопочтенные сэры из Палаты изыскателей занимаются тем, что ищут, откуда в прошлом веке в воздухе над Ланданиумом брался натрий! — запальчиво продолжила Элеонора. — Безусловно, это очень важно: изучать состояние среды, сравнивать, каким оно было прежде и каким стало теперь. Но какой смысл задумываться об этом, если мы не знаем, кто пострадает от очередной Волны и сколько из тех, кто заразился, выживет? Думать о будущем, когда завтрашний день так непредсказуем, — совершенно нерационально ни с точки зрения…
— Вы экзаменуетесь не по философии!
— …ни с точки зрения философии, ни с точки зрения химии, ни с точки зрения общей этики! Что известно о Тумане сегодня? Он вызывает кашель и пигментацию, при длительном контакте повышает в крови уровень стимулянтов. Он дурно сказывается на общем состоянии организма, вызывает Волны Мглы и состоит из водяного пара и химического элемента нор-эргория, о котором мы знаем лишь название, которое сами и выдумали!
Элеонора чувствовала, как разгораются щёки. Слова отца — о Тумане, Волнах и нерациональности сэров-изыскателей — отдавались в ушах. На секунду ей показалось, что отец стоит рядом и внимательно слушает; что от того, насколько убедительна она будет сейчас, зависит его окончательное решение насчёт курсов…
— Зато о натрии мы знаем процентное соотношение, распределение по годам и районам, уменьшение объёмной доли в сезон дождей и даже столь сомнительные факты, как влияние на ранние браки.
Сэр Валентайн удивлённо и почти одобрительно постучал по её метрике.
— Видно, лорд Кэнделнайт потрудился дать вам образование, не ограниченное программой семинарии. Однако, леди Кэнделнайт, вы упускаете из виду простой факт: что именно вызвало появление Тумана? Если мы временно вынесем за скобки мифологические и теологические положения — кто знает, быть может, среди предпосылок был переизбыток в воздухе натрия?
— Кто знает, — хмыкнула Элеонора, с наслаждением сжимая и разжимая пальцы. Сердце стучало быстро, но ровно; голос окреп. Самое страшное уже случилось: она всё-таки попалась в ловушку собственной страсти. И если уж лететь в пропасть — стоило лететь в неё, не теряя достоинства. — Вот разве что — если бы в Тумане остались следы натрия, это бы наверняка обнаружили. А так… Влияние на Туман натрия не более вероятно, чем влияние жертв, которые фоггилисты приносят своим туманным божкам.
Кто-то ахнул; Элеонора рывком обернулась и поняла, что многие давно позабыли экзамен и слушают их… диалог, за неимением иного слова. Назвать разговор с сэром Валентайном экзаменационной беседой не смог бы даже насквозь педантичный сэр Хэйвуд.
— Не слишком ли много ответственности вы берёте на себя, леди Кэнделнайт? — насмешливо поинтересовался сэр Валентайн.
— Вы сами минуту назад предложили отринуть мифологические… и прочие теории. А если мы оставим предрассудки тем, кто кормится ими, как рыбы-ремни отбросами в притоках Граундривер, и взглянем на Туман исключительно с научной стороны…
— Тем самым мы оскорбим убеждения половины сидящих в этой комнате, — перебил сэр Валентайн тоном куда более резким, чем прежде.
— Не вы ли сами предложили отринуть мифы? — уязвлённо и куда более громко, чем следовало, повторила Элеонора. Спина взмокла под серым камлотовым платьем; в груди горело.
— «Временно вынести за скобки» не значит «отринуть», — холодно осадил её сэр Валентайн. — Смею заметить, что тот, кто претендует пойти по стезе исследователя — а вы, очевидно, претендуете, — не просто должен быть терпим к различным точкам зрения, но и не имеет права игнорировать их во время работы. А вы — и это тоже очевидно — относитесь к теологическим и мифологическим теориям Тумана… как минимум снисходительно.
В шёпоте, пробежавшем по кабинету, слышалось злорадство. Элеонора была достаточно осторожна, чтобы не высказываться открыто; но, расплетая косы в дортуаре, могла позволить лишнего (ровно по той же причине, по которой не могла сладить с химией). Особенно — споря с теми, кто утверждал, будто Туман становится реже, когда в жертву приносят зелёное зерно, куропаток, рысей и «юных леди!», как, округляя глаза, шептала Полли Глэйн в темноте бесконечной спальни, и в младших классах не по себе от этого шепотка становилось даже Элеоноре. Впрочем, когда она нападала на тех, кто распускал слухи о каменных колодцах, ритуалах и молодых леди, ставших жертвами Глотателей Тумана, переспорить её было непросто.
В семинарии училось немало девочек из семей фоггилистов; немудрено, что открытый спор с сэром Валентайном вызвал негодование, возмущение и — само собой — живой интерес. Задним умом Элеонора подумала, что, раз уж ввязалась во всё это, нужно было хотя бы говорить потише. Но…
— В таком случае, возможно, сэр Валентайн, вы объясните, как связаны жертвоприношения и периодическая разреженность Тумана, — чтобы хоть как-то спасти своё положение, бросилась в бой она, впрочем, сама уже не до конца разумея, что имеет в виду. — Возможно, дело в гипервалентных молекулах?
Теперь их слушали не просто исподтишка; теперь на них смотрели во все глаза. Сэр Валентайн сложил пальцы аркой и протянул чуть лениво:
— Если вы понимаете, о чём толкуете, то должны понимать и то, что теория гипервалентных молекул является одной из нерешённых проблем химии. Хотя, безусловно, нельзя отрицать, что науке известны восхитительные случаи внезапных озарений. То, над чем бились умы не одного поколения, вполне может раскрыться на предварительном экзамене в образцовой женской семинарии.
Он помолчал секунду и безупречно вежливо добавил:
— Ещё одна вещь, которую я позволю себе напомнить: философских и этических размышлений о природе вопроса, равно как и попыток сбить собеседника, недостаточно, чтобы доказать глубокие познания в науке. А потому позвольте задать вам несколько более предметных вопросов.
Элеонора сцепила зубы. «Завалит». Она прочла это на его спокойном лице с холодными глазами прежде, чем сэр Валентайн задал вопрос, первым же словом угодив в самое больное место.
— Сольволиз норборнильного катиона, леди Кэнделнайт. Уверен, вы знаете об этом не меньше, чем о натрии и Тумане.
Разумеется, это было далеко за пределами программы. Разумеется, это было совершенно несправедливо. И разумеется, никто из наставниц, даже мисс Тмин, не собирался за неё вступаться.
Прощайте, Высшие курсы; здравствуйте, сэр Хэйвуд, холодный дом в мрачном Фитц-парке, вязальный кружок, облупленный кувшин на умывальном столе, крокет по субботам и чайный клуб леди Леганы, где в чашку принято класть ровно два кубика рафинада, исключительно щипцами и строго правой рукой.
…Последним, что Элеонора могла вспомнить без щипавшего щёки стыда, — прежде, чем сумела ответить лишь на один из пяти вопросов экзаменатора, — были руки сэра Валентайна: длинные тонкие пальцы, унизанные перстнями, листающие её метрику так, будто он имел дело с необычным, но неприятным, чуть влажным и, возможно, ядовитым насекомым.
Из повести «Эллентайн».
Арт -- Дарья Шишкина
С пластиком и без
Ненавижу виниловый сайдинг. Мерзкая плесень, которая обвивает и душит архитектуру что у нас, что в других странах.
Хочу показать свой предыдущий дом, который я освободил от этого убожества. Было так:
Каркасный дом 19го века угаженый винилом
Процесс очищения
Процесс очищения
Кстати белый Додж на фотке тоже мой - хорошо послужил. Я купил за 300 долларов, в потом через пару лет также за 300 продал на металл, причем полностью загруженный строительным мусором
Ну и результат.
Восстановить с нуля пришлось все молдинги, детали карниза, отливы на ризалите и т.д. Думаю что контраст с убогим ящиком, в который превратился дом обшитый сайдингом очевиден.
Предвосхищая вопросы. Дом - каркасник 1872 года постройки в Бостоне. Общая площадь где то 230 кв м. Когда я его купил в 2015 году, он был разбит на три квартиры. Продал я его в 2018 уже как дом на одну семью.
Вы хотите головоломок?
Их есть у нас! Красивая карта, целых три уровня и много жителей, которых надо осчастливить быстрым интернетом. Для этого придется немножко подумать, но оно того стоит: ведь тем, кто дойдет до конца, выдадим красивую награду в профиль!