Жду новый пост

Серия «Самый тёмный угол»

Мужчина закивал и поспешно удалился. Теперь он при деле, не будет мешаться и не увидит лишнего. Юноша прикрыл за ним дверь, подошёл к кровати, громко, нараспев затараторил выученные псалмы, попутно извлекая из сумки дополнительные инструменты. Все эти свечи, молитвы и прочее были представлением для наивного зрителя. Ваня и его наставник работали иными методами. На столик легли ампулы с адреналином, антигистаминными, пара малых шприцов и один большой, наполненный чёрной жидкостью. Вот это всё – настоящее. И бес внутри женщины сидел настоящий. Он не ломал ей кости, не заставлял бегать по потолку, вещать страшными голосами. Едва ли он вообще слышал об этих стереотипах. Просто «квартирант» уверенно сводил свою «хозяйку» в могилу. Пора было выселять.

Парень взял в правую руку чёрный шприц, левую положил на лоб женщины и закрыл глаза, продолжая громко читать молитву. Он всегда чувствовал их присутствие. Сам не понимая, как. Через пару минут он уловил вибрации в районе правой ключицы. Бес почуял угрозу? Строки Писания всё-таки действовали? Обходились же ими в старину… Но сейчас глупо тыкать ножом, имея в руке заряженный пистолет.

Юноша открыл глаза и уверенно воткнул шприц рядом с ключицей женщины. Не важно, в какую ткань попадёшь, «жижа» сделает своё дело. К счастью, в органы нечисть не лезла. Ей ни к чему гробить носителя раньше времени. Кожа вокруг иглы припухла и побагровела, от места укола поползли ветвистые лиловые дорожки. Тело больной начало судорожно подёргиваться. Ваня на всякий случай прижал её руки к постели. Связывать чаще всего не требовалось. Как объяснял наставник, бес живёт в другом измерении, а в теле имеет лишь маленькую лазейку, через которую заходит поесть или пошалить. Вот сквозь такую лазейку «жижа», вроде бы, вытягивает его на свет. Наделать много шума он уже не в состоянии. А то, что в итоге оставалось от «постояльца», вырезáли хирурги. Киста, безоар, жировик, ещё какая-нибудь «доброкачественная опухоль». Пусть называют чем угодно, человеку эта дрянь больше не навредит.

Ваня держал вздрагивающее тело за руки, наблюдая, как тёмные веточки втягиваются обратно к маленькой кровавой точке на светлеющей коже. И вот уже в месте укола образовался небольшой бугорок. Парень прервал молитву, прислушиваясь. Из квартиры не доносилось ни звука.

«Вот же любопытный хрен!»

Ваня схватил со столика чашку с остатками какой-то микстуры, швырнул о дверь спальни, взорвав тишину неожиданным звоном. По ту сторону фанеры охнули и зашлёпали босыми ногами. Через минуту с кухни послышалась монотонная бубнёжь.

Повернувшись к женщине, юноша обнаружил, что бугорок под кожей двигается. Он видел такое впервые, необычное зрелище вызвало невероятный исследовательский интерес. Обычно всё происходило глубже, в тканях и полостях. А тут совсем на поверхности… Немного покружив на месте, шишка передвинулась на плечо, медленно поползла вниз по вздрагивающей руке. Лицо пациентки исказила гримаса боли, зрачки заметались под морщинистыми веками. Такого шанса больше не будет!

Ваня выхватил из сумки жгут, перевязал женскую руку чуть выше запястья. Дождался, пока бугорок упрётся в преграду, и вторым жгутом отрезал путь к отступлению. Довольный потрогал попавшую в ловушку жертву и с азартом настоящего охотника извлёк из сумки складной нож. Как он объяснит порез на руке? Так надо, часть ритуала! Или вообще – сама себя поцарапала. В больнице пару швов наложить – минутное дело. Главным было сейчас успеть увидеть! Пока эта штука не совсем сдохла, превратившись в обычный комок плоти.

Рука Вани дрожала. Неумелый надрез, кожа разошлась с неприятным рваным звуком. Кровь побежала на мятую простыню. К счастью, женщина не приходила в сознание. Непроизвольно прикусив нижнюю губу, юноша надавил по краям раны и подцепил двумя пальцами студенистый комочек. Положил на ладонь, впился взглядом, пытаясь рассмотреть… Что именно? Лицо? Рога? Некие символы? Это был просто чёрный безликий комок, который пульсировал и расплывался по ладони, немного пощипывая кожу, будто пытаясь проникнуть насквозь. Наверное, стоило бы надеть перчатки…

Увлечённый исследователь не заметил, как дверь в спальню открылась. Твёрдая рука схватила кисть парня и вместе с чёрной гадостью сунула в маленькую кастрюльку. Вода сразу забурлила, юноша попытался выдернуть руку из кипятка и заорать. Но в ту же секунду понял, что боли нет. Просто святая вода растворяла черноту. Неужели, она всё-таки работает?

Подзатыльник и суровый взгляд бородатого мужчины привели Ваню в чувство.

– Позже поговорим! – оборвал наставник все попытки оправдываться. – Перевяжи и иди в машину.

Пока бывший священник разговаривал с мужем пациентки, его ученик обработал разрез.

– Вы из скорой? – послышался вдруг слабый голос.

Юноша улыбнулся приходившей в себя женщине:

– Из неё.

Позже, сидя в старых «жигулях» у Ваниного подъезда, двое экзорцистов долго молчали. Поскольку тяжёлого разговора было не избежать, младший решил начать первым.

– Простите, дядь Клим. Я просто хотел узнать… немного больше. О них.

– Зачем? – устало спросил наставник, рассматривая сквозь лобовое стекло одинокий фонарь посреди грязного переулка.

– Ну… Узнать врага в лицо.

– Узнал?

– Неа…

– И не узнал бы.

Клим тяжело вздохнул, повернулся к ученику. В неярком ночном свете чёрная борода и абсолютно лысый череп выглядели зловеще. Однако злодеем он точно не был.

– Ты тоже извини, Вань. Я бы раньше тебе объяснил, но… Всему своё время. Эта чернота – никакой не бес. Это та мерзость, которая в самом человеке сидит. Боль, тоска, разрушение, мрачные мысли. А бес этим питается. Получается – и «квартирант» сыт, и «квартирка» чиста. Но есть одна проблема. Жрать-то бес хорошо умеет, переваривает неплохо, а вот с выделением беда. Рано или поздно обожрётся и творит всякое. Тогда нам пора действовать.

Ваня внимательно слушал, впитывая новую информацию. Потом спросил:

– А эта «жижа»? Как работает? Что это вообще такое?

Наставник долго молчал, ковыряя ногтем потёртый руль.

– Что это, пока не скажу. А работает просто. Бес живёт сразу в двух мирах. Раствор заставляет его весь негатив съеденный выплюнуть. Сам он от такого потрясения сбегает «туда», к себе. Пути обратного ему нет. А чёрная слизь остаётся «здесь», человеку она уже не страшна. Правда, воспалиться может, если врачи не вырежут. У каждого своя роль, понимаешь? Нарушать устоявшийся порядок вещей не стоит.

Ваня молчал, задумчиво катая что-то между ладонями.

– Дядь Клим, а помните, в Перкуновке? Вы сказали, мужик тот одержим уже много лет. Потом отмахивались – мол, я не так понял. А вы ведь давно знали, да? Не изгоняли, потому что польза от беса была?

Наставник посмотрел в глаза парня, но не увидел там осуждения или насмешки. Только живой интерес и любопытство.

– Всё так, Вань. Он семью по белой горячке чуть не сжёг вместе с домом. А с «подселенцем» остепенился. Завязал, работу нашёл, здоровье поправил. Жену не ударил ни разу… Знаешь такое выражение: «без царя в голове»? Некоторым очень нужен такой вот «царь». Пусть даже он ничего хорошего не делает, а лишь плохое себе забирает. Чтоб в петлю не лезли, в запой не ходили, ещё каких бед не наворотили. Я про многих знаю. Пока «гости» прилично себя ведут, выгонять их ни к чему.

– Эх, было бы всё проще! – усмехнулся Ваня, подбросив и поймав какую-то маленькую безделушку. – Вот зло, вот добро. Без компромиссов!

– Да, без оттенков легче. Но с целой палитрой видишь больше. Наверное, потому я из священников ушёл. А что это у тебя?

Мальчик протянул наставнику аляповато раскрашенного глиняного петушка.

– В спальне прихватил. Не подумайте плохого, спросить у вас хотел. Я похожие ещё в паре мест видел. Где мы работали. Совпадение?

Клим повертел игрушку в руках, сунул в карман куртки, строго посмотрел на ученика:

– Ну ты даёшь! Сам верну. Конечно, совпадение. В наших краях такого добра навалом. Народные промыслы.

– Я про такие не слышал.

– Тебе и не положено, студент. Ты же на врача учишься, а не на историка.

***

Старый советский будильник на одной из полок показывал далеко за полночь, но тихий стук в дверь повторился. Напустив на себя заспанный и недовольный вид, Аристарх Аронович громко зашаркал тапками в прихожую. Из темноты подъезда в квартиру зашёл лысый чернобородый мужчина лет пятидесяти. Он молча кивнул и, не разуваясь, прошёл в комнату, на ходу расстёгивая серую куртку. В доме старых знакомых не принято церемониться. Да и домом это можно было назвать весьма условно. Хозяин жестом пригласил к столу, а сам удалился на кухню ставить чайник.

В конце августа лето решило напоследок от души разогреть город. Однако в квартире всегда стояла особенная, сухая прохлада. Так лучше для книг. Согревшись чаем и немного приведя мысли в порядок, Клим даже почувствовал что-то вроде уюта. Будто гостил у старого друга. Только дружбой назвать странное знакомство у него не поворачивался язык.

– С чем пожаловали, отец Клементий? – приветливо начал старик, сидевший напротив, на любимой табуретке.

– Говорил же, не зови меня так, – поморщился Клим. – Давно не служу. Скоро десять лет будет.

– Никак не отвыкну, – развёл руками Аристарх Аронович. – Всего десять лет? Мгновение.

– Вся наша жизнь мгновение, – печально согласился гость. – Вот и стараемся успеть побольше. Найти своё место, попробовать разное… Сегодня Богу служишь, а завтра с демоном якшаешься…

Настала очередь хозяина квартиры скривиться, как от зубной боли:

– Ну вот мы и квиты. Я тоже просил меня демоном не называть.

– Никак не отвыкну, – усмехнулся Клим. – Нам новых терминов не завезли, а об ваши язык сломаешь.

Гость поставил на скатерть опустевшую кружку, порылся в кармане куртки и выложил рядом две пёстрые глиняные игрушки. Аристарху Ароновичу хватило одного взгляда, чтобы понять: внутри фигурок никого нет. Он удивлённо поднял седую бровь:

– Чего ты эти пустышки приволок?

– Да так… Ученик вопросы задаёт. Думаю, не пора ли вас познакомить?

Экзорцист замолчал и, не решаясь перейти к самому важному, решил пока сменить тему.

– Вот эту знаешь, где нашли?

Старик сразу узнал барашка, который так неожиданно «отбился от стада». Какие мысли посетили его, когда он обнаружил пропажу, человеку лучше не знать.

– В поезде, – уверенно кивнул он. – Слышал я про тот случай. Откуда ты её взял?

– Проводник отдал за сотку. Думал, просто сувенир.

Поймав чересчур пристальный взгляд бывшего священника, демон искренне возмутился:

– Да ты в своём ли уме, Клим! Знаешь прекрасно, что я не душегуб! Тот дурачок приходил на днях. Комедию ломал про «новую инквизицию». То ли писатель, то ли журналист… Мешал, разнюхивал, к тому же воришкой оказался.

Аристарх Аронович взял тонкими узловатыми пальцами свистульку и пристроил на полку, где среди множества похожих явно зиял промежуток. Красноречиво посмотрел на гостя и вернул барашка на скатерть.

– Да, глупо получилось, – согласился Клим. – Бегал, кричал, весь вагон переполошил… Потом рухнул на месте, а из ушей – кровь. Детей перепугал до ужаса. Не знаю, что написали в заключении. Инсульт, наверное. А я одного не пойму. Обычно проходят месяцы, а то и годы. Почему так быстро твой «подарок» разбушевался?

Старик опустился на свой табурет, мрачно глядя на собеседника:

– Потому что я его не дарил. Думаешь, мои чаепития с людьми – из гостеприимства? А я смотрю, слушаю, думаю. Я должен быть абсолютно уверен, кому кого подселить. Для общей пользы. А этот схватил без разбору, без всякого разумения! Да не по Сеньке шапка оказалась.

Повисло долгое напряжённое молчание. Однако обижаться на единственного понимающего человека было глупо. Аристарх Аронович подлил в кружки из чайника.

– Ты ведь не из-за дурачка пришёл, Клим? Раствор опять закончился? Ученик всю банку от усердия извёл?

Бородатый покачал головой:

– «Жижа» есть. Прости уж за гадкий термин. Ученик молодец, на лету схватывает! А уж как он «ваших» чувствует…

– Вот она где, «новая инквизиция»! – засмеялся демон. – Пора к переезду готовиться? Жаль… Я этот город ещё острогом деревянным помню.

– Ваня поймёт, – задумчиво проговорил Клим. – Должен. Он раньше только тёмную сторону видел. Сегодня я про другую немного рассказал. Ну а познакомитесь – сам ему растолкуешь.

Аристарх Аронович сложил руки на груди и внимательно посмотрел на гостя:

– Ты чего задумал? Не рановато на пенсию собрался? Когда это у нас экзорцистов узаконили, не припомню? «Год за два» у вас идёт, или…

– Или, – угрюмо кивнул Клим. – Онкология. С полгода мне осталось.

Хозяин квартиры молча поднялся из-за стола и подошёл к окну. В лунном свете двор с небрежно припаркованными машинами и деревянными лавочками напоминал кладбище. Демон не впервые чувствовал нечто странное. За сотни лет сближений и расставаний с разными людьми он не смог привыкнуть к их хрупкой недолговечности. Пожалуй, настоящей любви или дружбы у него никогда не было. Скорее, искренняя привязанность хозяина к питомцу. Но ранило ощутимо.

– Знахарь один есть, – сказал старик, не оборачиваясь. – В соседней области. Из наших. Если не побрезгуешь.

Клим долго молчал, потом тихо заговорил:

– Да нет, я лучше свой путь до конца пройду. А вот тебя попрошу об одолжении. Я, вроде, веры не утратил, даже кухню вашу знаю немного… А умирать всё равно страшно… Подбери мне свистульку. Иначе боюсь дров под занавес наломать.

Аристарх Аронович поджал тонкие губы и уставился на подъезд соседнего дома, где возле ступенек шарилась тощая собачонка. Вроде бы, на кону жирная «галочка в зачёт». С другой стороны, человек не совсем чужой. Демон резко схватил с полки давно заготовленный «подарок», вернулся за стол, поставил фигурку перед бывшим священником. Сверкнул недобрым взглядом:

– А в ад попасть за такие подарки не боишься?

Бородач погладил глиняного пёсика по гладкой, как у него самого, голове и грустно улыбнулся:

– Попаду – значит, заслужил.

– Не хочешь у меня спросить, есть ли вообще ад-то?

Клим покачал головой:

– Люблю сюрпризы.

– А спите вы на кухне? – спросила она вдруг, не утруждая себя тактичностью.

Её взгляд тут же наткнулся на очередную полку, заставленную глиняными фигурками, прямо за спиной старика. Улыбка умиления расцвела на полном веснушчатом лице.

– Нравятся? – подмигнул хозяин. – Леплю на досуге. Садись-ка с нами чай пить.

Поскольку младшая сестра не шла на контакт, проблему пришлось обрисовать старшей. Банальная история совпадений. Первый парень девочки разбился на мотоцикле. Второго в драке порезали ножом. Третий – уже, практически, жених – просто пропал. Может, лежит где-нибудь мёртвый. А может, решил начать новую жизнь. В общем, девчонка поверила, что она «чёрная вдова».

– А я Наташке говорю – глупости всё! Какое, нахрен, проклятие?! Ой… Извините… Какое, говорю, проклятие? Тебе лет-то сколько? Ухажёрам твоим – не больше. Какая вам любовь, какая ответственность? Ветер в голове! Я в ваши годы об учёбе только думала…

Наташка, поджав губы, недобро зыркнула из-под угольной чёлки. Тяжело вздохнула и снова уставилась в остывающий чай.

– Думаешь, совпадения? – задумчиво спросил старик, вглядываясь в голубые глаза разговорчивой девушки.

– Чистая случайность! – уверенно отмахнулась та. – Но выглядит, конечно, жутковато… Особенно, когда Олег пьяный с моста нырнул… Ой. Я про него не упоминала, да? Ещё один был. Правда, они не успели… Она хотела, а он нет…

– Вер, я же просила! – неожиданно прошипела сквозь зубы Наташка.

Старшая обняла сестру за плечи:

– Прости, прости, Наташ! Я подумала… Аристарх Аронович всё должен знать! А то как он тебе поможет?

– Всё, что нужно, узнал, – кивнул старик.

Поднявшись из-за стола, он ушёл на кухню. Послышались скрипы и хлопанья дверцы, шуршания и перемешивания. Через пару минут хозяин квартиры вернулся в комнату. Поставил на стол чёрную кружку, словно вылепленную неумелыми детскими руками. Рядом положил на скатерть красивую алую розу.

– А ну-ка ещё чайку! – бодро провозгласил он, заливая кипятком непонятное месиво.

Комната наполнилась приятным травяным ароматом. Молча подождали, пока черноволосая выпьет отвар. Старик сделался вдруг суровым и резким. Строго глянул на старшую сестру:

– Жди в прихожей. Дверь закрой!

Оставшись наедине с испуганной гостьей, Аристарх Аронович взял её левую руку, развернул кисть, вложил стебель розы в тонкую ладонь.

– Сжимай!

Наташка посмотрела на большие острые шипы, замотала головой.

– Жми, говорю! Без крови проклятия не снимают!

Девушка зажмурилась и сжала кулак.

– Сильнее!

По белым щекам потекли слёзы вперемешку с чёрной тушью. Голос манипулятора становился жёстче и настойчивее:

– Разозлись на них! На всех! Кто бросил! Кто по глупости шею свернул! Кто смотрит на тебя искоса! Кто за спиной наговаривает! На соседку-кликушу! На подружек-дурёх!

Наташка засопела и зажмурилась крепче. Рука, сжимающая розу, дрожала.

– На сестру свою… – зловеще прошептал голос в самое ухо.

Девушка скривила лицо, стиснула зубы, из её кулака на белую скатерть упала первая алая капля.

– Стой!

В тонких морщинистых пальцах появился шершавый голубой листок. Последний раз Наташка видела такой в раннем детстве, в сохранившихся маминых тетрадях. Промокашка легла на стол перед посетительницей. Старик мягко разжал её кулак, забрал розу, приложил израненную ладонь к бумаге. Накрыл сверху тёплой сухой рукой, успокаивая и согревая. Виновато улыбнулся:

– Так надо было, понимаешь?

Наташка понимала. Её бледное лицо впервые тронула милая искренняя улыбка. Посидели молча некоторое время. Потом хозяин квартиры предложил перекись водорода и бинт.

– Не надо, я дома сама, – снова улыбнулась девушка. – Подумаешь, пара царапинок.

– И то верно, – кивнул собеседник, разглядывая получившийся кровавый рисунок. – Ну-ка, на что похоже?

Наташка пожала плечами:

– На созвездие?

– Именно! Вот под такими звёздами любовь свою найдёшь. Которая навсегда. Розу высуши и храни. Оберег от новых проклятий. А теперь прощай.

– Спасибо вам.

Девушка спрятала в задний карман сложенную бумагу. Осторожно взяла со скатерти цветок с изломанным стеблем.

– Вера! – позвал старик.

Из прихожей прибежала вторая девушка, испуганно разглядывая младшую сестру:

– Ты как?

Наташка молча подняла большой палец и пошла на выход.

– А ты присядь-ка, – хозяин квартиры устало указал на один из резных стульев. – Долго будешь сестрёнку мучить?

– Чего?

Глаза Веры стали круглыми, как две голубые монетки. Она покраснела, тяжело и возмущённо плюхнулась на сиденье.

– Того! – сурово ответил Аристарх Аронович. – Завистью от тебя за версту несёт! Сестра помоложе, поинтереснее. От парней отбоя нет. Небось, у родителей любимица. Но её ли в том вина?

Губы девушки задрожали, брови поползли вверх, по дряблым щекам готовы были покатиться слёзы. Она опустила лицо и покачала головой. Старик продолжал:

– Не свезло девке пару раз, а ты и рада ей недобрых мыслей подкинуть? Совсем в тоску загнала. А если бы в петлю? Вот тебе и «проклятие». Разве ж это по-родственному?

На белую скатерть, рядом с подсохшими багровыми точками, закапало прозрачным. Вера, шмыгая носом, попыталась оправдываться:

– Ничего я не завидую! Зависть, между прочим, страшный грех. А я православная. В церковь даже хожу…

– До или после колдунов-то? – засмеялся старик.

Девушка подняла заплаканное лицо, открыла рот, но не придумала, что ответить. Снова потупилась:

– Я же не думала… Всё поняла. Я ведь люблю её… Завидовать больше не буду!

– Верю, – мягко ответил колдун.

Он поднялся из-за стола, выбрал с полки одну из глиняных свистулек, протянул гостье.

– Держи. На память. А о нашем с тобой разговоре – молчок!

Через пару минут, наблюдая в окно, как Вера обнимает у подъезда младшую сестру и хвастается подарком, Аристарх Аронович прошептал:

– Больше не будешь.

Окна квартиры выходили на запад, вечернее летнее солнце приятно согревало очень старые кости. За спиной скрипнули половицы. В комнату вошёл молодой человек в длинном кожаном плаще. Уселся без приглашения на резной стул, вытер платком вспотевшее лицо.

– Не по сезону оделись, – усмехнулся хозяин. – Чайку?

– Нет, спасибо. Пока на кухне ждал, молока из холодильника выпил. Извините, что без спросу.

– И как вам?

– В смысле?

– Грудное молоко не всякому по душе.

Посетитель побледнел и сглотнул. Хозяин квартиры засмеялся, демонстрируя на удивление крепкие зубы.

– Шучу, – успокоил он, усаживаясь на свой табурет. – Обычное, из «Пятёрочки». Как и прочие продукты. А вы что там надеялись обнаружить?

Гость насупился. Он встал из-за стола, начал расхаживать вдоль стены, рассматривая фотографии и изображая максимально важного человека.

– Вы бы посерьёзнее, Аристарх Аронович. Мне про вас отчёт писать, между прочим. Да, привлекать вас пока не за что. Но это с точки зрения нашего ведомства.

– Живём покуда, – усмехнулся подозреваемый. – Как вас, простите? «Новая инквизиция»?

– Зря иронизируете, – прищурился молодой человек. – Пока мы лишь малый отдел при МВД. Но в будущем… Кстати, само МВД вы тоже можете заинтересовать.

– А разве я преступник? – колдун, сложив на груди худощавые руки, внимательно разглядывал человека «из органов». – Люди от меня довольные уходят. Получают ровно то, за чем пришли. Если случай клинический, я к специалистам отправляю. Духи, мол, сказали – к такому-то доктору обратиться. Верят, идут и лечатся. По-другому их в больницу не загнать. Выходит, я никого не угробил. Даже денег не прошу. Сами иногда благодарят. Я не то, что все эти мошенники из объявлений.

– Знаю, – серьёзно ответил инквизитор. – Всё знаю. Давно вашим делом занимаюсь. Вы тонкий и зоркий психолог, многим помогли. Но некоторые приёмы… Слишком уж настоящим оккультизмом отдают. Хотя для ареста конкретных причин пока нет.

– Да какой оккультизм? – старик двинул по скатерти чёрную кружку с остатками отвара. – Сами на кухне видели, как я ромашку аптечную насыпал.

– А роза?

Аристарх Аронович постучал пальцем по лбу:

– Многие проблемы – вот тут. И духовные, и физические. Но одними словами этого не доказать. Говоришь человеку: «Нет на тебе порчи, ты ипохондрик!» Не верит. А склянку чернил с каплей его крови разобьёшь – другое дело. Думает, из него чернота утекла. Понимаете, о чём я? Разум просит костылей. Визуализации. Вот и девочка эта думает, что с кровью проклятие вышло. А на деле – с внутренней боли на боль от шипов переключилась. Заодно, вместо того, чтоб на прошлом циклиться, станет думать о будущем да звёздами любоваться. И сестра её больше подначивать не будет. Вот и вся магия.

Инквизитор остановился у окна. Солнце уже совсем склонилось к закату, окрашивая небо в алый. Похоже, там, наверху, кто-то сжимал ладонями целую охапку роз, пытаясь отвлечься от более страшных терзаний. Молодой человек сейчас выглядел искренним и задумчивым.

– Знаете, почему я вашим делом заинтересовался? Однажды болтал со старой подругой по телефону. Она пожаловалась на зубную боль. А на меня прямо озорное вдохновение нашло. Возьми, говорю, стакан воды, скажи над ним тридцать раз слово «серебро», прополощи рот, остальное выпей. Через час пишет мне СМС: «Спасибо, помогло!» А я даже не удивился. Уверен был, что подействует. Холодная вода боль снимет, или эффект плацебо сработает. Я тогда примерно так же думал – про костыли для мозга. Может, и я смог бы людям помогать?

Лирику воспоминаний прервал тихий стук в дверь. Хозяин квартиры, казалось, ничего не заметил. Он собрал посуду со стола и отнёс на кухню. Когда вернулся в комнату, стук повторился.

– Наверное, стоит открыть? – поинтересовался гость.

Аристарх Аронович удивлённо уставился на него, затем повернулся в сторону прихожей:

– Ах да, конечно.

Он потоптался на месте, словно что-то потерял, вышел из комнаты, не забыв прикрыть за собой дверь. Всем своим видом он сейчас напоминал рассеянного, глуповатого дедушку. Но посетитель, не купившись на этот театр, прислушался. Щёлкнул замок, скрипнули петли и… тишина. Инквизитор украдкой подошёл к двери из комнаты, выглянул в щель. Прихожую скрывал полумрак, который предусмотрительно или случайно не стали развеивать электричеством. Никаких движений, никаких разговоров. За полуоткрытой входной дверью явно кто-то стоял, но разглядеть подробности не получалось. А где, интересно, сам колдун? Вместо ответа перед глазами промелькнул серый рукав. Старик возвращался с кухни, прижимая к груди стеклянную банку. В темноте показалось, что внутри болтается странная угольно-чёрная жидкость. Вот это любопытно! Молодой человек осмелился приоткрыть дверь и высунуть голову в коридорчик. Он же представитель власти, в конце концов! Успел увидеть лишь, как хозяин квартиры поворачивает ключ и идёт в его сторону. Естественно, банки в руках уже не было.

Вернувшись в комнату, Аристарх Аронович снова приобрёл бодрый, немного ироничный вид. От рассеянности не осталось и следа.

– Смородина, – сказал он, не дожидаясь вопроса.

– Смородина? – переспросил инквизитор.

– В банке, – улыбнулся колдун. – Компот из чёрной смородины. У меня на даче её полно, вот и угощаю соседей.

Молодой человек готов был поклясться, что никакой банки с компотом в холодильнике не видел. Он подозрительно прищурился:

– А почему постучали? Звонок же есть.

Аристарх Аронович развёл руками:

– Дети. Не достают пока.

***

Поезд миновал очередной городок и начал набирать ход по бескрайним полям. Следующая станция по маршруту ожидалась через три часа, и Вадима, как пассажира плацкарта, это радовало. Будет меньше хождений в проходе, меньше света в окно. Правда, колёса на скорости стучали погромче, но музыка из наушников – в помощь. Можно постараться уснуть до новой вагонной суеты.

Липовый инквизитор свернул кожаный плащ, сунул под худосочную подушку. Одежда действительно не по сезону, приходилось поддерживать образ. В полный рост на верхней боковушке он не умещался, согнутые в коленях ноги быстро начинали неметь. Это всё мелочи. Главное – добытая информация!

Вставив в уши беспроводные «капельки», Вадим оживил смартфон. Блондинка с очень выразительными глазами улыбалась ему с домашнего экрана. Весело подмигнув супруге в ответ, парень закопался в меню. Папка с диктофонными записями за эту командировку основательно распухла. Эх, к ним бы ещё видео… Погоняв длинный список файлов вверх-вниз, палец ткнул в случайную строчку. Наушники наполнил неприятный поток цифрового шуршания и скрежета. С лица молодого человека стёрло довольную ухмылку. Одну за другой он открывал записи, сделанные в квартире мнимого колдуна. Везде то же самое. Ничего, кроме помех. Уронив смартфон экраном на грудь, Вадим поднял глаза к потолку вагона, зарылся руками в короткие тёмные волосы. Шумно выдохнул. Потом нервно засмеялся и покачал головой. Колдун или нет, однако старик его перехитрил. Не ясно, как ему удалось. Глушилка? Вирус? Или всё-таки колдовство?

Что-то давно упиралось в бедро, но только сейчас парень обратил на это внимание. Протянув руку, он извлёк из кармана глиняную свистульку в форме барашка. Напоминало поделки русских народных промыслов. Правда, цвета подобрали странные. На редкость не сочетались друг с другом, вызывая ощутимый дискомфорт. Как говорится, с паршивой овцы – хоть шерсти клок. Пассажир сунул игрушку в рот, мелодично свистнул, вызвав живой интерес у детей с соседних полок и косые взгляды их родителей. Он закрыл глаза и начал задрёмывать. Нарастающий стук колёс не мешал, даже убаюкивал. Скоро мысли вышли из-под контроля, затеяв собственную игру.

И вот Вадим уже стоит посреди бескрайнего дощатого помоста, а грохот издают копыта огромного зверя. То ли баран, то ли бык, то ли некое подобие носорога несётся прямо на него, выставив уродливые рога. Но страха почему-то нет. Это ведь сон! Здесь всё будет по его правилам! Вот сейчас он посильнее напряжёт мышцы, и эта тварь расшибёт себе лоб. Или просто пронесётся сквозь человека. Или застрянет в нём навсегда… Ишь, как топает, зараза! Какие большие, абсолютно пустые глаза… Хорошо, что Вадим не бросился бежать. Убегать во сне – провальная затея. А догонять? Подчиняясь фантазии сновидца, рогатая тварь буксует на ровном месте, бестолково выбивая копытами щепки.

– Вадик!

Знакомый шёпот каким-то образом перекрывает несмолкающий грохот и отзывается в каждом нерве, заставляя вздрогнуть. Парень поворачивает голову и видит Её. Ту, ради которой он всегда старается и побеждает. В его любимом розовом платье. С его любимой глуповатой улыбкой на кукольно-красивом личике. Вадим едва ли может назвать любимой саму девушку. Она – яркий драгоценный трофей. Чтобы любоваться, с гордостью показывать окружающим. Его мотивация для новых побед. Раз уж он завоевал такую, значит, ему вообще всё по плечу!

Грохот усиливается. Чудовище, вырвавшись из невидимого капкана, несётся в сторону девушки. Ну уж нет! Это – моё!!!

Мужчина бросается наперерез и получает сильнейший удар в грудную клетку…

Пассажир едва не разбил голову о потолок вагона, пытаясь резко вскочить с постели. Бешено дробившее сердце на пару секунд провалилось. Вадим закашлялся, с трудом подавив дикое желание срочно куда-то бежать. Не хватало ещё панической атаки прямо сейчас! Он сделал несколько глубоких вдохов и почувствовал, что успокаивается. Просто усталость. Бешеный ритм последних дней берёт своё. Надо всё-таки дойти до туалета, умыться, тогда станет совсем хорошо.

Не открывая глаз, парень пошарил левой рукой. Вместо откидного бортика плацкартной полки нащупал твёрдый комочек, запутавшийся в одеяле. В ладонь скользнула знакомая игрушка-свистулька. Керамика показалась на ощупь неожиданно ледяной.

И снова человек стоит в центре гигантского деревянного поля. Неподалёку происходит нечто ужасное, непоправимое. Огромная туша с уродливой рогатой головой нависает над его женщиной. Но в отчаянной борьбе нет места боли, крови, страданию. Чудовище, ставшее на удивление антропоморфным, заставляет жену Вадима стонать, извиваясь от наслаждения. Грёбаный Минотавр! Даже доски вокруг складываются в рисунок, напоминающий лабиринт. Тот, в котором победитель давно потерял свой трофей. Теперь награда достаётся другому. Этот другой уже похож на обычного мужчину с обычной человеческой головой. Стриженый потный затылок даже кажется смутно знакомым… Вадим чувствует, что непонятным рогатым монстром является он сам. И он этого так не оставит!

– Сраная потаскуха!!!

Копыта сами несут огромное уродливое тело на розовое пятно. Залитые яростью глаза не замечают, что морок исчез, девушка стоит одна в лёгком платье, мило и глуповато улыбаясь, прежде чем рассыпаться на куски от яростного удара… Зато теперь её муж спокоен. Он снова победитель! Его трофей никому не забрать! Вот если бы ещё не дуло так сильно в разбитое окно…

Пассажир открыл глаза и повернул голову, морщась от грохота колёс, ставшего совсем оглушительным. Металлическая рама скалилась острыми остатками стекла, а целая куча мелких осколков засыпала одеяло. Ледяной ветер продувал до костей, в тусклом ночном освещении вагона почудились залетающие снежинки. Когда это случилось? В таком шуме попробуй, пойми.

Вадим свернул одеяло в узел, стараясь не просыпать, сунул в угол постели и спрыгнул на пол. Под ногами захрустело, босые ступни пронзила острая боль. Весь пол оказался усеян битым стеклом, а ледяной ветер продувал со всех сторон. Лампы на потолке потухли. Парень в ужасе нашарил на полке смартфон. Фонарик вспышки заметался в руке, выхватывая из темноты вагон, где, похоже, не осталось ни одного целого окна. Сквозняки бешено трепали занавески, сдували простыни с матрасов, мелкие вещи со столиков. Но сильнее всего пугали пассажиры. Они молча сидели и лежали на своих местах, никак не реагируя на происходящее. Может, Вадим проспал страшную катастрофу, в которой он единственный выживший? Может, нестерпимый грохот неспроста, а поезд несётся на всех парах в преисподнюю?

Напротив его боковушки ехала семья. Вадим нерешительно поднял фонарик. Дети спали на верхних полках, не замечая ни шума, ни сквозняков. Их лица были бледны и покрыты инеем, а дыхание из посиневших губ превращалось в едва заметный пар. По крайней мере, кто-то ещё в окружающем безумии жив… Родители неподвижно сидели внизу, за столиком, вглядываясь сквозь пустой проём в едва различимые ночные пейзажи. Синюшное лицо матери ощетинилось торчащими осколками стекла. Никакой крови, никакой реакции. Казалось, живыми и подвижными оставались только глаза. Женщина продолжала наблюдать что-то за окном. Периодически моргала, демонстрируя один из осколков, впившийся в верхнее веко и чудом не повредивший зрение. Муж сидел, подпирая кулаком голову, которую ветер полностью обмотал занавеской.

– Что с вами такоооеее?!! – заорал Вадим, пытаясь перекричать нестерпимый грохот. – Что происходит?!!

Он дёрнул замотанного мужчину за локоть. Рука отломилась по самое плечо, словно керамическая. Упала на пол, добавляя к осколкам стёкол новые, цвéта мороженого мяса. Лишённая опоры голова сорвалась с шеи, рухнула на столик и осталась кататься туда-сюда в занавесочном мешке. Как капуста в матерчатой сумке бабки, вернувшейся с рынка…

Луч фонарика описал резкую дугу и погас, когда смартфон выпал из рук. Вадим почувствовал, как паника липкой горячей жижей заполняет все возможные пустоты его черепа.

Без царя в голове (часть 2)

– Ты чё, сука, бессмертный?! – зашипел он, вглядываясь в дерзкие непроницаемые угольки.

И тут же, совершенно неожиданно, оказался лежащим на земле. Чуть позже пришла боль от удара рёбрами и подбородком. Наёмник присел рядом на корточки, демонстрируя перехваченный обрез, и тихо сказал:

– Задрал ты темнить. Колись давай! Или я ухожу.

Кига сел, прислонившись к дереву спиной, и собрался с мыслями. Потом, глядя на оставленный лагерь, так же тихо заговорил:

– Радиста валить надо. Пока он кукухой не поехал окончательно. Как тот Часовщик. Тогда всему посёлку нашему хана.

– Так вали, я-то причём? – удивился Чужак. – Я ж не по мокрухе наёмник. Достать, разведать, проводить – вот это ко мне.

– Наёмник он и есть наёмник, – категорично отрезал Кига. – Да и потом… Ты прав, я верный пёс. Карпыч нам с сеструхой вместо отца был, когда родного крайним Сдвигом смолотило.

Бывший бандит задумчиво тёр потную лысину большими ладонями, словно пытаясь оттереть невероятно въевшуюся грязь. Чужак уселся рядом на землю, скрестив ноги и внимательно рассматривал компаньона. Обрез, на всякий случай, пока не возвращал.

– Карпыч, значит? – спросил, он, наконец. – А то Радист, Радист… С чего ты взял, что он «едет»? Адекватный, вроде бы.

– А с того, – возбуждённо зашептал Кига, наклонившись к собеседнику. – Нет никакого радио! И давно. Не веришь – сумку проверь по-тихому. Там железяки и провода в кучу свалены. И наушники для вида. Вся эта херня с «сигналами» – в башке у него.

– Так ведь инфу он реальную достаёт. Может, телепат или вроде того? Сигнал напрямую в мозги ловит?

– И ты туда же, – с горечью отмахнулся здоровяк. – Я в посёлке кое с кем поделился, а они мне то же самое: «Круто, у нас свой пророк есть! Мы за ним хоть на край света!» А край этот ближе и опаснее, чем кажется.

– Поясни.

Кига рассказал всё. Как лет двадцать назад пришлого Карпыча выбрали старостой. Как он вечно выменивал у торговцев электронный хлам, что-то паял, крутил и клеил. Как в посёлке появилось своё радио с музыкой и новостями, и прочие забавы, вроде вечерних дискотек. Как однажды, уже имея прозвище Радист, Карпыч собрал нечто, что назвал «дальнобойной рацией» и стал постоянно слушать эфир. Время от времени ловилось что-нибудь интересное. Наводки на тайники, координаты поселений, торговых ярмарок, предупреждения о бандитских рейдах. Посёлок расцвёл. Не стало нужды в продуктах, а к нападениям всегда готовились заранее. Народ был доволен, а Кига, который завязал с разбоем и стоял горой за своих, радовался больше всех. А потом что-то изменилось. Отряд, отправленный старостой на заброшенный склад, угодил в ловушку. Трое братьев, защитники посёлка, полегли как один. Склад, правда, в итоге отвоевали у бандитов, не без участия самого старика. Но сомнение впервые заворочалось в головах. Вдруг неизвестная «кривая» волна снова заведёт мужиков на убой? И это стало случаться снова и снова. На одну удачную вылазку – три неудачных. Однако большинство Радисту по-прежнему верило. Ведь радио никогда не врёт. Это всё сами люди. Опаздывают, не смотрят по сторонам или шумят слишком сильно. А радио просто ведёт, куда надо. И всегда приводит. Староста говорил это так уверенно, что ему продолжали верить. Вдобавок, во всех последних экспедициях он участвовал лично, и возвращался с победой. Как тут не поверишь… Кирилл, случайно выяснив, что радио – всего лишь муляж, бучу поднимать не стал. Поделился с парой мужиков, но поддержки не получил. Он уважал Карпыча и любил, как родного. Но свой дом он любил больше. И если «радио» ведёт село к чёртовой матери, он готов разобраться с проводником раз и навсегда. Встретив в кабаке наёмника, Кига предложил ему заказ на сопровождение. Спонтанно, без конкретной цели. Просто, чтобы иметь козырь в рукаве. И, едва не поймав пулю от Часовщика, он понял, что пришло время разыгрывать карту.

– Такие дела. Завалить Карпыча я не могу. А тебе он никто. Потом вернёмся, возьмёшь со склада, что захочешь. Оружие, снарягу. Жрачки мало у нас.

– Возвращаться? – хмыкнул Чужак. – Оно мне надо?

– Мне надо. Одному могут не поверить, припомнить всякое. А ты подтвердишь. Мол, Часовщик бешеный подстрелил. Почти не соврём даже.

Наёмник долго, не мигая, вглядывался в темноту. Потом сказал:

– Знаешь, куда мы теперь идём? К источнику сигнала. Думаю, Карпыч хочет лично у него спросить, что за дела.

Чужак вдруг резко поднял палец. Потом указал чуть левее костра, где лежали рюкзаки. То, что было у путников с собой и немногое уцелевшее, что удалось собрать в разорённом бандитском логове. Там явно кто-то шарился по кустам, подбираясь ближе. Сунув напарнику его обрез, наёмник скрылся в темноте. Здоровяк поднялся на ноги и тихо пошёл к костру, держа оружие наготове. Он старался не смотреть на рюкзаки, будто не замечая никакого подвоха. Надеясь при этом, что молодой успеет к диверсанту раньше, чем что-нибудь прилетит из кустов.

– Руки!

Женский голос прозвучал так звонко и неожиданно, что Кига сначала не поверил в его реальность. Повернув голову, он убедился, что над кучей снаряжения действительно стоит оборванная рыжая девица и держит его на мушке. Ружьё Часовщика… Надо было засунуть поглубже. Патронов нет, но лучше ей об этом не знать.

– Бросай ствол, руки в гору!

Мужчина послушно кинул обрез к ногам и предъявил пустые ладони. Медленно двинулся в сторону нападавшей. Ещё пару шагов, и хороший рывок…

Стоило здоровяку перешагнуть лежащий на земле обрез, в руке рыжей, как у фокусника, возник ярко-красный цилиндрик. Она ловким движением зарядила ружьё и снова прицелилась в голову. Кига иронично оскалил зубы:

– Мухлюешь, девочка. Давай побазарим?

– С мамкой своей базарь! – отрезала оборванка. – Остальные где?

– Один спит, другой по нужде присел.

Лысый махнул рукой в ту сторону, откуда пришёл. Там, подтверждая его слова, захрустела ветка. Девушка покосилась в темноту, не опуская ружья.

– Забираю и ухожу. Догонять не советую, патронов много.

Она подхватила ближний рюкзак, не сводя глаз со своей цели, медленно попятилась из освещённого пространства в сторону леса.

– Пока!

Резко развернувшись, воровка скрылась в темноте. Затрещали кусты, затем грохнул выстрел. Здоровяк схватил обрез и ринулся на звук, надеясь, что снова зарядить девчонка не успеет. Навстречу вышел сгорбленный Чужак. Левую руку он прижимал к животу, по куртке вокруг расползалось тёмное пятно.

– Ружьё подбери, – прошептал наёмник, опускаясь на землю у догорающего костра. – И девку тоже. Рядом лежит.

Утро встретило лагерь густым холодным туманом. Карпыч перевязал Чужака и обильно накачал антибиотиками. Оценить опасность раны в полевых условиях было сложно, да и некому. Бугай и радиотехник для этого не годились. Сам наёмник утверждал, что справится, и надо идти дальше. Если источник сигнала рядом, там должны быть люди. Возможно, даже не бандиты. И среди них может оказаться доктор. Здоровяк суетился вокруг рыжей, проверяя верёвки и пытаясь развести на общение. Было ясно, что придётся тащить девку с собой. Неизвестно, кого она приведёт по их следу. Пристрелить воровку на месте никто не решился.

Во время завтрака голодная пленница, наконец, не выдержала. Кига принёс ей тушёнку и кусок хлеба, понаблюдал, как она это всё проглотила за минуту, потом уселся рядом и приготовился слушать.

– Да чего рассказывать, – шмыгала носом девушка, глядя исподлобья сквозь грязные рыжие пряди. – Сами видели. Сбрендил наш Часовщик. Мы много лет с ним мотались. Суетно жили, но не жаловались. Поселимся где-нибудь, караваны начинают ходить. Банда прицепится всерьёз – Часовщик пропадает. Потом даёт знак, где его искать. Туда идём, строимся заново. Но он с каждым годом злее становился. Голова, что ли, болела. С бандитами начал договариваться. Многие из наших не оценили, ушли. А этот посёлок последний. Он так и сказал: «Больше никуда не двину, здесь моё место». И угрюмый стал. Банду жить запустил. С караванов теперь «за защиту» брали. А кто не платил, потом так или иначе расплачивался…

– Решил под старость короноваться, – усмехнулся здоровяк. – И корона-то всю жизнь на башке, несъёмная.

– Он мало решал, – продолжала девушка. – Ходил, бормотал, делал то, что банда захочет, лишь бы в покое оставили. И его, и нас, кому идти некуда. Да и не отпустили бы. В своём доме рабами стали. А девчонки…

Кига кивнул. Как обращаются бандиты с женским полом, он знал не понаслышке.

– В общем, терпимо, хоть и мерзко. Особо не били. Днём хозяйство, огород, ночью – козла какого-нибудь ублажать. Я терпела. Но на днях банда детей собрала. Совсем детей, понимаешь? Двум девчонкам по тринадцать. Аришке, кажется, восемь. И привела к нам в общагу. Пусть, мол, не только днём, но и ночью жратву отрабатывают. Я – к Часовщику. Говорю, что это совсем уж не по-людски. А он лицо кривит и руками машет. Пускай мужики резвятся. Зато все живы. «Тик-так»… Сестра Аришкина не стерпела. Прибежала прямо с огорода, с вилами, закричала на него. Он просто подошёл к ней, выслушал, улыбнулся так грустно… Потом с размаху башней своей черепушку проломил. Она с минуту стояла мёртвая, вилы выронила. А меня переклинило. Я их схватила и – в брюхо Часовщику!

Беглянку начала бить крупная дрожь, голос сорвался, из горла послышались сдавленные рыдания. Кига молчал и мрачно мял в руках пустую жестяную банку.

– В общем, нас всех тогда сорвало. Волна пошла, схватились, кто за что. Банда на вылазке, в лагере остались пятеро. И нас – десяток баб и три старика. У них ружья, у нас лопаты и вилы. Такая бойня завертелась… Все наши полегли, но и гадов этих с собой утащили. Могли бы пожить ещё… А я всё затеяла и сбежала… Это ведь я его…

– Не ты. Он живой был, стрелял в нас. Молодой его прикончил.

Пленница повернулась в сторону потухшего костра, где Радист сворачивал спальник. На другом лежал наёмник в окровавленной куртке. Лицо девушки снова сморщилось, из глаз потекли новые слёзы.

– Я не хотела. Правда. Еду искала… Отпусти, а?

Кига смотрел на грязное, заплаканное, довольно красивое лицо. Такой могла бы стать его сестра. Он сглотнул и поднялся на ноги:

– Видишь, какая штука… Я тебе, вроде, верю. Но вдруг зря?

– Аришка! – жалобно закричала девушка. – Мне найти её надо! Она тоже сбежала и прячется… Она же пропадёт в одиночку!

– А если брешешь? – голос телохранителя заметно дрожал. – Я сам с бандой ходил, всякое мутили. И девок засылали разнюхать. И даже детей. А если твои пацаны с «калашами» припрутся? У нас в посёлке таких Аришек штук двадцать. Мне о них думать надо. С нами пока пойдёшь.

***

День выдался пасмурным и враждебным. Встречный ветер задувал под одежду и швырял в глаза ледяной изморосью, пытаясь развернуть ходоков обратно. Когда мутное пятно солнца за серой пеленой поползло вниз, четверо людей вышли из леса на окраину большого села. Здесь много лет никто не жил, сухие стебли борщевика с человеческий рост занимали почти всё пространство между облезлыми домами. Ближайшее к лесу жилище выглядело необычно. Радист остановился, разглядывая. Кига видел такое, шатаясь по заброшенным городам и весям, поэтому больше озирался по сторонам, ожидая засады. Пленница со связанными за спиной руками просто уселась на трухлявый пень и переводила дух. Ковыляющей походкой с ними поравнялся сгорбленный Чужак. Его лицо было бледным и измождённым, но боль он старательно скрывал.

– Странное дело всё-таки, – задумчиво проговорил старик. – Однажды сросшееся остаётся таким навсегда.

– Больше не сдвигается? – спросил Кига, приглядываясь к подозрительной куче валежника.

– Сдвигается, но… Уже как единое целое. Живое и неживое сразу.

– Вот она, реальная нежить, – хмыкнул здоровяк. – А не тупые сказки про упырей.

Дом выглядел иллюстрацией из какой-нибудь книжки про лесных эльфов. Старик читал такое в детстве, в совсем ещё другом мире. Здоровенный дуб возвышался, пронизывая деревянную постройку, ветви высовывались из окон, а кое-где – прямо сквозь стены и крышу. Сдвиг, сроднивший живое дерево с неживым, произошёл давно. Возможно, это был самый первый из них, полвека назад. Дерево росло, медленно растаскивая части жилища на своих ветвях, становясь похожим на странную новогоднюю ёлку. На разной высоте с ветвей свешивались рама без стёкол, плетёный стул, дверца от шкафа, причудливые обломки досок, пёстрые обрывки тканей. Крону венчала гирлянда из спутанных верёвок и проводов. На ствол серой чешуёй заползли куски шифера с крыши.

Чужак, тяжело дышавший всю дорогу, облизал потрескавшиеся губы и указал вперёд:

– Эта улица к полю ведёт. Крайний дом крепкий, можно там заночевать.

– Добро, – кивнул Радист. – Источник сигнала, наверное, в центре, в двухэтажках. Утром отыщем.

Группа двинулась по заросшей грунтовке мимо пустых заколоченных домов. Местами посреди улиц возвышались столбы с динамиками. Значит, люди жили здесь и после начала Сдвигов. Возможно, даже во время второй волны – больно уж неплохо сохранились некоторые постройки. А вот заборов совсем не наблюдалось. Всё лишнее вокруг домов просто счесали под ноль, даже большинство сараев. Вдруг не успеешь добежать до спасительного поля? Тогда останется выйти на середину участка и молиться, чтобы в этот раз двинуло всего лишь на пару метров…

Как и обещал наёмник, последний дом улицы сохранился лучше всех, разве что зелёная краска на стенах слиняла и облупилась. Даже в окнах кое-где уцелели стёкла, крыша не сгорбилась, а дверь выглядела прочной. Кто-то продолжал наведываться сюда и поддерживать порядок. Как бы он ни старался скрыть своё присутствие, вытоптанная площадка перед крыльцом выдавала периодические визиты. Чужак выпрямился и захромал к двери, уверенно взялся за ручку:

– Пошли, безопасно.

– Слышь! – Кига, наконец, выдал давно назревший вопрос. – Вы оба здесь бывали раньше?

Радист молча кивнул, а Чужак бросил, не оборачиваясь:

– Я тут родился.

Внутри оказалось чисто. Широкий пустой коридор заканчивался глухой стеной. Одинокое окно справа освещало голые потемневшие доски пола, открывая вид на заросшие густым бурьяном поля. В левой стене две двери вели в разные комнаты. Расположились в первой, где кроме печки и железной кровати не было ничего. Печь топить не стали, чтобы не дымить. Пока не разобрались с радиохулиганом, лучше будет найти его первыми, а не наоборот.

После ужина Радист вышел на крыльцо, подышать и послушать. Чужак, который весь вечер порывался вырубиться, тяжело поднялся с пола, указал оставшимся на кровать:

– Вы с девкой тут.

– Еле ходит, а командует! – вспылил здоровяк. – Где захочу, там и лягу!

Наёмник развернулся к нему, схватил за воротник и зашептал в самое ухо:

– Заказ в силе? Тогда не манди!

Лысый неожиданно покраснел так, что шрам на челюсти проступил яркой белой бороздой. Он явно раздумывал, не отказаться ли от своей идеи убить старика.

– Слышь… Ты сам-то не скопытишься? А то и платить некому будет.

Чужак криво усмехнулся:

– Себе оставь. Мы ж посёлок твой спасаем, забыл? А если скопычусь… Твои слова есть, кому подтвердить. Ты уж её убеди.

Пленница злобно и испуганно зыркнула из-под чёлки, не понимая, о чём речь.

Наёмник снова сгорбился и медленно вышел из комнаты, закрыв дверь.

– Тут сидим, – мрачно сказал всё ещё багровый Кига.

– А если… – начала девушка.

– В углу присядешь! Я не брезгливый.

Карпыч стоял на покосившемся, но крепком крыльце и смотрел в ту сторону, откуда они пришли. Солнце уже почти скрылось за лесом, а небо наливалось кровью и вязким недобрым предчувствием. Худая кисть потянулась к деревянному столбику, прошлась длинными пальцами, осыпая остатки краски. На месте одной из бледно-зелёных чешуек открылась половина сердечка, давным-давно нацарапанного ножом, и буква «М». Какая-то невыразимо горькая тяжесть навалилась на плечи, но человек заставил себя отогнать воспоминания. Он имеет право делать ошибки. Возможно, пришло время их исправлять.

Наёмник сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Глаза его были прикрыты, руки неподвижно лежали на коленях. Зайдя в комнату, старик осветил бледное, покрытое испариной лицо фонарём.

– Ты как?

– Жив пока, – слабо улыбнулся парень. – Диван твой.

Радист уселся на продавленное скрипучее ложе и, впервые за всю дорогу, снял с плеча потёртую лямку. Не слишком бережно грохнул сумкой об пол в углу, откинулся на спинку и с наслаждением вытянул ноги. Потом неожиданно сказал:

– Нет у меня никакого радио. Было, да поломалось.

– Я это сразу понял.

– Но сигнал есть! – продолжал старик. – Я не сошёл с ума, я каким-то образом слышу его прямо в голове! Радио ловило десятки станций, а в голове всего одна.

– Самая главная… – Чужак закашлялся. – И это знаю. Ты в Шире сигнал потерял, а потом нашёл… Помнишь, я лицо в стене упоминал? Они все телепаты. Те, что совсем срослись… Надо же как-то с миром общаться. Я и подумал, вдруг получится твой сигнал через него найти. И нашёл…

– Я знал, что ты не прост, – ответил Радист, прикрывая глаза. – Такой молодой, а наёмник. И про сигнал я понял. Что никакой это не сигнал.

Старик долго молчал, потом выдал тоном уставшего мудрого философа:

– Знаешь, Сдвиги нас многому научили. Не только выживать, но и быть готовым. Всегда и ко всему. Даже к тому, чего вообще не бывает, согласно простой логике. И что, думаешь, люди сильно изменились, благодаря этому знанию? Да, научились прислушиваться и выбегать, жить просто и обходиться малым. А вот быть людьми до конца не научились.

– Говорят, войн стало меньше, – пожал плечами наёмник.

– А мелкой грызни больше, – горько подытожил Радист. – Да и потом… Это мы по своим норам разбрелись. После двух волн Сдвигов уже и не знаем, есть ли над нами кто. Армия, политики, государства… Радио ловило разное, на чужих языках в том числе. Одно я понял: наверху всё осталось по-прежнему. И войны тоже. Но людям простым плевать, им выживать надо. Сеять, искать, охотиться. Чего там владыки делят – всем до известного места. Хорошо, хоть всю ядерку после второго Сдвига разобрали, от греха.

– Люди неисправимы, – кивнул наёмник. – Думаешь, нашёл хороших. А потом… То насильник, то предатель, то чокнутый… А то и всё вместе…

Голос его с каждой фразой заметно слабел. Он с большим трудом поднялся с пола, прижимая руку к животу, второй хватаясь за стену. Из-под куртки закапало, но Чужак никак на это не среагировал. Похоже, для него история подходила к логическому завершению. Шатаясь, он вышел в коридор. Снаружи окончательно стемнело, дверь первой комнаты была едва различима. За ней слышался приглушённый храп. Парень подошёл к стене, в которую упирался коридор. Положил руку на знакомую холодную поверхность. Легонько нажал, и выцветшие обои вдруг поехали, открывая незаметную дверь. Собрав остатки сил, наёмник позвал старика.

Радист почувствовал, что нарастающий страх борется в нём с вязким и странным ожиданием покоя и умиротворения. Ноги отказывались поднять тело с дивана, пока знакомый женский голос не произнёс в голове:

– Иди за молодым.

– Иду, – ответил Карпыч всем сразу.

***

Кига проснулся, как от толчка в бок. Пленница сидела на своём месте, в углу. На полу возле печки, в жестяной кружке мерцала почти догоревшая свеча. Даже в полумраке здоровяк почувствовал ненавидящий взгляд. Перед тем, как улечься, он, вдобавок к рукам, связал девушке ноги. Тишину в доме нарушали тихие голоса из соседней комнаты. Старик ещё был жив. Мысль о том, что это ненадолго, снова кровью бросилась в лицо, заставляя сердце бешено колотиться. Телохранитель заворочался на железной сетке и сел. Послышались шаркающие шаги в коридоре, и он на всякий случай, сымитировал храп. Наверное, это выглядело крайне забавно – сидящий на койке крупный мужик таращится в стену и храпит. Пленница не выдержала и подавилась смехом.

– Тихабля… – сквозь зубы прошипел Кига, продолжая прислушиваться.

Скрипнула дверь. Две пары шагов прошли далеко вглубь коридора, словно он вдруг увеличился в размерах. Это что за фокусы? А потом… Потом старик застонал. Казалось, не от боли, а от дикого и невероятного отчаяния. Стоны и рыдания прерывались какими-то мольбами и бормотаниями, и от этого стало совсем не по себе. Попросил убить, но не мучить же! Он вскочил с кровати, нащупав обрез, и шагнул к двери. Стоны Карпыча превратились в сдавленные хрипы, но скоро затихли. Кажется, человеческое тело глухо ударилось о деревянный пол. Здоровяк сглотнул, потом неожиданно выхватил нож из армейского ботинка. Подошёл к пленнице, резанул верёвки, следом вышиб локтем крестовину оконной рамы, забитой фанерой.

– Ищи Аришку, дуйте на запад, дня три. За мостом посёлок. Скажешь – Радист прислал. Приведёшь кого лишнего – с того света достану!

Он сунул ей в руки рюкзак. Рыжая молча кивнула и исчезла в окне. Дом затих. Кирилл покрепче перехватил оружие, толкнул дверь и шагнул в густую тьму коридора.

Невидимая сила швырнула дверь обратно, с размаху ударив по лицу выходящего. Он отшатнулся назад, в комнату, едва не упав. Стиснув зубы, дёрнул спуск. Заряд дроби снёс большую часть двери. Остатки нелепо болтались на петлях, не препятствуя проходу. Стрелок уверенно шагнул вперёд и вдруг что-то снова ударило по лицу. На этот раз равновесие удержать не удалось, он с размаху уселся на пол. Челюсть сама поползла вниз при виде нависшей над головой половицы. Она выросла на пути человека огромной коброй, и теперь загораживала проход, слегка покачиваясь в мерцающем свете свечи.

– На, сука!

Шарахнул выстрел, щепки полетели во все стороны, доска рассыпалась, но рядом с ней восстали четыре. Кига заёрзал, отползая назад, и упёрся спиной в холодный металл кровати. Он вскочил, схватился за железную спинку, с грохотом развернул тяжёлый предмет мебели и толкнул перед  собой, сминая две ближайшие доски. Теперь выход перекрывала сама кровать, перелезть которую совсем не сложно. Отдышавшись и перезарядив оба ствола, здоровяк пошёл вперёд. Что-то больно ужалило в ухо. Потом прожужжало рядом с лицом. Тёплая жидкость заструилась по шее. Руки инстинктивно замахали во все стороны. Резкая боль обожгла левую ладонь. Не веря своим глазам, Кига вытащил из раны ржавый изогнутый гвоздь. Похоже, дом начал отстреливаться.

Гвозди полетели со всех сторон. Стены, пол, оконные рамы, дверной косяк – всё готово было рассыпаться к чёрту, не жалея своего металлического крепежа. Человек опустился на колени в лужу собственной крови, ничего не понимая. Обрез выпал из окровавленной руки. Гвоздь, на котором держалась нижняя петля раскуроченной двери, скрипя, выполз из своего гнезда и прилетел прямо в потухающий голубой глаз. Тело обмякло и завалилось набок. Огонёк свечи возле печки задёргался, затрещал и окончательно потух.

Схватившись за спинку кровати, в дверном проёме появился наёмник. Он молча смотрел, как оставшиеся половицы жадно впитывают багровую влагу. Кровь самого Чужака, капавшая из-под куртки, оставалась лежать на древесине багровыми бусинками. Потому что этому дому он не был пищей. Не был и Чужаком.

Пленницы в комнате не обнаружилось, ветер задувал холодом в выбитое окно. Ну и хорошо. Девушка ничего плохого не сделала. Наёмник развернулся и с трудом пошёл обратно в конец коридора. Комната, скрытая от посторонних, была так же пуста, как и остальные. Только на полу, жутко тараща стеклянные глаза в потолок, лежал совсем свежий мертвец. Ни капли его крови не пролилось, просто остановилось сердце. На дальней стене, между двух забитых окон, виднелось печальное женское лицо.

– Мама, – прошептал Чужак, и ему показалось, что губы на стене тронула улыбка. – Голод ушёл?

Парень покосился на тело Радиста. Если она попросит добавки, он сделает. Нож привычно скользнул в ослабевшую руку.

В голове прозвучал ласковый голос.

– Не надо. Иди сюда.

За годы её черты сильно сгладились, напоминая еле заметный карандашный набросок. Но ладонь ощущала тепло и объём родных линий. Мама запела в голове сына тихим голосом, и он почувствовал, как вместе со словами знакомой с детства колыбельной его наполняют силы и жизнь, отступают боль и слабость. И пусть это временное облегчение, для задуманного должно хватить. Вот только…

Он никогда ни о чем не спрашивал мать. Как она сумела его родить? Выкормить? Сколько он себя помнил, рядом находились разные люди. Они иногда менялись, но голос матери в его голове оставался. Наверное, и в их головах тоже. Но теперь нельзя не спросить. Сын приводил сюда многих. Все были негодяями, все получили по заслугам, поддерживая в его матери жизнь. Вот и с Кигой вопросов не возникало. Другое дело Радист.

– Мама. Почему он? Что ты ему показала? Из-за чего он так мучился?

После долгой тишины в голове снова разлилось приятное тепло:

– Смотри.

Сознание наполнил калейдоскоп из кусочков воспоминаний. Высокий худой мужчина с зачатками седины. Страсть. Доверие. Планы. Ошибка и расплата. Глупая, глупая девчонка… Слишком юная, чтобы быть верной… Не простил. Уехал в поля, так и не услышав, что она кричит ему вслед.

– Это

твой

сын!..

Чужак убрал руку со стены, чувствуя, как горло душит изнутри тяжёлая горечь. Но слёзы не потекли. Мертвенно-бледный, но по-прежнему не чувствуя боли, сын поднял мёртвое тело отца на руки, повернулся к матери. Половицы перед её ликом расступились, открывая бездонную чёрную пропасть. Всего один шаг.

Доски сдвинулись, приглушая отвратительный влажный хруст, с которым дом растворял в себе родную плоть. Чтобы семья стала единым целым, не нужно никаких Сдвигов. И не будет никаких криков. Ведь всё так, как должно быть.

***

Рыжая сидела на остатках крыльца того самого дома-дерева, которым заканчивалась улица и начинался лес. Выстрелы, вскрики, непонятные жуткие звуки будто из-под земли… Всё это осталось позади, теперь вокруг царили тишина и предутренний холод.

Громко зашуршало совсем неподалёку, и беглянка насторожилась. Сухие кусты разошлись, из леса показалась хрупкая фигурка, замотанная в драный шерстяной платок.

– Аришка!

Девочка подбежала к старшей подруге и крепко её обняла.

– Да ты же замёрзла вся! И голодная. А я тебя искать иду… На вот.

Из рюкзака появилась грязная заплатанная одёжка, следом – бумажный свёрток с едой. Сухари, объедки копчёной колбасы. Фляжка с водой. Девочка жадно ела, не спуская глаз со своей соплеменницы. Словно боялась, что снова потеряет единственного оставшегося из близких. Девушка гладила её по голове.

– Поешь, и пойдём. Я нашла, где мы жить будем. Там никаких бандитов нет. Нас хорошо примут.

– Наши все умерли? – спросила Аришка.

– Все. Одни мы остались.

– Дашку жалко…

– Сестра твоя была самой лучшей. А теперь мы друг другу будем сёстрами. Идёт?

– Идёт.

– Ну вот и хорошо.

Рыжая смотрела на девочку, на её спутанные светлые волосы и грязную мордашку. Потом перевела взгляд на левую руку и тяжело вздохнула. «Примут нас, как же…» Вместо кисти фляжку с водой прижимала к груди узловатая деревяшка. Из самого края торчали два ржавых гвоздика, которые Аришка весело называла своими «особыми пальчиками». А ведь Сдвигов не бывало почти двадцать лет. Часовщик умел скакать через пространство. Может, и через время умел? И девочку прихватил где-то «там»? Дашка отмалчивалась или говорила всем, что нашла сестрёнку, и ей верили на слово. А может, вместо глобальных пришли какие-нибудь новые Сдвиги, мелкие и незаметные?

Девушка собрала недоеденное обратно в рюкзак, взъерошила и без того лохматые волосы Аришки:

– Знаешь что? Вот вырастешь и станешь самой главной! Такие, как ты, всегда главные. Поняла?

– Угу.

– Увези меня. Куда-нибудь,  – простонала беременная, пытаясь собрать остатки сил и преодолеть пару ступенек.

– Места нет, – буркнул Миша, кивая на тележку, заваленную ветхой аппаратурой.

Мимо, с бранью и молитвами, простукала протезом одноногая старуха. Цеплялась за короткий остаток жизни, или боялась повторения своего личного кошмара? Мужчина проводил её взглядом и крепко сжал руль. Сирена подстёгивала.

Девушка обхватила резной деревянный столбик.

– Миш… Я виновата, но… Не бросай... Мы же с тобой…

– Что «мы с тобой»?! Давно уже ничего! – перебил водитель, крутанув рукоятку газа до предела. – От кого залетела, тот пусть и не бросает!

Мотороллер взревел, поднимая облако пыли и заглушая крики. Не в силах сделать больше ни шагу, девушка прижалась лицом к тёплой древесине и заскулила.

Щёлк!

звенящая, всепоглощающая тишина в пустоте

Щёлк!

***

Чужак пристроил гитару на колено, подышал на замёрзшие пальцы и начал играть. Простенький перебор отражался от металлических стен укрытия, обрастал эхом, казался объёмнее и мелодичнее. Или просто спутники гитариста давно не слышали никакой музыки. Приятный молодой голос пел о прекрасном потерянном мире, беспомощных людях и несбывшихся надеждах. О том, как можно разом лишиться всего.

– Этот знакомый сон которую ночь мне снится:
В дерево и бетон вмурованы детские лица…

Кига перебил очередной припев, демонстративно сплюнув:

– Задолбал ты ныть! А про детские лица – ваще жесть, даже для меня. Сразу видно, детей у тебя нет.

Чужак отложил гитару и язвительно улыбнулся:

– Зато ты у нас папаша хоть куда! Многих настрогал?

– Я тебе чё, папа Карло, чтоб строгать?

– Так сколько?

Здоровяк в камуфляжной куртке потёр лысину шершавой ладонью.

– Ну с Ленкой у нас трое. У Галки близняшки. Говорит, что от Фёдора. Но я-то вижу, на кого похожи. И Фёдор видит, сука…

Он машинально почесал бугристый шрам на небритой челюсти.

– А по юности, пока с бандой ходил, может, и ещё кого осчастливил.

– Изнасиловал, то есть? – в голосе Чужака сквозило презрение.

Собеседник поднялся со своего места и посмотрел сверху вниз:

– Ты, что ли, мне судья? Или сам святой? Наёмник грёбаный… Спать пойду.

Кига ушёл в дальний угол контейнера и зарылся в кучу грязного тряпья, не думая о возможной заразе и насекомых. Гитарист проводил его взглядом и тихо проговорил:

– Наёмник. Но не насильник.

– Он искупил, – подал голос молчавший почти всю дорогу Радист.

Мерцающий сквозь открытую дверцу печки огонёк углублял морщины, делал лицо каменным. Большие наушники, перемотанные изолентой, висели на шее украшением какого-то древнего фараона. Непосвящённому было не угадать, сколько лет этому высокому худощавому старику. Или он не такой уж старик? Голос звучал тихо, но очень уверенно.

– Кирилл для посёлка больше иных сделал. За самую грязную работу брался. На защиту грудью вставал. Так что… Думаю, искупил. Возможно, даже раскаялся.

– А тем, кого загубил, его раскаяние поможет? – усмехнулся Чужак, вороша угли. – Дымит сильно. Схожу, вытяжку проверю.

Радист не ответил. Он полез в сумку, лежавшую рядом, щёлкнул какими-то переключателями, переместил наушники на голову и прислушался.

Снаружи совсем стемнело. Весенняя грязь, схваченная морозцем, захрустела под ногами. Привыкшие к мраку глаза не заметили вокруг ничего подозрительного, но, взбираясь на насыпь, Чужак старался создавать поменьше звуков. Когда-то всей округой владел крупный предприниматель. Он закопал в склоне холма десяток контейнеров и торговал билетами в «убежище». Парочку даже купили – сперва в 2012, ожидая конца света, а потом в разгар пандемии. Но когда мир зашатался по-настоящему, убежища оказались бесполезны. Даже смертельно опасны. Заброшенное местечко прозвали Широм. Не из-за сходства с норами хоббитов, а из-за поселившихся наркоманов. После Сдвигов многие из них так и остались в своих «норах» навечно. Залезать туда никто не отваживался. Только один бункер служил ночлегом случайным путникам. До сих пор вентиляция и дымоход работали в нём исправно.

Чужак включил налобный фонарик и принялся осматривать связку труб под ржавым металлическим «грибом». С помощью длинной ветки ему удалось вытащить большого дохлого ежа из самой закопчёной. Перебивая запах гнили из прочих труб, эта ударила по глазам едким, но приятным дымом. Чужак отошёл в сторону и посмотрел на небо. Когда ещё получится вот так, с вершины холма, полюбоваться звёздным великолепием? До утра оставалось порядочно времени, можно и осмотреться. Чутьё подсказывало, что здесь найдётся нечто очень важное. Парень спустился по склону и подошёл к первой двери. Она была сплошь изрисована и исписана краской. Скорее всего, внутри много скелетов, растоптанных шприцов и заразы. Вторая дверь оказалась наглухо заблокированной сползшим пластом земли. На третьей намалевали перечёркнутый квадрат. Значит, отсюда вынесли всё. Внезапно что-то заставило человека обойти холм и направиться прямиком к пустующему проёму в северной стороне. Мятая железная дверь застонала под ногами, когда Чужак прошёл по ней в зияющий чернотой прямоугольник. Щёлкнул фонарик, неяркий свет заскользил по ржавым поверхностям пустого контейнера. Не было даже печки, не было вообще ничего – ни мебели, ни тряпок, ни ящиков. Лишь из потолка нелепо торчали обломки труб, а на дальней стене почудилось нарисованное лицо. Направив меркнущий фонарик на рыжий металл, Чужак шагнул в эту сторону, вынул нож и начал медленно закатывать рукав. Его бледные худощавые черты тронула радостная улыбка.

***

Кига, придремавший на своём посту у печки, схватился за обрез раньше, чем смог разлепить глаза. В лицо ему повеяло рассветным холодом и запахом мокрой оттаявшей земли. Дверной проём был пуст. Здоровяк нервно сглотнул и тут же почувствовал горлом острое ледяное прикосновение.

– Херовый из тебя дежурный! – рассмеялся Чужак.

Он хлопнул компаньона по плечу, убрал нож и присел к печке, протягивая ладони к остывающим уголькам.

– В другой раз пристрелю не глядя! – злобно оскалился лысый. – Ты где шлялся?

– Трубу чистил. Чтоб ты не угорел. Осиротеют ведь…

– Всю ночь?! – перебил Кига, подозрительно глядя на Чужака.

Тот выпрямился и подмигнул:

– Ну ты же не угорел. Хотя мог. Если б я захотел.

На скрипучем раздолбанном кресле хрипло закашлял Радист. Он открыл глаза и посмотрел на своих спутников. Морщинистое лицо засияло от радости:

– Есть сигнал!

Из-под спальника, которым он укрывался, появилась рука с наушниками, приложила их к растрёпанной седой голове.

– Есть…

Позавтракав на скорую руку, компания двинула дальше на восток, в сторону леса. Радист воодушевился, бодро шагая первым и указывая направление:

– К югу просека была. Надеюсь, не заросла.

– Не успела. Я там осенью проходил, – отозвался Чужак.

– Ты и Часовщика этого видел? – спросил Кига, от самого Шира пинавший мятую пластиковую бутылку.

– Не довелось, – покачал головой наёмник. – В ту сторону не заворачивал.

– Говорят, он легенда. Всё у него есть. В плане купить-продать.

– Так я ж не торгаш.

– Как и мы. Чего к нему прёмся, не понимаю…

– Кирилл! – сурово оборвал старик. – Твоё дело – охранять. А понимать буду я.

Здоровяк размахнулся ногой и послал «полторашку» в далёкий полёт.

– Радист, ну в натуре! Я понимаю, семян и картохи мало. Но нам же меняться нечем. В кредит, что ли, наберём? Да и где этого чудо-торгаша искать? Скачет, как вошь…

– Скачут блохи, – засмеялся Чужак. – Страшно подумать, где у тебя «вши скачут»…

– Я вот щас обрез достану, и хрен один борзый поскачет! – рявкнул лысый.

– Ты прав! – Радист повысил голос, остужая конфликт. – Часовщик подолгу на одном месте не живёт. То бандиты, то эти… Очередная «законная власть». Прогнёшься, поделишься раз, и присосутся навсегда. Вот и скачет, шифруется. Караванщики по своим каналам о новом месте сообщают. А я по радио узнал.

Старик похлопал по тяжёлой сумке, которую с трудом тащил на худощавом плече, не доверяя драгоценный груз никому.

– А те же бандиты не могут волну поймать? – не унимался Кига.

– Эту не могут.

– Как же он со всем складом без палева кочует?

Радист остановился перевести дух и убедиться в правильности маршрута.

– Нет никакого склада, – ответил он, наконец. – Часовщик не своим торгует. Он посредник. Есть у него дар великий – хоть с чёртом сладит. Вот за тем к нему караванщики и идут. Чтоб друг друга не поубивать, не сторговавшись. Чтоб по честному, по справедливости.

Солнце перевалило за полдень, когда троица подошла к опушке голого весеннего леса. Растения тянули чёрные ветви к небу, словно умоляя забрать их с этой сломанной напрочь планеты.

– Люблю такие деревья, – задумчиво проговорил Чужак. Искренние, обнажённые. Листва – это красиво, но временно. Как яркие тряпки и макияж у женщины. А под ними порой такая же чернота и пустота.

– А по мне, лучше с листьями, – отозвался Кига. – Без них на гнилые кости похоже. Интересно, в лесу Сдвиг пережить можно? Мы же с деревьями, вроде как, на одной волне?

– С живыми-то да, – Чужак красноречиво постучал кулаком по здоровенной сухой коряге.

Просека обнаружилась в приличном состоянии, как и обещал наёмник. Лишь сухой прошлогодний бурьян цеплял за ноги, затрудняя ходьбу. Скоро ветер принёс путникам запах дыма и чего-то ещё. Радист нахмурился и убрал наушники в сумку. До цели путешествия оставалось совсем немного.

– Шашлыки, небось, жарят! – подбодрил спутников Кига.

– Ага. Из человечинки, – усмехнулся Чужак.

– Вечно всё обосрёшь! – скривился здоровяк и сплюнул под ноги.

– А чего ты плюёшься? Пробовал, не понравилось?

– Слышь! Я не зверьё, чтоб людей жрать!

– Всякие племена в Африке тоже не зверьё. Однако…

– На то они и дикари! А мы не одичали, потому что не жрём своих. Я так думаю.

– Будешь от голода помирать – сожрёшь за милую душу! – подмигнул наёмник. – Может, настоящие, стопроцентные люди – как раз те «дикари». Мы ничем их не лучше. Просто навыдумывали себе мораль, запреты разные. А стрелять друг в друга за еду разве не дико? А насиловать?

Кига остановился, развернулся и ткнул дерзкого компаньона кулаком в грудь, едва не сбив с ног:

– Ты чё меня всю дорогу цепляешь?! Я те щас…

Наёмник улыбался и без опаски разглядывал колючими тёмными глазами голубые с ржавчиной радужки бывшего бандита. Он перевёл взгляд на спину Радиста, который, не замечая перепалки, продолжал медленно брести.

– Ничего ты мне не сделаешь, – тихо сказал Чужак. – Нужен я тебе. А вот для чего – пока не пойму. С охраной ты и один бы управился. Сожрать меня, видно, не планируешь. Объяснишь, или драку начнём?

Здоровяк молча щурился и двигал подбородком, не решаясь выложить что-то важное. Наконец он тряхнул головой и зашагал дальше, буркнув себе под нос:

– Успеем подраться.

Примерно через час в конце просеки замаячил посёлок. В небо над ним, где кружила стая ворон, поднимались редеющие облачка дыма. Кига на всякий случай приготовил обрез и пошёл во главе группы. У Чужака огнестрела не имелось, он привык полагаться на скрытность и холодную сталь.

Посёлок встретил недоброй тишиной, нарушаемой редкими скрипами. Десяток довольно свежих, грубо сколоченных жилищ вокруг вытоптанной поляны смотрели на визитёров провалами окон, за которыми не наблюдалось никакого движения. Один из домов представлял собой груду обугленных деревяшек, уже почти переставшую тлеть. Лишь каким-то чудом пожар не перекинулся на соседей и на окружающий лес.

Внимательно осматриваясь по сторонам, троица направилась к самому большому дому, стоявшему несколько особняком. На белой двери был криво нарисован чёрный циферблат со стрелками.

– Вот и Часовщик, – уверенно сказал Радист. – Радио никогда не врёт.

Он молча отошёл в сторону, пропуская вперёд свою охрану. Кига, сжимая оружие двумя руками, медленно ступил на крыльцо. Чужак двинулся обходить дом сбоку, поглядывая на плотно зашторенные окна. Как только парень скрылся за углом, здоровяк шустро преодолел пяток ступеней и подкрался по деревянному настилу к двери, тронул её ботинком. Окрашенные в белое доски бесшумно качнулись, уступая место тёмному до черноты проёму. То ли чутьё, то ли невнятный шорох из коридора заставили человека насторожиться. Он резко распахнул дверь и метнулся в сторону, прижимаясь к стене. Дом взорвался изнутри оглушительным раскатом выстрела. Лысину обожгло горстью щепок из дверного косяка. Дом затих на секунду, и тут же разразился криками:

– Стоять!!! Всех завалю, суки! Тик-так!

Сиплый немолодой голос дрожал и срывался, скорее, не от ярости, а от отчаяния и страха.

– На всех патронов не хватит! – уверенно крикнул в ответ Радист. – Выходи, поговорим. Ты меня знаешь!

– Магазин закрыт! Полный переучёт! Полный тик-так!!!

Крик сорвался на истерический хохот и всхлипывания. Из коридора наружу вырвался новый заряд дроби.

– Часовщик! Толик! – пытался достучаться до безумца старик. – Это же я…

Сквозь дверной проём вылетело ружьё. Какая-то невидимая железяка в темноте прогремела по полу. Из дома послышались новые звуки. Похоже, щёлкали зажигалкой. Телохранитель резко рванул с крыльца, валяя своего старосту на землю:

– Ложись!

– Тик-так (щёлк!), тик-так (щёлк!), тик-та…

Бормотание неожиданно прервалось. Что-то тяжело рухнуло на деревянный пол. Вместо взрыва ушами лежащих ненадолго завладела тишина, затем послышались шаги. Белая дверь выпустили на свет Чужака. С лезвия ножа в правой руке капала багровая влага, пальцы левой сжимали серебристую зажигалку.

Щёлк!

– Еле успел, – выдохнул наёмник. – У него там динамита вагон.

Когда глаза привыкли к полумраку, вошедшие разглядели посреди коридора тело крупного мужчины. Рядом, в луже крови рассыпалось содержимое разбитого деревянного ящика – динамитные шашки. Дверь в жилые помещения, сорванная с петель, валялась рядом. Внутри всё было поломано и разбросано. Из комнат, вперемешку с запахом порохового дыма, доносился ни с чем не сравнимый аромат свежей смерти.

Радист, щёлкнув коленями, опустился на корточки рядом с трупом:

– Зачем ты так? Мог бы просто обезвредить.

Чужак подошёл и молча перевернул хозяина дома на спину. Рваная рубашка, пропитанная кровью, задралась, открывая страшные раны на животе. Наёмник показал рукой в угол, где валялись окровавленные вилы.

– Он их при мне из брюха вытащил. Такого не обезвредишь. То ли сгоряча, то ли под чем-то…

– Да кукуха съехала, ясно же, – поделился мнением Кига. – И давно. Видал, какую шапку замутил?

– А это не шапка, Кирилл, – печально покачал головой Радист.

Он поднялся и медленно вышел на крыльцо. Здоровяк присмотрелся:

– Ух, ёпть… И правда, не шапка…

***

Мишка разбежался и изо всех сил ударил по мячу. Пролетев сквозь пустую металлическую раму, тот стукнулся о решётку ограды и отскочил в заросли сентябринок на клумбе. Мальчик остановился и прислушался. Уроки давно закончились, здание школы, отражавшее всеми окнами вечернее солнце, хранило молчание. Мишке нестерпимо захотелось, чтобы сейчас открылась тяжёлая старинная дверь, выбежала какая-нибудь учительница и за шкирку оттащила его к директору. А там хулигана посадят в клетку, запретят чипсы и телефон, будут трижды в день водить к нему первоклашек и показывать пальцем. По-любому лучше, чем дома. Отчим придёт с завода пьяный, мама отругает и уедет на дежурство, а брат отлупит, потому что его самого отлупили во дворе. Скорее всего, именно так. По-другому почти не бывает. Но сегодня что-то должно было измениться. В хорошую или плохую сторону, пока не понятно. Мишке нравился фильм «День Сурка». Когда герою удалось вырваться из бесконечной череды одинаковых дней, он сказал, что любые перемены – к лучшему. Мальчик был младше раза в четыре, но ему казалось, что он понимает того странного дядьку. Мишка бы тоже поначалу веселился и хулиганил вовсю, а потом загрустил. Это ведь всё равно, что иметь крутой компьютер с одной единственной игрой. Пусть классной, но за столько прохождений и она задолбает до чёртиков.

А сегодня с самого утра в животе ворочалось необычное ощущение. Мама и тётя Зоя иногда твердили об «интуиции» и «предчувствиях», и Мишке показалось, что это именно они. После обеда начали странно закладывать уши. Вот и сейчас, стоило с мячом в руках выбраться из клумбы, кто-то сунул невидимые пальцы в слуховые проходы, отчего барабанные перепонки прогнулись и хрустнули, как пластик настоящего барабана. Он же, наверное, высыпал целую банку призрачных муравьёв за шиворот. Мальчика вдруг накрыло волной нестерпимой паники, стало трудно и больно дышать. Надвигалось нечто огромное и неотвратимое. В конце концов, не так уж плохо ему живётся, бывает и хуже, а перемены подождут…

Щёлк!

секунда полной, абсолютной тишины и спокойствия, за которую в Мишкиной голове успели просквозить слова «конец света», «обморок» и почему-то «мороженое»

Щёлк!

Мишка опомнился и ухватился за штангу, чуть не вписавшись в неё головой. Штангу тех самых футбольных ворот, в которые он лупил мячом. Как он оказался рядом с ними, ведь стоял за несколько шагов? В окружающий мир ворвались тысячи звуков – старых и новых, пугающих и непонятных. Что-то явно изменилось…

Со всех сторон слышался грохот и скрежет металла, сигналы и сирены множества машин. Словно все водители разом решили вспомнить детство и стали таранить друг друга, как в аттракционе из городского парка. Вспомнилась наклейка с развалюхи отчима «Учился водить в GTA». Игры Мишка любил, а отчима нет, поэтому, стреляя в очередного бандита на экране, представлял, что это тоже чей-нибудь отчим, и мальчик делает кому-то очень большое одолжение.

Школьника неожиданно вырвало. Испуганно озираясь по сторонам, он покинул огороженную территорию. За кварталом пятиэтажек улицу не было видно, но там точно происходило нехорошее. К механическим звукам начали добавляться крики и стоны людей. Где-то неистово визжала собака. Над крышами, быстро теряя высоту, пронёсся пассажирский самолёт. Сами дома тоже постепенно подключались к жутковатому хору. Из открытого окна на первом этаже зарыдали в голос. И оттуда, и из окон этажом выше торчало что-то, напоминавшее ветви дерева. Чувствуя, как в груди разгорается паника, Мишка побежал. Огибая соседние дома, он старался не смотреть в проезды между ними. Воображение рисовало улицу, заваленную грудами искорёженного металла и трупами, и бродящих повсюду зомби. Посмотришь на них, и они увидят тебя. Тогда не спастись! Мальчик пробежал остаток пути зажмурившись, и чуть не переломал ноги, запнувшись о порог своего подъезда. Вдалеке, за городом, грохнуло так, что у всех машин во дворе запели сигнализации. Мишке подумалось, что водителям этих машин повезло больше, чем тем, что на улице. А вот пассажирам самолёта, похоже, не повезло.

Подъезд встретил привычной зассанной духотой, но подарил чувство защищённости. Мишка захлопнул железную дверь и прислушался. В квартирах было тихо. Тише, чем снаружи, по крайней мере. Лампочку опять своровали, пришлось зажигать фонарик на телефоне. Миновав закуток с почтовыми ящиками, мальчик двинулся вверх по лестнице на свой четвёртый этаж. На площадке второго у стены стоял человек, наклонившись до самого пола. Сердце заколотилось в глотке, но на улице всё равно гораздо опаснее. А здесь… Наверное, наркоман. Что он в таком состоянии может сделать? Даже не догонит. Мишка побыстрее увёл свет фонарика в сторону, но что-то насторожило в молчаливой сгорбленной фигуре. Привлекать внимание не хотелось, однако любопытство взяло верх. Маленький светодиод выхватил из темноты верхнюю половину туловища соседки в домашнем халате. Она висела вниз головой, касаясь пальцами рук и растрёпанными седыми прядями грязного пола. Ног у неё попросту не было. Тело торчало прямо из гладкой, неповреждённой стены. Мишка застыл и неотрывно глазел на женщину, которая… застряла в текстурах?! Он часто видел подобное в компьютерных играх, но в реальности это выглядело совсем не забавно.

Руки соседки зашевелились, как будто собирались подмести заплёванный кафель, потом ухватились за стену. Несчастная захрипела с ужасными булькающими звуками и попыталась поднять голову. Увидела Мишку, уставилась не мигающими, полными ужаса глазами на яркий свет фонарика.

– Помогите…

– Здрасти, – зачем-то прошептал мальчик и почувствовал, как по его штанине расползается горячая влага.

– Помогите! – завопила женщина, размахивая руками и пытаясь ухватиться за Мишку. – Помогиииитееее!!!

Из перекошенного рта выплеснулось целое море крови, заливая подъезд, лестницу и кроссовки мальчика. Туловище безжизненно обмякло и свесилось обратно, мерзко шлёпнув головой о стену.

– Аааааа!!!

Мишкина паника, наконец, вырвалась на свободу, и он вихрем взлетел на свой этаж. Долго трезвонил в дверь, пока не вспомнил про ключи. Дрожащие пальцы попали в замок далеко не сразу. Дальше память выхватывала рывками, как в трейлере идиотского фильма-катастрофы.

Вот отчим с бешеными глазами пытается выдернуть из стены намертво застрявшие руки.

Вот мама в слезах рассказывает про Толика из сорок второй.

Вот телефон отвечает, что скорой не будет, потому что машин уцелело мало, а вызовов очень много.

Вот по телеку сообщают о смертях и разрушениях по всему миру…

***

Радист долго молчал, задумчиво вороша угли в костре. Воспоминания о самом первом Сдвиге всегда давались ему нелегко. Заброшенный посёлок и мёртвый Часовщик остались в паре километров к западу. Троица продолжала двигаться на восток, и о новой цели похода было известно одному старику..

– Выходит, вы с Часовщиком друзья с детства? – нарушил молчание наёмник.

Он отложил в сторону гитару, которую прихватил в Шире и к струнам которой за весь рассказ так и не притронулся.

– Вместе огребали от сверстников, – кивнул Радист. – Я из-за щуплости, Толик за длинный язык. А когда он головой в настенных часах застрял… еле выходили. Полевых госпиталей выросло, как грибов. Привезли его, а врачи руками разводят. Не жилец, мол. Шестерёнки с мозгом вперемешку. Тронуть – точно помрёт. А он взял и выжил, и даже не сбрендил. Озлобился, но по-хорошему. Кличку эту я ему дал – Часовщик. Вырос и барыгой стал от бога. Или от чёрта, поди пойми. Город наш во многом его стараниями выживал. Всё на свете мог достать. А на пике первой волны, когда все по деревням разбрелись, он и пропал. С тех пор то тут, то там объявлялся, караванщикам знак давал, новые маршруты и сделки организовывал. Бандитам здорово карты путал. Но, видать, сломали-таки его. Или сам он сломался. Шутка ли – полвека с шестерёнками в мозгу…

Радист посмотрел на своих спутников.

Кириллу, росшему во время второй волны, воспоминания были до лампочки. Он не видел мира до Сдвигов, с детства усвоил правила новой реальности и приспособился к ним очень хорошо. Узнав причину, по которой они могли рассчитывать на помощь Часовщика, он лишь угрюмо кивнул. Помощи теперь один хрен не будет. Радио снова подвело, что бы ни твердил седой дурак.

А вот молодой наёмник вряд ли помнил даже самый последний из Сдвигов. Мал ещё был. Сколько лет-то прошло? Двадцать? Каждый живой свидетель событий, изменивших мир, являлся для Чужака ценным артефактом. Поэтому он продолжал спрашивать:

– А сам что думаешь про Сдвиги, Радист? Может, раньше иные версии были? А то про гнев божий и козни американцев уж больно наивно.

Седой мужчина поправил ожерелье из громоздких наушников и пожал плечами.

– Про американцев сразу подумали. Ставили они в двадцатом веке один опыт. Хотели военный корабль телепортировать, что ли. А вышло не очень. Команда погибла, а некоторые в корпус вросли. В точности как при Сдвигах.

– Филадельфийский эксперимент? Читал в старинном журнале, – закивал наёмник.

– Наверное. Думаю, это просто байка. А если и нет… На весь мир даже у американцев силёнок не хватило бы. И Штаты пострадали не меньше других. Возможно, сама Земля нас стряхнуть решила. Магнитным полем, или чем уж там.

– Я одно не понимал никогда, – встрял в разговор Кига. – Как это вообще? Ну, типа, живое резко двигает чуток в сторону. Туда, где бетон или железяка. Должно бы в лепёшку расшибить. Как застрять-то получается?

– В том и дело, Кирилл, что не только живое двигается.

Радист поднял на уровень глаз две тощих ладони, словно хвастаясь небольшим уловом.

– Живое и неживое будто бы в разных плоскостях находятся. Потом на миг оба исчезают и…

Он растопырил пальцы и с громким хлопком сцепил ладони в замок.

– Вдруг возникают в одних и тех же местах одновременно. А там – кому как повезёт. Плоть или материал. Что крепче, или что раньше. До сих пор не ясно, как именно это работает. Одних насмерть, других калеками оставляет, а иные срастаются, да так и живут. Непонятно, кому хуже в итоге. Хотя знаю. Тем, кого Сдвиг в самолёте застал. Их просто за борт выносило.

Старик вдруг понял, что оба его спутника едва ли помнят, что такое самолёт.

– Никогда не видел сросшихся, – почесал голову здоровяк. – Застрявших видел, покалеченных. Безруких, безногих. А сросшихся нет. Часовщик – первый. Хотя… По юности, помню, занесло с бандой в одно село. Пришёл какой-то хрен с тележкой выступать. Собрал народ, начал тему толкать, что он из камня вышел целым, и тот камень в нём сидит теперь, как влитой. Брал из тележки кирпичи и об башку себе разбивал. Складно получалось, пока мой кореш в эту башку настоящим кирпичом не зарядил. Вывод – нехер звездеть.

– Милота какая, – усмехнулся Чужак, потом вдруг резко помрачнел. – А я видел сросшегося. Прошлой ночью, в Шире. Уже почти мёртвого.

– И как выглядел? – серьёзно спросил Радист.

– Как лицо на стене.

При этих словах щёки самого Чужака вдруг заиграли желваками, с трудом сдерживая эмоции. Страх? Что-то другое?

Старик поднялся со своего места у огня и убрал в сумку громоздкие «лопухи» наушников. Направился к расстеленному неподалёку спальнику, но вдруг обернулся:

– Говорят, те, которые прочно срослись, много чего умеют. Часовщик вот скакал туда-сюда, неуловимый. Будто в тайну Сдвигов проник. Может, и это лицо на стене что-нибудь умело?

– Не исключено, – кивнул наёмник, задумчиво разглядывая языки пламени.

Единым целым (часть 2)