Жду новый пост

Серия «Opus Tartari»

Громов позвонил поздно ночью, в четвертом часу. Один этот факт говорил как минимум о том, что произошел обвал биржи, конец света или нашествие марсиан, ну или по крайней мере что-то не менее страшное.

Громов никогда никому не звонил позже десяти вечера. да и то долго извинялся, несмотря на то, что ложился всегда поздно, помню, что не раз видел у него свет глубокой ночью, а то и вовсе до утра.

Голос у него тоже был форсмажорный, таким его помню только когда сосед из второй квартиры на улице упал, сердечник, до скорой не дожил, умер практически у нас на руках.

Громов тогда точно так же говорил, резкими, отрывистыми фразами, с хрипом, тяжело и как-то бесповоротно, будто камни падают.

- Ты зайди ко мне.
Прямо сейчас.
Есть разговор на пару слов.
Можешь?

-Да, Макс, могу, конечно же. Что случилось то, скажи, ради бога?
-Зайди.
Жду.
Дверь открыта.

...Гудки.

Живет Громов на третьем, в девятой квартире, а я на четвертом. Спускаюсь, символически шаркаю тапочкой по старенькому резиновому коврику, открываю пошарпанную деревянную дверь, в прихожей темно.

-Гром? ты где?

-На кухню проходи.

Небрит, глаза красные, волосы всклокочены так, будто за ним черти гнались всю ночь и в итоге таки загнали. Очки на столе лежат, рядом неизменная кружка кофе на пол-литра и не менее неизменный планшет.

-Макс, какого черта? немедленно рассказывай мне, с какого это перепугу тебе понадобилось меня разбудить, или ты не друг мне.

Гром медленно поднимает на меня взгляд и я поражаюсь. Зрачки у него расширены настолько, что радужной оболочки почти не видно, и взгляд от этого у него странный и пугающий, как у пришельца из иного мира.

- Саня. - медленно произносит он, и у меня холодок пробегает по коже от стальных обертонов в его голосе.
- Ты в курсе же, в общих чертах, над чем я работал последний год.

- Не сказать. чтобы прямо в курсе, - лепечу я, - так, слышал кое что. Ты вроде бы занимался биохимией мозга, насколько мне известно...

- Гром мрачнеет и кивает головой. Жестом показывает на холодильник, там стоит в гордом одиночестве непочатая бутыль самогона.

- Давай, Саня. За меня, мне нельзя.
Поэтому пить за двоих будешь.
А я пока расскажу.

Начал он издалека. Рассказывал про эволюцию, становление и усложнение нервной системы, и вот тут, признаться, после третьей рюмки я немного задремал с открытыми глазами. Поскольку с какого-то момента его резкий отрывистый голос ввергал меня в гипнотическое сонное оцепенение, и я с запозданием понял, что пропустил немало из его рассказа. К этому времени он уже добрался до организации нервной системы и делал явно какие-то несомненные выводы, и, по-видимому, ждал моего одобрения или наоборот, возражений.

Мне очень неудобно было показывать ему, что я половину прослушал, и я только глубокомысленно кивал.

-В общем, Саня, картина такая.
Собака, как существо с двухмерной нервной организацией. Не может постичь полностью понятие высоты. Это категория высшего порядка для нее.
Человек, в свою очередь, как трехмерное существо, не воспринимает в полной мере категорию времени. А поскольку развитие зоны мозга, ответственной за восприятие размерностей, блокировано нейромедиатором, выше своей трехмерной головы не прыгнет ни пес, ни sapiens. И вот над чем я не спал ночами.

Он протянул руку к полочке, на которой обыкновенно стояли баночки со специями, и взял оттуда незамеченный мной маленький шприц, кубика на два, наполовину заполненный прозрачной жидкостью.

-Это вакцина от слепоты.
Я вколол ее себе меньше часа назад, уже начинает действовать.
Я слышу уже это.
На самой грани восприятия, но эффект усиливается.
И я начинаю видеть тени.
N-медиатор разблокировал зону мозга, которая 10 тысяч лет была глуха и слепа.
Сейчас ты присутствуешь при рождении нового человека.
Который видит скрытое, способен проникнуть за грань привычного мира.

- Я обратил внимание, что с моим другом явно начало что-то происходить, на его лице появился румянец, лоб слегка взмок, дыхание участилось. Он заговорил быстрее и громче.

-Я вижу. Вижу! Картинка обрела резкость, звука пока еще нет.
Это неописуемо, Сашка.
Мы даже и представить себе не могли, что мир выглядит именно так. Он огромен, невообразимо огромен, и прекрасен.
Я не в силах описать эти, эти... это не предметы. Не вещи, и однако они материальны. В человеческом языке просто нет таких понятий.
А вон там что?

- Он уставился мимо меня прямо на пустую стену.

Я непонимающе посмотрел на стену, стенка как стенка, заклеенная обоями, шов слегка разошелся в метре от пола и проступила узенькая полосочка шпаклевки.

- Бог ты мой, нет, что они делают? - панический ужас в голосе Громова заставил меня буквально подскочить на стуле. Повернувшись, я увидел, что он белый как мел, смотрит, не отрываясь, в какую то точку чуть левее моего левого плеча.

- Нет, этого не может быть, нет, пожалуйста, пусть они прекратят, прекратят это делать, нет, нет, нет! Они не могут, нет, я прошу, остановите это, остановите...

Все это время я смотрел на него, оцепенев от неожиданности и страха, и тут вдруг я увидел, как человек седеет прямо у меня на глазах.

-О бог мой, этого не может быть, они не могут ведь делать с нами такое, это неправда, нет, нет. Нет, нет, не подходи ко мне, убирайся, убирайся прочь! Не смей вытворять со мной такое, ты, порождение...

Последнюю фразу он прохрипел с таким ужасом и безысходным отчаянием в голосе, что у меня чуть ли не останавливалось сердце, но пошевелиться я так и не мог.
Все что я мог, это смотреть на него. И видеть, как ужас растет в его глазах, которые вдруг потухли, сам цепенея от страха.

Плохо помню, что было потом. Скорая, следователи, потом еще одна скорая, уже для меня.

Несколько дней я не мог спать.

Проваливался в какую-то мутную дремоту и просыпался от собственного вскрика,
-Что они делают? что они делают с нами?

Теперь уже вроде полегче.

Ведь могло быть такое, что Гром ошибся, правда? Он не видел там ничего, и вообще, ошибался он.

Нет никаких блокированных зон, и микстура эта проклятая, которой он траванулся, просто сильный наркотик, который вызвал галлюцинации. И сердце не выдержало.
Следователь так говорил, а уж он-то толк знает, работа такая.

Ведь мог же Гром ошибиться. Правда?

Обычно народу в этом довольно небольшом кафе, по случаю межсезонья, было немного, но сегодня вдруг образовался неожиданный наплыв отдыхающих, навёрстывающих последние тёплые деньки лета, и я уж было совсем решил, что и мой столик тоже занят,  как  увидел, что табличка с просьбой не занимать на нём всё-таки есть. Расположившись, заказал, по обыкновению, творожники и блины с мёдом, меню мне уже даже не приносили, значит, выучили репертуар. И наслаждался чашкой отличного чёрного кофе, когда заметил человека, жестом спрашивающего, нельзя ли присоединиться к моей компании.

Теоретически, столик, за которым я обыкновенно проводил утро последние пару недель, рассчитан  был на двоих, и занимать его в одиночку было бы не очень красиво по отношению к владельцам заведения. Я, вообще-то, компанию не очень уважаю, и обычно предпочитаю завтракать без помех. Да и в остальной жизни больше предпочитаю одиночество. По некоторым причинам.
Но здесь кормят так вкусно и недорого, что сам этот факт перевешивает перспективу терпеть других людей. Оглянувшись по сторонам, оценил обстановку. Народу, действительно, битком, и, кроме моего, свободных мест нет. Деться незнакомцу было некуда, как, впрочем, и мне. Кивком показал, что не возражаю против вторжения.

Незнакомец присел за мой столик, жестом подозвал официанта, заказал всего лишь чашку кофе, хотя завтраки тут были отменные. Управляясь с означенным  завтраком, я невольно обратил внимание, что на левой руке незнакомца имеется массивное кольцо-печатка довольно-таки необычного вида, с интересным вензелем, похожем одновременно  и на витиеватую арабскую вязь, и  на японский иероглиф, и одновременно непохожий ни на что, вписанный в какую-то странно искажённую асимметричную фигуру. Впечатление вещь производила однозначное, явно старинная и точно очень дорогая. Блеск золота ни с чем не спутать. Такой перстенёк стоит явно в несколько раз больше средней зарплаты в этом регионе, даже если продать просто по цене металла. Непрост мой вынужденный компаньон, очень непрост.
Увидев, что я заинтересовался украшением, незнакомец улыбнулся, совершенно, впрочем, без следа веселья во взгляде, и произнес удивительным басом, никак не вязавшимся с его, в целом, довольно субтильной комплекцией. —

— Интересная вещица, не правда ли? Этот перстень передаётся в моей семье из поколения в поколение, вещь  очень старинная и  носить её имеет право только старший сын рода. Некоторым образом это знак профессии, которой мы принадлежим.

Я обратил внимание, что он особо выделил интонацией последнюю часть фразы. Не профессия является частью его, а как бы, наоборот, он является частью своей профессии. Есть люди, которые на работу ходят ради денег, дабы заработать себе на хлеб насущный, и таких подавляющее большинство, но также есть и те, кто работают ради некоей цели, при этом деньги для них не являются чем-то значимым, а  скорее, средством для достижения всё той же цели. Как показывает мой опыт, такие гораздо опаснее всех прочих. Явно мой компаньон был именно из последних.
Незнакомец пригубил кофе и замолчал.

— И какая же, если не секрет, это профессия, — спросил я. Мне действительно было интересно. 

Незнакомец улыбнулся и ответил:

— Я, в своём роде, посыльный, моя задача доставить сообщение, передать его адресату и убедиться что адресат сообщение принял и понял. Перстень — отличительный знак нашей профессии, существующей уже очень, очень давно. Говорят, древнейшие профессии в мире это журналисты и проститутки, но мы думаем иначе. Не будет преувеличением сказать, что мы существуем столько же лет, сколько и всё человечество. Нужда в посланниках, передающих важные вести, невзирая на обстоятельства, войну, голод, погоду, отсутствие дорог, или что-то не менее серьёзное, была всегда. А наша семья всегда доставляла сообщения точно по адресу и в срок, это вопрос чести.

—  А что означает символы на вашем кольце, —  спросил я, только лишь, чтобы что-то сказать. От пафоса этих слов мне стало почти физически тошно. Из какого романа фентези ты вылез, дядя? Меча только не хватает для полноты образа. Но не поддержать разговор мне показалось всё же невежливым.  Незнакомец серьезно ответил:

—  Этот знак означает, что что носящий его  имеет право говорить от имени всех пославших его. Используется он нечасто, и только в особых случаях.

Я не стал уточнять, что это обозначает. Но начал подозревать, что человек с перстнем за мой столик присел совершенно не случайно.

Тем временем незнакомец, наконец-то, почти покончил со своей чашкой кофе,которую он всё это время всевозможным образом крутил в руках, и затем без перехода сменил тему:

—  Вас интересуют знаки, так может быть, возможно, вам будет любопытно взглянуть на это,.  —  и протянул мне маленькую белую карточку, вроде визитки. Я  с интересом посмотрел, на вид это была совершенно ничем не примечательная картонка, без какого-либо оформления, даже без тиснения, с одной стороны на ней была выполненная чёрным вязь, очень похожая на ту, которая была на перстне незнакомца, но гораздо более сложная, и вязь эта  имела любопытную особенность. В последние годы, из-за  повально возрастающего  непрофессионализма веб-дизайнеров и прочих креаторов, всё больше в сети появляется отвратительно оформленных публикаций, читать которые  неприятно и тяжело, настолько они уродливо свёрстаны; но от одного вида  этой надписи на неизвестном языке, чем-то напоминающей логотипы малоизвестных блек-метал групп, становилось не по себе.

Когда я пытался охватить её полностью взглядом, у меня начиналась какая-то рябь в глазах, как бывает, когда в глаз попадает соринка и зрение расфокусируется, к тому же  никак не получалось полностью захватить вниманием этот странный знак, всё время казалось, что какие-то его части двигаются плывут, дёргаются, пляшут странным и противоестественным образом. Производило это, если честно, не очень приятное впечатление. Знаете, есть такие иллюзии, когда смотришь на картинку, и там вроде бы неподвижные круги начинают как будто бы  двигаться и ты начинаешь думать, а не поехала ли у тебя крыша, или зрение подводит;  с этим знаком хоть и  было нечто похожее, но гораздо хуже. У меня возникло ощущение, будто мне в глаза насыпали песку, и,  глядя одну его половину, мне казалось что другая половина куда-то плывет, а когда я смотрел на вторую половину, то чудилось, что первая, кривляясь,  расплывается и какими-то судорожными рывками меняется в очертаниях. В общем и целом знак производил неприятное, очень неприятное впечатление, на него не хотелось смотреть. Но,с другой стороны, стоило только на него посмотреть, как взгляд отвести было решительно невозможно,  он как-будто примагничивался  и следовал всем извивам прихотливого рисунка.  С некоторым трудом я оторвался и вернул карточку незнакомцу.

— Что это, о боже, что это за пакость, — спросил я, промаргиваясь и находясь в некотором ошеломлении.

— Это, — ответил он, —  и есть то послание которое я должен был передать.

— Вы точно уверены, что это послание действительно для меня? Мне кажется, произошла ошибка. Я даже не понимаю, что это такое здесь изображено, или написано,. — спросил я с удивлением. Вестей я вроде бы ни от кого в последнее время не ждал. Да и не должен никто из друзей, которых и так по пальцам одной руки пересчитывать, коллег и знакомых, знать, что я недавно поселился в этом маленьком приморском городке. Но предчувствия уже появились очень и очень нехорошие.

—  И кто же передал мне это послание. И, чёрт возьми, что же оно, извините, означает? Я даже не понимаю языка, на котором этот вензель выполнен.

—  Мне придётся зайти издалека, —  ответил он и допил последний глоток кофе из своей чашки, отставил её в сторону,  и при этом не став звать официанта, чтобы ему принесли еще. Крещендо. Скоро финал.

— Издавна  люди заметили, что некоторые древние символы определённым и далеко не всегда понятным образом влияют на некоторые вещи. Сперва разнообразная символика использовалась только для украшения одежды и предметов быта. Затем наблюдательные люди обратили внимание, что одни знаки, изображенные на одежде охотника, приносили удачу в охоте, а другие, если начертить их на воротах дома, способствовали долгой жизни  хозяина.  Были и такие, которые, напротив, приносили вред. Такие символы назвали рунами. Некоторые из этих рун работают быстро, некоторые нет, одни действуют медленно и почти незаметно, а другие мгновенно, некоторые работают только в том случае, если их нанесет определенный человек в  определённое время, выполняя определенные ритуалы.

В течение человеческой истории символы записывались в тайные книги, сам факт существования которых тщательно охранялся, и человеческое сообщество, которое занималось исключительно тем, чтобы сохранить и сберечь эти Древние знания, набирало свою мощь. Называется эта организация Орден.  Однажды была найдена комбинация символов, немедленно убивающая того, кто её видел, и множество людей погибло, прежде чем мы смогли вообще понять, с чем имеем дело.

Именно так мы получили свои руки мощный инструмент, который позволял нам мгновенно избавиться от людей, не очень отвечающих нашим целям, а с течением лет приобрести мощное влияние, деньги, власть.

Постепенно исследования  письмен Смерти вместе с ростом наших возможностей получили своё развитие,  наши учёные смогли разобраться не только, как именно они работают,  но и как защититься от такого воздействия.  Любая информация, которая попадает в человеческий мозг, сродни программе, загруженной  в компьютер, и точно так же, как для компьютера известной архитектуры  можно сделать разрушительную программу,  приводящую его в негодность, так же и человеку можно дать такую информацию, которая приведет к его смерти.

Ведь мозг человека по существу, это точно такой же компьютер, только работающий на не на электрических импульсах, перемещающихся в толще кремниевых кристаллов, а на химической энергии, возникающей в живом организме. Импульсы следуют не по медным дорожкам, а по нервам,  а память организована не на микросхемах, а в нейронах коры мозга, а затем и в РНК. Знак Смерти в этом случае работает точно как вирусная программа, разрушающая естественные происходящие в мозгу процессы. С того момента, как вы получили письмо Смерти, ваш мозг начинает работать не на вас, а против вас. Медиаторы и гормоны, выделяемые мозгом, начинают свою работу по отключению всех жизненно важных процессов в организме.

Вы по сути получили команду умереть, и  времени у  вас очень не много, максимум  двадцать — двадцать пять часов, но на самом деле ещё меньше, потому что разум, как самая сложная и тонкая часть человеческого существа, угаснет в первую очередь. Я искренне надеюсь, что этого времени хватит, чтобы закончить ваши земные дела.

Я поднял взгляд на незнакомца.

—  Скажите тогда, зачем вы передали мне за послание? Чем я так насолил вашему Ордену, зачем понадобилось меня убивать?

Он грустно улыбнулся.

— Я, как уже сказал, посланник, моя задача передать весть.Обычно комментарии к заказу я не получаю, но ваш случай особый.  Советом Ордена мне поручено прекратить вашу жизнь от имени всего Ордена, а это означает только одно: вы опасны для всего человечества. Наши эксперты непрерывно анализируют последние научные разработки, и, обнаружив ваши статьи о водородной энергетике, сильно заинтересовались. Особенно, когда выяснили, что у вас имелся даже работающий прототип.  К сожалению, ваши разработки водородного двигателя могут обрушить мировую экономику и привести к полному краху множество людей.

— Несомненно, вы имеете в виду, в первую очередь, состоятельных людей, которые контролируют мировую экономику? – вскинулся я. —  Незнакомец не ответил, лишь развернул перстень символами к себе.

— И много ли, интересно заметить, —  насмешливо произнёс я, —  таких людей в этом вашем Ордене? Надо полагать, вы очень сильно заботитесь о человечестве не в последнюю очередь именно по этой причине?

Незнакомец посмотрел на меня серьезно и внимательно.

— Уверяю вас, деньги для нас, как это, может быть, вам показалось на первый взгляд, особой роли не играют,  —  произнёс он просто. — На самом деле мы в прямом смысле слова стоим на страже общественных интересов. Разрабатываемое вами устройство, простое в эксплуатации и производстве, обрушит сразу несколько секторов экономики, целые отрасли промышленности во всем мире будут вынуждены либо прекратить свое существование, либо полностью перепрофилироваться. Для мирового сообщества это стресс, и реакция  на этот стресс будет трудно предсказуемой. Одно лишь можно сказать с полной уверенностью: внедрение вашего двигателя вызовет целую череду кризисов, справиться с которыми будет непросто. Мы видим единственную возможность не допустить такого варианта развития событий, полностью прекратить разработки устройства. Мы уже побывали в вашем охотничьем домике, и нашли ваш тайник, господин Грехов.

— Выходит, чертежи всё-таки у вас. В таком случае, зачем вам возиться со мной?
— Но вы ведь не оставите попытки опубликовать ваши разработки. Наши спецы тщательно изучили вашу биографию и пришли к выводу, что просто так вы не остановитесь, а подкупить вас не получится.

— Это они верно сообразили. — подумал я зло. — Молодцы, хорошо работают.
Мой собеседник отставил, наконец, свою чашку, которую он безостановочно вертел в руках,в сторону  и добавил:

— Конечно, вы затратили очень большие усилия, чтобы публикация вышла в сеть. Особенно после того, как убедились, что ни в одном научном журнале ваши материалы не примут, верно? — Не дожидаясь ответа, он продолжил. — Труднее всего было локализовать и изолировать от сети те узлы Даркнета, через которые вы пытались обнародовать ваши труды. Наши техники превзошли сами себя, работали без сна и отдыха, но всё-таки справились, ни одна буковка не проникла во внешний интернет. Пару раз случались утечки, но мы их оперативно погасили. Вместе с носителями, как ни прискорбно. Вы проиграли, господин Грехов.
Это был удар. Признаться, я очень рассчитывал на цепочку анонимных серверов, через которые удалось бы передать данные в сеть. Выходит, был излишне оптимистичен.

— Орден существует очень давно. И у него длинные руки и цепкие пальцы. Как видите, нам не потребовалось много времени, чтобы вас разыскать.
Верно. Прошло чуть больше недели, а они уже размотали всю цепочку, начиная от фальшивого паспорта, купленного все в том же Даркнете, и до неразговорчивого пилота, за наличные доставившего меня сюда из Волгограда.

— Зачем же весь этот пафос, перстни, письмена, не проще было бы вам меня устранить менее оригинальным образом? Скажем, устроить дорожную аварию?

— Это очень старая традиция. Совет Ордена собирается только в тех случаях, когда обществу грозит серьёзная опасность, и методы устранения этой опасности не претерпели изменений за века. Кроме того, убить вас столь пошлым образом было бы не совсем красиво по отношению к вам, ведь вы, в сущности, виновны только в том, что хотите всем добра. Отправив к вам Посланника, Орден тем самым выказывает вам своё уважение. Поймите, мы не палачи и не убийцы, мы пытаемся делать то, что считаем единственно верным, служение людям есть наша первейшая задача и поддержание стабильности общества — наш долг. Жаль, что мы не смогли понять друг друга. Ведь одно дело делаем, просто смотрим на него с разных сторон.  Уверен, вы принесли бы немалую пользу в наших рядах. Один ваш двигатель — настоящий прорыв в науке, но, как ни печально, для него ещё не пришло время.

— А к тому моменту, когда вы решите, что оно, наконец пришло, вы опустошите ресурсы планеты и окончательно изувечите экологию? — мрачно спросил я. Ответа не ждал, да и не нужен он мне был. Сам посланник это и есть ответ.

— Ну что ж, — сказал я, — Спасибо и на этом. Времени у меня не так много, как я понимаю, и, пожалуй, мне и вправду следует заняться неотложными делами. Полагаю, вы не обидитесь, если я с вами попрощаюсь прямо сейчас, пока ещё не утратил возможность соображать.

Незнакомец кивнул, и поднявшись, быстро ушёл  не прощаясь.

Дел у меня действительно было много, и совершенно не тех, о которых мог подумать мой удивительный спутник.  Первое, что я сделал, так это вытащил из манжеты рубашки зашитую там капсулу, хранившуюся много месяцев в ожидании как раз именно этого момента. Она заняла свое место на дне кофейной чашки, где как раз оставалось около глотка  кофе. Смеси растительных вытяжек и ферментов на некоторое время притормозит действие разрушительной биохимии знака Письма Смерти,  и  этого времени, как я надеялся, мне как раз хватит.

Быстро поднявшись, я зашагал узким извилистым переулком в сторону гостиницы. Но, пройдя около трети пути, свернул к неприметной дверке, которую, судя по её виду, не открывали несколько лет, однако, на самом деле петли были отлично смазаны, а скрытый электромагнитный замок беззвучно открылся, отреагировав на чип, вживлённый в правую руку. Навстречу выскочил человек, похожий на меня как близнец, в точно такой же одежде, даже царапина на левом ботинке совпадает идеально. Единственная камера, к которой теоретически могли подключиться техники Ордена, была сбита из рогатки местными мальчишками несколько минут назад. Пригнувшись, я скользнул в узкий тёмный проход, выходящий в давно облюбованное место, где я оборудовал свою лабораторию, маленькую, но вполне отвечающую своим целям.

Небольшой магазинчик, несколько лет уже не работающий и купленный на подставных лиц несколько месяцев назад, по официальной версии, ремонтировался. Окна закрашены мелом, двери заперты и закрыты рольставнями. Время от времени сюда подъезжали небольшие грузовички, и молчаливые люди заносили внутрь оборудование и материалы. Вряд ли местные аборигены догадывались, что именно на самом деле происходит внутри.

Здесь в некотором хаотическом порядке располагались совершенно удивительные приборы, увидев которые иные из современных химиков взялись бы кто за голову, а кто и за сердце. Некоторое время потратил, чтобы включить часть из этих приборов в работу, благо что банки, колбы и склянки с нужными ингредиентами были уже заранее подготовлены и ждали своего часа.

Да, конечно, древние письмена уже начали свою разрушительную работу и в моём мозгу уже вовсю трудилась программа-вирус, заставляя сложную отлаженную миллионами лет эволюции биологическую машину работать на то, чтобы уничтожить себя. Но в том-то всё и дело, что человек — это живая биохимическая лаборатория, представляющая собой конгломерат из растворов  всевозможных химических веществ, и, оперируя этой химией, с ним можно сделать всё, что угодно. Например, запретить ему себя убивать. А кроме того,  артефакты Древних достались в свое время не только Ордену, и в наших запасах тоже есть кое-что такое, о чем мы никому не говорим и никому не показываем. Как раз одну из таких вещей я извлек из маленького сейфа, открывающегося отпечатком пальца.

Завернутая в чистую холстину маленькая табличка  из тёмно-зелёного камня, со сглаженными временем углами, испещренная с обеих сторон рядом глубоко высеченных символов, возрастом, возможно,  превышающая род людской. По крайней мере, эксперты Легиона так и не смогли ни определить возраст камня, ни установить язык, на котором выполнена надпись. Более того, никакие графемы с таблички не присутствовали ни в одной  из известных людям письменностей. Очень осторожно я положил свёрток с  табличкой на стол. Артефакт уровня «Ноль», сохранность которого агент обязан обеспечить любыми средствами, отдав при необходимости  как собственную жизнь, так и жизни других.

Я тщательно запер дверь,  проверил, не побеспокоит ли кто меня, отключил телефон, затем аппарат спецсвязи, закамуфлированный под обычный мобильник,  разделся догола, и только после этого осторожно развернул холст.

Начерченные на камне символы обладали крайне интересным действием. Любой человек, который их видел, в течение некоторого времени претерпевал процесс, который иначе как перезагрузкой не назвать. Он переживал своего рода  катарсис, приводящий к тому, что записанная в краткосрочную память информация сбрасывалась, а в долгосрочной, напротив, упорядочивалась и приходила в строгую систему.

Именно таким методом обучали агентов экстра-класса, за считанные недели вбивая в их память навыки и знания, на изучение которых обычным способом уходят обычно месяцы и годы. Так обучали и меня.

Я погрузился в созерцание  символа. Нужно было полностью охватить его сознанием, не упуская ни одной детали. И после этого у меня есть около 20 минут, пока сознание окончательно  меня не покинет, как раз к этому времени должно синтезироваться нужное вещество.

Я ещё раз проверил приборы, убрал артефакт обратно в сейф и приготовится ждать. Тренькнул звоночек сигнализации, в маленькой мензурке начала скапливаться жидкость. Бесцветная, прозрачная. Не отличить от воды, ни на вкус, ни на запах, а какие чудеса творит, был однажды свидетелем. Разорванного чуть ли не пополам человека медики буквально собрали заново в условиях жутчайшей антисанитарии, несколько инъекций препарата, и вот он уже в сознании, самостоятельно дышит. Встретил его через пару недель, так даже шрамов не осталось. Пережав пальцами подводящую трубку, я кинул первые капли на язык. Чем раньше начнет действовать антидот, тем лучше.

Уже было заметно некоторое сужение поля зрения. Быстро, однако, отрава действует. Было у меня некоторое опасение, чего греха таить, но химики, похоже, потрудились на славу. Я уставился на медленно ползущие по тонкой стеклянной трубке капли антидота. Медленно, очень медленно. Я чуть подправил регулятор, проверил напряжение питания, поднял на пару вольт. Стрелки манометров чуть дрогнули, на блоке индикации мигнул жёлтый индикатор, но система из режима не вышла, зато дистиллят начал капать побыстрее. Угостившись из трубки ещё разок, я перешёл к другому столу, на котором лежали три включенных мобильника. Нажав на одном кнопку вызова, я дождался ответа. Ну всё, задача, можно сказать, выполнена. Обоймы поддержки получили сигнал  выполнения, теперь заработает во всю мощь дремлющая до поры команда прикрытия. Сотни агентов быстро зачистят все хвосты, отследят нужные связи, аккуратно и незаметно сплетут тонкую, почти невидимую сеть.

Накатило ощущение жара, затем холода. Времени оставалось мало. Ещё раз тщательно проверив параметры установки, я убедился, что все в порядке, подсоединил выходную трубку к разъему стоявшей рядом капельницы и улегся в низкое кресло, невольно поёжившись от прикосновения холодных пластинок датчиков. Иглу капельницы в вену, фиксируем пластырем, затем затягиваем ремни. Если начнутся судороги, я могу повредить оборудование. Поле зрения сузилось ещё больше, как при отравлении фосфорорганикой.

За ухом кольнуло, в голове раздался шёпот координатора обоймы прикрытия. Вживлённый в кость микронаушник, состоящий из ситаллов и кремниевых биополимеров, не определялся ни одним прибором и не излучал в окружающее пространство, но вместе с тем обладал внушительным радиусом приёма. Наблюдатели Ордена снимаются с позиций, после того как проводили моего двойника до гостиницы, удовлетворённые развитием событий. С их точки зрения все прошло без сучка, без задоринки. Очередной не в меру прыткий яйцеголовый получил успокаивающую пилюлю и сейчас укладывается на отдых, мир спасён, можно грузиться в невзрачные авто и отправляться на базу.

Ну что ж, их операция действительно закончена, а наша только началась.
На протяжении многих лет наши аналитики замечали нечто странное и не укладывающееся в статистику. Множество талантливых и подающих надежды учёных, занимающихся разработками на переднем крае науки, внезапно либо погибали от, казалось бы, естественных причин, либо начинали очень странно себя вести, бросая работу и уничтожая свои труды, меняя место жительства и род занятий, образ жизни.

Пропадали без вести, абсолютно бесследно, и поисковые кампании, предпринятые нами, не приносили успеха, зато становилось понятно, что это был не просто побег испугавшегося чего-то одиночки, а спланированная профессионалами операция: множественные смены имени, документов, отлично подготовленные легенды для официалов, всё говорило о том, что против нас начала работу мощная отлично вооружённая и прекрасно подготовленная неизвестная сила. С тех пор приоритетной задачей всех спецов Легиона стало противодействие этой силе. Были образованы отделы внешней тайной разведки, укомплектованные лучшими специалистами, которых мы только смогли найти и переподготовить, меры безопасности при работе остальных спецов были усилены и многократно продублированы, и такая тактика принесла плоды.

Дважды наблюдатели Легиона замечали ликвидаторов, после визита которых и начинали происходить неестественные события.  После анализа собранных данных аналитики вынесли вердикт: существует мощная тайная организация, занимающаяся, во-первых, накоплением знаний, а во-вторых, тщательно контролирующая распространение этих знаний, и при необходимости, если с учёными не удалось договориться, устраняющая их. Масштабы этой деятельности впечатляли. Организация, получившая кодовое название Контролёры, действовала по всему миру, тщательно конспирируясь, но по наглости и уверенности, с которыми проводились быстрые, почти мгновенные великолепно слаженные операции, можно было точно судить, что покровители Контролёров занимают не самые последние должности и в средствах не ограничены.

Итак, теперь у Легиона появился враг, сильный и опасный, не в последнюю очередь потому, что цели его были не совсем ясны. Конечно, болтовня о будущем человечества никакого смысла не имела. Под этим соусом всегда творились самые страшные злодеяния в истории, и у нас не было оснований считать, что Контролёры в этом плане принципиально отличаются от прочих причиняющих добро насильственным методом.

Именно так я и попал в этот маленький городок. Сначала статьи с описанием принципов работы мощного, экологически чистого и невероятно дешёвого двигателя, работающего на обычной дистиллированной воде, попали в несколько научных журналов. Как и ожидалось, публикаций не было, зато вскоре меня навестил тихий, очень вежливый человек, предложивший высокооплачиваемую работу в другой стране, собственную лабораторию со штатом сотрудников, и до кучи много всего заманчивого и вкусного, даже научную степень, которая при обычном раскладе мне еще лет 10 бы точно не светила. Отказываться он очень настойчиво не рекомендовал, но я упорно стоял на своём.

Разослав публикации по анонимным серверам, я спешно собрался и, попетляв по кривым дорогам отечества, сменив дважды имя и несколько раз транспорт, прибыл сюда. Контролёры, или, как они себя называли, Орден, долго себя ждать не заставили, ну а дальше вы уже знаете.

Прибор на столе дважды пискнул и выдал переливчатую трель. Это означало, что синтез положенного количества антидота закончен успешно, и мне теперь ничего не угрожает. Все равно я нервничал, ведь до сих пор действие приносимых посланниками Ордена письмен не заканчивалось ничем иным, кроме легкой, но неизбежной смерти. Методика сброса и химия наших технарей разработана в дикой спешке, и совершенно неясно, сработает ли.

Но я надеюсь, очень надеюсь. Ведь у меня нет теперь другой цели, кроме как уничтожить Орден. Нет иного смысла жизни. После того, как они убили мою молодую жену, беременную нашим первенцем. Как раз на третий день после визита невзрачного вежливого человека, получившего мой отказ. Авария. Банальное ДТП, и даже никто толком не виноват. Но я давно не верю в случайные совпадения, особенно, когда они являются результатом чужой злой воли.

Что ж, Орден веками гнул и ломал человеческие судьбы, с тем, чтобы история не сменила вдруг накатанную колею. У них огромный опыт и большая власть. А у меня теперь есть ненависть. И я думаю, этого хватит.

Всего лишь нужно проснуться живым. Я очень на это надеюсь.

Сегодня я расскажу тебе о том, что может быть скрыто в простых и казалось бы знакомых вещах.

Я теперь всегда вздрагиваю, когда смолкает музыка, и поспешно включаю радио, телевизор, что угодно - лишь бы не было тишины.
Началось это пару лет назад. Со мной в одной группе учился парнишка, тихий, немногословный, застенчивый и очень умный. Все то, что мне давалось месяцами зубрежки и корпения над чертовыми талмудами в библиотеке, он с легкостью щелкал как орешки. Ну и списывать давал, само собой, а еще мы часто бухали вместе. Вернее, это я бухал, а он так с одной бутылкой пива и сидел целый вечер. И часто еще и недопивал ее, чего я никогда, сказать по правде, понять не мог.

И вот однажды на лекции по физике он таинственно косится на меня и пишет что-то на бумажке, потом складывает ее и кидает мне.

А препод в это время заливаетcя соловьем про соотношения сигнал-шум, децибелы и все такое, я судорожно записываю и мне особо некогда.

Краем глаза смотрю на бумажку, а там три слова только "тишина - это ужас".
Вот же придурок, думаю я и решаю вместо пива угостить его хорошим транквилизатором. В общем после лекции волоку этого шкета в парк, где мы обычно прогуливали пары и начинаю полоскать ему мозг. Под пиво, как у нас заведено было.

Санька отшучивается, но по глазам..., да и вообще по всему вижу, что его распирает, ну и расспрашиваю.

В конце концов он не выдерживает и рассказывает мне, такое, чему я не сразу поверил. Он-то по-умному говорил, слова всякие научные употреблял, половину я и не знал вовсе, а о значении остальных смутно догадывался, и смысл вкратце такой был: то, что мы считаем сигналом, на самом деле не сигнал вовсе, а что-то более сложное. И то, что мы называем тишиной - тоже не такое, как кажется. Я над ним сперва стебаться стал, говорю, дурак ты Санек и не лечишься, он такой хвать меня за рукав и потащил куда-то. Как оказалось, к себе в общагу, я там у него раньше и не был никогда. Зашли, я головой кручу по сторонам, комнатка у него маленькая, везде порядок, не то что у меня, трусы всякие и носки чуть ли не на люстре болтаются, гы.

А на столе стоит этакая помесь кофемолки шестидесятых годов, айфона и велосипеда, собранного из гаек и консервных банок от сгущенки, и Саня мне эту хрень демонстрирует и говорит - это, блять, суперпозитор и он нам сейчас глаза откроет. То есть на самом деле он посложнее выразился, но я только так запомнить сумел. А чего говорю, делает твоя кофемолка эта? он и объясняет, что кофемолочный суперпозитор отсеивает ложные сигналы и показывает истинные, а достигается это каким-то странным способом, ну как будто он человеку еще одно чувство добавляет временно, вроде телепатии или там инфракрасного зрения.
В общем смысл такой что мы живем в трехмерном мире и неспособны видеть четвертое измерение, ну наподобие как червяк ползет по листу бумаги и не догадывается что над ним еще что-то есть.

И вот эта значит скороварка с клавиатурой от пылесоса нам может скрытое показать, ну тут я и заржал в голос.

Саня тут бледнеет, и ругается на своем языке, потом прыгает этак шустро к своей кастрюле пневматической и врубает ее.

Господи.

Все бы отдал, чтобы забыть навсегда, но я это слышал.
Все эти голоса, на которые распалась тишина, все эти вопли, мольбы и стенания.
И то, о чем они говорили, шептали, кричали, визжали.
Просили, требовали, о боги, это невыносимо.

Сашка свою штуку вырубил и затрясся весь, и говорит - слушай-ка, а оно усиливается. И смотрю, а он перепуган-то не на шутку, да что говорить, и у меня тоже от услышанного весь хмель вылетел напрочь. Выясняется, что при первых включениях мегазакаточной машинки звук был гораздо тише и не такой пронизывающий штоли, и вот значит Санька роется в своих записях, а там и вовсе ни слова по русски нету - одни блеать закорючки математические, в которых я не волоку ни ухом ни рылом.

Я пью пиво и пытаюсь себя убедить, что все мне послышалось или машинка эта педальная не так работает и все такое.

В общем отхожу помаленьку.

На следующий день Сашка в универ не пришел, я-то поначалу не обеспокоился никак, просто не до того мне было. Тогда как раз я кадрил одну цыпу, и вроде получалось, так что был я вроде как плотно занят и все в таком духе, а вот когда Санек и на следующие дни не появился, я малость занервничал.

Пошел я значит искать этого дурака. Ребят спрашиваю - никто его не видел, в общаге его нет, и дверь закрыта, проходит так дня три и я начинаю психовать уже всерьез. Опросили всех, и выяснилось, что в тот день последним Сашку видел только я, и еще тогда ночью пробки выбило в корпусе, и до утра света не было.
Я со всех ног бегу в общагу, выносим дверь к чертям, комната пуста. На столе остатки какой-то обугленной штуковины, в которой я узнаю давешний суперагрегат, в углу куча бумаг и все. Я под кровать заглядывал даже. Нету Сашки. Куда делся - хрен знает. И тут мой взгляд падает на один листок, скомканный и рваный, вижу там мое имя и читаю.

О боги.

С тех самых пор я не пью ни капли.

"Макс, я был не прав. Прибор не показывает нам скрытые уровни мироздания, он просто меняет дискретную размерность в определенной области континуума, и то, что для нас невидимо и неслышимо - становится доступным для наших несовершенных органов чувств на некоторое время, однако, вместе с тем, и мы, скрытые до времени, становимся видимы - для тех, иных. Ты понимаешь это, Макс?! Они теперь знают о нас. Я слышу их голоса и шаги, они идут, идут за мной, и мне страшно. Бойся тишины, никогда не..."

Дальше извилиcтый росчерк, и угол записки оторван.

С тех пор я и не выношу тишины, всегда у меня играет музыка, и больше всего я боюсь одного - что внезапно у меня разрядятся все батарейки и отключат свет.

И я услышу тишину.

И тишина услышит.

Меня.

И придет за мной.

Жилой дом кончился, и начался фасад какого-то банка. Рекламы на нижних этажах нет вовсе, кроме, конечно, ярких баннеров с представительствами все того же банка, видами услуг и прочей дрянью. Зато в окошках — сплошь Вынь ХР, корпоратив эдишн, а кое-где скринсейверы с фирменным лого все того же банка. Денег в отделку вбухано было немеряно, полированные каменные плитки облицовки запросто можно было повесить дома в ванной вместо зеркала, у входа целая россыпь кованных светильников, а слева — роскошная, хоть и небольшая корпоративная автостоянка с охранником в будке. Через каждый десяток метров за порядком наблюдают веб-камеры, наверняка пишущие логи в режиме реал-тайм. Проходя мимо угла здания, я заметил служебную калитку, почти не отличающуюся по цвету от панелей фасада, с тускло мерцающей на ней панелью авторизации, на которой я немедленно написал пальцем логин ADMIN и пароль QWERTY . Как я и ожидал, панель засветилась красной надписью AUTORISATION FAILED. Ну и хрен с тобой, злорадно ухмыльнулся я, увидев через небольшую щель неаккуратный пролом в стене служебного корпуса, по хозяйски прикрытый куском полированного железа с грубо врезанным замком. Какой-то ушлый хакер все-таки себе дверку соорудил, и вся хваленая служба секьюрити не помеха...

Ну вот, почти пришел. Еще одно административное здание, на этот раз на другой стороне улицы, гораздо более скромное, зато увешанное рекламой на психолого-медицинскую и социальную тематику. Посередине подъезд, скромная темно-синяя табличка без анимации: Институт психотерапии. Я поднялся по ступенькам, толкнул тяжелую дубовую дверь с бронзовой ручкой, и, кивнув вахтеру, который уже меня узнавал, не торопясь, начал подниматься по лестнице на третий этаж. Лифтом, по правую сторону от меня подмигивающем зеленой кнопкой "уровень выше", я пренебрег. Нужный мне кабинет находился почти в конце коридора, и я побрел по нему, все так же медленно переставляя ноги. По моим прикидкам, я уже немного опаздывал, впрочем, как и всегда, такая уж у меня манера, но, впрочем, вряд ли это заставит меня ускорить шаг. Назвав фамилию секретарше (которая на самом деле вовсе в этом и не нуждалась, поскольку точно так же, как и вахтер, уже прекрасно запомнила меня, а кроме того, записан я был как раз на это время), я постучал в кабинет врача.

... — Итак, значит, вам кажется, что тот, другой мир не менее реален, чем наш?

—Не знаю. Иногда даже мне кажется, что он более реален. Понимаете? Я боюсь проснуться и обнаружить, что сном был не тот мир, а этот. Я боюсь, что... Не знаю,даже, как обьяснить. Что сон вдруг обернется реальностью, а реальность —  сном. Я каждое утро, как к вам иду, судорожно себя убеждаю, что я действительно проснулся, и проснулся именно там, где засыпал.

—Любопытно,- заметил врач, рассеянно делая левой рукой заметки в висящем в воздухе блокноте. Я мимолетно подумал, что лучше бы ему поставить какой-нибудь редактор с автосохранением, мало ли чего, но говорить ничего не стал. В конце концов у меня самого привычка раскидывать везде блокнотики и лишь потом, когда их становится уже навалом везде, где только можно, перекидываю их куда-нибудь в одно место. Если вообще вспоминаю...

— Скажите, а чем именно страшен тот мир?

Я аж задохнулся. Обьяснить это было тяжело. В общем-то, различий было на самом деле не так много, те же здания, те же люди. Даже названия улиц те же самые. Я посмотрел в окно. Обычнейшая обоина виндов, дурацкий лужок с белыми облаками. По траве уже в такую рань какой-то парень выгуливал маленькую собачонку неизвестной породы. Я ткнул пальцем.

— Да вот, хотя бы. Что вы видите в окне?

Доктор несколько удивился.

— Как что? Обои. А что же я там еще должен увидеть?

— Да что хотите. Заставку можете поставить?

— Конечно. — Доктор непонимающе смотрел на меня, и в его глазах я прочитал, что, похоже, он подумывает, не ошибся ли он в оценке тяжести моего расстройства.

— А там — нет. Там нет ни заставок, ни обоин, улица там. И вид из окон все время один и тот же — на соседнее здание. Или на сквер, смотря что находится снаружи. Никакой интерактивности. Окно можно открыть, понимаете? Свежий ветер, и все такое.

Доктор с таким профессиональным интересом посмотрел на меня, что я поежился. — А зачем же там вообще окна? Разве это удобно — когда картинка одна и та же? Неужели им там не надоедает один и тот же вид из окна?

— Надоедает, наверное... Там вешают шторы и занавески. А вот, к примеру, ваш десктоп. — Я кивнул на его выдержанный в классическом стиле рабочий стол. В воздухе плавали с десяток полупрозрачных папок, полдесятка ярлыков и слева, на границе видимости, несколько язычков панелей быстрого старта. — Десктопы там... как бы объяснить... Там вместо них простые деревянные столы, и папки не виртуальные, а пластмассовые и картонные. Документы бумажные, и в электронный вид их надо еще переводить, то есть набирать на клавиатуре или сканировать. Клавиатуры там тоже, кстати, пластмассовые, вы представляете, каждую букву приходится вводить вручную. Понимаете, там операционная среда не интегрирована в реальность. Ну, то есть она имеет место быть, но как бы отдельно, в компьютерах. В таких электронных приборах с экранами.

Тут доктор понял, что насчет диагноза он явно был излишне оптимистичен. Щелкнув пальцами, он вызвал рекордер, протаявщий в воздухе, и включил запись. - Давайте ка поподробнее. И с самого начала.

Я вздохнул и поудобнее вытянулся на низком кресле.

— Расскажите, как может быть так, чтобы операционная среда существовала отдельно? Разве это не означает хаос и полнейшую неразбериху во всех сферах жизни?

— Просто жизнь там не настолько тесно связана с виртуальной реальностью, вернее, компьютеры там — не столько основа, сколько часть окружающей действительности. Без них вполне можно обойтись. Про окна и столы я вам уже сказал, это только один из примеров. Документооборот там полностью натуральный, хотя для убыстрения и применяется компьютеризация, но опять же в небольшой степени и далеко не везде. Дорожное движение вообще не имеет к сети никакого отношения, все трансферы там выполняются абсолютно независимо от операционной среды. У каждого экипажа свой водитель, который подчиняется особым правилам, благодаря чему, в общем, на дорогах порядок. В том же случае, когда некоторые водители эти правила нарушают, возникают аварии, но это бывает совсем не так часто, как может показаться.

Чем больше я говорил, тем с большим интересом слушал меня доктор. Готов поклясться, за всю свою практику более детализированного и фантастического бреда ему еще слышать не приходилось. Да и что говорить, первый такой сон, который я увидел немногим более месяца тому назад, закончился таким диким моим воплем, что перепугавшиеся соседи даже соединили мою квартиру по видеоканалу со службой чрезвычайных ситуаций. Там-то мне и порекомендовали эту клинику. С тех пор я и веду эти записи, как посоветовал врач, и прихожу сюда два раза в неделю на консультации.

Минут через двадцать я уже начал уставать, и доктор предложил вернуться к тому моменту, когда всё это началось. Очень он это любил, уж и не знаю, почему. Я коротко рассказал ему о первом своем сне, в котором я жил в том, нелепом и чудовищном мире, и считал совершенно само собой разумеющимся то, что текст надо набирать на клавиатуре, а подключение к сети осуществляется с помощью проводов, а на работу ездил крайне неудобным транспортом — не телепортом, а на метро, очень душном и малоскоростном. Вместо того, чтобы работать дома, через терминал Сети.

Доктор неожиданно начал выспрашивать все, даже самые малозначительные и ничего не значащие подробности того дня, и предшествующих дней тоже. Не случалось ли со мной чего в то время, не встретил ли я кого или не расстался ли с кем, и что я ел, и куда ходил, и штаны какого цвета я надевал с какой рубашкой... В общем, на этот раз утомил он меня изрядно. Но зато сегодня он добился кое-какого результата, я вспомнил кое-что, о чем во время предыдущих визитов не упомянул, а именно, что как раз накануне встретил одноклассника, с которым не виделся уже лет пять или семь — Витьку Синельникова. Столкнулись случайно в баре, да там и зависли до утра. Витька, вернее, теперь уже Виктор Анатольевич, работал теперь в каком-то сильно умном институте, название я не запомнил, уж очень мудрено, но суть сводилась к изучению физики невозможных, или, как он их еще называл, мерцающих состояний объектов пространства-времени. Понятие это очень новое, говорил Витек, и к его описанию еще только-только начали подбираться, но суть, в очень упрощенном изложении, такова: любая вещь, величина, тело или момент времени, т.е. как раз то, что они там у себя в институте именовали объектом, существует в бесконечной вселенной - универсуме. А поскольку универсум бесконечен, то в любой его части может оказаться полностью идентичный объект, и теоретически, для универсума оба этих объекта абсолютно равноценны. Витька еще много чего говорил, он человек увлекающийся и полностью отдающийся любимому делу, но я из его мозголомных объяснений уловил только то, что эти два идентичных объекта могут в любой момент времени вдруг поменяться местами. Причем, по Витькиным словам, абсолютно без затрат энергии, ведь на деле то никакого перемещения не происходит. Я не совсем понял, какую практическую пользу можно извлечь из подобных исследований, но ведь, с другой стороны, и пользу от триполь-дипольных энергоцепочек сперва тоже мало кто видел. Это уже потом, спусти десятки лет, построили на основе этих цепей, собранных в схемы, невидимые и неощутимые для человека, первые интегральные сети, а теперь без Сети, вмонтированной в саму окружающую среду, никто и жизни то себе не представляет.

Кроме меня, подумал я и хмыкнул. Больше по существу мне добавить было нечего. Мы тогда с Витьком так подзаправились пивком, что все дальнейшие разговоры я помнил уже весьма смутно. Да, в общем-то, и тем для разговоров было немало, давненько ведь не общались. Доктор закончил расспросы, сложил свои конспекты в нумерованный сегодняшней датой и моими инициалами фолдер на десктопе и пожал мне руку.

Со вздохом облегчения я потопал домой, пялясь, как обычно, на рекламы и анимированные вывески магазинов. Особенно мне понравилась вывеска булочной, которую, видимо, установили вчера ночью, поскольку вчера я её не видел. Текст, черный с желтыми пятнами, менял прозрачность, медленно вращался, и вдобавок еще и буквы весьма продуманно менялись местами. Сразу видно, талантливый веб-мастер делал. По дороге я оказался свидетелем забавной сценки, девушка, идущая передо мной, в спешке выронила портфель, из которого на дорогу вылетела целая куча фолдеров и разрозненных файлов. Прямо у меня под ногами оказалась какая-то таблица, цифры на которой немедленно расплылись, стоило на них задержать взгляд, а стоило мне взять её в руки, как над документом немедленно появилось окошко ввода пароля. Я хмыкнул и отдал её смущенной девушке, которая уже собрала все остальное и теперь синхронизировала содержимое портфеля с удаленным сервером.

У врача я проторчал без малого четыре часа. Дома я с головой окунулся в привычную атмосферу, подключившись к терминалу Сети. как и обычно, полазил по форумам, на двух поругался, на двух других накидал свежих статей, поторчал в чате, под шепоток, смех и неразборчивые запахи виртуальных собеседников окончательно придя в себя. Ближе к вечеру пискнул сигнал телефона, встроенного в клипсу в моем левом ухе, мотнув головой, я принял вызов — звонил Витька.

Судя по голосу, он был чем-то не то встревожен, не то напуган. Мне вдобавок показалось, что он был здорово пьян, у него еще со школы такая особенность была мной замечена — сколько ни пьет, голос трезвый, спокойный и уверенный, а вот манера речи чуть меняется, слова нижет чаще и торопливей. По телефону говорить не хотел, в итоге договорились встретиться на том же месте, где и в прошлый раз мы с ним виделись, через полчаса.

Витек был несколько помят. И действительно очень пьян.

— Макс, ты хоть помнишь, че было то? — спросил он, не здороваясь. На мой удивленный взгляд он ответил взмахом руки и потащил меня к бару. Приняв хорошую порцию пива,

— Короче, Макс, с тобой последнее время ниче такого не происходит? — спросил он, стирая пену с усов. Я коротко рассказал, что мне сниться начала всякая чушь, а так вроде ничего такого и этакого не происходит. Про чушь Витька начал выспрашивать, пришлось рассказать подробно. Витек прикончил вторую кружку и помрачнел. — Выходит, толкнули мы тебя, — пояснил он непонятно и надолго замолчал.

Настроение у меня вновь начало портиться. Я взял еще пива и пристал к нему с расспросами. Витек был уже совсем хороший, и из его путаных обьяснений я понял следующее. Они там в своем институте разработали методику, позволяющую менять местами идентичные обьекты в разных уголках универсума. По Витькиным словам, первоначально оба обьекта абсолютно устойчивы и им нет причин менять свое местоположение, но если вывести один из них из равновесия, то второй тоже начнет раскачиваться. В итоге рано или поздно они поменяются местами. Тогда, после бара, сильно пьяные, мы поехали к нему в лабораторию, смотреть установку. Ну и разумеется начудили там, я даже начал припоминать что то. Витька тоже деталей не помнил, но сегодня он полез смотреть логи и обнаружил утечку энергии той ночью, встревожился и решил меня разыскать.

— Чем это может грозить? — спросил я, фокусируя взгляд на Витькиной бороде.

— Сам-то не догадываешься? — хмуро спросил он и допил пиво.

— Провалишься в тот мир... а тот ты, оттудова который, соответственно, сюда... Как тебе такая перспектива? — Я похолодел, хотя окружающий мир уже был сильно размыт под воздействием пива.

— Че делать то? — спросил я беспомощно.

— Че делать, че делать... пить меньше надо, вот что... Собирайся, поедем. Есть шанс, небольшой, правда, вернуть все как было.

И мы поехали. В холле телепорта в это время было уже малолюдно, только одинокая девушка на скамейке вдоль фронтальной стены читала интерактивную книгу, да мимо торопливо прошел молодой парень в майке с очень натуральными голографическими драконами. Один из них извернулся и цапнул меня за плечо, впрочем, как и следовало ожидать, неощутимо. Лаборатория располагалась на задворках института, мы попали в нее не через главный вход даже, а через невзрачную калитку в стене, изрисованной граффити. Граффити вроде показалось знакомым.

Установка совсем не поразила моего воображения. Может, потому, что я был пьян, а может, оттого, что была какая то не такая сложная и непонятная, как в фантастических фильмах, а просто железная клетка из сетки-рабицы, подключенная десятком толстых жгутов к нескольким довольно пыльным системникам вдоль стены.

Я смутно припомнил, что вроде бы мы, как раз сидя на этих системниках с Витькой, догонялись шампанским... дальше туман.

— Ну что смотришь? — заорал он на меня, даже не снимая пальто и запуская терминал наощупь. В воздухе протаяли прозрачные панельки консолей, подмигивающие зелеными и ярко-оранжевыми сиволами.

— Лезь в клетку.

Я с опаской заглянул в неказистое сооружение. При более пристальном рассмотрении стало видно, что в сетку кое-где вплетены какие-то разноцветные жилки и узелки, впрочем, приглядности это всей конструкции не добавляло. Выглядела эта штука собранной на коленке из вторсырья, причем полупьяным пэтэушником, выгнанным из училища за нерадивость. Консоли тренькали, клацали и позвякивали, Витька тихо ругался сквозь зубы, воздух наполнило гудение. От сетки ощутимо потянуло озоном и холодком каким-то, что ли. Я поежился и шагнул внутрь.

— Понимаешь, Макс, — заорал он, полуобернувшись от терминала, — У нас же сохранился лог на сервере. Я хоть и синий тогда был, но мастерство ж не пропьешь, запись включил. Мы сейчас сделаем то же самое, что и в прошлый раз, только с обратным знаком, то есть раскачаем тебя в противофазе, чтобы привести в равновесие.

— Есть, правда, одна тонкость... все учесть невозможно, но тут уже ничего не поделаешь, или пан или пропал. Твой дубль на другом конце линии сейчас тоже раскачивается, вы с ним связаны, и надо погасить еще и его колебания тоже. — Он продолжал клацать значками на консолях, пальцы так и плясали по воздуху, значки меняли цвет, форму, перестраивались, позвякивали, гудение меняло тон, громкость... Туман перед моими глазами сгустился, я и так очень чувствовал земное притяжение после недетской дозы пива, а теперь оно усилилось настолько, что я, подогнув ноги, уселся прямо на кафельный пол и уронил голову на руки. Витька еще че-то бубнил и многословно рассказывал, уткнув нос в панели консолей, круживших вокруг него веером, но я уже ничего этого не слышал.

Проснувшись, я некоторое время не мог понять, где нахожусь. Потрескавшийся потолок, безусловно, знаком, значит я не в незнакомом месте. Попытка напрячь память вызвала приступ головной боли. С трудом оторвавшись от дивана, я пополз в ванную и плеснул немного тепловатой воды в лицо. Чертово ЖКХ, как лето, так вода то ржавая, то теплая, никакого сервиса, черт бы его подрал. А деньги, сволочи, дерут исправно, и только попробуй вовремя не заплати. Включив чайник на кухне, я насыпал в чашку кофе и поплелся в комнату, чтобы включить комп. Системник пискнул и загудел кулером, из открытого окна солнечный лучик высветил толстый слой пыли на мониторе. Привычно вбив пароль, я мельком подумал, что не мешало бы купить новую клавиатуру, а то на этой уже скоро букв будет не разобрать, и протереть монитор, опустился в кресло и вышел в сеть. Проверка почты ничего нового не принесла, было только одно письмо с предложением работы, не очень, впрочем, интересной, новостные ленты и рсс тоже показались мне не слишком заслуживающими внимания, скайп молчал, в аське все значки были красными, поэтому я пошел пить кофе на балкон.

Выкурив пару сигарет, я начал припоминать вчерашние события. Проверил мобильник, звонков не было, смс тоже, поэтому я позвонил Витьке сам. Витек был бодр, весел и громогласен. — Старик, получилось! — заорал он, даже не поздоровавшись. — Погасили все колебания, можешь теперь спокойно спать. Или неспокойно, — гыгыкнул он. — С молоденькой практиканткой, гага… Слушай, давай вечером пересечемся, поболтаем, а то у меня сейчас совещание будет, лады? — я сбросил вызов и в этот момент телефон зазвонил снова. Будильник. Ах да, конечно, мне же опять к психологу надо...

Накинув куртку, я вытащился из дома. До метро пилить минут 20, можно и на автобусе три остановки, но я предпочитаю пешком. В душном вагоне было муторно. Повисев на поручне, я протолкался поближе к выходу и с облегчением выскочил наружу, немедленно сунув в рот очередную сигарету. Вдоль жилого дома с потрескавшимся фасадом и грязными полотнищами реклам на первом этаже, потом вдоль банка с отделанным полированными мраморными плитами цоколем, у входа охранник с наглой рожей, курит. Перейдя улицу, поднимаюсь по ступенькам, знакомая синяя табличка, знакомый вахтер, все так же читающий журнал. Я смутно подозреваю, что он один и тот же журнал читает все время. Поднявшись в доисторическом лифте с раздвижными решётчатыми дверьми и с кнопкой вызова, в которой загорается зеленая или красная лампочка, на третий этаж, я медленно пошел по коридору. Как обычно, опоздал минут на пять.

Доктор уже листал мою историю болезни. Все таки у медиков совершенно особая манера вести дела, в моей карте, казалось, не было двух одинаковых листов. Одни подклеены, другие подшиты, третьи вложены на манер карт в планшетке... совдеповщиной какой-то отдает, несмотря на весь внешний европейский лоск. Как в том банке — с виду все цивильно, а охранник — лимит какой то откуда-нибудь вроде Серпухова, и по роже видно, вчера свиней пас.

Доктор вяло задавал какие-то вопросы, я также вяло отвечал, и видно было, что ему смертельно скучно. Про встречу с Витькой я рассказывать не стал, сказал только, что в эту ночь мне ничего не снилось. И может быть, сниться больше не будет.

— Переутомление, голубчик, банальное переутомление, — рассеянно сказал доктор. — Вам отдыхать нужно, тем более работа у вас сложная, — он помахал в воздухе пальцами, видимо, пытаясь мне продемонстрировать всю сложность моей работы. Проследив за направлением его жеста, я увидел персоналку, стоящую на соседнем столе. Рабочего стола видно практически не было, из-за огромного количества значков и файлов, наваленных как попало.

— Как вы вообще в этих штуках разбираетесь,— пожаловался он. Я попрощался.

Неподалеку от входа в метро девушка, идущая передо мной, вытаскивая зазвонивший мобильник, в спешке выронила портфель, из которого на дорогу вылетела целая куча файлов и разрозненных листов бумаги. Прямо у меня под ногами оказалась какая-то таблица, цифры на которой немедленно расплылись, потому как она попала точно в центр небольшой лужи. Я хмыкнул и отдал намокшую бумажку смущенной девушке, которая уже собрала все остальное и теперь засовывала документы в портфель, ухитряясь при этом болтать с кем-то по мобильнику. У меня возникло странное ощущение, будто нечто подобное со мной уже происходило. И девчонка вроде знакомая... Интересно, где я ее мог видеть?

май 98-июнь2010

Сижу на травке, привалившись спиной к замшелому пню. Жру травинку, совершенно безвкусную, ни о чем не думаю, отдыхаю. В глотке какая-то трудновыносимая горькая кислятина, которую сглатывать совершенно невыносимо, а сплюнуть ещё труднее.

Мышцы гудят, как после скоростного марша по пересечёнке или подъема по скале. Всегда после охоты так. Организм выплескивает в едином мощном пароксизме действия накопленную годами энергию. Потом отходняк, несколько десяков минут, а иногда и час-другой, я физически неспособен пошевелиться. Тихонько сижу в уголке, играю в интереснейшую игру "не шевелись и не думай". Да и любое, даже самое маленькое движение, отдает в мышцах крайне неприятной дрожью, как будто отсидел ногу, и вдобавок тошнота накатывает.

В ушах у меня играет минимал, это максимум из того, что я могу вынести из современной музыки, и я продолжаю безмыслие, отдавшись несложным повторяющимся музыкальным фразам.

Внизу, возле ворот ангара, скучает обойма поддержки. Разумеется, они, и не только они, вели нас всю дорогу. Заметить их практически нереально, это десятки будто случайно проносящихся мимо автомобилей, праздных прохожих, которые, на первый взгляд, просто прошли неподалёку, но, на самом деле, действуют как единый организм с отточенной пластикой движений, мгновенно и эффективно. В данный момент возле ангара тройка спецуры и один врач, чуть дальше в густой тени спрятался спецавто с дремлющим водителем и заведённым двигателем.

Ко мне сейчас нельзя подходить, реакция будет ассимметричная, проверено годами. Ждут. Маются на жаре, пьют холодную газировку из банок без надписей, которые потом заберут с собой, курят. Переговариваются. Снова курят. Бычки бросают в круглую серую пепельницу на ножках, которую тоже заберут. После нас тут следов не останется.

В Гнезде работает бригада биологов, упаковывая коконы и то, что осталось от нашего самоуверенного друга. Я им совершенно не завидую, смотреть на то, во что, со временем, после работы наших общих друзей, превратились их бывшие сограждане, лично мне невыносимо. Именно поэтому я, закончив, выметаюсь из подземелья из последних сил, так, будто за мной гонятся все демоны мира.

Я спущусь вниз сам, когда уровни гормонов, ферментов и прочей химии в крови опустятся хотя бы до приблизительной нормы, медик выдаст мне паёк и банку спецкоктейля, который мне поможет очухаться окончательно, и операция может считаться завершенной.

Когда Коляныч открывал пасть, с торчащими во все стороны рудиментарными зубами, я оцепенел. Пасть была похожа на редкостный цветок орхидеи, и завораживала. Оторвать от неё взгляд было решительно невозможно. Внутри что-то набухало, раскручивалось, в предвкушении напрягалось.

Не от страха оцепенел, конечно, хотя в такие моменты от страха никогда не избавится. Во мне бушевала мощная гормональная буря, инициированная запахом ферментов и феромонов, выделяемыми Логовом. Я готовился к этому дню, долго, тщательно. И остальные готовились. Но я -- особенно. Ведь моя роль самая, пожалуй, трудная и ответственная.

Ведь я -- наживка. Именно меня должен притащить в своё гнездо Суперхищник.

Нет, словечко-то какое -- Суперхищник. Твою мать. А чего ж не Король всея Земли? Самомнение у этих тварей дай бог каждому, поневоле позавидуешь. Мы их называем просто -- паразит. А по сути, они ведь и есть паразиты, выбравшие выгодную стратегию присоединения к сильнейшему виду на планете. Ну что ж, Коляныч, когда читал свою лекцию в виде байки (позер!), во многом, в общем, был прав. Действительно, на каждого едока в природе найдётся свой едок. И хищник, использующий людей в качестве пищи, существует. Ест он, правда, не мясо, а питается исключительно психической энергией оцепеневших в коконах жертв, причём, как правило, похищает для своего нечестивого пропитания особей помоложе, поскольку их жизненный потенциал выше и они могут дать больше энергии.

Проводя долгие недели, а может, даже месяцы, в коконах, жертвы, опутанные плотной паутиной , непрерывно генерируют особый вид энергии, необходимый паразиту. Питается он большую часть жизни, подобно человеку, самой обычной едой, и только лишь в период размножения ему требуется особая пища.

Такая, которую сможет дать лишь существо, обременённое разумом. Поэтому каждые 100-120 лет паразит отправляется на поиски добычи. Взрослая особь по размерам не превосходит человеческого ребёнка возрастом 10-12 лет, а по силе и ловкости может дать фору хорошо тренированному взрослому бойцу с большим опытом. Тем не менее силовой путь захвата жертв паразиты предпочитают редко, чаще они хитростью заманивают свой будущий обед в своё логово.

Мне очень хочется чего-то сладкого, мороженого, например. Сладкое я вообще способен есть килограммами. Такая биохимия. Но сейчас нельзя. Сглатываю горькую слюну. Двигаться по-прежнему больно.

Я очень аккуратно, медленно, по миллиметру, сдвигаюсь, тянусь к внутреннему карману джинсов. Трудно. Пальцы не слушаются. В глотке поднимается невыносимо горькая дрянь, закрываю глаза, усиленно дышу открытым ртом, вроде полегче. Продолжаю тянуться, и, наконец, нашариваю смятую пачку "герцеговины". Вытаскиваю не менее мятую сигарету, трясущимися пальцами заталкиваю в рот, пытаюсь прикурить от облупившейся зажигалки. Горький дым наполняет глотку, затем бронхи, лёгкие, по телу растекается волна никотинового расслабляющего оцепенения. Выдыхаю. Человеческая природа такова, что нам приятно не только то, что нас питает, но и то, что на убивает. Парадокс.

Когда Колян полностью открыл пасть, я так же оцепенел. Не от ужаса, ужас ушёл уже на второй план, в моём теле на полную мощь работала удивительная химическая фабрика, бросающая в кровь в запредельных концентрациях энзимы, ферменты, соли, белки. Под подбородком спазм, некая железа также сжалась, в едином спазме выдав в кровь всю свою секрецию.

Я плюнул длинным, тягучим, шипящим плевком прямо в открывшийся передо мной зев, в котором вот уже почти поднялся стрекательный отросток. Паразиты обездвиживают свои жертвы ядом, представляющем собой крайне сложный фермент, а орган, которые они для этого используют, похож на язык хамелеона. До поры скрытый в пасти, наполненный ядом, он ждёт своего часа. Оконченный костяным отростком-иглой, именно он парализует, вылетая в считанные доли секунд, жертву, пока она заворожена видом полной зубов пасти, похожей на творение безумного художника-биомеханиста. Да, согласен, поглядеть есть на что. В отделении института паразитологии есть великое множество препаратов этих тварей, и каждый препарат завораживает. Удивительно, как эти звери умеют играть на тончайших струнах человеческой психологии.

Коляныч будто бы поперхнулся, икнул, его непропорциональные черты, вздрогнув, начали судорожно сокращаться. Пасть конвульсивно закрылась, с отвратительным мокрым хлюпающим звуком, истекая белесой пеной. Конечности подогнулись, руками он попытался вытащить из пасти чужеродное, тревожащее, злое, но не успел, и, всколыхнувшись, осел в темноте коридора.

Мне темнота помехой уже не была, поэтому я, хищно пригнувшись, быстро обследовал гнездо на предмет имеющихся живых паразитов; таковых не было, одни коконы. Понятно: Коляныч тут обитает один, и, подобрав с земли фонарик, я открутил его заднюю крышку и вынул одну батарейку. На торце последней имелась небольшая вмятина, я нажал на неё изо всех сил. Щелчок.

Всё, теперь осталось ждать команду поддержки. А долго, впрочем, ждать и не пришлось, ребята всё время были поблизости, с тех пор, как я известил их о близости охоты. Пригибаясь, поминутно сплевываю горькую слизь, сочащуюся из моих слюнных желёз, я пробираюсь к выходу. Больше мне в этой подземной юдоли скорби делать нечего. Волнами накатывает ярость и тошнота. Надо бороться. Ощущение, будто на плечи давят десятки килограмм. Это отходняк, такое после каждой охоты бывает. Ползу, ежеминутно спотыкаясь, плюясь и матерясь.

Я выползаю сперва из железной двери, оставляя на ней след покрытых потом рук, шатаясь, прохожу через корпус цеха старой фабрики, в глаза бьёт почти невыносимый солнечный свет. Не знаю, сколько раз падаю, но все равно, с матюками, потом, проклиная всё и вся, как-то продвигаюсь. Кое-как, помогая себе руками, ногами, и бог знает чем, я выползаю из заброшенного здания, и, обессилев, приваливаюсь к бревну, очень кстати оказавшемуся поблизости от входа. Пока у меня есть время, вытаскиваю наушники и сую в уши, плеер, подсоединённый дополнительно и к сети Легиона, всегда со мной. Нажимаю кнопку.

Вот теперь можно и отдохнуть. Какое облегчение. По телу словно растекается жидкий свинец, горячая, муторная тяжесть прижимает к земле. Тем временем все скрытые до поры службы приходят в движение. Внизу готовит аппаратуру группа поддержки, оцепление контролирует район, медики наготове, активируют свои контейнеры со льдом и бог знает чем, напичканные по самое не могу электроникой, и не только ей, по заблокированному для гражданских, военных, и прочих граждан каналу радиосвязи передаётся неисчислимое количество команд, и неисчислимые количества профессионалов включаются в работу. Ибо имя нам -- Легион.

Грузовики с оборудованием следуют указанными маршрутами, останавливаются, откидывая борты, из части одних выгружают аппаратуру, из других выпрыгивает целая толпа военмехов, и, не задерживаясь, пробегает, практически бесшумно, мимо меня, спецура в полной защите ныряет внутрь логова. Однако, хорошо их тренируют. Мне даже немного завидно. Я каждый раз трясусь, как сопляк, впрочем, я именно так и выгляжу.

Боевой ранг М13, это означает мужской пол, 13 биолет. Именно такие и представляют наибольший интерес для паразита, именно поэтому наше обучение начинается с 2-х лет. Институт определяет наиболее перспективных, а отбор этот очень жесткий, из тысячи кандидатов, в лучшие годы, хорошо если брали троих. Затем, после определенных испытаний, они отбираются в группы Охотников. Из сотни выживают, дай бог, двое-трое. Так выходит, что на сто тысяч людей, хорошо, если будет один Охотник. И это ещё хорошая пропорция.

Один Охотник способен избавить город от десятка паразитов за год, ведь эти твари инстинктивно тянутся к скопищам людей. В старые времена паразиты, и вправду, косили людей, как своё стадо, нимало не заботясь ни об удобстве последних, ни о численности.

Но все хорошее когда-то кончается. И однажды светлые умы человечества основали тайное, хорошо законспирированное общество, которое когда-то ещё очень давно задалось вопросом, а почему иногда исчезают люди, которым, казалось бы, ничто не угрожало, живи да живи себе?

Иногда, впрочем, если паразит был слишком молод и неумел, или ему просто не везло и что-то мешало, редким людям удавалось вырваться из смертельной ловушки. Отсюда и легенды про ночных чудовищ, вампиров, оборотней, и прочий бред. Феромоны паразита это ещё и очень сильный галлюциноген.

Итак, люди задались вопросом, а что же, собственно, с ними происходит. С теми, кто такие вопросы задавал вслух, довольно скоро происходили всевозможные происшествия. То вдруг ни с того, ни с сего человек, в жизни которого не происходило ничего особенного, выбрасывается из окна, то прыгает под поезд, вскрывает вены, стреляет себе из ружья в голову. И люди задумались, не является ли это чьей-то злой волей. В строжайшей тайне, с использованием всех мыслимых и немыслимых предосторожностей, было организовано общество суперпрофессионалов, работающих исключительно над этой загадкой. Множество учёных, воинов, инвестигаторов, да и простых людей приложили все свои силы, чтобы найти ответ. И этот ответ довольно скоро был найден, и он поражал воображение. Веками люди жили рядом с врагом, который, нимало не интересуясь их устремлениями, пожирал их, невозбранно плодясь и пользуясь плодами их труда. Выяснилось, что веками паразиты эксплуатировали человеческий род, так, как люди, например, используют свиней, пожирая их. Занимая высокие посты, направляя развитие человечества в удобном для них направлении. С той лишь разницей, что, люди, разводя тех же свиней, прилагали усилия, дабы их питомцам было комфортно жить и плодиться, а паразиты на подобные условности плевали с пожарной каланчи. Им было неважно, главное -- результат.

Для паразита, в общем-то, дослужиться до значимого поста было несложно: во-первых, учитывая их видовую способность втираться в доверие и располагать к себе людей, подверженных атаке феромонов, а во-вторых, паразиты жили долго. Типичный паразит мог коптить небо лет триста, а может, и все четыреста, подпитываясь жизненной энергией тех, кого он пожирал. Так получилось, что, за время, пока человечество, фигурально выражаясь, встало на ноги, довольно значимую часть его верхушки составили именно паразиты. И им, ясное дело, было невыгодно, чтобы о них узнали, поэтому в какой-то момент сообщения об исчезновениях людей начинали усиленно замалчиваться. Подавалась это, понятно, под соусом нераспространения информации, могущей привести к панике, и все прочее. Хотя протечки в информационное пространство и случались, время от времени: взять хотя бы известные истории о Марии Целесте или Кроатоне.

Легион начал свою работу на заре времён, когда хомо сапиенс ещё бегал голый по равнинам Единого континета. Медленно, неэффективно, но уверенно, паразитов начали выбивать, и этому способствовало одно качество. Паразиты были исключительными индивидуалистами, каждый пасся на определенной отвоёванной им территории, и мысль о том, чтобы скооперироваться вместе для решения какой-либо задачи, никогда не приходила им в голову. Вероятно, это проистекало просто из того, что обычно таких задач никогда не возникало. Естественных врагов у паразитов не было, отчего они и возомнили себя князьями мира. Лишь в период размножения паразит мог подпустить к себе самку, да и то ненадолго.

Легиону эта особенность очень упрощала задачу. За несколько тысяч лет поголовье паразитов было уменьшено в сотни раз, учитывая тот факт, что их, в пересчете на человеческое поголовье, было в сотни раз меньше. И это естественно: львов много меньше, чем антилоп, на которых те охотятся. И волков, соответственно, много меньше, чем зайцев.

Развитие человечества отреагировало на это мгновенно: получили мощный толчок вперёд науки, ремёсла, общественные формации. И немудрено, ведь нерастраченная психическая энергия искала выход. С тех пор Легион стал незримой силой, контролирующей безопасность людей.

Мимо меня несут алюминиевые носилки, на которых обрюзгла туша Коляныча. Удивительно, как преображаются эти существа, когда теряют над собой контроль. Как могли принимать за подростка округлую, весом за 200 кило, одутловатую тварь?

Удивительная вещь феромоны. Я, скрипя суставами и кряхтя, как старый дед, медленно поднимаюсь. Внизу, у ангаров, народ нервно курит. Ждут, матюкаясь и плюясь, а может быть, и кости мне перемывают. Ну что ж, всегда так было. Прихрамывая на не совсем ещё послушную ногу, по едва различимой тропинке я начинаю спускаться.

Работы ещё навалом. Позавчера сообщили, в Тропарёво пацан пропал.

Коляныч сидит на замшелом бревне, свесив вниз ноги. В руках бутылка пепси, купленная в магазине на углу. У меня мороженое и рогатка в заднем кармане. Внизу заросший дикими клёнами и заваленный не пойми чем спуск к речному берегу, сбоку пешеходная дорожка, в незапамятные времена вымощенная шестиугольными бетонными плитами, которые обычно используют на военных аэродромах для быстрого возведения взлётной полосы. Если пройти по ней, попадешь непосредственно к реке и диким пляжам, испещрённым пятачками песка и чёрными останками кострищ, но нам не туда. А хочется. День сегодня жаркий, градусов 30, и я поспешно глотаю восхитительно холодное мороженое, пока оно не успело растаять.

С мороженым покончено, как и с газировкой. Коляныч, размахнувшись, что было сил, швыряет бутылку в густую зелень внизу. Слышно, как она гудит в полёте и с шуршанием пропадает в зарослях. Спускаемся вниз по довольно крутому в этом месте склону, хватаясь то за стволы молодых тополей, то за чахлые кусты, иные из которых норовят предательски вырваться с корнем, как это случилось на нижней трети спуска. Если бы я в тот момент не успел каким-то чудом ухватиться за молодой ствол, почти прут, одинокого тополя, то летел бы кубарем прямиком в наваленный внизу сухостой, мусор и колючки. Коляныч верно говорил, мало кто тут ходит, тропинок нет, а если и есть, то почти незаметные, непредсказуемо петляющие между весенних ручьёв, поваленных деревьев и куч самого разнообразного мусора, копившегося здесь годами. Где-то неподалёку заняла своё место и Колянычева бутылка. Интересно, она разбилась?

Коляныч в нашей компашке появился где-то несколько месяцев назад. Одни пацаны говорили, что он из 46 дома, другие, что из 52-го, через дорогу, а сам он на расспросы отвечал так обтекаемо и расплывчато, что вот вроде бы ты все понял, а через пять минут опять не понимаешь. То ли у него тётка здесь, и он к ней приехал, то ли она куда-то там поехала, а его оставила на время у кого-то, так никто и не выяснил. Но в компашку его сразу приняли. Длинный, тощий, весь какой-то развинченный, с непредсказуемыми резкими движениями, но отчаянный и постоянно что-то придумывал интересное. То мы ночью, под разными предлогами свалив из дома, кто якобы на ночевку к друзьям, а кто на ночную рыбалку, собирались на пятаке — так мы называли уголок за школой, надёжно укрытый с одной стороны самой школой, а с двух других забором больницы и зарослями деревьев, отправлялись воровать кирпичи и цемент на близлежащую стройку, освещённую лишь одиноким прожектором неподалёку от будки сторожа. Планировалось затем из этих материалов строить настоящую крепость. То, вооружившись лопатами и фонариками, выкапывали в подвале нашего дома спрятанный старшаками ящик патронов, украденный ими откуда-то то ли с военного склада, то ли со стройки, один чёрт. Патроны те, кстати, так и не нашли, несмотря на то, что основательно разрыли полподвала, и соседи однажды даже вызвали милицию, от которой мы удирали, поспешно протискиваясь в продухи подвала. Дворники их регулярно заколачивали, а мы, понятное дело, не менее регулярно их вскрывали. То, поехав через весь район на старом, тарахтящем автобусе, лезли через дыру в заборе на старый аэродром, чтобы свинтить со стоящих там самолётов колпаки, делать потом из них бомбы. В состав авиационных сплавов входит магний, а если купить пузырёк марганцовки в ближайшей аптеке и смешать с ней стружку от колпака, а потом плотно упаковать всё это картоном и изолентой, то получится штука, ничем не уступающая взрывпакету.

Да и наши вечерние посиделки у костра Коляныч отлично разнообразил. Собственно, именно так мы и познакомились. Тогда у костра были почти все наши: Рустик, из 44-го, тощая Ленка из первого подъезда, толстый Стас из третьего, Димон и Лысый, два сапога пара, с четвертого этажа, и я. Было еще довольно светло, самое начало лета, и нас до довольно позднего времени не загоняли домой, чем мы усиленно пользовались, проводя практически всё свое время на улице. Этим вечером мы рассказывали друг другу всякие страшилки, пока в костре пеклась картошка. До сих пор лидировала Ленка, которая только что вернулась из пионерлагеря и принесла внушительный запас довольно жутких баек. Последняя байка про мертвецов-вожатых нагнала на нас страху, который, впрочем, каждый попытался тщательно скрыть, и тем не менее все дружно подпрыгнули, когда из-за костра раздался насмешливый голос:

— Да что страшного может быть в мертвецах? Ну вы как дети, честное слово. — Из-за куста сирени вывернулся длинный, костлявый, нескладный парнишка с широко поставленными глазами и кривой ухмылочкой. Ленка потом мне тайком призналась, что, когда эту ухмылочку увидела, чуть в штаны не надула от страха, но я списал всё на влияние момента. Что-что, а Коляныч умеет в эффектность, хоть сейчас в театральный поступай.

— Вот хотите, расскажу действительно страшную историю? — продолжил он, косясь на облезлое бревно, последние несколько лет верно служившее скамейкой для наших, а гораздо ранее и не только наших, посиделок, спросил он, и мы, переглянувшись, подвинулись, освобождая ему место.

— История совершенно реальная, мой дядька рассказал. А уж он-то точно врать не будет. Хотите? — Обвёл на с взглядом, всё так же кривовато ухмыляясь. Конечно, мы хотели, и он начал:

— Так вот, дядька мой работал биологом в институте сельского хозяйства, и вдобавок был заядлый рыбак. Он много рассказывал, как сделать снасть на любую рыбу. Смысл, в общем, такой: рыба видит снасть, похожую на ее повседневную еду, и клюет. А если сделать снасть, похожую на её любимую ему, то клюёт особенно охотно. Дядька всегда много рыбы приносил, потому что это знал, на какую приманку кто любит клевать, и благодаря этому его улов всегда был предметом зависти даже профессиональных рыбаков, которые годами ловили в этих местах. В природе, говорил дядька, такие приманки самое обычное дело: когда хищник не может догнать жертву, он делает так, чтобы жертва сама к нему пришла.

Например, орхидейные богомолы, живущие в дождевых лесах Юго-Восточной Азии, своим внешним видом буквально имитируют цветок, их лапы имеют форму лепестков, и именно такая расцветка, совершенно не различимая среди настоящих растений, не только дает им возможность замаскироваться перед атакой на насекомых, но и активно привлекает жертв. Хищное растение кувшиночник, или непентес, растет в тропиках, и своей яркой расцветкой и сильным запахом приманивает насекомых. Но когда насекомое забирается внутрь специального листа-кувшинчика, оно обнаруживает, что по его скользким стенкам невозможно выбраться назад. Остается один путь — вниз. Ну, а внизу, на дне этого кувшинчика, поджидает едкая жидкость, в которой тело насекомого быстро разлагается в жидкий коктейль, которым и питается непентес. Жужелицы рода Epomis употребляют в пищу земноводных, причём взрослые насекомые охотятся на амфибий традиционно: нападают из засады и парализуют жертву укусом в спину. А вот их личинки придерживаются другой стратегии: они притворяются безобидными жертвами, и когда лягушка или жаба пытается их съесть, намертво вцепляются в горло амфибии челюстями. Освободиться земноводные не могут - личинки пожирают их заживо.

Это то, что в природе называется конкурентной борьбой. Любое растение, животное, насекомое или хищник, или жертва, а иногда сразу и то и другое. При этом в процессе противостояния хищника и его жертвы вырабатываются приспособления, как жертвами, для противодействия хищникам, так и у хищников появляются механизмы преодоления этих приспособлений. В биологии есть такое понятие, пищевая цепь. Все живые существа связаны, так как служат объектами питания для других организмов, проще говоря, пищевая цепочка показывает, кто кого ест. Каждый организм, зависящий от следующего организма в плане пропитания, формирует линейную последовательность, через которую энергия переходит от одного организма к другому. Любая пищевая цепочка заканчивается на хищнике или же суперхищнике – самом сильном животном, не имеющего “врагов”, равных ему по размеру, весу и силе. Таких представителей относят к “хозяевам” своих природных условий существования.

Традиционно считается, что человек является таким хозяином, поскольку в процессе эволюции достиг уровня развития, не позволяющего ему быть съеденным другими животными. Однако, мой дядька однажды задумался, а нет ли признаков, говорящих о существовании хищника, способного охотится на людей, причём так, чтобы они и не подозревали о его существовании? Хитрого, отлично приспособившегося, умеющего мимикрировать? И он такие признаки нашёл.

Несколько лет он анализировал все упоминания о пропаже людей в прессе, и в результате определил несколько мест в городе, где люди пропадали, хоть и не слишком часто, но регулярно. Вероятно, суперхищник, как и многие суперхищники в природе, вёл одиночный образ жизни, и питался относительно не часто. Для того, чтобы приблизиться к предмету своих поисков, дядька Коляныча перебрался в один из таких подозрительных районов, и спустя какое-то время определил место, где, по его мнению, суперхищник устроил гнездо. Есть в тех краях заброшенное место, о котором очень мало кто знает. Даже местные, которые ещё в деревнях тут жили, отродясь про тот схрон не слыхивали. И недаром.

Коляныч сделал паузу и значительно продолжил.

— Суперхищник совсем не желает, чтобы о его месте обитания стало известно всем. Поэтому он тщательно охраняет своё гнездовье. И дядька мой очень удивлялся, как такое место может быть забытым и заброшенным практически в самой толще городской застройки. Вероятно, суперхищник планомерно выискивал людей, которые об этом месте знали, и уничтожал их.

А два месяца назад, — заключил Коляныч, — дядька пропал. Я думаю, он отправился на поиски этого гнезда.

— И нашёл его. А суперхищник, в свою очередь, нашёл моего дядьку.

Мы дружно впечатлились, и некоторое время провели в молчании. История была рассказана так живо, что я прямо в красках представлял себе, как дядьку Коляныча, рыча, утаскивает к себе в гнездо неведомый зверь. К тому же и повод помолчать был: как раз картошка пропеклась, пора вытаскивать, и, обжигаясь, есть, бросая шкурки в костёр. Так, в общем, Коляныч у нас и прижился, хотя в суперхищника, конечно, никто не поверил. Если бы такой и был, то его, конечно, милиция бы давно изловила и посадила в зоопарк. Но все, не сговариваясь, сошлись на мнении, что Коляныч парень мировой и язык у него подвешен как надо.

История эта спустя некоторое время получила неожиданное продолжение. Мы в тот раз с Колянычем торчали вдвоём на детской площадке, придумывая, чем себя занять, и тут чёрт меня дёрнул спросить начёт того секретного места, выдумал ли он его ради красного словца или оно на самом деле существует. К моему удивлению, Коляныч признался, что не выдумал. Ему дядька на самом деле про такое место рассказал. Оказывается, за ангарами на берегу реки, есть территория, которая по сей день никому не принадлежит. Почему так, неизвестно. Там когда-то была старая фабрика. Они с дядькой даже хотели туда сходить, но у того возникли какие-то неотложные дела, и ему пришлось срочно уехать.

А почему бы нам не сходить туда? — подумал я и получил в этом плане полное Коляново одобрение. Прихватив с собой фонарик, который я хранил на лестничной площадке в электрощитке, никогда не запиравшимся на замок, и спички, мы отправились навстречу приключениям.

Справа тянулся нескончаемый забор из кривых, ржавых железных прутьев, местами разогнутых, и впоследствии завязанных проволокой. Встречались довольно удивительные вещи, например, дырявый металлический матрас от какой-то раскладушки, который криво привязали проволокой, чтобы заткнуть дырку. Тропинка вихляла, обходя разросшиеся наклоненные под разными углами деревья и кучи разного хлама, разбросанного то тут, то там. Мы добрались до дыры в заборе, которая была прикрыта искорёженным листом ржавого металла, если не знать, то и не догадаешься, что в этом месте забор кем-то нарушен. Мы отогнули лист в сторону и, пригибаясь и стараясь не разодрать одежду о торчащие ржавые края, проникли внутрь. По ту сторону забора трава росла практически в человеческий рост, слева виднелись гигантские металлические ангары, в которых хранилось с незапамятных времён незнамо что, справа тропинка уводила куда-то в заросли, в которых годами не появлялись люди.

Именно там, по словам Коляныча, и было то что составляло цель нашего путешествия. Как он говорил, раньше, лет сто или может быть, даже больше, назад, в этих местах была фабрика по производству каких-то химических реагентов, а в своё время, когда большевики пришли к власти, ликвидировали и хозяев этой фабрики, и, соответственно, производство тоже умерло, так фабрика оказалась заброшенной. Советское правительство почему-то не нашло применение этим кирпичным баракам, тянущимся вдоль берега реки, а это на самом деле были очень старинные здания, построенные еще в начале XVII века, с подвалами, которые тянулись очень далеко вглубь. Именно в этих подвалах было то, что нас интересовало.

Пройдя некоторое расстояние вглубь зарослей совершенно дикой зелени, отмахиваясь от торчащих во всю сторону веток и стараясь не попасть ботинком в особо хлипкие, подтопленные места, мы наконец дошли до старых корпусов фабрики. Это были приземистые одноэтажные здания с арочными окнами и плоскими, заросшими мхом и травой крышами. Коляныч говорил, что эти здания раньше были трехэтажные, но с течением лет ушли в землю, здесь очень влажно, поскольку неподалёку из склона выход подземного ручья.

Поэтому постоянно приходилось смотреть, куда поставить ногу, чтобы не угодить в глубокую лужу, в некоторых местах были набросаны камни и кирпичи, но далеко не везде, и по всему видно, что люди тут бывали очень редко.

Крайнее кирпичное здание, к которому мы держали путь, стояло на отшибе, особняком, оно было даже ниже всех остальных, практически пол-этажа, вросшего в землю, арочный проём входа едва ли полтора метра высотой маняще и угрожающе темнел под сенью клёнов. Интересно, когда последний раз вообще здесь был человек? Пригибаясь, мы проскользнули внутрь, в таинственный и зловещий сумрак. Пахло сыростью, гнилым деревом, и ещё чем-то, тревожащим и смутно знакомым.

Влажная размокшая глина хлюпала под ногами, поэтому приходилось передвигаться медленно и осторожно, контролируя каждый шаг.

Сквозь прорехи в стенах здания и заложенных кирпичами окон лучились тонкие струйки света и благодаря этому можно было хоть как-то определить, куда мы идём. Мы прошли длинное приземистое здание практически насквозь, лавируя между лужами и грудами трудноразличимого поломанного хлама, и на дальнем его конце обнаружили маленькую низенькую дверь, наполовину открытую, ржавую настолько, что, скорее всего, она и закаменела в этом положении много-много лет назад.

Коляныч первый протиснулся внутрь, а я немного замешкался, доставая из маленького рюкзака фонарик. Коридор, узкий и какой-то непропорционально высокий, который начинался за этой дверью, был выложен старинным кирпичом, выкрошенным, местами чёрным, местами вообще каких-то непонятных цветов, с изредка встречавшимися дореволюционными клеймами. Полукруглые своды, которые я раньше видел разве что в церквях, наводили на мысль что это здание построено очень давно, не сто лет назад, а гораздо раньше. Удивительно, что эти корпуса до сих пор не раскопали какие-нибудь археологи, подумал я. В нашем районе есть одно старинное здание, начала 17 века, так оно и государством охраняется, и во всех справочниках есть, а почему же про эти фабричные постройки все забыли? Странно это. Коляныч достал откуда-то припасённый факел, нервно чиркая спичками об коробок, несколько спичек сломалось, но наконец-то всё-таки запалил его и осторожно двинулся вперёд.

Подземный ход медленно, но неуклонно спускался вниз, и по ощущениям ещё заворачивал слегка-слегка налево, под берег. Меня несколько удивляло то, что он оставался сухим, в противоположность тому, что наблюдалось в его начале. Мы продвигались уже минут 10 или около того, в точности сложно было сказать, потому, что в этом подземном пространстве время шло как-то не так, как наверху: здесь смогли пройти минуты, а может быть, и года, а наверху, может быть, и не заметили бы нашего отсутствия. По крайней мере, именно такое было у меня ощущение.

И воздух здесь пах как-то странно. Когда-то давно я побывал в запаснике школы, который был законсервирован на 20 или более лет и замурован, а когда школе понадобились помещение, часть учеников старших классов отправили разбирать стену, и, после того как мы эту стену пробили, я увидел, что, оказывается, под спортивной площадкой школы находится помещение, размером даже больше, чем наш спортзал. Когда-то в послевоенные годы там был тир, а впоследствии надобность в нем отпала, и, чтобы не обслуживать это огромное помещение, а может, и по каким-то другим причинам, проход к нему, недолго думая, просто заложили кирпичом. Так вот, воздух в этом помещении не пах ничем странным, разве что застарелой пылью, а вот в подземном ходе был такой запах, который я не мог ассоциировать ни с чем таким, с чем когда-то сталкивался до этого в своей маленькой жизни. Он отдалённо напоминал запах жженой резины, который иногда чувствуешь в метрополитене, но был не совсем на него похож, а имел какие-то резкие раздражающие нотки, от которых хотелось чихнуть, но чихнуть никак не получалось, и это очень мучило. Спустя какое-то время мы дошли до разветвления коридора и я в нерешительности запнулся, но Коляныч схватил меня за плечо и показал на правое ответвление.

— Давай сперва там посмотрим, — прошептал он и приглашающе махнул рукой, предлагая мне первому последовать внутрь. Было страшно, конечно, но что мне оставалось делать, признать что я трус, а как я потом пацанам буду в глаза смотреть? Изо всех сил сдерживая страх я шагнул вперёд, ответвление коридора почти сразу переходило в большое помещение, очень высокое, восемь, девять, может быть даже и десять метров в высоту и по меньшей мере двадцать или даже больше в ширину, в темноте очень трудно было определить истинные размеры. Странный запах резко усилился. Помещение это не было пустым, а было заставлено чем-то вроде огромных бочек, а когда я подошел поближе и посветил фонариком, выяснилось, что это не бочки, а что-то вроде тряпочных мешков, опутанных паутиной. Более того, когда я посветил фонариком наверх на потолок, то обнаружил, что такие же коконы свисают и сверху. По очертаниям они напоминали замотанных рваным тряпьём людей, причём значительное количество коконов были довольно небольшого размера. Чем-то это напоминало склад колбасных изделий, где колбасу вывешивают на просушку. Отшатнувшись назад, я налетел на один из этих странных коконов спиной, и почувствовал, как внутри него что-то зашевелилось... Страх взметнулся мне с новой силой, я даже не мог ничего сказать, шокированный происходящим. Обернувшись, я увидел сзади нервно подёргивающегося Коляныча, и, хотя его факел уже почти погас, в полутьме были хорошо различимы его широко расставленные глаза и растянутый в ухмылке рот.

— Ну да, вот примерно так мы питаемся, — сказал он и ухмыльнулся ещё шире, при этом часть его челюсти поползла вбок, обнажая вертикальную, усеянную многими рядами зубов пасть. — Консервируем, так сказать, впрок.

Я выронил фонарик. У меня не было никаких сомнений, кто именно станет следующей консервой.

Немногие знают этот секрет, хотя лет ему больше, чем египетским пирамидам. Все, что тебе нужно, чтобы коснуться запретного знания - это две толстых свечи и старое зеркало. Свечи должны быть обязательно восковые, одна черная, другая белая, а зеркало должно быть именно старым ,современное не подойдет. Я знал людей, которые пробовали этот способ с современными зеркалами, они сказали мне, что у них ничего не вышло, но я заметил, что один из них стал бояться смотреть в зеркала, а другой спустя месяц бросил работу, жену и без объяснений тихо покинул город. Не знаю, где он теперь.

Итак, дождись такого времени, когда никто и ничто не сможет отвлечь тебя от твоих занятий. Выключи свет в доме, отключи телефон. Выдерни сетевой кабель из компа, плотно занавесь окна. Некоторые глупцы, начитавшись молота ведьм, утверждают что нужно проделывать ритуал на третий день после полнолуния, но это бред и ересь - единственное условие, которое ты должен соблюсти - это полная тишина и покой. Иначе ничего не выйдет.

Ты должен поставить зеркало строго вертикально, так, чтобы полностью его видеть. Напротив зеркала должно располагаться удобное кресло, в котором ты проведешь следующие несколько часов, именно поэтому так важно, чтобы оно было именно удобным. Недопустимо, чтобы тебя отвлекла от ритуала затекшая нога или боль в спине.

По бокам от зеркала, на некотором расстоянии между вами должны находится канделябры со свечами.

Запомни, белая свеча должна быть справа, а черная - слева! никак не наоборот. Иначе то, что ты услышишь после, просто напросто сведет тебя с ума. Свечи, это ключи, они открывают дверь. И если ты перепутаешь, ты откроешь дверь не туда. Помни, что в доме не должно быть никаких сквозняков.

Поставь свечи так, чтобы они отражались в зеркале. Помни, белая справа - черная слева. Зажги их, опять же, сперва белую, потом только черную. Сядь в кресло, расслабься, закрой глаза. Никогда не торопись, приступая к ритуалу, отдохни, очисти свой разум. Все неподобающие суетные мысли должны быть отброшены. И только тогда, когда почувствуешь, что готов, открывай глаза и лови взгляд своего отражения. Не забудь, что ты всегда должен держать в поле зрения оба огонька от свечей, это очень важно.

Смотри своему зеркальному двойнику прямо в глаза. Не отводи взгляд, и старайся не моргать, и самое главное - не теряй пламя обоих свечей. Никогда. Помни об этом.

Сперва тебе это будет очень тяжело. Глаза будут слезиться, от дыма свечей захочется чихнуть, но ты не должен останавливаться. А спустя некоторое время - оно может показаться тебе очень большим - ты вдруг заметишь, что твой двойник вроде бы почти незаметно шевелит губами. Прислушавшись, в треске свечей ты различишь шепот. Это может произойти не сразу, а только лишь на второй, третий или десятый раз. Если ты сделал все правильно, осечки не будет.

Ты будешь слушать тихий неразборчивый шепот, не узнавая языка, и не отводя взгляда от глаз двойника. Скоро ты заметишь, что и твои губы шевелятся, и ты отвечаешь ему на том же языке. Еще спустя время ты начнешь понимать его, в твоей голове начнут складываться грандиозные картины, а сознание озариться всполохом тайного знания. Ты узнаешь о Спящих, чьи сны наводят ужас на тех, кто причастен сакральным знаниям, о тайных городах, скрытых от непосвященных, о Хранителях Равновесия, ты узнаешь то, о чем не пишут в книгах и не говорят вслух. Ибо это знание столь ужасно для непосвященных, что многие, прочитавшие о нем в древних книгах, сходили с ума, а те, кто оказался крепок разумом, положили свои жизни, чтобы найти и сжечь все книги, в которых хоть одним словом упоминается о Р'лайхе, Ктулху и предгорьях Ленга.

Ты будешь сидеть неподвижно, оцепенев от ужаса и восторга, и внимать страшным секретам и ужасным тайнам Древних, но помни - когда твой двойник назовет твое имя, ты немедленно должен закрыть глаза, встать и затушить свечи. Сперва черную, потом белую, никак не наоборот.

Если же ты, глупец, не в силах противиться своему любопытству, будешь продолжать слушать его - горе тебе. Когда он закончит свою речь, ты с ужасом и отчаянием осознаешь, что последним его словом было твое имя, вернее, теперь уже - его. Ты вдруг заметишь, что обстановка в комнате изменилась, а слева от тебя горит не черная свеча, а белая, и ты еще успеешь увидеть, как твой двойник встанет с кресла, в котором лишь мгновение (или вечность) назад сидел ты, произнесет короткую фразу на ставшим вновь непонятным тебе Языке, и растворится в воздухе. А ты, глупец, так и останешься там, навсегда. По ту сторону зеркала.