Жду новый пост

Серия «Кочевая история»

В 1884 году в Лондоне, столице Британской Империи, состоялась Международная выставка здоровья (International Health Exhibition). Девизом выставки был «From labour health, from health contentment springs» («Для здорового труда – к источникам здоровья»). Выставку в 1884 году посетили 4 миллиона человек.
Интересен тот факт, что демонстрация достижений многих стран в сфере здравоохранения носила более этнографический характер, нежели технологический. К примеру, многие экспонаты из Европы, Азии, Северной и Южной Америки указывали на важное значение для сохранения здоровья употребления традиционных натуральных продуктов. Японцы, например, открыли миру рецепты приготовления саке и блюда из соевых бобов, которое сегодня мы называем «тофу». Именно в Лондоне впервые в истории китайская кухня поделилась своими секретами с иностранцами. Казалось бы, появление на выставке дойных кобылиц из оренбургских степей вписывалось в общий тренд выставки, если бы не ряд существенных обстоятельств. Дело в том, что к концу XIX века кумыс уже заслужил в мире репутацию надежного средства, способного если не лечить, то хотя бы замедлять действие болезни, называемой в народе чахоткой – туберкулёза легких, справиться с которым тогдашняя официальная медицина была практически бессильна. Антон Павлович Чехов, врач по образованию, так и не смог излечиться от этого недуга и «сгорел от чахотки» на пике творческих сил в 44 года. Таким образом, кумыс на Международной выставке здоровья несколько выбивался из ряда таких национальных продуктов, как саке, китайский зеленый чай или даже «араковый пунш с сюрпризом», чьи «лечебные свойства» ничем не были подкреплены.
Идея привезти на выставку дойных кобылиц принадлежала шотландцу Джорджу Лайону Каррику (George Leon Carrick; 1840-1908), или как его называли в России – Егору Андреевичу. Несмотря на британский паспорт, Джордж Каррик родился в России, а именно в Кронштадте в 1840 году в семье купца-торговца лесом. Учился в петербургской Peterschule – главной немецкой гимназии, основанной еще в 1709 году. Затем уехал на историческую родину в Шотландию для обучения на медицинском факультете Эдинбургского университета. Практику проходил в больницах Эдинбурга и Лондона. В 1864 году Каррик вернулся в Санкт-Петербург, где стал врачом посольства Великобритании. Известность к нему пришла еще до успешной реализации проекта кумысолечения в Оренбургской губернии.

В 70-80-е годы XIX века в Санкт-Петербурге работало много хороших врачей, однако именно у Джорджа Каррика предпочли лечиться композитор Модест Мусоргский, писатели Федор Достоевский и Иван Тургенев. Любопытно, что к Каррику обращались за помощью не только литераторы и композиторы, уже снискавшие всеобщее признание. В 80-е годы XIX в. никто не мог предсказать, что 7-8-летний Саша Блок станет одним из символов русского Серебряного века. Однако именно Егор Андреевич Каррик, по словам Марии Бекетовой (тетки будущего поэта), «два раза спас Сашу Блока от жестокой опасности». Бекетовой принадлежит и словесный портрет врача: «Был очень талантливый и решительный доктор, а также большой любитель детей – красивый, здоровый человек, огромного роста, с громовым голосом и неистощимым запасом веселья. Он с большим юмором изображал разные сцены и рассказывал анекдоты, великолепно представлял, как хлопает пробка, или делал вид, что отчаянно стукнулся лбом об дверь, подражая только движению и звуку удара. Он очень любил Сашу и, забавляя его самыми простыми средствами, заставлял смеяться и радоваться. А тот называл его «крошка доктор» и всегда рад был его приходу».
Примечательно, что из европейцев именно шотландцы и англичане были первыми, кто обратил внимание на лечебное действие кумыса еще в середине XVIII века. Одной из первых медицинских работ, в которой содержится описание свойств и лечебного значения кумыса, является отчет шотландского врача Джона Грива. Он служил в русской армии во время турецкой кампании 1770-х годов. В своем докладе Эдинбургскому королевскому обществу в 1784 году он утверждал, что кумыс может быть полезен при различных заболеваниях, сопровождающихся упадком сил. Сторонником кумысолечения был также служивший в русской армии английский врач Хеберлейн, который, заболев туберкулезом, успешно лечился кумысом в течение 13 лет – с 1792 по 1805 год.
В конце 70-х годов XIX века Дж. Каррик решил все свои усилия посвятить созданию кумысолечебницы для больных туберкулезом. В 1878 году он впервые посещает Оренбургскую губернию и подчиненную ей Тургайскую область (часть нынешнего Казахстана). После Каррик неоднократно ездил в Тургайскую область – изучал содержание кобыльего молока и способы изготовления кумыса у казахов (киргизов). Впоследствии он поделился своими первыми впечатлениями: «В степи есть какая-то совершенно своеобразная прелесть. Когда вы скачете верхом по густому, тянущемуся на десятки и сотни верст ковылю, вам кажется, что перед вами целый океан, – так широка и беспредельна степь. Это чувство еще сильнее овладевает чахоточным, который до того, быть может, месяцами сидел взаперти, в дымном городе. В степи его прохлаждает свежий, легкий, бархатный ветерок; он глубоко в себя вдыхает воздух, а с ним и аромат пахучих трав». В конце 1870-х – начале 1880-х годов Каррик организовал недалеко от Оренбурга кумысолечебницу, которая первоначально размещалась в юртах. Именно туда в 1882 году к нему из Лондона приехала, совершенно не зная русского языка, некая английская актриса, после удачного лечения вернувшаяся на сцену.
С 1882 года Каррик организовал производство кумыса в сгущённом виде на собственной фабрике недалеко от Оренбурга, используя молоко собственного же конного завода. Газеты предлагали купить «сгущённое кобылье молоко для вскармливания грудных детей завода «Каррик и К° (Carrick's condensed Mares Milk and Koumiss CO)», награждённое серебряной медалью на Мануфактурной выставке в Москве (1882 г.).

Однако перед тем как инвестировать все свои средства в большую кумысолечебницу, Каррик решил воспользоваться предстоящей Международной выставкой здоровья в Лондоне для пропаганды и рекламы кумысолечения в Европе. Поскольку все затраты на создание экспозиции он взял на себя, российские власти не препятствовали его предприятию. А издержки на перевозку всего необходимого для выставки оказались очень значительными. Только для транспортировки своей экспозиции в Петербург пришлось арендовать 6 вагонов. Основное место занимал скот. Каррик отмечает: «Нужно было, кроме того, все устроить на широкую ногу, дабы не пристыдить русский отдел. Поэтому я выбрал из своего табуна 11 лучших башкирских кобылиц с жеребятами, купил у князя Михаила Михайловича Долгорукова четырех на выбор с приплодом от чистокровных туркменских производителей; прикинул двух типичных жеребцов, одного мерина, пару борзых собак и двух ослов, последних для одного любознательного приятеля в Англии, желавшего сравнить во время их жизни – нравы, а после смерти – кости азиатских ослов с европейскими».
Некоторые затруднения у Каррика возникли с приобретением юрт. Как оказалось, спрос на них значительно превышал предложение. У башкир не нашлось качественных войлочных жилищ за разумные деньги. В конечном счете, пришлось организовать собственное производство, нанять башкир и получить через две недели три новых юрты. Он непременно хотел изготавливать кумыс в больших кожаных сосудах, сделанных из цельной шкуры лошади, – саба. Однако башкиры к концу XIX века приготовляли кумыс «в чистых, высоких кадочках», и сабу пришлось искать у казахов. Как пишет сам автор: «На мое счастье я вспомнил об одном еврее, занимавшемся извозом, и обратился к нему с просьбою отыскать мне приличную на вид сабу. Через несколько часов он вернулся и доложил о существовании трех саб и о ценах им. Все были новые, чистые, недорого стоящие, и выбрать подходящую было не трудно».
Тем не менее, целеустремленность и предприимчивость Егора Андреевича оказались бессильны, когда речь зашла о найме кочевников для лондонской поездки. А ведь он очень хотел познакомить англичан и многочисленных туристов с помощью выставки с жизнью и бытом народов российской Азии, ведших кочевое хозяйство, – татар, башкир, казахов! Однако если с казахами Каррик вел переговоры частным образом (как это делается при найме на работу), с башкирами, народом, еще помнившим свое служилое состояние, пришлось вести переговоры почти официально через местное начальство. Каррик пишет: «Добыл я, наконец, рекомендательное письмо к вдове одного полковника (башкира), жившей в ближайшей от Оренбурга башкирской деревне. По магометанскому обычаю, она сама меня не приняла (я остановился на почтовой станции, которую она содержала), но послала одного из своих служащих, который мне сообщил, что по просьбе барыни сейчас явится сельский учитель, говорящий по-русски, и сделает для меня все от него зависящее. Учитель (башкир) оказался весьма развитым господином, он уверял меня, что не будет недостатка в охотниках, готовых принять мое выгодное предложение для поездки в Лондон, но он, видно, не рассчитывал на непредприимчивый дух своих земляков». Каррику предложили двух ветеранов турецкой и крымской войн. Один из них в последний момент отказался и расплакался, заявив, что ему не хочется умереть на чужбине. В конце концов, Каррику удалось нанять, как он пишет, «одного охотника, весьма симпатичного башкира с миловидной женой».

Доктор Каррик позаботился не только о снабжении своих подопечных продовольствием, но и предпринял немалые усилия для изготовления национальных костюмов, приобретения восточных ковров, одеял, подушек и сундуков.
Таким образом, из Оренбурга в Лондон для участия в выставке стартовала необычная экспедиция в составе доктора Каррика, татарина, башкирской и (казахской семей в 6 железнодорожных вагонах, заполненных лошадьми, ослами, собаками, юртами, коврами, сундуками и прочими восточными диковинками.
В Кронштадте людей, скот и багаж погрузили на корабль и отправили в английский порт Гулль. В Лондоне кочевников из России уже ждали. Выставка была устроена в Южном Кенсингтоне, неподалеку от знаменитого Альберт-холла. Экспозиции Каррика отвели обширное пространство и устроили стойла без крыши для пятнадцати кобылиц и мерина. На генеральном плане выставки International Health Exhibition местоположение экспозиции Каррика было указано как «Сибирские кобылы»!
По описанию Каррика: «Юрты скоро были поставлены, и с покрытым кошмою полом, разноцветными подушками, бухарскими одеялами, блестевшими жестью сундуками имели очень уютный вид». Кобылиц доили на глазах у публики пять раз в день. Также приготавливали кумыс и сбивали масло. Если с питьем у людей Каррика все обстояло благополучно, то с питанием возникли определенные трудности. Российские мусульмане отказывались от мяса животного, зарезанного не по мусульманскому обряду, чем исключались баранина и говядина. Как пишет сам Каррик: «Можно бы было добыть лошадиное мясо, отправив одного из номадов на бойню, где ему дозволили бы зарезать животное сообразно требованиям его веры, но лошадиный махан в городскую черту Лондона не впускается иначе, как в вареном виде. Возиться же с варкою отняло бы чересчур много времени у людей, мне нужных на выставке, а потому пришлось ограничить их пищу из животного царства курами и рыбой». Интересно, что башкиры категорически отказывались есть морскую рыбу: «От прекрасных, свежих селёдок они вначале отвертывались, возражая мне, что, какая это может быть селедка, раз она не соленая».
Экспозиция Каррика вызвала благоприятные отзывы прессы. Репортеры и интервьюеры являлись вначале чуть ли не каждый день. Многие художники, в особенности же ученицы из Кенсингтонской школы искусств, приходили к нам писать и лепить кочевников, лошадей, жеребят, собак и т.д. Каррик отмечает: «Две пожилые барышни желали написать красками портреты кочевников в их народных костюмах; но я им заметил, что, так как это противно ученью Магомета, то едва ли последует согласие. Недовольные художницы возразили, что я могу приказать, и что они им за это заплатят. Я ответил, что если б даже и имел право, то не стал бы советовать людям нарушать их религиозные убеждения, но заметил, что чего нельзя ни приказать, ни купить, того можно иногда добиться путем подарка, и действительно, подаренный каждому из кочевников шелковый платок превратил упрямых фанатиков в послушных натурщиков и натурщиц».

К удивлению доктора башкиры и казахи жили очень мирно между собою: «Наши две кочевницы были столь миролюбивые создания, что в продолжение пятимесячного сожительства ухитрились ни разу не поссориться между собою».
Следует отметить, что устроители запретили всем, кроме российских кочевников, жить в пределах выставки. Как отмечает автор: «Правда, в пределах выставки дозволено было жить китайцам, но их запирали на ночь, в занимаемом ими помещении, и выпускали только утром. Эта мера была применена в виду того, что выставленные предметы в витринах иногда перекочевывали в поместительные карманы сынов Небесной империи ночью. Я очень гордился тем, что это правило не применялось к моим приятелям кочевникам, и выставочное начальство, безусловно, верило в их честность». Вообще у башкир сложились очень хорошие отношения с местным населением. Башкир подружился с солдатом конной гвардии, у которого побывал в казарме, где его на славу угощали. Его главным образом поражал не столько рост лошадей, – гигантов в сравнении с выносливыми конями его родных степей, – а рост солдат. «Конь большой, солдат больше большой», – говорил он.
Каррик явно не рассчитывал, что российские кочевники быстро адаптируются к западной культуре. Он с удивлением отмечает, что «За время работы выставки казашка и башкирка научились довольно сносно говорить по-английски. Это позволило им самостоятельно ходить по магазинам, где они «торговались не хуже, чем на Меновом дворе в Оренбурге, и накупили порядочное количество разной дряни».
Об этой необычной поездке в Англию Каррик рассказал в очерке «С русскими кочевниками на Лондонской выставке». Однако, в нем Егор Андреевич скромно умолчал, что его кумыс был удостоен на выставке золотой медали.
По окончании выставки Каррик распродал всю экспозицию, включая русскую избу, юрты и лошадей. Между покупателями была дочь королевы Виктории принцесса Беатриса. Она купила лучшую дойную кобылицу с жеребенком. Каррик отметил, что когда уводили кобылицу с жеребенком, женщины, их доившие, плакали.
Егор Андреевич очень тепло простился с кочевниками: «Прощание наше было трогательно и сердечно, не с пролитием слёз, но и не с сухими глазами. Они благодарили за оказанные им ласки, сказали, что едут назад богатыми, крепко сжали протянутую им руку, поднесли к губам и поцеловали. До Оренбурга они доехали благополучно. Их там встретили земляки-кочевники парадно, увезли на тройках, и всю зиму приглашали киргиза из аула в аул, а башкира из деревни в деревню, дабы узнать из достоверных уст, какие существуют далекие страны, хороший ли в них махай едят, и хороший ли чай и кумыс пьют».

«Болно хорош народ», – говорил казах; «веселый народ», – с замечательным постоянством, но без всяких объяснений повторял башкир.
Впоследствии Каррик продолжал поддерживать хорошие отношения со своими товарищами по лондонской выставке: «Если кто из читателей интересуется дальнейшей судьбой кочевников, то могу сообщить ему следующее: башкир служит у меня до сих пор, приготовляя кумыс в кумысолечебном заведении; киргиз кочует в 20-ти верстах от Оренбурга, разбогател, торгует и пасет огромные стада одного оренбургского купца. Дочь его уже невеста. Мы всегда с ним встречаемся как старые друзья; он иногда бывает у меня в Оренбурге, но чаще всего мы видимся на Меновом дворе, где он мне всегда выторгует лошадь до 30 процентов дешевле, нежели я сам бы заплатил. Он и башкир всегда выражают готовность ехать со мной на выставку куда бы то ни было».

Что же собой представляла кумысолечебница Джорджа Каррика в оренбургских степях? Обустройство курорта «Джанетовки» происходило постепенно. Архивный документ 1894 года сообщал, что «в сороках верстах от Оренбурга среди ковыльной степи находится кумысолечебное заведение, устроенное на собственной земле доктором Карриком, хорошо обставленное и поэтому охотно посещаемое слабогрудыми больными, преимущественно из внутренних губерний». Какой «Джанетовка» была в годы своего расцвета, начале XX века, можно хорошо представить по рекламному описанию в книге того времени А.А. Гуляева «Очерки кумысолечебницы» (Уфа, 1914 г.) Хутор Джанетовка представлял собой небольшой посёлок (план которого имеется в областном архиве) из 20 отдельных бревенчатых домиков с террасами, обтянутыми холстом, было ещё несколько дощатых домиков, большой бревенчатый корпус на 6 комнат и маленькие домики «без балконов и печей», так называемые «Чекмезовские бараки». В некоторых домах были камины. Комнаты больных соединялись электрическими звонками с помещениями для прислуги. В «Джанетовке» была баня с ванной и душем, за пользование которыми брали 30 копеек, солярий для солнечных ванн, курзал, где больные обедали, если не изъявляли желания есть у себя в комнатах. Войдя в домик, можно было увидеть кровать с пружинным и волосяным матрасами, письменный стол, маленький столик и т.п., «меблировка в комнате мягкая и венская», на террасе – топчан с сенником «для лежанья», стол, шезлонг. Кумыс приготовляли из молока своих и арендованных кобылиц киргизской породы и давали лечащимся в неограниченном количестве. Почти двадцать лет доктор Каррик лечил больных в «Джанетовке», свои наблюдения и исследования он обобщил в 1903 году в книге «О кумысе и его употреблении в лёгочной чахотке и других изнурительных болезнях». После смерти Джорджа Каррика в декабре 1908 года кумысолечебное заведение «Джанетовка», считавшееся курортом первой категории, перешла к его племяннику доктору Валерию Вильямовичу Каррику, сыну известного российского фотохудожника Вильяма Каррика.В 1914 году, с началом Первой мировой войны, в «Оренбургской газете» появилось следующее сообщение: «Имение англичанина Каррика, которое имеет известный кумысолечебный курорт, приобретено за 150 тысяч рублей местным купцом К.Д. Брагиным». Джанетовка перешла к другому хозяину. Примерно в двадцатых числах августа 1914 года Каррики были уже в Петербурге, но «Джанетовка» продолжила свое существование.

В период революций, а затем в советское время, кумысолечебница продолжала действовать под эгидой врача Н.Н. Даршкевича. «Выйдя из бутырской тюрьмы в марте 1917 года к Н.Н. Даршкевичу в кумысолечебницу у К.Д. Брагина бывшую Каррика (бывший Императорский санаторий), в Оренбургскую губернию с сильно подорванным здоровьем приехал на лечение его знакомый по ссылке Ф.Э. Дзержинский по совету своей старшей сестры Алдоны. Дзержинскому требовалось большое, основательное лечение и длительная реабилитация, и фактически до конца июля 1917 года Ф.Э. Дзержинский в ни каких революционных событиях участия не принимал. Не исключено, что эта поездка и долгий отдых с весны и до конца июля 1917 года смогли продлить ему жизнь. Он навсегда поверил в целебную силу кумыса и уже в Советское время это лечение предпочитал всем другим».
Что представляет «Джанетовка» сейчас? До сегодняшнего времени сохранились одноэтажное каменное здание кумысолечебницы, деревянные домики для больных в количестве 18 штук, столетнее дерево возле кумысолечебницы, посаженное еще при Каррике, территория «улицы» кумысолечебницы.

В 2023 года после длительного перерыва, детское сезонное санаторное отделение «Джанетовка», расположенное в живописном месте Сакмарского района, в 50 км от города Оренбурга возобновило свою работу


https://berdskasloboda.ru/kumysolechebnica-dzhordzha-karrika...

Сегодня большая часть городка выглядит весьма скромно. Тем не менее именно здесь более шести веков назад находилась столица монгольского государства Хулагуидов, основанного ханом Хулагу, приходившимся внуком Чингис-хану. С распадом монгольской империи, Хулагуиды, оказавшись во главе полностью самостоятельного государства, включились в борьбу с Золотой Ордой, контролировавшейся другой ветвью потомков Чингисзана – Джучидами. На северо-востоке главным соперником стал Улус Чагатая, на западе – мамлюкский султанат. В культурном и экономическом плане эпоха Ильханов, вместо ожидаемого всеобщего разгрома, сопровождавшего походы монголов, для многих областей неожиданно принесла процветание и развитие.

Территория государства Хулагуидов включала в себя Иран, Арран, Ширван, Азербайджан, бо́льшую часть Афганистана, Ирак, Курдистан, Джезиру (Верхняя Месопотамия) и восточную часть Малой Азии. Данниками Хулагуидов были Грузия, Трапезундская империя, Конийский султанат, Киликийская Армения, Кипрское королевство, государство Куртов в Герате, столицами — последовательно Марага, Тебриз, Сольтание.

Сольтание заложил Аргун-хан. У власти он был всего шесть лет, поэтому город оставил недостроенным. Больше десяти лет спустя в 1305 году к идее создания здесь величественной столицы возвращается предпоследний ильхан Ирана Олджейту-хан.

Строительство шло с колоссальным размахом, причем внести свой вклад в возведение нового центра державы стремился не только сам ильхан, но и его придворные. Так, визирь Рашид ад-Дин на свои средства построил целый квартал, состоящий из тысячи домов. Длина окружавшей город стены по окончанию строительства составила 30 тысяч шагов. Новая столица располагалась на пути караванных маршрутов из Европы в Индию и Малую Азию, так что вскоре здесь началась оживленная торговля.

Настоящая столица огромного государства должна быть не только богатым городом, но и обладать сакральным значением. Олджейту был вторым ханом среди хулагуидов, принявшим ислам. В этой связи был выбран вполне закономерный путь сакрализации города – строительство огромной мечети в самом его центре.

Сначала Олджейту принял ислам суннитского толка, но затем передумал и стал шиитом. Больше того, в его голове созрел амбициозный замысел – перевести останки Али ибн Абу Талиба, самого почитаемого имама среди шиитов, из Кербелы в Сольтание, а главную мечеть города сделать мавзолеем святого.

Таким образом, столица государства стала бы еще и местом паломничества мусульман.

Однако эта идея совсем не понравилась шиитскому духовенству. В итоге останки имама Али остались на прежнем месте. При этом массивное детище хана все-таки стало мавзолеем, поскольку самого Олжджейту после смерти было решено захоронить в главном храме столицы. Правда, город быстро потерял свое ключевое значение после упадка династии Хулагуидов. Около 1474 года город посетил Афанасий Никитин, назвавший его в записях "Сольтанио". После эпохи Тимура город пришел в упадок.

Сегодня Сольтание сложно назвать не то, что столицей, но даже городом. Согласно переписи 2000-х годов, здесь проживает около 6000 человек. Тем не менее главный шедевр – мавзолей Олджейту – дошел до наших дней в относительно хорошем состоянии. Уцелевший мавзолей отреставрирован в конце ХIX века с сохранением исторического облика. Это величественное восьмигранное трехъярусное сооружение высотой 52 метра с массивными галереями. Особо примечателен большой заостренный купол с двойной оболочкой – один из крупнейших в мире куполов, построенных из кирпича. Декор мавзолея представлен впечатляющими бирюзовыми изразцами, поливными плитками, резными стуком и терракотой.
Мавзолей Олджейту послужил образцом для гробницы Тимура Гур Эмир в Самарканде, а некоторыми исследователями в связи с неординарностью украшений интерьера характеризуется как «предвосхищение Тадж-Махала».

В 2005 году этот архитектурный памятник был включен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

У древнерусских земель были разные соседи. Одними из них были половцы.Этнически это тюркский народ, самоназвание его кыпчаки (кипчаки), а в византийских и европейских текстах он известен под названием куманы. Территория расселения половцев была довольно обширной: от Дуная до Иртыша - Дешт-и-Кипчак или Кипчакская степь. По образу жизни это был кочевой народ, с четкой иерархией власти, во главе территориальных объединений стояли ханы.

Котян (Котян Сутоевич, Кутен, Кутан) (? - март 1241), половецкий хан из племени Тертер-оба. О жизни этого половецкого хана известно очень и очень немного – его биография в основном известна по русским и венгерским источникам, т. е. в тех странах, где запомнился он современникам больше всего.Впервые упоминается в Галицко-Волынской летописи в связи с событиями 1205 г., когда он после набега на Галицко-Волынское княжество едва не попал в плен.

К началу 1220 года польско-венгерское войско вторглось на территорию волынского княжества, и на помощь князю Даниилу Галицкому пришел Мстислав Удалой, которому половецкий хан Котян приходился тестем, со своими половецкими отрядами, что заставило вторгнувшиеся войско отступить. А уже через некоторое время половцы помогли Мстиславу отвоевать назад Галич, который перед этим был захвачен венграми.

Но в 20-х годах XIII века на территории Половецкой степи (Дешт-и-Кипчак) появляются кочевники-монголы, одной из первых жертв которых становится крупное государство в Центральной Азии – Хорезм.

После взятия и разграбления Хорезма и смерти его правителя Ала ад-Дина Мухаммеда II Чингисхан дал поручение своим полководцам Джэбэ и Субэдэю продолжить дальнейшие завоевания и вторгнуться через Кавказ на территорию Восточной Европы, где они столкнулись с объединенными силами аланов и половцев.

Не достигнув военных побед, монголы хитростью уговорили их покинуть аланов, сказав им, что «мы и вы одного рода», после чего разбили аланов, а потом и ничего не ожидавших половцев. После такого коварного нападения монголов погибли подонские половецкие ханы Юрий Кончакович и Данила Кобякович, а остатки половецкого войска бежали и соединились с ордой приднепровского хана Котяна.

Угроза дальнейшей экспансии монголов в Половецкую степь заставила половцев обратиться за помощью к своим русским соседям.
Котяна обратился за помощью в Галич к своему зятю – Мстислав Мстиславичу и попросил его и всех русских князей оказать ему поддержку против монгольской угрозы.

31 мая 1223 года на речке Калке в Донецкой степи произошла роковая для русско-половецкого войска битва, где объединенные русско-половецкие силы были наголову разбиты, прежде всего, из-за отсутствия единства. В ней пали многие русские князья и большинство воинов, выступивших против общего врага.

Русские летописи уверяют, что поражение началось с бегства половецкой конницы во главе с ханом Котяном, не выдержавшей стремительной атаки монголов. При отражении монгольской агрессии русские князья и половецкие ханы действовали обособленно друг от друга, каждая сторона выступала под своими знаменами и имела собственных военных предводителей.

Во время Западного похода монголов в 1238–1239 годах они снова появились в половецкой степи.Осенью 1239 г. половцы потерпели поражение от монголо-татар и 40 тыс. половцев во главе с Котяном попросили убежище у короля Венгрии Белы IV, который предоставил им земли в междуречье Дуная и Тисы. В обмен на это половцы обязались принять христианство и участвовать в военных действиях войск короля. Усиление влияния половцев вызвало недовольство венгерской аристократии и в 1241 г. Котян со своими приближенными, были убиты. В ответ на убийство Котяна половцы разорили венгерские земли, разбили посланные против них войска и ушли на территорию Второго Болгарского царства.

После всех этих событий ослабленная внутренними распрями и полностью потерявшая свою обороноспособность Венгрия была разгромлена, а ее королю Беле IV пришлось бежать в хорватский Загреб.

Оставшиеся котяновцы населили комитаты Надькуншаг (Великую Куманию), Кишкуншаг (Малую Куманию) и Ноград. Их потомки живут там по сию пору, именуют себя куманами (в Надькуншаге и Кишкуншаге) и палоцами (в Нограде), хотя к XVIII веку совершенно забыли половецкий язык.

Политическая значимость фигуры Котяна подтверждается браками его дочерей

Дочери Котяна вышли замуж: 1) (имя неизвестно, православное имя Мария) (не позднее 1216) - за Мстислава Мстиславича Удатного, князя Новгородского и Галичского. Их дочь Ростислава, выйдя замуж за владимирского князя, стала матерью Александра Ярославича Невского; 2) (имя неизвестно) (около 1239) - за регента Латинской империи Наржо III де Туси (умер в 1241); 3) Сейхана, в крещении Елизавета (Эржебет), жена короля Венгрии Стефана (Иштвана) V (правил в 1270-1272), мать короля Венгрии Ласло IV Куна (1272-1290).

Дети Елизаветы и Иштвана V:

Елизавета (1255-1313/1326), первая жена чешского рыцаря Завиша из Фаль- кенштейна и вторая жена сербского короля Стефана Уроша II;

Каталина (1255/1257-1314), жена сербского короля Стефана Драгутина;

Мария (1257-1325), жена короля Карла II Неаполитанского;

Анна (1260-1281), жена византийского императора Андроника II Палеолога;

Ласло IV (1262-1290) - король Венгрии (1272-1290);

Андраш, герцог Славонии (1268-1278).

Через череду династийных браков, потомком Елизаветы Куманской и Иштвана V Венгерского в седьмом поколении, стала воспетая в романе Александра Дюма, королева Франции Изабелла Баварская, а другим известным потомком (в 22- м поколении) - Уинстон Черчилль. Потомками дочери Котяна являются также королева Великобритании Елизавета II, первый президент США Джордж Вашингтон, русский император Николай II Романов, экс-президенты США Трамп, Обама, 46-й президент США Байден.

Священный лес Отюкен, расположенный у подножия одноименной горы, откуда берет начало река Орхон, считался общей святыней и тюрков, и монголов. С другой стороны, территория современной Монголии (долины рек Орхон, Селенга и др.), бассейн реки Енисей (Тува, Хакассия, Минусинская котловина), а также Восточный Туркестан являлись территорией, на которой существовала орхоно-енисейская письменность и единый литературный язык того времени, который обычно называется языком орхоно-енисейских надписей. В Большой надписи Бильге-кагана (правил с 716 г.) тюрки называются «народом священной Отюкэнской черни». В надписи Тоньюкука, советника Бильге-кагана, рассказывается, как именно тюркский народ поселился в этих местах. По приказу кагана этот визирь привел «к лесу Отюкэн войско, и здесь были разбиты огузы (уйгуры), пришедшие по реке Тогла». Так появилась постоянная резиденция кагана, построенная из камня. Столица Монгольского государства город Каракорум был возведена близ разрушенной столицы Восточно-Тюркского и Уйгурского каганата Орду-Балыка.

Из «Юань ши» (китайская официальная хроника составленная в 1368-1369 гг.) узнаем, что Чингисхан в обращении к кереитскому Ван-хану назвал местность Сань хэ (кит. «три реки») территорией, где «наши предки положили основание государству», и посему советовал вождям кереитов не покидать Сань xэ. Там текут реки Орхон, Селенга и Тола, на берегах, которых в свое время «положили основание государству» хунну, жужане, тюрки и уйгуры.
«Нашими предками» Чингис-хан называет скорее всего один из этих народов, так как, во-первых, у других народов - создателей империй в раннем Средневековье (сяньби, кыргызов, киданей) государственность сформировалась за пределами монгольской степи. Во-вторых, говоря о «наших», т.е. общих с кереитами, предках, Чингис-хан имел в виду не генеалогические построения, известные нам из «Тайной истории монголов». Стало быть, говорилось не об этнических предках, а скорее о политических предшественниках.

Наследники Чингисхана - первые государи Монгольской империи находились под влиянием политических концепций турфанских уйгуров, приняли их титулование, организацию делопроизводства, государственный язык, письменность, огромное количество административных мелочей. Скорее всего, была заимствована идеология тюрков. Считалось, что одному Богу на небе должен соответствовать один правитель на земле, а власть, дарованная ему Тенгри, должна распространяться на весь мир. Имперские притязания впервые были открыто и официально выражены в 1237 г. в ультимативном послании Угэдэя королю Венгрии Беле IV: «Я, каган, представитель небесного владыки, даровавшего мне власть возвышать тех на земле, кто подчиняется, и наказывать тех, кто сопротивляется» . Рашид ад-Дин рассказывает, что великий шаман Тэб-Тэнгри, от которого Чингисхан получил свой титул, объявил, что «Бог повелел монгольскому правителю быть властелином мира».

Персидский историк Джувейни (1226–1283) рассказывает, что, прибыв к воротам Нишапура, монгольские военачальники Субэдэй и Джэбэ предъявили городским посланникам «ярлык» Чингисхана, сообщавший, что императору было вверено «все лицо Земли от восхода Солнца и до его заката». Монголы использовали один и тот же символический язык, что и их степные предшественники, придавали те же политические значения цветам, предметам и ритуалам (церемония возведения на престол, титулы кагана, хана, ильхана и т.д.). Таким образом, монголы хотели заручиться удачей кочевых династий прошлого, которым удавалось создать империи, а также подчеркнуть связь Монгольского государства со своими предшественниками.

В 1264 г. столица Монгольского государства официально была перенесена из Каракорума уже в Китай, в бывшую столицу династии Цзинь, получившую название Даду (Великая столица), современный Пекин. Окончательный отказ от «уйгурской легенды» в пользу «китайской» был ознаменован принятием Хубилаем в 1271 году нового китайского названия династии и государства Юань («праначало»). Все прежние Великие Ханы получили храмовые имена по китайскому образцу. Имперская идеология с кочевыми традициями ослабевает, новые сановники полностью вытесняют уйгуров. Настала эра китайской администрации и делопроизводства. Каракорум захирел, потом был сожжен после падения династии Юань дотла.