Серия «Как развилась религия»

Конечно, не всякий после душевного надлома перерождается в пророка. Поведение многих культовых лидеров граничит с паранойей и подобными психическими расстройствами. После кризиса они смотрят на мир другими глазами и приобретают новое «я». Это не просто так: шизофрения и религиозные переживания базируются на сходных когнитивных процессах. По сути, каждый из нас в какой-то степени шизофреник, просто в очень разной степени. Отмечалось, что многие религиозные деятели были сиротами: пророк Мухамед, Конфуций, Моисей, Тереза Авильская. Даже Христос, скорее всего, вырос без отца. Вообще, внушительное число знаменитостей происходит из сирот: Аристотель, Чингисхан, Робеспьер, Достоевский, Эдгар По, Микеланджело, Сальвадор Дали, Бах и Джон Леннон. Шаманы часто бывают атипичными личностями. Посмотришь на него: ну псих психом! Но люди верят ему. Выдающееся привлекает. Молва придаёт духовным лидерам необыкновенные способности: прогулки по воде, левитацию, пренебрежение законами физики (в «разумных» пределах, конечно).

Что же мотивирует последователей, готовых в буквальном смысле умереть за веру? Учёные разработали несколько моделей, объясняющих их поведение. Присоединиться к церкви – это понести издержки, получив взамен пользу. Главное – соблюсти оптимальный баланс. Если мало теряешь, или много получаешь, то имеет смысл ввязаться. В какой-то мере это верно. В Японии подавляющее большинство граждан является и буддистами, и синтоистами одновременно. Бракосочетание у буддистов скучно, и японцы идут в синтоистский храм на пышную церемонию. А вот хоронят уже у буддистов. У них побогаче. И всё же подобные меркантильные соображения не объясняют, почему человек обретает веру, не говоря уже об эмоциональных переживаниях.

Многие верят просто по факту рождения в религиозной семье. Часто играет роль чей-то авторитет. Подходящая компания – тоже один из поводов остаться в культе. Однако, люди приходят к религии и в процессе обращения, которое часто представляет собой яркое эмоциональное переживание. Весьма вероятно, что при этом в мозгу выделяются эндорфины и включается интенсивное чувство принадлежности. Если на душе было темно и пусто – самое то.

Никто не знает, почему последователи наделяют своих вождей сверхъестественными силами. Быть может, хочется набраться силы через пребывание рядом или прикосновение. Иконы лобызают именно по этой причине. В индуистских культах вокруг некоторых гуру формируется особая иерархия близости к телу святого. Чувство близости кроется где-то глубоко внутри нас и определённо унаследовано от далёких предков, культивировавших социальное ухаживание. В этом отношении женщины гораздо чувствительнее мужчин. И они же лучше ментализируют. Может быть, именно поэтому женщины в целом более религиозны.

Религия, эмоции и физический контакт являются плодородной почвой для вступления лидера секты в сексуальные отношения с паствой, даже тогда, когда такой цели изначально не стоит. Примеров тому – несть числа, самый яркий из которых – возможно, мормоны. Джозеф Смит, когда захотел завести себе новую жену, получил специальное откровение от Господа на этот счёт. Жён у него стало потом – три десятка. В некоторых культах спать с гуру – значит прикоснуться к божественному. Иногда лидеры культов продвигают свободный секс в своих общинах как часть имиджа. Так делали анабаптисты Мюнстера, английские рантеры и российские хлысты. Вообще, крепкая семья вредит общине, поэтому для блага последней полезен или свободный секс, или воздержание. Одним из решений этой дилеммы является разрешение секса только для лидера культа.

Человек – общественное животное, по словам Аристотеля. Наша социальность была не только двигателем эволюции, но и двигала нас самих. Религия – часть набора. Но, конечно, она включает не только секс. Большинство приверженцев популярных религий имеют честные мотивы, направленные в духовное измерение. Но внизу всегда кипят тёмные страсти, которые тоже являются частью жизни. Эти страсти склонны к проявлению как раз в интимном кругу религиозного культа с его пением, танцем, эндорфинами и психоактивными веществами.

Наша психика не может вместить в себя бесконечное количество добрых друзей. Нам более комфортно в малых группах. Вероятно поэтому формируются тесные общины вокруг лидеров, а также случаются церковные расколы. Склонность к фрагментации – фамильная черта религий. Менее, чем за полвека, мормоны, сами являясь раскольниками, породили ещё как минимум шесть отдельных культов. Схизмы в результате попыток изменить существующие практики случались и в христианстве, и в исламе, и в иудаизме. Типичный случай – восприятие текущего положения дел аморальным. Так Мартин Лютер запустил Реформацию, выйдя из терпения от продажи индульгенций и прочих стяжательств церкви. Более современный пример – ваххабиты, толкующие Коран буквально. Ранняя история христианской церкви – по сути, постоянная борьба с еретиками самого разного толка.

Не всем раскольникам удаётся сохранить свой культ, однако рецепт успеха неясен. Возможно, играет роль формирование организационных структур, которые поддерживают теологическую дисциплину, как случилось у мормонов. Вторая возможная причина – направленность культа вовне, чтобы расширить круг сторонников. Наиболее важная стратегия для роста секты – воспитание в вере своих детей. Дети, как губка, впитывают культуру своих родителей. Если же культ запрещает секс – значит и шансы его на выживание незначительны.

Церкви и религии – человеческие организации. Демография и психология работают и у них тоже. Всегда находятся отщепенцы, выделяющиеся из общей среды культурно и интеллектуально. Если в общине меньше 150 человек, с ними можно поговорить и, может быть, удастся образумить их или найти компромисс. Но если людей много – эти механизмы перестают работать.

В конце книги автор возвращается к двум типам религий: иммерсивные (анимистские), при которых человек погружается в культ, и доктринальные. По хронологии первые предваряют вторых, и переход проходит через несколько фаз. Начинается с неформального культа предков, не имеющего ничего общего с морализаторством. Необходимость укрепления групповых связей побудила принять более продвинутые средства наподобие культов. Вторая фаза – появление знахарей и шаманов. При этом формальная теология всё ещё отсутствует. Неолит принёс новые вызовы и с ними – третью фазу с местными богами, формализованными ритуалами, священниками и храмами. Богов в системе было, как правило, несколько, и они представляли из себя комбинацию из плохого и хорошего. Такого типа религии развились, предоставив форму коллективного контроля над общиной и позволив коллективную оборону против внешних угроз. Четыре тысячи лет назад началась четвёртая фаза, связанная с драматическим ростом городов-государств и империй. Климатические изменения и рост населения сделали своё дело. Жертвоприношения безразличным к людям божествам стал замещать сложный ритуал и специальные богослужения определённому набору божеств, каждое из которых имело свою сферу ответственности. Это усложнение вызвало появление профессионального духовенства. Членом церкви становились уже не по знакомству, а по факту личной убеждённости. Добавление в набор Высоких Морализирующих Богов произошло позднее, около 2500 лет назад. По причине более высокой стандартизации монотеизм начал ассоциироваться с растущим антагонизмом по отношению к альтернативным религиям. Но в то же время ему удалось собрать под свои крылья огромные массы людей живущих на широчайших пространствах.

Вся эта религиозная эволюция связана исключительно с современным хомо сапиенсом, который биологически остаётся примерно постоянным вот уже 200 тысяч лет. Поэтому, скорее всего, эти фазы развития вызваны культурой, а не биологией. Центральное утверждение этой книги – упор на мистику (mystical stance). Она с одной стороны предоставляет нейробиологическую основу для связи общества, а с другой способна масштабироваться так, как не могут другие типы поведения. Автор показал нам, что религии развиваются не сломом и заменой, но скорее надстройками над тем, что есть. Ранние фазы религиозности никуда не ушли, они по-прежнему с нами. Почему бы и нет, ведь они исправно снабжают нас эндорфинами, которые скрепляют общину, повышают иммунитет и ориентируют на совместный труд.

Всё это вместе объясняет парадокс того, что религии, объединяющие широкие массы, тем не менее склонны к фрагментации и характеризуются скромным оптимальным размером общины. Биологию не обманешь. Связь лишь по одному из семи столпов дружбы держит плохо. Как результат, постоянно появляются секты, которые могут предложить новые средства для генерации эндорфинов.

Выводов из этого два: оптимальный размер общины (число Данбара) и разрушительный потенциал религий при охвате всё большего числа людей. Этот потенциал направлен против инаковерующих. Однако остаётся вопрос: если религии столь благоприятны, почему на данный момент религиозность падает? Возможно потому, что мы сегодня живём слишком благополучно. Да и далеко не повсюду она падает, а в основном на Западе. Религиозные циклы длятся долго, а история наша ещё далеко не закончена.

Может, появится нечто вроде светской религии, которая не будет иметь сверхъестественных элементов и в то же время станет тянуть вверх? Опыт последних столетий в этом смысле малоутешителен. Не получилось ни у якобинцев, ни у коммунистов, ни у националистов, хотя у немецких фашистов были определённые успехи. Кто знает, что бы у них вышло, если бы они не проиграли войну. Нью Эйдж выдохся достаточно быстро и вошёл в фазу внутренних раздоров. Одним словом, трудно видеть что-то перспективное, способное заменить религию в обществе. Поэтому она с нами ещё побудет, хоть форма и содержание со временем, конечно, будут меняться.

Сразу видно, что сам автор неверующий. Иначе бы он привёл бы ещё одну причину, по которой существуют религии: потому что духовное начало в том или ином виде на самом деле существует. Но даже в перечисление материальных причин существования религий он незаслуженно обошёл психологию. Вера – это психологический ресурс, который помогает жить и даёт идентичность. Ресурс очень мощный, часто перекрывающий все другие. Можно долго рассуждать про эндорфины, рисовать квадратики со стрелочками, но это не объясняет нам того, что религии умудряются сохраняться в нашем гедонистическом мире.

Мне кажется, что у человека существует психологическая потребность в поддержке, и если в этом мире положиться не на кого, мир духовный может не дать пропасть. Потому религиям суждено с нами оставаться, здесь автор прав. Прав он и в том, что благополучие снижает тягу к метафизике. Но всё равно не у всех. При этом гарантии благополучия нет ни у кого. Жизнь сложная штука, завтра она повернётся к нам не той стороной, и мы станем свидетелями роста религиозных настроений и на благословенном Западе.

Я бы добавил ещё один вопрос к тем, которые задал автор в конце книги: почему светские религии (идеологии) проигрывают религиям? Ведь они закрывают те же потребности. Думаю, часть ответа состоит в том, что религия не только позволяет смириться с тяжёлой действительностью, но и надеяться на лучшее будущее. Ведь человек не может жить без надежды. Не может он жить и без чудес. Почему потерпел неудачу коммунизм как идеология? Потому что утопия, говорят многие. А Царствие Небесное – не утопия, что ли? Коммунизм выветрился из голов после того, как стало ясно, что воспитать нового человека не получилось: человеческие пороки неискоренимы. Нет нового человека – некому будет жить при коммунизме. Царство же Небесное приходит не от людей, а от Господа, который может творить чудеся. Потому надежда на это Царство никогда не умирает. Потому и люди всегда будут искать мечту и находить её там, где чудеса всегда возможны: в сверхъестественных мирах религий.

Венера Леспюгская

И всё же ясности в этом вопросе мало. Кто его знает, может это и не богиня никакая вовсе. Предполагают, что и наскальная живопись отображает путешествие в духовный мир во время транса, а не сцены охоты. Если посмотреть на картину, нарисованную бушменским автором две тысячи лет назад, трудно представить себе иное толкование.

Шаманский танец

По мере приближения к современности находки дают нам больше оснований для оптимизма. Психоактивные вещества уверенно находятся уже, начиная с седьмого века до нашей эры. В Гёбекли-Тепе нашли огромные сосуды с остатками древних однозёрных пшеницы и ячменя. Лепёшки из этих сортов получаются неважнецкими, зато пиво – будь здоров! Подобного рода находки – прямое указание на переживание транса, а, следовательно – и на наличие шаманских практик. Однако археология может предоставить нам подобный материал лишь вплоть до эпохи раннего Неолита. То есть в течение последних 10 тысяч лет. Могилы дадут прибавить ещё 30 тысяч. Что было раньше, покрыто туманом неизвестности.

Об этом приходится спорить этнографам. Их исследования показывают, что из всего многообразия религиозных проявлений, будь то анимизм, шаманство, поклонение предкам, вера в загробную жизнь, вера в локальных божеств или Высоких Морализирующих Богов (ВМБ), старейшим является анимизм. Есть указания на то, что сначала появились примитивные формы, которые потом сменились доктринальными религиями.

Автор предлагает и нетрадиционный подход. Можно попробовать оценить время возникновения языка, без которого невозможна религия, и таким образом очертить самую раннюю границу её возникновения. Кто-то упирает на анатомию речи, забывая, что для языка нужны не только челюсти, но и мозги с символьным мышлением. Бесспорно, предки сапиенсов тоже общались каким-то способом между собой. Обезьяны тоже общаются. Однако можно ли назвать подобное общение языком? Автор предлагает обратить внимание на объём мозга. В рамках гипотезы социального мозга он представил диаграмму, в которой расставил наших предков по возрастанию объёма черепа, с которым он связывает достижение определённого порядка намеренности.

Объём черепной коробки предков человека, выставленных по хронологии

Человекообразные обезьяны имеют мозг сходного размера с австралопитеками, и они же способны на второй порядок намеренности. Человек имеет 5. Значит все, что между ними – имеют порядок пропорционально объёму мозга. Древние люди имели 3-4, а значит, не были способны на создание общественной религии. То, что многие неандертальцы имели мозг, больший, чем кое-кто из нас, его не волнует: в среднем объём мозга у них ниже, да и величина зрительной зоны у них была, по видимому, больше. Эта сомнительная математика может привести к идее, что люди с большой головой способны на более высокую ментализацию. Я не думаю, что этому есть опытное подтверждение. Теория социального мозга имеет, таким образом, серьёзный дефект: она не может объяснить индивидуальные различия людей с разным размером головы.

Несмотря на утверждения некоторых археологов, что у неандертальцев были шаманы и интенсивная религиозная жизнь, Данбар сомневается в том, что те верили в загробную жизнь: не хватает материала, свидетельствующего об их когнитивных способностях. Может быть, они были способны к хоровому пению и впадали в транс. Но всё же транс – это ещё не религия. Поэтому религия для него остаётся чисто человеческим феноменом.

По-видимому, развитие религий было подстёгнуто ростом населения, произошедшим 10-12 тысяч лет назад. Появились города, появились и явные признаки религий: захоронения, культовые сооружения. Появление и рост государств заставило сойтись вместе массы людей, что запустило доктринальные религии.

Зачем люди переставали кочевать и начали жить в деревнях? Ведь жизнь в них была нежирной. Пришлось заняться сельским хозяйством, чтобы прокормить себя. Автор считает, что люди стали селиться вместе для защиты от разбойников. Об этом говорит расположение селений на холмах, а также входы в дома, расположенные на крышах. Укреплённые поселения встречаются повсюду: в Азии, Африке, Америках. Археология предоставляет достаточное количество свидетельств набегов одних на других. Жить вместе – шаг в сторону коллективной обороны. Только ведь это стресс. Растёт насилие внутри поселений, а навести порядок некому. Нужно как-то выпускать пар. Бушмены делают это с помощью коллективного танца, например. Племенные общества имеют ряд стратегий на этот счёт: танцы, праздники, обмен приданым, построение иерархий и... переход к доктринальным религиям с их выраженными ритуалами, святилищами и духовенством.

Имущественное расслоение приводит к появлению Высоких Морализующих Богов (ВМБ). Они помогают элитам контролировать излишки продукта чужого труда, появляющиеся в условиях интенсивного земледелия или скотоводства. Такое объяснение склонны приводить многие исследователи. Однако главная проблема для скотоводов, живущих, как правило, большими семьями – защита от набегов. ВМБ понадобились для укрепления единства племени перед лицом внешних угроз. Это были уже не капризные малополезные божества, которых приходится ублажать жертвоприношениями и которые являлись чем-то вроде общественной нагрузки. Возмездие новых богов настигало не всё племя, а его членов по отдельности, сообразно грехам.

Возможность наращивания общины после появления религии демонстрируется на примере австронезийских культур, которые получили расслоение общества и рост населения лишь после введения практики жертвоприношений. Учёные, изучавшие влияние появления верований в божественную кару на структуру общества, пришли к выводу, что ВМБ появляются в среднем, спустя 300 лет после достижения обществом пика структурной сложности. Одно могло не быть причиной другого. Оба они могли быть вызваны третьей причиной, которой могло быть развитие военных технологий и сельского хозяйства. Автор предполагает, что причин может быть несколько, в числе которых необходимость ВМБ для наращивания размера общины. Интересно было бы узнать, насколько быстрее бы разваливались общества, не развившие сложных религиозных систем. В любом случае, данные указывают на демографический порог в один миллион, при переступании которого появляются ВМБ. Это уже империи, а не города-государства. Дальнейшие исследования позволили добавить ясности в вопрос. Похоже, именно сложность общества является предпосылкой эволюции стабилизирующих религий ВМБ. Общество в процессе роста снова и снова упирается в стеклянный потолок, который пробивается новаторством в области религии. Как в эволюции: проблема появляется раньше, чем её решение.

Глядя на результаты приведённых исследований, автор делает выводы. Первое: ВМБ – позднее изобретение, продукт Осевого времени с выросшей общественно-политической сложностью. Второе: их предваряла долгая фаза сложных ритуалов и специальных богослужений, основанных на вере в божественные кары. Это может соответствовать уровню населения в 100 тысяч населения. Добавленная религиозная сложность обеспечивает дальнейший рост общества. Когда благосостояние приводит к образованию излишков, появляется и профессиональное духовенство.

Если взглянуть на земной шар, то можно сделать вывод, что продвинутые монотеистические религии появились преимущественно в довольно узкой климатической полосе к северу от Северного тропика. Примечательно, что Африка не вошла, как не вошли и южные субтропики. Если касательно последних можно заметить, что населения там маловато, то против Африки говорят её патогены. Болезни оказывают существенное давление на население континента. Ответом на это давление стала минимизация взаимодействий с незнакомцами и фокус на жизни в маленьком племени. Круглогодичное созревание плодов обеспечивает самостоятельное существование племени без необходимости снабжения продуктами между сезонами. Последний аргумент кажется мне надуманным. Всем известно, что зимой крестьянин живёт не за счёт торговли, а за счёт запасов, сделанных летом.

Места происхождения крупнейших монотеистических и государственных религий

Так или иначе, проживание в субтропической зоне имеет оптимальное сочетание тёплого климата и невысокого числа патогенов. Ранний неолит создал условия для быстрого роста населения, но 6 тысяч лет назад климатические условия ухудшились, что привело к возросшей конкуренции за ресурсы. Религия могла помочь в этой борьбе. Похоже, она усиливает причинную связь между несовместимыми ценностями и готовностью ссориться с соседями. Вряд ли случайно, что ВМБ встречаются непропорционально в среде скотоводов. Ведь они часто обитают в субтропиках.

В конце главы автор делает очередной вывод: в процессе эволюции нашим предкам приходилось находить новые средства для удержания людей в пределах растущей общины: пение, танцы, а с появлением языка и религия. Но даже так не выходило набрать больше 100-200 человек в племени. Дальнейшее развитие общин стало возможным путём установления структуры и усложнения религии. Доктринальные религии обеспечили появление мега-обществ, в которых мы живём. Финальная стадия развития религий – Высокие Морализирующие Боги – появляется только в подобных обществах.

Смелые, но плохо обоснованные предположения. Особенно это касается географической гипотезы автора, идущего по стопам Джареда Даймонда и прочих географических детерминистов. Основные тезисы Данбар находит всего в трёх научных статьях. Маловато будет. Но ничего, поживём-увидим, что выйдет из его теории.

Вообще, число 150 соответствует лишь одной степени близости, в то время как их много. У нас есть самые тесные партнёры, так вот их, как правило, один-два. Далее – близкие друзья, которых в среднем пятеро. И так далее.

Фрактальная структура личных социальных сетей.

Люди, с которыми мы вместе идём по жизни, перемещаются внутри этой структуры, дрейфуя с уровня на уровень. Мы можем с кем-то тесно подружиться, потом долго не видеться и совсем потерять из виду. Тесная дружба требует постоянных затрат времени.

Всю нашу эволюционную историю мы жили в племенах. Племя, как правило, было не монолитным, а состояло из мобильных групп из 30-50 человек, которые представляли собой расширенные семьи. Можно не иметь родственников в другой группе, но факт, что они были как минимум знакомы между собой. Вплоть до Промышленной революции размер стабильной общины, где все друг друга знают, не превышал, как правило, 150 человек.

Что интересно: размер религиозной общины часто превышает число Данбара. Религия каким-то образом позволяет уживаться вместе большему числу людей. И всё же логика знакомства и сплочённости работает и там. Природу не обманешь. Оптимальный размер общины – всё те же 150 человек. Однако, в отличие от нерелигиозных общин, эти 150 человек не имеют, как правило, внутренней иерархии. Только предстоятель.

Если размер общины продолжает расти, то центробежные силы начинают работать на раскол. Те, кто дальше от центра, чувствуют отчуждение, а центр чувствует утерю контроля. Причина одна: трудно поддерживать отношения с плохо знакомыми людьми.

Мы – коллективные животные, как и приматы. И у нас, и у них, есть задача удержания себя в рамках коллектива. На физиологическом уровне это обеспечивается выделением эндорфинов в мозгу во время коллективных действий. Обезьяны вычёсывают друг у друга шерсть. Люди – поют, смеются, едят, пьют вместе. А также участвуют в религиозных ритуалах. Исследования показывают, что чувства, которые переживаются в определённом религиозном контексте, очень похожи на романтические переживания. В общем-то, не удивляет в свете многочисленных признаний в любви к Господу со стороны верующих. Можно ли полюбить нечто невидимое? Можно. Мы и партнёра любим не «наяву», то есть таким, как есть, а в своём представлении, неизбежно при этом идеализируя.

Помимо эндорфинов, на поддержание коллектива работает и дополнительный, сознательный механизм. Мы доверяем тем, кто похож на нас в силу определённых признаков. Эти признаки автор называет Семью Столпами дружбы: язык, место рождения, образовательный путь, хобби и интересы, мировоззрение, музыкальные вкусы и чувство юмора. Знакомясь с кем-то, мы выясняем степень общности с нами и начинаем доверять, если он действительно близок к нам по языку и т.д. Наш ближний, то есть. Христос, призывая возлюбить, имел в виду именно близость мировоззрения (включая религию), а не только племени. Столпы действуют неодинаково. Что-то сильнее, что-то слабее. Автор тестировал чувство эмоциональной близости к незнакомцам в рамках своих экспериментов, пытаясь расставить весовые коэффициенты. Вот, что у него получилось:

Коэффициенты симпатичности

Как видим, сильнее всего сближают религия и мораль. Разумеется, чем больше общих столпов – тем сильнее узы дружбы. Не зря в особенных случаях мы обращаемся друг к другу: «Братья и сёстры» и называем дружеские организации «братствами».

Биология ограничивает наши мыслительные способности. Одной из главнейших является эмоциональная восприимчивость или ментализация. Чем она выше, тем более адекватную картину мира мы способны выстроить и тем лучше мы понимаем других. Дэниел Деннетт предположил, что наш мозг понимает мир с точки зрения намерений. Мы, имея собственные намерения, взаимодействуем с другими, у которых тоже есть намерения. И мы осознаём чужие намерения. «Я думаю, что он думает» - порядок намеренности 2. Может ли быть более высокий порядок? Может: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я». Но в эти игры нельзя играть бесконечно. Предел лежит где-то в районе пятого порядка, то есть мы можем представить себе состояния разума максимум четырёх других человек одновременно. Большего наш мозг не выдерживает. Это важно, ведь порядок намеренности определяет ключевые аспекты нашего социального поведения. Например, от него зависит наша возможность понимания структуры предложения.

И он же является фундаментальным для появления религии. Каждая из форм религии соответствует своему порядку намеренности. Религия появляется только с третьего порядка, когда «я верю, что ты думаешь, что Бог существует». И только с пятого порядка возможны современные общественные религии: «я верю, что ты думаешь, что мы оба знаем, что Бог существует и намерен наказать нас». Лично у меня возникает сомнения в толковании этого заумного предложения. Вряд ли необходимо думать обо всём одновременно: и о Боге, и о его намерениях.

Религиозные верования в зависимости от порядка намеренности

Исследования влияния ментализации на верования привели к нескольким результатам. Оказалось, вера может быть разной природы. Мы можем иметь видение, а можем и размышлять о Боге в его трансцедентном мире. Те же, кому недостаёт ментализации (например, аутисты), оказываются менее религиозными. Ты можешь иметь сколь угодно высокий IQ, но тебе это не поможет уверовать. Играет роль способность влезть в шкуру других. Что ещё интересно: особенно способны к религиозному чувству женщины. Это всё не просто так. Автор считает, что религия не возникает в вакууме, она базируется на активации определённых нейронных цепей в мозгу.

Выше уже было сказано, что эндорфины сближают нас. Для их выделения обезьяны ловят блох друг у друга, а люди участвуют в совместных действиях и ритуалах. Ритуалы выражают чувство принадлежности: зная, как и что должно происходить, ты демонстрируешь, что являешься членом общества. Есть ещё одно объяснение: после того, как уже потрачено немало сил, чтобы стать членом коммуны, жалко потом выходить из проекта. Есть и другие теории, объясняющие привлекательность ритуала. В любом случае, эксперименты показывают, что пение, танец и эмоциональные рассказы повышают эндорфин и скрепляют коллектив. В этом направлении работают и совместные страдания, да и вообще физические упражнения. Приход в церкви сплачивается не столько от уровня религиозности, сколько от совместного посещения служб. При этом связи между мужчинами базируются на совместных занятиях, а между женщинами – на разговоре.

Усиливает эффект простая синхронность действий на благо общей цели: гребля в одной лодке, хождение в строю, хоровое пение. Играет роль и смысл действий. Важность синхронности для религиозных ритуалов была продемонстрирована экспериментально. Доверие и кооперация оказались наибольшими у тех, кто чётко согласован друг с другом (группа йогов, членов буддистских и индуистских песнопений). Простые певцы и барабанщики были менее солидарны, а асинхронные группы (игроков в покер или бегунов) оказались в сравнении на последнем месте. Пение вообще интересно в этом смысле. Есть обоснованное предположение, что разница в октаву между мужским и женским голосом обеспечивает дополнительную возможность связи между теми и другими в больших группах. Голос каждой группы становится различим в общем хоре.

Подытожим: делаете что-то вместе – хорошо, делаете разом – ещё лучше, делаете со смыслом – лучше всего. Станете сплочённым коллективом.

Число Данбара – не новость в общественной психологии. На нём уже успели оттоптаться многие исследователи, кроме Гребера и Уэнгроу: слишком много исключений, слишком трудно обоснование, выходящее за рамки простой статистики. Но последние исследования автора дают больше пищи к размышлению и оснований для гипотезы социального мозга. Эта гипотеза в свою очередь позволяет поставить вопрос возникновения религии в контекст эволюции. Об этом – в последующем изложении.