На сцену из зала выбегает девушка. Она вернулась с войны в опустевший дом. После первой реплики перед сценой начинают появляться её воспоминания. Маленькие кусочки из жизни других девушек на войне.
Девушка: Мама! Дядя Валера! Леночка! Я дома! Мама… Дядя Валера… Мама…
— Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они, кто старше, кто моложе
Остались там. И не о том же речь.
Я не смогла их… не смогла сберечь.
Речь не о том… Но всё же… всё же… всё же…
— После выпускного вечера мы поехали по реке на остров. Уезжали — город как город, всё нормально. Возвращаемся, город весь бурлит, люди плачут, кругом война! Война… Какая война?! Мы такие счастливые. Такие планы строили. Кто куда пойдёт учиться, кто кем станет. И вдруг война…
— Мы начали всё понимать, когда в наши дома стали приходить похоронки. Нам казалось, война без нас не война! Мы тоже хотим воевать! Тут же оружие нам давай. Мы все побежали в военкомат. И девятого февраля я ушла на фронт.
Девушка: Валя, не уходи! Ну, что ты делаешь? Ну, какой из тебя вояка…
— Меня вызвали в военкомат и сказали: «Вот вам два часа времени. Собирайтесь. Мы отправляем вас на фронт.» Я собралась. Сложила всё в один маленький чемоданчик.
Девушка: Что же Вы взяли с собой на войну?
— Конфеты…
Девушка: Что?
— Целый чемодан шоколадных конфет. Мне там, в той деревне, куда направили, дали подъёмные. И я на все деньги купила целый чемодан шоколадных конфет…
— Пройдя шестимесячные, а то и трёхмесячные курсы, они уже имели удостоверения медсестер. По ускоренным программам, окончив лётную школу, снайперское или сапёрное училище, зачислялись снайперами, лётчиками, сапёрами. Необычные солдаты представали перед приёмной комиссией. Отправляешь такого солдата в партизанский отряд, а он тебя спрашивает:
Девушка: А как маме оттуда писать?
— Я просила маму, только не надо плакать. Это была не ночь, но было темно. Стоял сплошной вой! Они не плакали… наши матери, провожавшие своих дочерей. Они выли!
— Я ушла из детства в грязную теплушку
В эшелон пехоты, в санитарный взвод
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я ушла из школы в блиндажи сырые
От «Прекрасной дамы» в мать и перемать
Потому что имя, ближе, чем Россия
Не смогла сыскать…
Девушка: Не смогла сыскать…
— А моя мама не плакала. Она держалась. Она боялась, чтобы я не заревела. Я же была маменькина дочка, меня дома баловали. А тут такое!
— А я верила, что вернусь, что не погибну! Как это я могу умереть? Как это меня убьют? Меня не станет? Начальник выстроил всех нас и говорит:
— Ну, вот, девчата, началась война жестокая. Вам будет очень трудно, девушкам. Но, пока не поздно, кто хочет, можете вернуться к себе домой. А те, кто желает остаться на фронте, шаг вперёд!
— Самая дорогая моя награда — первая медаль «За отвагу». Солдаты залегли. Команда «Вперёд! За Родину!» А они лежат. Опять команда! Опять лежат. Я сняла шапку, чтобы все видели, что я девчонка, поднялась… И они встали! И пошли в бой! После войны я ходила в разведку лет пятнадцать. Каждую ночь. И сны такие… То у меня автомат отказал, то нас окружили… Просыпаешься, зубы стучат…
— На войне самое трудное было — сон побороть… Изо дня в день недосыпать приходилось. И наступал такой момент, когда владеть собой человек уже не мог. На посту ходила взад вперёд без остановки. И стихи вслух читала. Старалась, чтобы за два часа не повторяться…
Я помню чудное мгновенье
Передо мной явилась ты
Как мимолётное виденье…
Девушка: Как мимолётное виденье…
— Помню, выводили мы раненых из Минска. Я шла на каблуках. Стеснялась, что мала я ростом. Каблук один сломался, а тут кричат: «Десант!». И я босиком бегу, а туфли в руке… Жалко. Очень красивые туфли…
Все: ЛОЖИСЬ!!!!
— Когда нас окружили, и видим, что не вырвемся, мы с санитаркой Дашей поднялись из канавы, уже не прячемся, стоим во весь рост. Пусть лучше головы снарядом сорвёт, чем они возьмут нас в плен, будут издеваться. И раненые, кто мог встать, тоже встали.
— Когда я увидела первого фашистского солдата, я не могла слова выговорить. У меня отнялась речь… Они идут. Молодые, весёлые... и улыбаются. Где бы они ни остановились, где бы они ни увидели колонку или колодец, начинали мыться. Кровь вокруг, крики! А они моются…. Моются… Моются…
И такая ненависть поднималась изнутри! Сердце останавливалось! Что они здесь, на твоей земле! И ещё смеются…
— Я готова была сделать всё для своей Родины…
Девушка: Но у вас же был маленький ребёнок!
— Дочка. Родилась на болоте. В стогу сена. Пелёночки я на себе сушила. Положу за пазуху, согрею, и опять пеленаю. Вокруг всё горело! Жгли деревни вместе с людьми!
— Я сама огарки собирала. Собирала подруг и семью. Косточки находили, в могилку общую клали… Где оставался кусочек одежды, хоть окраешек какой, узнавали, кто это. Подняла я один кусочек…
— МАМИНА КОФТА!!! МАМИНА!!!
— Я с дочкой на руках на задание ходила. Капитан меня отправляет, а сам говорит:
— Как ты с грудным-то пойдёшь? Душа болит.
— Медикаменты из города приносила. Бинты, сыворотку. Между ручек, между ножек положу, пелёночкой перевяжу и несу. В лесу раненые умирали. Надо идти.
— О себе некогда было думать. Буду убита, буду ранена или останусь жива. На себя не было, ни минуты. Только раненые и раненые в глазах. Помню, лежим где-то в пшенице. День солнечный. Автоматы немецкие! И тихо… Только слышно, как пшеница шумит. Опять немецкие автоматы! И думаешь… Услышишь ли ты когда-нибудь ещё, как пшеница шумит?
— На войне я думала, что никогда ничего не забуду, но забывается. А эту картину, помню, как сейчас. Молодой такой, интересный парень… и лежит. Вырыли могилку, ямку неглубокую, только чтобы он лёг. И солнце такое светило…
Девушка: Солнце светило…
— И для него тоже. Обыкновенная земля. Бугорок сверху. Часто хоронили в лесу под деревьями… под этими дубами… под этими берёзами…
Девушка: И ДАЖЕ СЛОВО «СТРАШНО» НЕ ТО СЛОВО, ЧТОБЫ ВСЁ ИМ ПЕРЕДАТЬ!
— Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они, кто старше, кто моложе
Остались там. И не о том же речь.
Я не смогла их… не смогла сберечь…
Речь не о том… Но всё же… всё же… всё же…
