warhead.su

Внутри крыла этой махины можно было стоять в полный рост. Высота самолёта оказалась настолько большой, что в Харькове не нашлось ангара для его сборки. В 1933 году предполагали, что гигант будет носить 16 тонн бомб и сможет швыряться ими за тысячу километров. И он даже летал. Но оказался невостребован и в серию не пошёл. Как так получилось? Сейчас расскажем.

Идея фикс

Авиаконструктор Константин Калинин долгое время проектировал сравнительно небольшие самолёты. Но видимо, этого ему было мало, потому что в 1930 году у него родился проект грандиозного тяжеловеса. Воплощённый в металле, он стал одним из крупнейших самолётов, построенных в мире в 1930-е годы.

Калинину не давала покоя идея самолёта — «летающего крыла». Инженер искренне верил, что эта прогрессивная схема рано или поздно определит будущее авиации. И всячески стремился этому способствовать. Проект гиганта К-7 бесхвостым не был, но пространство крыла в нём использовалось по полной программе.

Оно было воистину огромным. Мало того, что размах составлял солидные 53 метра, так ещё и площадь достигала полутысячи кв. м. Высота «потолка» внутри крыла достигала двух метров.

План авиаконструктора был прост — создать хороший многоцелевой сверхтяжёлый самолёт, доказать объективную пользу концепции, а дальше продвигать уже бесхвостую схему, полноценное «летающее крыло».

Гигантомания

Необычными в К-7 были далеко не только крыло и размеры. Внимание сразу привлекали грандиозные тележки шасси — по три колеса на каждую. Вход в самолёт осуществлялся фактически через одну из тележек — на её обшивке располагалась дверь. Миновав её, надо было подняться по лестнице и попасть в огромное крыло — а там уже и в кабину.

Двигателей было семь. Вначале хотели обойтись шестью, но потом, чтобы улучшить характеристики, добавили ещё один. Седьмой мотор поместили сзади и оборудовали толкающим винтом — впоследствии это решение стало для машины роковым.

В бомбардировочном варианте предполагалось обильно раскидать по самолёту оборонительное вооружение — аж целых четыре автопушки и восемь пулемётов. Причём к двум хвостовым огневым точкам стрелков должны были доставлять дополнительные боеприпасы две электровагонетки, приводимые в движение лебёдками и тросом.

Экипаж был под стать размерам — 12 человек. Пилотов, как и штурманов, было два. Имелся даже боцман, одновременно выполнявший обязанности фельдшера.

К-7, как и полагается машине-гиганту, был пугающе дорог. Калинин решил набирать каркас из хромомолибденовых труб — материал закупался за валюту и был на вес золота. Это говорило не в пользу машины, но конструктор, видимо, рассчитывал поразить приёмные комиссии другими характеристиками.

С бомбами К-7 так и не летал, но в самых оптимистичных расчётах предполагалось, что он сможет поднимать 16600 кг. Рассчитав поточнее, осетра несколько раз урезали. Так, в феврале 1933-го «потолком» определили 12,3 тонны. Прятать бомбы предполагалось внутри всё того же огромного крыла.

Планировалась и внешняя подвеска, дававшая возможность «таскать» боеприпасы потяжелее — тогда думали только о тонне. Впрочем, для десантников разрабатывались варианты, при которых между тележками шасси помещались самые разнообразные грузы, вплоть до восьмитонного лёгкого танка.

Самих же десантников в полном снаряжении можно было перевозить 112 человек. Или 128 пассажиров — Калинин возлагал и надежды на использование своей машины в народном хозяйстве.

Оно летает!

Первую попытку взлететь К-7 совершил 19 августа 1931 года. Неудачно — оперение машины было недостаточно жёстким. Тогда крыло принялись срочно укреплять. Два дня спустя всё было готово, самолёт получил путёвку в воздух. Место второго пилота занимал сам конструктор.

Очень скоро ему пришлось принять участие в управлении — лопнули тросы сразу на двух рулях. Машину начало трясти. Чтобы кое-как развернуть её и отправить обратно, Калинину пришлось помочь первому пилоту — силы одного человека на штурвал неисправного самолёта не хватало. Кое-как развернулись и сели. На земле конструктор получил втык от начальства.

Проблему устранили лишь в сентябре, но за ней следовали новые — одна за другой. Судя по всему, резкий переход Калинина от небольших самолётов к гигантам не прошёл даром. Но переигрывать было поздно — инженер пытался спешно довести машину до ума, доделывая одну неисправность за другой.

Крушение последних надежд

Двадцать первого ноября 1933 года состоялся очередной испытательный полёт — ему предстояло стать последним.

Лётчик решил дать моторам сильную нагрузку — это вызвало вибрацию хвостовых балок. На одной из них лопнул лонжерон — это зажало руль высоты. Видимо, это совпало с попыткой пойти на снижение после звука ломающейся балки, и лишённый управления высотой гигант пошёл вниз. До земли К-7 летел недолго, от удара воспламенилось топливо, и самолёт быстро загорелся. Из 20 человек удалось спасти только пятерых.

Калинина это обескуражило, но не остановило. Он спешно бросился улучшать проект — и в Харькове даже стали делать второй самолёт. Но отношение к К-7 уже было не то — вскоре оно усугубилось катастрофой «Максима Горького» в мае 1935‑го.

Средства выделялись уже не так активно, как раньше, поэтому к апрелю 1936-го вторая машина была готова лишь на 60 процентов. К этому времени авиационное руководство успело окончательно разочароваться в такой притягательной, но нерациональной идее самолётов-гигантов. Второй вариант К-7 так и не был доделан.

Источник

Собранные практически с миру по нитке корабли, бесстрашные полководцы и великолепный суворовский план — вот, пожалуй, главные составляющие успешного взятия крепости Измаил. Как же всё происходило — в нашей статье.

«Подойдя ко рву, Ласси приказал Неклюдову отражать стрелками неприятеля, а л.-гв. Измайловского полка прапорщику князю Гагарину приставить лестницы к валу, как скоро ров будет завален фашинами. Под градом неприятельских пуль егеря взбираются на вал, и в 6 часов утра Ласси уже наверху. Теперь только начался самый жестокий бой. Обе боковые колонны (I и III) были ещё назади. Пользуясь этим, турки кидаются со всех сторон на русских, поражают их кинжалами и саблями, стараются сбросить в ров копьями. Много убитых и раненых. Неклюдов тяжело ранен. Гагарин собрал рассеявшихся при эскаладе егерей, атаковал неприятельские толпы и, отразив их, соединился с Ласси, который едва удерживался на валу.

Первой колонне Львова пришлось преодолеть чрезвычайные затруднения. Войска собрались у западных фланговых батарей, построенных принцем де Линем, и по сигналу двинулись вперёд. Турки заметили движение противника и открыли огонь. Широкий ров русские наполнили фашинами и перешли, но за ним был крепкий палисад от каменного редута Табия до берега Дуная; палисад надо было обходить поодиночке».

Н. А. Орлов, «Штурм Измаила Суворовым в 1790 году».

Суворовский план

Для нас штурм Измаила почему-то представляется сухопутной операцией — многие читали про кровавую атаку Килийских ворот Кутузовым, Хотинских ворот князем Львовым, и т. д. Практически все помнят момент, когда Кутузов не мог пробиться в город и готов был отступиться от атаки, когда к нему прибыл гонец от Суворова и сообщил: «Его сиятельство граф Суворов-Рымникской назначает ваше превосходительство комендантом Измаила. Уже послан гонец к её величеству о взятии крепости!».

Это тем более удивительно, поскольку главной изюминкой суворовского плана был удар по Измаилу со стороны Дуная, и именно этот удар решал — падёт крепость или устоит.

К счастью, в 15-м томе сборника «Материалы по истории русского флота» есть переписка командующего Лиманской гребной флотилией Осипа де Рибаса с князем Потёмкиным и полковником Головатым; она подробно восполняет пробелы информации о штурме Измаила со стороны Дуная.

Подготовительные действия начались ещё в ноябре 1790 года, когда русская флотилия поднялась вверх по реке к Тульче, миновав Измаил. Сделано это было для того, чтобы турецкий губернатор Тульчи не мог перебросить туда подкрепления.

На острове Чатал напротив Измаила русские гребные корабли высадили десант под командованием генерал-майора Арсеньева, который приступил к обустройству батарей и установке мортир для бомбардировки крепости. Так, де Рибас в письме Голованову писал: «Сих мортир имеется у вас четыре, а именно две 24-фунтовых с дальностью до 800 сажен, и две 48 фунтовых, с дальностью до тысячи сажен, для чего прикажите им подвигаться, сколько потребно будет к тому бастиону, и чтоб палили поочерёдно, размеряя время так, чтобы пальба была беспрерывна и продолжалась всю ночь».

Ну а 28 ноября (по старому стилю — 17 ноября; здесь и далее будут даты по новому стилю) к бомбардировке города с моря присоединились все суда флотилии, а именно: бригантины «Константин», «Ипогриф» и «Благовещенье», восемь двойных шлюпок, две шхуны, два катера, девять лансонов (одномачтовые парусно-гребные суда), паландра (судно для перевозки лошадей, переделанное в бомбардирский бот), пять канонерских лодок и восемь баркасов — всего 38 судов.

Как видно, корабли собрали с миру по нитке; на части из них стояло мортирное вооружение (всего 43 мортиры) для бомбардировки города, на других — крупнокалиберные пушки (24-фунтовые), ну а шлюпки и баркасы и вовсе имели только трёхфунтовки и ручное оружие.

На острове напротив Тульчи были поставлены два редана с четырьмя шестифунтовыми пушками и 100 солдатами. Ещё один отряд оставили в крепости Исакча (выше Тульчи по течению) и на мысе Чатал в вершине дельты Дуная.

Таким образом, Измаил оказался отрезанным от снабжения по реке как с севера, так и с юга. Пост между Исакчой и Чаталом контролировало корсарское судно «Александр», а между Чаталом и Измаилом — «Симферополь».

Начало столкновений

Первое «морское» боестолкновение состоялось в месте слияния речки Репиде и Дуная. Там турецкая гребная флотилия, опираясь на два каменных бастиона, открыла огонь по спускающимся на них по течению со стороны Тульчи русским кораблям. Де Рибас запретил отвечать на турецкий огонь, пока русские не сблизятся на ружейную дистанцию. Затем последовала схватка, в которой один турецкий лансон утонул, одно турецкое судно удалось потопить, а ещё четыре сбежали под защиту бастиона.

Первого декабря с севера от Измаила установили новые батареи из 26 пушек: двенадцать 24-фунтовых, четыре 48-фунтовых и десять 12-фунтовых. Оставшиеся четыре лансона у бастиона русские атаковали брандерами, и, хотя течение их сильно снесло, турки в панике покинули свои суда, после чего их захватили русские. Шесть наших судов подошли прямо к стенам каменного бастиона (на 40 саженей), встали на шпринг и открыли беглый огонь. В свою очередь, другие семь русских корабликов под командованием де Линя миновали место боя и атаковали турецкие лансоны ниже по течению — семь из них они заставили замолчать.

Де Рибас писал: «Абордировать их не было никакой возможности, поскольку все суда были ошвартованы к берегу, на котором было множество неприятеля».

Русские прошлись картечью по берегу, буквально выкосив турецкие отряды, и брадскугелями зажгли бастион. Затем огонь добрался до порохового склада — и турецкие пушки взлетели на воздух. Подошедший отряд Головатова соединился с де Линем, проследовал сквозь непрерывный огонь к центру города и, развернувшись носом к неприятелю, открыл контрбатарейную борьбу, встав на шпринг. Без потерь не обошлось: лансон № 4 поразила неприятельская бомба, он взорвался — спаслись только восемь человек. Казаки же, пройдя вдоль берега, сожгли 21 турецкий корабль (14 лансонов и 17 транспортных судов), при этом постоянно высаживая небольшие десанты и тревожа турецкие войска.

Как только турки пытались контратаковать на суше превосходящими силами — казаки сразу же отходили к кораблям.

Таким образом, несмотря на небольшие силы (около восьми тысяч человек), де Рибас создал у противника впечатление, что атакует он как минимум втрое бо́льшим количеством войск, и это заставило турок отрядить на отражение десанта отряды, обороняющие крепость со стороны суши.

Поскольку огонь противника несоизмеримо возрос, де Рибас приказал кораблям отойти под прикрытие батарей на островах. Во время этой ретирады русские потеряли ещё один лансон, на этот раз № 1, который захватили турки. Береговые батареи и корабли продолжили бомбардировку города — и закончили только в 15:00.

Наш отряд и батареи на острове казались туркам настоящей занозой в заднице, поэтому они начали собирать отряд, который выбил бы русских оттуда. Турецкий десант был уже на полпути, когда русские, заметив его, посадили на шлюпки и канонерки Херсонский и Днепровский гренадерские полки, чтобы атаковать неприятеля на абордаж. Турки резко развернулись и бросились к своему берегу под картечным и ружейным огнём. Отряд полковника Маркова (100 человек при двух 12-фунтовых единорогах) с берега открыл огонь по захваченному лансону № 1, который от двух прямых попаданий утонул. Лансон № 11 доплыл до своих, но из-за повреждений пошёл ко дну, экипаж удалось спасти.

За время боёв 1 декабря русские потеряли три лансона, 81 человек убитыми и 239 ранеными. Потери турок в людях неизвестны, но только в кораблях — одно больше судно, 19 лансонов, 32 транспорта и 40 паромов.

Второго декабря русские ночью высадились у взорванного бастиона и организовали там новую батарею, откуда открыли огонь по неприятелю и вели его весь световой день. Третьего декабря рейды кораблей продолжились, русские потеряли девять мелких судов, турки — около 20. Постепенно удавка вокруг города со стороны моря всё больше стягивалась — русские переносили свои батареи ближе к городу.

Шестого декабря казаки Головатова, усиленные бугским егерским полком, бомбардировали и высаживали десанты уже в центр города.

К 8 декабря русские контролировали фактически всё течение Дуная в пределах Измаила. Двадцать второго декабря наконец начался штурм. Флотилия де Рибаса должна была высадить три колонны (примерно девять тысяч человек) со стороны Дуная и ворваться в город изнутри.

Напутствуя де Рибаса, Суворов сказал: «Вы один, дорогой герой, стоите 100 тысяч войска».

Южная сторона, примыкавшая к реке, не имела сплошной стены, однако расположенные здесь укрепления были вооружены 85 пушками и 15 мортирами. Гарнизоном командовал Ахмет-паша, который принимал меры к усилению обороны крепости.

Из указаний де Рибаса своим войскам перед боем: «В 12 часов пополудни, то есть в полночь, откроется паки со всех батарей сильная канонада, во время которой, в 2 часа пополуночи, подвинутся восемь бомбандирских судов в самую ближнюю дистанцию к каменной батарее. На сих судах восемь трёхпудовых гаубиц и восемь двухпудовых единорогов будут беспрерывно стрелять горизонтально по оной батарее по палисаду и совокупно с батареею будут анфилировать два полигона и куртину.

Пальба сих судов и сухопутных всех батарей будет продолжаться беспрерывно до самого утра шести часов ядрами, а пустыми зарядами до самого рассвета».

На а далее — штурм: «За два часа перед рассветом по данному сигналу ракетою войска, расположенные на лодках и гребных судах, числом 8000, подвинутся в одно время к противному берегу с обоих флангов, то есть с левого фланга крепости запорожские лодки, дубы и паромы, подняв на себя 1500 казаков, 3500 регулярнаго войска. Предмет сей высадки занимает берег, кавалиер и куртину нового укрепления. С правого фланга на паромах, шлюбках, баркасах, частырмах и на маленьких лансонах 3000 регулярного войска, которые, вышед, занимают берег старой крепости. В то же самое время четыре колонны регулярного и одна иррегулярного войска идут к штурму на крепость».

Первую колонну погрузили на 100 лодок и баркасов: вторую — на 45 судов; третью — на 58 лодок и судов. Третью колонну перенасытили артиллерией — там шли дубель-шлюпки, плавбатареи и лансоны, которые несли мортиры и пушки больших калибров.

Взятие Измаила

Рано утром 22 декабря, пользуясь туманом и дымкой, флотилия начала движение с юга на север. Туман мешал как турецким, так и русским войскам; русские из-за него не могли организовать точный огонь.

В 7:00 началась высадка первой колонны, которая наткнулась на ожесточённое сопротивление турок и татар, причём в самой неудобной позиции — русским пришлось ползти вверх по обрывистому берегу под огнём защитников Измаила. Однако неприятеля удалось откинуть комбинированным артиллерийским и оружейным огнём, и в 8:00 начали высадку уже вторая и третья колонны.

Когда русские углубились в город, завязался беспощадный бой в городской застройке. Турки и татары организовывали точки сопротивления в постоялых дворах, мечетях и казармах. Каплан-Гирей вместе со своими татарами пробовал организовать контратаку, но её отбили.

Запершиеся в одном из постоялых дворов остатки татар под угрозой полного уничтожения сдались на милость победителя.

Продвижение русских со стороны Дуная заставило турок срочно перекидывать войска с крепостных стен, что позволило наступающим с суши влезть на стены и войти в город. Де Рибас же к тому моменту со своими колоннами уже достиг центра города. К 13:00 был взят каменный редут Табия — в плен попал израненный губернатор Измаила Мехмет‑паша.

Суворов в своём рапорте о штурме Измаила отметил работу де Рибаса: «Он первый нанёс с судов и острова неприятелю удар и во время приступа, командуя тремя колоннами десанта, присутствовал везде, где более надобность требовала, ободрял мужеством своим подчинённых, овладел набережными батареями, принял пленными выше поминаемых неприятелей и в трофеи взятые сто тридцать знамён предоставил ко мне».

Князь Потёмкин в своём рескрипте от 3 января 1791 года написал: «Мужеством и неустрашимостью, которым вы и все войска вам вверенные себя отличили во время обложения и покорения Измаила, приобрели новую и знаменитую славу оружию российскому. Я свидетельствую вам, яко много участвовавшему в сем славном происшествии, моё удовольствие и благодарность, поручая объявить оные и всем вашим соподвижникам. Я не премину Ея И. В. Всемилостивейшей нашей Государыне представить заслуги рекомендованных, вами и поставлю приятною себе должностью доставить каждому достойное воздаяние».

Указом от 25 марта 1791 года императрица Екатерина II пожаловала Осипа Михайловича де Рибаса шпагою с алмазами и 800 душами крестьян в Полоцкой (Могилевской) губернии потомственно.

Источник

Формально Швеция не воевала с 1814 года. Империя Густава II Адольфа и Карла XII ещё в XIX веке предпочла сосредоточиться на самосовершенствовании. Но, когда Сталин решил исправить границу с Финляндией, а заодно принести финнам счастье коммунизма, девять тысяч шведов пошли помогать соседям. Треть всей шведской авиации отправилась оборонять небо Лапландии.

Во время Зимней войны никто не помог финнам больше шведов: 135 тысяч винтовок, 336 орудий, 300 морских мин, 50 миллионов патронов и 300 тысяч снарядов. Продовольствие, лекарства, запчасти, одежда… Объём помощи на современные деньги составил около 1,6 миллиарда долларов США. Взаимные обиды двух народов были оставлены в прошлом.

Швеция не собиралась нарушать свой более чем вековой нейтралитет и рисковать войной с СССР. И всё же Стокгольм решился отправить добровольцев. Это стало секретом Полишинеля — но формальности были соблюдены. Тысяч шведских подданных, составивших две трети всех добровольцев, «там не было».

«Не было» в Финляндии и 19-й авиафлотилии королевских ВВС Швеции. Строго говоря, такой авиафлотилии — авиаполка в шведской номенклатуре — никогда не существовало. Вот только следующая авиачасть по странному стечению обстоятельств получила номер 20.

Карлсоны идут на войну

Вооружённые силы нейтральной Швеции были невелики. Спасать финнов тайком отправили треть всех военных самолётов королевства, десятки пилотов и сотни человек наземного персонала.

«Несуществующая» авиафлотилия состояла из менее чем 20 машин. Это были двенадцать британских бипланов Gloster Gladiator версий Mk. Is и Mk. IIs; четыре лёгких бомбардировщика-биплана Hawker Hart, собиравшихся в Швеции по британской лицензии; тренировочный Raab-Kazenstein 26 и транспортный Junkers F.13. Потом к ним добавились ещё несколько — в общем счёте в Финляндии побывало 24 шведских самолёта.

Личный состав в основном набрали в 4-й и 8-й авиафлотилиях.

Энтузиазма у лётчиков было много, с навыками дело обстояло хуже.

Шведский генштаб собирался и помочь соседям, и дать хоть кому-то из пилотов реальный боевой опыт.

Шведские пешие добровольцы из-за долгих проволочек попали на фронт только на последние две недели боёв. Их коллеги-лётчики оказались в Финляндии уже в начале января — сразу после сражений при Суомуссалми и на Раатской дороге. Им предстояли два месяца войны против превосходящих во всех смыслах советских ВВС.

Финны назначили шведских авиаторов ответственными за оборону неба Лапландии. Зелёную краску шведских ВВС частично закрасили алюминиевым аэролаком — это был в мировой истории первый случай применения зимнего камуфляжа в авиации. Синие круги с золотыми коронами превратились в финские голубые свастики, а шведские тактические номера — в жёлтые буквы латинского алфавита.

Формально шведы при пересечении границы и после прибытия на аэродром финского Кеми превратились в лётчиков 5-го авиаполка ВВС Финляндии. Поскольку воевать предстояло в глуши, где шведского не знали, с собой авиаторы носили записки по-фински: «я — шведский лётчик-доброволец». Палево — а что делать? Говорящего на чужом языке парашютиста местные могли принять за советского пилота — со всеми вытекающими.

Озёрные обитатели и полковник Филин

ТВД Лапландии — дремучая тайга с узкими дорогами, редкими поселениями и бесчисленными озёрами, которые зимой были единственными фрагментами ровной поверхности без деревьев, пригодными для создания аэродрома. Первой точкой базирования самолётов стало замёрзшее озеро в 15 км к северо-востоку от Рованиеми — база «Оскар». Шасси всех машин заменили на лыжи.

Советские авиаторы тоже базировались на озёрах. Противником шведов стала авиагруппа северного направления при 9-й армии РККА. Она же — «авиагруппа Филина» по фамилии командира, полковника Василия Михайловича Филина.

Её ядром был 145-й истребительный авиаполк, только что собранный из эскадрилий 20-го и 38-го ИАП. В его распоряжении находились несколько десятков истребителей И-15бис. Часть лётчиков уже имела боевой опыт: озеро Хасан, Халхин-Гол, Испания. Ещё в группу Филина входили эскадрилья бомбардировщиков ДБ-3 и эскадрилья разведчиков Р-5. Советские пилоты уже открыли счёт: 24 декабря капитан Сокол сбил разведывательный Junkers W.34.

Вслед за единственной успешно наступавшей дивизией 9-й армии, 122-й стрелковой, советские авиаторы принялись разворачивать передовые базы на озёрах всё ближе к Рованиеми.

Одну из таких баз шведские авиаторы и отправились бомбить 12 января.

Первый бой комом

В полёт должны были отправиться все четыре «харта» и девять «гладиаторов». Однако из-за сильного мороза завести удалось моторы только четырёх истребителей.

Шведы атаковали попавшуюся советскую колонну, а в 14:40 появились над передовым аэродромом на озере Мяркъярви. Только военлётов Филина там не было. Незадолго до обеда они успели перебазироваться на аэродром Кайрала.

Скандинавы сбросили бомбы. На не ожидавшем налёта объекте началась беспорядочная стрельба. Трое красноармейцев погибли, трое были ранены. На льду оставались два У-2 и нелётный И-15бис. По ним не попали. Однако в отчёте шведы сообщили о двух сбитых и трёх разбомбленных истребителях.

Пилот «Глостера» с бортовым F Якоби по сей день считается первым шведским лётчиком, сбившим вражеский самолёт. Видимо, чтобы дальнейшее не выглядело совсем уж безысходным.

На выходе из атаки шведам пришлось на малой высоте проскакивать между холмами. Сказалось отсутствие опыта. Строй рассыпался, все пытались вырулить сами по себе. Два «харта» с бортовыми X и Y столкнулись: один упал на другого. Пилоты выпрыгнули с парашютами и попали в плен — в том числе командир эскадрильи бомбардировщиков. Они вернутся в Швецию в мае 1940 года.

Стрелки покинуть машины до падения не смогли. Один из них рухнул на землю в машине и погиб — по найденной при нём записке командование РККА узнало, что в воздухе появились шведы. Ко второму, Сундстену, судьба оказалась благосклоннее. Его «Харт» принял горизонтальное положении и приземлился мягко. Он достал из самолёта лыжи и совершил 90-километровый переход при 40-градусном морозе, уворачиваясь от советских патрулей.

Оставшиеся самолёты потеряли друг друга. На обратном пути «Харт» с бортовым Z догнало поднявшееся на перехват советское звено. Военлёты Крючков, Громов и Бондаренко записали на свой счёт победу: они изрешетили и принудили противника к посадке на замёрзшее болото. Экипаж переждал в зарослях, пока истребители израсходовали боезапас по упавшей машине, а затем достал лыжи и добрался до финских частей.

В первом бою шведская авиагруппа лишилась трёх из четырёх бомбардировщиков. Чудом уцелела машина, где на месте стрелка был командир полка майор Бекхаммар.

Собачьи свалки над Лапландией: не Нарва, но и не Полтава

К одиночному «Харту» через некоторое время присоединился ещё один. Они совершали редкие набеги на советские цели до конца войны без особого успеха. Двадцать второго января «Харт» атаковал базу 145-го полка в Кайрале, но даже финские источники не упоминают о нанесённом ущербе. Восемнадцатого февраля один из бомбардировщиков в ночном налёте заявил о повреждении на поле советского И-15… что советские данные не подтверждают.

Шведские истребители сосредоточились над прикрытием неба над Рованиеми, Кеми, Оулу и Кемиярви. Двенадцать машин, разделённые на четвёрки и пары, должны были защитить огромное пространство при многократном советском превосходстве. Получалось не очень.

Проблем добавляли морозы и технические моменты. Шестнадцатого января пара «гладиаторов» трижды поднималась на перехват советских бомбардировщиков в районе Оулу с неработающими пулемётами: шведы собирались идти на таран. Тарана не понадобилось: советские самолёты в тот день Оулу так и не нашли.

Первое столкновение в воздухе произошло на следующий день, 17 января. Четвёрка «гладиаторов» встретила четвёрку «И-15бис». Дальнейшее не совсем понятно. Боя как такового не случилось. Шведы дали пару очередей издалека. Советские лётчики ретировались. Скандинавы, несмотря на превосходство в скорости, преследовать не стали.

На следующий день из радиоперехвата стало известно: 145-й полк потерял два истребителя. Лейтенант Бондаренко совершил вынужденную посадку в лесу после перегрева двигателя, самолёт восстановлению не подлежал. Второй скапотировал при посадке, лейтенант Венедиктов был ранен.

Шведы записали две победы фенрихам Мартину и Сальвену — не пропадать же добру.

Настоящий бой произошёл 23 января. Четвёрка шведов под командованием фенриха Якоби отправилась на перехват советских истребителей, расстреливавших финскую пехоту под Мяркъярви. Шведы сообщили, что встретили четвёрку «И-15бис». Советские источники говорят о звене лейтенанта Конкина, как было принято в ВВС РККА, из трёх машин.

Вооружение самолётов было почти одинаковым. Однако советских пилотов защищали бронеспинки, а на британских машинах их не было. Впрочем, стреляли шведы не слишком метко: на трёх советских машинах после боя нашли по 25, 14 и две пробоины, хотя скандинавы израсходовали бо́льшую часть боезапаса.

Лейтенант Конкин стрелял лучше. Истребитель фенриха Шёквиста взорвался в воздухе. Затем на горизонте показалось звено скоростных И-16. Скандинавы сочли за благо выйти из боя, пока это было возможно.

Двадцать шестого января шведы чуть не потеряли ещё две машины. Два пилота заблудились в тумане и приземлились вместо своей базы на одной из советских. Под огнём они едва сумели подняться в воздух и унести ноги.

Карлсоны против бомбардировщиков

С последних чисел января группа Филина и бомбардировщики из авиагруппы 14-й армии начали масштабное воздушное наступление на северные финские города. Двадцать девятого января крупный налёт на Рованиеми сорвался из-за облачности. Спустя два дня 36 СБ-2 и ДБ-3 обрушили на город 27 тонн бомб. Помешать им шведы не смогли, хотя пытались.

Первого февраля на Рованиеми вышли сорок советских бомбардировщиков. Они атаковали пятью группами с разных сторон. Первую шведы прозевали, зато во второй фенрих Сальвен сумел сбить СБ-2 пятого смешанного авиаполка, сделав более двухсот попаданий. Весь экипаж лейтенанта Бабкина погиб. Это стало первой объективно подтверждённой победой шведских истребителей. Бортстрелки советских бомбардировщиков заявили об уничтожении трёх вражеских истребителей, но шведы потерь не имели.

К середине февраля десяток шведских истребителей должен был прикрывать от всё более многочисленных советских бомбардировщиков участок фронта в 200 километров.

Шведы считают, что сорвали 35 бомбёжек, советские источники относятся к этому тезису с большим скепсисом.

Большей части советских бомбардировщиков, повреждённых истребителями, удавалось дотянуть до баз. До сих пор неизвестна судьба СБ-2 лейтенанта Даниленко, о сбитии которого 21 февраля заявляли шведы.

В большинстве случаев скандинавы и советские военлёты банально не встречали друг друга в небе. Тому способствовали и погода, и не слишком большой профессионализм переутомлённых шведских пилотов… и «выдающиеся» умения довоенных советских экипажей бомбардировщиков, которые привели к большому скандалу и «разборам полётов» в Кремле.

Двадцать первого февраля семь советских СБ-2 умудрились заблудиться и вместо Рованиеми скинуть бомбы на шведский посёлок Паяла более чем в ста километрах от цели. Правда, из 150 бомб в пределы посёлка попали лишь несколько и налёт обошёлся шведам в двух раненых гражданских.

Эйнар — гроза СБ и Карлсон — победитель гиганта

Лишь в последние дни войны шведы достигли серьёзных успехов.

Седьмого марта только что прибывший по ротации из Швеции фенрих Эйнар Телер перехватил под Оулу звено из трёх СБ-2. Несколькими очередями он поджёг сначала один, потом второй бомбардировщик. Экипажи только что прибывшего на фронт 34-го дальнеразведывательного авиаполка погибли.

Спустя три дня другой лётчик на том же «Гладиаторе» с бортовым I превзошёл успех Эйнара, одержав последнюю и крупнейшую воздушную победу в истории шведских ВВС. Гидеон Карлсон встретил близ Рованиеми шестёрку огромных четырёхмоторных ТБ-3. Это были машины 1-го тяжелобомбардировочного авиаполка из Ростова-на-Дону. Одной из них командовал лейтенант Николай Гастелло.

В 1941-м ТБ-3 будут трагически лёгкой добычей для автопушек Bf-109.

Но для «Гладиатора» с четырьмя 7,7-м пулемётами советский гигант был опасным противником и сложной целью. Хотя бы в теории.

Карлсон расстрелял по двигателям ТБ-3 весь боезапас, поджигая один мотор за другим. Теория не сработала. Советские бортстрелки не сумели защитить свою машину — в шведском самолёте нашли лишь одно попадание.

Горящий самолёт пошёл на вынужденную посадку на озеро Муртоселкё близ Кемиярви. Экипаж лейтенанта Карепова принял бой с финской пехотой. Они продолжали сражаться, пока не кончились патроны. В перестрелке погибли трое авиаторов. Командир Карепов и штурман Коган застрелились, чтобы не попасть в плен. Трое бортстрелков сдались.

Фотографии единственного потерянного в Зимнюю войну ТБ-3 облетели весь мир.

В тот же день и шведы понесли последнюю потерю. Один из «гладиаторов» из-за ошибки в обслуживании развалился в воздухе во время испытательного полёта. Инженер Хилдингер погиб.

Тринадцатого марта война закончилась и шведские добровольцы вернулись домой. За два военных месяца они потеряли троих погибшими и двоих пленными, утратив три бомбардировщика и три истребителя. За это время они сбили четыре советских самолёта: три СБ-2 и один ТБ-3. Остальные победы советскими источниками не подтверждаются. Помешать бомбёжкам красноармейцев они смогли не больше, чем советские пилоты 50-х — американцам в Корее.

Впрочем, для лётчиков нейтральной страны без боевого опыта и с сомнительными навыками мирного времени всё могло сложиться ещё хуже. Впечатлённые осознанием слабости своих ВВС и разрушительности современной воздушной войны, шведы к концу войны нарастили численность военной авиации до 800 единиц, попутно заложив собственную школу военного авиастроения. В процессе освоения лётной техники они понесли гораздо бо́льшие потери, чем на советско-финском фронте. В 2018 году вышла скандальная публикация: по данным рассекреченных архивов оказалось, что невоюющая страна к 1945 году потеряла в лётных происшествиях около 250 человек.

Источник

За опалённые зноем пустыни в сотнях километров от любой цивилизации люди погибали сами и убивали врага. Кто прошёл дорогой ярости за 75 лет до того, как это стало мэйнстримом? Разумеется, дальняя разведка Африки!

Север Африки 1940 года на огромном протяжении не сильно отличался от выжженных ядерным огнём апокалиптических пустошей. Солнце. Песок. Камни. Смерть. В этих адских условиях требовалось воевать — и побеждать. Залог победы — своевременная информация о противнике. Её и дала союзникам группа дальней разведки пустыни.

Сделано наспех

Пожалуй, только британец может опомниться слишком поздно — и всё же решить боевую задачу. Британская империя воевала по третьему миру весь двадцатый век напролёт, а собственная группа дальней разведки «на колёсах» появилась в Африке только через год после начала Второй мировой войны. И не приказом мудрого руководства «сверху», а инициативой пробивного офицера «снизу».

Ральф Бэгнолд сотворил настоящее чудо эффективности. Группы отчаянных, самостоятельных и дерзких бойцов после обучения в тылу стали опасным мобильным подразделением.

Они умели всё. Поддерживать исправной машину в Африке. Водить по бездорожью. Терпеть перепады температуры в сорок-пятьдесят градусов.

Ориентироваться по звёздам и налаживать дальнюю радиосвязь. Возвращаться живыми. А главное — не спускать глаз с противника!

Бэгнолд подбирал тех, кто и так жил на границе цивилизации. Новозеландские фермеры. Родезийские добровольцы. Британские йомены. Шотландцы. Индийские мусульмане, сикхи, раджпуты и джаты. Даже «личная армия» ливийцев Владимира Пенякова — еврея русского происхождения из бельгийского города Юи, — и та успела принять участие в работе Long Range Desert Group (LRDG), или группы дальней разведки пустыни.

Тачки парней

Крашеные в пустынный розовый «форды», «виллисы» и «Шевроле» ради большей стремительности избавляли от всего лишнего. Крыши, ветровые стёкла и двери уступали место системе конденсации радиаторной воды, прочным контейнерам для карт, раций и навигационных инструментов, канистрам с водой и топливом, пустынным матам для самовытаскивания, ну и, разумеется, ПУШКАМ.

Советская экспериментальная группа того же назначения по итогам боёв с басмачами в ранних 1930-х имели станковый пулемёт, гранатомёт и ручной пулемёт на каждом грузовике. Британские коллеги 1940-х непринуждённо превзошли этот скромный арсенал.

Рейдеры пустыни круче любых орков вооружались до зубов винтовками, автоматами и гранатомётами сами, а потом обвешивали машины спарками авиационных пулемётов с темпом стрельбы 2400 выстрелов в минуту. Цепляли на шкворни ручные пулемёты «Льюис», противотанковые ружья «Бойз», пулемёты «Виккерс» обычного винтовочного .303 и тяжёлого .50 калибров. А для усиления — 37-мм противотанковое орудие «Бофорс» или 20-мм автоматическую пушку «Бреда» — ценный итальянский трофей.

И раз уж речь зашла об итальянцах…

«Враг был силён. Тем больше наша слава»

Итальянские дальние патрули Сахары действовали с 1920-х годов. В 1938-м ещё и новую технику получили — автомобили высокой проходимости и двухмоторные самолёты-разведчики.

Отчаянные, выносливые и опытные бойцы «Компанье авто-авио-Сахариане» (CAAS) в прямых боевых столкновениях могли очень многое. По воздушной поддержке они даже превосходили британцев.

Столкновения CAAS и LRDG заканчивались как перестрелки в фильмах Тарантино — больно и страшно было всем.

Налетели, постреляли, забрали пленных и раненых, бросили подбитую технику и разбежались.

После одного из боёв четверым выжившим разведчикам союзников пришлось триста километров топать пешком. С девятью литрами воды на всех на десять суток перехода. Та ещё прогулочка!

Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что

Точные карты Африки в 1940 году рисовали сами, буквально вручную. Разведчики пользовались услугами квалифицированного навигатора — с астрономическими таблицами, отдельным грузовиком под рабочее место, теодолитом и хронометром. Сигнал точного времени, так уж и быть, ловили по радио.

С помощью этих безумных технологий группы ориентировались на почти безлюдной и уж совершенно точно бездорожной пустоши размером 1500 на 1900 километров как у себя дома на заднем дворе — и успешно выполняли боевые задачи.

Иногда разведчики стрелялись накоротке с аналогичными группами противника, что-то взрывали или разоряли вражеский форт дерзким набегом из пустыни. Но только иногда.

Куда чаще боевые задачи выполняли не то что без единого выстрела, а вовсе незамеченными.

Совершенно к такому не готовые линейные части стран «Оси» могли заночевать буквально в считанных десятках метров от замаскированной техники разведчиков — и утром, так ничего и не поняв, спокойно пойти дальше.

Так союзники узнавали о массовых скоплениях пехоты и боевой техники на дороге к линии фронта куда раньше, чем подмога врага добиралась хотя бы в свой ближний тыл.

Когда же флот союзников устроил в Африке топливный кризис, разведчики начали действовать почти безнаказанно. Единственные их реальные противники, CAAS, сидели без горючего и просто не могли обеспечить эффективное противодействие.

Кавалергарда век недолог…

После 1943 года рейдеры пустыни банально остались без работы. На любых европейских театрах военных действий им оказалось слишком тесно. В Азии СССР и США решили вопрос Японии общевойсковым порядком.

В 1945 году одно из самых экзотических британских подразделений Второй мировой расформировали. Но, положа руку на сердце, никакие современные шахиды на комфортных «тойотах» с кондиционерами, GPS и боевыми действиями вдоль асфальтированных трасс и рядом не лежали с отчаянными рейдерами групп дальней пустынной разведки.

Источник

Гражданская война вернула конницу на первые роли. После позиционного застоя Первой мировой вновь стали доступны лихие рейды по тылам противника — с положенными атрибутами вроде паники в стане врага, куража возбуждённых всадников и безуспешных попыток поймать кавалеристов. Об одном из самых ярких за всю войну предприятий такого рода — наша статья.

Слабое место

К августу 1919 года на Дону сложилась хорошая обстановка для результативного конного рейда в старом-добром стиле — как это не раз случалось до изменившей облик войны Первой мировой.

Во-первых, красные воевали сразу на несколько фронтов — и были ограничены в подкреплениях.

Во-вторых, не был ещё в полной мере изжит грандиозный бардак начального периода Гражданской войны. Нет, конечно, войска красных уже не представляли собой пёстрый конгломерат отрядов с анархично настроенными вождями, жаждущими реквизировать всё подряд и готовыми время от времени расстреливать какой-нибудь нерадивый Совет. Но назвать порядок в тылу идеальным было очень сложно.

В РККА остро стояла проблема дезертирства — настолько, что банды из беглых мобилизованных временами разрастались до тысячи человек. Действовали эти группы в лучших традициях Дикого Запада — нападали на слабозащищённые населённые пункты, грабили поезда, после чего уходили с добычей.

Но это были лишь косвенные показатели качества войск — устав от большой европейской войны, мобилизованные легко разбегались при первых же признаках серьёзного боя.

Это делало их лёгкой добычей для решительного и манёвренного противника.

Все эти факторы сложились вовремя. На юге России шло интенсивное бодание между белыми и красными, а главным призом кампании был захват Москвы — её следовало или взять, или, если речь шла о большевиках, сохранить в своих руках. Правда пока что до столицы оставались сотни километров. Успешный рейд по красным тылам, с уничтожением столь важной для нужд фронта матчасти, теоретически мог если не решить всё дело, то немало повлиять на исход кампании.

И в стане белых принялись планировать рейд.

Лихие казаки

Исполнителем выбрали генерала Константина Мамантова — храброго и решительного казачьего командира, идеально подходившего для заданий такого рода. Казаки Мамантова неоднократно били не окрепшую ещё красную конницу — и были уверены в себе не меньше, чем их командир.

Именно МамАнтов, через «А». И ударение, по идее, следует ставить на этот же слог. От старинного имени Мамант.

Силы Мамантова состояли из трёх конных дивизий — каждая по две тысячи сабель, с пулемётами и артиллерией в два орудия на конной тяге. Также каждой группе выдавали броневик. Ещё у Мамантова имелся пеший отряд — три тысячи казаков, которые успели лишиться коней в процессе войны и не успели найти новых. В этом отряде имелась своя артиллерия — шесть орудий.

Радиосвязь не предусматривалась. Правда, Мамантов время от времени отчитывался, когда удавалось захватить неприятельскую радиостанцию. Делал он это открытым текстом — часть сообщений красным удалось перехватить. Ещё время от времени к казакам прилетал самолёт, и нерегулярная связь осуществлялась через него.

Прорыв

Десятого августа 1919 года силы Мамантова переправились через реку Хопёр. Это не осталось секретом для противника, но среагировать он не успел. В результате одна из конных дивизий обрушилась на позиции 40-й армии красных. Те не выдержали удара и стали спешно отходить; один из полков при этом был полностью уничтожен. Образовался грандиозный разрыв в 22 километра, куда и хлынули основные силы Мамантова.

Красные спешно пытались что-то сделать, но пехота оказывалась или неустойчива, или неупорна в атаках, или попросту неповоротлива, чтобы успеть вовремя дойти крупной массой и раздавить белых. А конница — слишком малочисленна, да и вообще хуже качеством.

До 15 августа Мамантов отбивал атаки, брал пленных и высылал разъезды. Вскоре стало ясно: дорога на Тамбов — один из важнейших пунктов ближнего тыла красных — открыта. И генерал радостно двинулся туда всей массой войск.

На Тамбов!

Казаки шли вперёд, разрывая телеграфную связь и уничтожая мосты, железнодорожные узлы и прочую инфраструктуру.

Слабая по численности кавалерия красных, понимая, что в открытом бою её сомнут, двигалась позади и впереди Мамантова. Пока что конники были «глазами» красных; они ограничивались эпизодическими стычками с белыми, разъездами и расспросами населения в попытках понять, сколько людей взял с собой Мамантов.

Сам Тамбов готовился к обороне — успели даже установить проволочные заграждения. Но все планы красных вскоре стали известны Мамантову — два военспеца из старорежимных полковников, отвечавших за оборону города, примкнули к казакам. Один из них, сев в броневик «Остин», тут же возглавил пехотную атаку на Тамбов, а Мамантов взял конников и зашёл с другой стороны. Город взяли быстро и без особых проблем.

Броневик, к слову, был единственным, сохранившимся у мамантовцев после предыдущих боёв. Но ездил он на последних литрах бензина — в самом Тамбове, несмотря на все попытки что-то отыскать, топлива не нашлось.

Бросать бронированную огневую точку было жалко — и «Остин» начал передвигаться при помощи 16 волов.

Проблема просевшей скорости решалась просто — броневик выдвигался за несколько часов до основных сил пехоты, всё время находясь между ней и своей конницей. Его активно использовали как средство против контратак красных, заранее выдвигая на те направления, что представляли наибольшую угрозу.

Бывшие красноармейцы

Имелась масса пленных — мобилизованных просто отпускали домой, взяв расписку, что те больше не будут воевать. Поняв это, красноармейцы стали активно сдаваться — а в ряде случаев ещё притаскивали комиссаров и коммунистов.

Из этих распущенных по домам красноармейцев набралось около батальона добровольцев, по тем или иным причинам продолживших воевать на стороне Мамантова. Возглавил этот батальон полковник Дьяконов — человек простой и харизматичный, умело находивший подход к бывшим красноармейцам.

Поначалу батальон двигался между конницей и пехотой, практически без патронов — вчерашним перебежчикам, по понятным причинам, не особо доверяли. Но позже дело наладилось — в итоге многие из пошедших к Мамантову добровольцев дожили в этой роли до эвакуации из Новороссийска в 1920 году.

«Мы большевики, но не коммунисты»

К этому времени Мамантов успел захватить кучу интендантского добра с большевистских складов. Что-то раздавал населению, чтобы создать хорошее впечатление, а что-то распродавал за бесценок.

Самыми активными покупателями были крестьяне — многие ещё не успели в полной мере ощутить на себе перегибы продразвёрстки и могли платить. Вскоре к Мамантову «приклеились» вереницы из крестьянских подвод. Труженики земли были готовы скупать всё, что добывали казаки, — а иногда и пограбить сами.

Поначалу Мамантов пытался активно резать эти «хвосты», но потом плюнул — мол, если хотите, то валяйте, только не нойте, если шальным зацепит.

Время от времени казаки пытались разговорить крестьян на политические темы, чтобы узнать о настроениях в деревне. Ответы порой получались самые неожиданные: «Мы большевики, но не коммунисты». Запутавшийся казачий офицер не пожалел времени на уточняющие вопросы. Стало ясно: крестьяне хотят себе систему Советов — выборы и так далее, — но без коммунистов (то есть большевиков) с их активным вмешательством и идеей диктатуры пролетариата.

Крестьян пытались привлекать и к инженерным работам. Эффективность была двоякая. Стоило попросить что-то разломать или разобрать, как казаки встречали неподдельный энтузиазм и полную самоотдачу. Ещё бы — ведь дерево, гайки и прочие материалы затем с чувством выполненного долга уносились с собой, в крестьянские дворы. Зато когда речь шла о том, чтобы что-то построить, приходилось применять долгие уговоры.

Что делать дальше?

Тем временем на успехи Мамантова обратили внимание в Москве. Южному фронту стали выделять силы — людей, бронепоезда, авиацию и — самое ценное — конницу. Рано или поздно Мамантова бы обложили. Поэтому он активно рассылал разъезды, прикидывая, куда бы двинуться дальше.

Двадцатого августа генерал начал выводить свои силы из Тамбова.

Двадцать второго августа Мамантов занял Козлов. Разрушив там всю военную инфраструктуру и разграбив склады, он двинулся к Раненбургу (Чаплыгин), но там случилась первая осечка — красные дали за город серьёзный бой. С бронепоездами, артиллерией, кавбригадой — в общем, по-взрослому. Город несколько раз переходил из рук в руки. Будучи выбитым оттуда, Мамантов упорствовать не стал, а двинулся к Лебедяни. Там дело пошло лучше — местный ревком оказался не на высоте, и казаки беспрепятственно заняли город, быстро произведя привычные грабёж и разрушения.

Затем взяли Елец — тоже без проблем, помог руководивший обороной бывший полковник. Получили много пленных — командиров побили нагайками, коммунистов расстреляли, а красноармейцев… поставили стеречь обозы с добычей.

Время уходить

Наступало идеальное время, чтобы забрать выигрыш и покинуть казино. Правда, чтобы это сделать, требовалось недюжинное мастерство — красные поджимали всё плотнее и плотнее.

Мамантов двинулся на Воронеж. Искусно распустив слухи, что он сейчас поскачет чуть ли не на Москву, поднимая по дороге крестьянские восстания, генерал проводил крупные демонстрации, казалось бы, подтверждавшие эти намерения. А сам потихоньку нащупывал удачное место для обратного прорыва.

И осуществил его, даже толком не входя в контакт с силами красных, — просто нашёл подходящее место для переправы через Дон и уже 19 сентября соединился с казаками генерала Шкуро.

Самый яркий и эффективный рейд белых в Гражданскую войну был завершён. Сказать, что он не повлиял на направление, нельзя — тылу Южного фронта был нанесён тяжелейший удар. Но одних успехов казаков Мамантова оказалось недостаточно — Москва белым так и не досталась.

До окончательной победы большевиков в Гражданской войне, впрочем, тоже было неблизко.

Источник

Гарцевать на боевом коне в красивом доспехе впереди могучей армии — это каждый может! Но сперва эту самую армию надо собрать. Любому средневековому полководцу предстояло решить тысячу организационных проблем и предусмотреть миллион мелочей. Образцом для подражания в этом нелёгком деле был английский король Генрих V.

Подайте на армию

Современники Генриха V и последующие поколения историков будут много спорить: правда ли он верил в свои законные права на французский престол или просто хотел урвать себе кусок пожирнее, пользуясь идущей во Франции гражданской войной между арманьяками и бургиньонами? А заодно отвлечь собственную беспокойную знать от заговоров и восстаний, доказав всем, кто тут настоящий Король.

Тем не менее, вскоре после коронации Генрих окончательно решил идти воевать французов.

И его тут же настиг вопрос, который встаёт перед любым полководцем: а где, собственно, взять солдат?

В 1415 году у Англии почти не было постоянной армии, за исключением небольших гарнизонов в Кале, Аквитании и пограничных замках в Уэльсе и Шотландии.

К концу XIV века в стране практически отжила своё классическая феодальная система предоставления земельных наделов в обмен на военную службу. Её место заняла сложная система, основанная на двухсторонних договорах, которые могли заключаться как пожизненно, так и на определённый срок военных кампаний.

Пожизненные договоры, как правило, заключались королём или лордами с их ближайшим окружением и слугами. Именно они составляли костяк феодальных отрядов в мирное время и первыми должны были отвечать на призыв в случае опасности. Но основную массу солдат предстояло вербовать по временным договорам. А ещё им всем надо было платить…

И тут появился второй вопрос. Где взять деньги?

Несите ваши денежки

«Где наскрести ещё немного денег» было вечной проблемой британских монархов. Четыре из пяти предшественников Генриха V всё время испытывали крайний недостаток звонкой монеты. Эдуард III и вовсе дважды побывал банкротом, обрушив заодно несколько итальянских банков.

Генрих ещё принцем Уэльским проявил себя умелым администратором, в несколько раз подняв собственные доходы, а став монархом, быстро навёл порядок и в королевских финансах. Он был известен как человек, способный найти деньги неординарными путями. После коронации Генрих объявил, что каждый участник недавнего восстания в Уэльсе может получить амнистию — не бесплатно, конечно. В итоге за первые два года только из Уэльса в его сундуки набежало дополнительно почти пять тысяч фунтов. Расследование коррупции и беззакония в одном Шропшире (а таких следствий шло много) кончилось тем, что семеро подследственных были вынуждены выплатить по 250 фунтов каждый, а самый могущественный местный магнат Томас, граф Арундел заплатил огромную сумму в три тысячи фунтов.

Во время переговоров с Кастилией и Бретанью о прекращении пиратства и набегов (ещё в 1400-е годы кастилец дон Перо Ниньо был бичом англичан от Бордо до Гарвича) Генрих стряс со своих подданных дважды. Сначала 150 человек в одном только Девоне, включая трёх бывших мэров Дартмута, были обвинены в пиратстве и нарушении королевских мирных договоров; всем им позволили заплатить крупные штрафы. А после возвращения захваченных кастильцами и бретонцами кораблей, товаров и пленных Генрих благодарно принял крупные денежные подношения от купцов.

Одним из основных источников средств для монарха были прямые и косвенные налоги, а ими заведовал парламент. Главный прямой налог, называвшийся «субсидия», заключался в сборе 1/10 стоимости всего движимого имущества в городах и 1/15 в сельской местности. От налога освобождались лишь те, кто имел имущества меньше, чем на десять шиллингов. Одну десятую платила и церковь, но епископы и аббаты голосовали за это отдельно на своих конклавах.

Всё правление предыдущего короля Генриха IV омрачали постоянные разборки с парламентом, который то не давал денег, то требовал отчёта и более эффективного расходования. Дошло до того, что парламент назначил официальную надзорную финансовую комиссию во главе с принцем Уэльским. Генрих IV сильно разозлился и на парламентариев, и на сына, но став монархом, Генрих V сразу получил в парламенте реноме надёжного человека.

Первую «субсидию» король получил вскоре после коронации в 1413 году, а в следующую сессию парламента, в апреле 1414-го, удивил всех, отказавшись от сбора этого самого налога.

Хитрость стала очевидной в декабре того же года, когда Генрих срочно собрал парламент и попросил налоги в двойном размере. Парламент и церковь, поскрипев, всё-таки выделили деньги, но это не могло удовлетворить все королевские аппетиты. Сбор налогов был долгим делом, половина денег вообще должна была поступить лишь в феврале 1416‑го.

И тогда Генрих пошёл брать в долг.

Деньги есть? А если найду?

Первым на очереди был город Лондон — богатый торговый центр с доступом к большим суммам живой монеты. Но у Лондона имелся и самый печальный опыт кредитования королей, поэтому, несмотря на все усилия монарха, олдермены проголосовали за займ всего лишь в 6600 фунтов — значительно меньше, чем хотел король. Кроме того, в качестве залога Лондон получил золотую цепь весом в 56 унций.

Не стеснялись брать залоги и другие города. Корона Ричарда II ушла в качестве гарантии возврата трёхсот фунтов городу Норфолку. Набор золотой посуды, подарок герцога Бургундского, ушёл консорциуму жителей Девона в обмен на 250 фунтов.

Займы эти не были особенно добровольными, а их суммы делились между всеми жителями общин, что в сумме с прочими налогами вызвало немалый ропот — в Солсбери дело дошло до драки с четырьмя погибшими, между гражданами и одним из королевских отрядов.

Давали в долг и частные лица. Казначей Кале Роджер Салвейн внёс астрономические 10936 фунтов — впрочем, есть версия, что он вместе с другими городскими чиновниками попросту откупился от следствия. Богатый лондонский купец Джон Хенди раскошелился на 4666.

Не осталась в стороне и церковь. Никто не удивился, когда дядя короля Бофорт, епископ Уинчестера, раскошелился на 2630 фунтов, а архиепископ Кентерберийский — на 400.

Но вот откуда раздобыл явно не последние 200 фунтов монах нищенствующего ордена францисканцев Генри Кроннел — вопрос, конечно, интересный.

Напоследок потрясли иностранных купцов, которым совершенно не улыбалось финансировать чужую войну. Двадцать пятого мая 1415 года представители десяти итальянских торговых домов отказали короне в займе в две тысячи фунтов — и их тут же отправили во Флитскую долговую тюрьму. Урок подействовал, и вскоре Альберт и Джон Виктори из Флоренции одолжили 800 фунтов, венецианец Николас де Мулен — 660, а уроженец Лукки Пол де Меулан — 132.

Всеми возможными способами Генрих V наскрёб гигантские для своего времени деньги. И теперь мог нанять на них армию!

Луга меняют на коней

Непосредственным набором солдат занимались титулованные и нетитулованные англичане среди своих вассалов, клиентов и прочих, которые в установленном порядке подписывали официальный договор с короной на набор определённого числа солдат. Затем их предъявляли в установленные сроки на сборных пунктах армии со всем оговоренным в договоре оснащением и вооружением. В текст договора включались требования к оснащению и количеству людей, вопросы оплаты и транспортировки до театра военных действий, даже раздел добычи.

Так, самому королю полагались треть добычи каждого «капитана» и ещё треть от трети остального лута отряда стоимостью больше шести фунтов. Отдельно оговаривалось, что если кому-то посчастливится захватить в плен короля Франции, его сыновей, племянников, дядьёв или королей других стран, то все они немедленно и без условий передаются Генриху V в обмен на его будущую, но пока точно не определённую благодарность.

Размеры отрядов варьировались в самых широких пределах. Брат короля Томас, герцог Кларенс, навербовал 240 латников (среди них один граф, два барона, 14 рыцарей и 222 эсквайра) и 720 лучников. Были и куда более скромные отряды. Томас Чосер — сын великого поэта, член парламента и один из самых доверенных администраторов Генриха V — привёл на службу 11 латников и 36 лучников.

Существовали и совсем крошечные «отряды»: например, некий эсквайр Роберт Рэдклиф завербовался в качестве латника вместе со всего тремя лучниками. До нас дошла даже глухая военно-бюрократическая переписка о том, что мелким отрядам следует присоединяться к великим лордам, а не заставлять клерков работать сутками ради них. Но, во-первых, служить напрямую королю было престижнее, а во-вторых, было широко известно, что далеко не все лорды честно платят набранным солдатам, не прикарманивая себе часть денег.

Служба была ещё и крайне выгодным делом.

Рядовой лучник получал по шесть пенсов в день, а опытные ремесленники в среднем — по три-пять; кроме того, на войне им полагались бесплатная еда и питьё, а также — в перспективе — добыча. Латникам-эсквайрам полагалось 12 пенсов (один шиллинг), рыцарям — два шиллинга, баронам — четыре, а герцоги и графы вообще получали от трети до половины фунта в день. При таких зарплатах один год войны приносил эсквайру, рыцарю и многим баронам больше, чем их годовой заработок от прочих занятий. Имелись даже бонусы: на каждых 30 латников выделялось дополнительно по 60 фунтов.

Всё оружие и броню предполагалось покупать за свой счёт; впрочем, многие богатые лорды частично оплачивали эти расходы своим людям и централизовали закупки, заодно стандартизируя снаряжение.

Луки были дешёвыми — всего один-два шиллинга, дешевле, чем арбалеты, — а общие расходы на оснащение одного лучника, включая самую элементарную броню и оружие, варьировались в пределах от одного до пяти фунтов. Рыцарское оснащение тянуло на сумму от десяти фунтов до бесконечности. Один боевой конь мог потянуть на 25 фунтов, а комплект новых доспехов от лучших лондонских оружейников шёл по цене от 70 до 100 фунтов.

Военно-административный аппарат Генриха V неустанно трудился, назначая прибывающим из разных точек страны отрядам места сборов в портовых городах, а также проверяя соответствие числа людей и их оснащения пунктам договора.

За всем этим лично и строго следил сам Генрих, регулярно проводя смотры и проверки.

Войска нуждались в финансировании, даже когда ещё находились в Англии в ожидании погрузки на суда, но, несмотря на все ухищрения, денег всё равно не хватало. Генриху снова пришлось отдавать драгоценности под залог. Чосер получил серебряную посуду и ювелирные украшения. Кларенс — отцовскую корону, при условии, что она сохранится в целости. (Поскольку денег в срок никто так и не получил, корону-таки разобрали на части и раздали в качестве платы людям Кларенса).

Даже обычные капитаны получили что-то королевское. Сэр Томас Хоули, например, забрал один из старых мечей Генриха V в богато украшенных ножнах.

И спустит псов войны

Точное количество солдат, завербованных Генрихом V, неизвестно. По минимальным подсчётам, сам он отправился во Францию в августе 1415 года с 12 тысячами солдат, но до этого крупные силы направились в Аквитанию для защиты от вероятного удара французов.

Однако просто собрать в одном месте тысячи солдат ещё не значит, что они будут способны действовать как организованная и эффективная сила… Впрочем, о средневековой логистике и секретах снабжения мы расскажем в следующий раз.

Источник

Настоящим реквиемом великой эпохе парусных судов стала трагедия 1957 года. Немецкий барк «Памир», пройдя многие войны, после полувека службы сгинул в атлантическом урагане почти со всей командой — из-за человеческой глупости.

Последний шанс паруса: стальные «выжиматели ветра»

В начале ХХ века грузовые парусники капитулировали перед пароходами. В 1907 году португальцы торжественно, с морским парадом в присутствии королевы, затопили торпедой чайный клипер «Фермопилы», когда-то обошедший знаменитую «Катти Сарк».

К тому моменту «Фермопилы» уже довольно давно продали Португалии в качестве учебного корабля. И с того момента этот клипер назывался «Педро Нунеш».

Пароходы были надёжны, но медлительны. Они требовали частой бункеровки — погрузки угля. Для переходов по пустынным океанским просторам под Южным крестом это не годилось.

Так родились последние грузовые парусники: винджаммеры, «выжиматели ветра». Узкий корпус с гидродинамическими обводами и прочный рангоут — всё из стали. Водоизмещение былых линейных кораблей и длина более сотни метров. Всё ради того, чтобы ловить парусами на стальных мачтах бури, губительные для деревянных судов прошлого. И в обход мыса Горн везти в Европу австралийское зерно и чилийскую селитру, нужную для удобрений и производства пороха.

Даже появление экономичных и быстрых теплоходов в течение какого-то времени не влияло на «королевское» положение парусников на океанских маршрутах крайнего юга. Чтобы не ходить «туда» вхолостую, винджаммеры захватывали в Старом Свете груз угля… и пианино с роялями. Плавный ход не вредил инструментам так, как вибрация машин пароходов.

Летающие П-лайнеры

Гамбургская компания F. Laeisz нуждалась в судах для перевозки селитры. Её владельцы превыше всего ставили скорость. Специалисты по гидродинамике Гёттингенского университета разработали для них идеальные обводы корпусов.

По традиции их суда по сей день носят названия на букву «П». Карл Лайеш, основатель компании, прозвал жену за любовь к характерным причёскам «Пуделем» — и так окрестил своё первое судно, заложив традицию.

Одними из первых F. Laeisz перешли от деревянных клиперов к стальным винджаммерам. Английские моряки оценили стремительность и надёжность «ветровыжимателей» Лайешей. Они называли их Flying P-Liner, «летающие П-лайнеры». Было за что: в 1904 году пятимачтовый «Потоси» доставил груз селитры из Чили в Англию за рекордные 57 суток.

Винджаммеры ради скорости шли сквозь вечные шторма «ревущих сороковых» и «неистовых пятидесятых» широт. Немецкое качество справлялось. «Памир» оказался единственным П-лайнером, погибшим в бурю. И для этого, скажем честно, пришлось постараться.

Дефицит желающих возиться с парусами в бури компенсировался романтиками и курсантами мореходных школ, обязанными проходить практику на парусниках. Кроме того, моряков с опытом таких походов судовладельцы и капитаны отрывали с руками за хорошие деньги.

В 1905 году с гамбургских стапелей Blohm & Voss сошёл герой нашего рассказа — четырёхмачтовый стальной барк «Памир». Он стал третьей из «восьмерых сестёр» — четырёхмачтовых барков F. Laeisz.

Смена флагов

Ходить под германским флагом «Памиру» пришлось недолго. Возвращение из девятого рейса выпало на начало Первой мировой. Понимая, что до Германии не дойти, капитан привёл судно на Канары. Под защитой нейтральной Испании «Памиру» пришлось задержаться здесь на шесть лет.

В порядке репараций немецкий винджаммер отдали итальянцам — но после доставки на буксире в порт Неаполя оказалось, что экипажа на такой парусник у них нет. F. Laeisz в 1924 году выкупили и вернули на чилийскую линию стоявший без дела «Памир» и другие «П-лайнеры».

Развитие синтеза аммиака и великая депрессия поставили крест на выгодах чилийской торговли. Немецкая компания стала избавляться от парусного флота. В 1931 году «Памир» продали финскому бизнесмену Густаву Эриксону.

Финны умудрялись держаться на рынке парусных перевозок за счёт жесточайшей экономии и эксплуатации романтических чувств. Эриксон установил для своих судов «зерновые регаты»: соревнования по скоростной доставке австралийского зерна, которые часто выигрывал «Памир». А с добровольцев он умудрялся ещё и брать деньги за возможность ходить на парусниках.

Японец, который не стрелял

Третьего августа 1941 года в порту новозеландского Веллингтона «Памир» реквизировали. Британская империя ещё не объявила войну Финляндии, однако конфисковала финские суда. Над «Памиром» поднялся флаг Новой Зеландии. Команда стала смешанной, пополнившись новозеландскими моряками и курсантами. Возивший в годы войны шерсть и бараний жир в Сан-Франциско барк стал любимым судном новозеландцев и «маскотом» новозеландского флота.

Двенадцатого ноября 1944 года на пути из Пёрл-Харбора в Сан-Франциско экипаж «Памира» заметил идущую параллельным курсом подлодку. Экипаж стал готовиться к худшему и готовить спасательные лодки. Капитан подумывал таранить японца — помирать, так с музыкой. Однако подлодка отвернула в сторону и исчезла в море.

Почему? Барк с грузом был законной добычей. «Памир» встретил I-12, японскую тяжёлую подлодку дальнего радиуса действия, с ангаром для гидросамолёта и 140-мм орудием.

Прагматичная версия полагает, что сильное волнение мешало стрелять из пушки — а тратить торпеду на парусник японцы сочли излишеством.

Романтичная версия предполагает, что у капитана Канэо Кудо не поднялась рука на «Памир». Он сам ходил на паруснике курсантом. Если так, дело не в гуманизме.

«Жестокие люди сентиментальны».

Перед этим Кудо пустил на дно транспорт «Джон Джонсон» и расстрелял из пулемётов спасательные шлюпки и моряков.

Тайну своего решения японец унёс на дно. I-12 то ли была потоплена на следующий день близ Гавайев, то ли погибла в марте 1945-го у Сан-Франциско.

Последний парусник у мыса Горн и великая война с крысами

После войны «Памир» три года ходил под новозеландским флагом, после чего его отдали финнам. Чтобы не возвращаться вхолостую, он взял на борт 60 тысяч мешков австралийского ячменя по заказу шотландских производителей виски.

Наперегонки с прибывшим из Швеции систершипом «Пассат» «Памир» двинулся в Европу — сквозь «неистовые пятидесятые» в финальную «зерновую регату». Одиннадцатого июля 1949 года отставший от коллеги «Памир» стал последним грузовым парусником, прошедшим мимо мыса Горн.

В октябре «Памир» пришёл в Британию — и по требованию британского министерства сельского хозяйства полгода стоял как баржа в валлийском порту, в качестве продовольственного резерва.

Королевство голодало, было не до виски.

Бюрократический маразм привёл к последствиям, достойным «Монти Пайтона». После бесконечных согласований, обсуждений и проволочек трюмы открыли только в апреле 1950 года. Оттуда хлынул неудержимый поток крыс.

Разгрузка того, что ещё можно было спасти, превратилась в битву. Нужно было предотвратить проникновение затаившихся в мешках диверсантов в зернохранилища. Грызунов истребляли рабочие и волонтёры посредством лопат, собак и подручных предметов — но их число казалось бесконечным.

Убитые подсчитывались с британской пунктуальностью. К окончанию выгрузки спустя три недели подтверждённые потери крысиного воинства составили 4501 единицу. Однако барк продолжал кишеть грызунами.

В ход пошло оружие массового поражения. Барк обработали синильной кислотой. После этого на борту насчитали ещё 3395 крысиных трупов.

В Аргентину, герр капитан!

В «Густаве Эриксоне» решили, что парусники им больше не нужны. «Памир» с «Пассатом» продали бельгийцам на лом.

Однако несколько немецких судовладельцев презрели послевоенную экономию. Они решили, что парусники должны стать символом возрождающегося торгового флота Германии — и заодно школой для курсантов.

При поддержке минтранспорта ФРГ «Памир» и «Пассат» выкупили, подлатали, поставили вспомогательные движки и радиостанции — и пустили в Атлантику.

В первом плавании у «Памира» отвалился винт — но экипаж и курсанты сочли, что так романтичнее.

Барк отвёз в Бразилию груз цемента и вернулся с трюмами, полными руды.

С коммерческой выгодой было туго, о конкуренции с теплоходами речи уже не шло. Оба барка работали в минус, доведя владельцев до банкротства. Правительство и другие судовладельцы спасли последние «летающие П-лайнеры» как национальную гордость. За мыс Горн они не ходили, ограничиваясь преимущественно Аргентиной. Там хватало немцев и немецких интересов.

Путь к трагедии, или О вреде склочности и экономности

О последнем походе барка написано много, в том числе в Рунете. И даже снят фильм («Трагедия „Памира“», 2006), хотя его ругают за перевирание фактов. Увы, почти все подробности катастрофы мы знаем со слов шести выживших, среди которых не оказалось ни одного офицера или опытного моряка.

Из-за болезни штатного капитана в тот рейс на капитанский мостик встал опытный специалист по парусным походам Йоханнес Дибич. В годы войны он ходил на рейдере «Корморан», пережил его гибель и попал в плен.

Одна беда: он водил учебные парусники и не слишком разбирался в поведении сыпучих грузов.

В поход ушли 86 человек, включая 52 курсантов возрастом 16-18 лет, впервые всерьёз вышедших в море. Атмосфера не задалась. Капитан и офицеры грызлись между собой, матросов и курсантов прессовали. Судно успело заработать немало повреждений, но на ремонт денег не хватало.

В Буэнос-Айресе бастовали докеры, а компания требовала выхода в море. Ячмень загрузили своими силами, спустя рукава и неумело, оставив ему возможность ссыпаться к бортам. Часть зерна засыпали в балластные танки, хотя это нарушало нормы безопасности.

Парусники часто ходят с креном. Даже правильно размещённые в трюме сыпучие грузы могут от него ссыпаться и скапливаться на одном из бортов, что «решается» коррекцией курса и крена. Дибич, не обращая на это внимания, вёл «Памир» с креном на левый борт. Зерно ссыпалось. Особенно в балластных танках. К утру трагического дня 21 сентября 1957 года судно, шедшее к юго-западу от Азорских островов, имело постоянный крен. По разным оценкам, от 15 до 30 градусов.

Катастрофа ещё могла не состояться — но Дибич отправил радиста заниматься инвентаризацией. «Памир» понятия не имел, что идёт в ураган «Кэрри», — хотя об этом звенели на всех частотах.

Последняя парусная жертва океану

Дибич не испугался, увидев шторм прямо по курсу. Он попытался прорваться напрямик через бурю. Винджаммеры и были созданы, чтобы ловить штормовые ветра в стальной рангоут. Вот только к безалаберности при погрузке сыпучих грузов и к забиванию балластных баков их не готовили даже инженеры Blohm & Voss.

«Кэрри» оказалась свирепее штормов «неистовых пятидесятых». Удары четырнадцатиметровых волн стали повреждать переборки в трюме, усиливая осыпание. Порывы ветра скоростью 36 м/с в рвущиеся паруса, убранные только на две трети, раскачивали судно и усугубляли проблему. В 10:36 «Памир» начал передавать SOS и запрашивать помощи. К 11 часам все паруса исчезли, крен достиг 37 градусов и нарастал.

Капитан совершил последнюю ошибку. Он не решился заполнить водой балластные танки по правому борту. Ведь это повредит зерно! По некоторым свидетельствам, на борту до последнего были уверены, что винджаммер непотопляем. Остались открытыми палубные люки и двери, в них лилась вода.

Вместо того, чтобы их закрыть, некоторые фотографировались на фоне шторма.

Лишь в 11:54 капитан Дибич сообразил, что всё очень плохо и приказал радисту передать, что судно находится под угрозой гибели. Последний сигнал SOS «Памир» отправил в 12:03. Затем он лёг на левый борт, перевернулся и спустя два-три десятка минут ушёл на дно.

Гигантские волны мешали оказавшимся в воде людям залезть в шлюпки, из которых смыло запасы воды, пищи и сигнальные пистолеты. Спасжилеты неудачной конструкции не поддерживали головы выбившихся из сил над водой.

Затем ураган ушёл, но пришли акулы и жажда.

На поиски выживших 13 стран бросили 78 кораблей и судов и 11 самолётов. Спасателям удалось найти три шлюпки. В одной были пятеро истощённых, сходящих с ума курсантов. Во второй остался единственный выживший. В третьей людей не оказалось.

Вокруг плавали спасательные жилеты. Некоторые — с фрагментами тел, сожранных акулами.

Германия погрузилась в траур. Любекский морской суд постановил, что причиной трагедии стали человеческие ошибки.

Подробности и причины гибели «Памира» до сих пор вызывают среди ценителей столько же споров, сколько в России — перевал Дятлова.

По мрачной иронии, систершип «Памира» «Пассат» спустя полтора месяца тоже влетел в шторм. И едва не погиб ровно по той же причине — его чуть не опрокинул сместившийся на борт ячмень.

К счастью, члены его команды оказались профессиональнее: они заполнили водой балластные танки, выровняли крен и уцелели вместе с судном. Но больше с океанскими грузовыми перевозками рисковать никто не хотел.

От греха подальше «Пассат» списали и поставили на вечную стоянку в Любеке — где он и стоит по сей день в качестве музея и молодёжного хостела. Он — не последний из «летучих П-лайнеров». В финском Мариехамне на Аландских островах стоит «Померания», в Нью-Йорке — «Пекин».

А «Падуя», «восьмая сестра», ставшая «Крузенштерном», под российским флагом продолжает бороздить моря и океаны.

Источник