proFan76

На перекидном календаре пятнадцатое число. На часах – половина первого ночи. Матвеич, молодой, но, по мнению областного начальства, перспективный руководитель следственного подразделения, сидел за своим рабочим столом, на котором в желтом пятне света настольной лампы высилась стопка только что проверенных уголовных дел. По им же установленному порядку, пятнадцатого числа каждого месяца все следователи отдела по окончанию рабочего дня сдавали все находящиеся в производстве дела для проверки, что бы утром следующего дня получить их от Матвеича с замечаниями и новыми указаниями. Последнее дело легло в общую стопку, ощетинившись пучком белых закладок, на которых Матвеич ровным почерком писал замечания, помимо официальных указаний руководителя СО на отдельном листе. Стопка дел благополучно переместилась в сейф.Оставив на рабочем столе идеальный порядок, Матвеич выключил настольную лампу, кондиционер и вышел липкую духоту коридора отдела. Форменная рубашка моментально прилипла к спине, покрывшейся потом. Зябко передернув плечами, Матвеич спустился на первый этаж здания к дежурной части.

-- Петр Матвеевич, дежурная машина только что ушла с участковым на семейный скандал, если подождете, я вызову экипаж ДПС, они подбросят до дома, - извиняющимся тоном доложил дежурный по отделу.

-- Не нужно, я пешочком прогуляюсь, духота уже спадает.

-- Там у вас по улице фонарей совсем нет, может все-таки ДПС подождете.

-- Сергей Иванович, я уже лет тридцать не боюсь темноты, - улыбнувшись ответил начальник следствия.

-- Ну, как знаете, - не поняв шутки, серьезно ответил дежурный.

Сдав дежурному по отделу опечатанный тубус с ключами от кабинета и сейфа, Матвеич вышел в темноту ночи. Духота июльского дня действительно пошла на спад, и Матвеич, утвердившись в правильности отказа от «подвоза», пошел по темной улице в сторону дома, где его ждали жена и маленький сынулька Степка – рыжий, усыпанный с ног до головы веснушками озорной трехлетний пацан. Улыбнувшись своим мыслям, Матвеич свернул с улицы в больничный сквер, чтобы немного срезать путь.

-- Здравствуйте, Петр Матвеевич! – на дорожке перед ним внезапно возникла темная на фоне горящих окон приемного отделения больницы фигура.

-- Здравствуйте, - спокойно ответил Матвеич, - Чем обязан?

-- Обязан, Петр Матвеевич, многим обязан! – злобно прошипел собеседник, явно уязвленный спокойствием полицейского.

-- Меня ты, конечно, не помнишь и не знаешь, Петр Матвеевич, но отца моего должен помнить хорошо.

Внезапно Матвеич вспомнил, что за последние три дня много раз видел одного и того же незнакомого парня в разных местах поселка – на улице, где Матвеич жил с семьей, возле отдела полиции, в супермаркете. Только сейчас он понял, что парень за ним следил.

-- Я многих помню, уважаемый, о ком речь? – все так же спокойно спросил Матвеич.

-- Краснов я, Павел – сын Алексея Красного, которого ты упек за решетку, без вины.

В голове Матвеича вихрем замелькали образы и обрывки фраз. Конечно же он помнил Алексея Краснова, помнил дело о разбое, помнил все до единого допросы Краснова, потерпевшего и свидетелей. Это был единственный случай за всю его карьеру, когда он пошел поперек своей совести и закона, обвинив в преступлении невиновного человека.

«-- Перт Матвеевич, я же знаю, ты хороший человек, ты настоящий мужик! Ну помоги ты мне! Нельзя моему брату-оболтусу на зону. У него только что дочка родилась, больная, ДЦП у нее. Жинка его одна не справится, бросит дочку. А у меня дома все крепко – жена на хорошей зарплате, сыну уже 9 лет. И самое главное, мне все равно где свой отмеренный год доживать – рак у меня.

-- Алексей Евгеньевич, вы понимаете, о чем просите?

-- Да понимаю, что же тут непонятного. Чай не дурак. Богом молю, помоги! Не дай девчонке в детдомах да приютах сгинуть!

-- Да как вы себе это представляете?!

-- Очень просто, Петр Матвеевич, очень просто! Золотишко, которое мой братец забрал у ювелира, у меня в гараже будет припрятано, я покажу, а вы с обыском и найдете. А там и дело в шляпе. Соглашайся, лейтенант. Какая тебе разница, кто сядет? Ты дело закроешь, золото хозяину вернешь, станешь старлеем.

-- Не могу! Понимаете, Алексей Евгеньевич, НЕ МОГУ!»

Помнил Матвеич и как согласился на авантюрное предложение Краснова после того, как младший брат Алексея – Денис пришел на допрос вместе со своей женой, на руках у которой был маленький, все время кричащий сверток.

-- Помнишь, Петр Матвеевич, вижу, что помнишь!

-- Да, я помню дело твоего отца и его, конечно, помню. Что ты хочешь?

-- А знаешь, Петр Матвеевич, что батя мой на зоне помер? – уже почти кричал собеседник.

-- Да, знаю. У него ведь рак был.

-- Какой рак, о чем ты? Не было у него ничего.

-- Прости, Павел Алексеевич, но я лично видел медицинские документы.

-- И ты, зная, что мой отец болен, все равно упек его на зону за этого долбоеба Дениса?! Да кто же ты после этого?!

-- Я знаю, что поступил неправильно, но это была просьба твоего отца.

-- Это тебя не оправдывает, Петр Матвеевич!

В свете больничных окон блеснуло что-то узкое и острое.Почувствовав сильный удал в левую сторону груди, Матвеич опустился на одно колено. Собеседник исчез так же внезапно, как и появился.

Посмотрев себе на грудь, он увидел расползающееся по форменной рубашке черное пятно. Странно, но боли не было. Обидно было, что не смог себя защитить, не смотря на неплохую физическую форму, подготовку по самообороне. Но боли НЕ БЫЛО… Тьма…

-- Петр Матвеевич, расскажите, что произошло. Кто это сделал?

-- Вы кто?

-- Я оперуполномоченный уголовного розыска областного управления.

-- Новенький? Я раньше вас не видел.

-- Да, недавно перевели из района. Так, что произошло? Кто вас порезал?

Матвеич оглянулся по сторонам и понял, что находится в реанимации районной больницы.

-- Долго я тут уже? – спросил Матвеич молодого опера. – Какое сегодня число?

-- Восемнадцатое. Так вы помните, что произошло? Кто на вас напал.

-- Не помню, - не зная почему, соврал Матвеич.

-- Ладно, Петр Матвеевич, отдыхайте. Если что-то вспомните, дайте знать. Наш сотрудник дежурить возле палаты.

-- Хорошо, обязательно дам знать.

Но, приняв для себя окончательное решение, Петр Матвеевич так ничего и «не вспомнил». На протокол следователю СК рассказал, что в больничном сквере на него напал незнакомый человек, лица которого он не видел, разговоров задушевных с ним не вел. Образовался очередной «вечный висяк». Не помогли ни увещевания начальника управления уголовного розыска, что «так не бывает», ни проверка Матвеича на полиграфе, ни проверка огромного количества лиц, проходивших по старым делам Матвеича, и по делам, расследуемым сейчас его подразделением.

Через месяц после выписки, наведя в своих делах и без того практически идеальный, порядок, Петр Матвеевич, подполковник юстиции подал руководству УВД рапорт об отставке по выслуге лет, дающей право на пенсию.

Через старых знакомых-сослуживцев Петр Матвеевич навел справки о сыне покойного осужденного Красного Алексея, Павле. Тот учился в ВУЗе в областном центре на юридическом факультете, вероятно, имея желание стать адвокатом. Полученную страховку за ранение при исполнении служебных обязанностей Петр Матвеевич перевел на лицевой счет института, оплатив учебу студента Краснова Павла.

-- Степка, ты удочки приготовил? Утром я тебя ждать не буду, пешком пойдешь на речку…

Старый раздолбанный милицейский УАЗик скакал по ухабам улицы Колхозной, тянувшейся вдоль западной окраины села Маниловка, как мыло по стиральной доске.

От тряски в салоне стоял такой шум, что прогоревший резонатор глушителя мало что мог добавить в эту какофонию. «Комфорта» добавляла дорожная пыль, рвущаяся в открытые «окна» половинок передних дверей УАЗа.

Серая трубка радиостанции болталась перед лобовым стеклом, посекундно намереваясь разбить его в труху.

- Димон! Стой! Дежурка, кажись, вызывает!

Автомобиль резко встал, как вкопанный (сказывалось отсутствие вышедшего из строя вакуумного усилителя, который Димон за неимением запчастей вообще снял перед сменой).

Трубка радиостанции в последний раз долбанула по лобовому стеклу и угомонилась.

- Сотый, сотый, Орел вызывает! – донесся из динамика хриплый голос дежурного по РОВД.

- Какого хера ему опять надо? – выматерился Димон – он же старший сержант милиции Проскуряков Дмитрий, 22 лет отроду – милиционер-водитель отделения ППС.

- Сотый на связи! – сняв, наконец, трубку радиостанции с зеркала, проорал в нее Санек – он же сержант милиции Волохов Александр, 21 года отроду, милиционер отделения ППС.

- Вы где, мать вашу, находитесь? – прохрипела рация.

- Орел, не понял вопроса, повтори!

- Я тебе, бл@дь, щас так повторю!!!! Где находитесь?!

- Куда послали, там и находимся, точнее еще не доехали до места…

- Быстро в отдел! У вас пять минут! Конец связи!

- Да он там оху ел, что ли! – Санек в сердцах бросил трубку рации на зеркало заднего вида, отчего та благополучно долбанула по лобовому стеклу.

- Хорош уже! Ты еще стеклину разнеси! И так уже треть зарплаты в ремонт этого корыта вкидываем…

- Ну че делаем? До места – 100 метров осталось…

- Слушай, если Пуля так орет в эфире, да еще и спрашивает, где мы находимся, послав нас на адрес 20 минут назад, значит что-то серьезное…

- Бл@, а когда у Пули было по-другому? Он всегда орет, как @банутый. Потому и Пуля…

- Поехали в отдел, там видно будет.

Остановив УАЗик в 20 метрах от крыльца отдела, Димон – высокий, ладный сержант, выправке которого обзавидовались бы все поручики и штабс-капитаны царской армии (два года в роте почетного караула не прошли даром), неспеша пошел в отдел, отряхивая форменные штаны и куртку – омоновку от светло-серой пыли маниловских улиц. А куда уже торопиться – отмеренные пять минут давно истекли. Санек плелся за ним следом, так же хлопая себя по штанам и куртке ладошками.

За стеклом с ярко-красной надписью «Дежурная часть», как старый сом в аквариуме, сидел Пуля, он же – седовласый и очень усатый майор милиции Маковенко Василий Васильевич – оперативный дежурный РОВД. Сходство с сомом добавляла его манера шевелить поочередно то правым, то левым усом при разговоре. Вот и сейчас Пуля шевелил своими усищами, разговаривая с кем-то по внутреннему телефону.

Увидев парней, Васильвасилич положил трубку на аппарат, после чего показал рукой, чтобы парни зашли в дежурку.

- Начальник МОБ вас требует. Орал, как обосранный, что вас нет на маршруте патрулирования.

- Василичь, ты же сам нас отправил в Маниловку на семейный! Что не мог ему сказать?

- Не мог! На последнем совещании МОБ шеф приказал наряды с улицы на семейные не отправлять. Уличная преступность у них растет, мать его @б! А то, что на поселок и три деревни вокруг два участковых – всем по хрену. Короче так, парни, где были и что делали – думайте сами, но только не на семейном, иначе мне звиздец!

- Не, Василичь, что мы ему скажем? Тебе, значит звиздец, а нам не звиздец?

- Да хули он вам сделает, поорет малость и перестанет… Короче, пацаны, выручайте, не дайте мою седую жопу на поругание. Идите, он у себя, только что звонил…

Сержанты, поняв, что их, мягко говоря, ждет «мужской разговор» пошли в кабинет начальника МОБ.

Постучав в оббитую зеленым дерматином дверь кабинета, Димон, как старший наряда, вошел в кабинет начальника МОБ первым. Санек «просочился» следом.

За письменным столом возвышался Глыба. Человек-скала. Подполковник милиции Сергеев Евгений Васильевич, собственной персоной. Двухметрового роста богатырь, с пудовыми кулаками, которые «мирно» лежали на столе.

- Товарищ подполковник, наряд патрульно-постовой службы в составе старший сержант милиции Проскуряков, сержант Волохов, осуществляющие патрулирование по маршруту № 1, по вашему приказанию прибыли. За время несения службы на маршруте патрулирования происшествий не зарегистрировано. Старший наряда Проскуряков!

- Вольно! Какого хера, вас больше часа не было на маршруте? Где, мать вашу, вас носило?

- Так, Евгений Васильевич, у нас ужин по графику с 20 до 21.

- А после 21 часа? Ты что думаешь, я долбо@б? Я битый час ездил по вашему маршруту, вас не было. Где были, я спрашиваю?

- Так на ужине, Евгений Васильевич. Я же тут живу, а за Волоховым надо в Набережное ехать, что бы его с ужина забрать. Вот я и поехал за ним.

- Хорошо. Доехать до Набережного, забрать Волохова с ужина и обратно – это максимум 30 минут. Где еще 30-40 минут были?

- Так я Набережное плохо знаю, хотел срезать путь к его дому и заблукал слегка.

- Проскуряков, ты, блядь, совсем @банулся?! Ты – милиционер ППС не знаешь расположение улиц пригорода районного центра?!

- Виноват, товарищ подполковник, но у нас там нет маршрута, а вне службы мне там делать нечего, ни друзей, ни родни там нету.

- Да-а-а-а-а-а. Вы точно охуели, господа пэпээсники! Завтра в полном составе отделения у меня в кабинете в девять-тридцать. Будем сдавать зачет по знанию улиц райцентра и пригородов, а заодно и топографию повторим.

- Есть, в девять-тридцать в вашем кабинете. Разрешите идти?

- Не разрешаю. Служебные книжки на стол и ждите возле дежурки.

По выходу из кабинета, Димон, вытерев со лба проступившие (явно не от жары) капли пота, повернулся к Саньку и шепотом произнес:

- Твою же мать! Если Долгому сейчас сказать про эту хуйню, он спать нам не даст, сто пудов. Заставит топографию зубрить всю ночь.

- Может утром ему позвонишь, часов в семь, расскажешь?

- Ясен хрен! Я ж не дебил ему щас прям звонить. Не любит начальство, когда его ночью тревожат.

В дежурке Пуля метался от двери оружейк до пульта, как суслик в клетке.

- Ну че, парни? Не сдали меня?

- Знаешь, Василич, если бы не твои седины, послал бы я тебя на хер! Глыба завтра нам зачет по топографии устроит по твоей милости, еще Долгий об этом не знает.

- Да херня, он к завтрему уже забудет.

- Василич, не искушай, точно пошлю…

- Так, что может сгоняете на тот адрес в Маниловке, по Колхозной?

- Василич!!!!!

- Ладно, не орите! Участкового отправлю, дай бог чтобы к утру освободился с кражи на Мирной.

Через минуту к дежурке вышел начальник МОБ, вернул наряду служебные книжки.

Остаток смены наряда закончился без происшествий.

Сдав оружие, спецсредства и служебные книжки в час ночи, парни разъехались по домам, чтобы к девяти утра вернуться в отдел, для сдачи злополучного зачета.

Возле дежурки Димона встретил Долгий – он же прапорщик милиции Долгополов Николай Иванович – командир отделения ППС.

- Что там у вас на смене случилось? – хмуря и без того кустистые «брежневские» брови поинтересовался Долгий.

- Да, бл@дь, Пуля отправил нас после ужина на семейный в Маниловку на Колхозную, а потом в рацию давай орать, как потерпевший: «Вы куда уехали?». А это, оказывается, ответственный от руководства Глыба его тут строил: куда наряд ППС про@бался с маршрута? Потом еще пришлось Пулю выгораживать, зачет по топографии и знанию расположения улиц схлопотали от Глыбы. Что, пойдем на зачет, где все пацаны?

- Погоди с зачетом. Тут такое дело – Пуля и Глыба, вместе с шефом у прокурора района с семи часов на ковре польку-бабочку танцуют. Участковый в пять утра поехал на тот адрес по Колхозной, а там два трупа – муж жену забил насмерть, а потом сам вздернулся. Следак прокурорский в рабочей тетради дежурки увидел случайно запись этого адреса, не поленился изъял тетрадь, да прокурору тут же по телефону доложился. И понеслось…

- Так и что теперь будет? – растеряно хлопая глазами спросил Димон.

- Хер его знает! Ты про тот выезд на Колхозную молчи, да Волохову скажи, чтобы язык за зубами держал.

- А помощник дежурного? Он-то в курсе, что мы выезжали, да не доехали.

- Не твоя забота. Ему самому выгодно заткнуть язык в жопу и сидеть тихо, а то вместе с Пулей загремит. Ладно, пошли в бокс, посмотрим, что там с нашим «луноходом».

- Пошли…

Шел 1997 год.

(Фамили, имена и прозвища персонажей, а также наименования населенных пунктов вымышленные. Все совпадения – случайны)

Эта байка история лично от меня.

Время действия – начало 2000-х.

Место – Дальний Восток.

Есть у меня дружок стародавний, Олегом зовут. Друзья называют – Олежек, Олежка. Потому как парень хороший, добрый, с мозгами, рукастый и воспитан правильно: всегда поможет, даже если его об этом не просят, никогда не останется безучастным. В общем – душа компании.

Случилось Олежеку приобрести по наследству от двоюродной бабушки (дед ее давно помер, а родных детей и внуков бог не дал) усадьбу в маленьком селе, примерно в 50 км от города, где мы жили.

Оно ему вроде и не надо, своя квартира, дача за городом, все в великолепном состоянии, ухожено. Но воля покойной бабушки для него свята, надо вступать во владение имуществом, не бросать же на произвол судьбы дом, в котором он провел три лета своего детства.

Весна в тот год выдалась очень теплая и необыкновенно ранняя.

В преддверии майских праздников Олежек пришел ко мне домой.

- Планы на выходные есть?

- Да ничего особенного. Надо родителям помочь картошку «похоронить», а потом отдыхаем по обычной программе – шашлык, банька, пивко и т.д.

- Есть предложение. Мне тут баба Тома на домик свой в Кузьминовке завещание написала, надо бы посмотреть что там да как, порядок навести, заодно и могилку ее поправить на кладбище. А насчет баньки – будет. Помнится, у бабы Томы знатная банька была, лучшая в деревне.

На том и порешили. После посадки картошки, едем в Кузьминовку, наводить порядок на унаследованной Олежкой усадьбе, а там и отдых «по обычной программе».

Второго мая погода стояла чудесная. Я с родителями собираемся на посадку картошки – инструменты готовим, семенную картошку выносим. В это время на своей «Ниве» подъехал Олежек.

- Хорошо, успел! А то я же не знаю, где вы картошку садите…

В общем, взялся помочь, чтобы быстрее получилось.

К 11 часам дня управились и с чистой совестью стали собираться в Кузьминовку. Супруга моя была заранее предупреждена о «рейде» в отдаленное село и была готова к выезду в любой момент. Олежкина жена Светлана – на таком же позитиве.

Выезжаем ровно в 12. Дорога, хоть и грунтовая, но не разбитая, можно ехать. Олежкина «Нива» справилась с этой задачей на ура. За минут 40 добрались.

По приезду, разобрав багаж, стали осматриваться.

До этого, я в Кузьминовке бывал только один раз, и то очень давно и зимой. Поздней весной это было чудесное село – везде цвели сады, особенно много было черемухи. От ее цвета деревенские улочки казались укутанными в ватные облака. А запах – никакими словами не предать…

И вот настал момент, когда мы вошли в дом. Точнее – домик. С улицы, окруженный цветущими кустами черемухи, дом казался игрушечным, ненастоящим.

Внутри все было гораздо менее эстетично. Дом был построен очень давно, возможно в начале 20 века. Постепенно он, почти по самые окна, ушел в землю, отчего потолки были очень низкие: что бы не стукаться лбом об дверные проемы и потолочные балки, приходилось сгибаться в три погибели.

Стали наводить порядок в доме. Мы с Олежкой наносили воды, девчонки стали выметать пыль, мыть окна и полы. Решили вынести старый ненужный хлам из кладовой и вещевых шкафов в доме и веранде. Хламу набралось – вагон и маленькая тележка.

И вот наведение порядка подошло к логическому завершению: дом был готов нас принять на ночевку, причем ни на одну. К этому времени и банька была качественно протоплена.

Девчонки пошли в баньку первыми, а мы с Олежкой решили пока шашлык на шампура нанизать. Сидим в беседке, занимаемся этим нехитрым процессом, и тут Олежек вспоминает, что в домике бабы Томы было довольно глубокое подполье, куда он однажды в детстве нечаянно свалился.

- Надо бы посмотреть, что там да как…

Сказано – сделано. Зашли в дом, нашли люк в полу с металлическим колечком. С большим трудом удалось поднять крышку. Паутины там было – что театральный занавес.

Олежек вооружился фонариком и полез в подполье.

Через некоторое время слышу его удивленный возглас:

- Ну ни фига себе! Ай да баба Тома!

- Что там, Олежек? Неужто клад?

- Клад, да еще и какой!

И достает бутылку, запечатанную сургучом. Примерно такую, только этикетка более блёклая:

- Там этого добра – три ящика.

Оставив бутылку на полу, Олежек опять погрузился в подполье, вернувшись стал пыхтеть, вытаскивать через узкий люк металлический ящик, полный таких-же бутылок. Вот такого типа:

С моей помощью ему это удалось таки.

- И вправду, клад!

Олежек вылез из подполья, я помог ему отряхнуться от паутины, которая налипла на нем, как кокон шелкопряда.

Пока мы чистились, наши девчонки вернулись из бани и потеряв нас, зашли в дом.

- Ой, а что это такое у вас? – спросила Света.

- Клад нашли! В подполье три ящика старой водки. Вот, думаю, надо попробовать.

- Может, не стоит, вдруг она пропала. Время то много прошло, мало ли что.

- Это водка, она не прокисает. – спокойно ответил Олежек на причитания своей благоверной.

В общем, пока жарился шашлык, мы с Олежкой после баньки одну бутылочку уговорили под квашенную капусточку и огурчики. Сказать, что водка была хорошей – не сказать ни чего. Она была восхитительной. Горлышки, опечатанные сургучом, не пропускали воздух и влагу, как ни в бутылки, так и из них.

Когда открыли первую бутылку и понюхали, я подумал, что там не водка, а раствор какого-то ароматизатора, настолько явно чувствовался аромат свежеиспеченного хлеба. Но на остатках этикеток было четко написано «водка», значит в бутылках – водка. В те времена форма соответствовала содержанию, иначе никак, ибо сурово каралось социалистической законностью. 😊

Опустевшая бутылка была заменена на следующую. В ее употреблении девчонки приняли самое непосредственное участие. В общем было весело. Опьянение от водки было умеренное, голова не дурела, сильно на подвиги не тянуло.

Выходные пролетели незаметно. Сходили на деревенское кладбище, навели порядок на могилках бабы Томы и деда Артема. Поставили им по рюмочки той самой водки.

Пришло время возвращаться. Не смотря на довольно большой объем выпитого, никто из нашей компании похмельем не страдал и водку употребляли исключительно для удовольствия, а не с целью «починиться после вчерашнего». Так что за руль Олежек сел абсолютно трезвым и без «выхлопа».

Вот такой клад мы нашли в старом домике в почти опустевшей деревне.

На празднование следующего Нового года Олежек выделил мне аж целых три бутылки, которые мы благополучно с друзьями и родственниками уговорили. Хорошая была водка, действительно – ВКУСНАЯ.

А усадьбу в Кузьминовке Олежек так и не бросил и не продал. Дом по мере своих сил и времени старается поддерживать в приличном для его возраста состоянии. Пока я жил в родном городе мы частенько туда ездили отдыхать семьями, потом с детьми. Хорошее место, благостное, как говорили в старину.

Фотографии не мои, честно стыренные с инета. Тогда ни кто из нас не догадался все это снять на фото, а жаль...

Следующая байка рассказ был услышан мной от старого знакомого. Мы очень давно с ним не виделись, и, если он здесь и, прочитав сей опус, узнает в главном герое себя, думаю с удовольствием подтвердит написанное мной ниже. Если нет, то правда это или вымысел – судить вам, уважаемые пикабушники, а особенно – мои дорогие подписчики.

По уже сложившейся традиции, речь в рассказе буду вести в режиме «от первого лица».

Так вот, дело было в середине 80-х.

Родители мои в ту пору еще достаточно молодые, держали пасеку. Мед и другие продукты пчеловодства принимало государство в лице районной заготовительной конторы по довольно вкусной цене, что давало пчеловодам стимул развивать свое жужжащее и к тому же жалящее хозяйство.

Пасека родителей была довольно обширна – порядка 300 пчелосемей, что давало ежегодно только меду больше двух тонн. Сколько это было в дензнаках, честно, не помню, но достаточно, чтобы продолжать этим заниматься из года в год.

Медосбор мог быть разным, находясь в большой зависимости от погоды в летний период, которая в наших широтах не балует стабильностью. Но был один способ увеличить сбор меда, почти не взирая на капризы погоды – озадачить пчелу дополнительной работой, что бы не сидела в ульях, а трудилась на благо хозяина. Делалось это просто – часть пасеки вывозилась на гречишные поля в период цветения. Медосбор – только успевай мед откачивать из рамок, да ловить рои, которые так и норовили улететь из переполненных пчелой и медом ульев.

При выезде «на гречку» все было замечательно: и медосбор, и дорога к временной пасеке накатанная тракторами и комбайнами. Да и был еще один плюс – если пчеловод заключал с колхозом, возле поля которого он решил разместить свои ульи, заключали договор, колхоз выплачивал пчеловоду вознаграждение в размере, пропорциональном количеству ульев на временной пасеке. Не много, но лишними не будут.

В общем одни профиты. Однако был один большой минус в этих выездах. Пчелы сходили с ума, в прямом смысле этого избитого выражения. Как только солнце поднималось достаточно высоко, что бы прогреть прохладный утренний воздух и высушить крупную росу, пчела вылетала из ульев и устремлялась на гречишное поле. Все, с этого момента спокойствие для пасечника заканчивалось. Пчелы жалили нещадно, находя своих «жертв» везде – на пасеке, за пасекой, у родника, в машине, в кустах (за оправлением естественных надобностей). ВЕЗДЕ!!!!! Жалит «слету», с хрустом вонзая жало в мягкие ткани, незащищенные одеждой. Одно спасение – «скафандр пчеловода», специальный комбез из плотной хлопчатобумажной ткани, наподобие джинсы, только белой, плюс маска-накомарник и толстенные резиновые перчатки. Но в тридцатиградусную жару в этом одеянии больше получаса не поработаешь, а может и меньше. В общем – то еще занятие, вывозить пчел на гречку.

Я, как старший сын, помогал родителям на пасеке в силу своих детских сил. Летом, когда произошли следующие события, мне исполнилось 12 лет.

На стационарной пасеке медосбор был не ахти, липа и другой дикий медонос цвели плохо, поэтому отец решил вывезти бОльшую часть ульев на гречиху. Съездили с ним на машине, нашли хорошее, ровное место под пасеку, встретились с агрономом колхоза, который дал добро на заезд пасеки на гречиху, обещал подвезти бланк договора. В ночь ульи были перевезены и начались трудовые будни. Мне нравилось работать с пчелами, отец всему учил, показывал, что и как делать. Конечно, укусы пчел удовольствие ниже среднего, однако вскоре организм привыкал к их яду и почти не давал отека в месте укуса. Но так было только на стационарной пасеке. На гречихе все происходило совсем иначе. При укусе пчелы «слету» в организм человека впрыскивается гораздо большая доза яда, укусы более болезненные. Так что на гречку я ехал с неохотой, в основном родители там обходились без меня. Но так вышло, что младший брат заболел и мама осталась с ним дома, а отец в одиночку мало что мог сделать на пасеке. Пришлось мне ехать вместе с ним. Работа предстояла адова, поэтому особого энтузиазма у меня не вызывала.

По приезду мы узнали, что рядом с нами, через небольшую падь встала еще одна пасека – порядка тридцати ульев. Так как расположение ульев было «в линию» то мешать друг-другу пчелы с разных пасек не будут, тем более, что гречишное поле, на котором работала пчела, было большое – порядка 2000 га. Отец пошел знакомиться с соседом, предварительно одев «скафандр», я остался в вагончике, облачаться в такой же, да разводить дымарь.

Вернувшись отец рассказал, что на соседней пасеке обитает старый дед, который когда-то давно работал фельдшером в сельской больнице. Звали его дядя Гена.

Не откладывая в долгий ящик, мы взялись за работу. Отец открывал ульи, доставал оттуда рамки с медом, я складывал их в коробку- переноску и когда она была полной, несся с ней в вагончик, где выгонял с рамок мед в медогонке и нес отцу пустые рамки, которые он ставил обратно в ульи. Так продолжалось до обеда.

В самое пекло мы решили с отцом отсидеться в вагончике, заодно перелить мед в контейнеры. Под ходя к вагончику, я не выдержал и снял с головы маску-накомарник. Зачем я это сделал?! Не прошло и секунды я почувствовал резкий укол в самую мочку уха. Выругавшись шепотом (было больно, но я уже привык к пчелиным укусам), я вытащил пальцами жало пчелы из мочки. Что происходило после этого помню плохо. Буквально через несколько секунд, я почувствовал, что по спине бежит ледяной пот, начался сильный зуд кожи головы. Неосознанно подняв обе руки, чтобы почесать зудящую голову, я не смог опустить руки до конца – подмышечные впадины очень сильно отекли. После этого началось головокружение и меня вырвало. Все это происходило возле вагончика. Отец выбежал на шум и когда я поднял на него лицо, он в ужасе отшатнулся:

- Максим, что случилось, что с тобой?

- Пчела в ухо ужалила, мне плохо…

После этого я провалился в душную, воняющую рвотой темноту…

Очнулся от того, что кто-то трясет меня за плечи. Я открыл глаза и увидел перед собой незнакомого мужика с седой, довольно длинной бородой. Я отпрянул от него, после чего увидел за его спиной отца. Старик сказал отцу – давай быстрее, пока он пришел в себя. Отец подал ему стакан с прозрачной жидкостью. Старик приставил стакан к моем губам, резко скомандовал:

- Пей!

Я сделал большой глоток и задохнулся. Это была водка. До этого я ее не пробовал, но знал, ЭТО ВОДКА!

- Пей, я сказал! Жить хочешь – пей, сукин ты сын!

Кое как я допил в несколько глотков этот стакан, после чего опять провалился в темноту.

Очнулся, когда отец вез меня на машине в больницу.

Там меня осмотрел дежурный врач, сделали анализ крови. Когда отец рассказал про водку, врач сказал, что мне повезло с соседом. Если бы не он – я просто задохнулся бы от отека гортани. Водка сняла отек и позволила мне дышать. В больницу меня не положили, отправили домой отсыпаться. Отец рассказал, что, когда увидел меня возле вагончика, он реально меня не узнал, так сильно были искажены отеком черты лица. Только по «скафандру» он понял, что это Я.

Больше с отцом я на пасеку не ездил, даже на стационарную. Стоило мне только заикнуться, что хочу с ним на пасеку, он крыл меня матом, на чем свет стоит. Дядя Гена, спасший меня, стал для меня вторым отцом – до самой его смерти мы дружили, не смотря на разницу в возрасте.

Да и еще – водку не пью до сих пор…

Рассказ бывшего следователя по особо важным делам СУ УВД одного из субъектов Дальнего Востока, а ныне практикующего и весьма успешного адвоката.

Время действия – начало 2000-х.

Место действия – районный центр – небольшой городишко, населением 25-30 тысяч человек.

Для удобочитаемости речь пойдет в формате «от первого лица».

День не заладился с самого утра. На утреней планерке начальник потребовал результатов по уголовному делу, по которому у меня уже сформирован 43 том материалов, а конца и края не видать. На мой вопрос о создании специализированной следственной группы по этому делу, послал меня… не туда, куда вы подумали, а к начальнику управления, мол разговаривай с генералом сам, меня он не хочет слушать, следаков и так не хватает, а вы еще хотите на одно дело целую бригаду посадить. Короче выгрибайся сам.

Выгрибаться приходится с использованием старенького, но надежного компьютера с подключенным к нему матричным принтером. Все бы ничего, но жужжание печатающей головки Oki microline убаюкивает не хуже маминой колыбельной. ПоборОв дремоту, набираю очередное постановление о выемки бухгалтерской документации с разворованного завода, поручение в УБЭП о производстве этой самой выемки.

В этот момент в кабинет входит влетает начальник следственной части, надорвавший на утреней планерке на моей скромной персоне, свой голос.

- Е@ана мама, Витя! Какого медного хрена?! Ты чё реально к генералу ломился на прием?

- Акакий Митрофаныч, у вас все благополучно? Я что похож на идиота к нему переться? Я же понимаю, что на планерке вы меня вежливо послали на хер.

- Тогда какого лысого он меня к себе требует вместе с тобой? Причем СРОЧНО!

- Знать не знаю, ведать не ведаю. Я туточки не при делах.

- Пошли уже, не при делах он!

Так весело, с шутками и прибаутками мы пришли в приемную начальника управления.

Секретарь доложил о нашем визите генералу, после чего мы незамедлительно пошли через дубовые двери в обитель этого демона руководителя.

Прерывая доклад моего шефа, генерал рукой указал нам на стулья возле своего ОГРОМНОГО стола для совещаний. (где они берут такую монументальную мебель?)

- Виктор, у тебя дело по N-скому заводу?

Я и А.М. вздохнули в унисон… началось!

- У меня, товарищ генерал. Срок следствия продлили до 10-и месяцев. Явно не успею за это время довести до обвинительного заключения, еще бухгалтерская экспертиза второй партии документации предстоит. Надо будет в Москву ехать продлять свыше года.

- Да я не об этом, успокойся. Надо будет – поедешь вместе с Акакием, я предварительно позвоню, все улажу. Я хотел поговорить о другом. Был у меня сегодня начальник N-ского ОВД. Ушел на четвереньках. У них, оказывается, уже полгода серия квартирных краж тянется, а он не чухается, молчит как партизан. Если бы не проверка штаба, так и тянули бы резину. Короче, Виктор, выезжай на север сегодня же, разберись там что к чему, заодно и по своему заводу проконтролируешь, что бы все документы изъяли, чтобы еще одну экспертизу не назначать. Акакий, готовь приказ о командировании, деньги получишь в кассе, я распорядился.

- Есть.

Этим же вечером я сел в плацкартный вагон и поехал из душного города в прохладный по июльским меркам северный N-ский район.

Встречали меня только что не с оркестром. Еще бы – следователя в звании подполковника тут видели впервые, если учесть, что начальник местного ОВД был в звании майора (по крайней мере на момент описываемых событий).

Поселился в гостинице и сразу в бой.

Первым делом прошел к начальнику штаба и попросил его объяснить, с чего его проверяющие решили, что имеет место быть серия, а не отдельные квартирные кражи. Тот выложил мне на стол журнал учета уголовных дел с закладками на нужных страницах, а также порядка 20-ти отказных материалов.

Если в двух словах, то вырисовывалась следующая картина: начиная примерно за 7-8 месяцев до описываемых событий в ОВД стали поступать заявления граждан о кражах денег и золота из квартир, при этом следов взлома нет, точных время и дат совершения краж не установлено, потому как в большинстве случаев потерпевшие замечали пропажу не сразу и знать не знали, что в их отсутствие кто-то шарил в их квартире, а когда замечали пропажу устраивали поначалу внутрисемейные разборки и только после этого шли в милицию с заявлением о краже. На основании следов проникновения в квартиры было вынесено много отказных, которые отменял с возбуждением уголовных дел прокурор, в следствии чего и прилетела штабная проверка.

Разобравшись с этим вопросом и, забрав под роспись у начальника штаба все обозначенные отказные материалы, я пошел к начальнику следствия. Раньше мы с ним пересекались на различных совещаниях в управлении, потому представляться мне нужды не было. Семеныч выделил мне соседний со своим кабинет, в коем находились стол, стулья, сейф (ключ также был мне вручен) и компьютер (в отличие от моего весьма сносный и к тому же с лазерным принтером).

Я попросил Семеныча собрать в кучу все дела о кражах, которые собирались объединять в серию. Когда Семеныч ушел, в кабинет ввалился начальник розыска – детина под два метра ростом с добродушной улыбкой удава Каа.

- Здорово! Значит по душу Ключника приехал?

- Кто это – Ключник?

- Да это мы так этого домушника назвали для простоты. Он же, зараза такая, во все квартиры проникал сугубо через дверь, так как окошки во всех квартирах были задраены, как иллюминаторы на подводной лодке (ясно дело – север). Эксперты говорят, что следов отмычки в замках нету. И замки в дверях все однотипные – советского производства.

- Что ваш агентурный аппарат, молчит? Серия тянется больше полугода, а вас ни одного сообщения?

- Да все мимо. Он же берет только деньги или золото. Золотишко еще ни разу не всплыло, а деньги сам знаешь – все одинаковые.

- Ладно, разберемся.

В общем в таком рабочем темпе потекли мои будни в командировке в N-ском отделе внутренних дел. Прошло больше двух недель. Дела были собраны под одним номером, потерпевшие передопрошены, экспертизы назначены и проведены. Свидетели на горизонте (окромя соседей, которые ничего не знали и не видели) на горизонте не наблюдалось.

Но тут случилось чудо!

В разгар очередного рабочего дня звонит мне на рабочий телефон дежурный и говорит:

- Виктор Иванович, тут очередная потерпевшая, похоже, что по вашему делу пришла. Говорит, что только-что кража у нее дома была.

- Сейчас подойду.

Возле дежурной части увидел молодую женщину в белом халате.

В кабинете она рассказала, что работает в больнице медсестрой. Утром сего дня она с мужем (он работает водителем на «скорой») пошли на работу. Квартиру закрыли. Она была занята своей работой в отделении, когда ей на мобильник пришло сообщение от абонента «900», о том, что с кредитной карты через банкомат сняты наличные в сумме 30 тысяч рублей. Карта была дома в шкафу в конверте вместе с пин-кодом. После этой смски она позвонила мужу, узнать какого икса он снял деньги с карты, которые они планировали потратить на отпуск в следующем месяце, на что муж справедливо охренел от таких речей законной супруги, так как на момент снятия неличных он был далеко от районного центра, в селе, где отродясь не было банкоматов. Побежала домой, как была в белом халате. Дверь закрыта, а так как дома есть кондиционер, форточки они не открывают от слова никогда. Да и квартира на 3-м этаже пятиэтажного дома без балконов, только остекленные лоджии.

Оценив ситуацию и поняв, что это «мой» эпизод, звоню дежурному, что бы собирал оперативно следственную группу.

Пока группа собиралась, я изъял у потерпевшей ее мобильный телефон, переписал текст смс в протокол изъятия и вернул (до поры) его хозяйке.

По дороге на место происшествия заехали в С-банк, где управляющий по номеру в смс определил расположение банкомата – оказывается в двух шагах от дома потерпевшей в универмаге. Тут же (не отходя, так сказать, от кассы) написал управляющему запрос о предоставлении записи с камеры банкомате. Район этот весьма отдален от краевого центра, поэтому специалист по ремонту оборудования у отделения банка был свой, местный. Особо ждать не пришлось.

Пока группа вернулась места происшествия, меня в дежурной части ОВД уже ждала флешка, привезенная спецом банка.

Смотреть видеозапись с флешки я с начальником розыска и двумя операми пошли понеслись ко мне в кабинет, ведь это был первый «прокол» Ключника.

Я и присутствующая публика с нетерпением ждали, когда загрузится довольно объемный файл видеозаписи (техник, не мудрствуя лукаво, скинул запись за последние сутки). Когда пошло воспроизведение видеозаписи, стали «пролистывать» ее на ускоренном просмотре до нужного периода. И вот ОНО! Первое, что я произнес было

- Гребанный кот! Шурик! Какого хера!

Начальник розыска, слегка охренев от этой моей тирады,

- Иваныч, а ты что знаешь его? Мне это, с позволения сказать, лицо совершенно не знакомо.

- Знаю, как не знать – одноклассник мой. За одной партой лет пять проучились, только я в старшую школу пошел, а он после восьмого куда-то уехал. Замолотов Александр, отчество не знаю, 19хх года рождения, родился и вырос в городе М. Что он делает в вашем городе, я, простите, не знаю.

- Так это мы у него и спросим, - расплылся в своей очаровательной улыбке начальник розыска, - бойцы за мной.

Запись на мониторе так и застыла на паузе, когда в кабинет вошел участковый, который выезжал со мной на место происшествия.

- Виктор Иванович, я принес справку по поквартирному обходу. О, что это у вас на мониторе.

- Предполагаемый Ключник.

- Так он на N-ском заводе с год «ночным директором» работает. В смысле сторожем. Каждую ночь дежурит, там в сторожке и живет.

- Давай бегом к начальнику розыска, он сказал, что не знает его.

Через 30-40 минут, Шурик Замолотов сидел перед моими ясными очами и явно не желал меня узнавать. Впрочем, это продлилось не долго. Стоило мне заговорить с ним, как он прищурил по своему обыкновению левый глаз, внимательно посмотрел на меня и выдал:

- Ни хрена себе! Витек! Ты?! Мент! Подполковник! Следак! Мир совсем ебанулся, если Витек в менты подался!

- Ну вот и славно, коль ты меня признал. Проще будет разговор задушевный начинать.

- Не могу в эту хуйню поверить! Витек – мент! Я сплю что ли?!

- Ладно, хорош стебаться! Да я мент, подполковник юстиции, следак, который будет вести твое дело.

Ну в общем, дальше дело техники – задержание, арест, обыски, выемки, экспертизы, опознание похищенного-изъятого и т.д.

Кстати, орудие преступления, с помощью которого Шурик проникал в квартиры, был изъят у него сразу после задержания. Это был обычный (один единственный!) ничем не примечательный ключ, как написано в протоколе выемки – «из метала желтого цвета». Вот такой, крайний справа в верхнем ряду:

После доклада по телефону своему руководителю о проделанной работе, я был отозван из командировки, так как по делу, хоть и очень объемному (48 эпизодов квартирных краж) осталась чисто секретарская техническая работа, с которой местное следствие справится и без меня. Эксперты ради прикола взвесили все золото, которое изъяли у Шурика из тайника в бытовке завода – получилось почти полкило. Вот такой вот «золотой ключик» получился.

Документов на территории завода к моменту моей командировки уже не было, следы заметали знатно, так что дополнительными томами мое дело по хищениям с N-ского завода обрастать не обещало. Но и один из фигурантов явно уходил от статьи, что меня тоже не особенно радовало, так как находился он около 4-х месяцев под стражей. За это по голове не погладят, не взирая на былые заслуги и выслугу лет.

Однако история на этом не закончилась. Шурик, находясь под стражей, вздумал писать явки с повинной по аналогичным кражам, но в других районах. Все явки подтвердились. Даже была парочка, по которым даже потерпевшие не знали, что у них была кража – семейная пара не обратила внимания, что из шкатулки с ювелиркой пропали два кольца и один браслет, другая семья длительное время проживали в доме на земле, наведываясь в квартиру, чтобы полить цветы. С учетом межрайонного характера серии краж, дело передали в региональное управление, слава богу, досталось не мне.

Когда встал вопрос об освобождении из под стражи фигуранта «заводского» дела то есть началась, мягко говоря, головная боль, ко мне неожиданно зашел следователь, который «допинывал» дело Шурика (подсобрал еще 33 эпизода). Он передал мне «маляву» из СИЗО от Шурика. Старый дружбан просил заглянуть к нему, по очень важному, по его мнению, вопросу.

Ну, думаю, все равно в СИЗО ехать, «заводского» фигуранта освобождать, зайду поговорю.

Решил, что с «заводским» торопиться не буду, пусть хоть еще часок на нарах почалится, не скиснет. Начнем, так сказать, с приятного.

Привели мне Шурика в допросную.

- Привет, Шурик. Как живется?

- Да, все нормально, Витя. Хата нормальная, люди разные, есть с кем поговорить.

- А ты чего взялся явки строчить, срок наматывать?

- Так явки эти к моему сроку много не добавят, максимум по месячишку за эпизод, а следаку работы прибавил, да и мне на крытке вольготнее сидеть, чем после суда на зоне. Вот и оттягиваю в меру своих скромных сил и памяти. Золотишко, кстати все до последнего колечка изъяли, я ничего не успел слить.

- Да знаю, знаю. Не за этим же ты меня в гости звал?

- Прав, Витя, не за этим. Слышал я, что ты «заводское» дело подшивать собрался, а самый жирный карась сорвался с крюка.

- Все-то ты знаешь, как я поглажу, - слегка разозлился я на одноклассника, - тут и так жопа горит, ты еще масло в огонь подливаешь…

- Ты не заводись, Витя, а слушай, что старшие (аж на целых два месяца) тебе говорят. Ты помнишь, где меня взяли после банкомата? Правильно, на проходной завода, верхушку которого ты за яйца держишь. Знаю, что документы ушли с завода, которых тебе не хватает.

- Шурик, не тяни жилы!

- Я ж грузил те документы и выпускал через ворота, а потом еще и разгружал в гараже бывшего директора. Так того задержали на следующий день, думаю не успел он документы спалить. Он не знает, что я туточки загораю, стало быть поручать кому-то уничтожать эти бумаги, а там их полкузова газели наберется, не рискнул бы. Вот и езжай, и забирай эту макулатуру, коль тебе нужна. Где гараж директора, местные знают.

- Спасибо за информацию, Шурик! Что я тебе должен?

- Да ничего ты мне не должен, скажи только Михаилу (следователю, который вел его дело), что бы на уличную меня дня через два вывел, новый тайник буду показывать с рыжьем.

Возвращаясь из допросной, я проходил мимо канцелярии СИЗО, куда должен был отдать постановление об освобождении. С торжеством в сердце прошел мимо деревянной двери канцелярии к КПП, где вышел на улицу.

На следующий день я на служебной газеле летел в N-ский район, а через четыре дня сдавал на экспертизу недостающие документы.

Шурик за все свои «квартирные» эпизоды получил 9 лет строгого.

Все фигуранты моего «заводского» дела предстали перед судом. Были осуждены, хотя сроки получили гораздо меньшие, чем Шурик.

# 2. Очень, очень, очень тесный мир.

История, рассказанная товарищем по работе за рюмкой чая в преддверии Дня защитника Отечества. Для лучшего восприятия расскажу ее «от первого лица». Фамилии ( в том числе и фамилия рассказчика) и имена изменены во избежание…

Родители мои (царство им небесное) особой оседлостью никогда не отличались. На моей памяти мы переезжали с одного места на другое не менее 5-6 раз, причем переезды эти были не на соседнюю улицу и даже не в соседнюю область. Связано это было с профессией, которой оба родителя посвятили свои жизни – геология. Меня по их стопам особенно не тянуло, видимо, устал от переездов еще в детстве. Есть у меня старший брат – Кирилл. Разница в возрасте – 20 лет. После службы в армии Кирилл остался в городе, в котором проходил службу – в Анадыре. Работал в морском порту.

Свое восемнадцатилетие я встретил в Екатеринбурге. После школы подал документы в Уральский институт экономики, управления и права на юрфак. Не прошел по конкурсу.

Повестка. Военкомат. Эшелон.

На пункте пересылки, при перекличке вновь прибывших прозвучала и моя фамилия. Для русского слуха моя фамилия звучит несколько необычно – Шевалье. Примерно через час после переклички в помещение, где разместили новобранцев, заходит офицер в звании майора.

- Шевалье, на выход!

Я, не ожидая, что так быстро меня заберут «покупатели», пропустил эту команду мимо ушей и отозвался только со второго раза. Вышел из помещения вслед за майором, побрел за ним в кабинет. Там майор удобно расположился за письменным столом, я остался стоять возле дверей.

- Ну рассказывай, откуда родом, кто родители.

Я честно рассказал, что родился в городе Находке, родители геологи. После этого майор, перебив меня, спросил:

- Как Мария Сергеевна поживает?

Сказать, что я опешил – ничего не сказать. Нормально, говорю, работает над каким-то месторождением на севере Урала.

- А меня ты знаешь? – спросил майор.

- Нет.

- Я двоюродный брат твоей мамы, то есть твой дядя.

- Хорошо. – промямлил я, хотя что в этом хорошего так и не понял.

Поговорили мы с моим дядей еще некоторое время. Я дал ему домашний телефон родителей, он пообещал им позвонить, когда меня отправят в часть. Конечно, дядя предлагал мне остаться служить на пересыльном пункте, но я отказался – захотелось романтики, да и не привык прикрываться чужими, хоть и родственными спинами. В общем решил ехать, куда бог пошлет.

На следующий день я в составе команды в количестве 20 голов был «куплен» двумя капитанами в Читинскую область, в учебную часть РВСН. По дороге я рассказал своим «братьям по оружию» случай на пересылке. Не все одобрили мое решение отказаться от покровительства дяди, ну да ладно…

В учебке новобранцев разместили в разложении роты обеспечения, на карантин.

В первый же вечер на вечерней проверке после оглашения моей фамилии ко мне подошел сержант, отвечавший за нашу строевую подготовку.

- Ты Шевалье?

- Я.

- А брат у тебя есть?

- Есть. Кирилл.

- В Анадыре живет?

- Ну да. В порту работает.

- Я знаю. Мы с ним на одной лестничной площадке на ул. Южной жили, потом я переехал. Он с моим отцом дружит, вместе работают в порту, на рыбалки вместе ездят.

Парни, которые стояли рядом со мной в строю начали потихоньку подхихикивать. Сержант, разговаривавший со мной, слегка от этого напрягся, но когда я ему рассказал историю с майором на пересылке, улыбнулся и сказал:

- Мир тесен.

Но он даже не догадывался насколько…

Полгода в учебке пролетели как один день. От сержанта Медведева поблажек я не получал, да и не просил. Занимался строевой наравне со всеми. А муштра была та еще, как, впрочем, и во всех других учебках нашей необъятной Родины.

После сдачи зачетов по материальной части нас стали распределять по войсковым частям. Кто-то из парней поехал дальше на восток, а меня судьба (в виде разнарядки управления РВСН) решила отфутболить в Подмосковье. Вместе со мной в эту часть попало еще пять ребят. Отправляли нас военным бортом до аэродрома Быково.

Когда привезли в часть, на плацу нас встречал начальник штаба батальона. Подполковник Горохов. Сопровождавший нас капитан вручил Горохову стопку из наших личных дел. НШ стал их перебирать, вчитываясь в фамилии на корочках личных дел. И тут его взгляд останавливается на папке с моей фамилией, которая, согласно расположению по алфавиту, лежала последней в стопке.

- Шевалье!

- Я.

Горохов подходит ко мне и задает следующий вопрос:

- Николай Михайлович – это твой отец?

И тут кто-то из парней, прилетевших со мной только что на самолете издает звук, что-то вроде: «Да ладнооооо!» И затем дружный хохот пяти глоток…

- Да, - говорю – это мой отец.

- А что смешного я спросил?

Я извинился за несдержанность своих товарищей и рассказал о встречах на пересылке и учебной части. НШ посмеялся с нами, упомянув тот самый «тесный мир». И рассказал, что был знаком с моим отцом очень давно – учились вместе в школе, затем вместе поступали в техникум. Отец занялся наукой – геологией, а Горохов ушел в армию, поступил в военное училище и служил в разных уголках – куда Родина пошлет.

Но и это еще не конец истории…

Возвращаюсь я поедом после прохождения службы в Екатеринбург, где все-таки осели мои родители. Билет приобретался по воинскому требованию, через специализированную кассу. Кассирша, прочитав мою фамилию сначала на требовании, а затем в военном билете чуть не подпрыгнула на своем стуле. И тут же «впилась» глазами в мое лицо.

- А ты не из Находки?

- Из Находки. Я там родился.

- А я знаю твоих родителей. Мы тоже жили в Находке и дружили семьями. Мой покойный муж тоже был геологом. Передавай родителям привет от Светланы Мякишевой. Думаю они меня помнят, да и Сережу моего не забыли.

Вот, теперь я точно уверен, что мир очень, очень, очень тесен!

Серия баек историй, услышанных мной в разное время от разных людей. Правда или нет – судить вам, дорогие пикабушники.

# 1. Бобыль

В далеком таежном краю, на берегу быстрой и очень холодной горной реки стоял небольшой рабочий поселок. Градообразующим предприятием РП был леспромхоз. Занимались заготовкой и грубой обработкой древесины, часть продукции (в основном брус и обрезная доска лиственницы) шла на экспорт в Японию, по причине чего работники леспромхоза жили в относительном достатке. У леспромхоза были свои детский сад, школа, пионерский лагерь в южных районах своего же края.

В ту далекую пору жил в поселке и работал в леспромхозе дядечка один. Был он не местный, откуда и когда приехал знали в поселке единицы, но говаривали, что родом он из Белорусии. Не старый и не молодой – на описываемый период ему было лет 40-45. Звали его Дядя Ваня. Именно так – с большой буквы. Потому как это был действительно «Дядя». Про таких в старину говорили – «косая сажень в плечах». Росту он был огромного – больше двух метров, силищей обладал нечеловеческой, а, скорее, медвежьей. И походка у него была соответствующей, медвежьей: чуть сутулясь, опустив могучие ручищи вдоль туловища, шел вразвалочку, никуда не торопясь.

Да и торопиться Дяде Ване некуда было и не к кому. Один как перст на всем белом свете. За то его за глаза называли Бобылем.

Жил Дядя Ваня в комнате общежития, выделенной леспромхозом. Из мебели в комнатке – стол да стул. Спал на ватном матраце, раскатанном прямо на полу. Еду практически не готовил – питался в рабочей столовой.

Силушкой своей Дядя Ваня пользовался во время работы не стесняясь. Работал он на участке первичной обработки леса – торцовка и пилорама. Бывало, упадет комель бревна в два обхвата с тележки при подаче в вальцы пилорамы, отчего пилы зажимало, и пилорама останавливалась. Дядя Ваня, не дожидаясь пока подъедет кран-балка, поднимает перекосившееся и упавшее в тележки бревно на его законное место, после чего спокойно запускает пилораму и продолжает работу, как будто ничего особенного не произошло. Так случалось частенько, потому как оборудование пилорамы было отечественное и довольно изношенное. По первости мужики, работавшие с ним в бригаде, удивлялись увиденному, а потом перестали обращать на это внимание.

Но самое интересное – это обед Дяди Вани. Особенно зимний. Зимой морозы стоят трескучие, в прямом смысле этого слова – деревья лопались, трещали. Пилорама на открытом воздухе, под навесом с тремя дощатыми стенами. Защищена только от ветра. Когда наступало время обеда, мужики шли кто в столовую, кто жил поближе – домой. Дядя Ваня в столовой только завтракал и ужинал. Обедал строго на пилораме, так сказать, без отрыва от производства. Доставал из своего шкафчика раздевалки буханку черного хлеба, бутылку 0,5 водки да эмалированную чашку с ложкой. Хлеб ломал на мелкие куски, кладя их в чашку, а затем заливал все это водкой. После чего с наслаждением все это поедал ложкой, причмокивая и нахваливая. «Блюдо» сие Дядя Ваня называл любовно – «тюря».

Летом тоже на обед тыла «тюря», только водка заменялась молоком либо хлебным квасом, видимо, в зависимости от настроения Дяди Вани.

Так и жил, работал Дядя Ваня до обрушившейся на страну Перестройки. Внезапно леспромхоз-миллионер стал нерентабельным, убыточным. Социальные объекты ушли в муниципалитет, где в скором времени и загнулись, ибо денег на их содержание не нашлось. Та же судьба постигла и общежития, в котором помимо Дяди Вани проживало еще десятка два семей. Где после этого обитал Дядя Ваня доподлинно не известно, поговаривали, что бригадир разрешил ему жить в бытовке столярного цеха.

Мужики-пилорамщики, что бы хоть как-то прокормить семьи стали брать «левые» заказы – калымы. Однажды летом, когда жара стояла неимоверная, взялись мужики за очередной калым – распустить кругляк на брус и обрезную доску. Брус нужно было отгрузить заказчику сразу после распиловки, а доску до ноября оставить в сушилке – большом дощатом сарае с решетчатыми стенами. Калым обещал быть немаленьким, потому как объем круглого леса, который нужно было распустить – примерно 300 кубометров. При этом порода необычная для их леспромхоза – сосна.

В общем взялись мужики за калым, благо, что своего леса леспромхоз еще не успел завезти, то есть сидели без работы.

Дело шло ходко – брус складировали под открытым небом, под загрузку на лесовоз, а доску отвозили погрузчиком в сушилку. Через непродолжительное время весь сосновый кругляк был распущен по размерам заказчика. Брус увезли, а доска (будь она неладна) легла на просушку ровными штабелями с прокладками.

В один из дней бригадир попросил Дядю Ваню подменить на выходные дни сторожа-пенсионера, якобы тому нужно на покос. Дядя Ваня, конечно, согласился, потому как все равно жил в бытовке столярного цеха, в ста метрах от пилорамы. Только вот беда – не захотел Дядя Ваня спать ночами в душной бытовке, а решил заночевать в той самой сушилке, постелив матрас на штабеле той самой сосновой доски.

В понедельник бригада, как полагается, пришла на работу в полном составе, только Дяди Вани нет. Как в воду канул. В бытовке его нет, как и его матраса с подушкой. Бригадир, решил, что Бобыль ушел, получив деньги за калым, искать лучшего места. Только к обеду, когда кто-то из бригады зашел в сушилку, нашли Дядю Ваню.

Убила его сосновая доска, задушила своими скипидарными испарениями, которые обильно выделяются из нее во время просушки. И это не смотря на решетчатые стены сушилки. Да и погода стояла в те выходные совершенно безветренная. Не знал об этом Дядя Ваня, потому как не работал до этого случая с сосной.

А позже от одного из мужиков бригады Дяди Вани в поселке узнали, Бобыль был не простым мужиком. Живя в Белорусии, занимался спортом – то ли тяжелой атлетикой, то ли борьбой, был чемпионом Республики, мастером спорта. Да вот случилось, что в его отсутствие дома (был на сборах или соревнованиях) случилась дома беда – в пожаре погибли его родители, жена и маленькая дочь. После их похорон, бросил все Дядя Ваня и уехал как можно дальше от родного села – на самый Дальний Восток, где и нашел свою смерть.