Но что-то пошло не так.
К умерщвлению ленинградцев голодом немцы подошли научно.
Но немецкая наука просчиталась. Что она не учла?
...Цигельмайер: «Я все-таки старый пищевик, я не понимаю, что за чудо у вас там произошло».
***
Чтобы скорее уморить ленинградцев голодом, командование вермахта привлекло профессора Цигельмайера, известного специалиста по вопросам питания, занимавшего должность заместителя интенданта гитлеровской армии. Точно зная, сколько в Ленинграде людей и продовольствия, Цигельмайер высчитывал, когда ленинградцы начнут умирать и сколько потребуется времени, чтобы вымер весь Ленинград. «Я писал справки, — говорил Цигельмайер после войны советскому профессору А. Д. Беззубову, — что люди на таком пайке физически не могут жить. И поэтому не следует рисковать немецкими солдатами. Ленинградцы сами умрут, только не надо выпускать ни одного человека через фронт. Пускай их останется там больше, тогда они скорее умрут, и мы войдем в город совершенно свободно, не потеряем ни одного немецкого солдата». Как видно по словам Геббельса, Ленинград «должен быть уничтожен почти научно обоснованным методом». Потом Цигельмайер говорил Беззубову: «Я все-таки старый пищевик, я не понимаю, что за чудо у вас там произошло».[190]
Если отбросить цинизм и звериную жестокость Цигельмайера, следует сказать, что его заявление о том, что «люди на таком пайке физически не могут жить», было правильным.
Действительно, продолжительность жизни при энергетической ценности пищи от 403 до 1009 калорий в сутки при физиологической норме 3200 калорий может составлять не более месяца. Но так как такой паек ленинградцы получали два-три месяца, то они все должны были умереть. Но этого не произошло. И никакого чуда здесь не было. Цигельмайеру не суждено было в этом разобраться.
Российские ученые-медики предполагают, что «в роковые моменты в организме пробуждаются неведомые ранее скрытые резервы и реализуется возможность противостоять умиранию». И этим резервом при полном голодании, единственным, по их мнению, источником существования были собственные структуры организма, доказательством чего являлось полное исчезновение жировых отложений и резкое уменьшение массы сердца, печени, селезенки.[191] У человека, умершего от дистрофии, оставались неизменными только мозг и почки.
В то же время ученые считают, что выживанию блокадников мог способствовать и психоэмоциональный фактор, о чем Цигельмайер тоже не мог знать. Профессор М. В. Черноруцкий, сам переживший блокаду, писал: «Нам приходилось видеть немало случаев, когда ослабление воли к жизни, упадок сил и отказ от привычного ритма жизни при прочих равных условиях заметно ускоряли развитие болезненного процесса и резко ухудшали общее состояние больного, приближая неблагоприятный исход. И, наоборот, твердая и целеустремленная воля к жизни, бодрость духа, постоянный оптимизм и неизменная организованность трудового режима вопреки, казалось бы, самой очевидности, „наперекор стихиям“, поддерживали немощное тело и как бы вливали в него новые силы».[192]
Согласны с М. В. Черноруцким и другие ученые медики. Пережившая блокаду в детском доме доктор биологических наук С. В. Магаева пишет: «Многие блокадники убеждены, что выжили только потому, что не позволили себе слечь («залечь», как тогда говорилось) и смириться с обреченностью на смерть. Рабочие, врачи, педагоги и комсомольцы, патрулировавшие промерзшие дома в поисках осиротевших детей, продолжали трудиться из последних сил, а потом из самых последних… По утрам колоссальным усилием воли они превозмогали голод и слабость, вставали с кровати, собирались с силами и шли за хлебным пайком для обессилевших, истощенных голодом детей и стариков. Неимоверными усилиями, преодолевая желание лечь и больше не вставать, они шли на свою ежедневную непосильную, но необходимую работу, от которой зависела жизнь сотен тысяч людей».[193]
Это же отметили А. Адамович и Д. Гранин в «Блокадной книге». «Было и бесчувствие, была черствость, — писали они. — Воровали карточки, вырывали кусок хлеба, обирали умирающих… всякое было, но удивительно не это, удивительно, как много было спасений… Те, кто спасал, те, кто за кого-то беспокоился, кому-то помогал, вызволял и кого-то тащил, те, на ком лежала ответственность, кто из последних сил выполнял свой долг — работал, ухаживал за больными, за родными — те, как ни странно, выживали чаще».[194]
А. Адамович и Д. Гранин обратили внимание и на то, что блокадникам очень помогали коллективизм и товарищество. «Довольно скоро многие почувствовали спасательную силу товарищества, старались соединиться, быть вместе… переходили на так называемое казарменное положение… Главным в казарменном положении, в этой коллективной жизни была взаимовыручка, взаимодействие, которое поддерживало дух».[195]
Важнейшую роль в выживании играла работа блокадников. «Работа заглушала непрестанные, доводящие до безумия мысли о еде. Через работу люди приобщались к жизни страны, от которой они были отрезаны».[196]
Ковальчук В.М. «900 дней блокады. Ленинград 1941-1944»
