Nem0Nik

Не претендую на что-то невероятное. Дал задание студентам придумать свой мир в жанре фэнтези. Сделал для них вот такую небольшую шпаргалку. Основные критерии, по которым выдуманный мир можно построить. Главное, чтобы все логично функционировало. В конце концов, даже несколько продуманных пунктов помогут оживить мир даже короткого рассказа

P.S. Таких штук в интернете много, но именно эта табличка моя, потому тег Моё

Часть 2

По пути вы ненадолго останавливаетесь.

На площади жгут магиков. Торговец, его жена и их дочь. Языки пламени уже лижут им ступни, и вопли несчастных тонут в гомоне разгоряченной толпы. Вы стоите почти вплотную к огню, вместе со всеми, и совсем не причастны к этой казни. Люди все делают сами – и ловят, и жгут. Орден Рыцарей Круга смотрит на это сквозь пальцы, лишь старается, чтобы хоть кто-то уполномоченный из вас присутствовал для придания действу законности.В этот раз это вы с Третьим.

Неожиданно послушник дергается всем телом, порывается бежать к костру.

– Я же знаю их! – кричит он. – Они иноземцы. Они не виновны!

Ты успеваешь схватить его за мантию, притянуть к себе, ударить под дых, чтобы выбить глупые мысли. Он загибается, хватая ртом воздух. Бьешь его под колено, затем опускаешься рядом на корточки. Шепчешь в ухо:

– Уже все. Все. Казнь свершилась. Толпу не переубедишь. Посмотри в ее глаза! Цветные, значит она – магичка. Это приговор.

– Но девочка! – хнычет он, едва сдерживая слезы.

– От мага жди такого же приплода.

Уже после, когда он мрачно ступает рядом, вытирая непрошенные слезы, ты думаешь, какой тот еще мальчишка. Но все же Третий честно старается пересилить себя, повзрослеть. И еще мысль: его это желание, стать истинным Рыцарем Круга, или его отца, Магистра Каргоса?

За всю оставшуюся дорогу Третий, на удивление, произносит лишь одну фразу:

– Иногда кажется, что мы заслужили все это. Сами виноваты, что медленно умираем.

Ты решаешь ничего не отвечать, боясь с ним согласиться.

Секта элейнов обитает в обветшалом поместье на границе с «белыми» улицами города. Большой двор огорожен кованым забором. Наружные стены особняка обмазаны глиной и известью, а наполовину сожженные сады только подрастают – эленийцы стараются придать своему дому вид, более подходящий их верованию.

Когда-то поместье принадлежало аристократическому роду, но после Дня Гнева, после чисток и показательных казней, было разграблено и брошено.

Вместе с Третьим вы стоите в дальнем углу сада. Забор здесь каменный, с железными кольями по верху. Небольшой свободный от деревьев пятачок земли и мягкая зеленая поросль – такое редкое явление в последние годы. Ты уже и не помнишь толком ощущение босых стоп по траве.

Поодаль еще два человека: Инквизитор и Старейшина эленийцев. Они тихо беседуют о чем-то, ожидая пока вы с послушником закончите осмотр тела.

Ты подходишь ближе. Прямо из каменной кладки торчат толстые корни растения, что оплетают покойника за руки и торс. Он распят. Вокруг все щедро забрызгано кровью, и к ароматам зелени примешивается запах разложения. Голова мертвеца аккуратно уложена под ногами. Глаза его в ужасе распахнуты, отражая серое небо.

– Раны рваные, – диктуешь ты. – Видно, что голову отделили от тела одним сильным рывком. При этом кости черепа целы. Очевидно, это сделал не человек.

Сквозь монокль с черным стеклом ты осматриваешь все подряд, но не видишь ни следа энергии, ни единой тоненькой нити. Сами торчащие из забора корни являются следствием использования магии, но сейчас они пусты и мертвы.

Тебя не покидает смутное ощущение узнавания, но ничего конкретного вспомнить не можешь.

Третий записывает каждое твое слово в небольшую книжицу, чтобы потом отчитаться перед Магистром.

– Следов магии нет, – продолжаешь ты. – Маголов на территории поместья молчит. Следовательно. Разовое магическое воздействие, «узел» первого порядка. Либо магическое создание.

Ты заглядываешь в блокнот.

– Нет, – рычишь прямо в лицо Третьего. – «СледОвательно» пишется через «о»!

Послушник черкает, исправляет, бубнит: «дерьмо» и «чертов привереда». В который раз за день ты хочешь отвесить ему подзатыльник. И в который раз сдерживаешься. Будь он твой сын…

Мысль прерывает Инквизитор.

– Итак, Рыцарь Джемин, ваше слово? – спрашивает он, подходя ближе.

– Никаких следов, Инквизитор Пэр. От чистой магии в эфире почти всегда остается хотя бы мелкая «нитка». Больше похоже на…духовное воздействие.

Пэр задумывается и зовет Старейшину:

– У, подойдите!

Третий украдкой интересуется у тебя:

– Ладно у инквизиторов имена всегда короткие, как клички, да еще и без фамилии. А этот почему просто «У»?

– Заткнись, – шипишь ты вполголоса в ответ.

Старейшина секты детей природы стар. Он носит длинную белую бороду и простую одежду, но не носит обуви и головного убора. Нескольких передних зубов у него не хватает, потому старик слегка шепелявит. А Третий невольно улыбается, и тебе приходится толкнуть его плечом для острастки.

– Мы здещь уже три года, – говорит элениец. – Подавали офишиальное прошение в Инквизицию на шоздание общины по единштву веры. Прошли вще проверки.

– Богиня Элей требует кровавых жертв? – спрашиваешь ты.

Старик лишь качает головой:

– Никогда. Мы чтим природу и жищнь.

– Тогда как же вы ее просите о чем-либо?

– У наш ещть вще. Защем нам что-то прощить?

– Любая религия – это всегда надежда на…что-то, – встревает Третий. Ты только зло смотришь на него, но он продолжает, делая вид, что тебя нет: – И об этом чем-то приходится молится.

Старик улыбается в ответ:

– Мы прошто щ ней разговариваем. Элей. Нам не нужны молитвы. Только штобы наш щлушали.

– А она отвечает? – успевает еще спросить послушник, но Старейшину перебивает Инквизитор.

– Некому отвечать, юноша, – строго говорит Пэр.– Богов нет. После Исхода никого не осталось. Да и были они вообще, эти боги, большой вопрос.

Ты хочешь оттащить Третьего куда-нибудь в тихое место, оторвать башку и положить ее рядом с головой мертвого Инквизитора, однако Пэр, кажется, решает развлечь себя беседой. Он жестом приказывает не трогать парня, и ты подчиняешься.

Вы так и стоите вчетвером рядом с телом убитого, продолжая безумный разговор, а вокруг едва колышутся зеленые ветви на сухом горячем ветру под тяжелым свинцово-черным небом. Единственная радость, что здесь ты совершенно не слышишь тихих шагов за спиной от невидимого соглядатая.

– Инквизитор Пэр, а что же тогда здесь делал ваш собрат? – Третий вошел во вкус, видя, что ты не спешишь его останавливать.

– Это тайна для всех, юноша, – оборачивается он к Старейшине.

– Как я уже шказал уважаемому Инквизитору Пэру, его шобрат приходил два дня назад. Требовал выдать мага, которого мы, якобы, укрываем.

Ты вопросительно глядишь на Пэра.

– Нет, – качает тот головой. – Ничего официального. Никто об этом не знал.

– По закону мы откажали, – продолжает старик. – У него не было бумаг и пещатей. Он ушел.

Теперь ты смотришь на него иначе. Ни один обычный человек не посмеет отказать инквизитору с обвинениями, пускай и без официальных бумаг. А тут старик мелкой идиотской секты…

– Вчера вще было как обычно. А щегодня на рашшвете мы обнаружили его…таким.

Не сговариваясь, вы все вновь оборачиваетесь на обезглавленное тело, распятое на стене.

– Брат Кон был молод и горяч, – негромко произносит Пэр, опустив голову. – Жил где-то здесь, неподалеку, и еще не получил сан.

– Поместье обыскали? – спрашиваешь ты для порядка. И так знаешь, что инквизиция прочесала все сверху до низу еще до того, как позвать орден на помощь.

Пэр кивает. Ты возвращаешься к телу, чтобы внимательно осмотреть его еще раз.

Слышно, как Третий задает старику очередной глупый вопрос:

– А сколько здесь человек, что вы умудряетесь держать сад в чистоте после каждого пеплоса?

Сыпешь горсть специального порошка на рану покойника, но реакции нет. Смотришь через монокль, но ничего не видишь. Принюхиваешься, но чувствуешь только разлагающуюся плоть.Наклоняешься ближе к голове на земле. В один миг тебе кажется, будто мертвый инквизитор подмигивает и злобно ухмыляется.

А еще ощущаешь чье-то легкое теплое дыхание на шее.

Ты отпрыгиваешь в сторону и не сразу понимаешь, что рефлекторно обнажил клинок. Стоишь, словно безумец, держа меч перед собой, и вертишь головой в поисках незримого врага.

Все трое, старик, Инквизитор и мальчишка, с удивлением смотрят на тебя, но не решаются заговорить.

– Показалось, – бубнишь ты, поспешно пряча клинок. – Третий, мы уходим. Пэр, можете забрать тело.

Вы покидаете поместье эленийцев, и Третий едва поспевает за тобой. Он что-то спрашивает, но ты не желаешь больше его слышать, только отмахиваешься. Торопливо идешь по улице, отталкивая людей с пути. Кто посообразительней поспешно отходит сам.

Так, без остановок, вы идете к самому твоему дому. Потому что тебе страшно. Нужно спрятаться, переждать, передохнуть…

По пути едва не встреваете в драку. На узкой грязной улочке резня: стражники кромсают каких-то оборванцев с оружием. Верещит женщина, но резко замолкает. На земле поодаль лежит несколько тел, похожих на обычных прохожих.

Ты вдруг безумно хочешь резать и убивать, но послушник, все поняв по твоему лицу, тянет тебя за собой мимо, дальше, как можно дальше от драки.

Третий сам решает остаться на ночь в твоем доме: задание не завершено, значит и в казарму можно не возвращаться. Ты не особо против, просто потому что почти не замечаешь его присутствия. И вообще забыл о его существовании. Но не смотря на твой срыв, послушник хочет помочь, пусть и не знает, как. Из человеколюбия ли, или из желания выслужиться перед наставником, но он покупает вам обоим еду со своего скудного жалования, а еще приносит дешевый бренди. Для тебя.

Ты в прострации; не реагируешь на вопросы, и парень вскоре иссякает в своем любопытстве. Пьешь молча, делая большие глотки,и не чувствуешь вкуса.

Да, Джемин, так на тебя действует страх. Настоящий ужас неведомого. Ты сходишь с ума, и боишься безумства. Ничего не можешь поделать с невидимкой за плечом, со скрипом половиц в доме, со звоном посуды каждую ночь. Боишься… И надеешься, что это хотя бы не демон, а призрак брата, который погиб по твоей вине.

О, небо, пусть это будет он, Джемис, близнец, со смертью которого больше нет и части твоей души!

Но небо молчит, как любой бог, в ответ на беззвучные мольбы.

***

– Джемин! Проснись, Джемин!

Ты видишь на собой Третьего. Он встревоженно пытается тебя разбудить, трясет за плечо, зовет.

– Ты кричал во сне. Я думал, сейчас помрешь от кошмара!

Садишься на кровати. Наполовину раздет, в одном сапоге. Голова раскалывается, а сердце колотится, как бешеное.

– Ты напился.

За окном глухая ночь. Звезд почти не видно. Впрочем, в последние годы звезды тускнеют, и исчезают одна за другой. Ты уверен, однажды ваш мир накроет непроглядная вечная тьма.

– А затем ты взбесился. Кричал что-то, швырял все подряд. А меня даже не замечал.

Третий заваривает и разливает вам обоим по кружке крепкого чая. В свете лучины он пересказывает прошедший вечер, но мысли твои витают где-то далеко.

– Ты звал брата. Знаю, он погиб пять лет назад. Я видел мемориал у Стены. Таур, Пьес, Кэпри, Канса, Джемис. Самые достойные из Рыцарей Круга. Это же вы были первыми тринадцатью?

Молчишь. Зачем отвечать на очевидное? Пьешь терпкий напиток и неожиданно чувствуешь, как по нутру разливается непривычное тепло. Тебе становится приятно от того, что за долгие годы кто-то готовит для тебя чай. И что своим голосом он разгоняет невидимых призраков прошлого.

– Так что с тобой?

Сперва не можешь ответить – нет сил признаться. Но он, мальчишка, здесь, заглядывает тревожно в глаза и искренне беспокоится. Не смотря на сегодняшнюю казнь, не взирая на всю кровавую историю ордена.И кровь на твоих руках.

– Иногда, – едва выдавливаешь ты, – мне кажется, что… Что здесь кто-то есть.

Пытаешься себя убедить, что с признанием станет легче. Черта с два! Мысли, идеи и страхи не уходят из головы вместе со словами. Однако они теряют таинственность, облекаясь речью, и перестают пугать неизвестностью. И тогда ты начинаешь говорить.

Рассказываешь Третьему многое, очень многое. Почти всю жизнь. А тот слушает, не перебивает. И под конец, после истории потери семьи, затем брата-близнеца Джемиса и наконец единственной любви – Либры – он продолжает сидеть, уставившись в пустую кружку.

Вы сидите какое-то время в молчании. А затем парень вдруг подхватывается, тянется к тебе. Ты же резко вскидываешь кружку со словами:

– Никаких объятий, пацан! Мы не друзья.

И тогда он заливается смехом. Звонким молодым задорным смехом. Даже твое каменное сердце не выдерживает, и ты тоже начинаешь хохотать. Наконец, отсмеявшись, выплеснув всю боль, набиваешь трубку и глядишь на сизый дымок в полумраке от лучины.

– Зачем тебе эта картина? – спрашивает Третий.

Бросаешь взгляд на полотно в углу комнаты. Острые шпили зданий в закатных лучах, мутный фон, высокая фигура в темном доспехе, гнусная рожа под шлемом. Сам предпочитаешь похожий барбют, только без таких острых «рогов». Фигура держит в руке непонятный предмет.

– Это рисовал Джемис. Не могу выбросить.

Вы молчите еще немного.

– Знаешь, я здесь пока ничего не слышал, – говорит Третий, сидя на столе и болтая ногами.

– От этого не легче, – отвечаешь ты.

– А вообще, тут бы поискать следы магии. Может, чье-то воздействие?

– Пусто. Я искал много раз.

– Ну-у, а если это какое-то, эм, духовное воздействие?

– Нет, пацан. Духовная магия не так проста. Натуристы еще спорят, магия ли это вообще.

– Но ведь боги даруют силы тем, кто в них верит. Разве нет? Значит, такая сила может и проклясть. С магией все понятно, это поток энергии. Но вера…

– А кто дает силу богам? Инквизиторы считают, что богов придумали люди. А затем уже боги воплотились в реальность, возвращая им силу. Ну, или как-то так, не знаю.

– Но…но откуда тогда взялась идея? – послушник пытается подобрать слова. – То есть, откуда идея бога появилась изначально? Да еще конкретного? Вот Элей, например. Да, природа дает какие-то дары, и кто-то начинает ее почитать. Верит все больше, искренне, ищет сторонников. Но сама-то мысль, что это богиня, что зовут ее Элей, что она может это, но не умеет того. Возможно, где-то есть изначальная мысль, картинка, идея или слово… И не «заразно» ли это вообще?

И ты действительно задумываешься о том, что должно быть раньше. Сам бог или мысль о нем? Вера и воздаяние, молитвы и сила – это все следствия. Как идея возникает в голове первого последователя?

Парень продолжает рассуждать об эленийцах, о их цветущем саде. И что каждый раз после пеплоса его необходимо очищать. И как они справляются таким малым числом с огромной площадью?Он говорит про их смешные имена, наподобие Старейшины У, или брата Аэ, или сестры Ое.

Ты слышишь кое-что знакомое. Имена сектантов складываются в знакомые звукосочетания. Верно, это же фономы! Особые звуки древнего языка, которые используются для плетения заклинаний второго и третьего порядков. Нити энергии в сложных «узлах» реагируют на них и тогда сплетаются, как нужно.

Ребус сложный. Ты сам колдовать не умеешь, иначе не сносить головы. Однако, как работает магия вашего мира, знаешь.

Мгновенно встаешь и начинаешь собираться. Третий удивляется, но подчиняется без вопросов.

– Третий, найди Кло. Юго-восток, трущобы, постоялый двор «Теплый Кров». Твое дело узнать, для чего можно использовать фономы вместо имен.

На его лице мелькает озарение. Он спешно одевается, снаряжается, а ты забираешь у него сумку. Как только послушник выбегает на улицу, пишешь небольшую записку, цепляешь на лапу голубки и отправляешь тому же Кло. Пусть задержит парня подольше.

Сам же ты спешишь обратно к поместью детей природы. Приходится торопиться, потому ты пробираешься переулками и дворами, срезая углы. Город истинно мертв. Он погружен в полумрак, он тих и угрюм. Каждая улица обдает холодом и сыростью. Не слышно собак, да и вообще нет никаких звуков. Твои шаги будто отсчитывают последние часы жизни этого зверя из камня и железа. Еще успеваешь удивиться отсутствию патрулей.

И неожиданно понимаешь, что должно случиться сегодня. Это затишье перед бурей.

А еще в этой гулкой тишине ты различаешь, наконец явственно слышишь чертовы шаги невидимки где-то позади. И тогда бежишь, бежишь, подгоняемый волнением и непонятной тебе самому радостью от осознания реальности соглядатая.

Жилище сектантов едва видно. Его окутывает полнейшая темень, и тогда ты глотаешь горькую маслянистую жидкость из пузырька. Тут же для твоих глаз наступают сумерки. Нет, это не кошачье ночное видение, но идти и даже сражаться вполне возможно.

Главные ворота заперты, и приходится обогнуть все поместье, чтобы добраться до каменной части забора. Вгоняя по очереди два кинжала в щели кладки, ты преодолеваешь преграду, почти не запыхавшись. И оказываешься неподалеку от места убийства Инквизитора.

Тело уже убрано, но корни по-прежнему торчат из стены.Касаешься зеленой сочной травы, ощущая прохладу росы ладонью. И правда, почему в столь ужасное для природы время, трава и деревья на территории эленийцев выглядят свежими и не тронутыми смертью?

Несчастный молодой Инквизитор жил неподалеку, каждый день ходил мимо кованой ограды, наблюдая на той стороне полные жизни растения, и думал, думал, пока не нашел очевидный ответ.

Глупца тебе не жаль. А вот самих сектантов отчего-то жалеешь. Возможно, из-за судьбы, уготованной им твоим орденом.

Ты проходишь дальше, в сторону хозяйственной пристройки. Помнишь, что там черный ход. Нутро особняка встречает тебя полупустыми коридорами и залами. Стены ничем не забраны, все мало-мальски ценное давно распродано или уничтожено.

Сначала входишь в самый большой зал, и это оказывается удачное решение. Все дети Элей здесь, спят мирный сном прямо на полу, на циновках, подложив под головы плоские подушки. Ты видишь две дюжины мужчин и женщин, но не находишь среди них Старейшины. Несколько ближайших к тебе эленийцев приподнимаются с постелей, сонно глядят, пытаясь различить фигуру и лицо в дверях. Как раз в этот момент лунный свет проникает сквозь удивительно уцелевшие окна. Ты прикладываешь палец к губам, показываешь на знак ордена Рыцарей Круга на твоей груди и выходишь обратно в холл, заперев двойные двери общей спальни снаружи.

Очевидно, что оттуда есть и другие выходы, но немного времени без лишних глаз и суеты у тебя теперь есть.

Осматриваешь все помещения через монокль и теперь уже видишь тоненькие нити энергии, текущие куда-то вниз, вероятно, в подвал. Все верно, чего проще прятать магию от чужих глаз, добавив отражающий металл в известь и обмазав ей все здание?

Стараешься ступать как можно тише, однако раздаются первые удары в двери большого зала. Сектанты быстро соображают. Тогда, уже не скрываясь, ты спешишь вниз.

Главная лестница. Сбоку от нее неприметная дверка. Ступени вниз. Зелье помогает видеть, однако здесь уже чадят факелы, и глазам нужно немного времени, чтобы привыкнуть.

Наконец, идешь дальше, проходишь основной подвал с каким-то мусором, хламом, остатками стеллажей и упираешься в узкий коридор. Он не нравится тебе совершенно, но другого пути нет. Метрах в двадцати впереди виднеется огромная дверь, обитая полосками железа.

Делаешь первый осторожный шаг, и твою шкуру спасает только невероятное чутье. Из стен в мгновение ока вырываются корни деревьев, способные пронзить насквозь хоть твой джазерант, хоть полный боевой доспех. Успеваешь дернуться обратно, едва не потеряв равновесия. Сбрасываешь плащ, пьешь еще одно зелье – для скорости и рефлексов – зная, что завтра придется заплатить болью за перенапряжение мышц.

Несколько глубоких вдохов, чтобы разогнать кровь по телу.Затем –рывок вперед. Корни возникают хаотично, метят то в голову, то в ноги, но запаздывают на доли секунды. Приходится или подныривать, или перескакивать смертоносные пики, главное, не сбить ритм и уследить за всем вокруг.

И вот ты оказываешься в конце коридора, перед массивной дверью, и тебе нужно полминуты, чтобы прийти в себя, пока не рассевается эффект зелья. Затем зрение приходит в норму, по конечностям разливается усталость, а ускоренные рефлексы возвращаются к обычному состоянию. Тут же чувствуешь, как рубаха пропитывается кровью в районе правой лопатки.

Но медлить нельзя. Вынимаешь клинок, не именной полуторник, а более короткий, как раз для тесных помещений, и толкаешь дверь, которую никто и не думает держать запертой. Входишь внутрь.

Больше всего это похоже на святилище, вырытое прямо в земле и местами укрепленное толстенными балками. В дальнем углу различаешь стол, стул, убогую кровать и рядом – колыбель. А вот в центре нечто, похожее на сплетенный из корней алтарь в круге факелов и нескольких человек. Старейшина У тут же, замолкает на полуслове, глядя на тебя.

Все оборачиваются, и на их лицах торжество и радость. Ты боишься только одного, что не успеваешь им помешать.

– Приветштвую, Рыцарь Джемин! – громко говорит У.

– Согласно эдикту Императора, – начинаешь зачитывать ты наизусть, – любое «проявление магических возмущений эфира или воздействие на реальность, на человека, на иное неразумное существо, будь то: боевое, бытовое, психическое…»

Перед глазами всплывает труп Инквизитора, оторванная смеющаяся голова на молодой зеленой траве и запах прогорклого пепла.

– «…а также зачарование оружия, предметов быта, артефактов с целью последующего воздействия на реальность, наказывается смертной казнью», – ты говоришь и наблюдаешь, как сектанты отходят назад, к дальней стене, однако страха в них нет, а на лицах – только предвкушение.

– Я, Джемин, старший ордена Рыцарей Круга,– заканчиваешь ты речь, – приговариваю тебя к смерти.

На алтаре младенец. Кажется, девочка. Она улыбается, наверное, потому что привычна к этой стылой сырой «темнице». Малышка не отводит от тебя взгляда ярко-салатовых глаз, цвета ярче и сочнее травы в саду поместья, ярче, чем в твоих детских воспоминаниях.

Делаешь шаг вперед, но путь преграждает Старейшина У. Он тоже улыбается, совсем как ребенок, совершенно уверенный, что для него и остальных все закончится хорошо, и план их удастся.

– Вы не пошмеете! Эла штанет нашей новой богиней. И тогда природа вновь оживет. И мир не умрет в муках. Мы делаем это для вщех!

Ты грубо отталкиваешь его, и старик падает на влажный земляной пол.

– Она нужна нам вщем! – кричит У тебе в спину. – Мы не отдадим ее.

Застываешь над младенцем и будто тонешь в ее глазах. Такой красоты ты не видел давным-давно, Джемин.

А со спины прямо из пола вырастает нечто. Успеваешь обернуться и выставить меч. Поначалу это просто бесформенная куча земли и корней, но она растет на глазах. Почва шевелится, идет волнами, подпитывая собой будущего монстра. И вот ты можешь различить гротескную почти человеческую фигуру с двумя ногами, четырьмя руками и приплюснутой башкой.

Под глиняной «кожей» твари копошатся черви, а пучки травы и корешков – его волосы. На морде возникают два огонька болотного оттенка и застывают на тебе. Все вокруг наполняет запах гнилой почвы и нечистот.

Убийцей оказывается магическое создание, ты прав. Очевидно, привязанное к какому-то артефакту, раз не оставляет следа в эфире. Правда, от подобного знания тебе не становится легче.

Теперь младенец – твой единственный шанс выбраться отсюда. Ты хватаешь ее и приставляешь лезвие меча. Движение выходит слишком резким, и сталь чересчур холодна для нежной детской кожи, потому малышка заходится жалостливым плачем. Так вы и застываете на несколько мгновений.

Земляной голем понимает твой намек и не торопится атаковать. Ты же делаешь первые осторожные шаги в сторону выхода.А затем сама земля решает погубить вас всех.

Раздается рокочущий подземный гул, и все вокруг ходит ходуном. Потолок осыпается, а поддерживающие балки не выдерживают. Ты слышишь грохот со всех сторон, и уже не раздумывая бросаешься к выходу. Вероятно, ловушка из корней-копий испорчена землетрясением. Проносишься по узкому коридору и только после понимаешь, что голем идет следом.

Стены поместья слишком слабы и не выдерживают очередного толчка, но времени разглядывать ущерб нет. Нос мгновенно забивает пыль. Ты бежишь со всех ног к выходу, и больше тебе не жаль погребенных заживо сектантов. Спасти бы свою шкуру.

Сзади обрушивается главная лестница, но ты уже выскакиваешь в проход, наружу, инстинктивно закрывая телом малышку от ударов. Затем пытаешься бежать прочь от гибнущего особняка, но падаешь, споткнувшись то ли о корень, то ли о свежую трещину в земле.

А вокруг форменный ад.

Со всех сторон – грохот и треск. Отовсюду – крики паники и боли. Везде – пыль столбом, а еще дым и копоть от пожаров. Неизвестно от чего загорается и сад эленийцев.

Где-то на востоке, озаряемые первыми лучами солнца, складываются карточными домиками дома.

Это день назовут Днем Скорби.

Ты припадаешь на одно колено. Младенец рыдает и воет без остановки. А голем рвется на волю из-под обломков здания. Убежать сейчас явно не получится –на ногах бы удержаться. Тогда сперва готовишь дымную завесу, но понимаешь, что самой магической твари она не помешает. Тут же налетает порыв ветра, разгоняя черные тучи, а значит дым в принципе бесполезен.

Грядет буря, какой не знает ваш остров!

Но твоя цель голем. Сжимаешь пузырек с маслянистым зельем для усиления зрения, зная, что оно прекрасно горит. Сильнейший подземный толчок бросает тебя наземь, а монстр будто и не замечает тряски. Он разрывает, отбрасывает обломки здания, балки и битый камень, освобождает одну ногу, затем вторую. Делает шаг. Еще один. Видит тебя. Утробно рычит.

Рефлекторно пытаешься отползти подальше. Теряешь горючее зелье…

В момент, когда голем настигает вас, занося все четыре руки для последнего удара, о его грудь лопается бутылка с маслом. И следом сразу прилетает факел, отчего масло вспыхивает. Тогда уже тварь ревет от боли.

Замечаешь поодаль Третьего, который готовит вторую бутылку для броска.

Голем крутится на месте, размахивая ручищами, и то здесь, то там из его туловища резко вырываются и почти сразу отпадают древесные корни.

А ты уже почти добираешься до Третьего, нежданного спасителя. Уже поднимаешься на ноги, благо тряска постепенно утихает. Уже что-то начинаешь кричать ему, а он лишь размахивается посильней бутылкой с горючим маслом.

Тварь быстро, в два прыжка оказывается рядом с вами. Она горит и походя бьет очередным корнем Старейшину, мгновенно ломая его хрупкое старое тело. Затем голем замахивается на тебя, одновременно отбрасывая в сторону Третьего и неведомо откуда взявшийся прямо из воздуха кинжал…

…я чувствую, как сфера в моем теле лопается, причиняя острую боль где-то там, под ребрами слева, позади желудка, где небольшая полость чуть меньше куриного яйца.

Черт, не успеваю воткнуть кинжал тебе в грудь! Это до слез обидно.

Меня впечатывает в остаток стены поместья, в голове тут же бьет набат, а из глаз летят искры. Кажется, несколько ребер сломаны, но у меня нет права бросить все сейчас. Не могу свести тебя с ума, Джемин, так вырежу сердце. Ты не имеешь права жить.

Из последних сил бросаюсь вперед, подныривая под очередной корень голема, хватаю какой-то заостренный обрубок, но ты успеваешь подставить клинок. Третий выхватывает у тебя младенца, а мы успеваем скрестить оружие и взглянуть друг на друга.

А затем из твоей груди вдруг вырывается острый корень, прорывая джазерант насквозь. Успеваю улыбнуться, вкусить мгновение сладкой мести, но с удивлением вижу, что такой же отросток торчит и из моей груди. То оказывается последний удар голема, затем он крошится и опадает грудой земли и веток за моей спиной.

Заваливаюсь набок, а ты оседаешь на колени.

И все затихает. Только ветер гонит клубы пыли и дыма, насвистывая безумную трагичную мелодию на полуразрушенных улицах.

Третий стоит с хныкающим младенцем на руках. Мы с тобой, Джемин, истекаем кровью. Рядом бьется в конвульсиях старик У.

– …кх…делал…из…нее…мага, – хрипит У из последних сил. – Кх…а хотел…бога.

Он перестает дергаться.

Третий опускается рядом с тобой, говорит жалобно:

– Джемин… Кло помог. Я прибежал так быстро, как мог, – всхлипывает он, утирает слезы грязным рукавом, заглядывает тебе в лицо.

– Это был. Не призрак.

Ты стараешься беречь дыхание, но все равно харкаешь кровью. Киваешь на меня.

– Это. Старый. Друг.

– А говорил, что нет друзей, – улыбается Третий, мельком взглянув в мою сторону. – У тебя странные друзья, Джемин.

И ты улыбаешься в ответ. Затихаешь на мгновение, но находишь в себе упрямства сказать еще пару слов:

– Я виноват. Перед ним. Эла. Защити ее. Может…она спасет нас.

И больше не открываешь глаз.

Наконец-то, Джемин…

Вижу вдруг Кло. Некромант выходит из-за спины Третьего, опускается перед твоим телом на колени. Касается плеча и качает головой.

– Прощай, старый друг.

Из ниоткуда появляется Инквизитор Пэр, не замечая Кло, он тянет руку к малышке Эле.

– Это она? Казнить. Немедля. Подумать только, сделать из обычного ребенка мага, а затем еще и бога. Уму не постижимо! Подготовите отчет лично мне, юноша…

Но вдруг хватается за горло – кровь течет на его руки, на грудь, и через секунду Пэр валится в пыль.

– Спасибо, Кло, – говорит Третий. – А этот?

Указывает на меня.

– Не жилец. Давай. Надо идти, мою новый друг. Тебя как зовут-то?..

Их шаги и голоса постепенно затихают. Да и остальные звуки становятся едва различимы. Успеваю вспомнить своих детей, жену, их улыбки и смех. И к сожалению, их предсмертные крики на костре.

Это ты, Джемин, все ты. Мне уже недолго. Неважно, где я окажусь, и что там, за гранью жизни.

Надеюсь, Джемин, мы с тобой там не встретимся.

Часть 1

Недавно пришлось убить парня.

Я сжал в кулаке маленькую стеклянную сферу, чуть меньше куриного яйца, а пять золотых монет скрылись в рукаве мрачного юного контрабандиста. Как только сделка завершилась, полоснул его по горлу. Он успел только дико взглянуть на меня и скривить губы, истекая кровью. Хотел было захрипеть, но я воткнул кинжал ему под подбородок да там и оставил.

Парень завалился на бок, а я быстро забрал монеты назад и поспешил в ближайший переулок. Пахнуло нечистотами, а под ногами чавкнула грязь. Оттуда еще некоторое время наблюдал за его конвульсиями, просто чтобы удостовериться.

Затем поспешил в подвал, где прятался последнюю неделю. Темно и сыро; впрочем, после операции моим глазам свет не требовался. Однако шуметь было нельзя. Подвал располагался в самом центре города, и доблестная стража не преминет проверить любую странность вблизи ратуши и «белых» улиц.

Приходилось оглядываться и дышать через раз, переступать лужи и обходить фонари, дабы не попасть в круг тусклого света.

Город был мертв. Бродячих животных не видели давным-давно, почти с самого момента Исхода. Поговаривали даже, будто звери поразумнее ушли вместе богами и магами. С теми, конечно, кто остался в живых.

Нельзя сказать, что после Исхода стало спокойнее. Волшебных тварей, демонов, безумных колдунов и ведьм, смертоносных артефактов до сих пор предостаточно. И для всего этого у нас есть доблестные Рыцари Круга.

Как крыса я пробирался переулками и полуподвалами, грязными канавами и дворами. Наконец, мелькнули знакомые стены, а сердце забилось чаще от предвкушения.

Проскользнул в свое логово и запер дверь на засов. К запаху плесени и крысиного дерьма давно привык и не обращал внимания.

Сперва я выглянул в крохотное оконце на уровне мостовой – на той стороне улицы покачивался блеклый фонарь. И только после этого упал на матрас, стараясь унять дрожь.

В полной темноте стеклянная сфера, купленная жизнью юноши, сверкала голубым. Несколько мгновений я сидел и любовался.

Как многие магические игрушки, эта требовала крови. Если капнуть пару капель и зажать ее в ладони, то ты исчезнешь для чужих глаз. Звуки, что издает твое тело, будут приглушены, прикосновения станут едва осязаемы, и даже тяжесть шагов перестанет ощущаться. Идеально для шпионов; однако сферу придется постоянно держать в руке.Неудобно.

Я отложил артефакт в сторону.

Подготовил инструменты: зажег лучину, достал щепотку горючего порошка, протер скальпель чистой водой и сложил рядом несколько тряпок. Оголил торс и привалился к стене.

Это оказалось очень страшно. Одно дело быть ученым-натуристом и полжизни препарировать лягушек, или вскрывать трупы в прозекторской. Но проводить операции на себе самом – страшно до дрожи. Каждый раз.

Чтобы не стонать, зажал зубами вонючий ремень, а чтобы не дрожали руки, глотнул дрянного пойла из кабака. Глубоко вдохнул и на выдохе медленно погрузил скальпель в плоть. Тут же завыл от боли, даже не пытаясь утереть кровь. Не глядя резанул еще, чувствуя, как расходятся под скальпелем кожа, жир и мышечная ткань. В нутро пробрался холодок.

В теле человека под ребрами слева, позади желудка, есть небольшая полость. Чуть меньше куриного яйца…

Протирать сферу не стал – крови для нее теперь предостаточно. Однако резать себя наживую оказалось не настолько больно, как пропихивать в рану артефакт. Сперва попробовал сделать это осторожно, и чуть не потерял сознание.

Я сполз по стене на бок и, кажется, прокусил ремень.

Затем подышал, собрался с духом и пальцами раздвинул края надреза, тут же с силой вдавил скользкую сферу глубже и зажал рану. Не выдержал, глухо застонал.

Шуметь нельзя, шуметьнельзя, шуметьнельзянешуминешуминешуми

Вытерпел тридцать раскаленных вдохов. Потом осторожно потянулся за водой. Меня мутило, я исходил потом и кровью, пытаясь не обмочиться от боли.

Дышал быстро-быстро, готовясь, что станет еще больнее. Как мог быстро и щедро насыпал горючего порошка на свежую дыру в теле и ткнул лучиной, отчего порошок мгновенно вспыхнул, сжигая плоть и сплавляя кожу…

Я пришел в себя позже. Наверное, утро уже наступило, потому что снаружи слышались скрип тележных колес, окрики, стук по мостовой, голоса прохожих.

Ужасно тошнило от запаха паленого мяса, хотелось воды и умереть. Однако смерть в наше время является немыслимой роскошью. Потому я решил не торопиться и немного прийти в себя. Остался лежать, думать, вспоминать, как пришлось убить парня недавно…

***

…а сегодня тебе от этого нестерпимо тошно.

Ты смотришь на юношу сверху вниз, затем переводишь взгляд на его седую мать и как можно громче произносишь:

– Согласно эдикту Императора, любое «проявление магических возмущений эфира или воздействие на реальность, на человека, на иное неразумное существо, будь то: боевое, бытовое, психическое; а также зачарование оружия, предметов быта, артефактов с целью последующего воздействия на реальность, наказывается смертной казнью». Я, Джемин, старший ордена Рыцарей Круга, признаю тебя виновным и приговариваю к смерти.

Пара стражников держит его на коленях перед тобой. От него пахнет потом и специями, и этот запах вдруг подталкивает тебя к приятным воспоминаниям из далекого прошлого. Взгляд юноши выражает страх и злобу. Дергаться или бежать не пытается, знает, что обречен. Его мать стоит рядом в полной прострации, ее приходится поддерживать.

Не смотря на раннее утро, вокруг толпа зевак. Казнь магика не такое уж великое событие, но хоть какое-то развлечение. Никто не шумит и не пытается воззвать к справедливому суду. Ты – Рыцарь Круга, судья и палач в одном лице. А небесно-голубые глаза обреченного парня самое явное доказательство его вины.

Бедняга не успевает даже вскрикнуть – его голова катится по мостовой. Мать видит кровь сына на подоле платья и падает без сил, подвывая и причитая.

К поту и специям примешивается запах крови.

Толпа начинает расходится, кто-то подходит к несчастной женщине, а ты, едва вытерев клинок, спешишь дальше. Работа здесь закончена, а труп уже не твоя забота.

Оглядываешься на ходу, потому что тебе кажется, будто мертвые голубые глаза буравят спину.

Да, Джемин, враг мой, твоя уверенность дала брешь за прошедшие годы.

Когда-то Рыцари Круга не ведали сомнений и жалости. Император приказал вырезать всех магов и причастных – и вы сделали свое дело. Все ради людей и их спокойствия. Волшебники и присные отправились в небытие. Вы, доблестные Рыцари, залили мостовые кровью несчастных лекарей и погодников, сожгли на кострах некромантов и вырезали целые родовые гнезда аристократов-колдунов, насадив на колья головы отступников на радость толпе. И тот день был назван Днем Гнева.

До сих пор ты думаешь, что ни при чем, и то был просто приказ, и долг, и справедливость с щепоткой мести. Блажен, кто верует, Джемин, блажен…

Ты ничего не боишься. Обычно. Но сейчас дрожишь, а сердце готово выскочить из груди. Тебе приходится спрятаться в переулке, ждать и корить себя, что под рукой нет трубки с табаком.

Небо затянуто черно-серыми тучами, и ты радуешься, что солнце не давит на глаза.

А еще ощущаешь чужое присутствие. Уже давно и неотрывно некто ходит за тобой по пятам, невидимый и неосязаемый. Он всегда рядом, за плечом, ночью и днем. Но теперь ты даже не вздрагиваешь, как тогда, впервые, от звона посуды в пустой кухне. Каждый день, сидя вечером в тишине и сумраке дома, различаешь легкие шаги и тихий скрип половиц. Словно кто-то ходит из комнаты в комнату. Он не прячется, нет, просто не имеет плотного тела.

– Джемис, это ты? – кричишь в полумрак, но не получаешь ответа.

Иногда по ночам некто сидит на краешке кровати. Незримый и неслышимый, он просто сидит, но ты четко ощущаешь взгляд невидимых глаз. Ни звука; простыня не примята, но он тут. Всегда где-то тут.

Бесплотный спутник, вечно выглядывающий из-за плеча, не дает расслабиться, напоминая о старых ранах и грехах. С момента его появления ты почти не спишь.

Наконец, сердце затихает; казнь, воспоминания о специях, о той, кто ими пахла, чертов невидимый соглядатай – все улетучивается из головы.

Спешишь добраться до штаба ордена Рыцарей Круга пока не начался пеплос – дождь из жирного пепла идет через день. Тебе положено отдельное жилье в приличном районе, однако ты с большим удовольствием оставался бы на ночь в казарме с молодняком.

Улицы города полупусты. Торговцы только-только расчехляют лотки и открывают лавки, мастеровые отворяют ставни и готовят инструменты, а «светильщики», как их называет люд, еще бредут от одного уличного фонаря к другому, чтобы его потушить. И звуков почти нет. Хозяйки хмуро выползают из жилищ, метут пороги от собравшихся за ночь пыли и пепла. Посыльные спешат на службу. И каждый нет-нет, да делает защитный круг перед лицом и тревожно зыркает по сторонам, наполненный смутной тревогой в ожидании очередного землетрясения, которое может случиться в любой момент.

И не смотря на все беды, что неотвратимо ползут из тьмы последние годы, люди остаются людьми и просто хотят жить в спокойствии.

Уже через полчаса ты ждешь очередного приказа, сидя в жестком кресле в кабинете Каргоса, Магистра ордена. Он стоит у окна, вытянув руку, ловит на ладонь несколько хлопьев жирного пепла, растирает в задумчивости пальцами. Наконец, закрывает окно и тяжело говорит:

– Время уходит, Джемин.

Ты наблюдаешь за ним безотрывно: грузный, но крепкий Магистр Рыцарей Круга еще полон сил, не смотря на возраст, движения его уверенные и четкие.

Вы оба молчите, чтобы не повторять сказанное десятки, сотни раз за пять лет. Да и что тут обсуждать? Мир умирает – это известно всем в верхах. У Императора имеется десяток лучших ученых-натуристов, которым тот безоговорочно верит. А после Исхода магии только и остается что уповать на науку.

Землетрясения, дождь из пепла, частые засухи; экономика трещит по швам, границы Империи вечно на военном положении. Урожай хиреет с каждым годом, а морские торговые пути того и гляди станут непроходимы.

Натуристы твердят, что ваш огромный остров, вся островная Империя, в конечном итоге может остаться в полной изоляции, если вдруг течения и погода в Проливе не восстановятся. Однако прогнозы звучат неутешительные.

И только страх перед Императором держит в узде – иначе скулящие бюрократы-аристократы давно бы сеяли панику по всей стране. Но венценосный Вседержитель уверенно твердит: все наладится. Мир придет в норму, ибо не может весь баланс природы держаться на одном элементе.Нужно лишь перетерпеть трудности, справиться с бедами и сплотиться, как никогда. А несогласные… Что ж, несогласные могут уйти вслед за магами и безумными богами.

Властителю на троне верят. А как иначе? И только некоторые из вас – рыцарей, ученых, вельмож – где-нибудь в темноте и обязательно тихо-тихо, едва слыша собственные мысли, могут подумать: «А вдруг…безумен?»

Ты такой же, Джемин, но гонишь подобные богохульства прочь. Твой долг защищать людей от магии и ее порождений. Это важнее, чем думы о судьбе мира. В конце концов, строительство крепостной стены всегда начинается с закладки маленького камня.

– Итак, Джемин, дело серьезное, – говорит наконец Магистр. – Секта элейнов. На их территории убили инквизитора.

– Может, эленийцы сами? Жертвоприношение их богине? – спрашиваешь ты.

– Ему оторвали башку. Инквизиция попросила о помощи, думают, что замешана магия. Сектанты сами перепуганы. Дети природы, мать их.

Ты молчишь, а Магистр Каргос продолжает:

– Бери с собой послушника номер Три, – в ответ только морщишься. Он вдруг добавляет: – Ужасно выглядишь.

– Плохо сплю, – почти не врешь ты. – Зачем мне сопляк?

– Пора дать ему настоящее дело. Он самый способный. И самый наглый.

Пытаешься спорить:

– Пусть Ариес его натаскивает. Он у нас тоже самый способный.

– Ариес вместе с Лейо в порту. Там следы магии и контрабандные артефакты, – Магистр глядит в документ. – А Сагит и Скор уже несколько дней на заданий.

– Вирга привыкла с детьми возиться.

– Вирга как раз сейчас со своими детьми. На другом конце острова.

– Аквас тоже молоденьких мальчиков любит, – не отстаешь ты.

– Нет! – резко отвечает Магистр, а в тебе зарождается смутное подозрение. Чуть погодя он добавляет: – Где Либра, не знаю… Ее уже ищут.

И вглядывается тебе в лицо. Но ты сдерживаешься, потому что Либра уже давно покинула твое сердце.

– С собой возьмешь Третьего. Это приказ. Все.

Ты встаешь и вытягиваешься в струнку перед Магистром. Затем собираешься уйти, но на краткий миг замираешь, прислушиваясь к чему-то, украдкой глядя через плечо.

Каргос хмурится, спрашивает:

– Что такое?

Да, подозрительность у вас в крови, имперские Рыцари Круга. Вы все, как один, готовы вступить с магией в бой в любой момент.

Ты просто качаешь головой и идешь прочь. Каждый справляется со своими демонами сам.

Пересекаешь внутренний двор штаба-крепости ордена, стараясь не думать о едва слышимых шагах за плечом. Чертов призрак всегда на месте, всегда рядом. Углубляешься в каменные коридоры казармы, входишь в общий зал.

– Третий! – рычишь ты. – Со мной!

Послушники выполняют приказы без вопросов, но Номер Три вечно огрызается или бурчит под нос. И пусть у него пока нет имени, которое он получит только вместе с татуировкой «щита в круге», но ты слышишь недовольное: «Начало-ось…». Хочется дать ему отеческого пинка и отвесить затрещину, но сдерживаешься.

– Получаем доспех и оружие. Идем в город. Есть задание.

Кастелян выдает Третьему стандартное снаряжение: пластинчатый нагрудник, наручи и поножи, специально закаленные клинок и шлем – простой цервельер, – а также черную мантию с капюшоном. Тебе тоже приходится переодеться, потому что искать убийцу инквизитора дело опасное. Надеваешь любимый джазерант с пластиной и защитным кругом на груди. На специальный пояс со множеством кармашков крепишь запасной клинок. Твой верный именной меч и так всегда под рукой.

Никогда не брезгуешь шлемом. Обычный барбют, по качеству такой же, как и у Третьего, ты надеваешь сразу. И не снимешь его до самого конца, пока задание Магистра не будет выполнено.

Тут же вспоминаешь верную соратницу Кансу, не любившую прятать свои роскошные огненные кудри под шлемом. В конечном итоге, демон, призванный магом-отступником, снес ей полчерепа.

В дополнение ко всему надеваешь двойную кожаную перевязь: на ней метательные ножи, небольшие цилиндры с «дымной завесой» и пара пузырьков с зельями на крайний случай. Еще есть «маголов»: похожий на колокольчик прибор, который реагирует и звенит, если рядом творится магия. Поверх всего – мантия ордена Рыцарей Круга. Черная тень без отличительных знаков ложится на плечи, и ты чувствуешь себя гораздо увереннее.

Также Третий тащит сумку со всем, что поможет выявить магию или самого мага, пленить или убить его. Тут имеются зелья, делающие тебя сильнее и быстрее, или позволяющие не дышать дольше обычного, обостряющие все чувства и обезболивающие. Натуристы-химики не зря едят свой хлеб. Обязательная вещь – антимагические кандалы, похожие больше на металлические перчатки с цепью.

Все ваше снаряжение сделано с примесью специального металла, рассеивающего магию. Потому в открытом сражении против мага у вас есть шанс не умереть в первые мгновения.

Мальчишка собирается, на удивление, молча. Но стоит вам покинуть штаб и выйти в город, как он тут же вываливает на тебя миллион вопросов, явно думая, что вы теперь напарники. Хочется сломать ему челюсть, чтоб наконец заткнулся, однако вместе с этим ты немного рад компании. За его болтовней тебе не слышно тихих сводящих с ума шагов позади.

– Хватит, – приказываешь ты. – Как обезвредить боевой «узел»?

Он думает несколько мгновений, затем выдает:

– Чаще всего проще уклониться или сбежать. А еще проще – «дымовая завеса». Есть два вида: простой дым и с примесью…

Резко бьешь его в бедро, в болевую точку, затем впечатываешь в стену, приставив нож к горлу.

– Успел дым пустить или сбежать? – шипишь ему в лицо.

Третий кривится от боли в бедре и дико смотрит на тебя большими глазами. Прохожие огибают вас, стараются не обращать внимания. Лезть в дела ордена в здравом уме не желает никто. Ты отпускаешь послушника, поправляешь на нем шлем и застежку мантии и как ни в чем не бывало продолжаешь:

– Руби руку. Всегда. Руби. Руку. Если меткий, то метни нож, целься в ладонь. Впрочем, в любом бою сработает.

Вы идете в сторону Стены. Нарочно заставляешь тащиться пешком, а не на лошади, чтобы успеть оценить его. Ты совершенно не горишь желанием остаться без головы из-за сопляка, если он впадет в панику или застынет с открытым ртом в момент опасности.

В своих мантиях вы слишком приметная парочка, потому, покинув «белые» улицы и углубившись в трущобы, ты все равно не ожидаешь нападения. Под строящейся Стеной всегда неспокойно, полно грабителей и просто лихих людей, и бедняки готовы перерезать глотку за грош. Тебе на это плевать, и ты тащишь парня именно туда – на самое дно города.

Он словно непробиваем, и даже после твоего жесткого урока все норовит разговорить, задавая идиотские вопросы о твоем детстве, о семье, о работе. Спрашивает, был ли ты здесь в День Гнева, сколько победил в бою магов?

И тут у тебя мелькает мысль, что если он вдруг потеряется в трущобах, и тело его навеки исчезнет в каком-нибудь подвале, то ты возможно не пострадаешь от гнева Магистра. Если обставить все как бой с целой бандой…

Нет, Джемин, самоконтроль, ты всегда им славился! А Магистр за своего сына все же снимет с тебя голову. В их родственных связях ты почти не сомневаешься.

Впереди уже виднеется исполинская стройка – однажды Стена станет величайшим творением нынешнего Императора. Построенная с примесью рассеивающего магию металла, это циклопическое защитное сооружение превратит город в неприступную крепость от любого врага.

Последние ветхие домишки остаются позади, и вы оказываетесь на открытом пространстве. Вокруг – ни дерева, ни камня, ни души. Отсюда видны только рабочие далеко наверху.

Третий задирает голову, завороженный видом, и даже не замечает, как ты неторопливо поворачиваешь обратно, к ближайшему полуразвалившемуся дому. Однако в последний момент он вдруг оглядывается, кричит:

– Эй, Джемин! Ты куда? Подожди…

Внезапный удар сносит его в сторону. Парень пролетает несколько метров, грохается о землю, но рефлексы заставляют его тут же вскочить. Пусть еще не до конца приходит в себя, и перед глазами у него наверняка мелькают цветные искры от удара, но он уже на ногах.

Наблюдая за всем из тени халупы, ты мысленно ставишь ему один балл и начинаешь размеренно отсчитывать секунды боя.

Третий вертит головой. Земля вокруг него подрагивает, вспучивается, и из трещин тут и там лезут костяные руки. Весь город стоит на костях – такова его печальная история. Раздолье для безумного некроманта.

Послушник сперва паникует. Выхватывает меч и машет им, норовя срубить побольше рук мертвецов. Чего он этим добьется, парень не знает и сам. Но их все больше, они лезут и лезут, становятся длиннее, и в какой-то момент Третий оказывается посреди поля костяной шевелящейся «травы». Он смотрит по сторонам, наверное, пытается найти тебя, но берет себя в руки и больше не зовет.

Показываются первые черепа. Дергаными движениями, будто с непривычки, мертвецы разрывают липкую землю, тянут туловища. На ком-то виднеются обрывки почти истлевшей одежды, у некоторых в руках ржавое оружие. От них пахнет тленом и почему-то свежей гнилью.

Третий движется, пытаясь занять более выгодную позицию, но он в полном окружении, а твари, что уже торчат из земли наполовину, хватают или наоборот отталкивают его, заставляя оставаться в смертном круге. Тогда парень судорожно лезет в сумку, ищет что-то. Вероятно, он спешит использовать ускоряющее зелье…но внезапный порыв ветра – или магический удар? – вырывает сумку из его рук и отбрасывает прочь.

Наступает такой миг, когда нужно принять жизненно важное решение. Полное отчаяние и покорность, потому что спасенья нет, и кроме чистого клинка тебе никто не поможет. Или же борьба за свою жизнь на пределе сил без надежды на спасенье и попытка сделать хоть что-то.

Третий замирает в боевой стойке, словно приглашая мертвецов нанести первый удар.

Несколько мгновений на него смотрят десятки пустых глазниц, а черепа скалятся в вечной улыбке. Впрочем, у покойников нет эмоций, и улыбки их –это гримаса самой смерти.

Первая атака со спины. Третий успевает отбить ее в развороте, но не останавливает движения, чтобы отбросить одновременно нападающего спереди. Парень отпрыгивает в сторону от следующего выпада, наотмашь бьет ближайший скелет и впечатывает сапог в череп еще одного. Он старается отбросить их, или пинать, ломая кости, прекрасно осознавая, что меч почти бесполезен и нужен только для защиты от ржавого оружия.

Несколько скелетов падают со сломанными ногами, но все равно продолжают ползти на врага, зажимая клинки в зубах.

Послушник успевает устать – пот льется градом, движения его уже не такие быстрые, он старается экономить силы, бить четко, чередуя блоки и выпады.

В горячке боя вся эта толпа мертвецов с одним живым в середине сдвигается ближе к Стене. И удачно, потому что в какой-то момент Третий натыкается на сумку. Времени искать нужное зелье, в надежде, что дополнительная сила или скорость спасут его, у парня попросту нет.

Послушник резким ударом отбрасывает ближайшего мертвеца, прижимает сумку со снаряжением к телу и просто бросается напролом. Несколько скелетов успевают отскочить, кого-то он сносит с ног, и при этом получает пару чувствительных ударов в спину и по плечам. Благо, наспинник выдерживает.

У парня есть лишь несколько ударов сердца. Он расшвыривает снаряжение и вынимает монокль из черного стекла. Сквозь него видит нити энергии, что тянутся от каждого скелета, словно невидимый поводок, сплетаясь в толстый канат чуть в стороне. И канат этот тянется дальше метров на двадцать, резко обрываясь, будто обрубленный.

Послушник понимает: это невидимая завеса, что скрывает кукловода. Парень бросается в ту сторону, на ходу отбивая выпады и уворачиваясь от ударов. Теперь он знает, где его цель.

Однако неведомый враг тут же сбрасывает покров. Третий успевает увидеть, что тот одет кое-как: разноцветный камзол, собранный из лоскутов, цветастые штаны, поверх накидка, скрывающая тенью лицо, длинные перчатки.

Он целится в правую руку некроманта, сжатую в кулак, которой тот держит «поводок» со скелетами. Левая в этот момент складывает сложные жесты пальцами, сплетая новое заклинание. И у парня есть лишь несколько секунд, чтобы «перебить» его.

Не успевает.

Некромант поднимает руку над головой и легким взмахом отправляет сплетенный боевой «узел» в сторону послушника ордена.

Ты не успеваешь разглядеть, что это такое, потому что Третий неожиданно останавливается и кидает себе же под ноги «дымовую завесу» с рассеивающим магию эффектом. Обычно, эта штука применяется как раз наоборот – бросается во врага, чтобы не позволить ему плести «узлы».

Запах близкой грозы ударяет в нос. Послушник скрывается в густом дыму. Заклинание некроманта бьет в самую гущу и рассеивается, расплетается на отдельные нити энергии, что истлевают за мгновение.

И тут же из клубов дыма летят три метательных ножа. Маг не успевает среагировать, настолько неожиданна эта атака, и два клинка вонзаются в грудь, а третий перебивает его правую руку. А парень выныривает из густой завесы и несется на противника, занося клинок для последнего удара.

Ты рефлекторно подаешься вперед, чтобы не упустить ни единого мгновения.

Некромант с места совершает невероятный прыжок. Видимо, все, что ему остается, это бежать. От такого кульбита Третий пораженно застывает. А неизвестный маг приземляется недалеко рядом с тобой, поворачивается, спрашивает:

– Ну, как тебе? – голос у него странный, неестественный.

И только тогда Третий различает твою фигуру в тени. Приходится выйти вперед, выставляя ладонь. Не приведи небо, парень метнет нож от обиды. Но послушник только хмурится, протирает клинок, прячет в ножны, затем тяжело опирается на колени, пытается отдышаться. И все делает молча. Тебе это не нравится.

Некромант, так и не открыв лица, идет в сторону недавнего противника, но проходит мимо, поднимает свою отрубленную кисть в перчатке и приставляет к обрубку. В мгновение ока та прирастает, как будто и не отделялась. Кажется, Третий успевает заметить мелькнувшую в рукаве кость.

– Да кто ты вообще такой? – вскрикивает он.

– Меня величают Кло, юный рыцарь, – некромант кланяется, будто на балу. – Рад служить, но не бесплатно! Подойдет и чеканная монета, и артефакт. Умею немного колдовать, болтать с мертвыми и печь великолепные пироги с малиной. О-о, моя бабуля всегда говорила, Кло, деточка, быть тебе великим поваром! Возможно, будешь кормить самого Императора!

– Кончай паясничать, – одергиваешь ты некроманта.

Третий слышит неторопливые тяжелые шаги за спиной, вскакивает. Толпа скелетов тащится к вам, так и не бросая ржавого оружия, но выглядят они какими-то…уставшими? Или тебе так только кажется?

– Благодарю, господа! – машет им Кло, раскланиваясь также, как и перед Третьим секунду назад. – Ваша игра выше всяких похвал. На следующее представление обязательно вышлю вам именные приглашения. Всем спасибо, все свободны. С меня пиво каждому в ближайшей таверне!

Неожиданно скелеты разворачиваются и всей толпой бредут обратно к тому месту, откуда вылезли из земли. Кто-то из них даже машет рукой, мол, иди ты к черту.

Третий большими глазами провожает странных мертвецов и затем поворачивается к тебе.

– Как определил, что Кло плетет «узел» первого порядка? – не даешь ты послушнику начать тираду.

– Старшие «узлы» сложнее и требуют обеих рук. Время не особо важно, но почти всегда помимо жестов нужны фономы – голосовые команды на древнем языке. Такие «узлы» либо плетутся заранее и висят наготове, либо на них не отвлекаются.

– Хороший трюк с дымом. Молодец, – выдавливаешь похвалу из себя. К своему же удивлению.

– Как ты в меня попал? – лезет с вопросом Кло.

– Через монокль видел нити у тебя в руках. Так что дым не мешал, – улыбается в ответ Третий. – Так кто ты такой? И почему Джемин тебя до сих пор не убил, а?

– Хотел бы я на это посмотреть, да, друг? – смеется Кло и хлопает тебя по плечу.

Ты дергаешься, отходишь на шаг. А некромант вдруг поворачивается к послушнику, приподнимает на секунду капюшон и прячет лицо вновь. Ты прекрасно знаешь, что видит Третий. Оскалившийся череп желтоватого оттенка с пустыми глазницами. Правда, если приглядеться, где-то в глубине черепа, далеко-далеко, на самом дне мерцают две изумрудных искорки.

– В некотором роде, юный рыцарь, я уже и так мертв. Потому под эдикт Императора не особо подхожу. Впрочем, на публике появляюсь редко, предпочитая частные, хм, вечеринки.

Он вдруг выпрямляется, оглядывается по сторонам, будто что-то слышит. Переглядываешься с ним, если это можно так назвать, но вы оба не говорите ни слова.

– Что? – спрашивает Третий, но ответа не получает.

– Уходим. У нас задание, – ровно говоришь ты.

– Был рад свидеться, Джемин! – машет на прощание Кло. – Пиши, присылай голубя, заходи в гости. Еду, так и быть, не бери, но от вина не откажусь.

Третий спешит за тобой, оглядывается, но мертвого некроманта уже нет. Маголов не звенит, а значит, это не портал или невидимость.

– Как он?.. – но по взгляду Третий понимает, что ты не ответишь.

Некоторое время вы идете молча. Немного погодя безымянный послушник выдает только одну фразу:

– Странные у тебя друзья, Джемин.

И неожиданно для самого себя ты отвечаешь:

– У меня нет друзей.

– Но были, а? Расскажи! – тут же цепляется Третий.

– Нет, не было.

Ты снова врешь, Джемин.

И за это, старый друг, я тебя ненавижу.

Следующий. Часть 2. Финал

Часть 4. Финал

Пока шел обратно, то слышал и выстрелы, и крики на гортанном наречии. Раздавались также команды бойцов на родном русском. Дым от хаты, спаленной Земиным, становился все гуще.

Василий встал посреди «площади». Женщины племени сновали мимо, ведрами и ковшами таскали воду, пытались потушить пламя. С ними вместе работали четверо бойцов Денисова. У одного из строений сидел потерянный Журов, обалдело и как-то затравленно наблюдавший за происходящим. Еще несколько солдат стояли у входа в общинный дом. Остальные, видимо, были рассредоточены по периметру.

– Васька! Живой! – Димка подскочил к нему, обнял, захлопал по спине.

– Живой, брат, живой, – протянул устало Земин, выглядывая место, где бы присесть.

Димка сразу заговорил:

– Я так и понял, что это ты хату поджег. Мы же с трех утра по лесу мотались всем полком! Вот ни следа, хоть провались! И только когда дым твой увидели…

– А как же пелена непроходимая? Морок колдовской.

Клац-клац.

– Кустики-то? От пулеметной очереди еще ни одни заросли не спасли. Хотя знаешь, потом разом как-то все…э-э-э…

– Открылось? – подсказал Василий.

– Ну, да. Стало ясно – можно идти. И все.

– Устал бежать к своим-то? – спросил вдруг Вася и улыбнулся.

– Чуть легкие не выплюнул! – засмеялся Денисов, от души хлопнув друга по плечу.

И закурил.

– Этих охотничков каменного века мы в большом доме посадили. Кто выжил. Сейчас бабы закончат, туда же пойдут. Бойцы они никакие. Видать, поколение такое.

Земин облокотился о стену хибары, прикрыл глаза на секунду. Спросил, кивая на директора музея:

– А с этим что?

Денисов ответил легко:

– Расстреляем. За измену Родине.

Клац-клац.

– Он ничего не сделал, Димка. Дурак просто. Ученый дурак.

– Дураков учить надо.

Они оба встали и двинулись в сторону Журова. Увидев их, Борис Астафиевич нервно вскочил, сделал несколько шагов навстречу.

– Дмитрий Сергеевич! Василий-Василий Андреевич!

Видимо, понял все по взгляду Денисова, затрясся. Попятился с широко раскрытыми глазами и запутался в ногах. Упал в пыль, попытался ползти назад.

– Астафьич… – начал было Земин.

– Васька, не смей! Эй, Ломов, Погодин, ко мне!

Василий повернулся к старому другу, застыл, глядя строго в глаза. Процедил:

– Как же легко тебе удается карать. Особенно беззащитных.

Клац-клац.

У Денисова рука дернулась к кобуре, но он вовремя сдержался.

– Вася, ты знаешь, приказ. А тогда… Тогда по-другому было нельзя. А потом еще они мне снились. Все шестнадцать! И Агнешка твоя…

– Аглая Гайос.

– И твоя Аглая Гайос тоже приходила! Чаще других. Особенно в это воскресение. Думал, застрелюсь…

– Это Лихо. Забирает светлые воспоминания, жрет их, а дрянь вся из сердца и лезет. Отравляет разум.

Его как громом поразило! Земин обернулся к столбу с насыпью и увидел, как за ней скрывается директор музея, в панике надеясь спрятаться в подземном логове от целого полка солдат.

– Стой! – успел он схватить за рукав взбешенного КГБ-шника, который намеревался самолично извлечь врага Родины на свет и казнить. – Димка, оно там!

– Что-о?.. – начал было Денисов, но тут раздался жуткий визг перепуганного Журова, затем еще какой-то непонятный звук, хруст, и все стихло.

Повисла настолько тягостная тишина, что Василий услышал какие-то то ли причитания, то ли молитвы аримаспов из общинного дома. Казалось, будто даже птицы замерли в немом изумлении.

А затем раздался вой.

На Земина накатила такая черная тоска, что захотелось застрелиться на месте от осознания своего одиночества. Ведь в мире не было больше никого родного, кто бы ждал дома. Да и такого места, как дом, не осталось – сгинуло в пожаре вместе со всеми теплыми воспоминаниями.

Тварь продолжала выть. Не зверь, не человек.

Василий согнулся пополам, упал на колени. И оказался вдруг лицом к лицу с пустыми глазницами. Череп Игоря Макарова смотрел на Васю словно с жалостью. И все равно продолжал улыбаться.

«Ёк, сука, макарёк!». Этой злобы хватило, чтобы развеять наваждение Лиха. Он сумел выпрямиться и сразу же бросился к Димке, который уже приставлял пистолет к виску трясущейся рукой.

Схватил оружие, отбросил в сторону и закричал прямо в лицо фронтовому товарищу:

– Катя! Думай о ней! Ну! Катерина!

Что-то во взгляде Денисова изменилось. Потекли слезы, но проглянула и злость. И он уже торопился подняться с колен, вытирая слюну с подбородка.

Вася оглянулся. Солдаты падали наземь, затыкая уши, несколько человек пытались бежать. Сразу раздались два-три пистолетных выстрела – это те, кто не выдержал мук совести или смертной тоски. Все мы люди, и каждый несет какую-то свою боль за душой.

Вой Лиха, матери племени аримаспов, лишал всякой воли и доброй памяти, оставляя взамен неподъемный груз прошлых грехов. Вот ребята из госбезопасности и не выдерживали.

Неожиданно вой прекратился. Кто-то еще корчился на земле, откуда-то подтягивались новые солдаты. Скорее всего, радиус поражения твари оказался ограничен.

Вася встал рядом с замершим Димкой.

«Не любить солнце и бояться солнца – это же разные вещи», – запоздало подумал Земин.

А чудовище уже выползало на свет. Вероятно, с той стороны был достаточно широкий и пологий спуск куда-то вниз. Вширь места вполне хватало, а вот потолок оказался низковат.

Сперва по бокам от спуска показались две серых руки с невероятными когтями. Они подтянули тело. Толщиной конечности были с бедро взрослого мужчины, однако, когда показалась вся туша, то выглядеть стали непропорционально тощими и при этом очень длинными.

Оно распрямилось, встав на ноги-тумбы с человеческими ступнями. Потянулось, опять же, как будто бы обычный хомо сапиенс. А затем рванулось к ближайшим солдатам.

Земин смотрел на тварь со спины. Успел разглядеть патлы, серую кожу, горб. И все. Скорость чудовища была необычайной. Физические тела не способны были двигаться так быстро. Оно уже врезалось в толпу людей.

Раздались первые крики боли и ужаса.

Василий потянул Денисова за собой, в сторону. Тот застыл словно громом пораженный, замерший от…страха? Разбираться времени не было.

– Где пулемет? – зашипел Вася на ухо товарищу. – Быстрее!

Послышались первые изрядно запоздавшие выстрелы. Крики быстро обрывались – Лихо в живых не оставляло. Тварь не ведала жалости и двигалась с нечеловеческой скоростью.

К счастью, Денисов быстро приходил в себя от шока. Тряхнул головой, хрустнул шеей, подобрался. И решительно поднялся.

– Давай за мной, – скомандовал он Земину и побежал куда-то назад, прочь от места кровавой бойни.

Вася рванул следом. Оглядываться он не решался. Выскочив за границу селения, увидел три пустых ЗИЛа и пять мотоциклов с коляской с установленными пулеметами. Взревели моторы.

Даже мелькнула надежда на спасение.

И вот тогда черт дернул Земина обернуться.

Оно шло им навстречу. Уже особо не торопилось, лениво переставляло ноги, поднимая облачка пыли. Бесформенное тело со свисающими грудями, узкие руки, огромная жуткая башка с грязными патлами ниже плеч, клыки со слюной и кровью на них. Росту в Лихо было метра четыре, а одето оно было в подобие лохмотьев своих почитателей – аримаспов.

Единственный глаз – огромное антрацитово-черное буркало посреди безносого «лица». Тварь уставилась на Василия и уронила чью-то руку, которую глодала на ходу. Сделала шаг к нему.

Естественно, храбрость ему изменила. Он бросился за мотоциклы, даже не думая, что будет, если пулеметы не помогут.

– Огонь! – скомандовал Денисов.

Застрекотали орудия, придуманные против людей, но оказались вполне действенны и против нечисти. Лихо взвыло, но уже от боли, и прыгнуло вперед и вверх. Однако стрелков учили на совесть, а пулеметные ленты были, ох, как длинны…

Бесформенная груда плоти комом упала прямо перед линией обороны из пяти мотоциклов. Начала растекаться зловонная лужа не то крови, не то слизи. Пошла вонь.

Земин выглянул из-за стрелков. Подходить никто не спешил.

– Еще! Огонь!

Вторая очередь прошила кучу лохмотьев, неприятно чавкая и хлюпая, вгрызаясь в тело твари. Но недолго. Стволы затрещали вхолостую, затем окончательно замерли, исходя паром и запахом пороха. Стрелки вытерли вспотевшие лбы. Кого-то вырвало.

Конкретно этим парням Василий самолично готов был вручить орден только за то, что не дали стрекача в самый ответственный момент.

Дмитрий, как командир, первым двинулся к чудовищу, чтобы осмотреть. Успел даже сделать пару шагов, но куча вонючего мяса всколыхнулась раз, другой, и молниеносно бросилось в сторону. Все случилось в один миг. Оно сбило крайний мотоцикл со своего пути, как будто тот ничего не весил.

Люлькой придавило одного бойца, но, кажется, не смертельно.

И все.

Толпа пораженных мужчин успела только проводить тварь глазами – они наблюдали, как Лихо скрывается среди деревьев, ломая ветки.

Денисов пришел взял себя в руки первым.

– Так, помогите товарищу! Ахтубин, звони в часть, скажи – всем в ружье! И технику сюда. Надо тварь достать пока ранена и не схоронилась. Что значит, связи нет?! Организуй! Вы, – ткнул пальцем, – со мной. Будем раненых искать…

Когда прошел первый шок, Василий понял, что особо и не нужен. Все суетились, исполняя приказы, каждый знал, что ему делать.

Земин двинулся к тотемному столбу. Там зацепил одного солдатика, указал на кости Макарова, сказал, чтобы не забыли товарища забрать и похоронить. Также непонятно откуда выскочили двое с фотоаппаратами. Вася, с видом старшего по званию, приказал отдельную пленку оставить потом ему. После подобрал табельный пистолет какого-то бедолаги, нашел еще финку и двинулся ко входу в логово Лиха.

– Ну, давай посмотрим, как живешь, тамбовский волк, – сказал он перед спуском.

Глубоко вздохнул и сделал первый шаг. Со свету было сложно привыкнуть к темноте грота, но помогла зажигалка. Он спустился глубже. Потолка земляного не доставал, чай не баба-великанша.

Вонь стояла жуткая. Земин несколько раз с усилием сдерживал рвотные позывы. Почти сразу наткнулся на тело несчастного Бориса Астафиевича. Голова директора музея была сплющена и свернута.

Вася только сочувственно вздохнул. И вновь его едва не стошнило. Пошел дальше, подсвечивая путь. Под ногами хрустело, но что это кости, он понимал и так.

Логово оказалось не слишком глубоким. Земляной коридор вскоре окончился просторной норой, где при желании мог комфортно разместиться взвод солдат. В целом было похоже на медвежью берлогу с каменными стенами. Только по дальним углам громоздились какие-то кучки. Хлам или тряпки, не ясно. И повсюду кости.

Земин боялся представить, сколько же несчастных советских людей стало пищей для древнего чудовища!

Но больше всего его поразила коллекция твари. Прямо в стене была выдолблена ниша, своеобразная полочка. Там, как на витрине, лежали какие-то черепки, камни, череп птицы, большое перо, ржавый нож и деревянная кукла. Детская игрушка!

Присмотрелся – фигурка была на уровне его головы – поднес огонек ближе. Прикасаться опасался.

Кукла была грубой поделкой, и казалась очень древней. Едва намеченные глаза и рот, подобие платья из куска ткани, закрепленной бечевкой. Такая могла бы храниться где-нибудь в палеонтологическом музее, как образчик древней культуры.

И выглядела она настолько неуместной здесь, в логове безумной дикой твари. Но дикой ли?

«Врешь. Есть у тебя разум, есть! Ни в жизнь не поверю. Ты баба умная, Лихо, разумная», – думал он, вновь обшаривая взглядом грот.

В другом углу находилась особо крупная куча костей, словно собранная специально, она была накрыта вонючими тряпками и ветками.

«Постель?»

Земина замутило, голова закружилась и зазвенело в ушах. Он увидел отпечатки ладоней повсюду: на стенах и потолке. Словно…детские ладошки. Вот только дети бы так высоко сами не достали. Может, оно оставляло кровавые отпечатки их руками?

Заметались тени по стенам грота. Они кричали, выли, стонали. То были детские голоса, страдающие от невыносимой боли! Вася воочию видел, как оно хватает малышей, отрывает руки-ноги одним движением с хрустом и жидким всхлипом. Лижет стекающую по конечностям кровь и кусает мягкое мясо.

Дети ей особенно вкусны.

Жрет, тварь, жрет и не поперхнется вовек!

«А раз жрет, значит, живая, – мелькнула мысль. – Значит, можно убить!»

В ушах страшно звенело. Тени носились вокруг, продолжали выть, мешались и путались с другими, старыми призраками. Те тоже были маленькими, но в алых сполохах давнего пожара. Наполовину сгоревшие, они белели костями тут и там на своих телах. Фантомы звали его, Василия Земина, обвиняли в своей смерти, не знали покоя…

В себя он пришел снаружи. Далеко не сразу понял, что воздух свеж, а солнце ярко светит в небе. Кто-то бил его по щекам, поливал водой, и кричал будто издалека:

– Вася! Земин! Васька!

Наконец, боль пробилась в разум, и он застонал. Потом был темный провал в памяти, и вот Василий уже сидит, привалившись спиной к чему-то шершавому, в пальцах сигарета, а в глотку вливается нечто горькое и теплое. Водка.

Его, наконец, стошнило. Затем он получил свежей воды и не мог остановиться, пока не потекло по груди.

Димка был рядом. Надо же, все-таки волновался за друга.

– …твоя контузия разыгралась…

Земин срочно хотел все рассказать, но язык слушался плохо.

– Ты пока там с духами дрался, мы нашли! Километра за три отсюда. Кучка тряпья. Не ушла тварь далеко.

– Д…Даша. Оно ее…поме…тило.

– Что ты говоришь?

Но Денисов уже был на ногах, готовый действовать только на основе слов товарища.

– Давай, по пути договоришь!

***

– После Даши это осталось на нас. Запах, или что-то еще. Так Лихо нас и учуяло, так и зацепило. Да и глаз… Это метка, Димка. Не знаю, что вы там нашли, но Лихо выжило. Нутром чую! Тварь это странная. И живая. Жрет и размножается. И медведя игрушечного у меня не было до той поездки в лес. Может, Журов подложил. Не помню. Не понимаю, как, но оно заставило меня отнести игрушку девчонке. Может, чтобы след нарисовался. Черт, не понимаю до конца!

Короткие рваные приказы Денисов раздавал не своим голосом: транспортировать дикарей в часть под замок, десяток человек остаются сторожить селение, мотострелки – на всех парах в часть за патронами, а потом к приюту! Командовать здесь Димка оставил своего зама Петра. Сам оседлал ближайший мотоцикл и велел Земину садиться сзади.

И вот по просеке, оставленной ЗИЛами, они выбрались прямо на дорогу от станции Вяжли до Моршанска. Дмитрий колеса не жалел – мотоцикл трясло и подкидывало на ухабах.

По пути не разговаривали: перекричать рев мотора и стук покрышек было нереально.

Василий понимал, почему товарищ так торопится. Сегодня была смена Катерины. И если тварь заявится прямо в приют… Догадка до конца не оформилась, да и доказательств, собственно, не было, однако в подобных вещах чуйка Земина не подводила. Девочка Даша манила Лихо, она была нужна твари по каким-то неведомым причинам.

«Ждите, Катенька, гостей», – подумал Вася.

Ближе к городу дорога стала все же более гладкой. Солнце переползло высшую точку, но было пасмурно. Набежали тучи, предвещая очередную грозу. Поднялся ветер.

Земин вдруг подумал, что стрелки могут и не успеть. Сколько времени им потребуется, чтобы загрузиться и обернуться к приюту?

Вот и приметный мосток через речку со странным названием Цна. Дорога приподнялась, перешла сперва в деревянные балки, но тут же под колеса вернулся асфальт. По правую руку открылся пустой пятачок с разрушенным храмом: грязное и потрепанное сооружение без куполов и окон. Кажется, кто-то погиб, когда хотели сорвать крест? Василий не вспомнил, где читал про это.

Но даже от божьей помощи он бы сейчас не отказался.

Сколько все займет времени? Вася не знал, и оттого боялся. Сердце колотилось, как бешеное – правда, заметил это, только когда соскочил с мотоцикла, достал пистолет и побежал вслед за Димкой.

Он испытывал подобный страх только на войне. Там каждый бой казался последним. Да в сущности таким и был.

Ржавые ворота были распахнуты. Денисов проскочил весь двор спец приюта не запачкав сапогов, а вот сам Земин дважды влез в грязь и дерьмо.

«Собаки у них тут стерегут, что ли?» – успел подумать в бешенстве.

Затем главный вход, большая тяжелая дверь. В прошлый раз они заходили с торца здания, потому сперва он даже не сообразил, куда бежать. Но Димка уверенно двинулся прямо по коридору.

Весь приют будто бы вымер. Однако, нет-нет, а звуки жизни слышались отовсюду, но как-то приглушенно. Там и тут разговаривали или шептали, пели и стонали…

Уж не старые ли это призраки-приятели Василия?

Первый живой человек выскочил навстречу, только когда они свернули за угол. Дородная медсестра появилась из двери, но тут же метнулась обратно, едва заметив денисовкий пистолет и суровый взгляд.

Земин споткнулся и перевернул ведро с водой. Выругался.

А его товарищ будто летел, не касаясь пола. Еще из одного кабинета, прямо у лестницы, куда бежали мужчины, не спеша выбиралась женщина в обычной серой одежде.

– Идут занятия! Что вы себе… – успела сказать она и тут же исчезла в проеме двери, словно отброшенная невидимой рукой.

Василий успел только удивленно моргнуть. Затем споткнулся о первую же ступеньку, посмотрел в спину легко взлетевшего по пролету Денисова и обернулся к пустому проему двери, откуда слышались изумленные возгласы и стоны боли. Тогда он на мгновение замер.

И еще один кусочек в мозгу встал на место. Земин бросился вверх по лестнице.

«Живое, неживое… А тела своего и нет!»

Знакомый коридор. Как-то незаметно, вдруг, он оказался в другом здании – с тяжелыми, как сказала тогда Катерина.

И лишь поднажал, едва увидел знакомую дверь. Сапоги грохотали по доскам пола, но привлечь внимание уже не боялся. Видел, что все стекла в окнах полопались. Снаружи набирал силу ливень. Свет совершенно померк.

Все эти три дня Вася не думал о своей неудаче и мелких несчастьях, как о проявлении всем известного эффекта Лихо Одноглазого из сказок. Хотя то, что Катерина оказалась в палате несчастной Даши Зиминой именно в тот момент, когда там объявилось чудовище, было явным проявлением неудачливости девушки.

С другой стороны, появление Земина в самый последний момент и его, на удивление, меткий выстрел были именно что самой настоящей удачей. Для Катерины.

Денисов держал девушку за горло. Его рука была неестественно длинной и тонкой, но силы твари в теле мужчины было не занимать.

Вася выстрелил в руку товарищу. Капли крови попали на серые застиранные простыни на кровати Даши. Сама девочка сидела в изголовье, вцепившись в подушку перед собой, в надежде, что та ее защитит.

Димка лихо взвыл не своим голосом, но хватку ослабил. Его невеста упала и не шевелилась, но глазами навыкате продолжала смотреть на жениха. Только лишь тварь начала поворачиваться к Земину, как тот выстрелил еще раз. Пуля угодила в плечо. Мужчину отбросило назад, и он неловко споткнулся о ноги Катерины. Денисов упал и как-то обмяк.

И тут же помещение начало заполняться…чем-то. Становилось темнее, будто нечто заслоняло собой свет лампочки. Оно густело, разрасталось, подбирало под себя окружающее пространство, как мутная черная туча или туман.

Земин застыл, не зная, что дальше.

«Что сделает бестелесное Лихо, если погибнет потенциальный носитель? Пользоваться Димкой оно явно долго не могло. То-то мы неслись скорее сюда!»

Однако просто так вот застрелить Дашу… Вася не мог.

Он стал ощущать уже знакомое чувство смертной черной тоски. И вновь отовсюду полезли старые призраки. Все они были невысокого роста, все вскидывали правую руку, а глаза их горели огнем. Пусть и югенды, но все же то были дети. Они обступали, желая забрать его с собой в ад.

А еще среди всех выделялась одна. Фигура была выше остальных, но более хрупкая. И Земин узнал ее.

Агнешка… Она одна не тянула к нему призрачных рук, а просто смотрела пустыми глазами. Вася видел за ее спиной, как туча сгустилась и замерла перед Дашей, а та выпучила единственный глаз. Простыни под девочкой потемнели.

А призрак Аглаи переместился так, чтобы закрыть ему обзор. Он затряс головой, вскинул пистолет. Кажется, краем глаза заметил, как шевелилась на полу Катерина.

Гарантии, что Лихо уйдет, не было. Но и выбора тоже.

А ведь комнатка девочки раньше была совсем небольшая. Как могло Земину сейчас так казаться, будто до кровати добрых десять метров? Коридор за спиной исчез, а фантомы уже окружили, заполонили собой все вокруг.

– Вася!

Голос старого товарища доносился будто издалека, однако раскрытая ладонь оказалась совсем рядом. Вынырнула из гущи тумана, разметала призрачные детские тела.

– Давай!

Василий вздрогнул. Перед ним встала она. Глаза отливали бордовым и были полны укоризны и злобы. Требовательная ладонь Денисова торчала прямо из груди фантома. А вокруг все будто бы замерло на короткий миг, за который Земин успел взглянуть в глаза любимой и сказать:

– Прости, Агнешка. Да, это все я. Ты и ребята не были ни в чем виноваты. Война… А мы – просто выполняли долг перед Родиной. Но я обещаю. Когда мы встретимся, где-то там, я сделаю все, чтобы искупить вину… Вот, я так и храню ее.

Клац.

Он поднес огонек ближе к губам Агнешки. Она помедлила секунду, подкурила, затянулась глубоко-глубоко… И расслабилась, откинув голову назад, как делала когда-то очень давно.

А Вася вложил свой пистолет в протянутую ладонь Димки, зная, что эта жертва необходима. Еще одна маленькая жизнь, которую тот оборвет.

Призрак Аглаи уже растворялся, истаивал, забирая остальных. Не успел Земин протянуть за ней руку, как услышал крик боли!

То был Денисов.

Морок рассеивался, очертания помещения становились отчетливее. Вася вгляделся, ахнул и невольно дернулся вперед.

– Не смей! – скомандовал ему старый друг. – Васька, стой, я сам!

Одной рукой Дима держался за раненый глаз. Кровь сочилась между пальцев, стекала в рукав. Его трясло, но мужчина продолжал стоять на ногах. В другой руке он сжимал Васин пистолет.

– Я искуплю, Васька. Много натворил. Эту девочку в обиду не дам.

Денисов повернулся к Лихо – фигура чудовища уже приобрела знакомые очертания, но по-прежнему оставалась не до конца оформленной, не очень четкой. Башкой оно упиралось в потолок. Дима закричал, обращаясь к монстру:

– Давай, тварь! Вот, дар! – он убрал руку от лица и выставил перед собой. На ладони лежал его окровавленный глаз с кусочком нерва. – Забирай меня!

Страшную и невероятно долгую секунду Лихо словно раздумывало над предложением. А затем приблизилось вплотную к мужчине.

Вася слышал, как по всему коридору разом взорвались лампочки, и посыпались стекла из окон. Стихия заиграла рамами, отовсюду слышался треск и скрип дерева. Запахло грозой.

Лихо черным дымом всасывалось в тело Димки через пустую глазницу. Его тело кривилось и ломалось, дрожало, но он не издавал при этом ни звука.

Земин потянулся к Катерине, она схватила его за руку и встала. Оттеснил ее плечом к себе за спину. Даша так и сидела, застыв, на кровати и с ужасом наблюдала.

Денисов застыл, опустив голову. Буйство природы на миг стихло.

Он вдруг обернулся к Земину и Катерине, сказал с улыбкой:

– Все, дальше я сам.

Вскинул пистолет к виску.

Над ними лопнула последняя лампочка.

***

Среда

Земин сидел на ступеньках приюта. Дождь прекратился, но солнце так и не выглянуло. Осень в средней полосе в этот раз выдалась на редкость мрачная.

Он вертел в пальцах сигарету, не решаясь закурить.

– Товарищ Земин, доложите по существу. Мне, как первому заместителю Дмитрия Сергеевича, придется писать рапорт. А сказать нечего. Итак?

– Вот и мне толком нечего, – вздохнул Василий, не глядя на зама.

Замолчал, а зам Димки так и стоял над ним, переминаясь с ноги на ногу. Было ясно, что опыта парню пока не хватает, но взгляд выдавал в нем бойца. Впрочем, всего важнее было, как отметил вдруг про себя Земин, что чувствовалась в этом парне некая…справедливость, что ли. Честность.

«Да, такой детей не стал бы стрелять, – подумал Вася. Но тут же добавил: – Наверно»

Зам Денисова, Петр, присел вдруг рядом, отобрал сигарету у Земина, закурил сам. Вздохнул и сказал:

– Он хороший был мужик.

– Да. Как оказалось, хороший, – кивнул Вася.

– Поймите, товарищ Земин. Ваши знания могут помочь спасти людей. Если вдруг где такая же дрянь полезет. Или еще чего. Наука…

Василий вдруг перебил его:

– Да мы и эту-то не убили.

Петр аж дымом подавился.

– Как – не убили?!

– А так, Петя, взяли и…не взяли. Невозможно Лихо Одноглазое убить окончательно. Оно такое, ну-у, такое, что вообще, возможно, не из нашего мира. У него нет тела, только носитель. Оно как болезнь, как микроб. Какие там условия или тонкости при переселении, я не знаю. Это все только предположения.

Он помолчал. И добавил:

– Но есть надежда, что все-таки оно подохнет без носителя.

– А как?..

– Честно? Я вообще не до конца все понял. Ну, до того был Журов, например. Тоже таскал в себе. Правда, Астафьича оно не контролировало, вроде… Думаю, что все эти неудачи, с Дашей, там, да и со мной, это как, м-м-м, иммунная система. Энтропия, мельчайшие частицы, хаос, порядок. Короче, когда соприкасаются тот мир и наш, то эти частицы сталкиваются и… – Вася махнул рукой. – А-а, хрень все это, Петь. Забудь.

Он встал, Петр тоже.

– Знаете, товарищ Земин, вам все-таки придется задержаться на денек и написать отчет. Может, товарищ Барченко чего и поймет из вашего рассказа.

У Васи чуть глаза не выпали.

– Барченко?! А разве его не…того?

– Таких, как товарищ Барченко, нельзя просто так взять и…того. Так что пишите, товарищ Земин, пишите.

– А ты не так прост, Петя.

Клац-клац.

– Ладно, братец-кролик, вели отвезти меня домой. Спать хочу, умираю. Глаза слипаются.

***

Катерина была единственная, кто его провожал. Впрочем, не считая молодого Пети, зама погибшего Димки, знакомых во всей Тамбовской области у Земина больше не осталось.

Они стояли на платформе небольшой станции Моршанска и ждали последнего свистка перед отбытием. Девушка была в черном пальто и платке. Земин, как всегда, надел гимнастерку и кепку. Прошло несколько дней после похорон Денисова.

– Василий, куда вы те-теперь?

После той ночи девушка стала слегка заикаться, однако врач утешил, что со временем патология, вызванная трагедией, должна пройти.

– Далеко. За Урал. Снежного человека ловить! – пошутил Вася, но понял, что Катерина шутку не оценила. Смутился. – На самом деле, я в Тамбове просто делал пересадку, когда меня Димка встретил. Сказал, что без меня никак. Вот я и решил помочь по старой памяти.

– По-понятно.

Помолчали.

– А каким. Он был. На фронте. Мой Димка?

Она старалась говорить короче, чтобы не заикаться. Сильная девушка. Он был уверен, что Катерина со временем справится с горем. А еще понял, что у него не хватит сил выложить ей всю правду.

– Он…он был правильным. Служил Родине. Исполнял приказы. Даже когда не хотел. Человек слова. Ни разу не уронил честь офицера.

– Просто. Мне нужно. Знать. Что рассказывать. Его сыну.

Катерина посмотрела Земину прямо в глаза. Он не отвел взгляд, хоть и очень хотел. Эти глаза затем являлись ему до самых последних дней наряду с другими, небесно-голубыми – Агнешки.

– Берегите себя. Василий.

– И вы себя, Катерина.

Они обнялись, и Вася вспрыгнул на ступени вагона. Послышался гудок. Поезд запыхтел, вздрогнул.

– Он сказал. Назвать сына. Васей!

Катерина кричала ему с перрона и махала рукой.

Земин тоже махал ей вслед, а затем пошел занимать место.

И всю дальнейшую дорогу из головы не шла единственная мысль: «Ну, хитер, братец-лис, ну, хитер! Василий Дмитриевич… Вот зараза!»

Начать с начала. Часть 1

Часть 3

Вторник

Вероятно, они собирались прийти за ним утром, потому у Земина было много времени, чтобы все хорошенько обдумать. Ну, и выспаться.

Уже наступила ночь. А кто ж на ночь глядя допрос ведет? Да и не очнулся пленник еще, наверное, могли они подумать. Потому он все делал крайне осторожно и тихо. За ним могли наблюдать.

В последние дни поспать вдоволь не удавалось, но, получив по голове, организм принял решение. И дал мозгу отдыха часов на шесть-восемь, не меньше. В итоге, он проснулся, покряхтел, кое-как поочередно размял затекшие мышцы. Ощупал себя на предмет ран и ушибов. Главное, что любимую гимнастерку с него не сняли! К манжетам у нее пришиты были особые пуговицы, которые могли еще сгодиться.

А после лежал и думал.

Было уже совершенно темно. Пахло соломой и землей. Едва ощущалась влага под спиной.

Только столкнувшись с непонятными мужиками, кое-какие моменты стали понятнее. Да к тому же лишь сейчас мозги будто повернулись и встали на место. Ощущение было странным и непривычным.

Во-первых, он вспомнил Игоря Макарова. Был, был такой! Молодой парень, шофер, такой же сотрудник КГБ, как и Вадим. И он действительно был с ним и Димкой все воскресение! Это именно его присказка «ёк-макарёк» к месту и не к месту. Игорь был болтливым, веселым, улыбчивым. Навязчивым. Оттого присказка приелась им обоим.

Он пропал именно в тот непонятный момент, на дороге между селами Кутли и Вяжли.

Во-вторых, странное у обоих, Земина и Денисова, состояние, причин которого понять он пока не мог. Сам чуть ли не в обмороке был, не соображал ничего. Хотя накануне все было просто отлично. Вряд ли так могла повлиять на него ночь в библиотеке. И Димка был сам не свой. Взвинченный, возбужденный, сверхактивный. Ненормальный.

Он-то и потащил их с Вадимом срочно-обморочно выручать Игоря Макарова. Это было по всем пунктам – по-идиотски. В лес втроем, не зная ситуации, наобум. Дмитрий Денисов, которого знал Вася, был совершенно иным.

А вот странный бой, кажется, барабанов присутствовал. Может, гипноз на основе звука? Особое сочетание звуковых волн и еще чего-то там вполне могло вызвать нужный эффект. Знакомая история.

В-третьих, эти странные мужики из леса. Они ждали. Все похоже на засаду. Но юноша…

Василий содрогнулся. Парень, которого он едва не пристрелил, был ненормальным. Взгляд безумца, проплешины на голове, оттянутые до невозможного уши, а еще наросты, похожие на древесную кору, на нижней челюсти.

Еще, за тот краткий миг нерешительности, Земину показалось, будто парень испытывает боль, страдает каждую секунду существования. Однако сейчас, лежа в темноте и раздумывая, припоминая деталь за деталью, замеченные вскользь, но все равно отмеченные разумом, Василий понимал иное.

То было именно что ощущение чужой боли. Это страдание, оно витало повсюду в воздухе вокруг, во всем том чертовом перелеске. И даже сейчас он почти физически мог вообразить и почувствовать, как кому-то чудовищно плохо рядом.

Он не сомневался, что если приглядеться к остальным дикарям, то у каждого обнаружатся отклонения. Во всех чувствовалась общность. А также признаки вырождения и целого букета болезней. Вполне закономерно, если небольшой народец пару тысяч лет будет жить максимально закрыто, не разбавляя генофонд. Тут уж никакая темная магия не поможет.

Объяснить все происходящее точнее было сложно. Он старался как можно подробнее запомнить эти неясные эманации для будущего отчета. В том, что выберется из передряги, Земин даже не сомневался.

В течение короткой драки он успел заметить общую неорганизованность дикарей. Умственные и физические отклонения были на лицо. Единственное, что могло усложнить ситуацию, только их число.

Но как такое вообще могло быть в советском государстве, чтобы целое селение существовало под боком у местной власти, и о нем никто не знал? Да еще и такое колоритное.

Земин не сомневался, что это полноценное поселение, ибо мужики без баб не могут, со всеми вытекающими. А если бы в округе пропадало слишком много женщин и молодых девушек, тут бы давно все прочесали и выжгли уродов каленым железом.

Нет, что-то было явно не так просто. Особенно не вписывалась девочка Даша.

Руки ему не связали, что было удачно, но немного странно. К слову, тьма вокруг не была кромешной. Он различал над собой невысокий дощатый потолок с широкими щелями и даже звезды на чистом ночном небе. По-хорошему, шанс бежать был.

Василий продолжал лежать и думать. От Даши Зиминой, почти однофамилицы, его мысли неторопливо переползли на одноглазое чудовище Лихо. Однако и об этом подумать толком не удалось, так как вся обстановка – запахи сырой земли и мха, прохлада леса, свежий влажный воздух – все это рождало совсем иные воспоминания.

Нехорошие.

Кошмар, как он и Агнешка бегут мрачными коридорами с плесенью по стенам. Враг нагоняет их. Тяжело дышать, но он продолжает бег, чувствуя ее потную от страха ладонь.

Останавливаться нельзя, никак нельзя, иначе смерть.

Коридор превращается в нечто, объятое пламенем. Тут же гарь забивает нос, и он кашляет. А Агнешка кричит в ужасе.

Тогда Земин судорожно ищет пистолет, но кобура пуста. Что-то большое и с крыльями с диким визгом проносится над ним…

…Оно скребет доски потолка, и Василий инстинктивно отползает в сторону. Он весь мокрый то ли от пота, то ли от сырости вокруг. Скользит по грязи. А сверху раздается душераздирающий скрежет.

Оно не кричит – сейчас это уже не сон. Визги крылатого чудища и стон Агнешки вязнут внутри Васиного мозга. Теперь все происходит молча.

Не отрываясь, он следит за крупной фигурой, под весом которой скрипят и хрустят доски потолка. Непонятное и страшное существо, явно не человек, тяжело ползает снаружи и словно принюхивается. Оно хрипит и похрюкивает.

Хрфыр-хрфыр

Судорожно хлопая по карманам, он запоздало осознает, что дикари, естественно, ничего не оставили, даже безобидной трофейной зажигалки. Ох, как бы пригодился хоть наган, хоть топор!

И волнами накатывает чернейшая грусть, тоска по Агнешке, дураку Димке, отцу… Ему хочется свернуться, закрыться в позе эмбриона и так помереть. Это же он во всем виноват. Сам! Она погибла из-за него. И дети – тоже, все до единого полегли и остались там, в далеком немецком городе. Теперь ему одна дорога: в петлю. Да хоть на собственном ремне…

Тряхнул головой.

«Ах ты тварь! – проговорил он про себя, четко чеканя каждую мысль. – Тварь. Прочь. Из моей. Башки. Тварь. Агнешка. Я. Не. Виноват!»

Внезапно все стихло, а он дернулся. Так бывает, когда тужишься изо всех сил, толкая неподъемную ношу, а та вдруг катится сама по инерции, и ты падаешь. Нечто похожее испытал и Василий.

Он лежал мокрый, липкий от пота. Ощупал себя: не намочил портки? Вроде, сухо.

Оно исчезло – Земин понимал, что, скорее всего, нечто приходило из любопытства, а не из-за голода. И за это готов был молиться всем богам, хоть православным, хоть греческим, хоть индуистским.

Где-то там пропел петух. Странно, криво пропел, словно болезный.

«Все здесь смертельно больное и мучается. А оно, Лихо, питается этой болью и страданиями. Не врали, поди, сказки! Есть такая тварь, живет в Тамбовских лесах, паскуда. А если живет, как всякое прочее нечистое, то и солнышка любить не должно. Не должно».

Василий решил рискнуть. Едва начало светать; значит, тварь должна прятаться в свое логово, где бы оно ни было. А местные мужики как раз поутру и явятся. Правда, зачем, не очень ясно. Но вновь отдавать себя им в руки Земин не желал.

Ему показалось, будто стало достаточно светло, чтобы Лихо ушло окончательно. Не дожидаясь, пока петухи распалятся и разбудят-таки этих «кривичей», Вася быстро обошел свое узилище.

В рассветных лучах он разглядел косо собранный сарай с огромными щелями между едва обтесанными бревнами. Все держалось кое-как. Инженерное дело было явно слабой стороной местного племени.

Небольшим усилием он вырвал доску с тыльной стороны сарая, стараясь не шуметь. Аккуратно выбрался наружу. Затем, не разгибаясь, двинулся вдоль и выглянул из-за угла. Тут же спрятался обратно.

Где-то на краю селения замычала корова. Это его слегка удивило.

Вася успел разглядеть какие-то хибары, хаты, сарайчики. Ни клетей, ни плетей, ни заборов. И все было покосившееся, дырчатое, грязное и плесневелое, покрытое мхом или просто заросшее. Пахло навозом и гнилью. Как он и думал, отпечаток страдания лежал повсеместно.

Пути было два: хорониться здесь, в селении, ожидая подмоги от Денисова, или бежать лесом.

Правда, Земин не знал, спасся ли Димка. Если да, то добрался ли он до своих, и сколько еще ждать? Собак слышно не было, значит, оставался шанс, что его не найдут быстро.

С другой стороны, при плохом исходе для старого друга, оставалось лишь бежать через лес к нормальным людям. Однако в какой стороне жили эти нормальные люди, он не знал наверняка. А местные дикари на то и местные, чтобы не оставить ему шанса прятаться в лесу долго.

Куда ни кинь…

Еще его так и подмывало осмотреть селение внимательнее. Когда все закончится, вырвать хоть какие-то сведения из лап КГБ не представлялось возможным в принципе. А любопытство у журналиста-фольклориста было воистину неуемное.

Василий решился.

Он засел в кустах сбоку. До деревьев было недалеко, да опасно. Не прошло и десяти минут, как он разглядел сквозь ветви три фигуры, неторопливо бредущие в его сторону. Подобрался. Было немного страшно. Но в целом привычно.

Они прошли так близко, что Земин ощутил тошнотворный запах гниения, словно из загноившейся раны. Он надеялся, что за этим амбре никто не учует его самого.

Мужики всполошились, заметив, что пленник удрал. Выскочили из сарая, закричали гортанно и хрипло. Разбежались в стороны. Вероятно, собирать остальных и отправляться в погоню.

Он продолжал сидеть и ждать. Время шло. На удивление, солнце здесь припекало сильнее, чем в городе. Было светло и ярко, словно и не дождливая осень нависла над средней полосой необъятной страны.

Совсем скоро лишние шумы как-то сгладились, оставив только нормальные деревенские звуки. Он не слышал голосов, лая собак и крика детей. Однако где-то мычала корова, кудахтали куры и несколько раз драл глотку петух.

«Пора, а не то они вернутся!»

Василий старался двигаться плавно, шума не издавать, держаться позади строений. Где-то все заросло настолько, что его и правда не замечали. Однако пару раз все же пришлось проскочить по открытому пространству.

Он сделал вывод, что людей здесь немного. Не увидел ни детей, ни стариков. Затем заметил неподалеку бабские фигуры. Ближе подбираться боялся, чтобы не выдать себя. При этом не сомневался, что и женщины здесь такие же несчастные уродки, как и их мужики.

Одежда действительно походила на лохмотья – сшитая из шкур со свисающими лоскутами и хвостами. Хаты не походили ни на что виденное им раньше. Это явно были не первобытно-общинные хижины, но и до простых квадратных деревенских домиков им было далеко. Будто пещерные люди подглядели что-то у нормальных советских соседей и попробовали сделать похожее в меру своего скудного разума. Вот и получились косые несуразные хибары.

Между всеми строениями имелись более-менее протоптанные дорожки, но Земина привлекла прогалина в самом центре селения. С большой натяжкой это можно было обозначить, как главную площадь. Однако этот пятачок отличался тем, что был аккуратно расчищен и выметен: ни камня, ни травинки. В центре возвышался деревянный резной столб и какая-то насыпь, а перед ними чернело кострище, от которого до сих пор шел дымок.

А еще пахло жареным мясом.

Он рассмотрел вырезанную на столбе фигуру: толстая баба с обвисшими грудями и единственным большим глазом.

И Вася уже было двинулся туда, как вдруг шестым чувством почуял угрозу. Обернулся. Из леса как раз шли дикари.

Бросился к ближайшей хате. Понадеялся лишь на то, что днем все заняты работой или в огороде, или в лесу. Может, все же не заметили?

Внутри было, кажется, полторы комнаты и темень. Он вдруг понял, что нет окон! Кинулся в угол, прильнул к стене, затих. Нервно нащупал, что доски изнутри покрыты какими-то узорами.

Земин ждал.

И вдруг услышал знакомый кроткий голос:

– Василий Андреич! Выходите! Они знают, что вы здесь!

Он не верил своим ушам. Это был голос Журова. Но как? Невероятно! А Борис Астафиевич продолжал:

– Они говорят, что сбежать все равно нельзя. Мать-мать не выпустит! На их землю приходят по приглашению. И уходят по разрешению.

Очевидно, что дикари не знали, в какой хате он засел. В принципе, им ничего не стоило прочесать все. Василий успел насчитать два десятка жилищ, несколько сараев и один большой дом, видимо, общинный.

Стоит ему издать лишний звук, или слово сказать…

– У вас мало времени, Василий Андреич! – заверещал Журов. – Ночью-ночью явится мать. Тогда все.

«Да где ж они тебя, Астафьич, схватили? Не в музее же», – успел подумать Земин. И понял, что сердце не выдержит еще одну душу, загубленную по его вине.

– Я здесь, Астафьич! Не дрейфь.

Он вышел с поднятыми руками, чтобы дикари вдруг не пустили стрелу промеж глаз. И только тогда начал постепенно соображать.

«А как это ловко он с дикарями общается, а?»

Но было поздно – двое мужиков покрепче уже туго вязали руки за спиной вонючей веревкой.

– Простите, Василий Андреевич. Это мать может раз-раз в сто шестьдесят дней питаться. А они постоянно есть хотят. А иначе бы меня…

– Ах, ты! Гр-рибник! – зарычал Земин, наконец, осознавая, кто мог периодически прикрывать целую деревню от советской власти.

Его волочили, видимо, обратно в сарай, правда, развязывать не планировали. Борис Астафиевич семенил рядом, говорил торопливо, оправдывался:

– Я попрошу, чтобы они вас сразу…того. Быстро чтобы. И не отдавали матери-матери. Я же не изверг! Просто хочу на весь обряд посмотреть. А я их уже сколько изучаю. Это же поверить невозможно, да? Аримаспы! Это же взаправду они-они!

На полпути вся ватага вдруг остановилась, раздались несколько непонятных фраз, и его потащили в обратную сторону.

– Они решили к столбу вас, – пояснил Журов и продолжил: – Представьте, сколько веков-веков они тут жили! Версия с арима-лошадью не подтвердилась. «Арима» слово более древнее. Возможно, имя-имя. Изначальное. И прав я был! Не золото, а знания они делили с «грифонами». То-то и дожили до наших дней.

Земина притянули крепко-накрепко к столбу так, что неровности деревянного узора впились в спину. Пытаться бежать сейчас означало пасть в неравной борьбе с толпой древних охотников. А сделать это позже вообще не представлялось возможным.

– Впрочем, за все нужно платить. Сами видите, что у них с генами-генами творится. Как я понял, крайне редко удается дитё…эм, добыть. А глаз-то, глаз! Это было подношение вождя для матери. Для Лихо. Оттого все племя-племя одноглазым и прозывали.

– Астафьич, иди ты на хер!

Тот аж опешил, замолк на секунду. Но тут же выдал новую тираду:

– Как же вы, Василий Андреевич… Тут самое интересное. Те самые знания-знания древних «грифонов». Кем бы они ни были. Направленные галлюцинации и мороки посредством акустики, например! Или долголетие. Не смотрите, что они кривые, прошу прощения. Живут-то побольше нашего!

– И страдают подольше нашего! – не выдержал Земин.

– Простите? – Журов снял и протер очки.

Мужики успели оставить их наедине. Странно, будто потеряв всякий интерес к жертве. Или к будущему ужину?

– Присмотрись, Астафьич. Чуешь? Боль, кругом одна боль. Лихо этим питается. Эманациями. А еще, как говорят, светлой памятью!

– Что вы, что вы! Да то ж сплошная метафизика!

Для Бориса Астафиевича все выглядело просто околонаучной беседой где-нибудь во дворе музея. Для Земина – безумной смертельной ловушкой. Оно уже ощущал тянущий страх, зарождавшийся внизу живота.

– Ты что, не веришь в их мать? Сам же тут кричал…

– Я верю глазам. И фактам-фактам. Селение, и правда, спрятано, эм, чем-то. Такая…будто завеса. Не пересечь просто так. Ну, ничего-ничего! С языком их справился, с этим тоже разберусь постепенно.

Василий забился в путах, чувствуя, как растирается в кровь кожа на запястьях.

– Дурак, Журов! Да они ж меня сожрут сами, а тебя – скормят своей матери! Лихо пропустило кормежку, сам же слышал.

– Пока что я считаю мать-мать – мифом и выдумкой дикарей. Поизучаю еще, тогда пойму.

И отвернулся, будто обиделся. Повздыхал, протер в который раз очки и повернулся вновь к Василию со словами:

– Прощайте, товарищ Земин. Рад был познакомиться. Вы не представляете, как поможете в изучении племени аримаспов!

Борис Астафиевич уверенно зашагал к общинному дому, скрывшись из зоны видимости. Вася побился в путах еще, но все было напрасно. Сделал вид, что обессиленно повис на веревках.

Кострище было прямо перед ним. «Ну, посмотрел поближе? Понравилось?» – зло подумал он про себя. И пнул ногой золу. А затем, к своему ужасу, увидел чуть впереди белеющий череп. Человеческий.

– Прости, Игоряша… – прошептал Земин. – Уж ты не был ни в чем виноват.

Со спины подуло каким-то зловещим сквозняком. Ледяным и мрачным, жутким, таким, что мурашки пробежали по позвоночнику. И Василий догадался, что это за насыпь с той стороны столба, и чья нора там должна быть.

Тогда он решился и завозился.

Металлические пуговицы на манжетах гимнастерки были остро заточены специально для подобных случаев. Такой хитрости его обучили на фронте, когда они ходили брать «языка». В случае неудачи расчет был не на попытку побега из плена, а именно чтобы освободить хоть одну руку и успеть погубить себя.

Земин уже не думал, что его потуги могут заметить. Он понимал, что костерок ему соорудят в любой момент. Пока еще мясо прожарится! Тем более, его еще раздеть, а потом разделать надо. Мороки много, потому и начать стоит пораньше.

Сам бы он так и сделал.

Василий потел, но дело шло. В миг, когда почувствовал, будто веревка готова лопнуть, притормозил. Теперь нужно выбрать момент. Если рядом не окажется ни единой души, то рвануть в лес! Пока его разглядят… Тем более, в общинном доме, кажется, тоже не было окон.

«А не от матушки ли своей они ночами прячутся? Хороша клуша!»

Однако шутка не обрадовала.

Солнце было в зените, и Земин решил – пора! Дернул веревки, и те лопнули, гнилые, как и все вокруг. Пригнулся и припустил к ближайшей хате, на ходу отрывая пуговицу и зажимая между пальцами. Какое-никакое, а все же оружие.

Тридцать шагов, за угол строения… Он столкнулся с дикарем нос к носу. Тот отливал в кустах, а свободной рукой клацал его – Васину – трофейную зажигалку!

Руки сработали быстрее мозга. Земин полоснул аримаспа пуговицей по шее. От неожиданности тот схватился за горло; хоть рана была неглубока, но кровь потекла обильно, мгновенно залив бороду, грудь и уродливые ладони. Однако Василий не замер: он толкнул мужчину на землю, вдавил, не давая шевельнуться, и запрокинул его голову, шире раскрывая рану.

Досчитал ровно до двадцати пяти и отпустил. Все было кончено.

Тяжело вздохнул, попытался вытереть руки о траву, но тут же передумал. Не любил Василий проливать кровь, однако сейчас инстинкт самосохранения пересилил.

Он схватил зажигалку и взглянул на хибару. Должно загореться. Оторвал несколько лоскутов от одежды мертвеца, и те, на удивление легко, зашлись пламенем. Земин подсунул несколько горящих лоскутов в щели, а еще два успел забросить на невысокую крышу.

«Ох, должно хватить…»  – думал он, пока бежал вокруг селения, надеясь скрыться в противоположной от пожара стороне.

Первые крики раздались, когда он как раз вломился в заросли. Лес, кажется, принял его, но вот пропустит ли? Земин летел, больше не отвлекаясь на лишние мысли. Только считал, чтобы понимать, какую фору имеет в запасе. Где-то на ста восьмидесяти впервые споткнулся. Затем выругался и пробежал еще с десяток шагов.

И тут же растянулся на земле. Удар выбил весь воздух, и несколько секунд он даже ничего не соображал. Затем обернулся, попятился, но вокруг никого не было. Тогда Василий встал, развернулся…и обомлел.

Перед ним была сплошная стена деревьев и кустов. То есть, все заросло настолько густо, что протиснуться взрослому среди веток было попросту невозможно. Он сунул было руку, но вовремя заметил тонкие острые иглы, торчащие тут и там, причем росли они что на кустах, что на деревьях.

Был бы Вася верующим, непременно бы перекрестился. Сплошная чертовщина.

«Вот тебе и завеса колдовская…» – успел подумать он, как сзади раздался знакомый крик.

– Арима! – взвизгнул дикарь, вылетая прямо на Земина с занесенным топором.

Тот успел лишь перехватить рукоять, потянуть, и оба повалились на землю. Аримасп яростно вцепился в древко, норовя, видимо, отбросить врага.

Они катались по прогалине среди сосен. Их запахи смешались: потное амбре Земина и гнилт пополам с дерьмом – дикаря.

Заветная пуговица затерялась в сосновых иглах. Из оружия – один топор на двоих. Видимо, у древнего воина не было даже ножа. Что было достаточно странно, по мнению Васи, но именно тогда не думал об этом.

В какой-то момент он оказался прижат к земле. Аримасп сидел верхом, неудачно прижав одну руку Земина к туловищу, и вдавливал рукоять топора поперек горла фронтовика. Дышал смрадом прямо в лицо, скалил черные зубы и все рычал и рычал:

– Арима-а. Ари-има-а-а.

Запахло паленым. Дикарь вдруг взвизгнул и вскочил, позабыв о заветном оружии. Василий сперва откатился в сторону, затем застыл, готовый атаковать снизу. Он потянулся было за топорищем, но вдруг оказалось, что уже победил.

Возможно, лохмотья специально чем-то пропитывали, потому занялись они так быстро, что охотник древнего племени и сообразить не успел. Закричал от боли, будто зверь, затем зарычал, а после перешел на визг. Потянуло паленым мясом. Он упал на землю, катался, пытаясь сбить пламя и сбросить с себя остатки шкуры, но все оказалось тщетно. Не прошло и минуты, как он затих.

Земин хотел сесть, утереть пот, но тут же услышал остальных преследователей. Кажется, еще двое или трое неслись следом за сгоревшим заживо товарищем, а Вася даже испугаться не мог от усталости.

А самое страшное, что он ничего не чувствовал из-за того, что убил уже второго. Ни тоски, ни жалости, ни мук совести. На душе было пусто, только кровь стучала в ушах.

Тяжело потянулся за топором. Едва встал, опираясь на древко, и даже поднял оружие в подобие боевой стойки, готовый сражаться до конца.

Раздался далекий выстрел, затем еще один. Вася понял: стреляют со стороны поселения. Так как никто больше не спешил ломиться к нему через перелесок, значит, погоня повернула обратно. А стрелять могли только в одном случае.

И тогда Земин расслабился. Только сейчас будто бы осознал, что слышит звуки леса, хотя до этого момента ничего такого не было. Или просто не обращал внимания?

Он был абсолютно уверен, что дикарям ни за что не выстоять против вооруженных бойцов Денисова. А в том, что это явился фронтовой товарищ, Вася тем более не сомневался.

Забросил топор древнего воина на плечо и неторопливо побрел обратно в деревню. Оставил этого самого воина лежать на жженых сосновых иголках среди звуков леса. Много позже мертвое обожженное лицо будет являться ему во снах, много позже. Но сейчас он об этом не думал.

Часть 4

Часть 2

Воскресение

Следующим утром мужчины уже были в поселке Вяжли. Это было одно из последних мест, о котором помнила Даша Зимина в тот трагичный вечер несколько лет назад. Скорее даже то была крупная станция.

Василий и Дмитрий смотрели на карту на стене, где были отмечены близлежащие поселки.

Железка шла через поселок Вяжли на станции Фитингоф и дальше на восток, до Ряжска. На юге через несколько километров располагалось одноименное село Вяжли.

– Большой треугольничек-то получается, а?

– Вот здесь, – показал Дима, – от Фитингофа вниз и вокруг села. Это все поля. Но западнее – леса да перелески. Всю нашу часть поднимать, чтобы прочесать. Да ради чего?

– Известно, чего, – задумчиво протянул Василий. – Глаз Дашкин искать.

Денисов как-то странно посмотрел на Земина.

– Что-то вид у тебя неважнецкий, братец-лис. Плохие сны?

В отличие от товарища Василий был бодр и свеж, будто и не пил он водку полночи в одиночестве после того, как товарища увез личный шофер.

– Сны, сны, – пробормотал Дмитрий. – Катя себе руку раскроила ножом. А потом тошнила от вида крови. Вот такая ночь.

Он вздохнул.

– Ну, тебе-то кровь нипочем! Лиха беда – начало. Неудачи так и лезут, да? Глаз да глаз тут нужен, ёк-макарёк.

Ничего-то Земина не могло пронять.

– Тоже словечко привязалось, да? Ты говори толком, если по делу. А балагурить зря – смысла нет! – строго сказал Денисов.

– Да, значит, говорить, что у тебя есть личный шофер, просто было не по делу?

Помолчали. Дмитрий закурил, а Василий смотрел задумчиво в окно на лес.

– Я ведь понимаю, к чему ты…

– Нет. Не понимаешь! – резко одернул товарища Земин и пошел к выходу. – Давай, братец-лис, нам нужно на тот участок. Между Фитингофом и Вяжлями.

Если утром погода шептала, и солнышко немного радовало своим ярким видом, то к обеду вновь все затянуло тучами. Бетонно-серая крышка неба давила сверху, дышать было тяжело и вязко.

«Как он еще курит одну за одной в такую сырость?» – думал Василий.

Не дорога была, а одно название. Колея прослеживалась, однако после таких дождей застрять тут можно было капитально. Потому в какой-то момент оставили машину на краю дороги, а сами пошли вперед пешком.

Как ни крути, а места дикие. Хоть целую банду прячь, хоть чудище мифическое.

– Чувствуешь? Наблюдает…

Земин смотрел в чащу, но с дороги не сходил.

– Что-то ты глупости городишь, Вася, – Денисов вертел головой.

– А ты встань, как я. К лесу передом, а к полям – задом. Там оно, там. Знаю. Правда, людновато тут, а, подруга? – бормотал Земин себе под нос. – Или ты у нас самец? Не-ет, баба, как пить дать. Далеко забралась. Не любишь ты дорог и моторов, всю эту технику. В лесу тихо, спокойно, да-а,. Вот ты и сидишь в своих угодьях. Жрешь да живешь.

– Вась?

– Только вот зачем тебе девчонка нужна, а? Через три года. Не ответишь. Негоже тебе человеку простому отвечать. А может, ты и говорить-то не умеешь? Что у тебя за ум такой: звериный или человечий?

– Вася, ёк!..

Земин друга и не слышал. Стоял, бормотал, говорил сам с собой. Дмитрию стало не по себе.

Поднялся ветер. Принес запах сырости и леса, хвои и чернозема. И будто еще какой? Шерсть? Гниль? Или только показалось?

– Все, кончай дурить! – он потянул товарища за рукав, но Василий не обращал на слова особого внимания. Послушно топал следом, слишком уж погруженный в свои мысли.

А Денисов вдруг заторопился. Его толкало в спину – скорее, скорее – он знал, что им следует срочно ехать обратно. Объяснить ощущение тревоги он бы никак не смог.

Как только заработал двигатель, словно спала пелена. Дима расслабился, но курить не стал. Василий потянулся, хрустнул шеей.

– Так, братец, давай в Вяжли, – сказал он, как ничего и не было. – Все равно следов не найдем, да хоть глянем. Одним глазком.

Дмитрий покачал головой.

В итоге они проехали село насквозь и остановились на дальней околице. На юг уходила кривая просека до главной дороги. А на юго-запад тянулась мрачная и едва видная колея, окруженная деревьями и скрывающаяся где-то меж ними.

– Вот. Нутром чую, там.

Дмитрий удивленно посмотрел на товарища.

– Не спрашивай, а поверь. Там оно. Где-то на полпути.

И резко замолк.

– Там, вроде, как раз Кутли по прямой. Как же местные сами-то добираются такой дорогой? – сказал задумчиво Денисов, вглядываясь в темнеющую просеку. – Давай…

***

В себя Василий пришел от голоса Денисова:

– Да… Надо глянуть. Еще чуть проедем… Угу. Эк, трясет как! Да не, не темно. Хорошо видать, далеко глядеть!

Их и правда тряхнуло.

– Эх, хорошо! Ёк-макарёк!

Дмитрий был странно веселым, будто пьяным.

Земин так и подскочил. Толкнул товарища в плечо, тот повернулся, но взгляд был абсолютно пуст. Словно спал, да с открытыми глазами.

Василий испугался. Машину тряхнуло еще раз. Нет, не тряхнуло. Ударило… Он отвесил звонкую пощечину Денисову, и тот резко пришел в себя. Затряс головой, словно блохастый пес.

– Васька, что…

– Тш-ш-ш!

Их ударило в задний бампер, да так, что машина проехала вперед целых два метра. Затем сбоку, и опять сзади, и еще, и еще! Автомобиль шатался и трясся, но разглядеть в темноте что-либо было попросту невозможно.

– Заводи! – закричал Земин. Или то был сам Денисов?

Дима так и крутил ключом, а машина все не заводилась. И вновь удары и тряска. Сквозь прочие шумы долетел свист ветра, хруст веток. На какие-то мгновения облака разошлись, неуверенно выглянула луна.

Однако разобрать все равно было ничего нельзя. Вроде, просека, деревья кругом. Да и все.

Опять удар!

Металл заскрежетал, и на секунду показалось, что машина вот-вот перевернется.

«Тогда конец!» – успел подумать Василий.

– Катя, Катька, Катенька… – шептал без остановки товарищ.

И тут неожиданно взревел мотор. Дмитрий сразу ударил по педали газа, рванул вперед, не разбирая дороги. Колею он видел смутно, и ехал на одной надежде.

Конечно, удары прекратились. Машину подкидывало на ухабах, мотор пыхтел. Мужчины, не сговариваясь, думали только о том, как бы механизм не издох прямо на дороге.

Тут же они получили сильнейший пинок в зад. Заднее стекло треснуло, а еще был звук рвущегося металла.

Но мотор сдюжил. Вывез. В какой-то миг кусты разбежались в стороны, а тряска неожиданно прекратилась. Автомобиль выскочил из зарослей прямо на гладкую дорогу, а минуту спустя Василий увидел справа теплые огоньки. Это оказалась знакомая станция Вяжли.

«Но как?!»

Они так удачно неслись прямо на Моршанск, что не могли поверить. Остановиться не решались. Молчали. Обоих немного трясло, но скорее от того, что они так до конца и не понимали, чего же с ними приключилось?

Как умудрились два опытных фронтовика, сворачивая на юго-запад, вдруг выскочить с северо-запада да еще через добрых десять километров?

Пересекли черту города. Оказывается, была уже ночь. Город, как всегда после заката, почти вымер. Дмитрий смотрел только на дорогу и крепко сжимал руль. Василий потянулся за трофейной зажигалкой.

Клац-клац. Клац-клац. Клац-клац.

Зажигалка вдруг выпала, скользнув между пальцами. Земин ругнулся.

Денисов остановился у здания музея. Подышал. Вышел, хлопнув дверью. Еще постоял, подышал. Посмотрел на небо. Привалился к машине. Вася вышел к нему, встал рядом.

Руки Денисова слишком тряслись, чтобы подкурить, потому товарищ поднес зажигалку.

– Эта паскуда мне все расскажет! – сказал, наконец, Денисов, докуривая вторую папиросу, и странно добавил: – Ёк-макарёк!

***

Товарищ Журов трясся, как осиновый лист. Товарищ Журов потел, как поп под рясой. Товарищ Журов лепетал, как Кацман на допросе.

– Я тебя спрашиваю!

Товарищ Журов сидел за своим столом, но вид при этом имел скорее подсудимого, чем хозяина кабинета. Дмитрий ходил перед ним взад-вперед, руки демонстративно держал за спиной, но директор музея следил за ним взглядом, как завороженный.

Василий тихонько стоял в углу, у двери.

– В твоих отчетах ни слова не было о гипнозе. Ни единого. Хотя логично выходит, черт побери! Так они и терялись. Жертвы шли сами, как мотыльки на огонек.

– Как лоси на брачный зов, – пробормотал Земин себе под нос.

Денисов его проигнорировал.

– Я уверен, что твой предшественник Иванов не мог не слышать о таком. Ну, что скажешь, Астафьич?

Дмитрий навис над Журовым. Тот изо всех сил вцепился в столешницу.

– Я… Это невероятно. Да-да.

– Невероятно? – вкрадчиво переспросил Денисов. И тут же рявкнул: – Невероятно, что ты жив до сих пор!

«О, угрозы пошли. Димка-Димка, что с тобою стало? А был такой хороший примерный мальчик. Глазки-пуговки, бровки домиком, учился на одни пятерки и пирожки маменькины уплетал за обе пухлые щечки!»

Земин невольно заулыбался, глядя на товарища.

– Ты чего скалишься, Земин?! – вспылил Дмитрий.

Но Василия вывести из равновесия после такого безумного дня было невозможно.

– Да вот смотрю я на тебя, Денисов, и понимаю. Все понимаю.

– Да иди ты!

Дмитрий вдруг порывисто кинулся к Земину. Попытался схватить за грудки со словами:

– А если бы мы не очнулись вовремя, а? А этот жук…

– Так и ты не все рассказываешь.

Василий держал друга за манжеты.

Денисов отстранился. Тяжело вздохнул. Оправился, выровнял фуражку.

– Так! Собираем совещание. Пора обменяться сведениями стратегического значения. Завтра. Здесь. В девять-ноль-ноль, – Дима посмотрел на Васю. – Давай отвезу тебя. А утром…пришлю шофера.

Он показался вдруг слегка растерянным.

А Земин покачал головой.

– Дима, Димка, ну что за бред? Какое совещание? Ты еще экстренный комитет собери. Как будто… Если только… – Вася вдруг просветлел. – Так Дашенька у нас далеко не первая!

Денисов молчал, смотрел на друга, не шевелился.

– Вот в чем дело. Дай секунду… – Теперь Василий прохаживался по кабинету и размышлял на ходу: – Люди пропадали и раньше. Раз. Слухи, конкретно местные байки о чуде-юде, именно тут, в районе Моршанска, ходили давно. Два. Ты, Димка, у нас ГБ-шник. Три. Я прав?

– Да. Давай уж дальше, будь добр. Рассуждай.

Денисов заметно расслабился. Наверное, это было где-то у него в подкорке: установка, что никакие сведения разглашать нельзя. Хоть пытают, хоть на куски кромсают. Ни слова. Ни другу, ни брату, ни свату.

А вот когда товарищ, а еще лучше коллега, сам обо всем догадывается, тогда ГБ-шник спокоен. Тайну не выдал – отставить панику! И там просто жди команды: оказать содействие такому догадливому товарищу, или ликвидировать.

Или ликвидировать…

– Что еще? – сам у себя спросил Василий. – Что еще?.. Ага, предшественник Иванов…

– Петр Петрович, основатель и первый директор нашего музея, – тихонько подсказал Борис Астафиевич.

– Да, спасибо. Петр Петрович Иванов вряд ли сидел тут изначально ради вашего, пардон, нашего чуда одноглазого. Вероятно, история давняя, и слухи о местном Лихе мелькали и раньше. Не вы, Борис Астафиевич, были фольклористом, а ваш предшественник. А вот уже при вас, по просьбе нашего Дмитрия Сергеевича, архивчик-то подняли, доклад представили. И стал наш Димка Сергеич думу думать да расследование вести. Так примерно?

– В целом, – кивнул Денисов.

– А теперь давай по-взрослому, – Земин стал серьезным, даже лицо слегка поменялось. Он будто посуровел и подобрался. Потребовал: – Давай конкретные факты.

Клац-клац.

– Люди пропадали всегда. Четко раз в сто шестьдесят дней. Без вариантов. Потому прислали меня.

– Что-то изменилось, да? – сразу спросил Земин.

Денисов как-то странно на него посмотрел, будто не мог до конца поверить в проницательность старого друга.

– Изменилось. Сразу же. Эта…тварь стала забирать наших. В часть со мной прибыли двадцать пять человек. После этого следующие три жертвы – все мои. Однако…

– Даша?

– Шестого октября начались странности, по словам девочки. А десятого октября оно должно было забрать еще кого-то. Не забрало.

Тишина заполнила кабинет. Журов немного успокоился: протирал очки. Денисов закурил. Земин вертел в пальцах зажигалку.

За окном завывал ветер, вдалеке на юге, в стороне Тамбова, сверкали молнии далекой грозы. Вскорости непогода должна была добраться и сюда, и тогда дождь обязательно зарядит на несколько дней.

– Аримаспы.

В полной тишине слово прозвучало непонятной абракадаброй, слишком неожиданно возникшей в наэлектризованном воздухе. Денисов вскинулся, переспросил:

– Чего?

Слишком резко.

Борис Астафиевич встал из-за стола и полез в огромный стеллаж с книгами, стоящий в углу кабинета. Выудил оттуда толстенный том, положил сверху другой и еще схватил какую-то папку. Расположил все на столе, а из нижнего ящика того же стола достал еще стопку бумаг.

«Вероятно, копии своего доклада и бумаги Иванова», – решил Земин.

Трое мужчин собрались вокруг.

Воодушевленный Журов уже уверенным голосом стал объяснять:

– Аримаспы. У Геродота, в одном из его трудов-трудов, описывалось древнее племя исседонов. Эти исседоны обитали где-то на северо-востоке древнего мира-мира. Они были родней скифам. Меня натолкнула цифра. Сто шестьдесят. Согласно Геродоту, для этого народа «единица» и «шестерка» были особенными числами. А нуль, стало быть, око-око. Однако, аримаспы!

Журов открывал книги, указывал пальцем на статьи и рисованные карты в записях Иванова.

– Племя аримаспов обитало еще дальше исседонов. На самом краю мира! – Борис Астафиевич поднял палец. – По описанию скифов-скифов они были…вот! По-скифски «арима – один», а «спу – глаз». Одноглазые!

И вновь повисла пауза. Затем Денисов выпрямился, прошелся туда-сюда по кабинету. Наконец, он остановился.

– Значит так. Борис Астафиевич. Соберите все в кучу. Мне нужны четкие данные. Пересмотрите все факты, даже самые невозможные. Но чтобы неожиданностей больше не было! И по Геродоту своему тоже. Завтра соберемся тут же.

Журов часто-часто закивал.

– Мне нужно еще раз поговорить с девочкой, – заявил Земин.

Клац-клац.

– Утром.

– Хорошо. Тогда сейчас дай мне доступ к библиотеке.

– Так ночь на дворе! – удивился Денисов.

– Ну, уж тебе сторож не откажет, – улыбнулся Василий.

– Добро, – кивнул Дмитрий.

Уже на улице, когда они вместе шли к зданию городской библиотеки, стоящему наискосок от музея, он все приговаривал:

– Арима…арима…

Земин не стал заострять на этом внимания.

Предъявив документы и зыркнув на ночного сторожа, сотрудник госбезопасности покурил еще и распрощался с Василием. Тот посмотрел товарищу вслед, затем улыбнулся сторожу и попросил проводить его в читальный зал.

***

Понедельник

Земин провел в библиотеке всю ночь. К его удивлению, когда он выходил на свежий по-зимнему морозный воздух, то увидел под серым небом такую же машину и рослого парня, дымящего у капота.

Помятый от бессонной ночи Василий приблизился.

Мимо них на службу спешили библиотекари и архивариусы, писари и прочие, кто жизни не знает без книг.

Молодой человек, казалось, не имел эмоций. Он вежливо улыбнулся и протянул руку, но ничего-то за улыбкой не было. Пустой человек, как того требовала Родина.

– Вадим, – представился парень, и Земин понял, что перед ним юноша лет двадцати двух, вряд ли старше.

«Такой молодой, а уже чекист, – подумал Василий, но вслух говорить не стал. – Пустой – не пустой, а хребет сломать сможет. Вон плечи какие».

– Василий Земин, – и вдруг, против собственной воли, добавил: – А где Игорь?

Молодой сотрудник КГБ не ответил, только саженными плечами пожал. А Земин так сам и не понял, что же такое ляпнул.

Они добрались до приюта достаточно быстро. Как и в прошлый раз, Катерина, сейчас какая-то бледная и уставшая, осунувшаяся, провела Земина к девочке Даше. На его вопрос, что случилось, невеста Дмитрия отмахнулась, мол, плохие сны и мрачные мысли одолевают.

Будучи среди дефективных детишек, теперь он ощущал себя более уверенно: в панику не ударился, сразу вообразил джунгли. Звуки и крики не сбили с толку – Василий уверенно прошел коридорами и игровыми комнатами, совершенно ни на что не обратив внимания. Даже на мочу и прочие «запахи джунглей».

В руке он сжимал немного грязного плюшевого медведя. Медсестра сперва покосилась на игрушку, но укорять Земина не стала.

Даша ничего толкового не рассказала. Не было ей знакомо ни слово «арима», ни племя аримаспов. Про варварскую магию, о которой всю ночь читал сам Василий, девочка и подавно не знала. Число «сто шестьдесят» никаких ассоциаций у нее также не вызвало.

Однако, когда Вася собрался уже прощаться, Даша, которая теперь не выпускала плюшевый подарок из рук, вдруг подскочила на месте.

– А мне сон снился!

Земин тут же вернулся, опустился перед ней на корточки. Нет, никаких несчастий и злоключений от девочки он больше не боялся. Ребенок – ребенок и есть. Что плохого она могла желать незнакомому дяде, который, к тому же, принес такую игрушку?

Даже в комнате стало словно светлее, пока она обнимала своего нового друга.

– Расскажи, Дашуля, расскажи. В нашем деле простых снов не бывает, точно тебе говорю.

– Я видела…видела, будто бы, костер какой-то. Жарко было. И кто-то что-то кричал. Кажется…ему больно было. А еще стук. И вой. Нет…не вой, но как в трубу. Только не труба, а какое-то похожее. Не могу объяснить. Но…может…я и тогда что-то такое…

– Все, все, Дашуля, не реви!

Он вдруг нежно погладил девочку по щеке, утер слезу. Так что и Катерина растерялась, непривычная видеть таких обходительных с детьми мужчин.

– Спасибо за моего Михалыча, – сказала Даша и обняла Василия. – Он лучше книжки!

Отстраняться он не стал, и они посидели так несколько мгновений.

Затем все же пришлось распрощаться. Однако в дверях его догнала еще одна фраза Даши:

– А! Еще я глупое слово такое запомнила из сна. Ёк-макарёк. Смешно, правда?

Земин вздрогнул. Нечто странное толкалось в мозгу, билось, рождая боль в висках. Он еще раз поблагодарил девочку, попрощался с Катериной, которая мрачнела и будто бы усыхала на глазах, и вышел на свежий воздух.

Голова кружилась. Он собрался с силами и велел Вадиму везти его в музей.

***

Как только Земин вошел в кабинет Журова, то получил вопрос в лоб:

– Игорь Макаров. Помнишь такого?

– А должен?

Василий тяжело опустился на стул. Ему совсем неожиданно подурнело, как после пьянки. Голова раскалывалась, и соображать становилось все труднее.

«Дурной город, черт бы его побрал! – неожиданно зло подумал он. – Да еще Игорь этот…»

Дмитрий вновь ходил по кабинету, вновь нервно курил; фуражка валялась на столе, китель расстегнут – невиданное дело для педанта Денисова!

– Бойцы сказали, что он был с нами.

«Дурак! И на фронте дураком был, и…», – не додумал.

Вырвалось тоже нервное:

– Чепуху городишь, братец-лис! Не пойму тебя, какой Макаров?

Потеряв, очевидно, терпение, фронтовой товарищ навис над Васей, уперся тяжелым усталым взглядом.

– Вчера. Макаров был с нами. Когда мы поехали в Вяжли!

Только сейчас Земин заметил хозяина кабинета, тихонько сидящего в углу. Борис Астафиевич наблюдал за ними, но боялся вставить и слово – переводил взгляд с одного на другого.

– Как такое возможно? Бойцы говорят, что был. Не помню! – Денисов вновь заметался по комнате. – Не помню! Невозможно. Да, самого такого помню, а с нами – не было. Не могло…

– Игорь Макаров, – негромко повторил Василий. Что-то било его в череп изнутри, да разобрать не мог. – Макаров…

А сам думал, но как-то путано: «Из-за этого дурака, Димки, Агнешка тогда…»

– Вы бы, это, Дмитрий Сергеевич… – подал вдруг голос Журов. – Вам бы поспать. Отдохнуть. У вас вид-вид нездоровый!

– Здоровый-нездоровый! Где Игорёк, мать его?!

– Игорёк…макарёк, – силы покидали Земина, и он вдруг осознал, что вряд ли выглядит лучше друга или его невесты.

Неожиданно заныло простреленное когда-то давно товарищем Денисовым плечо.

– Точно! Ёк-макарёк! – вскричал Денисов. – Был-не был, а товарища выручать нужно! Давай. Берем Вадима и летим туда. Скорее, скорее!

В нем кипела непонятная сила, энергия, хотя внешний облик выдавал не одну бессонную ночь. Всегда достаточно рассудительный и серьезный Денисов был сам не свой.

Но сил ответить, остановить друга, у Василия попросту не осталось. Тот чуть ли не волоком тащил его к машине.

Вдруг сбоку возник Журов, словно продолжал читать ранее прерванную лекцию:

– Аримаспы. Сто шестьдесят дней. По Геродоту, это племя воевало с «грифонами». Они вечно сражались за золото-золото. Но! Смею считать все это мифологемой!

Пока они спускались по ступеням, у Земина совсем закружилась голова, он схватился и повис на плече Денисова.

– Журов, поддержи! Не видишь, ёк!..

– Золото – знания. Это всегда было самым ценным в мире. Кто такие эти «грифоны», исследование отдельное. Племя-племя. Явно. И «аспу» это вообще может быть из иранского «лошадь». Так что…

– Эх, брат, вытащим Игорька, вытащим!

Земин переставал понимать, что вообще происходит.

– Без сомнения остаются только верования-верования. Точнее, ритуалы и прочее. И человечиной они могли питаться, и вообще темной магией-магией владели. Боялись их. А один глаз это, суть, умение. Результат-результат магических практик.

– Журов…иди на… – попытался пробормотать Василий.

Он плохо воспринимал речь. Хотя Борис Астафиевич продолжал вещать. Все, что Вася еще осознавал, это как его сажают в машину на переднее сидение. Как только отпустили, он закрыл глаза и провалился в какое-то подобие полусна.

Дальше вспоминалось плохо. Урывками выглядывал в окно на непроглядную стену леса, когда приходил в себя. Периодически слышал, что знакомый голос говорит и говорит без остановки. Но смысла не улавливал. А еще заметил, как водитель, молодой парень, все больше хмурится.

…А затем все как-то разом!

Василий пришел в себя рывком, будто моргнул. Денисов тряс его за плечо, шипел в ухо с заднего сиденья:

– Вася, черт! Да бери же!

Опустив взгляд, Земин увидел вороненый ствол пистолета. Инстинктивно принял. Вадим сидел за рулем, также сжимая оружие в руке.

– Что…

– Да смотри!

Дмитрий достал такой же наган, но главное, как отметил Василий, взгляд друга стал прежним. Холодный и расчетливый взгляд ГБ-шника.

Да и сам он чувствовал себя гораздо лучше: словно пелена упала с глаз, и картинка вокруг теперь была четкой. Голова больше не болела, плечо не ныло, думалось легко.

Было еще светло, и Земин из салона автомобиля плохо, но разглядел, что стоят они посреди лесной прогалины. Как добрались сюда, не помнил и удивлялся, каким образом авто вообще проехало среди деревьев?

Но встревожило его не это. Тут и там из кустов и лесного полумрака выходили лихие мужики. Одеты были кто во что горазд – обноски и шкуры, все шитое, латаное-перелатаное, но не рванье. Разглядеть точнее было непросто.

И все вооружены. Луки, копья, ножи, топорища, пара наганов. Василий попробовал присмотреться.

«Настоящие боевые топоры!», – восхитился он, а вслух сказал:

– Не удивлюсь, если топоры у них от предков.

– Каких предков? – холодно спросил Денисов, не поворачиваясь.

– Ну, как. Арима, арима. Они ж скифские родичи.

– И будут эти скифские родичи нас сейчас на ремни резать.

– Не дрейфь, братец-лис. Когда детей в Дрездене стрелял, не так страшно было, а?

Денисов, кажется, хотел вцепиться другу в горло, но тут первая стрела ударилась о машину.

– С пистолетами только с моей стороны, – подал голос Вадим без особых эмоций.

«Кремень», – окрестил его Земин.

– Тогда с нашей. Вась?

– Жди сигнала! Вадик, сразу!

Василию команда была не нужна. Войну он прошел не зря. Вываливаясь из двери, выстрелил, зная, что попадет. Кинулся в сторону багажника. Положение у него было не самым удобным.

«Странно, они не стреляют», – успел подумать Василий, и мимо уха тут же пронеслась необычно длинная стрекоза. Стрела.

Сзади завыл Вадим.

Стукнув по багажнику, Василий кинулся вперед, не раздумывая, давая Денисову шанс. Мелькнула мысль не стрелять, и тогда мужики не будут стрелять в ответ.

– Арима-а! – раздалось со всех сторон. – Арима-а!

Он налетел на ближайшего, саданул ногой. Тут же залепил второму рукоятью пистолета. Кто-то схватил сзади…

«Эх, Димка, давай, беги! Веди сюда всю конницу, всю рать!»

Он присел, одновременно разворачиваясь, вытягивая нож из сапога. Ощутил удар кулаком…

«Арима – это еще и что-то вроде боевого клича. И топоры. Да кто это вообще такие?»

Мощным апперкотом снизу он отправил кого-то в кусты. Вновь развернулся и наставил ствол нагана промеж глаз совсем юному мальчишке. Опешил на секунду…

Получил удар по затылку и потерял сознание.

Часть 3

Часть 1

Пролог

Она бежала и бежала. Задыхалась и тряслась, спотыкалась, но не останавливалась. Подвывала. Скулила.

Но продолжала. Так сказала мама. А маму Даша слушалась.

Вой раздавался где-то далеко за спиной. Не волк, не медведь. Не зверь. И не человек.

По щеке что-то стекало, но боли не было. По сторонам не смотрела – боялась. Лес кругом, деревья стеной, больше ничего не разглядеть. Едва дорожку под ногами видно, да и то пути Даша не разбирала.

Луна висела в небе бледным кругляшом, светилась ярко, но под сень деревьев проникало ничтожно мало. Звезд не было.

Холода девочка не ощущала. Путалась в ногах, едва не падала, но ни на секунду не прекращала бег. Детский разум понимал, встанешь недвижим – умрешь. Нет, мама сказала бежать!

Где-то далеко позади закричали протяжно и дико. С ужасом, с болью. Вскрикнули и замолкли. Звук оборвался одним мигом. С хрустом. Даша не успела подумать, что голос похож на папин. И хорошо. Мысль была одна: беги.

Луна бездушно смотрела сверху. Ей не было дела до трагедии внизу. Бледный глаз космоса равнодушно наблюдал за бегущей девочкой.

Вот она пересекла невидимую границу леса, после нее деревья постепенно становились реже, света – чуть больше. Еще каких-то сто метров, и маленькая фигурка выскочила на проселочную колею. Не сбавляя хилой скорости, повернула в сторону поселка.

Уже увидав первые огни, маленькая Даша припустила сильнее. Кажется, воздуха в груди совсем не осталось, нечем было дышать.

Вот она, заветная околица!

Даша перелезла через невысокий плетник, дорвав остатки юбчонки. Упала на колени. Девочку вырвало от бессилия и переутомления. Колени тряслись, и она поняла, что не сможет больше подняться.

Собака не лаяла, будто понимала. Крутилась рядом, поскуливала. Лизнула ребенка в щеку.

Девочка обняла пса за шею, и тот потянул ее за собой. На коленях, цепляясь одной рукой за жесткую шерсть, Даша заползла в просторную деревянную будку и там потеряла сознание.

***

Суббота, 1953 год

Всю дорогу Димка курил. И молчал. Он хмуро смотрел перед собой, крутил баранку и периодически сплевывал в окно.

Васька Земин тоже сидел в тишине. Не спешил лезть с расспросами к боевому товарищу. Как тот и сказал, все объяснят на месте.

Так и ехали. Между ними была более чем дружеская связь. Невидимая красная нить пролегла через весь фронт и связала двух мужчин так крепко, как умела это делать только война. Они могли не говорить, но прекрасно понимать друг друга с одного взгляда.

Правда, сейчас Димка все отворачивался либо глядел перед собой.

Василию это не нравилось. Молчание было тяжелым, полным нехороших мыслей. Так, что некуда было деть руки и глаза. Он ловил себя на том, что, как и Дима, пялится то в окно, то на дорогу, но в упор не видит пейзажа.

Земин в который раз укорил себя, что не завел привычку курить. Надо же, всю войну прошел и не закурил! А сейчас бы пригодилось: мог занять непослушные пальцы, которые иногда подрагивали после давней контузии.

– Вась, ты, это… Короче, ты там аккуратнее. Место такое…дурное. Ты извини, я слыхал про тебя. Так что…без нервов.

«Чудной ты, братец-лис! – искренне изумился Василий. – Кто ж тебе рассказал? Я ведь сам молчал о своих похождениях в местах не столь здравых!»

– Там что, курорт для особенных? – улыбнулся Вася.

– Дети.

Машина подскочила на ухабе, будто сбила это короткое слово – оно глухо ударилось о кабину и застыло в воздухе.

Тяжко. Для Василия Земина дети были больной темой. Дима об этом знал очень давно. И сам в душу товарищу не лез.

– Если что, ты говори. Слышишь, Вась? Мы с Катериной сразу…того. Поможем, – Дмитрий, наконец, посмотрел на друга. – Я ж помню, как ты бесился тогда.

«То, что случилось в Дрездене, не повторится. Не дам! Сдюжу!» – давил сам на себя Василий.

Однако вместо этого бодро проговорил:

– Добро, братец-лис! Да и чего я там не видал в ваших психушках!

Васька улыбался, а сам крутил-вертел трофейную немецкую зажигалку.

Клац-клац.

***

Василий невольно соврал. Таких учреждений ему посещать не доводилось.

Они остановились у высоких ржавых ворот с пиками поверху. Тормоза скрипнули, а к машине уже торопилась высокая худая девушка в белом халате.

Накрапывал мерзкий дождик, морось, что не решалась превратиться в нормальный ливень.

На душе Земина было примерно также. Выходить совсем не хотелось. Накатывала странная дурнота, причины которой он торопился списать на тряску. Дорог нормальных в Тамбовской области так и не проложили. И порой ему казалось, что не проложат в ближайшие лет семьдесят.

Димка выскочил к невесте-медсестре навстречу. Они обнялись и переговорили о чем-то. Друг пару раз указывал рукой на кабину, где по-прежнему грелся Васька.

Дождь так и не спешил.

Наконец, друг вернулся и потянул Земина наружу:

– Давай. Как раз пока никого лишнего нет!

Он вздохнул, но послушался. Дима коротко представил их с Катериной друг другу, и девушка повела мужчин в ворота. Естественно, раздался немелодичный зловещий скрип. Вася покачал головой.

Двор был не особо большой, засыпанный мелкой галькой. Пара каких-то кустов да клумб с увядшими цветами. Все было серое и неприятное, включая низкое тяжелое небо.

«Специализированное медицинское учреждение III вида комбинированного типа г. Моршанск», – прочел Василий табличку у главного входа.

Катерина повела их в обход, к запасному выходу.

– Извините, придется через отделение с «тяжелыми» пройти, – сказала медсестра.

Здание выглядело достаточно новым, выкрашенным в белый цвет, который сейчас по-осеннему поблек.

«Школы III вида знаю, это для слабовидящих, кажется, – подумалось вдруг Земину. – Но медучреждение?»

Едва переступив порог, Василий побледнел и замер. От криков и стонов кровь стыла в жилах. Казалось, они клюют тебя прямо между глаз, и там начинает что-то больно пульсировать. Вопли омыли его океаном безумия, заставив мгновенно вымокнуть рубаху под курткой.

Детские крики.

Все то, да не то. Очень похоже на клинику, в которой держали и его. Только вот голоса…

Клац-клац.

Входная дверь обрубила живой шум и оставила наедине с детским безумием. Димка чувствительно подхватил его под локоть, что-то прошептал, но Василий не ответил. А Катерина двинулась по коридору, поманила жестом.

Земин заставил себя двигаться.

Клац-клац.

«Дыши и не слушай. Дыши и не слушай!»

Вот он и переставлял ноги, смотрел на мыски сапог и дышал, дышал. Заметив его состояние, Катерина сразу завела их в глухую комнатушку и плотно закрыла дверь.

Тут же крики и вопли стали глуше.

Клац-клац.

Специализированное учреждение комбинированного типа. Вот в чем дело. Никакая это была не школа для слабовидящих. Все дети были психически дефектными. Правда, основная масса школ строилась для физически дефектных. Там их учили, воспитывали, образовывали. Делали почти нормальными людьми.

Если бы не особое отношение Земина к детям, он бы даже не дрогнул. Вон, Димка держится, хоть его и коробит от происходящего вокруг. Конечно, будь ты хоть трижды советский офицер, но зрелище в первый раз подавляет.

«А ведь ты тоже здесь раньше не бывал, братец-лис!» – осенило вдруг Василия.

– Ты как? – Дима заглянул ему в глаза.

– Вам нужно представить что-то совсем другое, – заговорила Катерина. – Я вот когда в Москве была, в зоопарк ходила. Вот знаете, если глаза прикрыть и постараться, то можно вообразить, будто это и не дети. Так…звери. Из джунглей.

Взгляд ее при этом стал стеклянным. Василий подумал, каким же характером должно обладать девушке, чтобы каждый день заставлять себя погружаться в этот гнилостный водоворот из завываний, ударов, дерьма и боли, боли, боли. Погружаться снова и снова.

Неимоверной силы человеком предстала Катерина Земину. Он на мгновение залюбовался ее строгим носом и широкими плечами, также различил красные от работы в холодной воде руки.

«Сколько чужой боли может выносить человек? Господи, а это еще и дети!»

Он посидел, подышал, закрыл глаза.

«Зоопарк, значит…»

Звуки долетали. Глухие и далекие, здесь они действительно казались криками орангутанов, гласом слонов и возгласами неведомых птиц.

Клац.

– Все, ребята, все. Пойдем. Сдюжу.

Василий уверенно встал. Оправился. Спрятал зажигалку.

И они погрузились в дикие джунгли, наполненные странными зверями. Запахи лекарств и мочи слегка сбивали иллюзию. Прошли широким коридором мимо нескольких просторных «игровых», как назвала помещения Катерина. Детей там было немного, и Земину даже удалось поглазеть.

Он по-прежнему воспринимал их, как обычных ребят, но нечто сдвинулось в его мозгу, слегка исказило картину.

«Ишь, как соловьем заливается пичуга неизвестная!»

Или: «Ох, звуки-то какие! Что же ты за зверь неведомый?»

Примерно такие мысли проносились теперь в мозгу Василия.

Вдобавок заметил, что здание все же было не новым, а просто отремонтированным. Причем, снаружи оно выглядело лучше, чем внутри. Сейчас он наблюдал обшарпанные стены, плесень по углам, запах канализации, битую плитку.

– Мы заметили странности пару недель назад. Конечно, тут вечно что-то творится, сами видите.

Белокурая девчушка обхватила руками колени и билась затылком в стену. С каждым ударом она издавала глухое и короткое «У».

«Чеширский кот сошел бы здесь за своего», – покачал головой Земин.

– Постоянные травмы, ссадины. Это нормально для них. Укусы тоже.

Катерина шла, не смотря по сторонам.

– Сначала пострадала Зина Иванова. Сломала ногу. Ну, особо и не удивились. Хотя она у нас из обычных.

«Ага, значит, главный корпус это именно школа», – рассудил Василий.

– Потом Тося Федякина. Там хуже оказалось. Стекло оконное как-то странно лопнуло и прямо на ногу. Три пальца срезало. Затем еще Валя Иванова. Ожег на пол-лица и всю руку. Еле спасли.

– Девочки Ивановы – родственницы?

– Нет, что вы, – Катерина улыбнулась. – Всем сиротам присваиваются типовые фамилии. Чаще всего Ивановы да Петровы.

«У. У. У».

Василий сбился с шага.

– Да и все равно не думали ничего такого, – продолжала медсестра. – Уже после дознались. Каждый раз рядом была Даша Зимина. А потом еще все эти странности… А когда Диме рассказала, он сразу про вас вспомнил. Сказал, вы с такими вещами сталкивались. Может, посоветуете чего?

Ее простота была слишком чистой. Обычная наивная девушка – как же ее угораздило работать в таком месте?

– Так, а что за странности вы сказали?

– Знаете… – вдруг замялась она, смутилась.

«Стыдно?»

– Я вообще не верю во все такое. Ну, какая мистика в наше время, да? Но Даша… Она… В общем, сами увидите. Сюда.

Они свернули в другой коридор, поднялись на второй этаж и прошли вглубь почти до самого конца.

Дверь была с замком. Толстая рама, дополнительно укрепленная брусом, будто санитары боялись, как бы маленькая девочка не вырвалась. Земин был уверен, что и на окнах были дополнительные решетки.

«Ну, давай знакомиться, Даша Зимина. Почти однофамилица!»

Катерина стала натужно открывать укрепленную дверь. В последний момент Василий отстранил ее, кивком показав, что войдет первым. И не прогадал.

Едва он сделал шаг, чтобы переступить порог, и отдернулся назад. Верхняя перекладина от дверной коробки сорвалась и провернулась на одном гвозде. Второй гвоздь, ржавый и кривой, мелькнул перед носом Земина, едва не задев.

– Эк бы вас, Катерина, могло разукрасить, да? – улыбнулся Василий.

Краем глаза он успел заметить, как Дима положил руку на плечо невесты.

Васька вошел уже увереннее. Но все равно остановился на пороге. Девочка сидела на кровати, обхватив плечи и отвернувшись в угол. На людей Даша никак не реагировала. Хоть бы Земин стоял перед ней, хоть бы сам товарищ Берия.

– Здравствуй, однофамилица! – бодро поздоровался Василий. – Можно я войду?

Ответа не было, но девочка вдруг вздрогнула.

Он сразу уловил: в комнате витало нечто. Оно было невидимым и неосязаемым. Не сущность, не мысль. Нечто в самом воздухе, как будто оно имело собственное сознание, пряталось по углам, мелькало на краю зрения. Вызывало ощущение тревоги и опасности, которое кроется в следующем миге, в грядущем моменте времени. Не спасешься – что-то с тобой будет, берегись!

– Дашенька, это Василий Андреевич Земин. Поздоровайся! – подала голос из коридора Катерина, но войти Василий жестом запретил.

– Здравствуйте, – очень тихо проговорила Даша Зимина.

«Значит, не совсем закрылась, с медсестрами общается, просьбы слышит».

Заметив намерение друга, он сказал, не оборачиваясь:

– Димка, лучше стой там. А то, чего доброго, отхожее ведро ненароком перевернешь или споткнешься на ровном месте!

Девочка опять вздрогнула всем телом.

Повисла недолгая пауза. Затем она словно решилась спросить:

– Почем вы такое знаете?

– Я сказки люблю. И читал много книжек всяких. Бывал везде, и там тоже сказки разные слушал. Так что много всего знаю, Дашуля.

Она слегка развернулась к нему. Так, едва-едва, просто намек на готовность говорить.

– Хочешь, я и тебе кое-чего расскажу, а? Сказку или миф древний. А хочешь, книжку принесу? Здесь ведь так скучно. Сидишь, вот, целыми днями одна. Да-а… И никто не придет словом обмолвиться. А ночами выть хочется. Смотришь на луну и думаешь, как бы так меня поскорее бог прибрал. Да, Дашуля?

Девочка всхлипнула, шмыгнула носом.

– А те, кто приходят, они не смотрят. Нет, приносят еду, и все. Не остаются поговорить, в глаза не глядят. Пришли – ушли. И с каждым днем ты понимаешь, что больше никого в мире нет, кроме тебя. Один-одинешенек. Ни-ко-го.

Василий сделал пару аккуратных шагов ближе к Даше.

Дима в этот момент также вошел в комнату, принес стул Земину, на, мол, присаживайся. Тот отрицательно покачал головой со словами:

– И тебе не советую. Вдруг чего… Верно, Дашуля? Подломится ножка у табурета?

Она печально и тихо ответила:

– Подломится.

– Вот и я о том. Сама все уже поняла, насколько могла, умница. Да только рассказать некому. Никто не хочет ни послушать, ни поболтать. Разве только вон, Катерина, да кто-то из девочек. Так что же случилось, а? Нормально ведь было до… Дай угадаю, до дня рождения?

Димка, не зная, куда деть стул, поставил его в самую середину помещения, помялся. Но присесть не решился. Опасливо облокотился о спинку. Земин как в воду глядел – треклятая ножка треснула, отчего Дима едва не упал. Ругнувшись вполголоса, он схватил остатки и вынес их в коридор. Возвращаться не спешил.

– Катерина, не зайдете к нам? – спросил Земин, видя, что девочка отмалчивается.

Медсестра вошла и приблизилась к кровати. Затем аккуратно присела на краешек и погладила Дашу по плечу. Та немедленно повернулась, обняла девушку и, наконец, посмотрела прямо на Василия.

Одним глазом.

Ему очень захотелось клацнуть трофейной зажигалкой, но сдержался. Вдруг прямо в руках рассыплется?

Русые волосы девочки были немыты и неровно обстрижены так, чтобы челка прикрывала правую сторону лица. Со стороны и мимоходом можно и не заметить. Однако вблизи все было очевидно. Правая глазница зашита, а над бровью и под нижним веком виднелся рубцеватый шрам. Как будто от когтя – не от ножа.

«Наверное, самая популярная прическа здесь», – пришла глупая мысль.

– Даша сама мало что рассказала, – проговорила Катерина, поглаживая девочку. – Она назвала имя-фамилию, да и все. Кое-что узнали от людей, что привезли ее сюда.

– Значит, все-таки это началось после дня рождения, да, Дашунь? Давай еще погадаю, недели две-три назад?

Она кивнула:

– Шестого октября.

– Ага. Тогда ты, наверное, вспомнила что-то такое хорошее. Что-то из детства…

– Я вспомнила, как мы с мамой и папой ездили в город. Сюда, в Моршанск. На прошлый мой день рождения. Ходили в парк и ели мороженое. И вообще…

Она всхлипнула.

– А что произошло с девочками? С Зиной, Тосей и Валей?

Даша сразу же нахмурилась:

– Сами виноваты.

– Издевались, – уточнил Василий.

Даша отвернулась, уткнулась в плечо Катерины. Медсестра помалкивала, но само ее присутствие успокаивало девочку, расслабляло. Ощущение напряженности утихло, но не исчезло совсем, потому Земин старался не давить.

– Они как-то в туалете… Толкались, обзывались. Психичкой, там, и…по-всякому. – Она перестала всхлипывать. Нет, девочка не боялась и не собиралась плакать. Наоборот, в ее голосе Василий вдруг уловил намек на обиду, злость и некое удовлетворение. – Они говорили, что я тут останусь навсегда. Что я больная, и никому не нужна. А их на Новый год родители заберут. Что всех других заберут, а я, дура, одна тут буду.

– И что ты сделала? – спросил Василий.

– Я не стала сдерживаться.

И замолчала.

Однако Земин обязан был уточнить еще кое-что. Не мог не узнать этого. Для полноты картины.

– А называли они тебя, небось…

– Лихо. Чаще всего. Или Дашка-кривая.

Дима вдруг решил приоткрыть окно со словами:

– Что-то тут жарко совсем. Я откро…

Он потянулся к форточке, а Василий не успел его остановить. Стекло выскочило из рамы и разлетелось по полу миллионом осколков-искорок, оставив звенящее эхо.

Девочка испугалась звука и вновь уткнулась Катерине в плечо.

– Дашуля, не бойся. Это просто стекло. Все хорошо, – успокаивала ее медсестра.

– Дашенька. Ты сильная и смелая. А на этих не обращай внимания. Тем более, ты им отомстила. Ты сильная. Ты умница. Но!

Катерина резко посмотрела на Василия, мол, что вы такое говорите!

Он помедлил и тоже приблизился к девочке, присел на корточки, заглянул в единственный глаз.

– Дашуля, я знаю, каково сидеть вот так, взаперти. Я обещаю, что привезу тебе книжку сказок. Это будет твой подарок на день рождения. Но ты должна пересилить себя, как бы не боялась, и все рассказать. Что случилось с твоими родителями? И как ты потеряла глаз? А Катерина принесет нам чаю с баранками. Правда, Катенька?

***

– Выбил для тебя временную комнату в общежитии.

Василий удивился, но ничего не сказал. Катерина осталась на службе, а мужчины отправились в город. Дима продолжил:

– Ты голодный? В поезде, небось, не ел ничего?

– Нет, братец, есть не хочу. Вот что, вези-ка меня в ваш знаменитый музей. Там, говорят, есть замечательная коллекция деревянной скульптуры. А затем я в библиотеку загляну.

После недолгой паузы Димка вдруг спросил:

– Как думаешь, Вась, это, с девочкой, реально?

«Ох, не твое это, братец-лис, за чужую девчонку беспокоиться. Скрываешь что-то, ей-богу», – подумал Земин.

С другой стороны, с Дашей непосредственно работала Димина невеста. А опасностью в том заведении веяло настоящей. Шершавой горькой опасностью.

– Сам же видел, Лихо Одноглазое заприметило нашу Дашу, – Василий прикрыл ладонью правую сторону лица. – Один глаз да дюже зрячий. И так просто оно теперь ее не отпустит.

– Да какое, к чертям, Лихо! Девочка в клинике, почитай, третий год. И до этого тишь да гладь была. Мы с Катериной уже сколько знакомы. И ничего такого прежде не случалось.

Василий широко улыбнулся:

– Дело темное. Настолько темное – хоть глаз выколи!

– Юмор-рист, – сплюнул Дима. – Так. Библиотека отменяется. Даю тебе час в музее. Я пока в часть и обратно. А потом сам отвезу в наш городок. Утро вечера…

– …лучше видно! – смеясь, закончил Земин.

Они свернули с главной улицы Интернациональной, проехали квартал, и Дима притормозил рядом с угловым двухэтажным зданием из светлого кирпича.

– Привет Астафьичу передай.

– Добро, братец-лис! – сказал Василий и зашагал к дверям.

Дождь все-таки сорвался, быстро стемнело. Перед самыми ступенями Васька по щиколотку ступил в лужу и ощутил, что сапоги пропускают воду. Ругнулся про себя. Сапоги было жалко. Благо, сам промокнуть не успел.

Время близилось к закрытию, и музей постепенно пустел. Последние сотрудники гасили свет в кабинетах и экспозициях, завершали свои дневные дела.

Навстречу Земину шел невысокий плотный мужчина с залысиной и в толстых очках.

– Здравствуйте! Меня зовут Борис Астафиевич Журов, директор музея-музея. Чем могу быть полезен, товарищ?..

– Василий Андреевич Земин. – Он протянул мужчине руку. – Дмитрий Денисов вам привет просил передать. А я по делу.

– А я как раз его машинку-машинку в окошко увидел! Думаю, сам Дмитрий Сергеевич. Вот и бегу навстречу. Итак, чем могу служить другу товарища Денисова?

«Прямо-таки сам Дмитрий Сергеевич!», – мелькнула недовольная мысль.

– А что вы, товарищ Журов, знаете о сказочном чудище, которое зовется Лихо Одноглазое?

Сказку про Лихо, так или иначе, слышал каждый на просторах необъятной советской родины. Наводящее всевозможные беды и несчастья на простой люд, это существо имело богатую историю. Древние славяне открыто персонифицировали его, как воплощение зла – собирательный образ беды и горестей.

– Собственно, само это слово, «лихо», приобрело значение чего-то нехорошего, злого, неприятного. Понимаете? Сначала-сначала было оно, некое существо с именем, а уже потом этим именем стали обозначать несчастья. Да и народные пословицы. Например, «Не поминай лихом», «Не буди лихо, пока спит тихо-тихо».

Сперва Василий подумал, будто ему показалось, что Журов повторяет некоторые слова. Но затем прислушался. Что это могло быть, раздумывать не стал. В конце концов, после войны он сам был далеко не здоров.

Они неторопливо шли мрачными коридорами мимо выставок и кабинетов, а директор музея продолжал говорить.

– Интересно то, что чудовище имело свои имена и в других культурах. Нет, не только русскому народу хватило фантазии выдумать подобное! В Смоленщине-смоленщине вы могли услышать про Верлиоку – одноглазого великана-людоеда. Далеко на востоке оно звалось Тепегёз. Согласно тюркскому героическому эпосу, он заманивал своих жертв в пещеру и съедал живьем-живьем. А еще был алтайский Ельбегем, наводивший ужас на всю округу.

Впрочем, на фронтовика Журов не походил. Больно он был мягким, домашним. Одно слово, ученый. Такой, каким едва не стал сам Земин. Если бы не та треклятая экспедиция на Урал.

– Однако, на то мы и советские люди, чтобы здравым смыслом побеждать предрассудки, верно? – усмехнулся Борис Астафиевич. – Вам знакомо имя-имя Одиссея?

Не став вдаваться в подробности своего образования журналиста и опыт собирателя фольклора, Василий просто кивнул. А Журов, кажется, оседлал любимого конька. Он так увлеченно стал пересказывать греческие мифы, что Ваське пришлось невежливо прервать его:

– Значит, наша народная сказка восходят к мифу про Одиссея и Полифема? И это всего лишь выдумка?

– Ну, товарищ Земин, если бы вы верили в греческих богов-богов, то для вас это была бы никакая не сказка. Наука пошла дальше! – заметно воодушевился Журов.

Он рассказал про теорию австрийского палеонтолога Абеля. То, что греки и их современники могли встречать черепа карликовых слонов, подобного Земин до этого не слышал. Строение черепов было таково, что центральное носовое отверстие древние люди могли принять за одну большую глазницу. А все остальное уже делала людская фантазия.

«Занятно. Да только вряд ли карликовый слон в Тамбовской области убил родителей девочки Даши, а самой ей выбил глаз. Больно кровожадная зверюга получается!»

– Но и это еще не все!

Кажется, Борис Астафиевич тоже был когда-то собирателем фольклора. Иначе его энтузиазм Земин объяснить не мог. Директор музея словно ухватился за любимую тему. Что самого Василия также заинтересовало.

– А скажите, товарищ Журов, – перебил он директора-мифолога в очередной раз. – Откуда вам столько известно про народные верования, сказки, греческие мифы и палеонтологию? Насколько я могу судить, это совсем не ваш профиль.

– Ну-у, – смутился Борис Астафиевич, – культурология – это наука-наука…

Василий панибратски хлопнул мужчину по плечу.

– Да не волнуйтесь, товарищ! Я так, из любопытства. Это останется между нами, – он хитро подмигнул директору музея.

По лицу Журова поочередно прошли страх, смятение и облегчение.

– Что вы, что вы, товарищ-товарищ Земин! Никаких секретов!

«Кого же ты так испугался, Димку нашего, что ли?»

После этого Василий решил, что пора прощаться. Пожав руки, они пожелали друг другу всего самого лучшего. Журов, естественно, говорил, что всегда рад помочь и ждет здесь. Звал просто в гости, на чай. Еще обещал угостить грибочками, которые собственноручно собирал и мариновал. Хвалился, какой сам заядлый грибник. Он все тряс и тряс руку гостя, кивал и кивал. И вдруг наклонился, поднимая что-то с пола.

– Кажется, это ваше? – как-то чересчур пораженно сказал Борис Астафиевич.

На ладони он держал металлическую пуговицу от гимнастерки.

Молча кивнув, Василий вышел. И пока ждал друга, все-таки промок.

Часть 2