AlexKap2015

О первом попавшем в Россию японце, носившем христианское имя Николай, не существует никаких сведений на японском языке, а заслуживающих доверия исторических материалов о нем на русском языке ничтожно мало.

Наиболее подробные данные о Николае содержатся в «Жизнеописаниях великомучеников японских», изданных падре Н. Триго в Мюнхене в 1623 г., и уже по названию книги можно понять, что судьба японца сложилась не просто.

Неизвестно, когда родился японец Николай, каково было его подлинное имя, какого он был происхождения. Из католических источников следует только, что в детстве он вместе с родителями переправился из Японии на Филиппины, в Манилу, был там крещен, а в 1594 г. принял постриг, вступив в орден августинцев.

В истории Японии столетие, предшествовавшее принятию политики самоизоляции, выделяется активным проникновением японцев в различные районы Юго-Восточной Азии. Первоначально часть японцев занималась пиратством, и их боялись, но вскоре пиратов сменили мирные переселенцы из разных уголков Японии. На Тайване, Филиппинах, в Индокитае, Таиланде,

Индонезии возникли японские поселения. Некоторые японские историки предполагают, что к концу XVI в. численность японцев, осевших на жительство в Юго-Восточно Азии, составляло от 7 до 10 тысяч человек.

Японская колония в пригороде Манилы - Дилао считалась одной из самых больших. В 1593 г. там жили 300 человек, через два года—1000 человек, к 1622 г. ее население достигло 3000 жителей. Духовником, а вместе с тем и крестным отцом японца Николая был португалец Николай Мело. О родился в 1550 г., в молодости отправился на новый континент, в Америку. Мело, принявший постриг в августинском монастыре в Мексике в 1578 г., пересек в 1582 г. Тихий океан и начал миссионерскую деятельность на Филиппинах.

Вскоре в его обязанности вошло руководство послушниками в монастыре в Маниле. Здесь и произошла его встреча с молодым японцем. В 1596 г. местная конгрегация ордена августинцев избрала Н. Мело своим представителем на открывавшийся в Риме капитул ордена. Тогда же было принято решение о том, что японец Николай будет сопровождать Мело в поездке.

В следующем году они, покинув Манилу на португальском судне, через Макао и Малакку прибыли в индийский порт Гоа. Все эти города в то время принадлежали Португалии. По прибытии в Гоа путники узнали, что в этом году уже не будет кораблей, следующих в Европу. Чтобы не опоздать на капитул, они решили добраться морем до Ормузского пролива, а

оттуда по суше двигаться через Персию. Однако в Ормузе случилось нечто непредвиденное, и два путешественника исчезают на время из нашего поля зрения. Мы обнаруживаем их снова через два года при дворе шаха Аббаса Великого в его столице Исфахане.

Весной 1600 г. шах вынашивал план направить в Европу посольство для заключения союза против общего врага — Османской Турции. Главой посольства был назначен Хуссейн Алибек, а в роли его помощника выступал англичанин Антон Шерлей. А. Шерлей, аристократ и любитель приключений, выпускник Оксфорда, вместе с своим младшим братом Робертом годом ранее поступил к шаху на службу в качестве военного советника.

Персидское посольство отправилось в путь в начале лета 1600 г., избрав маршрут через Каспийское море и далее по Волге. К посольству присоединился Мело с своим спутником, получившие от шаха послание к папе Клименту VIII королю Испании Филиппу III. Пока корабль с посольством поднимался вверх по течению Волги, неприязнь и вражда между католическим миссионером и английским аристократом постепенно усилилась.

В Москву посольство прибыло поздней осенью. Мело и японец Николай остановились в доме придворного врача Бориса Годунова — миланца Паоло Цитадини. Его дом располагался внутри Кремля. Как раз в это время у Цитадини родилась дочь, и Мело крестил ребенка по католическому обряду. В «Жизнеописаниях великомучеников» Триго принята версия, что этот факт обнаружился по доносу Шерлея. С другой стороны, историк иезуит П. Пирлини полагает, что сначала об этом узнали английские купцы, имевшие свой торговый двор в Москве, и затем через Шерлея сообщили властям.

В России того времени совершение католических таинств категорически запрещалось.

Дом Цитадини подвергся обыску, и письма шаха к папе римскому и испанскому королю были обнаружены. Как совершивший двойное преступление — и церковное, и политическое — Мело вместе с японцем Николаем бы сослан по велению царя в Соловецкий монастырь на Белое море. По словам П. Пирлинга, основанных на сообщении С. Ф. Платонова, рукописный документ «присылки в монастырь, гишпанской земли чернеца Николая с человеком его», свидетельствующий о том, что в монастырь на самом деле принял двух заключенных, ранее хранился в «Соловецком сборнике» Казанской семинарии.

Весть о несчастье, постигшем о. Н. Мело и брата Николая, в скором времени дошла до Рима. В 1604 г. папский нунций в Кракове Рангони пытался воздействовать на польское правительство с тем, чтоб оно потребовало у России освобождения пленников, но, конечно, безрезультатно.

Как и можно было ожидать, с приходом к власти Лжедмитрия последовал указ об освобождении двух католиков из заключения. Но когда они, освободившись, прибыли в Москву в мае 1606 г., Лжедмитрия уже свергли, на престоле воцарился Василий Шуйский. Н. Мело и японец Николай

вновь принуждены были отправиться в ссылку, но этот раз в Ростов, в Борисоглебский монастырь.

Приблизительно в это же время группа поляков, включавшая жену самозванца, Марину, и ее отца, Е. Мнишека, находилась в ссылке в Ярославле.  В документе, известном под названием «Дневник Марины», где приводятся цитаты из писем, спутник Мело ошибочно представлен как «молодой индиец знатной и богатой фамилии».

В период между 1608 г., когда прекратилась переписка Мело с поляками, и 1610 г., когда двух заключенных переслали в Нижний Новгород, политическая обстановка в России головокружительно менялась. Марина вышла замуж за второго самозванца, и их единомышленники одно время усилились. Царь Василий Шуйский был свергнут с престола, а в 1610 г. польские войска заняли Москву.

Как хорошо известно, народное ополчение по руководством Кузьмы Минина создается в Нижнем Новгороде осень 1611 г. 30 ноября этого года в тот же городе был обезглавлен японец Николай. В католической литературе причина мученической смерти Николая сводится исключительно к его отказу перейти из католичества в православие, и совершенно не упоминается специфический социальный фон Смутного времени. Необходимо принять во внимание небывалый подъем в то время среди народа антипольских, антикатолических

настроений. Можно сказать, что в известном смысле японец Николай стал жертвой несчастливого для него переплетения исторических обстоятельств.

Мело каким-т образом удалось выжить и даже присоединиться к Марине Мнишек и ее сторонникам. Но в 1614 г. или же в начале 1615 г. он был пленен правительственными войсками вновь основанной российской династии, последовал за Мариной и был предан казни через сожжение.

источник

Мало кто знает, но в Венской сокровищнице вот уже более 400 лет хранится рог единорога – самая бесценная реликвия, которой когда-либо владели Габсбурги.

Что должен знать охотник о единорогах?

Единорог, в первую очередь, недосягаем и неуловим для егеря, однако охотно кладёт свою голову на колени юной девы. Поэтому в сём благородном животном мы должны видеть символ Девы Марии, её невинности и непорочности. Рог является также атрибутом божественной власти, ему приписывается величайшая лечебная сила.

Как известно всем охотникам на единорога, его рог имеют короли Дании (он является атрибутом королевского трона дворца Розенберг в Копенгагене); с его волшебной помощью были созданы регалии власти императоров Священной Римской Империи (скипетр, держава и меч), которые хранятся в венском Хофбурге. То есть одним явно владеют Габсбурги.

Поляки нынче поговаривают, что рог в 1540 году был преподнесен императору Фердинанду I королём польским Сигизмундом II Августом и с тех пор является «не подлежащим продажи и наследным предметом дома Габсбургов». После смерти императора его наследники договорились о том, что сия реликвия остается во владении всех линий и продолжает храниться в Вене.

Во время Четвертого крестового похода и венецианцы времени зря не теряли, в связи с чем из Константинополя было вывезено два рога единорога, которые ныне хранятся в Соборе святого Марка.

Стоимость рога единорога охотникам неизвестна, ведь мало кому удавалось узреть единорога. Но монархи явно выложат вам за него кругленькую сумму, так как рог помогает, прежде всего, от удушья – короли и императоры всегда боялись быть отравленными.

Всем ведомо, что всевозможные нечистоты вызывают отвращение у единорога, а его рог при присутствии ядов начинает потеть. Дегустаторы пищи благородных людей, помимо пропускания её через собственный желудок, обязаны прикасаться рогом к пище, дабы лишний раз удостовериться в отсутствии яда (ну это в том случае, если у их хозяев есть рог).

Император Рудольф II настолько боялся быть отравленным, что повелел своему придворному ювелиру Яну Вермейну создать кубок из рога единорога, но как подобает – с инкрустациями золота и драгоценных камней. Сегодня кубок можно лицезреть в Художественно-историческом музее Вены.

Напоследок оповестим всех охотников за рогом единорога, что сих животных не существует. А имеющиеся в мире рога единорога – это бивни нарвалов.

В конце 1890-х годов близкий знакомый Льва Толстого и будущий первый глава Толстовского общества Николай Васильевич Давыдов (на тот момент председатель Московского окружного суда) рассказал ему о деле супругов Гиммер, обвинявшихся в инсценировке самоубийства с целью получения развода. Благодаря этому у великого писателя родился замысел драмы "Живой труп", сюжет которой во многом позаимствован из жизни, которая, как известно - "талантливей" любого драматурга.

"Никого не винить"

В канун Рождества 1895 года полицейские чины московской Якиманской части были проинформированы о том, что около проруби на Москве-реки обнаружено пальто, в карманах которого находились официальные бумаги на имя дворянина Николая Гиммера и типичная записка самоубийцы: "В моей смерти прошу никого не винить". Днём позже его супруга получила письмо, в котором говорилось, что, доведённый до отчаяния нищетой, он решил утопиться.

"Многоуважаемая Екатерина Павловна, последний раз пишу Вам. Жить я больше не могу. Голод и холод меня измучили, помощи от родных нет, сам ничего не могу сделать. Когда получите это письмо, меня не будет в живых, решил утопиться. Дело наше о разводе можете прекратить. Вы теперь и так свободны, а мне туда и дорога; не хочется, а делать нечего. Тело моё, конечно, не найдут, а весной его никто не узнает, так и сгину, значит, с земли. Будьте счастливы. Николай Гиммер."

Письмо было доставлено в полицию, которая еще через три дня пригласила Екатерину Гиммер для опознания выловленного из реки тела. Та признала в утопленнике своего мужа. Тело было выдано "вдове", и в канун Нового года она захоронила его на Дорогомиловском кладбище.

Полиция сработала из рук вон плохо. Конечно, в праздничные дни у неё хватало работы, но всё равно можно было бы обратить внимание на то, что утопленник, вытащенный из реки ещё живым и умерший от переохлаждения уже в полицейском участке, был обнаружен шестью верстами выше по течению той проруби, около которой нашли пальто Гиммера. При подобном рвении якиманских пинкертонов замысел Екатерины Гиммер имел все шансы "выгореть", но не тут-то было...

"Покуда смерть не разлучит нас..."

Екатерина, дочь отставного прапорщика, вышла замуж за мелкого железнодорожного служащего из обрусевших немцев восемнадцатилетней девушкой в 1881 году. Поначалу семейная жизнь супругов складывалась благополучно, муж имел неплохие перспективы на службе, у них родился сын Николай. Сейчас уже трудно установить, что явилось причиной их разрыва через два года после свадьбы, но весьма вероятно, что он был во многом связан с пристрастием Гиммера к рюмке, которое после расставания начало принимать необратимый характер. Увольнение с работы и смерть матери окончательно подкосили его, и за десять последующих лет он совершенно спился, существуя на подачки родственников и обитая по многочисленным московским ночлежкам.

Тем временем его жена, напротив, стала вполне самостоятельной женщиной, выучилась на акушерку и поступила на работу в медицинскую часть фабрики в Богородском уезде (в 1930 году Богородск был переименован в Ногинск). Там она познакомилась со служащим Степаном Чистовым, из крестьян. Между ними возникли романтические отношения, и Екатерина Гиммер начала разыскивать мужа, чтобы убедить его оформить развод.

Развод в Российской империи был делом трудным и довольно редким: согласно переписи 1897 года на тысячу взрослых приходилось 1-2 развода. Бракоразводные дела православных рассматривались духовными консисториями по месту жительства, апелляционной инстанцией был Синод. Основаниями считались прелюбодеяние, двоежёнство, добрачная болезнь, препятствующая супружеским отношениям, длительное безвестное отсутствие одного из супругов либо осуждение за тяжкое преступление. Николай Гиммер, уже привыкший к мысли, что он одинок, рассчитывая на небольшой ежемесячный пенсион от супруги, согласился выставить себя прелюбодеем. Однако Московская консистория упёрлась и в разводе отказала за недостаточностью свидетельств грехопадения мужа. Московский митрополит Сергий (Ляпидевский), кстати, их решением остался недоволен и предписал рассмотреть дело еще раз. Однако Екатерина об этом не знала и пришла в отчаяние, оно-то и подсказало ей идею развязать узел другим способом...

Снисходительный суд

Николай согласился бросить пальто с документами около проруби, переписать с составленного женой черновика предсмертное письмо и уехать в Петербург. Цена вопроса - 15 рублей единовременно и в дальнейшем пять - ежемесячно. Через четыре недели после его "утонутия" Екатерина Гиммер стала Чистовой. Полиция про это дело и думать забыла. Расчёт "вдовы" оправдался во всём, кроме одного - она забыла золотое правило: нельзя иметь дело с алкоголиком. У её бывшего мужа в столице предсказуемо возникли проблемы с полицией, периодически шерстившей ночлежки. Метрического свидетельства им было недостаточно, и Гиммер обратился к градоначальнику с просьбой о восстановлении паспорта, якобы утраченного по пути из Москвы в Петербург. Его сбивчивые объяснения приставу показались сомнительными, о чём тот и поведал грозным тоном. Этого хватило для того, чтобы "новопреставленный" во всём признался. Екатерину Гиммер обвинили в двоебрачии, её первого мужа - в содействии этому. После непродолжительного следствия дело ушло в суд.

Случись подобное несколькими годами ранее, то дело рассматривал бы окружной суд с участием присяжных заседателей. При таком порядке у горе-супругов были бы неплохие шансы на снисхождение, особенно в Москве, где присяжные выносили около 40% оправдательных приговоров. Об этом прямо писал Анатолию Кони, заинтересовавшемуся этим делом, товарищ (заместитель, прим.Т.С.) прокурора Московской судебной палаты Николай Коваленский: "Разбирайся дело с присяжными заседателями, супруги Гиммер были бы несомненно оправданы". Но на их беду в 1889 году в ходе судебных контрреформ Александра III был принят закон "Об изменении порядка производства дел по некоторым преступлениям, подлежащих ведению судебных мест с участием присяжных заседателей", согласно которому дела по 1554-й статье ушли в судебные палаты, которые рассматривали их с участием сословных представителей. Такой судебный состав образовывался из пяти коронных (то есть назначенных императором) судей и четырех представителей сословий: двух от дворянства и по одному от горожан и крестьян. Голоса всех девяти членов такого суда были формально равны, но на практике тон задавали коронные судьи.

Суд отнесся к супругам довольно снисходительно. Вместо того, чтобы применить третью часть статьи, для чего имелись все основания, лишить подсудимых всех прав и отправить на каторгу, он руководствовался первой частью: лишение особенных прав и ссылка в Сибирь. Николай и Екатерина по отдельности подали кассационные жалобы, которые Сенат оставил без последствий.

Однако решение это вызвало несогласие некоторых сенаторов, в том числе и Анатолия Кони, который через десять с лишним лет вспоминал: "Я... находил, что формальное применение закона к обоим подсудимым, и в особенности к Екатерине Гиммер, представляется до крайности жестоким и тяжко поражающим существование последней, и без того глубоко несчастной. Это был яркий случай противоречия между правдой житейской, человеческой - и правдой формальной и отвлеченной, и в то время, когда последняя с бесстрастной правильностью совершала свое дело, - первая громко, как мне казалось и слышалось, взывала к участию и милосердию".

Кони, пользовавшийся огромным авторитетом в юридических кругах, уговорил обер-прокурора уголовно-кассационного департамента Сената ходатайствовать о замене наказания годом тюрьмы. В результате Екатерина Гиммер отсидела после приговора всего три месяца, так как ей зачли работу фельдшером в тюремной больнице во время предварительного заключения.

Наказание подействовало на Николая Гиммера благотворно: он смог преодолеть свой недуг и прожил еще несколько лет. Екатерина вернется ко второму мужу, но жизнь её будет омрачать перспектива увидеть свою историю на сцене (пусть и с изменением ряда существенных деталей) - в 1900 году Лев Толстой закончил пьесу. Узнав об этом, к нему явился 18-летний Николай Гиммер-младший и упросил не публиковать произведение. Толстой согласился отложить публикацию. Пьеса увидела свет только в 1911 году, после смерти писателя.

источник: статья Алексея Кузнецова