AlexKap2015

Для подготовленного стрелка и пулеметчика воздушный враг не страшен.

Ни на секунду не теряйся при налете вражеского самолета.

Решительно и быстро бей фашиста в воздухе, добивай его на земле.

Право и сила за тобой. За тобой и победа!

полковник Виноградов И.А., Воениздат НКО СССР, 1942

Авиация немцев является основным оружием, которым они пользуются для обеспечения своих боевых задач. Используя свою авиацию против наших войск, немцы прежде всего добиваются от нее, как и от других видов оружия, морального воздействия на необстрелянные войска с расчетом произвести панику, заставить их дрогнуть.

Почти все типы самолетов немецкой авиации, а особенно истребительная и штурмовая авиация, сконструированы так, чтобы при своем появлении дать себя почувствовать нашим бойцам не только своими действиями, но и воздействием на моральное состояние необстрелянного бойца.

Старые бойцы нашей армии, закаленные в боях, говорят про немецкие самолёты: "Волком воют, ягнят пугают". И в самом деле, их издалека можно определить по характерному визгу и завыванию.

В боевой работе своей авиации немцы применяют приемы, рассчитанные прежде всего на запугивание бойцов.

К таким приемам относится пикирование с небольших высот. Самолет камнем летит вниз на бойцов, и кажется, что вот-вот бомбы или пулеметный огонь обрушатся на боевые порядки. Штурмовые немецкие самолеты идут на очень низких высотах ("чешет" по головам), ведя огонь без всякой системы и прицеливания трассирующими и разрывными пулями, чтобы больше запугать.

Старые, бывалые бойцы хорошо изучили все приемы боевой работы немецкой авиации и всякий вылет немецких самолетов встречают должным отпором.

Что делать при налете немецкой авиации?

1. Не оставлять своих мест (в окопах или укрытиях): всякая попытка бежать по полю при налете самолетов противника - смерть. Осколки бомб имеют большой разлет, если бежать - попадешь под осколок.

Если обстрелы из пулеметов немецких самолетов почти никогда не поражают лежащих бойцов, то среди бегущих трусов всегда будет много жертв.

2. При высоте полета самолетов противника до 500 метров вести организованный огонь из винтовок и пулеметов, а по низко летящим самолетам - из автоматов. Ведя огонь из своего оружия по самолету, надо помнить, что самолет идет на большой скорости, и поэтому при стрельбе надо брать упреждение в сторону полета самолета противника.

Если самолет идет стороной, вправо или влево от стреляющих, точку прицеливания нужно выносить по направлению его движения, с таким расчетом, чтобы выпущенные пули пересекли путь самолета в тот момент, когда он будет проходить эту точку.

Стрелять надо с поводкой. Охотники знают, что значит стрелять с поводкой: сначала прицеливаются в голову летящей дичи, а потом ведут ствол в сторону ее полета, опережая летящую дичь, после чего делают выстрел с таким расчетом, чтобы пока пуля долетит до птицы, по которой стреляют, птица как раз налетела на эту пулю.

Величина такого упреждения зависит от расстояния до самолета и от скорости его движения. Она определяется и откладывается на глаз в видимых размерах самой цели по длине фюзеляжа - в корпусах самолета.

Величина упреждений выражается:

Вот такой прием стрельбы с поводкой надо применять при стрельбе по самолетам противника, летящим в сторону - вправо или влево. Сперва прицелиться по голове самолета, потом вести прицельную линию по направлению полета самолета, опережая на столько корпусов само лета, сколько надо для данного типа самолета. Сделав упреждение, произвести выстрел.

Если самолет летит на стреляющего, надо целить прямо в винт, чтобы пуля попала в мотор или в пропеллер. Если самолет летит от стреляющего, надо целить в хвост. При полете самолета на высоте до 500 метров стрельба ведется с прицелом.

3. Прицел должен быть установлен на оружии заранее.

Наибольший успех при стрельбе пехоты по самолету противника будет там, где эта стрельба ведется организованно - залпами.

Вообще надо прямо сказать, что сбить самолет противника огнем винтовок - дело трудное, но не невозможное. Из опыта текущей войны можно привести много примеров, когда немецкие самолеты сбивались огнем винтовок и пулеметов. Если же по немецкому самолету стрелять трассирующими пулями, то это даст еще большие результаты, потому что полет трассирующих пуль (траекторию) немецкий летчик наблюдает, а видя вокруг себя сноп молний летящих пуль, он, естественно, начинает набирать высоту и поднимается все выше и выше.

Ясно, что чем выше будет лететь немецкий самолет, тем меньше у него вероятности на попадание бомбами в цель. Чаще всего он будет, бросать их с большим рассеиванием, на большой площади и впустую.

Из своей практики могу привести такой пример. В боях за Штеповку и Аполлоновку в сентябре 1941 года мы первое время очень часто подвергались бомбежке и обстрелу немецких самолетов, причем вначале бойцы, не веря в успех обстрела немецких самолетов своим оружием, встречали их молча, притаившись.

Немецкие летчики, не встречая никакого отпора с земли, доходили до такой наглости, что спускались над нашими боевыми порядками на 100-80 метров и обстреливали их из пулеметов нанося много потерь.

Освоившись с налетами фашистских самолетов, наши войска сперва поодиночке, а потом взводами и ротами начали встречать немецких стервятников огнем своих пулеметов и винтовок залпами.

И что же? Немецкие самолеты сразу начали набирать высоту, и после нескольких обстрелов ни один немецкий самолет не спускался ниже 2000 метров. А на такой высоте из пулемета он обстреливать не может, а если будет стрелять, то без толку, только для паники. Да и бомбить с высоты 2000 метров нелегко.

Под деревней Аполлоновка немецкие самолеты с высоты 2000-2500 метров большими партиями бросали немало бомб по нашим боевым порядкам, а людей, выведенных из строя, мы считали одиночками, в то время как вначале, до обстрела немецких самолетов пехотным оружием, мы несли от их самолетов большие потери.

Сейчас ни один немецкий самолет не проходит спокойно над расположением нашей части. Как только он появится, подразделения открывают огонь, да еще трассирующими и зажигательными нулями. И после нескольких залпов немецкие летчики начинают трусить и забираются вверх.

Как видно из этого примера, там, где авиации противника противопоставляется спокойствие и организованный огонь, она большого успеха своими действиями не имеет. Ей не удается создать панику среди бойцов, поражения от авиационных бомб почти никакого нет, и поэтому боевые порядки бывалых, обстрелянных бойцов нашей армии от налетов немецкой авиации не нарушаются.

Организованность, спокойствие и активный огонь по самолетам противника ослабляют действия немецкой авиации настолько, что того успеха, который немцы рассчитывают получить от нее и который вначале имели, пока наши войска не были обстреляны, сейчас они не имеют. Сегодня немецкая авиация уже не страшна нашей армии. Немецкая авиация - это дичь, за которой должен охотиться каждый боец Красной Армии с полной уверенностью в ее уничтожении.

источник

Картина мира и история жизни одного мельника-еретика, жившего в XVI веке. 1 часть читайте здесь.

Итак, 28 апреля 1584 года, в ходе инквизиционного судебного процесса, мельник Меноккио,  указал на такое средство угнетения бедняков как использование в присутственных местах непонятного языка, латыни. «Я тех мыслей, что говорить по-латински значит обманывать бедняков; бедный человек не разбирает, что говорят судьи, и оказывается в проигрыше, а когда хочет сам что-то сказать, то не может без адвоката». Это лишь один из примеров тотального притеснения, в котором принимает участие церковь. «И еще я думаю про наши порядки, что у нас папа и кардиналы и епископы такие богатые и сильные, что церковь и попы все захватили и сосут кровь из бедняков; если берешь в аренду клочок земли, то земля эта — церкви или епископа или кардинала». Напомню, что Меноккио арендовал два участка земли, владелец которой нам неизвестен.

Меноккио переходит к яростному обличению судей и их ученой гордыни: «А вы, попы и монахи, хотите ведать больше, чем сам Бог, и в этом похожи на дьявола; вы, подобно дьяволу, хотите быть как боги на земле и знать все, как Бог; кто думает, что знает больше, тот знает меньше». И отринув какую-либо осторожность, какое-либо благоразумие, Меноккио заявил, что отвергает все таинства, включая крещение, как измышления человеческие, как «барышничество», как орудия угнетения и эксплуатации в руках духовенства: «я думаю, что законы и повеления церкви — все это барышничество и надобны ей, чтобы богатеть». О крещении он сказал: «я думаю, что все новорожденные принимают крещение — их крестит Бог, который все на земле благословляет, а крещение в церкви — это фальшь; попы начинают высасывать соки у детей еще во чреве матери и продолжают до смерти».

Большинство этих утверждений было сделано Меноккио в ходе одного очень долго продолжавшегося допроса. «Я скажу такое, что всех приведу в удивление», — обещал он односельчанам: действительно, и инквизитор, и генеральный викарий, и подеста Портогруаро должны были онеметь от изумления при виде какого-то мельника, который с такой уверенностью и напором излагал свои идеи.

В конце концов он решил последовать совету сына, но в начале ему хотелось, как он давно уже задумал, «много чего сказать о дурных делах тех, кто наверху». Он, конечно, знал, чем рискует. Когда его уводили в камеру, он попросил судей о снисхождении: «Пощадите меня, синьоры, ради Господа нашего Иисуса Христа: если я повинен смерти, казните меня, но если я заслуживаю милосердия, окажите мне его, потому что я хочу быть добрым христианином». Но до конца процесса было еще далеко.

Нужно сделать отступление и рассмотреть вопрос в каких политических и социально-экономических реалиях жил наш мельник, что могло повлиять на его мировоззрение.

Общественная жизнь во Фриули во второй половине XVI века была в сильнейшей степени отмечена архаическими чертами. Феодальная знать обладала подавляющим влиянием во всем регионе. Институт рабства, известный под именем «маснада», существовал еще веком раньше — много дольше, чем в других близлежащих областях. Традиционный средневековый парламент продолжал сохранять свои законодательные функции, хотя реальная власть уже давно перешла в руки венецианских наместников. Вообще Венеция, владевшая этой областью с 1420 года, все, что могла, оставила в нетронутом виде. Главной заботой венецианцев было создание такого баланса сил, который бы сводил на нет подрывные тенденции части феодального фриульского дворянства.

В течение столетия, с середины XV до середины XVI века либо по причине постоянных эпидемий, либо из-за усиления эмиграционных процессов, прежде всего, в направлении Венеции, численность народонаселения во Фриули уменьшилась. В донесениях венецианских наместников то и дело говорится о нищете крестьян. «Я приостановил взыскание всех частных долгов до сбора урожая, — сообщал Даниэле Приули в 1573 году, добавляя, что кредиторы «отбирали у женщин одежду на глазах у их детей и даже запирали перед ними их собственные дома — дело неслыханное и бесчеловечное». Карло Корнер в 1587 году указывал на скудную природу края: земля здесь «малоплодородна, ибо камениста и частично покрыта горами, а также страдает от частых наводнений и сильных гроз, которые здесь также не редкость», — и приходил к такому заключению: «именитые люди не имеют здесь больших богатств, а простой народ, и крестьяне в особенности, бедны до последней крайности».

Но что мог знать простой мельник об этом переплетении политических, социальных и экономических противоречий? Какой образ принимало в его глазах это столкновение могучих сил, которое незримо определяло его существование? Образ, конечно, получался примитивный и упрощенный, но весьма отчетливый. В мире существует много степеней «важности»: есть папа, есть кардиналы, епископы, есть священник в Монтереале; есть император, короли, князья. Но помимо этих иерархических градаций имеется еще одно фундаментальное противопоставление: «бедняков» и «тех, кто на верху», и Меноккио знает, что он принадлежит к числу бедняков. Отчетливо дихотомическая классовая структура, типичная для крестьянского сознания.

Инквизиторы не могли поверить, что обычный мельник способен самостоятельно, вне влияний со стороны, прийти к подобным мыслям. У свидетелей допытывались, говорил ли Меноккио «всерьез или в шутку или словно бы повторяя чужие слова», от самого Меноккио добивались имен его «сотоварищей», но не добились ничего. Меноккио, в частности, заявил со всей определенностью: «Я никогда никого не встречал, кто был бы тех же убеждений, что и я; до этих мыслей я дошел своим умом». В этом случае, однако, он не говорил всей правды. Дон Оттавио Монтереале (который, напомним, был косвенно причастен к тому, что инквизиция заинтересовалась Меноккио) сообщил, что по его сведениям, «этот Меноккио набрался своих богопротивных мыслей у художника из Порчии по имени Никола», когда тот работал в Монтереале в доме" синьора де Лаццари, родственника дона Оттавио.

И тут же Меноккио начал рассказывать в довольно туманных выражениях о некоей книге, принадлежавшей Николе, явно стараясь увести разговор в сторону. Самого Николу не преминули вызвать в инквизицию, но вскоре отпустили, удовлетворившись похвальными аттестациями, выданными ему двумя священниками из Порчии.

Допросы закончились 12 мая. Меноккио отправили обратно в тюрьму, где он провел еще несколько дней. 17 мая он отказался от предложенного ему адвоката и передал судьям длинное письмо, в котором просил прощения за свои ложные мнения, — тремя месяцами ранее его сын тщетно добивался от него такого письма.

В тот день, когда Меноккио послал судьям свое письмо, они собрались для вынесения приговора. По ходу процесса их отношение к делу постепенно менялось. Сначала они пытались указать Меноккио на его противоречия; затем — направить на верный путь; наконец, убедившись в его непреклонности, отказались от каких-либо увещеваний и ограничились наводящими вопросами с тем, чтобы составить себе полную картину его заблуждений. И теперь в один голос они объявили Меноккио «non modo formalem hereticum... sed etiam heresiarcam» (не только еретиком, но и ересиархом - основателем, главой еретического учения ). Приговор был оглашен 17 мая.

С первых строк судьи подчеркивали, что обвиняемый делился своими еретическими взглядами, оскорбляющими католическую церковь,  тем самым подвергая опасности чистоту их веры. Это явно понималось как отягчающее обстоятельство: во чтобы то ни стало крестьян и ремесленников Монтереале надлежало оградить от столь вредного влияния.

Целью инквизиторов было принудить Меноккио к возвращению в лоно церкви. Он был приговорен к публичному отречению от всех его ересей, к различным духовным наказаниям, к вечному ношению в знак покаяния накидки с вышитым крестом и к пожизненному тюремному заключению на содержании у сыновей.

Меноккио оставался в тюрьме в Конкордии в течение почти двух лет. 18 января 1586 года его сын Заннуто подал от своего имени, от имени братьев и матери челобитную епископу Маттео Санудо и инквизитору Аквилеи и Конкордии.

Челобитная была написана самим Меноккио.

«Я, Доменего Сканделла, несчастный узник, уже не раз обращался в святую инквизицию, умоляя ее о милосердии и выражая готовность предаться еще более суровому покаянию. Ныне я вновь, принуждаемый жестокой необходимостью, смиренно указываю, что в течение трех лет я не переступал порог своего дома, заключенный в столь суровом узилище, что и не знаю, как до сих пор жив из-за гнилого воздуха, не видел по отдаленности места дорогой моей жены и не жду ничего, кроме смерти от крайней нужды, ибо дети мои по бедности своей принуждены будут меня оставить. И я, скорбя о своих грехах и раскаиваясь, прошу милости, во-первых, у Господа Бога и, во-вторых, у этого святого суда и умоляю даровать мне свободу, обязуясь великим ручательством жить по заповедям святой римской церкви и исполнять то покаяние, которое мне святой инквизицией будет назначено, и да ниспошлет вам Господь Бог всякое благо».

Епископ Конкордии и фриульский инквизитор посчитали это за признаки истинного раскаяния. Посовещавшись с подеста Портогруаро и некоторыми местными нобилями (среди которых был и будущий историк Фриули, Джован Франческо Палладио дельи Оливи), они решили изменить приговор. Местом постоянного пребывания Меноккио была определена деревня Монтереале, с запретом покидать ее пределы. Ему категорически воспрещалось распространять или каким-либо образом объявлять свои еретические мысли. Он должен был регулярно ходить к исповеди и постоянно носить поверх одежды накидку со знаком креста, в ознаменование своего позора. Его друг, Даниэле Биазио, поручился за него, обязуясь уплатить двести дукатов в случае каких-либо нарушений. Измученный телесно и духовно, Меноккио вернулся в Монтереале.

Меноккио вернулся к прежней деревенской жизни. Несмотря на судебное преследование со стороны инквизиции, несмотря на тяготевший над ним приговор, он был в 1590 году вновь назначен старостой церкви Санта Мария в Монтереале. К этому назначению, по всей видимости, приложил руку новый приходской священник, Джован Даниэле Мелькиори, друг Меноккио с детских лет (к тому, какая судьба постигла прежнего священника, того самого Одорико Вораи, который выдал Меноккио инквизиции, мы еще вернемся). Похоже, никто не возмущался тем, что еретик, более того, ересиарх, распоряжается приходским имуществом.

В том же году Меноккио вместе со своим сыном Стефано взял в аренду еще одну мельницу, расположенную в месте, которое было обозначено следующим образом: «близ верхнего гумна».

Все это говорит, что имущественное положение отца и сына Сканделла на данный момент было довольно прочным. Меноккио принимал активное участие в жизни своей деревни. Все в том же 1595 году он доставляет подеста послание от фриульского губернатора и входит в число комиссии из четырнадцати человек, включая подеста, которой надлежало выбрать ответственных за составление кадастра.

Спустя некоторое время, однако, его положение осложнилось: умер сын (по-видимому, Заннуто), помогавший ему материально. Меноккио стал искать другого заработка: преподавал в школе, играл на гитаре на деревенских праздниках. Теперь его особенно тяготили запрет покидать Монтереале и обязанность всюду появляться в накидке со знаком креста. Он отправился в Удине к вновь назначенному инквизитору, фра Джован Баттиста из Перуджи, с просьбой отменить эти статьи приговора. Относительно накидки ему был дан отрицательный ответ, «ибо, — объяснял инквизитор в письме к епископу Конкордии от 26 января 1597 года, — такое послабление нелегко заслужить», но ему разрешили «свободно бывать в любых местах, кроме находящихся под подозрением, дабы снискать пропитание в бедности своей и своего семейства».

Последствия старого приговора мало-помалу сходили на нет. Меноккио, однако, не подозревал, что тем временем инквизиция вновь обратила на него внимание.

Продолжение жизнеописания мельника в следующей части...

Картина мира и история жизни одного мельника-еретика, жившего в XVI веке

Работа итальянского историка Карло Гинзбурга под названием «Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в.» увидела свет в 1976 году и произвела настоящую революцию в исторической науке. Историк, подобно следователю или детективу, детально изучил материалы инквизиционного суда по делу еретика Доменико Сканделла по прозвищу «Меноккио». Рассказы обычного мельника с необычными увлечениями рисуют любопытнейшую картину мира низов позднесредневекового общества.

Регион Фриули-Венеция-Джулия на карте и типичный пейзаж этого уголка Италии

С начала 60-х гг. Гинзбург приступил к работе над большим массивом документов второй половины XVI — первой половины XVII в., представляющих собой материалы инквизиционных процессов над людьми, обвиняемыми в ереси или в связях с нечистой силой. Стоит обратить внимание на то, что изучаемые Гинзбургом процессы имели место на северо-востоке Италии, во Фриули, гористой области, где встречались романские, германские и славянские обычаи народной жизни и верования, которые в ее пределах, на периферии тогдашнего христианского мира, не в полной мере были утрачены под воздействием официальной религии и высокой культуры. Документы процессов против Меноккио содержатся в архиве архиепископской курии в Удине: Anno integro 1583 а п. 107 usque ad 128 incl., proc. n. 126; Anno integro 1596 а п. 291 usque ad 306 incl., proc. n. 285.

Меноккио мог стать тем, кем он стал, благодаря двум великим историческим событиям: изобретению книгопечатания и Реформации. Книгопечатание дало ему возможность сопоставить книжное знание с той устной культурой, которой он обладал по праву рождения, и оно же дало ему слова, чтобы облечь в них его немые мысли и образы. Реформация дала ему мужество, необходимое, чтобы заявить о своих убеждениях деревенскому священнику, односельчанам, инквизиторам — он мечтал о том, чтобы бросить их в лицо папе, кардиналам, сильным мира сего, но такой возможности у него не было. Настал конец монополии ученых на письменную культуру и монополии клириков на обсуждение религиозных вопросов — этот исторический перелом породил совершенно новую и взрывоопасную ситуацию.

Его звали Доменико Сканделла, прозывался он Меноккио. Родился в 1532 году (во время процесса он называл свой возраст — пятьдесят два года) в Монтереале, небольшом селении на фриульских холмах, в 25 километрах к северу от Порденоне, у самого взгорья. Здесь же и жил все время, кроме двух лет (1564–1565) изгнания, к которому его приговорили за участие в потасовке — их он тоже провел неподалеку, в Арбе и в каком-то еще местечке Карнии. Был женат и имел семерых детей; еще четверо умерли. Канонику Джамбаттисте Маро, генеральному викарию инквизитора Аквилеи и Конкордии, он заявлял, что занятие его было «плотницкое, столярное, выкладывать стены и всякое другое мастерство». Но в основном он был мельник и одевался как мельник: белые шерстяные рубашка, накидка и колпак. Так, одетый в белое, он и присутствовал на своем процессе.

«Я — последний из бедняков», — говорил он два года спустя. «Я арендую две мельницы и два участка земли, и этим кормлю свое бедное семейство». Тут не обошлось без самопринижения. Пусть даже значительная часть урожая уходила на арендную плату за землю и мельницы (оплата, видимо, осуществлялась натурой), все же остаток должен был быть не так мал, и кое-что удавалось откладывать на черный день. Так, например, когда Меноккио пришлось перебраться в Арбу, он немедленно арендовал мельницу и здесь. Когда его дочь Джованна вышла замуж (спустя месяц после смерти отца), то получила в приданое 256 лир и 9 сольдо: сумма не огромная, но и не мизерная, в сравнении с обычными размерами приданных в это время и в этой среде.

Три крестьянина, гравюра А.Дюрера

В 1581 году он исполнял должность подеста в своем селении и в селениях по соседству (Гайо, Гриццо, Сан Лонардо, Сан Мартино), известно также (хотя точной даты мы не знаем) о его пребывании в должности «камерария», т.е. старосты церковного прихода Монтереале. Возможно, что и здесь, как почти повсеместно во Фриули, старая система ротации таких должностей была уже вытеснена избирательной системой. В таком случае умение Меноккио «читать, писать и складывать числа» наверняка принималось во внимание. Камерариями, как правило, избирались те, кто получил хоть какое-то образование. Такие школы, где можно было почерпнуть даже начатки латыни, имелись в Авиано и в Порденоне; одну из них, возможно, посещал Меноккио.

28 сентября 1583 года на Меноккио поступил донос в святую инквизицию. Ему вменялись в вину «безбожные и еретические» речи об Иисусе Христе. Речь шла не об единичном случае: Меноккио свои мнения обосновывал и стремился распространять («praedicare et dogmatizzare eribescit»). Это еще больше осложняло его положение.

«Он то и дело спорит с кем-нибудь о вере и даже со священником», — сообщал генеральному викарию Франческо Фассета. По словам другого свидетеля, Доменико Мелькиори, «он спорит то с одним, то с другим, и когда хотел спорить со мной, я ему сказал: я сапожник, ты мельник и человек неученый, что ты можешь об этом знать?» Предметы веры возвышены и трудны, говорить о них — не дело сапожников и мельников; для этого требуется ученость, а ученость — это привилегия клириков. Но Меноккио не верил, что церковь ведома духом святым, он повторял: «Попы все под себя подмяли, все себе захватили, чтобы сладко есть и мягко спать». О себе он говорил: «Бога я знаю лучше, чем они». Когда приходской священник, объявив ему, что «все его причуды — чистейшая ересь», отвел его в Конкордию к генеральному викарию, чтобы тот направил его на путь истинный, Меноккио пообещал исправиться — и тут же принялся за свое. Он говорил о Боге на площади, в трактире, по дороге в Гриццо или в Давиано, возвращаясь домой с гор: «он всякому, с кем заговорит, — сообщал Джулиано Стефанут, — ввернет что-нибудь о Боге и всегда прибавит какую-нибудь нечестивость; и никого не слушает, а все спорит и кричит».

Из материалов следствия нелегко составить представление о том, какой отклик встречали слова Меноккио у односельчан: никто, разумеется, не объявлял, что относится с одобрением к речам подозреваемого в ереси. Многие торопились поделиться с генеральным викарием, который вел следствие, своим негодованием. «Послушай, Меноккио, ради Бога, оставь эти речи», — так увещевал его Доменико Мелькиори. А вот что говорит Джулиано Стефанут: «Я не раз ему твердил, когда, например, нам случалось вместе идти в Гриццо, что хотя он мне как брат, но его слова о вере мне не по сердцу, и в этом деле мы с ним врозь, и пусть меня сто раз убьют и потом вернут к жизни, я все равно за веру головы не пожалею». Священник Андреа Бионима предупреждал Меноккио, что добром тот не кончит: «Лучше бы тебе помолчать, Доменико, как бы не пришлось потом каяться». Еще один свидетель, Джованни Поволедо, обращаясь к генеральному викарию, даже дал идеям Меноккио определение, пусть и несколько расплывчатое: «У него дурная слава, говорят, что он из последышей Лютера».

Меноккио не признавал за церковной иерархией никакого авторитета в вопросах веры. «Ох, уж эти папы, прелаты, попы! Он говорил это с издевкой, потому что не верил им», — это свидетельство Доменико Мелькиори. Проповедуя день за днем на улицах и в трактирах, Меноккио не мог не подрывать авторитет приходского священника. Но о чем в конце концов были его речи?

Начнем с того, что он не только богохульствовал «без всякого удержу», но утверждал, что богохульство — не грех (как уточняет другой свидетель, это не грех в отношении святых, но грех в отношении Бога), добавляя не без сарказма: «у каждого свое ремесло — кто пашет, кто сеет, а кто Бога хулит». Далее, он выступал с весьма странными утверждениями, которые его односельчане доводили до сведения генерального викария в виде еще более туманном. К примеру: «воздух — это Бог, а земля — наша матерь»; «что, по-вашему, Бог? Бог — это малое дуновение и все то, что люди воображают»; «все, что мы видим, — это Бог, и мы тоже боги»; «небо, земля, море, воздух, бездна и ад — все это Бог»; «зря вы думаете, что Иисус Христос родился от девы Марии; такого быть не может, что она его родила и осталась непорочной: тут не обошлось без какого-нибудь доброго молодца». Наконец, он говорил, что у него есть запрещенные книги и, в частности, Библия на народном языке: «всегда он спорит то с тем, то с другим, и у него есть Библия на нашем языке, и он все из нее берет, и сбить его с точки никак нельзя».

Пока еще шел сбор свидетельств, Меноккио почувствовал, что дело неладно. Он отправился в Польчениго к Джованни Даниэле Мелькиори, местному викарию и своему другу с детства. Тот посоветовал ему самому явиться в инквизицию или, во всяком случае, явиться туда по первому требованию. Еще он ему посоветовал «подчиняться всему, что тебе скажут, говорить поменьше и особенно ни о чем не распространяться, только отвечать на вопросы, которые будут задаваться».

Алессандро Поликрето, бывший адвокат, которого Меноккио случайно встретил в доме своего друга, лесоторговца, советовал ему по доброй воле предстать перед судьями и признать себя виновным, но заявить при этом, что сам никогда не верил собственным еретическим утверждениям. Меноккио отправился в Маниаго по вызову церковного суда. Но днем позже, 4 февраля, ознакомившись с материалами следствия, инквизитор, францисканский монах Феличе да Монтефалько, распорядился взять его под стражу и «в оковах» препроводить в тюрьму инквизиции в Конкордии. 7 февраля 1584 года Меноккио был подвергнут первому допросу.

Не считаясь с полученными советами, он сразу проявил значительную словоохотливость. При этом, однако, он попытался несколько смягчить ту неблагоприятную картину, которую создавали показания свидетелей. А еретическое содержание его проповедей выступило во всей очевидности, когда Меноккио изложил судьям свою диковинную космогонию, о которой до тех пор они имели представление лишь по показаниям свидетелей.

«Я говорил, что мыслю и думаю так: сначала все было хаосом, и земля, и воздух, и вода, и огонь — все вперемежку. И все это сбилось в один комок, как сыр в молоке, и в нем возникли черви и эти черви были ангелы. И по воле святейшего владыки так возникли Бог и ангелы; среди ангелов был также Бог, возникший вместе с ними из того же комка; он стал господом и у него было четыре капитана, Люцифер, Михаил, Гавриил и Рафаил. Этот Люцифер захотел стать господом подобно тому владыке, который был царем и Богом, и за его гордыню Бог прогнал его с неба со всеми его присными и приспешниками. И Бог затем создал Адама и Еву и много других людей, чтобы заполнить места изгнанных ангелов. Но все они не исполняли его заповедей, и тогда Бог послал к ним своего сына, и евреи его схватили, и он был распят».

И добавил: «Я никогда не говорил, что его повесили как скота» (это было одно из обвинений: впоследствии Меноккио признал, что, возможно, что-то в этом роде и говорил).

Была возможность занести идеи Меноккио, и в частности, его космогонию (сыр, молоко, черви-ангелы, Бог-ангел, возникший из хаоса), в разряд нечестивых, но в сущности безобидных чудачеств, но этой возможностью не воспользовались. Век или полтора века спустя Меноккио скорее всего оказался бы в сумасшедшем доме с диагнозом «религиозный бред». Но в разгаре Контрреформации способы изоляции были другими и сводились в основном к распознаванию и подавлению ереси.

Оставим на время космогонию Меноккио и проследим за ходом процесса. Когда Меноккио оказался в тюрьме, Заннуто, его сын, приложил немало стараний, чтобы облегчить его положение: он заручился услугами стряпчего, некоего Трапполы из Портогруаро, съездил в Серравалле и говорил с инквизитором, добился от коммуны Монтереале прошения в пользу Меноккио, которое послал стряпчему, обещая, если потребуется, раздобыть и другие свидетельства добронравия обвиняемого.

В конце апреля в ход процесса вмешалось неожиданное обстоятельство. Венецианские власти указали фра Феличе да Монтефалько, инквизитору Аквилеи и Конкордии, на необходимость следовать действующему на территории республики порядку, согласно которому в инквизиционном процессе должен принимать участие наряду с церковными судьями также и представитель светской магистратуры. Меноккио был препровожден в Портогруаро, во дворец подеста, где ему предложили подтвердить полученные от него ранее показания.

В присутствии подеста Портогруаро и инквизитора Аквилеи и Конкордии Меноккио подтвердил это показание: «Это правда, я говорил, что кабы не боязнь суда, я бы сказал такое, что всех бы привел в удивление; и еще я говорил, что, доведись мне повидать папу или короля или князя, я бы много чего сказал, и пусть меня потом хоть расказнят, мне это безразлично». Тогда ему предложили говорить свободно, и Меноккио отбросил всякую осторожность. Это было 28 апреля...

продолжим следить за судьбой злосчастного мельника в следующей части.

Повседневная жизнь обитателей московского Кремля была разносторонне изучена в работах И. Е. Забелина.

Важнейшую роль в вопросах личной гигиены играла вода, поэтому первым из требующих рассмотрения вопросов в рамках исследуемой темы стал вопрос водоснабжения Кремля, Можно предположить, что изначально Кремль снабжали водой водовозы, данные о которых

сохранились с начала ХVII в.  В какой—то момент водоснабжение стало механическим, однако определить это время крайне сложно. В Лицевом летописном своде, в разделе всемирной истории, есть известия о дворце царя Иудеи Ирода, в составе которых встречаем две фразы «созда же и бани», «въдоле еже и камень по мнозех местех, и учини тистерну, аки озеро на собрание дождевым водам».

На сопровождающем текст рисунке имеется наполненное водой круглое сооружение (видно примерно наполовину). вероятно, по «тистерна, аки озеро». Второе сооружение гораздо сложнее. Оно представляет собой квадратный колодец. Вода из него при помощи журавля поднимается в наклонный желоб и самотеком поступает в здание, где выливается в емкость круглой формы, похожую на бочку или чан. Скорее всего, так изображена баня. Поскольку в тексте Лицевого

летописного свода ничего не говорится об устройстве бани во дворце можно думать, что миниатюрист изобразил подачу воды в единственный знакомый ему царский дворец — кремлевский. Если данное предположение верно, то перед нами кремлевский водопровод

до его реконструкции после Смуты английским инженером Х. Галовеем. Понятно, что такой механизм не мог подавать воду на большое расстояние от реки и был сильно зависим от погоды.

Водопровод Галовея — одно из немногих более-менее полно изученных сооружений Кремля, связанных с гигиеной. Английский мастер приехал в Москву на службу в 1621 с, а к строительству водопровода приступил в 1631 г. Вода из Москвы реки самотеком поступала в подземелье Свибловой башни, а оттуда при помощи водовзводной машины на лошадиной тяге подавалась в свинцовые трубы.

Первыми воду получили поварни Сытного и Кормового дворцов, а позднее и другие кремлевские сооружения, вплоть до «верховых» садов. В 1680—х годах в Верхнем набережном саду имелся даже заполняемый водопроводной водой пруд. Таким образом, Кремль не испытывал дефицита в воде, хотя и загрязненной городскими стоками. Несмотря на это, по свидетельству Г. К. Котошихина, водовозы продолжали использоваться в царском хозяйстве. Они состояли в штате Кормового дворца. Возможно, дело касалось снабжения дворца во-

дой для питья.

Роль современных ванных комнат в жизни людей рассматриваемого периода играли бани. В дворцовом обиходе ХVII в. когда речь шла о царских банях, обычно использовался термин «мыльня» или «мыленка». О том, какое значение это место имело в жизни царской семьи, подробно писал Г К. Котошихин. Из его сочинения мы узнаем, что кремлевские мыльни имели не только гигиеническое, но  обрядовое значение. Мыльни (отдельные для царя и царицы) играли

важную роль в свадебном обряде. Ритуализировано было посещение мылен молодоженами после первой брачной ночи. Обряд предусматривал поднесение царицей участникам свадьбы «мыльных даров» — сорочек и портов. Раздельное омовение (в мыльне или ином месте) восстанавливало необходимую для посещения церкви ритуальную чистоту после совместно проведенной супругами ночи. Царицына мыльня была местом рождения государевых детей. При этом она становилась ритуально значимым местом. Здесь новорожденному нарекали имя и после произнесения молитв показывали отцу. Поход новобрачных в мыльню проходил под игру музыкантов трубачей. Так, на свадьбе царя Михаила Федоровича «в то время как государь пошел в мыльню, во весь день, и до вечера, и в ночи на дворце играли в сурны и в трубы и били по накрам." Неудивительно, что столь важное место поддерживали в порядке и постоянно обновляли.

Государь ходил в мыльню с ближними, наиболее доверенными людьми. В частности, Василий Шуйский посещал мыльню с И. Ф. Овчиной-Телепневым-Оболенским, который также «держал колпак» великого князя и находился у его брачной постели. По наблюдениям И. Е. Забелина, эта сторона жизни государей состояла в ведении Истопничей палаты, а находившийся там истопничий руководил мовными и сенными истопниками и сторожами.“

Сами мыльни могли располагаться или в подклете, или на одном этаже с жилыми комнатами (в этом случае приходилось покрывать пол свинцовыми пластинами для гидроизоляции). Свет в мыльню проникал через слюдяные окна, а место на полке освещалось через волоковое окно. Дополнительное освещение давали слюдяные фонари. Для внутренней обивки использовались различные ткани, в основном красного цвета. Скамьи с подголовками давали возможность отдохнуть моющимся. В убранстве помещения важными элементами были икона и крест. Вода непосредственно в помещение мыльни приносилась, а сток уходил по жалобам. В описании государевых мыленок у И, Е. Забелина отсутствуют располагавшиеся в них ванны. Сведения о ваннах исследователь привел лишь в разделе «Материалы», поэтому мы остановимся на ван-

нах подробнее.

Реконструкция "мыленки" (бани) в Загородном дворце царя Алексея Михайловича в Коломенском.

Самые ранние сведения об изготовлении ванны для царицы относятся к 20 августа 1642 г., когда бочары Федот и Терентий Ивановы получили рубль за ванну, которая отнесена к государыне

в "мыленку". Таким образом, Евдокия Лукьяновна Стрешнева стала первой из русских цариц, пользовавшихся ванной. Судя по тому, что эта ванна стоила дешево, а изготовляли ее бочары, можно предположить, что по своему виду она напоминала бочку. Время изготовления ванны позволяет думать, что использовалась она не только в гигиенических. но и медицинских целях. Дело в том, что около 1639 г., царица у которой возникли проблемы гинекологического характера, начала болеть. Если раньше она рожала детей регулярно, то умерший сразу после рождения царевич Василий стал последним ребенком, хотя царице едва перевалило за 30 лет. Наличие проблем у царской четы подтверждают и источники: «и ныне государыня перед

прежним скорбна ж и меж их государей в их государском здоровье и в любви стало не по-прежнему».

Для средневековой европейской медицины использование ванн в медицинских целях было обычным делом, К примеру, двух сидящих в бочках с балдахинами женщин видим на изображении во французском медицинском трактате ХIII столетия в разделе о водолечении.

В эпоху Ренессанса и раннего Нового времени медицинские трактаты также продолжали упоминать о важности принятия ванн.  Очевидно. что и жившие при московском дворе европейские медики должны были предлагать «водное» лечение своим царственным пациентам.

«Мовные» сени. Мыльня включает «мовные» сени и саму мыльню. В сенях перед мыльней не только раздевались, но и отдыхали после бани, поэтому вдоль стены здесь располагались скамьи с резной опушкой и «мовной» постелью.

Интерес царской семьи к водолечению прослеживается и в годы правления царя Алексея Михайловича. Уже в 1646 г. в Посольском приказе перевели подборку брошюр о лечебных источниках в Германии. Для этого поколения правящей династии ванна уже стала обычным предметом обихода. причем ванна царицы Марьи Ильиничны Милославской была достаточно сложным сооружением, которое в 1664 г. уже стало нуждаться в ремонте: «выдала на мовной

лестнице ванну деревяную. В ней обито тафтою червчатою и выстегано в шахмат на бумаге, тафту поели мыши; а приказала починить, а каптур (прим. очевидно покрывало, балдахин, закрывавший ванну сверху) и двери переделать и сделать вновь против прежней ванны, чтоб двери отворять, а каптура не снимать, а каптур и дверь обить вновь тафтою ж червчатою ж”.

Такая конструкция состояла из разъемных нижней части с дверью и закрывающего сверху наполненную водой ванну каптура. Входить в нее и выходить можно было не сдвигая верха. По этому же образцу для царицы сделали новую ванну в 1668 г.: «ванну деревянную.

а в ней внутри стороны, и дно, и двери, и верх, и каптур и скамейки обить сукном красным аглинским. а по сукну обить тафтою червчатою, подложить киндяком красным и выстегать на бумаге в шахмат». Из процитированного описания можно узнать дополнительную подробность - ванна была снабжена не только дверью, но и сидением.

Ванной обзавелся и царь Алексей Михайлович. Можно предположить, что изначально ванные процедуры были для него именно медицинскими манипуляциями. Ранее всего (28 февраля 1662 г.) в источниках появляются две государевы «чепучинные ванны» (чепучинный корень — лекарственное растение, произраставшее в Индии и употреблявшееся как потогонное средство). Материалы на «луженье на железные ж оправу к великого государя вверх к двум чепучинным ваннам» получали два мастера Оружейной палаты — выходцы из Полоцка Михалко Никитин и Филька Тарасов. Чуть позже за изготовление для государя «чепучинных ванн» было выдано жалование столярам.

В 1662 г. на государеву службу был принят «костоправного и чепучинного дела мастер» Митрофан Петров. В марте этого же года ему выделялись деньги для поездки по государеву указу в Казань. Чепучинный корень применялся при разных заболеваний: от сифилиса

до ревматизма. Какую именно болезнь лечил чепучинными ваннами едва разменявший свой четвертый десяток царь Алексей Михайлович, мы не знаем. Н. М. Молева упоминает ванну из липовых досок, предназначенную для лечения государя. Эгу ванну изготовил состоявший в штате Оружейной палаты органного дела мастер С. Гутовский.

Можно говорить о том, что как мыльни, так и ванны в быту царской семьи были индивидуальными. Проблема же мытья людей, постоянно живших при дворе, но к царской семье не относившихся, на протяжении столетия решалась по-разному. В царствование Михаила Федоровича им выдавались деньги на общественную баню. К примеру. 18 мая 1642 г. Исаю «дураку» и «карле» (шуту) выделили на баню 4 деньги. Позднее для живших при дворе царской милостью людей построили баню за стенами Кремля у Боровицких ворот. Однако уже в годы правления Петра 1 «общая» баня появилась в Кремле позади хором «меньших» царевен.

В следующей части рассмотрим как решался в московском Кремле "туалетный" вопрос...

(пост создан на основе статьи Орленко С.П., Шамин С.М. Личная гигиена в московском Кремле XVII столетия: ванна и туалет // Историк и источник. Сборник статей к юбилею Сергея Николаевича Кистерева. СПб., 2018.)