История в металле
115 постов
115 постов
II тысячелетие до н. э. - это время, когда степные и лесостепные пространства Восточной Европы были заняты различными этнокультурными группами населения, основой экономики которых постепенно становилось скотоводство, ставшее впоследствии самостоятельной и основной отраслью производства. Наибольших успехов в разведении скота достигли племена Евразии. В это время значительно расширяются и усовершенствуются способы использования скота. Развивается не только мясное скотоводство, но и молочное хозяйство. Широко распространяется и умение обрабатывать шерсть животных, чему способствовало изобретение ткацкого станка. Скот используется и как средство передвижения и тягловая сила в земледелии. Впервые лошадь применяется и в военном деле - появляется конница.
В состав клада входило 17 предметов, из которых 11 хорошей сохранности и 6 фрагментов. Клад насчитывал: 2 серебряных наконечника копий и обломанная ещё в древности втулка от третьего подобного же наконечника, серебряный кинжал и большая булавка, 4 полированных сверленых нефритовых топора, 3 каменных булавы, 3 фрагмента каменных топоров, 2 бронзовые пластины, вероятно, оковки древков и 2 фрагмента керамики.
Копья
Самое большое из копий, изготовленное из серебра 916 пробы, имеет длину 34,1 см и вес 519,1 г. Из этого же серебра было и копье, от которого сохранилась лишь втулка. Копье меньших размеров имеет вес 280,8 г и выполнено из более низкопробного серебра 400 пробы (сплав серебра и меди). Благодаря спектральному анализу металла удалось установить, что источником сырья было Никольское месторождение и Приуралье.
Наконечники копий насаживались на деревянные древки, для прочного скрепления с которым служили два ушка на первом копье, одна петля на втором и два сквозных отверстия на втулке третьего. Через них пропускалась лямка или шнурок, который ещё надежнее скреплял копья с древками.
Найденные копья (перо, втулка, ушки и петли) целиком отлиты в двусторонних литейных формах, что свидетельствует о высоком уровне развития мастерства металлургов того времени. После отливки наконечники дополнительно обрабатывались. Были убраны все литейные швы, а поверхность выровнена и отшлифована. Изначально круглый стержень пера был откован и превращен в четко выступающее ребро. Лезвия копий были оттянуты, прокованы и заточены ближе к острию, а после полировки на них миниатюрными плоскими и круглыми чеканами был нанесен орнамент. Все втулки копий украшены тонкой нарезкой и инкрустированы листовым золотом 750 пробы.
Копья, подобные Бородинским, известны также в богатых захоронениях Поволжья, Приуралья, Северного Казахстана и Сибири. В археологии их относят к сейминско-турбинскому типу и датируют XVI-XV вв. до н.э.
Кинжал
Бородинский кинжал по технике своего изготовления близок к копьям того же клада. Лезвие и черенок у него целиком отлиты из серебра в одной литейной форме. После отливки кинжал был прокован и отполирован, частично заточен, а на черенке пробиты три отверстия, в которые входили заклепки, прочно закрепляющие насаженную на черенок рукоятку (она, к сожалению, не сохранилась, так как могла быть костяной или деревянной). Не исключается и то, что кинжал мог иметь металлическую рукоятку, близкую к рукоятям кинжалов из царских захоронений древних Микен в Греции. Форма клинков микенских и бородинских кинжалов чрезвычайно близка. Близость эта в том, что инкрустированы они с обеих сторон клинка золотыми пластинами, расположенными в центре кинжала и повторяющими форму клинков.
Кинжал покрыт тонким чеканным орнаментом в виде полуспирали. Узор расположен на стыке золотой накладки и серебряной основы кинжала. Его нанесение способствовало креплению золотой пластины на клинке. Способ литья, ювелирная техника инкрустации те же, что и на микенских копьях. Чрезвычайно интересны два трискелия - схематичных цветка, изображенных в центральной части клинка на обеих его сторонах. Завитки трискелей выполнены тем же штампом, что и орнамент вдоль золотой пластины. Изображения трискелей известны на бляхах, найденных в погребениях в микенских гробницах. Этот узор находит аналогии и в других памятниках Эгейского мира середины II тысячелетия до н.э.
Булавы
Все три бородинские булавы изготовлены из белого камня тальковой породы, которая была хорошо известна в древности на Кавказе и Саянах. Булавы изящны, хорошо отполированы и просверлены. Две из них имеют приплюснутую, почти шарообразную форму, а третья несколько вытянута в форму яйца с четырьмя полушаровидными выступами. В свое время они были насажены на деревянную рукоятку.
Нередко подобные булавы находят в памятниках эпохи бронзы на обширной территории Северного Причерноморья, Кавказа, Поволжья и Подонья. Они характерны для многих древних народов. Их находят, преимущественно, в богатых захоронениях курганных могильников и связывают с погребениями племенных вождей и родовых старшин.
Топоры
Три из четырех топоров имеют почти одинаковую форму, отличаются лишь размерами и материалом изготовления. Поверхность имеет хорошо выраженные продольные и поперечные ребра, канелюры. Четвертый топор имеет уникальную форму, тонкий обух, необычный изгиб лопасти и лезвия. Приблизительные аналогии можно найти лишь в бронзовых топорах Северного Кавказа.
Все предметы клада составляют очень редкое и эффектное парадное снаряжение некогда могущественного вождя, жившего в середине II тысячелетия до н.э., а точнее в 1550-1450 гг. до н.э.
Диего Веласкес, «Старуха жарит яйца», 1618 г
В качестве официального портретиста испанских монархов на пике своей славы, Диего Веласкес писал королев, императоров и богов. Но одна из наиболее знаменитых его картин приоткрывает окно в более скромный мир. Женщина жарит яйца в горячем масле и готовиться вынуть их при помощи простой деревянной ложки. За ней слуга, несущий наполовину наполненную бутыль вина и дыню, обвязанную бечёвкой.
Такие картины особенно любят историки. Чрезвычайно талантливый художник со склонностью к реализму, выбравший один из тех нормальных эпизодов жизни, что редко сохраняются (так и сегодня — сколько современных художников решают нарисовать лавки с шаурмой или булочные? Историки подозревают, что в качестве моделей для ранних картин Веласкесу могли служить члены его семьи. Возможно, что эта женщина тоже его родственница, поскольку она появляется позже в том же году на одной из религиозных картин.
Диего Веласкес, «Христос в доме Марфы и Марии», 1618
Но статья не про Веласкеса. И даже не про историю искусства. Она про еду.
Что мы можем узнать о том, как люди ели в XVII веке? И даже если мы сможем собрать исторические рецепты, получится ли у нас узнать, какой на самом деле была их еда на вкус?
Такой вопрос может показаться маловажным. В любом случае, чувства других людей всегда останутся для нас непознаваемыми, поскольку они глубоко субъективны. Я не только не могу узнать, каковы были жареные яйца, изображённые Веласкесом, на вкус триста лет назад, я даже не могу узнать, каковы на вкус яйца, которые жарит мой сосед. Да и кому какая разница? Гораздо лучше можно объяснить важность истории медицины и заболеваний, рабства, всемирной коммерции, военного дела и социальных изменений.
По сравнению с этим вкус еды вроде бы и не так важен. Жареные яйца не меняют ход истории.
Но вкус на самом деле меняет историю. Один случайный пример: мексиканские перцы чили, скрывающиеся в одном из углов обеих картин:
Семейство перцев из рода капсикум происходит из Америк, и во времена Веласкеса это было довольно новое веяние для кухонь Азии, Африки и Европы. Поскольку он не был от рождения знатным человеком, то, можно догадаться, что дедушки и бабушки человека, родившегося в 1599 году, не были знакомы со вкусом перцев, а его родители всё ещё считали их экзотическим заморским растением. Даже само название, применяемое им и нами, имеет иностранное происхождение: слово «чили» происходит из группы ацтекских языков науатль [в переводе — «красный»]. То же касается авокадо (ahuacatl), томата (tomatl) и шоколада (chocolatl).
Вкус этой еды был важным фактором в последовательности глобальных экологических перемещений между Старым и Новым Светом, называемой историками "колумбовым обменом".
Но мы с вами также едим и современную еду. Я не говорю, что для неё не существует старых соответствий — они, конечно, есть. Но еда однозначно поменялась с раннего Нового времени [XV — XIX в.в.]. Глобализация съедобных зерновых преобразовала вкусы региональных рецептов. Тем временем промышленное фермерство привело к гомогенизации доступных нам сортов, в то же самое время создав огромное разнообразие новых подвидов и гибридов.
Один пример: до недавнего времени я не задумывался о том, что брокколи, брюссельская капуста, цветная капуста, листовая капуста, кочанная капуста — всё это технически один и тот же вид, Brassica oleracea. Заметные отличия между этими подвидами существуют в результате терпеливого вмешательства фермеров в течение тысячелетий. Многие из этих изменений произошли удивительно недавно. Ранние версии цветной капусты упоминались Плинием и средневековыми мусульманскими ботаниками, но даже в 1600 году французский автор писал о том, что «cauli-fiori» [по-английски цветная капуста — cauliflower] «как её называют итальянцы, всё ещё достаточно редко встречается во Франции». Брюссельская капуста начала широко культивироваться лишь во времена Ренессанса.
Женщина с Brassica oleracea на картине «Эпизод на рынке», Питер Артсен, 1569
Один пример заметных изменений, вызванных искусственным отбором древних фермеров пару лет назад даже попал в новости. В 2015 году прошла волна сообщений об арбузах раннего Нового времени. Арбузы происходят из Африки, и сильно разнятся по цвету и вкусу. Натюрморты XVII века показывают сильно отличающуюся фазу искусственного отбора арбузов по направлению к ярко-красному бессемянному типу, знакомому посетителям западных продуктовых магазинов.
Джованни Станки, «Арбузы и другие фрукты в пейзаже», 1645
Но не стоит ошибаться, концентрируясь только на необычных разновидностях и экзотическом импорте. Большая часть людей раннего Нового времени — не только в Европе, но и везде — была неграмотными фермерами и пастухами, с гиперминималистской по современным стандартам диетой.
Но это не значит, что их еда обязательно была невкусной. Но она явно была очень простой и крахмалистой. От Китая до Европы и до Африки в предместьях Сахары каши и похлёбки из главных местных зерновых или бобовых были ежедневной пищей. Итальянские фермеры не ели баклажан с пармезаном или спагетти с фрикадельками. Они обычно ели варёные бобы или зерновые, день за днём, каждый день.
«Поедатель бобов», Аннибале Карраччи, 1580-90
Острый глаз Питера Брейгеля-старшего подметил один пример универсальной еды раннего Нового времени. На его картине «Жнецы» команда крестьян делает перерыв на обед, состоящий, судя по всему, целиком из хлеба и мисок, как я думаю, с пшеничной кашей. А в их кувшинах, из которых они пьют, скорее всего, содержится слабоалкогольное пиво.
Питер Брейгель-старший, «Жнецы» (фрагмент), 1525-1530
Но подобные картины могут дать нам ограниченную информацию. Более многообещающим подходом будет обратиться непосредственно к текстовым источникам и тщательнее изучить рецепты раннего Нового времени. Некоторые из них на вид довольно вкусные.
Но есть и множество других, которые мне в ближайшее время готовить не хочется. Один из сразу вспоминающихся примеров — рецепт улиточной воды из английского манускрипта примерно 1700 года, хранящегося в Пенсильванском университете.
Дабы приготовить улиточную воду для употребления или любого недомогания молодого или старого человека, а также и для рахита:
возьмите кварту улиток, помойте их дважды в выдохшемся пиве, и хорошо высушите их на тряпочке, затем удалите с них раковины и всё прочее, добавьте к ним три кварты красного, четыре унции коровьего молока, листьев красной розы, розмарина, сладкого майорана, стружки слоновой кости — всего по горсти, отожмите всё вместе, и подсластите вашу воду сиропом из фиалок, лакричных конфет, а также на шесть пенни натурального бальзама, и выпивайте по четверти пинты полученного каждый вечер и каждое утро.
Улитки, выдохшееся пиво и стружка слоновой кости кажутся мне довольно спорной комбинацией вкусов, несмотря на добавки из ароматных трав и сахара. Но это лекарство, а не еда, и оно не должно было быть вкусным. Ещё один манускрипт раннего Нового времени из Пенсильванского университета (этот рецепт датирован 1655 годом и больше склоняется к рецептам еды, чем лекарств) содержит более понятное блюдо:
Дабы приготовить фрикасе из курицы или кролика.
Возьмите курицу и ошпарьте её или снимите кожу, и поместите на сковородку с полупинтой густого бульона или масла с небольшим количеством целого перца и мэйса [mace — приправа, изготавливаемая из красной оболочки мускатного ореха], и варите её на огне до тех пор, пока она не станет мягкой, затем добавьте [неразборчиво] и порезанных персиков и желтки двух яиц и немного масла, и помешивайте всё это в сковороде, пока не загустеет, а затем посыпьте небольшим количеством нарезанной петрушки.
Даже в таком относительно простом рецепте жареной курицы есть свои сюрпризы. Например, добавление такой малоизвестной приправы, как мэйс, изготовляемой из того же растения, что и мускатный орех (орех — это само семя, а мэйс — это его оболочка). Это очень сильная специя, вызывающая онемение вкусовых сосочков и добавляющая сильный аромат еде. И тут она сочетается с варёными персиками и желтками — насколько мне известно, такая комбинация вкусов до современной кухни не дожила.
Догадаться о реальном вкусе этих ингредиентов — вкусе курицы того времени, или мэйса, перевозимого в трюме корабля из Индонезии в Европу, или масла, взбитого вручную — в каком-то смысле невозможно. Мы, конечно, можем высказать обоснованные предположения. В случае с готовкой конца средневековья один историк отслеживал изменения рецептов, пересекавших культурные зоны (например, средневековую арабскую сладкую кашу под названием ма'муния, превратившуюся в англо-норманскую момини [maumenee]), и пришёл к выводу, что «со временем блюда становятся более сладкими, сложными, и в них применяют больше специй». Но между миром прошлого и настоящего в выращивании, готовке и хранении, а также в общих понятиях о том, что вкусно и что нет, поменялось очень много всего. Что сказал бы житель XIII или XVII столетия, к примеру, про батончик «Сникерс»? Он нашёл бы его отвратительно сладким. Хотя, возможно, и нет.
Еда раннего Нового времени — кажется очень похожей на знакомые нам блюда, но мы не можем быть уверены, что они были такими же на вкус. Как и многие вещи в истории, они находятся близко, но всё же недостижимы.
"Смуглянка" в исполнении школьников из Алеппо
Документальный фильм Россия-24
Что то не поместилось в заголовке... а да... водитель - беженец из Чечни, с самодельным протезом из деревянной метлы.
Водитель оказался мульти-рецидивистом, хорошо известным полиции по неоднократным задержаниям за вождение в пьяном виде. Что интересно, но не удивительно : никто не объяснил прессе, почему водитель до сих пор не понёс никакого наказания за свои прошлые заслуги, но вместо этого снова резвился на чужой машине, без страховки, без прав и … (здесь публика сильно бьёт в музыкальные тарелки!) - без ноги.
Водитель 37 лет, оказался уроженцем Чечни, с ампутированной до колена ногой, запросившим во Франции политического убежища,. К колену он приспособил собственноручно сфабрикованный протез из ручки швабры, которым нажимал на педали.
Полиции водитель объяснил, что очень торопился, ехал недалеко и просто не успел переделать свои "бывшие" российские права на французские.
Учитывая, что во Франции этот "политический беженец", как выяснилось, проживает уже шесть лет и всё это время разъезжает в автомобилях в таком вот состоянии, нажимая на педали ручкой от швабры, как сообщает официальная пресса, "его обьяснения не были приняты во внимание".
Перед очередным трибуналом-то он, конечно, предстанет, не впервой.
Но, и выйдет оттуда, опять же, как всегда. С ручкой от швабры и новыми планами.
На Севере снежном очаг наш родимый,
В нем честью и верой пылают сердца.
Где берег в прибое, где край наш любимый,
Меч с детства привычен руке молодца!
В Неве наших добрых коней мы купали,
На них через Вислу мы плыли на бой,
Клинки свои в рейнский поток омывали
И пили вино на Дунае с тобой...
В огонь, как на праздник, спешат наши роты,
И искры летят из-под конских копыт.
Сверкает на шпагах нам солнце свободы,
Которую любит гаккапелит!
Марш финской кавалерии Тридцатилетней войны.
Гаккапелиты... На вопрос: «Кто это такие?» большинство наших соотечественников разве что вспомнят зимние автомобильные шины. А между тем в соседней нам стране Суоми, о военной истории которой нам хотелось бы здесь поговорить, гаккапелиты имеют славу, сравнимую разве что со славой казаков в России, гусар в Венгрии и Польше, янычар в Турции, самураев в Японии.
Финские кавалеристы на службе шведской короны сражались во всех войнах северной воинственной державы с XVI по XIX век. Особенно славная страница их истории – эпоха Тридцатилетней войны 1618 – 1648 годов, когда они и получили свое прозвище «гаккапелиты» от их боевого клича «Хаккаа пяялля!», что в приблизительном переводе означает «Бей по голове!» или «Руби сверху!».
Уже в 1541 году указом шведского короля Густава Вазы в его войске учреждаются особые части из финнов. Слияние их со шведами было нецелесообразно, так как государственный язык они знали плохо или не знали совсем, к тому же сильно отличались по менталитету.
Густав Ваза или Густав I (правильнее Густав Васа; 12 мая 1496 — 29 сентября 1560) — регент шведского королевства с 23 августа 1521, король Швеции с 6 июня 1523. До вступления на престол — Густав Эрикссон.
Финляндская конница XVII века развивалась как рейтарская. Рейтары, как известно, – зародившийся в Германии род легкой кавалерии, обученной стрельбе из пистолетов в пехотные порядки противника поочередно заезжающими на разный манер шеренгами
(тактика караколь – в переводе «улитка»), чтобы потом опрокинуть расстроенные ряды неприятеля атакой. Эти «ездящие стрелки», имевшие стальные шлемы, кирасы, по паре седельных пистолетов и по длинному мечу (шпаге, рапире), не требовали длительной выучки, дорогостоящих тяжелых доспехов и специально выезженных сильных коней, как блестящие рыцари и кирасиры. Рейтар довольно быстро готовили из вчерашних крестьян на сельских лошадках.
Однако практика войн XVII века потребовала от шведских рейтар универсализма – и таранных атак, и умения рубиться в конной свалке, и набеговых партизанских действий, – всего того, что прекрасно умели делать их противники. При короле-полководце Густаве II Адольфе Ваза его рейтария принимает атакующий стиль боя, стреляя из пистолетов только первыми двумя рядами (первый ряд стрелял дважды – с 20 и 5 метров) и далее действуя холодным оружием. Кстати, знаменитый шведский рассекающий «удар смерти» через плечо вызвал в европейских армиях введение стального погона, затем ставшего суконным. Этот прием оказался очень эффективен против польско-литовской конницы, особенно легкой.
В начале XVII века шведско-финские кавалеристы в войнах с Речью Посполитой в Лифляндии не снискали себе особых лавров, а горечь поражения вкушали неоднократно. В сентябре 1605 года при Кирхгольме гетман Ходкевич всего с 2,4 тысячи гусарской и казацкой конницы учинил настоящее избиение 11-тысячной армии герцога Карла Седерманландского, отца Густава Адольфа. В шведском войске на левом крыле в полку Брандта сражались три хоругви финских рейтар, а в третьей линии в полку Леннартсона – еще три по 200 – 250 человек. Потери шведов составили от 6 до 9 тысяч, литвинов
– всего около 100 убитых.
Первые победы одержали финские рейтары в Московском государстве, куда в годы Смутного
времени по Выборгскому договору между правительством Василия Шуйского и Швецией в феврале 1609 года был направлен 5-тысячный наемный шведский отряд 27-летнего Якоба Делагарди (3 тысячи пехоты, 2 тысячи кавалерии). Действия его довольно подробно изложены в труде шведского историка Юхана Видекинда «История 10-летней шведско-московитской войны».
После Московской войны финские рейтары были объединены в четыре хоругви – Финляндскую Йенса Курка (Клааса Кристианссона), Тавастландскую Андерса Паули, Нюландскую Отто фон Гротхузена и Карельскую Ханса Мунка численностью от 230 до 300 всадников, делившуюся на три корнета, а в гвардейской кирасирской хоругви также
был финский корнет. В мирное время «земельные» хоругви (landsryttare) размещались на землях своих ленов и комплектовались из местных уроженцев. Штат рейтарской хоругви включал ротмистра, лейтенанта, фенриха (прапорщика, знаменосца), 5 капралов, писаря, квартирмейстера, профоса, двух трубачей, пастора и цирюльника.
Кроме того, в войнах века финские рейтары входили в состав набираемых в провинциях дво-
рянских хоругвей, или адельсфанов – Финляндского и Ингерманландского.
Еще более отличились финские кавалеристы в Польской (Королевской) Пруссии, где ле-
том 1626 года высадились войска Густава Адольфа. В серии из трех сражений при крепости Меве (Гнев) в сентябре этого года король-полководец отразил все атаки кавалерии своего кузена короля Польши Сигизмунда III Ваза, перешел в наступление и заставил поляков снять осаду крепости. В битвах с польскими гусарами и казаками участвовали две роты (Герда Скютте и Райнхольда Анрепа) финских конников, которые король лично водил в бой.
Согласно легенде, в одном из боев Густав чуть не погиб, окруженный казаками, еще не догадавшимися, что офицер, который отбивается от них шпагой, – сам король Швеции. Оказавшийся с ним рядом финский рейтар, чтобы не выдать врагу, кого надо спасать, закричал: «Все сюда, выручайте брата моего!» и успел отбить стволом своего пистолета саблю от «кунинга Кустаа». Подоспевшие финны отразили запорожцев, но вскоре в переплет попал и сам рейтар, а на выручку ему поспешил уже Густав Адольф с эскортом. После схватки он с удовлетворением заметил: «Ну вот и я тоже спас брата моего!» и прямо на поле брани совершил ритуал посвящения в рыцари.
Названый брат короля, рейтар Партайнен родом с хутора Сулкава в лене Саволакс, полу-
чил дворянский герб в виде скрещенных пистолей и новую фамилию Пистолькорс «пистолет
крестом»), хорошо известную впоследствии в военной истории и Швеции, и России.
Европу финны поразили. Один французский офицер на шведской службе писал: «Это настоя
щие железогрызы! Финны по своему сложению люди низкорослые, но отважные и привычные к лишениям. Служат они на скудном рационе, обходясь без удобств. Это воистину люди из железа, и никакое оружие их не устрашает, никто не заставит их отступить – того в отряде, кто поворачивается к врагу спиной, они более не считают сыном своей Отчизны. Было интересно наблюдать, как они идут в бой. У них сбоку на ремне висят точильные камни, и сразу после получения приказа о выступлении и барабанной дроби они начинают точить свои мечи, и кажется, что артель косцов готовится к покосу. Но с финнами
не до игрушек, когда речь о сражении...»
Неудержимый, казалось бы, «шведский потоп» был наконец остановлен лишь под Полтавой, а окончательно финские драгунские и рейтарские полки были разгромлены русскими уже на их родине, в битве при Наппо (Стуркюро) зимой 1714 года.
Разорение и смерть, которое гаккапелиты несли чужим землям, пришли и в их дома...
Финские войска шведской короны не раз были биты русскими также и в войнах 1741–1743,
1788–1790 и 1808–1809 годов, причем последняя (Ботническая) война положила конец национальным финским формированиям в шведской армии из-за перехода Финляндии под власть Российской империи.