Отцом поджанра time loop (временная петля) считается «День сурка» с Биллом Мюрреем. Мы собрали не менее интересные ленты, в которых герои по разным причинам постоянно переживают один и тот же временной отрезок, пока не найдут выход.
1. Матрица времени (2016)
Старшеклассница Сэм популярна, у нее классные подруги и крутой парень. После злополучной вечеринки героиня погибает в аварии и застревает в 14 февраля, которое проживает снова и снова.
Драма, снятая по книге «Прежде чем я упаду», касается многих вещей, тревожащих подростков, – буллинга, первого секса и отношений с семьей. В отличие от других фильмов про школьных стерв вроде «Дрянных девчонок», «Матрица времени» раскрывает личность популярной героини – за надменностью Сэм прячется пятиклассница с розовыми брекетами, которую травили, а ее высокомерие – это защита. Проживая заново День святого Валентина, девушка понимает, что вокруг нее всегда было много любви, а она тратила себя на издевки над другими и токсичные отношения. Картина призывает задать себе вопрос: «Каким человеком меня запомнят?», а ее посыл, хоть и немного наивный, заставляет задуматься: измените что-то сейчас, пока не поздно, ведь любой день может оказаться последним.
2. Зависнуть в Палм-Спрингс (2020)
Найлз приходит в качестве гостя на свадьбу и вместе с сестрой невесты Сарой попадает в загадочную пещеру, а на следующее утро обнаруживает, что вчерашний день повторяется.
«Зависнуть в Палм-Спрингс» – фантастическая комедия о бесконечном летнем дне, которым главный герой наслаждается (обычно персонажи фильмов о временных петлях сильно нервничают). Найлз плавает в бассейне, попивая пиво, загорает и отрывается на свадьбе. Сара, тоже попавшая в петлю, сначала получает удовольствие от вседозволенности, но в итоге решает двигаться дальше и подталкивает к этому Найлза. Фильм подкупает теплом и непосредственностью в духе комедий 90-х и научно-фантастическим ядром: портал с временной петлей находится в пещере – такой вот ироничный оммаж сериалу «Тьма». «День сурка» в фильме – реальность людей, живущих по чужим представлениям о счастье и благах. Но все-таки нужно слушать свое сердце и отсекать чужое влияние.
3. Последние девушки (2015)
Макс и ее друзья пытаются выбраться из кинотеатра во время пожара и попадают в слэшер «Кровавый лагерь». Чтобы найти выход, герои должны выжить в схватке с маньяком и дойти до финальных титров.
Кино оригинально переосмысляет понятие временной петли – героиня становится заложницей слэшера, сюжет которого повторяется. Фильм задумывался как качественная пародия на хорроры о резне в летнем лагере, а атмосферу 80-х он перенял у франшизы «Пятница, 13-е». Но черный юмор, предыстория маньяка и язвительные подколы в адрес жанра служат лишь оболочкой для основной темы – переживании смерти близкого человека. Мама главной героини погибла двадцать лет назад, и Макс до сих пор не оправилась. Девушка должна не только разорвать петлю, но и навсегда попрощаться с мамой, играющей в «Кровавом лагере». «Последние девушки» не состоялись как блистательная хоррор-комедия из-за психологического подтекста, но очень трепетно и бережно рассказывают о синдроме утраты.
4. Беги, Лола, беги (1998)
Лола должна за двадцать минут добежать от дома до площади и принести бойфренду сто тысяч марок. Первый забег по Берлину заканчивается смертью, но у героини есть еще две, ведь она попадает во временную петлю.
По манере повествования фильм напоминает клип альтернативных групп 90-х, завораживает своими отсылками к Бессону и видеоиграм (три попытки для перехода на новый уровень) – кино олицетворяет дух времени. «Беги, Лола, беги» настолько точно передает закольцованность временной петли, что перфекционизму режиссера Тома Тыквера можно только позавидовать. Структура картины важнее сюжета, но все же главная идея в том, что наша судьба определяется случайностями, так и жизнь персонажей кардинально меняется, если они сталкиваются с Лолой на улице в ее трех забегах. «Конец игры – это начало игры» – эту фразу нужно держать в уме при просмотре. Смотреть фильм стоит прежде всего ради гипнотизирующего саундтрека и драйва боевика, а потом уже предаваться размышлениям о временных парадоксах.
5. Треугольник (2009)
Главная героиня вместе с друзьями оказывается на пустом лайнере в открытом море, но вскоре загадочный пассажир начинает убивать их одного за другим.
«Треугольник», сложносочиненный триллер про временную петлю, хорошенько пугает основным местом событий – заброшенный океанский лайнер потрепанного вида (чем не корабль-призрак?) вызывает мурашки, когда впервые появляется на горизонте. Фильм шокирует и неожиданными сюжетными твистами. Героине «заказали» не только друзей, но и саму себя, а ведь столкновение со своим двойником для многих – страшный сон. Временная петля в кино завязана на треугольнике Карпмана, но до финала раскрыть ее суть вам вряд ли удастся.
6. Счастливого дня смерти (2017)
Три – звезда колледжа. Она просыпается после вечеринки и проводит свой досуг как обычно – ни во что не ставя других. Вечером Три убьет маньяк в маске, и этот день снова повторится. Она будет умирать, пока не раскроет убийцу.
Фильм соблюдает все правила хорроров про маньяков в маске и делает реверанс в сторону «Крика» – убийца всегда тот, кого ты знаешь. Кино искусно балансирует между жанрами черной комедии и триллера, но ему не хватает изобретательности как детективу. Зато фильм успешно демонстрирует законы временной петли в романтических комедиях (но никак не в хорроре) – здесь есть и раздражающее ощущение дежавю, и срывы героини, когда ей уже наплевать на чужое мнение и она веселится по полной. Не нужно относиться к «Счастливому дню смерти» серьезно – это чисто развлекательное кино с долей юмора, трешовых убийств и внутренней трансформацией королевы колледжа.
Один из краеугольных камней современной НФ — книга, положившая начало хронофантастике.
Уэллс попытался экстраполировать современный ему капитализм в далёкое будущее, в котором человечество разделилось на два биологических вида. Ещё сильнее, нежели странное общество элоев и морлоков, потрясает «конец времён», знаменующий полную погибель разума.
Герберт Уэллс (1866-1946) активно использовал фантастику для критики современного ему общества. Два вопроса не давали Уэллсу покоя: есть ли жизнь на Марсе и можно ли путешествовать во времени. Его размышления на вторую тему вылились в цикл очерков. Переработав эти рассказы, он написал в 1888 году фантастическую повесть «Аргонавты хроноса», но не остановился на достигнутом и продолжил улучшать текст, добавляя новые сюжетные линии.
В 1894 году англичане с увлечением начали читать роман «Машина времени», выходивший в журнале New Review. Успех Уэллса был триумфальным: восторженные рецензии стали появляться ещё до финала. Когда закончилась журнальная публикация, роман вышел отдельным изданием сразу в Англии и в США. Книгу читали взахлёб, автора называли гением.
В «Машине времени» Уэллс рассуждает о будущем человечества - точнее, о его конце. Когда побеждает Прогресс, Человек проигрывает. Герой, переместившись на 800 тысяч лет в будущее, застаёт закат человеческого общества: аристократы превратились в изнеженных элоев, а потомки рабочих - в звероподобных людоедов-морлоков. Дальнейшее путешествие тоже не сулит ничего хорошего: разумная жизнь исчезла, уступив место огромным крабам и зелёным лишайникам.
Взявшись за ручку двери, я услышал отрывистое восклицание, треск и удар. Открыв дверь, я очутился в сильном водовороте воздуха и услышал звук разбитого стекла. Путешественника по Времени в лаборатории не было. Мне показалось, что на миг передо мной промелькнула неясная, похожая на призрак фигура человека, сидевшего верхом на кружившейся массе из чёрного дерева и бронзы, настолько призрачная, что скамья позади неё, на которой лежали чертежи, была видна совершенно отчётливо. Но едва я успел протереть глаза, как это видение исчезло. Исчезла и Машина Времени. Переводчик К. Морозова
Идея, что можно попасть в прошлое или будущее, породила целый жанр хронофантастики. Причём со времён Герберта Уэллса машины времени не изменились: можно придумать новый принцип действия, но вряд ли это повлияет на сюжет, и со стороны путешествие будет выглядеть примерно одинаково. Чаще всего принцип работы вообще не объясняют: человек залезает в кабинку, любуется гудением и спецэффектами, а потом выбирается уже в другом времени. Этот способ можно назвать мгновенным скачком - ткань времени словно прокалывается в одной точке. Впрочем, технические или научные проблемы Уэллса не интересовали - именно поэтому его роман причисляют к философской фантастике. Социальный прогноз - вот что волновало писателя более всего. Какое будущее нас всё-таки ждёт - светлое или тёмное?
Авторы текста: Александр Стоянов, Алексей Мальский Источник: fanfanews
Вы, новые, дерьмом довольствуетесь, потому что не видели чуда.
Продолжение «Бегущего по лезвию» запоздало на тридцать лет, но во многом почти не уступает оригиналу. Снимать его поручили Дени Вильнёву, режиссёру «Прибытия». И с первых же кадров стало ясно, что это отличный выбор.
В мире «Бегущего», как и в реальности, прошло три десятилетия. Земля окончательно погрузилась в экологическую катастрофу, и запрет использовать на нашей планете репликантов пришлось снять. Благо магнат Уоллес создал новых, послушных репликантов. Старые модели объявлены вне закона, и на них снова охотятся «бегущие по лезвию». Один из таких — агент Кей. Странная находка толкает его на расследование дела, в котором переплетаются интересы властей, корпорации Уоллеса и подполья репликантов. Кею предстоит найти пропавшего Рика Декарда и, что ещё важнее, — самого себя.
Как и оригинал, продолжение — неторопливая драма, которая захватывает атмосферой и картинами Лос-Анджелеса будущего. Но во всём этом видится не подражание Ридли Скотту, а собственный стиль режиссёра. Вильнёву шикарно удаются плавные пролёты камеры над пейзажами, давящие декорации небоскрёбов и трущоб, вызывающие клаустрофобию интерьеры. Особенно хороша работа со звуковыми эффектами. Панорамные виды сопровождаются низким гудением и гулкими ударами, от которых мурашки бегут по коже.
Вильнёв не пытался воспроизвести мир оригинала — он выстроил собственный. Старый фильм запомнился неоновыми огнями рекламы и цветастыми костюмами — и в новом это есть, но куда больше в нём серости, разрухи и пасмурного неба. В этом мире холодно, тускло и неуютно. Нам показали не только сияющий город с небоскрёбами, но и мир за его пределами, — и оказалось, что там пустыня, полная свалок и ржавых руин. Здесь нищие охотятся на пролетающие машины, а дети работают до изнеможения на подпольных фабриках, выколупливая ценные металлы из подержанной техники.
В этом мир «Бегущего» отсылает к нашему, где такая «постапокалиптическая фантастика» — вполне себе реальность для многих стран третьего мира.
Сиквел не только показывает мир по-новому, но и пытается его осмыслить и объяснить зрителю, — как раз этого оригиналу не хватало. Из «2049» понятнее, почему репликантов невозможно отличить от людей: это не андроиды, а, по сути, клоны с человеческой ДНК. Теперь центральная тема фильма не «как распознать репликанта и не репликант ли я сам», а «могут ли репликанты размножаться и стать полноценными людьми». Объяснили и отсутствие в будущем интернета и других привычных технологий. А ещё нам дали посмотреть на рождение репликанта и показали, как и кто создаёт им искусственные воспоминания. Благодаря проработке деталей безысходный мир оживает и кажется реальным.
«2049» стал одним из главных кинособытий 2017 года — но только среди ценителей умной фантастики. В прокате он повторил судьбу оригинала и провалился. Можно долго спорить, в чём причина. То ли в чересчур сдержанной игре Райана Гослинга. То ли в сценарии, написанном в духе поздних фильмов Ридли Скотта, с уклоном в религиозный символизм и отсылками к классике. Но, скорее всего, публика просто отвыкла от медленного, тягучего, атмосферного кино.
Автор текста: Александр Гагинский Источник: fanfanews
А это бонус из бессмертного творения Ридли Скотта:
30 августа исполнилось 226 лет со дня рождения Мэри Уолстонкрафт Годвин, более известной как Мэри Шелли. Несмотря на всемирную известность её романа "Франкенштейн, или Современный Прометей", сама фигура автора остаётся в тени, а между тем её судьба могла бы послужить материалом для отдельной книги.
На вопрос, кто такой Франкенштейн, большинство из нас ответит неверно — это не гомункулус, а молодой ученый-химик, "собравший" гомункулуса из мертвой плоти и ожививший электричеством. Сам же гомункулус безымянен. В оригинале у Мэри Шелли он часто обозначается как daemon — даймоний, или внутреннее, скрытое "я". Альтернирующая, сказали бы в то время, личность.
Роман о Франкенштейне напоминает экран, на который вот уже более 200 лет (впервые он был опубликован в 1818 году) мы проецируем свои иллюзии и страхи, причем в разных жанрах. Однако проще всех выразил главную проблему "Франкенштейна" герой из другой книги, и этот роман называется "Бесы". "Бессмертный Бог,— говорит самоубийца Кириллов (кстати, инженер),— существует, пока человек смертен, и умрет, как только они с человеком поменяются местами". Виктор Франкенштейн и его опыты по превращению мертвого в живое предсказывают эту его мысль.
За чередой бесконечных реинкарнаций "Франкенштейна" мы почти перестали различать автора этой книги. Все, что мы помним, это что Мэри Шелли не было и двадцати, когда она его написала, и что к тексту якобы приложил руку ее муж, поэт Шелли, если не сам Байрон. Между тем история самой Мэри Шелли, ее семьи и того исторического фона, на котором пишется книга, поразительна; поскольку история ученого есть еще и метафора жизни и творчества, давайте представим, из кусков чего сшивала Мэри Шелли своего "Франкенштейна".
Титульный лист романа Мэри Шелли "Франкенштейн". Лондон, 1831
Многоугольник
Мэри Шелли родилась в 1797 году в окраинном районе северного Лондона в доме под названием Polygon ("Многоугольник") — новомодном сооружении из 32 корпусов, соединенных по кругу. Из огромных окон открывался вид на поля и фермы. Здесь селились в основном англичане среднего достатка и беженцы-католики из Франции (при церкви Святого Панкратия разрешалось хоронить католиков). Отец Мэри, Уильям Годвин, был известнейшим романистом и философом, интеллектуальным кумиром поколения людей, мечтавших уничтожить сословное неравенство в Англии. Мэри Уолстонкрафт, мать, была из таких же мечтателей. Она была автором эссе "В защиту прав женщин" (1792), где впервые под собственным именем (что для Англии того времени было немыслимо) поднимала вопросы женского образования, избирательного права и финансовой независимости. Эссе принесло Мэри Уолстонкрафт славу первой феминистки Англии.
Это были образованнейшие люди, воспитанные идеями века Просвещения. Все они были убежденными атеистами. Их богом был Разум и Духом Его Святым — Воображение. Идеи свободы и социального равноправия, за которые они боролись, кажутся нам естественными. Сегодня они составляют суть европейской цивилизации. Во Французской революции 1789 года эти люди увидели начало великих преобразований и открыто ее приветствовали. Чтобы стать свидетелем того, как идеи воплощаются в жизнь, Мэри Уолстонкрафт отправляется через Ла-Манш. По законам республики внебрачному ребенку можно дать имя отца, а Мэри беременна. В поездке ее сопровождает гражданский муж-американец.
Портрет Мэри Шелли (1840) художника Ричарда Ротуэлла
В 1794 году Уильям Годвин публикует эссе, сделавшее его знаменитым в среде нескольких поколений английских интеллектуалов. Это эссе в защиту осужденных по делу "Корреспондентских обществ" — кружков, где обсуждались идеи демократических преобразований в Англии. Те, кто состоял в подобных обществах, обвинялись в государственной измене, но после публикации, в которой Годвин разоблачал доводы обвинения, подсудимые были оправданы.
Два лучших ума своего времени, они встречаются, когда обоим под сорок. Опыт личной жизни Мэри Уолстонкрафт был к тому времени далеко не безоблачным. Ее внебрачный союз распался, американец ушел к любовнице. Мэри убеждает себя, что "лучше разделить, чем потерять", но американец отказывается жить втроем. Разум бессилен перед любовью и предательством, и тогда Мэри принимает решение N2 — покончить с разумом. Ее спасают, случайный прохожий вытаскивает утопленницу из Темзы. По количеству внезапных смертей и самоубийств эта история и вообще сопоставима с апофеозом смерти во "Франкенштейне".
Страница из оригинальной рукописи "Франкенштейна" Мэри Шелли
Мэри и Уильям поселяются в Polygon. Уважая "личное пространство" друг друга, они живут в разных корпусах. Их дом — это салон, здесь бывают Сэмюэл Кольридж, Чарльз и Мэри Лэм, Роберт Саути. 30 августа 1797 года в этом доме появляется на свет будущая Мэри Шелли. Если идеи Уолстонкрафт опережали время, то умирала она сообразно эпохе: во хмелю (родильную горячку лечили вином) и обложенная щенками (которые отсасывали молоко). Через 10 дней новорожденная Мэри осиротела.
В романе "Франкенштейн" есть эхо этой трагедии: мать Виктора выхаживает от скарлатины приемную дочь, заражается и умирает. Эта смерть формирует внутренний мир девочки. Горе внутри, внешне оно будет проявляться длительными приступами меланхолии. Как и лаборатория Франкенштейна, комната, где умерла мать, притягивает и отталкивает. Смерть смотрит с портрета над камином, и это портрет молодой красивой женщины, причиной гибели которой стала она, Мэри. Образ матери она "сшивает" из рассказов отца и книг, которые написала мать. Этот образ — ее первое самостоятельное произведение.
Франкенштейн перекочевал и на страницы комиксов...
Школа разума
В 10-х годах XIX века жизнь в семействе Годвинов изменились. Теперь Polygon представлял собой зрелище, не без юмора описанное Диккенсом в "Холодном доме": "Из решетки, ограждавшей нижний дворик, вывалилось несколько прутьев; кадка для дождевой воды была разбита; дверной молоток едва держался на месте; только грязные следы на ступенях указывали, что в этом доме живут люди". Начало века — эпоха разочарования для интеллектуалов из окружения Годвина. Разумное переустройство общества оказалось невозможным. "Время надежд" 90-х завершилось крахом. Французская революция потопила себя в крови и породила Наполеона.
Когда на трон вернулись Бурбоны, стало ясно, что исторический цикл замкнулся. Иллюзий, что общество может жить разумно, больше не было. Герои 90-х стали изгоями, их время проклято и забыто.
... среди которых встречается и манга.
Годвина не печатают, его семейство бедствует; из пасторального Polygon они перебираются в грязный и тесный центр города. На первом этаже их жилища они открывают книжную лавку. Новая жена Годвина интеллектуально несопоставима с Уолстонкрафт, но девочкам нужна мать, и в семью входит новая Мэри — Клермон. От предыдущих браков у нее сын и дочка Клэр, которая через несколько лет будет втянута в скандальную историю с бегством Мэри и Шелли, а затем и с Байроном. Годвину Клермон рожает сына, и теперь перед нами довольно странное семейное образование из единоутробных, единокровных и сводных сестер и братьев. Только у одной девочки в этом семействе нет ни отца, ни матери. Это Фанни, дочка Мэри Уолстонкрафт от американца. Как и будущий монстр из книги Шелли, в этом мире она чувствует себя абсолютно никому не нужной.
Уильям Годвин не знал, как воспитывать дочь, и поступил с ней, как с мальчиком,— открыл двери домашней библиотеки. История девочки как бы проверяла теорию о женском образовании. Когда Мэри встретилась с Шелли, интеллектуально она была ему почти что равной, и это не могло не произвести впечатления на молодого поэта. То, что обсуждали друзья Годвина, их разговоры об открытиях в области химии и физиологии; гальванизм и электричество и вообще романтическая завороженность природой, в науке о которой мистика еще не отделена от практики,— все это становилось пищей для воображения и потом откликнулось в романе Мэри. К 16 годам ее внутренний мир составится из прочитанных книг и подслушанных историй, например "Старого морехода", которого зачитывал Кольридж, а также из морских пейзажей Шотландии, куда Мэри отправляли на лето. Мистика северных широт, с которой начинается "Франкенштейн", родилась из портовых сказок, рассказанных китобоями. Мэри "прозревает" точно так же, как созданный ее воображением монстр — путешествуя и читая. "Странная вещь — познание! — пишет она.— Однажды познанное нами держится в уме цепко, как лишайник на скалах". Для того чтобы оживить это "странную вещь", ее требовалось "гальванизировать".
...Для Перси Биши Шелли Уильям Годвин был легендой старшего поколения. Молодой поэт и романтик-радикал вырос на его идеях и вошел в дом учителя, надо полагать, не без трепета. Он увидел Мэри мельком в дверном проеме и запомнил только ее платье — в шотландскую клетку. Оно было вызывающе не по моде; это была форма юношеского протеста.
На тот момент Шелли был таким же, как Годвин, изгоем. За эссе "Необходимость атеизма" юного баронета отчислили из Оксфорда, к тому же он женился без родительского согласия; его Гэрриет была дочка ростовщика и трактирщика; Шелли просто решил освободить ее, вытащить из "мещанского болота". Они венчались в Шотландии, где это было возможно сделать без согласия родителей. Но чудес не бывает, в душе человек остается тем, кто он есть — дочкой трактирщика. К тому же дети, двое — а Шелли совершенно не готов стать отцом семейства. Он приходит с визитом к Годвину по рекомендации старших поэтов Озерной школы. В Мэри, которая на пять лет его младше, он находит то, что безуспешно (подобно Франкенштейну в своем подопытном) пытался найти в Гэрриет,— единомышленника. Шелли поражен ее интеллектуальной независимостью; они влюбляются друг в друга; Шелли предлагает бегство в Европу и жизнь коммуной в Швейцарии, Мэри согласна; в дорогу с ними увязывается сводная сестра Мэри — Клэр, хотя конечной целью этой "взбалмошной особы" будет не Шелли, а Байрон, от которого она даже родит дочку. Это и вообще история о бешеной сексуальной энергии молодости, когда, словно назло общественной морали, все спят со всеми, абсолютно не заботясь о репутации и контрацепции. Эти вчерашние подростки хотят строить свою жизнь так, как считают нужным.
Соль жизни
Портрет Мэри Шелли (1831) художника Сэмюэля Джона Стампа
Последующие несколько лет жизни Мэри Шелли умещают события, которые составят центр тяжести ее судьбы. Теоремой жизни, которую она будет решать, когда потеряет всех. Ну или почти всех. Череда смертей и интеллектуальных озарений, словно связанных друг с другом, становится жутким лейтмотивом истории с того момента, как Мэри и Шелли впервые пересекли границу. Связь дочери с женатым человеком — та черта, за которой свободомыслие отца заканчивается. Тень позора не должна омрачить судьбу остальных детей, и Годвин отказывает Мэри в доме. Ее первый ребенок рождается на съемной квартире недоношенным и через две недели умирает. Она рожает снова, но в условиях бесконечных странствий дети гибнут. Реальная смерть собирает урожай с жадностью литературного монстра. Через три года после бегства Шелли покончит самоубийством его жена Гэрриет. Ее тело найдут в речке Гайд-парка; вскрытие покажет, что она была беременна. Буквально за месяц до этого добровольно уйдет из жизни Фанни, незаконнорожденная дочь Мэри Уолстонкрафт и единоутробная сестра Мэри Шелли. Никому не нужная и всем чужая, лишенная из-за выходки сестры шансов обзавестись собственной семьей, она принимает дозу опиума в провинциальной гостинице. Труп долго будет неопознанным. Мэри узнает о смерти сестры из описания в местной газете.
Когда Мэри и Шелли официально женятся, Годвин открывает для новобрачных двери своего дома. Но лондонский суд не разрешает взять в семью детей Шелли от Гэрриет. В глазах общества этот поэт — распутник и вольнодумец, ему грозит лишение прав даже на детей от Мэри. Как раз вовремя к травле подключаются и "собратья по перу". Журнал Blackwood's Magazine клеймит "молодых поэтов" Шелли и Китса за "аморальность" и "пошлятину". Издатели отказываются печатать их книги. Опасаясь суда, Мэри и Шелли снова вынуждены эмигрировать. Несколько последующих лет они будут вести образ жизни изгнанников-интеллектуалов, лучшее место для которых во все времена была Италия. Все это время Мэри следует за Шелли, совершенно не задумываясь (так Цветаева шла на гибель за Эфроном). В череде эмиграций снова мелькает Швейцария. 1817 год, хрестоматийная история — Мэри и Шелли живут по соседству с Байроном на Женевском озере; кормящая мать, она пишет "Франкенштейна" "на спор", который в один из пасмурных дней придумал Байрон. Швейцария и вообще станет точкой, где судьбы этих людей пересекутся, но только с тем, чтобы разойтись в пугающе разные стороны. Через год Мэри станет автором "Франкенштейна". Через шесть лет жизнь Байрона прервется в Греции. Его маленькая дочка от Клэр умрет от холеры в монастыре, куда он ее отправит. Чуть раньше, в 1822 году, погибнет и сам Шелли, утонет во время морской прогулки из Ливорно в Специю. Его тело, изъеденное морской солью, друзья опознают по томикам Софокла в карманах. Как и во "Франкенштейне", история заканчивается, казалось бы, полным провалом. Но так ли это?
Апостолы свободы
Отец Мэри Шелли, Уильям Годвин (1756-1836), был известным романистом кумиром интеллектуалов
Вспомним полное название романа Мэри Шелли: "Франкенштейн, или Современный Прометей". Миф о герое, который дарит людям огонь. Этот миф вмещает в себя множество толкований. Для меня, например, этот миф применительно к "Франкенштейну" — история об искушениях. Наукой, которая всегда вне морали и поэтому требует гуманитарной оценки. Светлым будущим, где нет смерти. Искусством как попыткой преодолеть и себя, и смерть. Абсолютной аморальностью любой абсолютной власти. Все эти искушения можно свести к одному знаменателю, и этим знаменателем будет мысль.
Роман Шелли — это метафора силы и слабости интеллекта. Главное свойство мысли — это свобода, это она искушает и власть, и творчество, и науку. Очарованные силой этой свободы, английские романтики стали первыми ее апостолами. Они проверяли ее свойства собственной жизнью. В рамках своего времени они попытались устроить если не общество, то хотя бы свою судьбу на основах, в которые верили. Но где находится граница, за которой свобода мысли, подобно созданию Франкенштейна, оборачивается против себя? Зайти далеко — это насколько далеко? Вот вечный и вечно современный вопрос. Ответить на него можно лишь экспериментально, другого способа распознать границы просто не существует. К тому же с ходом прогресса они раздвигаются, поэтому мы вынуждены спрашивать снова и снова: далеко — это как далеко? С той стороны стекла в освещенное окно рассудка на нас всегда смотрит монстр. Каждый из нас может назвать себя Франкенштейном. Плата за познание — это перемена участи, так было со времен Адама и Евы. И смерть — одна из форм этой перемены. Однако если бы этого не было, человек вряд ли бы вообще выбрался из своей пещеры. "Франкенштейн" — это роман-катастрофа, в нем погибают все. Историю жизни Мэри Шелли на первый взгляд тоже не назовешь счастливой. Но в чем счастье ума, отказавшегося от идеи Бога? В самосознании границы собственной свободы и эта граница — свобода другого человека.
Мэри Шелли пережила всех участников этой драмы. Опыт жизни привел ее к тому, к чему стремилась ее мысль: она стала свободной настолько, насколько это было возможным в "высокоморальную" эпоху королевы Виктории. Она больше не вышла замуж и одна воспитывала единственного из выживших детей от Шелли — Перси Флоренс. Она занималась литературным наследием мужа — это ей мы обязаны тем, что в историю он вошел не как радикальный экспериментатор в области общественной морали, а как тонкий лирический стихотворец. Ее заработок составляли литературные труды и журналистика, хотя все последующие романы, которые она написала, остались в тени "Франкенштейна". Неудивительно, ведь такие книги пишутся сами собой и при отчаянном стечении обстоятельств; они пишутся судьбой и жизнью. Думаю, мать Мэри могла бы гордиться такой дочкой.
87 лет назад, 31 августа 1936 года, родился Владимир Орлов— прозаик, сценарист, преподаватель Литинститута им. Горького, автор вышедшего в 1980 году романа «Альтист Данилов».
Эта книга, жанр которой принято называть фантастическим реализмом, не только сделала Орлова знаменитым, но и стала прорывом, глотком свежего воздуха для всей советской литературы «застойного» периода.
Родился Владимир Орлов в Москве в 1936 году, в 1959 окончил факультет журналистики МГУ и, как полагается, отправился работать по профессии — корреспондентом в газету «Комсомольская правда». В перерывах между написанием очерков о строительстве железнодорожной магистрали Абакан – Ташкент и Саяно-Шушенской ГЭС Орлов — пока исключительно для себя, «в стол» — начал работать над первыми художественными произведениями.
Сначала были очерки, опубликованные в 1960 году одним циклом под названием «Дорога длиною в семь сантиметров», первые романы — «Солёный арбуз» и «После дождичка в четверг», вдохновлённые всё тем же опытом жизни вблизи грандиозных строек, среди рабочей молодёжи, появились в 1965 и в 1969 соответственно. Тогда же Владимир Орлов окончательно порвал с журналистской деятельностью, полностью посвятив себя писательской. Ждать читательского признания пришлось ещё 10 лет.
В 1980 году Владимир Орлов написал и издал свой четвёртый роман «Альтист Данилов», который стал в итоге первой частью трилогии «Останкинские истории», объединённой не только упомянутым выше жанром «фантастический реализм», но и тем, что основные события всех трёх романов происходят в районе Останкино.
Главный герой книги — музыкант Владимир Данилов. Он живёт в Москве, в 70-х, играет на альте и умеет летать и перемещаться в пространстве. Дело в том, что Данилов — демон-полукровка, сын земной женщины и чёрта, в детстве обучавшийся в демонической академии, а потом сброшенный на Землю из-за низкого происхождения. В душе Данилова идёт вечная борьба магического с человеческим, как и в окружающей его Москве, где в размеренную жизнь горожан то и дело вмешиваются сверхъестественные силы.
Хохловский переулок, где, по сюжету «Альтиста», живёт героиня романа Наташа
Много в романе и музыки — классической, современной и даже экспериментальной, а также описаний сочинения и исполнения этой музыки — процессов вроде бы реальных, но одновременно магических. Сам Орлов говорил, что вдохновением для него служили и сказки Гофмана, и произведения Булгакова и Гоголя, словно отвергая приписанное ему звание первого русского фэнтези-писателя. В одном из интервью он рассказывал, что прототипом героя романа стал альтист Большого театра Владимир Грот, чья фамилия по отцу была как раз Данилов. А первая глава «Альтиста» была написана после того, как поэт Андрей Вознесенский обратил внимание Орлова на то, что Данилов читается наоборот как Волинад — почти Воланд.
Почти так же, «из жизни», взял Орлов идею второго «останкинского» романа «Аптекарь». Однажды, вспоминал писатель, в очереди в пивной ларёк на Рижском базаре он увидел троих, покупавших бутылку водки, и подумал, что из неё мог бы вылететь джин и что было бы интересно посмотреть, как будут делить его сразу трое хозяев. Именно так и начинается «Аптекарь», главная героиня которого — жившая в бутылке водки берегиня Любовь Николаевна Кашинцева, своего рода фея, готовая выполнить любое желание хозяев, купивших бутылку с ней. Вместо положительных изменений в жизни собутыльников происходят неприятности, и они уже не чают, как бы избавиться от «джина», — все, кроме одного, который всё ещё надеется, что берегиня исполнит его мечту.
В 2009 году по мотивам романа «Аптекарь» режиссёр Александр Баршак снял одноимённый сериал с Сергеем Пускепалисом и Светланой Ходченковой в главных ролях. Экранизация, по мнению зрителей, вышла удачной, хотя сам автор до конца не верил в то, что возможно перенести на экран сцены романа — мистические, иногда абсурдные и нелогичные, рассказывающие о том, как в Москве середины 80-х появляется древняя фея.
Заключительный роман трилогии вышел в 1997 году. «Шеврикука, или Любовь к привидению» посвящён ещё одному фантастическому существу, на этот раз — домовому. Место действия прежнее — Останкино, время — конец XX века, и вновь реальный мир переплетается с миром привидений, невидимым для обычных людей, так же, как в прозе Орлова реалистичный язык, которым писал автор свои журналистские заметки и первые романы, переплетается с фантастическим, «гоголевско-гофмановским» стилем письма. Добрый домовой Шеврикука вынужден воевать со злыми духами, которые угрожают людям. Вновь, как и в «Альтисте», возникает борьба магического с человеческим, а полем битвы становится душа главного героя, который готов ради людей пойти в бой против обитателей его родного мира — даже под угрозой быть уничтоженным.
Ни «Аптекарь», ни «Шеврикука», ни последовавшие за ними романы не стали столь же любимы читателями, как «Альтист». В 2000-х Орлов написал ещё 4 романа: «Бубновый валет», «Камергерский переулок», «Лягушки» и «Земля имеет форму чемодана» — последний вышел в 2013 году, за год до смерти писателя.
Все они, как и знаменитая трилогия, — фантасмагории, где бытовое неотделимо от магического и столь же естественно. По признанию самого Орлова, некоторые события его романов вроде бы в жизни не происходили, но это не значит, что произойти не могли. Отсюда и истории, построенные как на старинных сказках, легендах, так и на жизненных ситуациях — своеобразная, созданная одним автором, городская мифология.
Фильм снят по мотивам одноимённой пьесы Алексея Толстого в 1939 году. Вышел на экраны 1 июля 1939 года.
Многие сюжетные линии оригинальной пьесы отличаются от повести «Золотой ключик, или Приключения Буратино». В соответствии с пьесой снят и финал фильма. Буратино и его друзья открывают золотым ключиком заветную дверь, добираются до волшебной книги и на сошедшем с её страниц воздушном корабле отправляются вместе с советскими полярниками в страну, где «все дети учатся в школах, и славно живут старики».
Режиссёр-мультипликатор И. П. Иванов-Вано писал: «Мастерству комбинированных съёмок в этом фильме удивлялись не только рядовые зрители, но и многие специалисты. Недаром же „Золотой ключик“ в дальнейшем стал „настольной книгой“, наглядным пособием не только для операторов комбинированных съёмок, но и для всех любителей мультипликации».
Киновед Нина Спутницкая описала процесс создания фильма и оценила его следующим образом: «Этот фильм по сей день остаётся примером филигранной работы по оптическому совмещению в кадре большого человека и маленькой куклы».
«Хождения Джоэниса» - в буквальном смысле хождения по сумасшедшему миру будущего, и не только по Америке, но и по СССР.
Кстати, отечественные читатели, которые ознакомились с этим романом в первом, ещё советском, переводе, были лишены возможности прочесть главу "Джоэнис в Москве", которую по идеологическим соображениям цензура изъяла из печатного варианта. Впервые эта глава была опубликована отдельно в первом номере журнала фантастики "Если" в 1991-м году, уже после развала СССР. А целиком роман в первый раз на русском был издан в 1994-м, с тех пор публикуется без купюр, как и в этой книге.
Выбрав главной фабулой романа именно похождения главного героя, Шекли предоставил читателю возможность ознакомиться с тем, как по его мнению, будет выглядеть человечество в 21 веке. Многое, конечно, он не угадал, как минимум, в описанном им будущем Советский Союз ещё здравствует и благополучно противостоит США, что в итоге приводит к Третьей мировой.
Так вот, сама книга представляет собой предания, которые рассказывают в 31-м веке, в новой постапокалиптической цивилизации о Джоэнисе, ставшем в итоге великим Гуру. Такой мудрёный заворот, который, впрочем, для Шекли не сказать, чтобы сверхнеобычен.
Оригинальность структуры произведения - это его конёк, как и улыбка сквозь тоску по настоящему человечеству, которое невозможно разглядеть сквозь цивилизацию потребления и стяжательство, перманентно обличаемые писателем с самого первого его рассказа до последнего произведения.
Будь то откровенная сатира или боевик, или детектив, или даже новеллизация блокбастера - Шекли всегда писал об одном: Человек может быть выше потребителя, но не хочет.
Фриц Лейбер создал эмоционально-личный, автобиографичный текст — но при этом великолепно и на профессиональном уровне воздал дань уважения классикам «темной литературы».
Оригинальное название: Our Lady of Darkness Жанр: городское мистическое фэнтези Выход оригинала: 1977 Похоже на: Нил Гейман «Задверье», Г Ф. Лавкрафт «Он»
Франц Вестен, писатель из Сан-Франциско, внезапно оказывается втянутым в странную и жуткую историю, связанную с некоей книгой. «Мегаполисо-мантия: новая наука о городах» — её автор, некий Т. де Кастри, выдвигает идею о том, что в современных городах комбинация электричества, металла и бетона, связываясь с определённым рисунком улиц и кварталов, порождает мистические силы...
«Матерь Тьмы» — во многом автобиографический роман. Лейбер писал его после смерти любимой жены Джонквил, так что терзания и отчаяние Франца Вестена, увы, имеют под собой реальную основу. Есть и другие совпадающие детали — после трагедии и Франц, и Фриц лечились от алкоголизма, оба они жили в Сан-Франциско, и да, оба были писателями. Как говорится, «рассказывай о том, что хорошо знаешь».
Однако «Матерь Тьмы» ни в коем случае не бессвязное, рефлексирующее психотерапевтическое произведение. Фактически это кульминация всего предыдущего «ужасного» творчества Лейбера — и один из первых хорроров в антураже городского фэнтези. Мистическое и оккультное действо разворачивается на обычных городских улицах.
Наравне с Францем в романе действует и другой главный персонаж, прописанный куда более тщательно и с любовью, — Сан-Франциско. Можно открыть «Гугл-карты», пройти всеми маршрутами Франца и посетить каждое упомянутое место. Будьте уверены — так оно и выглядело в 1970-е (кстати, энтузиасты даже сделали несколько пешеходных маршрутов по описанным локациям). Но Сан-Франциско не просто яркий и аутентичный фон — это живой организм, который любит и ненавидит, помогает и мешает, очаровывает и гипнотизирует, имеет свою волю, душу и власть.
В 1936 году Лейбер вступил в короткую, но очень насыщенную переписку с Г. Ф. Лавкрафтом. В «Матери Тьмы» можно определённо заметить подражание стилю Лавкрафта, однако это подражание уже словно пропущено через фильтры стилистики 1970-х: текст более плотный, более чёткий, чем у «учителя».
В романе нет бьющего по нервам и голове ужаса или тщательного описания всевозможных мерзостей: в конце концов, это же оммаж классикам, а у них не было подобных триггеров. Основная эмоция романа — тревога. Не ужас, не волнение — а именно тревога, местами приобретающая ощущение клаустрофобической.
В «Матери Тьмы» — по всем заветам отцов-основателей хоррор-жанра, которые неоднократно упоминаются на страницах романа, — ощущение ужаса и тревоги нарастает медленно, по мере того как героев окутывает странная удушающая тайна. Автор вводит массу деталей, из которых постепенно складывается общая картина, играет с историей и географией, переходя к псевдоистории — и психогеографии.
Долгие годы Лавкрафт был одним из писателей, произведения которых я читал перед сном. Также я читал Кларка Эштона Смита, Роберта И. Говарда, Монтегю Родса Джеймса, Эдгара По, Роберта Хайнлайна, Роберта Грейвза, Эрика Эмблера и Найджела Болчина... Наконец, я попытался снова прислушаться к указаниям Лавкрафта - быть скептичным, тщательно исследовать и выбирать слова, обращать внимание на построение текста и грамматику и полировать конечный продукт. Фриц Лейбер
И ещё один немаловажный момент. Несмотря на отсылки к классикам хоррора и дань уважения, отданную им, Лейбер в «Матери Тьмы» ни в коем случае не эпигон и не подражатель. Он скорее экспериментирует, играет на ещё одном заинтересовавшем его поле, используя подходящие для игры правила. Вот и текст романа, его события напоминают некое заклинание, созданное городом специально для Франца — чтобы испытать, проверить, выварить его в бурлящем котле реальности и ирреальности.
К сожалению, то, что выглядит неоспоримым достоинством «Матери Тьмы» и её важнейшим концептуальным, сюжетообразующим и стилистическим моментом, одновременно может показаться и её самым большим минусом. Оммаж классикам просматривается не только в сюжете, именах, элементах, но и в специфической, легко узнаваемой атмосфере текста: вязкой, тягучей, плотной и насыщенной. Читателям, привыкшим к динамике и американским горкам современных жанровых текстов, «Матерь Тьмы» может показаться чересчур медленной и детализированной.
Однако в обилии деталей тоже есть свой шарм и очарование — особенно если довериться автору и не сопротивляться.
