Вторая битва за Харьков 1942. Харитонов и Малиновский
78 лет назад – 22 мая 1942 года – сомкнулось кольцо окружения вокруг группировки советских войск, оказавшейся в так называемом Барвенковском «котле». В этот день передовые подразделения немецкой 1-й танковой армии генерала Клейста, наносившие удар из Славянска на север, соединились в районе Балаклеи с частями 6-й армии генерала Паулюса, наступавшими им навстречу. В течение недели, попавшие в окружение советские войска были уничтожены либо пленены, и лишь небольшая их часть смогла вырваться из «котла», бросив технику и вооружение.
При расследовании причин данной катастрофы, военная прокуратура СССР пыталась сделать виновным генерала Харитонова, командовавшего 9-й армией, на которую и пришелся этот немецкий удар. Но в прокуратуру позвонили «сверху» и приказали отпустить Харитонова как невиновного.
Тем более невиновным был признан его непосредственный начальник – командующий Южным фронтом генерал Малиновский, этот всегда был выше всех подозрений благодаря своим высоким покровителям. Как, например, в случае с Новочеркасским расстрелом 1962 года: хотя Малиновский тогда был Министром обороны СССР, но он вроде как ни при чём, называют только фамилии генералов Матвея Шапошникова (который отказался стрелять в народ) и Иссы Плиева (который согласился). А над ними вроде как стоял чуть ли не Хрущёв непосредственно, без промежуточного звена в лице министра обороны (?). Википедия сообщает: «… Главная военная прокуратура Российской Федерации в 1992 году возбудила по факту новочеркасского расстрела уголовное дело против Хрущёва, Козлова, Микояна и ещё восьми человек, которое было прекращено в связи со смертью фигурантов…». Не уточняя, входил ли Малиновский в число «восьми офицеров».
Кстати, это тот самый Исса Плиев, выдающийся полководец-кавалерист, большую часть войны прошедший в непосредственном подчинении у Малиновского. В дни описываемой здесь Второй битвы за Харьков он командовал 5-м кавалерийским корпусом Южного фронта. В предыдущих публикациях я отмечал, что этим корпусом командовал генерал Гречко (кстати, в 1967-м сменивший Малиновского на должности Министра обороны), но только до апреля 1942 года. После Барвенковско-Лозовской операции, Малиновский отправил Гречко на повышение (командовать 12-й армией), а на его место поставил Плиева. Но речь сейчас не о них.
Если пока отвлечься от персоналий, то основным юридическим лицом, проводившим Харьковскую операцию в мае 1942 года, был Юго-Западный фронт под командованием триумвирата: Тимошенко (командующий фронтом) – Хрущёв (комиссар фронта, т.е. представитель Коммунистической партии, с правом голоса при принятии военных решений) – Баграмян (начальник штаба фронта).
Что касается соседнего, Южного фронта (командующий – Малиновский, комиссар – Ларин, начальник штаба – Антонов, о последнем мы говорили в предыдущей публикации и здесь повторяться не будем), то его роль была второстепенной. Миссия Южного фронта состояла в освобождении Донбасса; он пытался это сделать в январе 1942 года в ходе Барвенковско-Лозовской операции, наносил удар в обход Донбасса через Харьковскую область на Днепропетровск, но смог лишь вклиниться в оборону противника на 100 километров, овладеть райцентрами Изюм, Барвенково и Лозовая, а дальнейшее продвижение было остановлено сильным сопротивлением противника.
Теперь, в мае 1942-го, Юго-Западный фронт имел задачу развивать удар на Днепропетровск и, параллельно, освободить Харьков, а Южный фронт, удерживая занимаемые позиции, его прикрывал от возможного флангового контрудара немцев со стороны Донбасса на Харьков.
И вот здесь, как легко догадаться, была проблема, связанная с организацией взаимодействия двух соседних фронтов. Поскольку эта проблема не была решена, что и привело в конечном счёте к военной катастрофе под Харьковом, есть смысл остановиться на ней подробнее.
Дело в том, что недобитые в ходе 1917 года русские дворяне, зашифровавшиеся под коммунистов, и постепенно прибиравшие к своим рукам власть в стране и в армии, были в первую очередь мастерами подковерных интриг и всяческих закулисных дел, составляющих суть политической борьбы. Это были их основные сильные качества. Что касается таких сложных вещей, как организация производства, инвестиционной, научной и изобретательской деятельности, и командование крупными воинскими соединениями, то для этого требовались несколько иные качества, помимо острых локтей и цепких зубов. Тут нужен более высокий уровень образования и вообще управленческой школы, который складывается веками и лишь в определенных условиях.
Именно по этой причине – недостаточная способность к управлению крупными воинскими соединениями – у нас был другой принцип комплектования Вооруженных Сил. Если сравнивать с Германией, то немецкая дивизия была по численности в 1,5 раза больше нашей, а одна немецкая армия была почти как десяток наших армий. В 1941-м Украину завоевали три немецкие армии (Клейста, Паулюса и Манштейна), а в 43-м её освобождали 5 советских фронтов (Рокоссовского, Ватутина, Конева, Толбухина и непотопляемого Малиновского), в каждом фронте было до десятка общевойсковых армий, и плюс 4 танковые армии на всю Украину (Катукова, Лелюшенко, Ротмистрова и Кравченко).
Но если на уровне «армия и дивизия» расхождения были непринципиальны (просто всегда нужно помнить, что 2 немецкие дивизии = 3 наших, и когда Виктор Астафьев презрительно пишет «за одной немецкой армией гонялись два наших фронта», на самом деле немцев там было даже БОЛЬШЕ), то на более высоком уровне у нас была самая настоящая беда. У немцев все войска, действовавшие, скажем, на территории Украины, объединялись в группу армий «Юг» под единым руководством фельдмаршала (Рунштедта, фон Бока, того же Манштейна), который командовал ею как одним соединением, точно так же как командует дивизией какой-нибудь генерал-майор. Понятно, что у фельдмаршала были опыт, образование и способности повыше, чем у генерал-майора.
У нас, просто не было за всю войну человека, который был бы способен командовать, скажем, всеми советскими войсками на территории Украины. Половинкой – ещё туда-сюда, но лучше 1/3 или 1/5 частью – отсюда и упомянутые 5 советских фронтов, а в 1941-42 это были два фронта плюс отдельная Приморская армия (Одесса и Крым). Неоднократно делались попытки такого человека поставить, но все они кончались провалом, и в итоге Сталин и Генеральный штаб из Москвы управляли несколькими крупными советскими соединениями, бегавшими по всей Украине без какой-либо связи и взаимодействия друг с другом.
И вот как раз в мае 1942 года была предпринята последняя попытка такого человека поставить, который бы сосредоточил в своих руках единое управление боевыми действиями хотя бы на территории Харьковской области. Сделали это так: командующего Юго-Западным фронтом маршала Тимошенко назначили, по совместительству, главным по Украине, подчинив ему «в нагрузку» и Южный фронт генерала Малиновского.
Это примерно как если бы директору ХТЗ подчинили заодно и соседний «Электротяжмаш», на том основании – что Министерству машиностроения удобнее работать с одним человеком, а не с двумя. Понятно, что полностью погруженный в свою работу, «болеющий душой за свой завод», директор ХТЗ вникал бы в проблемы «Электротяжмаша» лишь по мере свободного времени, вынужденно «полностью доверяя» местным управленческим кадрам. А те бы и рады имитировать бурную деятельность перед новым начальником, которому они по барабану, и который в их работе понимает гораздо меньше, чем раньше понимали в Министерстве.
Именно это и произошло в ходе Второй битвы за Харьков в мае 1942 года, и привело к военной катастрофе, после чего (как сказано выше) попытки поставить «умного человека» на Украину или, скажем, Белоруссию больше не делались: каждый из 15-ти советских фронтов воевал сам по себе, а в Москве сидел один «умный человек» на всю страну, которому эти 15 командующих фронтами и подчинялись.
И Хрущёв, и Баграмян в своих воспоминаниях единогласно утверждают (Тимошенко отказался делиться воспоминаниями, но тоже высказывал подобные мысли), что им дали как общественную нагрузку – шефство над Южным фронтом генерала Малиновского, однако тут бы разобраться со своим Юго-Западным. Поэтому фактически Малиновский был предоставлен сам себе.
Генерал Малиновский был ярким опровержением тезиса пропагандистов о том, что якобы «Сталин перед войной репрессировал опытных и грамотных командиров, а на их место пришли неопытные и неграмотные». Бесполезно пытаться охватить довоенный опыт Малиновского в одной публикации, я лишь напомню читателю один момент. Сайт Википедия, рассказывая об обороне Могилева советскими войсками в 1941 году, приводит зачем-то фразу, абсолютно непонятную поколению Пепси:
«… Советское командование придавало большое значение удержанию Могилёва. Телеграмма гласила:
«Герасименко. Могилёв под руководством Бакунина сделать Мадридом…».
При чём тут Мадрид? Тогда ещё не было Сталинградской битвы, а символом длительной и упорной обороны, был город Мадрид, как центральный эпизод Гражданской войны в Испании 1936-1939 гг.
«Вежливые люди» обороняли Мадрид три с половиной года! Там были Малиновский, там был Воронов (Главный Маршал артиллерии СССР), танкист Кривошеин (что потом в Бресте с Гудерианом «командовал совместным парадом»), и другие полководцы Великой Отечественной войны, так феерически слившие потом Советский Союз летом 1941-го, а после войны в почёте и уважении порою пережившие Брежнева.
Кстати, в мае 1942-го Брежнев тоже был у Малиновского: комиссаром в 18-й армии Южного фронта, и вообще как Исса Плиев, долго воевал под Малиновским. В «котёл» тогда Брежнев не попал, его 18-ю армию Малиновский поставил на противоположном фланге – возле Ростова-на-Дону.
Словом, опыт Малиновскому было просто некуда девать, даже и без Испании: он до 1919 года воевал во французском Иностранном Легионе (1-я марокканская дивизия). Википедия отмечает: «… По опубликованным данным, Малиновский был единственным крупным советским сухопутным военачальником Великой Отечественной, который свободно разговаривал на нескольких европейских языках. Особенно хорошо владел французским и испанским…».
И здесь не может не встать вопрос о его социальном происхождении, то есть о внутренней позиции по отношению к тем сотням тысяч ребят из народа, которых он подставлял под немецкие стволы. Как и у всех коммунистических боссов, его биография подчищена, вроде как он самый настоящий пролетарий, в доску «свой» для рабочих и крестьян. Читаем, однако, Википедию:
«…Существует также версия, что отец — Яков Иванович Бунин, одесский полицмейстер, из потомственных дворян Тамбовской губернии, полковник, вышедший в отставку генерал-майором и умерший в 1902 году…».
Разумеется, тут же Википедия открещивается от этой версии, мол – она основана лишь на словах первой жены Малиновского, которую тот бросил, сожительствуя на фронте с одной из подчиненных, как это было принято в среде советских полководцев.
Однако «бьют не по паспорту, а по физиономии»: биографию можно почистить, но генетика даст о себе знать, как мы увидим ниже. Сам Малиновский утверждает, что он человек простой, чуть ли не на помойке себя нашёл: «… я родился … в городе Одессе, отца своего не знаю, в моей метрике было написано „незаконнорождённый“».
Но сразу после этих слов, Википедия, вроде бы уже отбросившая версию про папу-генерала, потомственного дворянина и начальника Одесской полиции, как ни в чём не бывало продолжает:
«… После смерти Якова (т.е. вышеупомянутого Якова Ивановича Бунина, умершего в 1902 году), мать Малиновского вернулась в родные места и служила экономкой в имении графа Гейдена, где познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Залесным, работавшим лакеем».
Хотя, насколько я знаю, экономка и лакей – это как сейчас менеджер и уборщица, т.е. очень странная связь с точки зрения социального положения. Юный Малиновский не принял отчима-лакея и сбежал из дома. Дальше Википедия пишет: «… через два года Родиона Малиновского забрали в Одессу другая сестра его матери Елена Николаевна и её муж Михаил Александрович, который определил Родиона в галантерейный магазин купца Припускова мальчиком на побегушках. Во время работы в магазине Родион начал самостоятельно учить французский язык».
Итак, некто Михаил Александрович (муж сестры матери Малиновского) имел достаточно полномочий, чтобы указывать купцу Припускову – кого брать на работу в свой магазин. Но с какого перепугу «мальчик на побегушках» начал учить французский язык. Может, он с детства готовил себя к службе в Иностранном легионе? Или к встрече со своей будущей женой – учительницей французского языка (! в революционной России), с которой они поженились в Иркутске в 1925 году? Не с него ли написан "Доктор Жеваго"?
Далее везде. Дети его, понятно, стали не грузчиками, а один сын – кандидат технических наук, другой – преподаватель музыки. От второй (фронтовой) жены – дочь, кандидат филологических наук, выдающийся советский специалист по Испании (кто бы мог подумать).
После Харьковской катастрофы мая 1942 года, Южный фронт Малиновского отступал на восток, и вопреки приказу Сталина сдал город Ростов-на-Дону. Сталин в ответ разразился знаменитым приказом № 227 «Ни шагу назад», снял Малиновского с должности, а Южный фронт расформировал. Назначенный с понижением на должность командующего армией, Малиновский отличился в ходе немецкой операции «Виттенгервиттер» (Зимняя гроза), сорвав попытку Манштейна деблокировать армию Паулюса из так называемого Сталинградского «котла». За это назначил Малиновского опять командовать воссозданным Южным фронтом, до конца войны уже.
Возвращаемся к катастрофической Харьковской операции 1942 года. Малиновского, как вы поняли, сообщники-дворяне отмазали от ответственности. Более того. Руководителя той операции, Маршала Тимошенко, вскоре сняли с должности, и с 1943 года он был, в общем-то, никем, как и маршал Жуков: не командовал ничем конкретно, а только ездил в командировки как «личный представитель Сталина», потому что сам Сталин никуда не ездил, а некоторые вопросы всё же надо было решать «не по телефону».
И внезапно, как пишет Википедия:
«10 сентября 1944 года, по представлению Семёна Тимошенко на имя Сталина, генералу Малиновскому было присвоено воинское звание Маршал Советского Союза».
То есть никаких разногласий между Тимошенко и Малиновским после Харькова не осталось, и почему-то именно Тимошенко за него хлопотал, а не кто другой.
Но гораздо более тесные завязки у Малиновского были с Хрущёвым. Само за себя говорит то, что в 1957 году Хрущёв выгнал Жукова со всех должностей, а вместо него Министром обороны поставил Малиновского.
Википедия с придыханием отмечает:
«Генерал Тюленев свидетельствовал: «Особой антипатией за свою прямоту пользовался у Берии генерал Малиновский…».
В понимании редакторов Википедии, маршал Берия был кровавый палач, а те кто против него – смелые и хорошие люди. Ладно, допустим, но тут важно то, что главным врагом Берии, как известно, был Хрущёв, и опять-таки вывод: Малиновский был человеком Хрущёва.
Впрочем, благодарный Малиновский во время заговора 1964 года отказался защищать Хрущёва военной силой, что и привело к отставке последнего. И Хрущёва (бывшего начальником Малиновского в «харьковский» период), сменил Брежнев – тогда же бывший подчиненным Малиновского.
Нельзя не вспомнить и историю с вышеупомянутым генералом Лариным, комиссаром Южного фронта в дни Харьковской катастрофы, и «лучшим другом Малиновского».
В биографии у Ларина сказано нейтральное «родился в семье служащего». Но «служащий», это не классовое сословие и не социальная характеристика. Ну подумайте сами: приехал мужик из деревни и устроился на работу «служащим»? В Российской Империи – никогда в жизни, только рабочим или дворником, а для служащего надо образование, которое было только у дворян. «Служащий» в царской России, как и инженер, офицер, врач – только дворянин.
Так вот, через полгода после Харьковской катастрофы, в декабре 42-го, генерал Ларин вдруг по непонятным причинам пустил себе пулю в висок, оставив совершенно нелепую предсмертную записку.
Историк А. Исаев приводит текст записки, где упоминается Родион Малиновский:
«Я при чём. Прошу не трогать мою семью. Родион умный человек. Да здравствует Ленин».
Якобы это очень не понравилось Сталину, и он хотел очень сильно прижать Малиновского, однако Хрущёв перед Сталиным выгородил Малиновского, «поручился за него, чем спас от неминуемой гибели».
Вот такие дружные ребята собрались у нас под Харьковом в мае 1942 года. Как говорится, сам погибай – а товарища выручай. Имена товарищей известны.
Из подчиненных Малиновскому армий Южного фронта, в Харьковской операции мая 1942 года участвовали две: 57-я генерала Подласа и 9-я генерала Харитонова. Выжившие офицеры в своих мемуарах утверждают: генерал Подлас предвидел возможный немецкий удар и готовился к его отражению, а Харитонов пребывал в благодушном состоянии: «немцы не нападут, перебежчикам и разведке не верить, к обороне не готовиться, на провокации не поддаваться». И не иначе как часть зловещего плана видна из того, что из рядом стоявших (спиной к Харькову, лицом к Донбассу) двух наших армий, немцы нанесли удар именно по той, что была не готова. А не по Подласу, который был готов.
Никита Хрущёв в своих воспоминаниях сказал про Подласа так:
«Это был очень интересный человек и с интересной судьбой. Его жизнь сложилась трагично… Во время Хасанских событий он находился на Дальнем Востоке и действовал там против японцев. Ему не повезло: приехал туда Мехлис, и Мехлису он не понравился: тот посчитал его предателем и изменником. Его сняли с должности и посадили в тюрьму. Выпустили его, когда началась война. ... когда он представился и назвал свою фамилию, я спросил, кто он по национальности? Дело в том, что фамилией недостаточно была выражена его национальность. «Я украинец из Брянской области», – отвечает. … Он очень организованный человек: куда его ни посылали, он всегда толково разбирался в деле и произвел очень хорошее впечатление. В результате его назначили командующим 57-й армией».
И поставили поглубже в «котёл».
В своих мемуарах генерал Лященко (сначала его 106-я дивизия была в составе армии Подласа, а в апреле 42-го передана в армию Харитонова) утверждает, что Подлас ему сказал на прощание следующее:
«… Не нравится мне, что за последнее время, не знаю с чьего легкого словца, пошла молва о том, что, мол, немцев мы уже разгромили под Ростовом, Москвой и т. д. Теперь шапками забросаем врага. Не дай себе утвердиться в этой мысли. Фашисты еще сильны. И воспользуются малейшим просчетом… Дороги вот-вот начнут подсыхать, как бы фашисты не двинулись в новое наступление. По сведениям разведки, они усиленно начали подготовку техники в тылах. Не дай противнику застать себя врасплох …».
То же самое пишет бывший начальник разведки 57-й армии А.Д. Синяев:
«… В Славянск мы перебросили двух своих разведчиков – девушку Саша, и подростка Ваню. ... Дня за три до начала наступления Клейста они вернулись. Саша доложила, что немцы сосредоточили в районе города много войск, особенно танков. Из подслушанного разговора немецких офицеров она узнала, что наступление намечается на 18 мая. Ваня сообщил примерно то же самое, правда, даты он не знал, но подтвердил: готовятся к наступлению.
Я немедленно доложил Подласу. Командарм был очень озабочен и сказал, что надо сейчас же предупредить командиров дивизий – возможен удар противника на Александровку и к Северскому Донцу. А на следующий день приехал начальник штаба фронта генерал Антонов и комиссар Крайнюков. Вызвали меня. Комиссар спросил: «Откуда у вас, подполковник, сведения, что немцы готовятся наступать?» Я объяснил. Он не поверил: «Это выдумка. Такие «данные» сеют в войсках панику. Я расцениваю их как трусость». И тут же предложил Подласу снять меня с должности.
Подлас возразил: «А я полностью согласен с Синяевым и его выводами. И доклад его совершенно правильный».
Тут Антонов, который за все время разговора не проронил ни слова, обратился ко мне: «Все, товарищ Синяев, вы можете идти».
Вышел я, разумеется, с тяжелым настроением. О чем был разговор в мое отсутствие – не знаю, до следующего утра с командармом встречаться не пришлось, ну а утром немцы ударили по 9-й армии …».
Что же касается генерала Харитонова, то ему удалось дважды войти в одну реку. Как сказано выше, его потом сняли в должности и собирались судить за то, что в «котле» погибла 57-я армия Подласа и, внимание, 6-я армия Городнянского. Но потом чудесным образом оправдали и выпустили, и назначили командовать новой армией, как вы думаете с каким номером?
Правильно, с номером «6», как у погибшей по его вине армии Городнянского. Она была сформирована заново (набрали новую армию и присвоили ей номер «6») – её-то и возглавил Харитонов.
Не правда ли, такой выбор номера армии для Харитонова напоминает историю из романа «Мастер и Маргарита», где женщина задушила ребёнка носовым платком – и ей потом всю жизнь каждое утро приносили этот платок.
Прошло много месяцев, и уже в феврале следующего, 1943 года, 6-я армия генерала Харитонова снова наступает в тех же самых местах! Она идёт на запад по границе Харьковской и Донецкой областей, проходит между Славянском и Балаклеей, освобождает Изюм, Барвенково, Лозовую, затем Красноград и подходит к Павлограду. В этот момент противник наносит удар с юга, от Днепропетровска и Донбасса – на Харьков, громит 6-ю армию и прорывается через её боевые порядки в Харьковскую область. Разгромленные остатки 6-й армии генерала Харитонова ретируются обратно на восток – за спасительный Северский Донец, а немцы 15 марта снова захватывают Харьков и заодно Белгород.
Но если в 1943 году, 6-я армия Харитонова подверглась контрудару противника с фланга, растянувшись в ходе наступления, т.е. в неудобном для обороны положении, то в мае 1942 года 9-я армия Харитонова стояла лицом к противнику, имея задачу прикрывать Харьков.
Уже упомянутый выше генерал Лященко вспоминает в мемуарах, как бойцы и командиры, пробиравшиеся через линию фронта из вражеского окружения, сообщали, что в Славянске и других городах противник срочно ремонтирует танки, их боевыми машинами забиты цеха недействующих заводов.
Когда он доложил об этом командующему 9-й армией Харитонову, тот заявил, что в ближайшее время немецкие войска не способны к наступлению – у них недостаточно сил для активных действий. А что касается «окруженцев», то их сведения, мол, надо брать под сомнение: не исключено, что кое-кто заслан немцами. Начальник штаба 9-й армии, генерал Корженевич заверил Лященко, что активных действий немецких войск не предвидится, а перемещение отдельных вражеских частей всего лишь демонстрация. Вечером 15 мая разведчики обнаружили прибытие в село Андреевку до полка пехоты. Этому тоже было объяснение: «Немцы сменяют войска. Лучшие части тянут на участок, где наступают наши армии. Против нас – потрепанные».
Не достучавшись ни до командующего 9-й армией (Харитонова), ни до начальника штаба (Корженевича), Лященко обратился в тот же день к комиссару этой армии, Константину Крайнюкову. О нём я уже рассказывал ранее: это человек Хрущёва и Москаленко, по их заданию предположительно стрелявший в спину генералу Ватутину и ранивший его 29 февраля 1944 года.
Но Крайнюков успокоил его: «Фашистам сейчас не до этого. Скажу по секрету, в прорыв вот-вот будут введены танковые корпуса» (имеется в виду описанный мною ранее запланированный бросок на Харьков 21-го и 23-го танковых корпусов из 6-й армии Городнянского, сорванный генералом Москаленко).
Но бесконечно игнорировать сведения о сосредоточении против 9-й армии группировки Клейста было нельзя, и, как сказано в литературе, «Харитонов обратился к Тимошенко.
«В Славянске, говоришь, концентрируется Клейст? – врастяжку произнес маршал Тимошенко. – Думаю, не до прорыва фашистам будет, когда мы ударим (очевидно, маршал имел в виду тот же не состоявшийся своевременно ввод в прорыв танковых корпусов). Занимайтесь делом. Или боитесь, товарищ Харитонов? С каких это пор вы стали робким?».
Следствием такого отношения к работе со стороны лиц, за это получающих зарплату, явилась в том числе технико-тактическая неготовность армии Харитонова к оборонительным действиям.
Обороняясь в достаточно широкой полосе, 9-я армия не имела второго эшелона. Ее оборона носила очаговый характер, была слабо подготовлена в инженерном отношении. Отсутствовали вторые эшелоны и в дивизиях. Глубина тактической зоны обороны не превышала 4–5 км. Это было прямым нарушением директивных указаний Верховного Главнокомандования фронтам и армиям юго-западного направления, требовавших развития полевых укреплений в обороне на глубину до 10–12 км.
Командование Южного фронта так характеризовало инженерное оборудование обороны 9-й армии:
«В дивизиях в основном были созданы окопы полного профиля с ходами сообщения и блиндажи с легкими перекрытиями, приступили к строительству дзотов. Противопехотные и противотанковые препятствия имелись в очень ограниченном количестве. Работы по приспособлению к обороне населенных пунктов были развернуты мало. Особенно плохо обстояло дело с созданием глубины обороны дивизионных полос.
Это зависело, с одной стороны, от неполной укомплектованности частей и от недостатка взрывчатых веществ, противопехотных и противотанковых мин, колючей проволоки, которые начали поступать в Инженерное управление фронта из центра только после начала наступления противника.
При ограниченных активных противотанковых средствах и слабо развитых противотанковых препятствиях в условиях местности, почти всюду доступной для танков, оборона армии не могла противостоять массовой атаке танков противника и не была упругой, так как дивизии по своей малочисленности не могли построить свои силы на достаточную глубину».
В ночь на 17-е мая 1942 года, генерал Харитонов прибыл на вспомогательный пункт управления 9-й армии, развернувшийся в селе Долгенькое. В этот момент войска Клейста, завершив перегруппировку, уже вышли в исходное положение для наступления. На участке прорыва шириной 40 км немцами были сосредоточены 3-й моторизованный корпус (14-я танковая дивизия и боевая группа Барба, 60-я моторизованная, 1-я горно-стрелковая, 100-я венгерская и 20-я румынская пехотная дивизии), 44-й армейский корпус (16-я танковая, 68, 389, 384-я пехотные и 97-я мотопехотная дивизии), 52-й армейский корпус (легкопехотная, два полка 257-й пехотной дивизии и 500-й штрафной батальон). Против 9-й армии Харитонова изготовились для удара 11 немецких дивизий и до 360 танков.
Ударом такой силы, на рассвете 18 мая, 9-я армия была буквально сметена, словно куча сухих листьев ураганом 5-й категории. Парадокс в том, что, хотя она не попала в «котёл», но понесла такие же потери, как и уничтоженные «в котле» армии Подласа, Городнянского и Бобкина: некоторая часть тех армий смогла пробиться из окружения и отойти за Северский Донец вместе с остатками 9-й армии Харитонова.
Именно колоссальное превосходство противника в силах потом стало формальным обстоятельством, по которому Харитонова оправдали, мол: против такой силищи он ничего не мог сделать, а значит – его вины в военной катастрофе нет.
«… К полудню 18 мая Харитонов со своим штабом переехал на основной командный пункт в Каменку, откуда возможность руководить войсками была весьма ограничена… Вскоре командующий армией и штаб перебрались в район Песков (на левом берегу Северского Донца)…».
Организация связи была такова, что штаб Южного фронта (Малиновский, Антонов, Ларин) узнал об ударе противника по Харитонову лишь во второй половине дня, когда враг уже завершал прорыв тактической зоны обороны. А к исходу дня, когда о случившемся стало известно штабу Тимошенко, Хрущёва, Баграмяна, немецкие соединения уже прорвались в оперативную глубину и вступили в бой с резервами 9-й армии и Южного фронта.
Командующий фронтом Малиновский, узнав о прорыве, передал из фронтового резерва в подчинение 9-й армии 5-й кавалерийский корпус генерала Иссы Плиева. Одновременно он приказал перебросить автотранспортом и по железной дороге из района Лисичанска и тоже подчинить Харитонову 296-ю стрелковую дивизию и 3-ю отдельную танковую бригаду. Но этого было слишком мало, а главное – время было упущено.
Утром 18 мая противник возобновил наступление на север из районов Барвенково и Долгенького. К 10 часам он овладел южной частью города Изюм, вынудив соединения 9-й армии, которые в течение всего дня вели упорные оборонительные бои с целью не позволить врагу форсировать Северский Донец, отойти. На другой день остатки 9-й армии перебрались на восточный берег и закрепились на нем.
В приказе маршала Тимошенко от 18 мая 1942 года было сказано:
«…Вместо того чтобы использовать имеющиеся резервы, не допустить распространения танков противника к переправам на р. Сев. Донец и организовать взаимодействие дивизий первого эшелона для ликвидации прорыва, командующий 9-й армией генерал-майор Харитонов бросил на произвол судьбы свои войска и трусливо сбежал в Изюм. Благодаря этому уже к полудню 18 мая противник вышел на южный берег реки Северский Донец …
Командующий Южным фронтом генерал-лейтенант Малиновский и его штаб не проявили достаточной энергии и решительности для быстрого восстановления утерянного управления и до сего времени руководство боевыми действиями доверяется обанкротившемуся в бою генерал-майору Харитонову.
Приказываю:
1. За потерю управления войсками и трусливое поведение в бою отстранить генерал-майора Харитонова от командования армией и предать его суду Военного трибунала…».
А дальше вы знаете, и ещё я не упомянул среди адвокатов Харитонова такого зубра, как начальник Генерального штаба, маршал Василевский (из дворян сословия священнослужителей), который сказал в своих мемуарах:
«… После неудачной Харьковско-Барвенковской операции, проводившейся в мае 1942 года, генерал-майор Харитонов, командовавший тогда 9-й армией Южного фронта, был отстранен от обязанностей и по настоянию командования Юго-Западного направления привлечен к судебной ответственности. Подробно зная всю историю этой операции и истинные причины ее неудач, я доложил Сталину, что вина Харитонова в данном случае является относительной, и просил не только не отдавать его под суд, а как хорошего военачальника назначить командующим войсками армии» (то есть той самой «6-й»).