"Лицемерие" мусульман или двойные стандарты? Вечный Ад (мои мысли)
Для начала вопрос:
Хотели бы вы мучится ВЕЧНО😢?... очевидно что нет... если только вы не самомазохист.
Даже ужасные люди не заслуживают ВЕЧНЫХ 😢 мучений... т.е это моё мнение.
Для начала вопрос:
Хотели бы вы мучится ВЕЧНО😢?... очевидно что нет... если только вы не самомазохист.
Даже ужасные люди не заслуживают ВЕЧНЫХ 😢 мучений... т.е это моё мнение.
Шансы что это не троллинг маленькие, но вызов принят. Разберём пост.
Мне надоело себя обманывать и принуждать, говоря себе что я должна верить, совершать намаз
Салят (намаз) не делают без желания. Вообще. Никак. Если нет желания делать намаз, то заставлять себя не имеет смысла. Намерение - одно из условий.
ДУМ Татарстана: https://dumrt.ru/ru/help-info/training-prayer/training-praye...
И в целом это не молитва а восхваление. Когда мусульманин (или мусульманка) совершает салят, то он словесно выражает основы единобожия. Это не какие-то магические слова, ничего подобного там нет. Если вас и учили, то бездумно зубрить и повторять аяты без понимания произносимого. А это неверно, и в целом глупо. Опять же на сайте Духовного управления мусульман Республики Татарстан, очень удобно представлен произносимый арабский текст с переводом:
https://dumrt.ru/ru/help-info/training-prayer/training-praye... - там ясно видно что верующий поклоняется Аллаху и только Аллаху. Лишь Господь Бог достоин поклонения, лишь перед ним склонится человек. Перед другими человек не должен гнуть спину, ни перед ангелами, ни перед джиннами, ни перед другими людьми. Не важно король он или шейх, царского ли рода, богатейший ли он человек на земле, или какими бы талантами не был одарён... всё это не имеет значения. Перед Богом все равны. И мусульманин поклоняется лишь Аллаху.
Поэтому салят (намаз) человек совершает от чистого сердца.
в Коране и в правду говорится о каком то страусинном яйце
Забавно то что вы не стали смотреть сам Коран, а (скорее всего) пошли читать мемы (хотя скорее всего вы просто тролль набрасывающий на вентилятор). Вот тот самый момент:
Вас ли труднее создать или небо?
Он воздвиг его, поднял его своды и сделал его совершенным.
Он сделал его ночью темным и вывел утреннюю зарю.
После этого Он распростер землю, вывел из нее воду и пастбища и утвердил на ней горы на пользу вам и вашему скоту.
Коран. Сура 79, аяты 27-33. Перевод Кулиева.
В оригинальном арабском тексте используется слово "دَحَا" а точнее его форма на одном из арабских диалектов используется в значении "яйцо", но как вы сами видите - ни о каких яйцах в тексте не идёт. Приблизительно можно сказать что: в фразе "добавьте в салат лука" означает добавление растения, а не охотничьего инструмента, но я добавил инструмент, рецепт плохой!
Но вот одни люди (из непонимания или злонамеренно, а может и в насмешку) пишут про яйца, другие перепечатывают "горячий материал" с добавлением про "ну если яйцо то страусиное", а вы всю эту ложь читаете и впитываете.
арабы думают что солнце движется вокруг земле, а земля твердо стоит на месте, и её на месте держит какие то колышки
Какой-то бред. Космический центр Мухаммеда бин Рашида в рамках сотрудничества с американской Лабораторией атмосферной и космической физики в Университете Колорадо (а также других организаций, таких как Университет штата Аризона и Калифорнийский университет в Беркли) запустила автоматическую межпланетную станцию по исследованию Марса, в рамках программы Emirates Mars Mission.
Спутник был назван Аль-А́маль (араб. الأمل — «надежда»), его запуск осуществлён в 2020 c космического центра Танегасима в Японии.
https://www.emiratesmarsmission.ae/
https://ru.wikipedia.org/wiki/Аль-Амаль
Я не представляю где и почему вы, с ваших же слов:
я обожаю изучать астрономию и в какой то степени хорошо знаю эту науку
... пошли читать какую-то бредятину, а не реальные источники. Такая избирательность и ставит под сомнения вашу честность (что вы мусульманка). Тут я даже опускаю то что в Коране нет утверждения что Земля плоская, или научные достижения в астрономии в период расцвета науки на Ближнем Востоке.
что хочу надеть хиджаб и научиться читать Коран, в то время когда я не вижу в этом никакого смысла
На случай минимального шанса что вы всё же действительно имеете хоть какое либо отношение к исламу... Конкретно хиджаб не является необходимостью, он просто попадает под нормы (ну и может для ряда племён это элемент национальной одежды).
А Коран можно прочитать в переводе. Но нужно понимать что события в нём описанные неразрывно связаны с жизненными ситуациями и выбором, становившимися перед уммой верующих в общем, и Пророком Мухаммадом (ﷺ) в частности.
Просто читать на арабском без изучения языка и понимания прочитанного действительно не имеет смысла. А так арабский учат например на кафедре востоковедения, хотя в России они редко мусульмане.
Если войдёт тебе в голову мысль о том, что всё, что ты думал о Боге, неправда, что нет Бога, не смущайся этим, а знай, что это было и бывает со всеми людьми. Но не думай только того, что если ты перестал верить в того Бога, в которого ты верил, то это сделалось оттого, что нет Бога. Если ты не веришь в того Бога, в которого верил, то это только оттого, что в вере твоей о Боге было что-нибудь неправильное, и тебе надо постараться лучше понять то, что ты называешь Богом.
Если дикарь перестал верить в своего деревянного бога, то это не значит то, что Бога нет, а только то, что Бог не деревянный.
Понять Бога вполне мы не можем, но можем только всё больше и больше понимать начало всего. И потому, если мы откидываем низкое понятие о Боге, то это нам на пользу. Делается это для того, чтобы мы всё лучше и выше понимали то, что мы называем Богом.
Л.Н. Толстой
Их есть у нас! Красивая карта, целых три уровня и много жителей, которых надо осчастливить быстрым интернетом. Для этого придется немножко подумать, но оно того стоит: ведь тем, кто дойдет до конца, выдадим красивую награду в профиль!
Вот и подтверждение догмата:
"Чем выше уровень образования в обществе, тем меньше верующих"
Всем привет, пока.
Главная ошибка это противопоставлять как некие две сами по себе существующие идеи Религии и Науки. Словно они в каждом вопросе встают в противоречие.
Вопрос сотворения Вселенной и то как устроено все в мире, не первостепенный для Религии, по крайней мере для Христианства. Тут важно что является первоисточником всех событий, а не то как это было сделано и тот как это устроено. В Христианстве не готовят ученых. Хотя их в силу истории их было очень много среди всех известных первооткрывателей и авторов всевозможных законов физики и химии из школьной программы практически все были христианами.
Для языка Библии, например, важно было передать, что объектом начала всех движений в Мире является Бог. А как он это делал уже вопрос второстепенный, куда важнее этическая дажа сторона Религии, даже не богословская.
Теперь другой вопрос. А что если Наука не все может объяснить да и никогда не сможет все объяснить. Мы всегда находимся в изучении. Теперь нужно разочароваться в науке и сказать, что все это хрень и Лоза был прав?
Если я что-то не знаю, то совсем не знает что этого не знают другие.
я девушка из очень религиозной семьи и я вышла из Ислама, и мне сейчас очень сложно. Я пыталась себя переубедить, пыталась находить какие то логичные ответы на противоречии в Коране, но все в бестолку. Сказать что сейчас я чувствую себя свободной, ничего не сказать. Сначала конечно были нереальные эмоции, я чувствовала себя умнее всех, и в какой то степени свободной. Но потом поняла, что я строю себе иллюзии. Мне надоело себя обманывать и принуждать, говоря себе что я должна верить, совершать намаз, в то время когда мой мозг говорит мне обратное, и конечно же как и любая другая мусульманка подумал бы, я думала что это джины мне нашептывают. Поэтому я слушала Коран, думала что во мне джин, говорила маме отправить меня к мулу. Ещё я смотрела Закира Найка, видела как многие люди становятся мусульманами, меня это успокаивала. Но чем больше я углублялась в религию, тем больше я начинала осознавать что это бред.
Все началось когда я познакомилась с одним человеком в hello talk, мы с ним общались и она меня спросила типа
-правда ли что мусульмане считают, что земля имеет форму яйца?
Я даже не знала что ответить, потому что не знала ответа на этот вопрос. Но и конечно же я забила это в Гугле, и узнала что в Коране и в правду говорится о каком то страусинном яйце. И потом мне стало любопытно, что же говорится в Коране о планетах и звездах (сразу скажу, что я обожаю изучать астрономию и в какой то степени хорошо знаю эту науку ), и чем больше я узнавала и углублялась в это, тем ниже моя челюсть падала вниз от удивления. Особенно я была в шоке когда узнала, что арабы думают что солнце движется вокруг земле, а земля твердо стоит на месте, и её на месте держит какие то колышки. Тогда я поняла что моя жизнь была большим обманом. я начинала думать, что Аллах запечатал мне сердце, что он не любит меня, но затем я подумала, что это большой бред, если бог запечатывает сердца без причины и отправляет своих созданий (которые он якобы очень сильно любит) в вечный ад, то какой он бог, я не хочу поклоняться такому богу.
Но сейчас я чествую себя лицемеркой, мне надоело смотреть в лицо родителям и лгать им, что я совершаю намаз, лгать маме что хочу надеть хиджаб и научиться читать Коран, в то время когда я не вижу в этом никакого смысла.
Я даже представить не могу как я это буду рассказываю родителям, я очень боюсь их разочаровать.
Однажды известный ученый показывал мне римские постройки древнего британского города и произнес при этом фразу, которая кажется мне сатирой на многие ученые высказывания. Может быть, он и сам понял шутку, хотя сохранял серьезность, но я не знаю, понял ли он, что шутка эта бьет прежде всего по «сравнительному изучению религий».
Я удивился, что из солнечного диска, окруженного лучами, смотрел, против обыкновения, не молодой Аполлон, а бородатый Нептун или Юпитер. «Предполагают, — сказал мой спутник с осторожностью, — что это Сул, местное божество. Лучшие авторитеты приравнивают его к Минерве; но борода говорит о том, что тождество нельзя считать полным».
Вот уж поистине мягко сказано. Нынешний мир безумней всякой сатиры. Когда-то у Беллока смешной профессор говорил, что бюст Ариадны по исследовании оказался бюстом Силена. Но куда ему до Минервы в роли бородатой женщины! Правда, и то и это очень похоже на уподобления, которыми мы обязаны «лучшим авторитетам». Когда христианство приравнивают к самым диким мифам, я не смеюсь, и не ругаюсь, и не выхожу из себя, я вежливо замечаю, что тождество нельзя считать полным.
Во времена моей молодости Религией Человечества обычно называли философию Конта — учение нескольких позитивистов, поклонявшихся Человечеству. И в молодости я догадывался, что не совсем последовательно отмахиваться от учения о Троице, презрительно считая его мистическим и даже безумным, и поклоняться Богу в ста миллионах лиц неслиянно и нераздельно.
Однако на свете существует то, что можно с гораздо большим правом назвать религией человечества. Человек — не кумир, но он почти всегда и везде творит себе кумира, и кумиры его во многом человечней и лучше современных надуманных абстракций. Если у восточного бога три головы и семь рук, это хотя бы говорит о материальном воплощении неведомой силы и приближает его к нам. Но если друзья наши, обычные люди, выйдя на прогулку, сольются в азиатского идола, они станут от нас дальше. Многоликий, многорукий идол порождает ощущение приоткрывающейся тайны; смутные силы природы принимают в нем не слишком гармоничную, но вполне наглядную форму.
Люди теряют человеческий облик, если они недостаточно отделены друг от друга, можно даже сказать, если они недостаточно одиноки. Их труднее, а не легче понять. Чем ближе они друг к другу, тем дальше от нас. Поклонники человечества тщательно изгоняли из своей религии Бога, чтобы сохранить человека. Это не получилось. Когда говорят о человечестве, мне представляются пассажиры в переполненной подземке. Удивительно, как далеки души, когда тела так близко.
Братство людей, о котором я говорю, не имеет ничего общего с однообразной, стадной жизнью современного города. Под братством я понимаю то, к чему стремятся предоставленные самим себе общества и даже люди, влекомые здоровым человеческим инстинктом. Как все здоровое и человеческое, он проявился в самых разных формах, но суть остается одна. Прежде всего мы увидим ее в той древней стране свободы, которая лежит за пределами рабовладельческих промышленных городов.
Наша индустриальная цивилизация гордится, что все ее изделия похожи, что на Ямайке и в Японии можно пить одно и то же плохое виски, а на обоих полюсах — увидеть один и тот же веселенький ярлычок сомнительных рыбных консервов. А вино, дар богов, — разное в каждой долине, и каждый виноградник может породить сотню вин, ничуть не похожих на виски. Сыры меняются от округи к округе, и ни один из них не похож на мыло или на мел.
Говоря о братстве, я имею в виду бесконечное разнообразие; тем не менее я буду рассматривать здесь людей как единство. Я настаиваю: мы так запутались именно потому, что этого не понимаем. Прежде чем сопоставлять религии и их основателей, надо бы понять очень естественное явление, охватывающее огромное братство людей. Явление это — язычество; и на этих страницах я попытаюсь показать, что только оно соперничает с Церковью Христовой.
Сравнительное изучение религий лучше бы назвать сомнительным. Когда мы присмотримся к нему, мы видим, что оно сравнивает несравнимое. Мы привыкли к единому списку великих религий и тех, кто их основал: Христос, Магомет, Будда, Конфуций. Но это ловкость рук, обман зрения, одна из тех оптических иллюзий, которые возникают, если смотришь из определенной точки. Религии и основатели религий — или то, что так называют, — совсем не одинаковы.
Иллюзия отчасти вызвана тем, что ислам в этом перечне идет за христианством, как и было в истории. Остальные же религии ничуть не схожи ни с Церковью, ни друг с другом. Когда мы доходим до Конфуция, обрывается последняя связь. Сравнивать христианина с последователем Конфуция — то же самое, что сравнивать теиста с английским сквайром или веру в бессмертие души с американским образом жизни. Конфуций, быть может, создал цивилизацию, но никак не религию.
Церковь неповторима, и потому так трудно доказать ее неповторимость. Ведь легче и нагляднее всего доказательство по сходству, а в мире нет ничего подобного Церкви. Нет подобия — нет и искажения. Все же я, кажется, нашел довольно близкую параллель. Наверное, многие согласятся, что евреи занимают в мире особенное, единственное место. Только их мы вправе назвать международным народом; только эта древняя культура рассеяна по всему миру, и ее еще можно отличить, но невозможно уничтожить.
И вот представьте себе, что кто-нибудь решил смягчить загадочную неповторимость евреев, составив список рассеянных по свету народов. Начать нетрудно — есть цыгане; быть может, они не совсем народ, но, без сомнения, рассеяны по свету. После этого профессору новой науки нетрудно перейти к кому угодно. Он может отметить непоседливость англичан, разбросавших колонии по всему миру, — и правда, многим англичанам не сидится в Англии, хотя их уход не всегда ей на пользу. Как только мы упомянем бродячую империю англичан, мы вспомним империю ссыльных — ирландцев. Странно, что непоседливость в первом случае говорит о предприимчивости и силе, во втором — о никчемности и слабости.
Затем наш ученый глубокомысленно оглядится и вспомнит, что последнее время поговаривают о немцах-лакеях, немцах-парикмахерах и прочих немцах, натурализовавшихся в Англии, Соединенных Штатах и Южной Америке, и внесет в список пятую нацию бродяг, припомнив кстати слово «Wanderlust» (тяга к странствиям, нем. ) Наконец, почувствовав, что конец близок, он сделает последний отчаянный прыжок. Он обратит внимание на то, что французы взяли почти все европейские столицы и прошли бесчисленные страны под началом Бонапарта или Карла Великого.
Вот и готов список бродячих, бездомных народов, а в евреях нет ничего особенного, тем более мистического. Но люди здравомыслящие могут заподозрить, что ученый просто расширил понятие бродячего народа до того, что оно потеряло всякий смысл. Конечно, французские солдаты проделали славнейшие в истории походы, но если французский крестьянин не врос корнями в землю, то на свете оседлости нет.
Именно этот фокус проделали ученые, расставившие в ряд великие религии. Я не хочу сказать, что члены этого ряда лишены величия или своеобразия. И конфуцианство, и буддизм велики, но они — не Церковь; так англичане и французы — великие народы, но они — не бродячие.
В некоторых отношениях христианство похоже на свою имитацию, ислам; и цыгане кое в чем похожи на евреев. Дальше список включает почти все, что попадется под руку.
Со всем почтением к тем, кто много ученей меня, я посмею отказаться от нынешнего метода, который, на мой взгляд, исказил исторические факты, и предложу свою классификацию, которая, надеюсь, охватит все факты, а также, что здесь важнее, — все вымыслы, Я разделю религии не географически, не вертикально (христианство, ислам, индуизм, буддизм), а психологически, горизонтально. Я разделю их по слоям, которые могут существовать в одной стране и даже в одной душе. На время я вынесу христианство за скобки и расскажу о вере в Бога, в богов, в бесов, в мудрость.
Мне кажется, что такая классификация поможет рассортировать духовный опыт человечества гораздо успешнее, чем обычное сопоставление религий, и многие великие личности встанут на свои места. Поскольку я буду не раз пользоваться этими терминами, я хотел бы сейчас определить, что понимаю под каждым из них. Начну с самого простого и с самого высокого в этой главе.
Говоря о языческом человечестве, нам приходится начинать с описания неописуемого. Многие преодолевают трудность тем, что просто отрицают ее или хотя бы не замечают; но в том-то и суть, что это оставалось и тогда, когда этого не замечали. Теперь все помешались на эволюции и полагают, что большое всегда развивается из маленького, как плод — из семени. Но они забывают, что семя падает с дерева. И впрямь, у нас нет доказательств, что религия развилась из ничтожной забытой мелочи; гораздо вероятнее, что ее начало было слишком огромно и потому — несподручно. Очень может быть, что многие люди начали с простой и поразительной идеи Вседержителя и только потом, как бы от усталости, соскользнули к богам или бесам.
Даже современные дикари, столь любезные фольклористу, подтверждают эту мысль. У дикарей примитивных во всех смыслах, какие только вкладывают в это слово, — скажем, у аборигенов Австралии — обнаружили монотеизм с явной нравственной окраской. Какие-то дикие политеисты рассказывали миссионеру свои запутанные мифы, а он в ответ рассказал им о благом Боге, Который чисто духовен и судит людей по истине. Туземцы переполошились, словно кто-то выдал тайну, и закричали: «Атахокан! Он говорит про Атахокана!»
Может быть. вежливость и даже скромность не разрешали им упоминать Атахокана. Может быть, у них, в отличие от нас, это имя не упоминают всуе. Возможно, старый Бог был связан со старой нравственностью, которая показалась обременительной в трудную минуту. Наконец, общение с бесами бывает более модным, более утонченным. как и в наши дни. Какова бы ни была причина, это встречается нередко: люди говорят о богах, принимая без разговоров Бога.
Индеец Калифорнии рассказывает: «Солнце — отец и правитель неба. Оно — большой вождь. Луна — его жена, а звезды — дети», и так далее, и вдруг посредине этой сложной и наивной повести поясняет как бы в скобках, что солнце и луна должны делать то-то и то-то, «ибо так приказал Великий Дух, Который выше всего». Вот как относятся многие язычники к Богу. Его принимают как должное, забывают и вспоминают к случаю; кажется, это свойственно не одним язычникам. Иногда Высшее Существо хранят в тайне и упоминают лишь на высших ступенях посвящения.
Но поистине всегда дикарь легко говорит о мифологии, молчит — о религии. Австралиец, например, создал царство нелепицы, которое наши предки сочли бы достойным антиподов. Ему ничего не стоит поболтать общения ради о том, что солнце и луна — половинки разрубленного младенца, а дождь — молоко исполинской коровы, но он удаляется в тайные пещеры, скрытые от женщин и белых, в храмы страшной инициации и там, под ритуальный грохот, обливаясь жертвенной кровью, узнает от жреца последние, чудовищные тайны, доступные только посвященным: что честность лучше хитрости, что добротой дела не испортишь, что люди — братья, а Отец их — Бог, Вседержитель, Творец неба и земли, видимого и невидимого.
Может показаться странным, что дикарь выбалтывает самые уродливые и нелепые свои верования и скрывает то, что величественно и разумно. Но в том-то и дело, что это совсем разные вещи. Мифы — это сказки, вымыслы, даже если они вездесущи, словно тропический ливень. Тайна — это правда, и скрывают ее потому, что принимают всерьез. Слишком легко забыть, как страшно единобожие.
Роман, где все действующие лица окажутся одним и тем же героем, произведет немалое впечатление. Как же потрясает модель, что и солнце, и река, и дерево — обличья одного Бога! К несчастью, и мы слишком часто принимаем Атахокана как должное. Но и для тех, кто допустил, чтобы мысль о Нем стала общим местом, и для тех, кто хранит ее в тайне, это старый трюизм и старая тайна. Нет доказательств, что она развилась из мифов, зато много оснований считать, что она мифам предшествовала.
Мы не знаем, что творилось в мире, но «эволюция идеи Бога» — чистейшая выдумка. Идею эту прятали, от нее прятались, о ней почти забывали, ее отвергали — но она не развивалась. Многобожие нередко кажется ворохом единобожии. Тот или иной бог, занимающий невысокое место на Олимпе, владел и небом и землей в собственной долине. Как маленький народ, поглощаемый империей, он отдал местное всесилие за повсеместную известность.
Самое имя Пана наводит на мысль о том, что он был богом всего, прежде чем стал богом леса. Само имя Юпитера звучит языческой версией слов «Отче наш». Порою кажется, что не только Великий Отец, но и Великая Мать, Деметра или Кибела, просто не вынесла бремени единовластия. Вполне возможно, что у многих и не было других богов — они поклонялись какому-то одному, считая его Вседержителем.
В некоторых огромных, многолюдных краях — скажем, в Китае — простая мысль о Великом Отце не была, по-видимому, осложнена культами, хотя и сама в каком-то смысле не перестала быть культом. Лучшие авторитеты признают, что учение Конфуция — в сущности, агностическое — уживалось со старым теизмом именно потому, что он был в высшей степени расплывчатым. Китайцы говорили не о Боге, а о Небе, словно вежливый человек в гостиной, а небо всегда над нами, даже если мы очень далеки от него. Так и кажется, что простая истина уходила все дальше, пока не стала совсем далекой, по-прежнему оставаясь истиной.
Именно это мы ощущаем в загадочных и прекрасных мифах о разлучении земли и неба — какая-то высшая сила куда-то уходит. Нам рассказывают на тысячи ладов, что небо и земля были некогда вместе, любили друг друга, а потом что-то, например непослушный ребенок, разлучило их, и мир был построен в этой пропасти, на расставании и разрыве. Одну из самых грубых версий мы находим в Греции в мифе об Уране и Сатурне; одну из самых поэтичных — у дикого племени, рассказывающего о перце, который рос и рос, поднимая небо, как крышку.
О мифах и мифических толкованиях, которые теперь предлагают, я буду говорить позднее. Но в этом образе, образе делящегося мира, есть отзвук очень важных идей. Чтобы их понять, лучше лечь на спину в поле и глядеть в небо, чем читать самые ученые и лучшие книги о фольклоре. Тогда мы узнаем, почему говорят, что небо должно быть ближе и когда-то было совсем близко, что оно не чуждо нам, а от нас оторвано и теперь прощается с нами. И странная догадка забрезжит в нашем сознании: а может быть, мифотворец — не просто деревенский дурак, вздумавший резать ножом облака?
Может быть, в Томасе Гуде говорил не грубый дикарь, когда он писал, что, судя по верхушкам деревьев, он дальше от неба, чем в детстве? Мне кажется, он бы понял миф об Уране и Сатурне — о том, что царя небес изгнал Дух Времени. Мысль о Боге светится даже в мысли, что были боги до богов. Во всех запутанных намеках — отблеск какой-то прежней простоты. Боги и полубоги плодятся на наших глазах, как сельди, а мы чувствуем, что у них есть родоначальник.
Мифология становится все сложнее, и это наводит на мысль, что она когда-то была простой. Даже с внешней, с научной точки зрения можно предположить, что люди начали с единобожия, а позже оно развилось или выродилось в многобожие. Но меня интересует не столько внешняя, сколько внутренняя сторона дела, а, как я уже сказал, эту сторону почти невозможно описать. Ведь нужно говорить именно о том, о чем не говорят люди, переводить не с чужого языка, а с чужого молчания.
Мне кажется, что за всем многобожием и язычеством стоит что-то непомерно огромное, а мы видим лишь его отблеск в дикарских или греческих мифах. Я не сказал бы, что там есть Бог, Его там нет, но отсутствие — не отрицание. Когда мы пьем за отсутствующих друзей, мы не хотим сказать, что ни с кем не дружим. Такая пустота конкретна и положительна, как пустой стул. Я преувеличил бы, если бы сказал, что греки видели над Олимпом пустой престол. Ближе к истине великий образ Ветхого завета — помните, как пророк видел Господа сзади? Вот и к древним словно кто-то великий повернулся спиной.
Не надо думать, что они видели Его так же ясно и сознательно, как Моисей и его народ. Я совсем не думаю, что язычники были подавлены мыслью о Нем, ибо она и впрямь подавляет. Нет, она так огромна, что они несли ее легко, как все мы несем груз неба. Глядя на облако или птицу, мы можем и не заметить их грозного синего фона. Небо давит на нас, почти нас уничтожает, и мы ощущаем его как ничто, как пустоту. Может быть, все это и впрямь ничтожные или пустые ощущения, но у меня они очень сильны, когда я читаю о языческих мифах и верованиях.
Я ощущаю это в несказанной печали стихов и далеко не уверен, что хоть один из славных мужей древности ведал радость святого Франциска. Я ощущаю это в легенде о золотом веке и в намеках на то, что сами боги — подвластны, даже если Неведомый выцвел и стал Судьбой. А сильнее всего этот дух в те бессмертные минуты, когда древние, словно стряхнув накопившуюся сложность, говорят просто, почти прямо и только наше односложное слово может выразить их мысль.
Чем заменишь его в Сократовом прощании с судьями: «Я иду умирать, вы остаетесь жить, и только Богу ведомо, что лучше»? Ничем не заменишь его у Марка Аврелия: «Он говорит: «Возлюбленный град Кекропа», почему же ты не скажешь: «Возлюбленный град Божий»? И нет другого слова у Вергилия, возопившего ко всем страждущим как истый христианин до Христа: «O passo graviora dabit deus his quoque finem». (“Нашим мучениям Бог положит предел” [лат.; “Энеида”, I., 200. – Перевод С. Шервинского]).
Древним казалось: что-то есть выше богов и потому — дальше от людей. Даже Вергилий не смог разгадать загадку Того, Кто и выше и ближе. Для них Всевышний был таким далеким, что они все меньше и меньше думали о Нем. Он все меньше был связан с их мифами; но когда мы узнаем, какими были почти все их мифы, мы можем счесть это молчаливым признанием Его неприкосновенной чистоты. Евреи не унижали Бога изображением, греки — вымыслами.
Когда вспоминают лишь шутки и подлости богов, поистине благочестиво забыть о Боге. Весь дух тех времен подсказывает нам, что люди выбрали низшее и почти сознают это сами. Трудно найти слова для таких вещей, но одно, самое точное слово уже найдено. Древние знали о грехопадении, даже если они ни о чем не знали; знают о нем и все настоящие язычники. Упавший с высоты может помнить о падении, даже если он забыл высоту. Этот мучительный, как танталова пытка, провал памяти зияет в глубине всех языческих чувств.
Все мы иногда, на секунду, вспоминаем, что о чем-то забыли; и самые темные из людей, взглянув на землю, могут вспомнить, что забыли о небе. Но у древних были минуты, подобные воспоминаниям детства, когда они говорили просто и прямо; когда римлянин Вергилий разрубал ударом стиха хитросплетения мифов и разбегалось сборище богов, а в небе оставался Бог.
Белый свет полузабытого утра еще лежит на Юпитере, Пане или раннем Аполлоне. Я уже говорил, что каждый из них мог быть когда-то единственным, как Ягве или Аллах. Они утратили свое могущество благодаря тому, о чем очень нужно сказать, — их соединяли, сгоняли вместе, и это было весьма похоже на нынешний синкретизм.
Мир язычества создавал Пантеон и принимал в него все новых и новых богов, даже варварских и чуждых, из Азии и Африки; что ж, вместе веселее, хотя азиатские и африканские боги не всегда были веселыми. Он принимал их на равных правах, иногда отождествлял со своими. Может быть, он считал, что это обогащает религиозную жизнь, но именно так потерял он окончательно то, что мы зовем религией.
Древнейший свет простоты, идущий от одного источника, словно от солнца, сменился сложной игрой полутонов и теней. Бога принесли в жертву богам.
Теперь считается очень либеральным и смелым признавать, что чужой бог не хуже нашего. Вероятно, древние тоже считали себя и просвещенными, и смелыми, присоединяя к богам очага или города дикого Диониса, сошедшего с гор, или грубого Пана, вылезшего из леса. Ради этой широты взглядов они потеряли самое широкое, всеобъемлющее представление об Отце, объединяющем мир.
И наоборот: наверное, тех, кто был предан одной статуе или одному имени, считали суеверными, отсталыми людьми. Но именно эти темные провинциалы хранили то, что много ближе, чем боги, к космической силе философов и даже к космической силе ученых. Косные тугодумы были пророками, и из этого парадокса можно сделать очень важный вывод. Я не хочу углубляться сейчас во все, что говорили по этому поводу, я просто сообщаю исторический факт: особый свет сияет с самого начала на маленьком одиноком народе. В этом парадоксе, в таинственной загадке, разгадка которой была неизвестна столетиями, — миссия и сила евреев.
Попросту говоря, мы обязаны Богом евреям. Мы обязаны Богом тому, что так часто порицают в евреях, и даже тому, что и вправду заслуживает порицания. Во всех этих странствиях, конца которым не видно и в наши дни, особенно в начале странствий, евреи несли судьбы мира в деревянном ковчеге, где, может быть, таился безликий символ и, несомненно, жил невидимый Бог.
Очень важно, что Бог был безликим. Как бы ни трогала нас творческая свобода христианства, затмившая даже гармонию античности, мы не должны забывать, как много значило для мира отвращение евреев к идолам. Запреты нередко охраняют широту, как забор охраняет поле. Бог, который не мог стать идолом, оставался Духом.
Но если бы евреи изобразили Его, изображение это ни в коей мере не обрело бы обезоруживающей прелести и дивного достоинства греческих скульптур. Он жил в стране чудищ. Мы увидим позже, какими они были – Молох, и Дагон, и страшная Танит. Если бы для Бога Израилева выбрали вещественный символ, это был бы фаллический символ. Если бы Ему дали тело, вызвали бы к жизни худшее в мифологии, все многоженство многобожия, небесный гарем.
Но евреи отказались изображать Его, и это первый в истории пример той мнимой узости, которую так осуждают узкие либералы. Однако у тех же критиков есть и более веское обвинение: нередко с презрительной усмешкой они замечают, что Бог Израиля — просто грубый Бог Воинств, варварский военачальник, завистливый враг и соперник всех других богов.
Как хорошо для всех нас, что Он был богом воинств! Как хорошо, что Он враждовал с другими богами! Они были бы очень рады, если бы Он простер к ним руки, милостиво обнял Молоха, целовал размалеванный лик Астарты и отдал бы Свой звездный венец за сому Индии, нектар Олимпа или мед Валгаллы.
Насколько легче и проще было бы евреям, если бы они, вняв голосу просвещенного синкретизма, согласились слиться с языческими культами. Несомненно, они соскальзывали на этот пологий склон, и каждый раз их удерживала пламенная одержимость нескольких вдохновенных демагогов, чьи свидетельства о Едином и сейчас словно яростный ветер.
Чем больше мы знаем о тех путях, какими шла к победе наша вера, тем сильнее поражает нас — в самом прямом смысле слова — величие пророков Израиля. Когда весь мир растворялся в мешанине мифов, Саваоф — местный, ограниченный Бог Воинств — сохранял в неприкосновенности первую религию людей. Он был Богом племени, и потому мог стать Богом всего мира. Он был ограничен, как и мир.
Скажу иначе. Был у язычников бог Юпитер-Амон, но никогда не было на свете ни Юпитера-Ягве, ни Ягве-Амона. Если бы они были, был бы и Ягве-Молох. Задолго до того как сторонники синкретизма добрались до Юпитера, образ таинственного Вседержителя потерял бы все свои черты, все единство, он исказился бы до идола, куда более гнусного, чем дикарский фетиш, — ведь он стал бы цивилизованным, как боги Тира и Карфагена.
Какой была эта цивилизация, я расскажу позже, когда попытаюсь описать, как бесы едва не разрушили Европу и все, что было здорового в язычестве. Но хребет мира был бы сломлен задолго до этого, если бы не устоял монотеизм Моисеева предания. Надеюсь, в следующей главе я покажу, что отношусь совсем неплохо к тому здоровому началу язычества, которое породило его сказки и повести. Но еще я надеюсь показать, что все это было обречено и мир погиб бы, если бы мы не сумели вернуться к изначальной простоте Первоначала.
Тем, что мы хоть как-то к ней вернулись и ее сохранили; тем, что поэты и философы и в наше время могут славить Всевышнего и мы живем в просторном, светлом мире, под небом, отечески распростершимся над всеми народами земли; тем, наконец, что мудрость и милосердие стали прописными истинами для простых и разумных людей — всем этим мы обязаны беспокойному бродячему народу, подарившему нам святое и спокойное благословение ревнивого Бога.
Языческий мир владел всем, кроме этой тайны, потому что ею владели скрытные, ревнивые люди. Их не любили, отчасти за узость, которую заметил Рим, отчасти же потому, что они уже начали подменять ремесла сделками. Важно и то, что многобожие стало непроходимым, как джунгли, и одинокому единобожию легко было в нем затеряться. И все же странно видеть, как глубоко оно затерялось. У них были сокровища, ставшие теперь достоянием всего мира, — почему же они не стали ими тогда?
Книга Иова — один из краеугольных камней культуры, выше самой «Илиады» и греческих трагедий. Я не могу читать спокойно о том, как двух извечных дураков, пессимиста и оптимиста, низвергли на заре времен. Дух этой книги глубже горькой языческой иронии именно потому, что в единобожии больше мистики, собственно, книга эта отвечает на тайну тайной, Иов утешается загадкой — но утешается! Вот прототип, вот пророчество о Том, Кто говорит как власть имеющий. Когда сомневающийся может только сказать: «Я не понимаю», Знающий может только ответить: «Да, ты не понимаешь», и сразу возникает надежда — значит, что-то стоит понять.
Но античный мир, исполненный поэзии многобожия, не заметил поэзии монотеизма. Как же отделены были евреи, и как ревностно они хранили свое предание! Ведь сохранить в тайне книгу Иова от всего образованного мира не легче, чем скромно спрятать пирамиды. Евреи не доверяли римлянам; но и римляне не доверяли евреям, и не случайно.
В конце концов, Израиль владел только половиной истины, хотя, следуя поговорке, ее можно назвать большей половиной. Другая половина (я скажу о ней в следующей главе) тоже была истиной, пусть много более легкой, менее важной. Скорбь Иова не полна без скорби Гектора, плач о мироздании — без плача о городе. Когда Господь говорит из бури, он мог бы говорить в пустыне. Монотеизма кочевников мало для пестрой цивилизации полей, городских стен, изгородей и храмов, которым тоже пришел свой черед, когда обе половины сомкнулись в более четкой и трогательной вере.
Среди языческой толпы иногда попадался философ, мысливший о чистом теизме, но он и не думал, что может изменить все обычаи. Нам трудно понять, как в философских системах соотносились политеизм и теизм. Может быть, точнее всего здесь будет образ, позаимствованный из преданий, еще более далеких от Рима, чем Ветхий завет.
Я читал, что, по индусскому поверью, и боги, и люди — только сны Брахмы и все они исчезнут, когда он проснется. Конечно, в этом образе немало того духа, который мы назвали бы отчаянием, а в Азии зовут миром. Мы рассмотрим его, когда будем полнее сравнивать Азию и Европу. Но он поразительно тонко и точно показывает одно: как непохожи, даже противоречивы мифы и религия.
В том-то и беда сравнительного изучения религий, что Бога не сравнишь с богами, как не сравнишь человека с героями сновидений. Если вам кажется, что разница сводится к тому, что у нас один Бог, а у других — побольше, вам будет полезна слоновья причудливость индийской космологии; и, может быть, вы ощутите, как содрогнулся покров мира, и все многорукие творцы, и звери на престолах, и сложные узоры звезд — властительниц ночи, когда открылись глаза Брахмы, словно занялась заря.
Продолжение следует
P.S.
✒️ Я перестал читать комментарии к своим постам и соответственно не отвечаю на них здесь. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
Выспаться, провести генеральную уборку, посмотреть все новые сериалы и позаниматься спортом. Потом расстроиться, что время прошло зря. Есть альтернатива: сесть за руль и махнуть в путешествие. Как минимум, его вы всегда будете вспоминать с улыбкой. Собрали несколько нестандартных маршрутов.
ОСТОРОЖНО, ДЛИННОПОСТ!
Грустный котик ещё не знает что его обрежут
Пророк Мухаммед является основателем Ислама - второй по численности религии в мире.
Поэтому обвинение Мухаммеда в педофилии является сильным ударом по репутации пророка и всей его религии. Данное обвинение является очень популярным, потому что педофилия - одно из самых тяжких преступлений против тех, кто не может себя защитить.
Если Хадиджа (первая жена Мухаммеда) представляет собой позитивный образец для подражания и стержень взросления Мухаммеда как мужчины и пророка в Мекке, то Аиша - это жена, чье присутствие больше всего окрашивает его годы в Медине и чья история продолжает разворачиваться после смерти Мухаммеда. Она была важной, но иногда и проблематичной фигурой для построения суннитской ортодоксии.
Аиша служила значимым передатчиком пророческих традиций и проявила себя в качестве правоведа. Ее целомудрие подвергалось сомнению еще при жизни, а ее участие в гражданской войне мусульман поставило ее в центр дебатов о роли женщин в обществе.
Для многих христианских авторов 19 века статус Аиши как полигамной жены иллюстрировал порочность мусульман. С середины 20 века уже возраст Аиши стал центральным вопросом в дискуссиях о "матери всех мусульман".
Хадисы о возрасте Аиши:
В двух наиболее надежных суннитских сборниках хадисов, принадлежащих аль-Бухари и Имаму Муслиму, говорится, что Аише было 6 или 7 лет на момент помолвки, и 9 лет на момент заключения брака.
То же самое передает Ибн Саад. Ибн Хишам говорит о 9 или 10 годах:
“Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, женился на Аише, дочери Абу Бакра Праведного, в Мекке, когда ей было семь лет, и он заключил с ней брак в Медине, когда ей было девять или десять лет. Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, женился только на ней".
Также хадис из Сахих Муслим (Сборник хадисов Имама Муслима):
"Мой брачный договор с Пророком, даблагословит его Аллах и приветствует, был заключён, когда я была девочкой шести лет, а моя свадьба состоялась, когда мне было девять лет"
Сахих Муслим, Книга брака, 1422
Один из авторитетнейших хадисоведов и средневековых историков ислама ат-Табари дает некоторую информацию о возрасте жен Мухаммеда, включая Аишу, в качестве биографического дополнения к его обширной "Истории". В его описании возраст не имеет важного значения, в первую очередь его интересует родословная жен и обстоятельства их союза с пророком.
Ат-Табари пишет, что Аише было 9 лет, когда она вступила в брак, который состоялся через три года после свадьбы и менее чем через год после миграции в Медину. Там же сказано о первой брачной ночи пророка Мухаммеда с Аишей, что можно расценить как явную педофилию:
"Моя мать пришла ко мне, когда я каталась на качелях. Она взяла меня на руки и опустила на землю. Няня умыла мне лицо и повела за собой. Когда я приблизилась к дверям, няня остановилась, чтобы я смогла отдышаться.
Когда я вошла, Мухаммед сидел на кровати в нашем доме. Моя мать заставила меня сесть ему на колени. Другие мужчины и женщины встали и ушли. Пророк вступил со мной в связь в моем доме, когда мне было девять лет".
Ат-Табари, Тарих аль-Русул ва аль-Мулук (История пророков и царей), том 9, стр. 131.
Какой же был возраст у других жён Мухаммеда?
Умм Хабибе, дочери Абу Суфьяна, мекканского врага Мухаммеда, было 30 с лишним лет, когда она вышла замуж за пророка; а Джувайрия (еще одна жена Мухаммеда) заявляет: "Мне было 20 лет, когда пророк женился на мне".
Другой жене пророка, Сафии Хуяйй, согласно ат-Табари, не было даже 17 или ей было всего 17, когда она вошла в комнату пророка. К тому времени Сафия уже была разведена и овдовела, причем последнее произошло от рук мусульман. Приблизительный возраст вступления в брак для пяти других женщин можно рассчитать по датам их рождения или смерти; всем им было за 20 или за 30 лет.
Зачем писали о возрасте Аиши?
Аиша и, возможно, Хадиджа - единственные жены, возраст которых вызвал какой-либо реальный интерес.
Ранние мусульмане, намеревавшиеся записать историю жизни Мухаммеда, обращали внимание на возраст Аиши, потому что она была противоречивой фигурой.
Если биографы довольно быстро остановились на Хадидже как на положительной силе в жизни Мухаммеда, то присутствие Аиши вызывало значительно больше споров, ведь Аиша сыграла важную роль в гражданской войне, которая представляла собой соперничество диады Аиша/Абу Бакр (отец Аиши) и диада Фатима (дочь Мухаммеда от Хадиджи)/Али (муж Фатимы и двоюродный брат Мухаммеда).
Исследователь исламской истории Дениз Спеллберг предполагает, что конкуренция за статус могла породить потребность подтвердить молодость и чистоту Аиши:
"Все эти конкретные ссылки на возраст невесты усиливают предубеждение Аиши - менархеальный статус и, косвенно, ее девственность".
Авторы суннитских хадисов настаивали на целомудрии Аиши, вероятно, по той причине ,что существовали другие рассказы об Аише, в которых жена пророка была втянута в скандалы.
Например, известная история с ожерельем, во время которой Аиша отстала от экспедиции в поисках потерянного ожерелыя, и затем была возвращена в группу молодым человеком. История послужила основанием для представлений о порочности Аиши.
Связь Аиши с борьбой за престолонаследие в халифате сделала неизбежными споры о ее превосходстве над конкурентами. Указывая на другой отрывок из истории ат-Табари, в котором говорится, что Аиша родилась до возникновения ислама (примерно 610 год), Спеллберг допускает, что на момент вступления в брак ей могло быть 12 или 13 лет (и старше при его заключении).
Причиной приписывания Аише более молодого возраста могла быть идея, что Аиша родилась в мусульманской семье - это бы доказывало ее религиозную чистоту.
Христианские критики о возрасте Аиши
Возраст Аиши волновал первых суннитских мыслителей, но не вызвал существенного интереса у более поздних мусульман.
Христианских полемистов Средневековья или раннего Нового времени это также не волновало; вместо этого их беспокоил общий разврат Мухаммеда, проявлявшийся в многоженстве, практике содомии его последователей и кровосмешении пророка в случае с браком с Зайнаб, бывшей женой приемного сына Мухаммеда.
Бача-Бази
Священник и востоковед 17-19 века Хамфри Придо рассматривал брак с Аишей как часть масштабного мошенничества Мухаммеда: женитьба на Аише, а также на Сауде и Хафсе были средством укрепления союзов с их отцами.
Ха́мфри При́до (англ. Humphrey Prideaux; 1648—1724) — английский, корнуоллский священник и востоковед
Молодость Аиши не вызывает у него никакого осуждения:
"Аише тогда было всего 6 лет, и поэтому он переспал с ней только два года спустя, когда ей исполнилось полных 8 лет. Ибо в этих жарких странах, как и во всей Индии, которая находится в одном климате с Аравией, женщины обычно созревают для замужества в этом возрасте, а также рожают детей на следующий год".
Джорджи Буши
В 1831 году библеист и пастор Джордж Буш (предок двух американских президентов) опубликовал первую в США биографию Мухаммелда: "Жизнь Мухаммеда: основателя религии ислам и Сарацинской империи".
Джордж Буш оценивает Мухаммеда как замечательного религиозно-политического лидера, но в то же время называет его мошенником. Также он затрагивает обстоятельства женитьбы Мухаммеда:
"Чтобы усилить свой интерес к Мекке, он женился на Аише, дочери Абубекера (Абу-Бакра), и вскоре после этого на Сауде, дочери Замы. Став, таким образом, зятем двух главных людей своей партии, он обеспечил их покровительство своей персоне и своему делу".
Буш подчеркивает политические цели Мухаммеда, однако возраст и личные качества Аиши его не интересуют. Он также не говорит о Хафсе. Этот отрывок не связывает повторные браки Мухаммеда со смертью Хадиджи.
Возраст Аиши кратко упомянут только в последней главе, в которой говорится о женах и наложницах Мухаммеда. Буш признает влияние климата на женское созревание:
"Аиша вышла замуж - такова удивительная физическая скороспелость, свойственная восточному климату, - в раннем возрасте 9 лет; и пережила своего мужа на 48 лет".
Вашингтон Ирвинг (3 апреля 1783 года, Нью-Йорк — 28 ноября 1859 года, Тарритаун, штат Нью-Йорк) — американский писатель-романтик, которого часто называют «отцом американской литературы»
Биограф и писатель Вашингтон Ирвинг в книге 1849 года "История Магомета и его последователей" придерживается аналогичного взгляда на возраст Аиши, хотя и выражает озабоченность, чуждую Придо или Бушу:
"Семья Магомета в Медине состояла из его недавно вышедшей замуж жены Сауды и Фатимы и Ум Колсум (Умм Саламы), дочерей его покойной жены Хадиджи. У него было сердце, склонное к привязанности и подверженное женскому влиянию, но он никогда не питал особой любви к Сауде; и хотя он всегда относился к ней с добротой, он чувствовалп отребность в ком-то, кто мог бы занять место его покойной жены Хадиджи... Он обратил взор на свою супругу Аишу, прекрасную дочь Абубекера (Абу-Бакра). Прошло два года с тех пор, как они были обручены, и теперь ей шел девятый год; казалось бы, младенческий возраст, хотя женские формы удивительно рано развиваются в жарком климате Востока".
Интересным образом христианские авторы и востоковеды 19 века не отмечали женитьбу Мухаммеда на 6-летней Аише как что-то вопиющее и нецивилизованное. Мухаммеда не критиковали за то, что он вступил в связь с ребенком. Их больше заботило то, что Мухаммед стал многоженцем. После смерти Хадиджи он взял в жены Саиду, но не остановился на ней - следующей стала Аиша.
Джон Глабб - Английский военный и политический деятель, генерал. Известен среди арабов как Глабб-паша, одна из последних легендарных фигур английской ближневосточной политики времён колониализма
Джон Глабб, британский военнослужащий и исследователь, в 1970 году опубликовал книгу "Жизнь и времена Мухаммеда", где пишет:
"Ей было девять лет, в то время как апостолу (Мухаммеду) было пятьдесят три. Когда она вышла замуж, то принесла свои игрушки с собой в свою комнату в доме апостола, где обычно сидела и играла с ними на полу. До конца его жизни Аиша была самой дорогой из его жен".
Глабб объясняет этот брак обычной практикой, отмечая, что девочек часто выдавали замуж в возрасте от 8 до 9 лет.
Какой же можно сделать вывод о возрасте Аиши?
С одной стороны очевидно, что девочка однозначно не достигла времени согласия, в рамках современной системы ценностей и моральных координат, с другой, исламские богословы могут это объяснить, как абсолютную необходимость в рамках существовшей исторической парадигмы и традиций.
К сожалению, проблема ранних детских браков до сих пор существует в исламском мире.