Эй, толстый! Четвертый глаз. 47 серия⁠⁠

Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве

– Ну, ты вспомнил себя двадцать лет назад? – спросила Маруся.

– Вспомнил, – сказал Ромуальд Филиппович.

И тут же подумал, что, погрузившись в прошлое, выпал из настоящего неизвестно, на какое время.

Гельминтолог спохватился. Уже вечер. Завтра начнется великий эксперимент. Надо позвонить санитарному врачу на мясокомбинат, чтобы тот обеспечил регулярный доступ как Ромуальду Филипповичу, так и подопытному к весам для взвешивания крупного рогатого скота. А поскольку санврач мясокомбината был тот еще хитрый хорек, то Ромуальд Филиппович либо окажется ему обязан, либо его сразу надо материально заинтересовывать. Ни того ни другого варианта – не хотелось. Но и третьего не было.

Хотя можно было бы купить свои весы. Но где их ставить? Дома? В лаборатории? Ни там, ни там не хватит места. Тут Ромуальд Филиппович вспомнил, что в квартире, где живет толстяк, в зале – как раз много свободного места. На этом месте стоит совершенно ненужный велотренажер. И вот туда-то наверняка поместятся весы для взвешивания скота! О, это был бы идеальный вариант! Динамику массы подопытного можно будет отслеживать ежедневно! К тому же, это шанс встречаться с Екатериной – мамой толстяка. Гельминтолог поймал себя на том, что испытывает к этой женщине странный интерес, уровень которого существенно превышает обычное любопытство. Скотские весы – это повод встречаться чаще без потери времени и всяких там нервотрепок.

«Так, может, с этого и начать? – подумал Ромуальд Филиппович. – Не связываться с мясокомбинатовскими хитрецами, не идти на сделку с собственной совестью? Надо срочно посмотреть в Интернете, сколько стоят весы для скота. И с их появлением начинать замеры».

Оставалось только убедить родителей толстяка предоставить часть своей квартиры науке. Ромуальд Филиппович не сомневался, что ему удастся убедить этих людей. Наибольшего противодействия следует, конечно же, ожидать от Екатерины. Она скажет, что беременна. Что это место нужно ей под детский манеж или люльку какую-нибудь. Ее придется переубеждать, и аргументы лучше продумать заранее.

– Ромуальд, по-моему, ты витаешь в облаках, – сказала Маруся.

Разговор происходил на диване, в их комнате. Работал телевизор, шел какой-то сериал, на который Ромуальд Филиппович не обращал ни малейшего внимания.

– Мне показалось, ты спишь, – продолжала Маруся. – Извини, если разбудила.

– Нет-нет ничего страшного, Маруся! – сказал Ромуальд Филиппович и сел, чтобы встать с дивана.

– Ты куда?

– Хочу узнать, сколько стоят весы для скота и каковы их параметры…

– Ромуальд, – перебила Маруся, – давай поговорим о нашем сыне. Отпусти его на свидание. Ты ведь вспомнил себя? Вспомнил, как мы встретились? Ту радость помнишь? Как мы узнавали друг друга, поцелуи, ласки. Почему ты запрещаешь это нашему мальчику?

– Пусть катится на свое свидание, – сказал Ромуальд Филиппович.

– Ты его так спокойно отпускаешь? – удивилась Маруся. – Что заставило тебя переменить решение? Ты вспомнил?

– Виталий – полный остолоп с женщинами, – сказал Айрон Мэйден. – Эта девка от него сбежит на первом же свидании. Действительно, почему я волнуюсь? Пусть едет. Завтра я как-нибудь обойдусь без него.

– А я верю, что у нашего мальчика все будет хорошо, – сказала Маруся.

Ромуальд Филиппович давно понял, что у его жены порой проявляется невероятная интуиция. Но оставалось надеяться, что в данном случае Маруся ошибется. Потому что поцелуи, прогулки под луной, вздохи и ахи – все это жрет невероятно много времени.

«Любовь – это как наш жирный подопытный, – думал Ромуальд Филиппович. – Любовь питается временем, пожирает его в слоновьих количествах. Зато какает, конечно, ромашками».

– Хрен с ним, пусть идет! – заскрежетал Айрон Мэйден на всю квартиру, чтобы и заперевшемуся у себя в комнате Витале было слышно.

***

Пока батя с матушкой вели свои унылые взрослые разговоры, Виталя Глист переживал душевное волнение. Внутри его тощего тела бушевала буря.

Завтра он увидит Марианну. Он произведет на нее впечатление. Вернее, усилит уже произведенное. Они полюбят друг друга! И у Витали, наконец, появится девушка. Не фантомная, а самая настоящая. Его, Виталю, будут любить. Это так непривычно. Наверное, он станет другим человеком. Виталя, наконец, извлечет из женской пизды мудрость, станет взрослым. А вот жирному – еще нескоро суждено поумнеть. Лишившемуся девственности Витале станет с Саней неинтересно. Хотя и у жирного шансы, наверное, есть. Если их с батей великий эксперимент увенчается успехом, то титановые трусы с жирного упадут. И он похудеет! А там и даст ему кто-нибудь.

«Только батя выгонит меня из эксперимента, – вдруг понял Виталя. – Если я влюблюсь всерьез, то я же буду ходить на свидания, гулять со своей девчонкой. Мне надо будет ее видеть, наверное, каждый день. Батя этого не одобрит».

Как тут быть, Глист не знал. Наверное, придется делать выбор: или, как говорят по телеку, строить свою любовь, или заниматься наукой.

Батя совершенно точно не будет желать сыну успехов. Это понятно. Юным влюбленным надо будет опасаться Айрон Мэйдена. Ни в коем случае нельзя приглашать Марианну домой. С матушкой-то не страшно знакомить – подумаешь, наполовину пластмассовая. Но батя – это ведь пиздец всему. Он напугает девчонку до крика и будет злобно хохотать вслед. Бате это несложно. Значит, нельзя Марианну домой звать. Хотя когда-нибудь придется. Но лучше сначала поебаться, потому что когда Марианна поебется, она утвердится в любви к Витале. И может быть, даже знакомство с батей переживет.

Свидание завтра, в шесть вечера. Ехать, с учетом посещения рынка в Коптево, три часа. А так ли надо ехать на рынок? Ну, сожрет Виталя завтра сырого урехиса. Это будет повторный фокус. А потом чувиха неминуемо спросит Глиста: «А что ты еще умеешь?»

И вот еще вопрос: стоит ли ей рассказывать про свой интерес к кишечной фауне? Не отпугнет ли Марианну этот рассказ?

«Наверное, лучше молчать, – решил Виталя. – Ни слова о глистах».

Завтра, как вампир на источник ультразвука, помчится Виталя навстречу своей любви. Только как бы сделать так, чтобы батя разрешил?

– Хрен с ним, пусть идет! – услышал Виталя батин голос.

Глист заизвивался, не в силах поверить своему счастью. Он вскочил с кровати, выбежал в коридор, ворвался в родительскую комнату.

– Батя, ты меня отпускаешь, что ли? – спросил Виталя.

Выражение физиономии у отца было, конечно не сахарным.

– Езжай! – проскрежетал отец. – Но помни, что наука важнее!

– Важнее всего любовь! – возразила матушка.

Но поспорить взрослые не успели, потому что Виталя бросился обнимать батю.

– Спасибо, отец!

– Давай там, не подведи, – буркнул отец.

Глист не был уверен, что правильно понял батю. Хотя, конечно же, он желал сыну только добра.

***

Жирный был счастлив. Ему разрешили жрать. Наконец-то, наконец-то закончились мучения хотя бы в этом.

«Молодец батя у Глиста! – думал Саня. – Как моего-то срезал! Еще и трусы с меня упадут. И я смогу, наконец, подрочить!»

Темные тучи расступились, и сверкнул ослепительный луч золотого солнца.

– И между нами сно-ова вдруг выросла стена, – напевал жирный у себя в комнате, запустив ладонь в штаны и ощупывая титан трусов. – Ля-ля-ля, ля-ля-ля-а-а-а-а! Ночь пройдет, наступит утро ясное. Знаю, счастье нас с тобой ждет…»

Правда, грядущее счастье омрачал батя.

Сегодня за ужином Саня съел огромную порцию макарон с курицей. Попросил добавки. Матушка безропотно положила. А батя принялся гундеть.

– Вот! – сказал он. – Началось! Он нас объест!

– Да пусть ест! – махнула рукой матушка. – Ты же с умным человеком сегодня общался. Миллионы на кону. Пусть кушает бедный мальчик.

– Все равно я не могу поверить в эти миллионы, – сказал батя. И совсем уж занудил: – Чтобы ты знала, работы у меня нет. Ты – в декрете. Деньги тают, как айсберг на экваторе. И тут еще вот это вот дитятко жрать начало.

– Так я раньше же жрал и ничо, – забубнил Саня.

– Раньше и деньги у нас были! – хлопнул ладонью по столу батя, да так, что подпрыгнули вилки, ложки и тарелки. – А теперь их у нас – нету! Тю-тю! А кому сказать спасибо? А тому, кто сейчас вторую порцию добавки попросит!

– Сережа! Хватит попрекать мальчика куском хлеба, – сказала мама. – Ему и так живется несладко.

– Ладно, – ответил батя. – Есть один вариант. Старый митьковский способ, на три рубля в месяц. Мать, нам понадобится килограммов десять зельца – самого дешевого. Понадобится двадцать батонов хлеба и шесть пачек маргарина.

– Это что такое будет? – спросила матушка.

– Это все мы прогоним через мясорубку, смешаем в большом тазу и закатаем в трехлитровые баллоны, – вещал батя. – Вот это пусть и жрет, по банке в день.

Жирный вздрогнул.

– Сережа, не издевайся, – сказала матушка.

– Это единственный способ удержаться на плаву в эти смутные времена! – провозгласил батя. – Советую подумать.

Сейчас жирный снова ненавидел батю. Ну, почему ему, Сане, достался именно этот жадный человек? Как теперь жить?

***

Ночью Саня, хоть и сытно поужинал, все равно решил совершить вылазку за картохой. Он уже немного проголодался – это во-первых. А, во-вторых, если батя настоит на своем варианте, кормить жирного будут каким-то говном из трехлитровых банок. Поэтому не стоило расслабляться и терять квалификацию.

Жирный как можно тише прокрался на кухню, вытащил пять больших картох. Тихо-тихо почистил, помыл под струей воды.

Но только он вгрызся в первую из картошин, как на кухне зажегся свет – словно плетью по глазам – и раздался ехидный голос бати:

– Ага! Ночной обжора попался с поличным! Вот что ты жрешь, сучий потрох! Вот почему ты не худеешь! Катя! Я поймал продуктового диверсанта!

«Как же я тебя ненавижу! – подумал Саня. – Как бы я хотел другого отца!»

***

Гавриил Глебович проводил обычное совещание совета директоров в своем офисе, с башне «Федерация», что в Москва-Сити. До поры до времени все было как обычно – директора сидели с сосредоточенными лицами, кто-то врал, кто-то изворачивался. Гавриил Глебович видел их всех, в общем-то, насквозь.

Вдруг стеклянные стены переговорки странно засияли. Не солнечным светом – такое как раз часто бывало, а каким-то холодным, не греющим. Словно огромная Луна стала испускать свой отраженный свет прямо в окна.

У двери вдруг появилась задушенная им бабка Вера Юрьевна. Она стояла и сверлила Гавриила Глебовича взглядом исподлобья, как девочка из колодца в фильме «Звонок».

– Что?! – мигом взмокнув, проговорил Гавриил Глебович.

– Извините! – прервала свое выступление одна из директорш – Анна Германовна, стильная, строгая, борющаяся со своим уже не юным возрастом. – Вы что-то сказали, Гавриил Глебович?

Но ее слова были лишь фоном, проскочили по периферии сознания олигарха. Главное было у двери. Жуткая старуха, собственноручно когда-то умерщвленная Гавриилом Глебовичем, вытянула тощую руку и стала похожа на себя же в раннем посмертии, когда Гавриил Глебович баррикадировал ее телом дверь.

Скрюченный палец указывал на олигарха.

Старуха в серебристом лунном сиянии заполонила собой все. Она, как на 3D-экране, была теперь повсюду – спереди, сзади, вверху, внизу. Она хихикала – но это был страшный смех человека, сошедшего с ума от кошмаров.

– Иди, иди ко мне! – бормотала она. – Скоро будешь у меня!

– Да как ты сюда попала, ебаная старая тварь?! – завопил Гавриил Глебович. – Пошла отсюда нахуй! Слышишь? Нахуй!

– Я немедленно ухожу, – сказала старуха голосом Анны Германовны.

Морок развеялся, и Гавриил Глебович обнаружил себя на совещании совета директоров.

Анна Германовна с вызовом бросила на стол папку и вышла.

Директора смотрели на своего повелителя с неприкрытым ужасом.

Об Анне Германовне Гавриил Глебович не жалел. Ее было за что выгнать. Правда, не в первую очередь. А извиниться перед ней – значило потерять лицо и показать, что с ним – всемогущим олигархом – совсем не все в порядке.

После визита старухи пришла головная боль. Не успело кончиться совещание, как в голове у Гавриила Глебовича словно взорвалась атомная бомба.

Олигарх быстро прервал совещание, выгнал всех. Он подумал, что надо бы нюхнуть кокаина – вдруг отпустит.

Но от кокоса стало только хуже. Хотя это и казалось невозможным. Гавриилу Глебовичу стало чудиться, что в голове у него извивается какой-то червь.

А потом пришло еще одно видение. Дверь. У двери стояла старуха. К двери вела дорога. Гавриил Глебович уже вступил на нее и откуда-то совершенно точно знал, что сойти с этого пути уже никогда не получится. А с обеих сторон дороги крутились зубчатые колеса. И пройти к двери надо было через них. И колеса эти, собственно, уже терзали Гавриила Глебовича. С ближайших зубцов капала вязкая кровь. А дверь вроде бы и была близко – во всяком случае, старуху олигарх видел во всех отвратительных подробностях. Но сама дорога с колесами тянулась на многие километры, казалась бесконечной.

Видение растаяло. Голова фонтанировала болью, как новогодний фейерверк искрами. Только эта пиротехника не прогорала. С липким ужасом Гавриил Глебович понял, что вступил на дорогу пиздеца. А пиздец будет совсем не быстрым. И в конце пути ждала еще и Вера Юрьевна.

«Значит, вот оно как бывает!» – катал Гавриил Глебович жуткую мысль в кипящем котле головы.

Что ж. Мириться с этой ситуацией олигарх не хотел.

Он тяжело протопал к сейфу, набрал код и, раскидывая ненужные папки с компроматом и пачки денег, нащупал в самой глубине носатую фигурку из неизвестного дерева.

От боли и тяжелой тоски на глазах выступили слезы.

Гавриил Глебович потер нос фигурки о рубашку.

– Здравствуй, смертный! – раздался голос.

Старик был уже здесь. Теперь он был одет в деловой костюм и казался криминальным бизнесменом откуда-то из Центральной Азии. Он сидел за столом.

– Здравствуй, старик, – сказал Гавриил Глебович, присаживаясь напротив.

– Мы с тобой долго не виделись, – сказал джинн.

– Двадцать лет, – прохрипел Гавриил Глебович.

– Я думаю, ты все успел в этой жизни, – произнес старик.

– Значит, это действительно конец?

– Да, смертный. Ты сейчас – на последней дороге. Не проси меня прервать этот путь. Оттуда нет возврата.

– А можешь ли ты избавить меня от мучений, старик? – спросил Гавриил Глебович. – Я честно умру. Но, пожалуйста, без этих зубчатых колес. Пожалуйста!

– Это очень сложное желание, – ответил старик. – Но хорошо. Я помогу тебе. Правда, будет расплата.

– Я готов.

– Твой сын, с которым ты встретишься очень скоро, окажется идиотом.

– Все мы были идиотами в том возрасте.

– Он – очень необычный идиот. Все его дела несут беду.

– Что же теперь делать? – спросил Гавриил Глебович.

– Тебе решать. А теперь – прощай, смертный. Твоя власть надо мной кончилась.

– Прощай, старик. Куда мне деть статуэтку?

– Брось ее в корзину с мусором.

– И все?

– Да.

И старик исчез. Гавриил Глебович положил статуэтку в корзину с ненужными бумагами.

Голова больше не болела.

Продолжение следует…