Сопли.⁠⁠

Сегодня Генке пришлось отпроситься с работы.

По уважительной, конечно, причине – он сильно простыл на вчерашней рыбалке. Да и то, не сам отпросился, заставили. С ног ведь от болезни не валился, чувствовал себя не так уж и болезненно, и работать смог бы уверенно, хоть и не в полную силу, наверно. Так вот же, нашлись некоторые – разорались, мол, нечего бациллы тут разносить, смотри, всё вокруг соплями своими заразными забрызгал. Прочь с территории, марш лечиться! И выгнали с производства Генку домой, чтоб других не заразил. Ну, он и пошёл лечиться...

...Сейчас он ехал в громыхающем трамвае, шмыгал носом, досадуя, что пропустил целый рабочий день, переживал и сетовал, что теперь ощутимо потеряет в заработке и иногда чихал в рукав пальто.

«Но, запомни, ты всё должен приготовить лично, иначе не поможет» – Генка, усмехнулся про себя, вспоминая напутствие заводской уборщицы, тёти Оли. Та, потянув его за рукав, отвела в сторонку и поведала, как она сама выразилась, древний целебный рецепт от простуды.

«Да что же тут записывать, тётя Оля, я и так всё запомню, ведь это просто» – он улыбался, вспоминая, с какой заботой пожилая техничка делилась с ним своим, как она выразилась, безупречным средством от всех разновидностей гриппов.

Не доехав одну остановку до той, на которой обычно выходил, Генка покинул салон промёрзшего трамвая, и, зябко поёживаясь, рысцой заспешил к продуктовому универсаму.

«Бутылка водки да полкило лука. Так, да где же у них лук-то?» – на входе в зал корзинку Генка брать не стал; так и ходил по магазинным рядам с бутылкой водки, зажав её подмышкой – искал лук. Охранник торгового зала не сводил с него глаз. А Генка чихал всё чаще...

...А через пятнадцать минут он скорым шагом шагал по тротуару вдоль широченного городского проспекта, направляясь к подъезду своей обшарпанной "хрущёвки". Не так резво, как обычно, но всё же довольно прытко, он поднялся пешим ходом на свой пятый этаж, где отворил дверь квартиры. Быстро разделся, разулся, вздохнул и вдруг закашлялся – действительно простыл.

– Ты... всё... должен приготовить личноооо, – кривляясь, вслух передразнил пожилую советчицу Генка, – А кто же мне помешает? – жил он одиноко.

Пройдя на мизерную кухоньку своей однокомнатки, Генка выложил на стол всё купленное в гастрономе; пол-литровую бутылку недорогой водки и огромную луковицу. Постоял так, вспоминая или размышляя. Почесал растопыренной пятернёй затылок и вдруг чихнул и одновременно с тем закашлялся сухим больным кашлем. Пересилив и уняв першение в воспалённом простудой горле, полез искать что-то в кухонных шкафах. Через несколько минут на столе, рядом с бутылкой и луковицей, строем расположились запылённая стеклянная литровая банка, жестяная тёрка, мятый пакетик с молотым красным перцем и фиолетовая головка сильно ссохшегося чеснока. Звякнула эмалированной сталью об пластик столешницы миска, своим этим звоном будто командуя сигнал к немедленному действию.

«Натри на тёрке луковицу. Не торопись, и чаще вдыхай, в том лечение» – Генка, заливаясь "луковыми" слезами, водил полукилограммовым слезоточивым шаром по стальной пупырчато-зубастой поверхности ржавой тёрки.

«Слезись и терпи, так надо. Чеснока надави туда же, да побольше» – вспоминает советы и покорно исполняет рецепт. Проникся действием, сморкается в салфетку. Но теперь его уже начинало морозить.

«Перчика поищи, родной, но только непременно красного, туда же ссыпь, в нём жар целебный» – Генка ссыпал перец в миску, смешивая с едкой чесночно-луковой массой.

«И тогда уже залей всё ею, родною» – истекая слезами и соплями, он покорно исполнял рецепт, проникаясь уважением к мудрым знаниям древних знахарей, орудовал вилкой, смешивая зелье. Словом – поверил, и потому делал всё, как велено. Затем принялся пригоршнями собирать из миски перетёртую слезоточивую смесь, наполняя ею банку. Откупорил бутылку, вылил сорокаградусное содержимое её туда же. Взболтал, прикрыв горловину банки ладонью.

«И пусть настоится недолго. А сам лезь в постель, да укутайся теплее. Вся твоя хворь с потом и выйдет» – сейчас, расстилая простыни и покрывала, Генке было совсем уже не смешно. Его давила болезненная немощь – заболел.

«И как бы я сейчас в цеху железом ворочал?» – раздевшись догола он повалился на кровать, но вдруг тут же вскочил с постели, рванул почти бегом на кухню, шлёпая босыми ступнями по выцветшему линолеуму, к шкафам кухонного буфета. Вернулся, вооружённый столовой ложкой и рюмкой. Поставил банку на пол у кровати, лёг, укутался в одеяла. Включил телевизор, пощелкал кнопками на пульте, выбирая канал поинтересней.

«Всё выпей не спеша, а густое ложкой съешь. И лежи, потей. Усни и спи. К утру выздоровеешь» – долго Генка бездумно пялился в экран телевизора, яркими всполохами вспыхивающего в душной спальне его холостяцкой обители. Лежал под толстыми ватными одеялами, наливал мутную жижу в рюмку, пил. Ел ложкой противную лекарственную свою мешанину и потел всем телом – лечился. Пил и пьянел. Засыпал и ворочался. Очнувшись, прикладывался снова, и так почти до полуночи, пока не опустела банка. И тогда уже заснул до самого утра крепким сном...

...А утром следующего дня некоторые рабочие завода, на котором трудился герой этого рассказа, по крайней мере, те, что пришли на свои рабочие места раньше других, имели удовольствие наблюдать весьма прелюбопытнейшую сцену.

Молодой парень, сварщик четвёртого разряда Геннадий Седых, подхватил вдруг на руки пожилую уборщицу цеха Ольгу Савельевну, несколько раз провернулся с ней вокруг своей оси, при чём громко восклицал искренние благодарности означенной гражданке. После того поставил улыбающуюся женщину ногами на пол, поцеловал её в щёку и стремительно побежал вприпрыжку, громыхая подкованными каблуками тяжёлых ботинок, в направлении рабочей раздевалки...