Привет, дай пожалуйста развёрнутый комментарий про ужастность предлодения?
Ещё раз напомню, что это только чисто моё мнение и абсолютная вкусовщина. Ок?
Первое предложение было таким:
Разевая свои смешные рты карпы и сомики поднимались из глубины паркового пруда и глотали угощение, которое щедрой рукой рассыпал для них Герцог.
Есть слова и обороты, которые обычно* ослабляют предложение.
*обычно - потому что при должном уровне навыка или таланта можно и их поставить себе на службу. В середине текста, если текст увлекателен, они могут быть незаметно проглочены. В середине текста, они могут быть заметны, но прощены автору или переводчику, так как я уже люблю этот текст/героя/историю. Но ослаблять первое предложение - плохая идея.
Первое слово задаёт тон первому предложению, а оно задаёт тон всему рассказу.
Первое слово: Разевая. Оно само по себе неплохое, как и вообще слова. Но для первого слова выбрать "разевая", это довольно странный жест, как мне кажется, это как выбрать старые треники с растянутыми коленками на деловую встречу. Треники сами по себе не плохи, наверное. Но просто они не уместны тут.
Второе слово: свой.
Вы же не пишете, что герцог стряхнул крошки со СВОИХ ладоней. Или когда кто-то идёт на трясущихся ногах вы не пишете что он идёт на СВОИХ ногах. Или когда Джон "устало потёр переносицу" то понятно что он потёр СВОЮ переносицу. Неужели возможен вариант, когда карпы и сомики разевают чьи-то ЧУЖИЕ рты?! Бля, да про это я бы с большим интересом почитал.
Третье слово: глубина.
из глубины паркового пруда
Карпы и сомики поднимались из глубины. Само слово глубина очень прикольное. Оно одновременно служит и мерой глубины и степенью глубины. То есть его умелое употребление подразумевает определённую глубину того, что мы автор называет глубиной.
Например ваш друг заходит по колено в реку, которую вы собираетесь переходить и говорит:
- Мы можем перейти - тут не глубоко.
На самом деле там есть глубина. Эта глубина может быть двадцать или пятьдесят сантиметров. Но всё же, автор владеющий русским скорее всего не будет называть это глубиной, скажет что там не было глубоко, что глубины там нет. Это тот момент когда надо выбирать: следовать ли "техническому значению" или "литературному употреблению".
Можно ли сказать что резиновый утёнок всплыл из глубины ванной, или мочалка всплыла из глубины тазика? Можно! Но это либо несёт умышленно иронический оттенок гиперболы - какая нахуй там в ванне глубина? - и передаёт особенности мировосприятия фокального персонажа. Либо выдаёт полную невосприимчивость автора к музыке слов, указывает на его способность воспринимать смысл и значение, но промахи с восприятием ассоциаций и коннотаций.
Короче, лучше дважды подумать, прежде чем обозначить словом глубина неглубокий парковый пруд.
Четвёртое слово: которое.
которое щедрой рукой
Который - это такой костыль, который иногда приходится использовать. Когда не удаётся сформулировать лучше. Поэтому это слово так часто встречается в нон-фикшн литературе, где формулировки приносятся в жертву доступности и усвояемости информации.
Его главная ловушка в том, что он офигенно удобный. Поэтому произведение не слишком умелого автора можно сразу выкупить даже не читая, просто узнав частоту употребления слова котор-ый-ой-ая в тексте. Ещё раз: обычно слово который используется тогда, когда невозможно (или просто нет необходимости) подыскать лучшую формулировку.
Нахуй мне читать текст, где автор даже первое предложение не может сформулировать без слова "который"?
Пятое словосочетание: щедрой рукой.
щедрой рукой
Это устоявшийся оборот, штамп, его следует употреблять с осторожностью. Я не против избитых клише и штампов. Но для их грамотного употребления обычно нужно что-то ещё:.
1) Штампы и клише редко бывают уместны в первом предложении, если нет намеренного желания. Например, чтобы первое предложение стало последним, или сообщить что-то, добавить какой-то анонс, какое-то послание, или задать тон повествованию, или метатексту. Мне не показалось, что здесь есть что-то такое.
2) Остальной текст соответствует, например, полон архаизмов. Здесь текст это просто безыскусная мешанина старых и новых слов, греческих теократов и английских герцогов, никак не сопряжённых ни духом, ни стилем, ни смыслом. Вряд ли тут можно рассчитывать на такое.
3) Намеренность использования. Чаще всего такие штампы просто говорят о том, что автор не может сам формулировать и пользуется готовыми конструкциями, которые даже не особо будут соотносится с повествованием. И в данном случае это опасение сбывается:
Тут и про глубину, и про листву, и про совершенно очаровательно, и тот пиздец на котором я и закончил чтение этого рассказа:
покосился на готическую громаду дворца
Вероятно имелась в виду громада готического дворца. Вот с щедрой рукой - при общем уровне текста - возникает такое же ощущение, что имелось в виду что-то другое, а не готическая громада.
Наконец всё заканчивается Герцогом.
Разевая свои смешные рты карпы и сомики поднимались из глубины паркового пруда и глотали угощение, которое щедрой рукой рассыпал для них Герцог.
Это главный герой, я полагаю. Как минимум этого абзаца, как минимум этого предложения. И где же ему самое место? В последнем слове? Большая буква "Г".
Герцог - это титул. В данном случае он с большой буквы. Почему? Это имя? Это прозвище? Это интригует, это указывает на какое-то авторское отношение. Это то что дальше... нихуя не раскрыто. Ни то кто это, ни что он делает, ни почему он с большой буквы. Дальше идёт авторское признание что парк очарователен.
Не, блять, описание, которое позволит мне прийти к этому выводу. Не, блять, восприятие Герцога - что это он находит этот косноязычно описанный сад очаровательным.
Нет, просто - сад очарователен.
Надеюсь всё изложено не слишком сумбурно и можно понять о чём идёт речь. Ещё раз напомню, что это только моё личное субъективное мнение и моё личное восприятие. Это ни в коем случае не призыв вам писать как-то иначе. Вы спросили - я ответил.
Думаю, что этот пост будет в первую очередь интересен поклонникам эргодической литературы, а так же тем, кто и сам пишет. Так что считаю должным предупредить, что этот текст может показаться сложным неподготовленному читателю, это ни разу не Пикабушный формат.
Краткое резюме: Первое: У меня ничего толком не получилось. Второе: Это было очень интересный опыт принуждения себя к письму. Третье: Мне казалось, что малая форма — это не моё. Правильно казалось. Четвёртое: Это скорее мои заметки о рассказе, поэтому они могут быть в первую очередь интересны и понятны в тем, кому кажется интересным и понятным моё творчество, друзья этот пост для вас.
Нейро-вдохновение 2.0
Фраза
Нужно было выполнить два задания. Первое: выдать фразу для того, чтобы нейросеть под руководством @sairuscool, могла бы создать картинку. Второе: написать рассказ по чьей-то чужой фразе/картинке.
Просили короткую фразу на английском языке. Я выбрал фразу No pain, no gain. Это очень старая фраза и ещё более древняя формула. Примерно две с половиной тысячи лет назад древнегреческий поэт Гесиод выразил эту идею в «Трудах и днях»:
...Но на пути к Совершенству бессмертные боги пролили пот. Путь к нему поначалу и долог, и крут, и тернист.
Примерно две тысячи лет назад этого выражения встречается в «Этике отцов» («Пиркей Авот»), где цитируются слова Бен Хей Хей:
По боли есть награда.
В современной формулировке фраза уже точно употреблялась поэтом Робертом Херриком в «Гесперидах», в издании 1650 года есть стихотворение из двух строк:
NO PAINS, NO GAINS. If little labour, little are our gains: Man's fate is according to his pains.
Что приблизительно можно перевести так:
НЕТ БОЛИ, НЕТ НАГРАДЫ. Если мало труда, мала наша прибыль: Судьба человека зависит от его страданий.
В наши дни фраза приобрела известность в восьмидесятых, когда Джейн Фонда начала снимать серию видеороликов о тренировках по аэробике. В этих видеороликах Фонда использовала фразы «Нет боли — нет результата» и «Почувствуй жжение» в качестве крылатых фраз для концепции тренировки после момента возникновения мышечной боли, исходя из концепции, что крепкие и большие мышцы являются результатом упорных тренировок, а отсроченная болезненность мышц может в каком-то смысле использоваться как мера эффективности тренировки.
Почувствуй жжение!
Эта фраза показалась мне шикарным вариантом для темы на литературный конкурс по тёмному фэнтези. Но она просто слишком короткая, организаторы просили хотя бы от пяти слов, а я и так прислал фразу в четыре слова. В итоге я остановился на No pain, no gain.
Связующее звено
Отдельный почёт и уважение организаторам, за то что они никому не говорили какая картинка по какой фразе получилось. Единственно, что было ясно это то, что ты не получишь арт по своей собственной фразе. Но что именно нейросеть нарисует по твоей фразе и кому на основании этой картинки придётся писать, этого практически никто не знал.
Справедливости ради надо сказать, что иногда идентифицировать было легко:
Basilisk biting the hull of a Mark 1 tank
Или
a broken glass of wine felt to the carpet
Или
Huge orc woman in armor, splashes of red paint, torn, moon, fire
Большую же часть мне идентифицировать не удалось. Во-первых, я не настолько умный, во-вторых, никогда и ничего не создавал нейросетью, так что не понимаю даже базовых принципов. Например, я был уверен, что по мой фразе No pain, no gain была сотворена вот эта картинка:
На картинке чумной доктор (эталонный средневековый лекарь из тёмного фэнтези)
Я подумал, что нейросеть связала по смыслу боль + лекарь, а так же боль + болезненную болезнь (чума), а так же избавление (лекарь лечит) и награду (лекарство). На арте присутствует даже некий котелок с огнём, который может символизировать и лекарство (благовониями лечились, кадило опять-таки), и награду в высшем смысле, типа как левел ап сопровождается сиянием.
На самом деле этот арт привязан к фразе: After a battle, a plague doctor sits on his knees and protects a flower. И я смог это понять только обратным ходом, то есть уже забивая «plague doctor», и то, только когда опубликовали табличку:
А по моей фразе нейросеть сотворила вот такой вот арт (№4):
No Pain No Gain
Мне же самому досталась вот такая вот картинка (№113):
Blood and soul, for the glory of the god of Chaos.
Обратите внимание, что @MisterJester, написал эту фразу именно так:
Blood and soul, for the glory of the god of Chaos.
Во-первых, тут есть точка. То есть это не какая-нибудь хипстерская писулька из чата, не лишь бы быстрее создать какой-то контент... нет-нет-нет. Человек, который ставит точку не лолкает и не рофлит, а смеётся во весь голос. С таким посылом уже интересно работать, ведь точка — это вполне себе законченная мысль. Когда я увидел эту точку я понял, что саму эту фразу надо как-то отдельно уважить.
Во-вторых, тут Хаос написан с большой буквы. Если бы это было личное имя бога, то не было бы «of». Если бы это было понятие хаос — то буква была бы маленькой. То есть есть бог, вероятно бог хаоса, и есть ещё Хаос, который как прямо ХАОС.
Хуй знает, что это значит, тем более, что я изначально хотел написать что-то по своему миру — Лалангамене — а там богов как бы и нет в привычном смысле. Там вместо богов каргокульт и роботы (это отдельная история). Тему с душами мне трогать тоже не хотелось, поэтому я решил всё переиначить и сделал фразу «Кровь и ярость во славу Чаосса!».
С одной стороны вполне понятная отсылка, с другой я избежал всей клирикальной истории с богами и душами. Для данного рассказа пусть всё это будет из одной оперы: душа, дух, мана, оргон, ци, прана, ярость... Хаос с большой буквы стало именем. Я прочёл его как Чаос. Но пропала зловещая пятибуквенность, тогда он превратился Чаосс.
Так начал складываться рассказ...
Охота на Минотавра
Надо было придумать рассказ по картинке. С картинки на меня смотрел... минотавр. Понятно, что это никакой не минотавр, но я люблю фэнтези, раньше любил фэнтези, ныне работаю во многом через фэнтези. А из книг доступных мне в детстве (я родился в СССР) максимально близко к фэнтези стояли прежде всего книги со сказаниями и мифами древней Греции. В итоге я конечно...
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
...и бла-бла-бла... поэтому мои ассоциации прочны и устойчивы в этом смысле: полуголый накачанный мужик с бычьими рогами = минотавр. Или хаосит. Минотавра в приведённых фразах не было, а слово Хаос — было. Дело раскрыто.
Уравнение с Х неизвестных...
Я не писатель, у меня нет множества книг, миров, героев. У меня всего одна книжка (Доброволец: Красная Книга), всего один придуманный мной мир (Лалангамена), и есть один главный герой (Ингвар Нинсон).
Более того, я никогда не писал рассказов и никогда не был ограничен количеством знаков. Воспринимая творчество одновременно и как сокровенный ритуал, и как способ сублимации, и как арт терапию, я никогда не был зажат подобными рамками. Поэтому надо признаться, что мой рассказ получился не слишком хорошо, получился этакой преамбулой, прологом к произведению про страшный и полный ловушек лабиринт, про взаимодействие людей в атмосфере отчаянья, про любовь к власти, застящую даже любовь к человеку...
История о минотавре имеет кучу смертей и леденящих душу историй про изнасилование быка женщиной и детей, разорванных на куски руками матерей... Густая, смачная и нажористая смесь безумия, крови, секса. Словом, то что надо для тёмного фэнтези.
Итак передо мной был мир, герой, и общий сеттинг Лалангамены с привкусом минойской цивилизации. Я решил наполнить рассказ отсылками к истории того периода, что хорошо видно по именам, и описаниям персонажей:
Сеттинг Лалангамены
Полагаю, что все знают, что Минотавр состоит из двух слов: Тавр и Минос. Тавр это бык, а Минос это имя царя, его отчима, при котором этот Минотавр и резвился.
Похоже, что Минос это не имя, скорее нечто среднее между родовым именем и титулом, а звали того самого царя вероятно Радамант. В моём случае, его так и звали Радамант. Невнятный царский титул заменён на близкое по европейскому лору слово — король. А фамилией этого короля Радманта стало слово — Чаосс.
В тексте про Лалангамену напрочь отсутствуют такие слова, как слово Бог или боги, но есть Лоа. Причём, Лоа Лалангамены — это смесь изначального смысла анимистических религий Западной Африки, где их название означает «духовные наставники» и где каждый Лоа имеет своё имя, свой знак (веве), свои атрибуты и сферу деятельности.
В эту же смесь входят и языческие боги-духи Западной и Восточной Европы (с их однозначным и даже можно сказать «объективным» присутствием в повседневной жизни людей).
В ту же смесь входят и Лоа в значении неодухов или необожеств Уильяма Гибсона — осознающих себя искусственных интеллектов, «живущих» в киберпространстве сети. В каком-то смысле даже можно назвать их материализовавшимся понятием «Deus ex machina», я правда, не знаю, имел ли в виду Гибсон что-то такое, но я прочёл историю о его Лоа именно таким образом... И именно эти образы я вижу за «Американскими богами»Нила Геймана.
И именно такую смесь я и хотел воплотить на Лалангамене. Поделиться собственным виденьем мира, эклектично смешав все эти ингредиенты, а не превратив всё в мешанину образов и поток сознания.
Соответственно, роль Посейдона отведена Лоа океанов по имени Ной.
Лоа Ной в представлении великолепной художницы Rojka
Посейдон = седьмой Лоа, Ной.
Кносс = город на Крите, где был расположен дворец и лабиринт Минотавра. Чтобы не использовать слово Крит, я назвал остров, где происходит всё действие Кносс. Тем кто не в теме — и так уж всё равно, а вот тем кто в теме сразу станет понятна куда и почему отсылка. Кроме того, это название звучит весьма фэнтезийно. Плюс сами по себе слова Кносс и Чаосс отлично сочетаются, что логично для рода исконных правителей и названия их земель, что особенно типично для эпохи эпонимов.
Минос = Радамант Чаосс, предок нынешнего царя. (В рассказе, как и в мифах, он покорил ионийские города, заставил приносить себе жертвы, прогневал Посейдона и пр...)
Пасифая = Пасифая Чаосс, это естественно Пасифая, мама Ариадны и, собственно, Минотавра. (в рассказе, как и в мифах, это жена Радаманта Чаосса).
Минотавр = Астерион, нынешний царь. (Астерион это настоящее имя Минотавра).
Принцессы Акалла и Ксенодайс = это другие дочери Пасифаи, не столь известные, как Ариадна.
Дедал = Доделал, мастер-делатель, который придумал как возбудить быка.
Харитон = сенешаль дворца Чаосс. От благосклонности сенешаля зависело проникновение Героя во дворец, поэтому его зовут Харито́н («благосклонный»).
Имя Фелиция происходит не от греческого, а от латинского felicitas, что означает «удача», «везение», «хорошее стечение обстоятельств». Может означать и «счастье», в том смысле в каком это слово используется в словосочетаниях «счастливый случай», «счастливая случайность», то есть в значении удачного совпадения, а не ощущения счастья, как веселья и радости.
А) Ингвару повезло с ней, он прямо об этом говорит.
Б) Фелиция названа, но не появляется на сцене, она играет свою роль в сюжете, но постоянно остаётся где-то далеко за рамками повествования. Поскольку все остальные названия несут в себе отпечаток греческой эстетики, здесь должно было быть что-то близкое, но при этом совершенно однозначно другое. Древнегреческая и древнеримская цивилизация всегда казались мне чем-то вроде мужа и жены, и я спроецировал это своё отношение на имена. В рассказе «Ловец Снов» почти всё греческое: греческая легенда, греческие названия, греческие персонажи, но где-то за кадром есть римская Фелиция, которая успешно манипулирует благосклонным греческим Харитоном.
Я хотел бы и в тексте самого произведения подробнее объяснить, откуда взялись имена, как они образовались и прочее... но на это не хватило места, я оставил только кусочек с Дедалом:
А вот в глазах Грязнульки горел живой интерес:
— И? Чего там дальше-то было? Бык стал её пахтать?
— Нет. Бык вёл себя как крутой мужик: целый день где-то шлялся, жевал жвачку небритой квадратной челюстью, периодически бычил на других самцов, открыто и прямолинейно подкатывал ко всяким тёлкам прямо на глазах у королевы. Самое главное – оставался совершенно спокоен, не тратил лишних слов, занимался своими делами. Сама понимаешь: чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей!
Грязнулька в предвкушении потёрла руки:
— Но она ведь всё равно завалила белого бычка, да?
— Да. Пасифая Чаосс не сдалась. Она пошла к мастеру-делателю по имени Доделал. Это его так звали. Он в своё время много всякого изобрёл и каждый раз так бурно праздновал окончание работы, что споил гильдию алхимиков. Каждый раз, когда они поднимали за него тост, то орали: «Доделал!», «Доделал!», «Доделал!». Со временем это стало прозвищем этого мастера-делателя и теперь уже никто и не знает его настоящего имени, все помнят только эти выкрики пьяных алхимиков: «Доделал!», «Доделал!», «Доделал!».
— Он придумал, как сделать, чтобы бык присунул королеве?
— Да… Доделал построил медную корову в натуральную величину, сверху эту фальшивую корову обшили коровьими шкурами и всячески натёрли коровьим запахом. А внутри Доделал предусмотрел упоры для ног, куда Пасифая могла бы поставить коленки, и упоры для рук, так как королеве ведь предстояло довольно долго стоять кверху задом. И если бы просто стоять! С помощью Доделала, королева кое-как забралась внутрь, устроилась там поудобнее во всех этих растопырках, надела на плечи ремешки специальной упряжи…
Мне всегда казалось что Дедал это связано с Делом. Почему бы и нет, решил я...
Голодные Игры
Иногда отсылки более прозрачны:
Грязнульку, кажется, заинтересовало другое:
— Погоди-погоди. То есть было двенадцать взбунтовавшихся городов, самый главный город их победил. И теперь эти двенадцать проигравших раз в год присылают в главный город живую дань, как бы в память о своём восстании. То есть всё — точь-в-точь как в «Голодных играх», что ли?
Ингвар вспомнил, что они недавно смотрели эту нашумевшее представление про лучницу, умеющую призывать огненную птицу.
— Да, похоже…
— Да точно тебе говорю! Только там эти города-королевства назывались «дистриктами». А так-то всё то же самое: и союз, и бунт, и ежегодная жертва – там называлась «жатва», и арена с разными ловушками, и животные опасные, и зрители жестокие, короче прямо та же самая история. Тут, наверное, тоже кому-то можно помочь какому-нибудь красавчику, прикупив для него оружие, да?
Читая историю про битву ионийских полисов, я постоянно думал про эти совпадения. В частности про то, что в Панеме (на Крите, на Кноссе) использовались такие штуки как вентиляция, канализация, отопление и прочие «чудеса». Про истоки и ход военных действий, про их результат в виде живой дани которую, на глазах у всех показательно уничтожал Бык. Пленников убивал именно Бык, символ Крита и минойской культуры. Это мог быть живой бык во время игр типа корриды, или военачальник по имени Тавр, или же то был жрец в ритуальной маске. В любом случае символизм на лицо. И это же самое лицо я видел в книгах Сьюзен Коллинз.
Здесь отсылка очевидна, это прямое упоминание. Иногда это просто отсылки/пасхалки.
Книги
Желая избежать долгих справок, я оставляю пути, где и как всю информацию сможет найти тот, кого заинтересует эта тема.
Спарагмос подробно описывает все тонкости своём эссе «Ты — то, что ты ешь».
Понятно, что «Ты — то, что ты ешь» фраза которая на самом деле не обозначает каннибализм, однако мне показалось забавным использовать её, подобно паролю при входе в «Длинную свинину».
Спарагмос вполне себе напоминает фэнтези имя, хотя на самом деле это слово происходит от sparasso, «рвать, раздирать, разрывать на кусочки» и так называется акт разрывания когда в ходе религиозного обряда живое существо (человек в том числе) приносится в жертву посредством расчленения с помощью ритуальных ножей или голых рук. Короче Спарагмос это когда человека заживо разрывают на куски, а потом пожирают эти ещё тёплые куски. Я не шучу, это называется омофагия, поедание сырой плоти одного из расчленённых существ.
Или вот ещё кусочек:
— Нет, сам я этого не видел, только читал. «Сказка про белого бычка» за авторством Джалликатту и «Прыжки на быке» за авторством Тавратомахи. По названию сразу ошибочно полагают, что книга посвящена скачкам или родео… Но на самом деле «Прыжки на быке» это про совсем другие прыжки.
Грязнулька нетерпеливо подгоняла:
— А дальше? Что было дальше?!
— Что-что?! Пасифая наконец пристроила свою иньку поплотнее к специальной дырочке между ног медной коровы и стала ждать быка. Его привели, он сначала не понимал в чём дело и не хотел взбираться на фальшивую корову. Потом его как-то раззадорили, он потыкался-потыкался своим огромным янем в отверстие под коровьим хвостом и... Ну и всё заверте…
Грязнулька икнула:
— Как?! Чисто технически?! Ты ж представь бычью колыбаху разрушения.
— Может, это всё только сказка.
Грязнулька заметно приуныла:
— Пф-ф-ф… Просто сказка… А я-то думала…
— Оттуда и пошла поговорка: что позволено королю, то не позволено быку, но иногда быку позволено такое, что не позволено даже королю.
Что позволено королю, то не позволено быку, но иногда быку позволено такое, что не позволено даже королю.
Здесь, полагаю, все узнали крылатое латинское выражение Quod licet Iovi, non licet bovi («Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку»). Эту фразу я впервые услышал от Сергея Юрьевича Юрского, в одной из своих пьес он использовал её в примерно таком виде: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. А жене Юпитера дозволено такое, что не дозволено даже быку».
Как и в случае с «Ты — то, что ты ешь», путеводными ниточками служат имена вымышленных авторов, а не сами названия книг.
Так «Прыжки на быке» это название атракциона, название состязания типа родео, в данном контексте он имеет явные эротические коннотации, особенно учитывая, что для достаточно искушённого читателя слово «наездница» это в первую очередь сексуальная позиция, а уже во вторую «женщина на верховом животном».
А «Сказка про белого бычка» это и вовсе русская поговорка, означающая длинную, бесконечную историю, относящуюся к категории докучных сказок. Это своего рода порочный круг, и одновременно удел всех писателей — пересказывать одни и те же истории. И хоть сами истории одни и те же, они могут быть рассказаны увлекательно и рассказаны совершенно по-разному. Зависит это в большей степени не от самой истории, а от личности автора. Собственно поэтому путеводными ниточками служат не названия книг, а имена авторов.
Понятно, что вполне себе фэнтезийно звучащие имена Джалликатту и Тавратомаха, это тоже никакие не имена, а прямые отсылки для тех, кому интересно.
Джалликатту именно то что написано на упаковке: Джалликатту, праздник или обряд, при котом быка выпускают в толпу людей, а участники пытаются схватить его обеими руками за большой горб на спине, пытаясь остановить быка. В некоторых случаях участники должны снять флажки с рогов быка.
Тавратомаха, это и это тавромахия («бык» + «бороться»), это понятие включает в себя и бой быка с быком и бой быка с человеком, типа корриды, и совместное, я бы сказал цирковое или акробатическое выступление быка и человека. И тавроката́псия, ритуальные прыжки через быка, известные по художественным материалам минойской цивилизации.
В детстве я узнал об этих завораживающих подробностях из прекрасного романа писателя и философа Дмитрия Мережковского «Рождение богов. Тутанкамон на Крите». Знаю, что Мережковский больше известен как эссеист и литературный критик, как приверженец религиозно-философского подхода к анализу литературы, а не как писатель. А так-то Мережковский был 10 раз (десять раз!) номинирован на Нобелевскую премию по литературе, а это вам не в тапки ссать.
1/6
Фреска
Или вот например кусочек, тоже про минойские картинки:
Принцесса Акалла был одета в сверкающее золотое платье с открытой по минойской моде грудью. До свидания с Торазином Тризинским такая мода казалась Великану странной, и первые несколько дней на Кноссе он никак не мог привыкнуть к таким платьям, постоянно крутил головой. Мода на открытую грудь была тем более удивительна, что на остальных островах Ионийского атолла такой моды никогда не существовало. А теперь всё стало на свои места: началось всё с того, что наследники королевской крови постоянно демонстрировали свою принадлежность к великому роду Чаосса, а уже много позже эти вырезы стали повторять и придворные, не особо вникая в детали, просто стараясь походить на самых влиятельных вельмож королевства – прямых родственников Чаосса.
Здесь я пытаюсь логически обосновать даже не саму минойскую моду — она прекрасна! А то, почему она не получила никакого распространения на подконтрольных Криту территориях.
1/6
Ариадна Питера Коннолли (Peter Connolly)
А иногда для того, чтобы увидеть ещё одну грань смысла нужны какие-то специфические знания.
Например так было с именами бойцов на арене...
Ионийский союз
Эрифр Красный
Один из городов Ионического союза – город Эрифры. Факты, которые я учитывал:
1. В городе находился храм Геракла, в котором находилась обладавшая чудесными свойствами статуя Геракла. (Соответственно у чемпиона присутствуют некоторые атрибуты этого героя: обнажённое тело, львиная шкура, медная палица).
2. Эрифры это маленький и небогатый город. (Это очевидным образом сказалось на снаряжении их чемпиона).
3. Эрифры считаются родиной двух пророчиц, Сибиллы и Афинаиды. (Тут предполагался некий дар пророчества, присущий этому глупому персонажу. Его выводы о том, как падёт жребий – это не плод умозаключений, не результат тщательного анализа ситуации, а именно врождённый дар прорицателя). Увы, эти моменты не вошли в рассказ.
Самос Кукушонок
Один из городов Ионического союза – город Самос. Факты, которые я учитывал:
1. Самос был надолго блокирован во время Афинский войн. (Голод. Их чемпион явно недокормлен).
2. Среди списка уроженцев этого древнейшего города мало героев, воинов, силачей, спортсменов, а только астрономы, философы, поэты. (Физическая слабость их чемпиона).
3. Главная достопримечательность – храм Геры. (Атрибуты Геры: покрывало, диадема, павлин, кукушка).
Имени одного чемпиона мы даже не слышим, имея только штрихи описания:
Принцесса Акалла пошла дальше, чтобы через несколько шагов остановиться перед девушкой покрытой полосами кровавых расчёсов и мелких незаживающих ран. В некоторых местах виднелись чёрные опухоли отмершей плоти – следы укусов прибрежных змей или мангровых пауков.
Один из городов Ионического союза – город Миунт. Факты, которые я учитывал:
1. Миунт самый маленький из двенадцати ионических городов.
2. Фактически это была расположенная в пятнадцати километрах от огромного Милета гавань, несколько лагун.
3. Из-за наносов реки Меандр округа постепенно заболачивалась и в итоге Миунт лишился выхода к морю, при этом местность подвергалось частым наводнениям, а на месте лагун образовались пруды, которые имели какое-то невообразимое количество мух и комаров.
4. В итоге все жители просто переехали в соседний Милет. Что отражено и в поведении Миунты, как персонажа рассказа.
Бросив обрядовый дайс, девочка не стала дожидаться, что же там выпадет, а прянула в сторону, под защиту рослого молодого человека, стоящего рядом. Тот заслонил собой девчонку и с радостной, почти нахальной улыбкой, решительно вышел вперёд. Снял шляпу, обнажив светлые вихры, несколько раз поклонился, сначала в сторону ложи короля Астериона, потом поочерёдно на все восемь сторон света, отдавая дань уважения зрителям, потом отдельно принцессе Акалле.
— Меня зовут Милет Мельник!
Маленькая Миунт прячется за смелого наглеца Милета Мельника.
Милет Мельник Один из городов Ионического союза – город Милет. Факты, которые я учитывал:
1. Милет обладал очень развитым земледелием и торговлей. (То есть образ Мельника).
2. Милет знаменит двумя постройками, святилищем Аполлона Дидимейского и древним театром (тоже Аполлон, получается) на 20 000 зрителей.
3. Милет (персонаж древнегреческой мифологии) был сыном Аполлона. Из всего вышеперечисленного понятно, что тут будут свойства и атрибуты Аполлона. Его красота, его актёрство, его двуличность (он был одновременно, и поэтом, и врачевателем, и свирепым убийцей, и жестоким насильником).
5. Волк – животное Аполлона. Волчья шкура на плечах – символ защиты. Волчица выкормила самого Милета (персонажа древнегреческой мифологии).
6. Лавр – растение Аполлона. У Милета Мельника оно ненавязчиво закреплено на соломенной шляпе, такой беспаливный венок. Лавровый венок символ славы и победы, причём не только военной, но и в любом соревновании. Само слово «лауреат» означает «увенчанный лавром».
7. Ну и, наконец, само вызывающее поведение персонажа, отражает роль города Милет в Ионийском восстании (около 500 г. до н.э.), восстании греческих городов, ставшем началом греко-персидской войны. Инициаторами стали правители город Милет. + В рассказ не вошли эпизоды тройного взаимодействия Милета, Приены и Миунты. Что предполагалось изначально, и что служило бы отображением одного и того же ионического субдиалекта, на котором говорили три этих города (Милет, Приена, Миунт). Как и вражда города Эрифры с городом Хиос, которая должна была найти отражение во вражде между персонажами.
Картинка от @MadamNespeshnaya
Завершение рассказа примерно такое же ужасное, как у этого поста, скомканное и одновременно открытое. Невооружённым взглядом видно, что это обрубленный финал, что он не на своём месте. Действительно задумывалось ещё много всего, но в 25-50 тысяч знаков мне никак не уместиться, да у одного только этого поста уже больше 25 000 знаков...
Однако, во время участия, мне пришли очень интересные мысли, и накопилось множество интересных материалов. Может быть я закончу эту историю когда-нибудь... Когда-нибудь...
Огромное спасибо всем кто организовывал, жюрил, писал и комментировал рассказы!
Ингвар пришёл в себя, но продолжил сидеть уронив голову на грудь и продолжая притворяться спящим. Осторожно потянул носом воздух, стараясь не нарушить расслабленно-размеренного сопения.
Принюхался.
Терпкий винный букет. Вкусный запах жареного на открытом огне мяса с чесноком и душистыми травами. Мускусный аромат зверинца – дюжина молодых и здоровых тел. И едва-едва ощутимое благоухание тёплого молока и миндального мыла. Значит, Грязнулька находилась неподалёку.
Вроде бы должен быть уже уличён в преступлении, казнён, мёртв. В лучшем случае находится в пыточных застенках, а его усадили за стол. Грязнулька держит кубок прямо у него под носом.
Таро Тайрэн тоже очухался:
«Молодец, девка! Сообразила, что винные пары быстрее всего приведут тебя в чувства!»
Пошевелился.
Ноги прикованы к ножкам. Ну, вот это уже больше похоже на правду.
— О! Глядите. Старикан очнулся.
— Может быть, расскажете, в чём дело?
Но он и сам уже понял – в чём дело. Он узнал этих людей, во всяком случае, большую часть. Качок в львиной шкуре, искусанная болотными насекомыми девочка, трясущийся Канифоль, женщина с совиным лицом… все они, только без того оружия, что Ингвар видел у них в руках, когда они стояли на песке арены. Это всё были жертвы Ионийского атолла, кровавая дань правящему дому, кровь и ярость во славу Чаосса. Это их кровь прольётся, их ярость выпорхнет из тел…
Ингвар хрипло спросил:
— Мы в лабиринте? А нас не должно быть ровно двенадцать?
Грязнулька уже почти ткнула хрустальный кубок в бороду Великана. Он выпил, скривившись от кислого запаха. Посмотрел можно ли налить себе чего-то ещё? Например, простой воды? В середине стола установлена огромная ведроподобная чаша с вином. Вино черпали оттуда хрустальными кубками. На столе целая гора превосходной вырезки, но ни тарелок, ни ножей не было, ребята ели мясо руками.
Совоокая объяснила:
— Это особенные игры – последние. Они решили, что в этот раз можно послать больше людей.
Ингвар внимательно осмотрел помещение.
Пол, потолок и стены — хорошая кладка из плотно пригнанных каменных блоков. В центре комнаты обеденный стол, над которым висит на цепи медная люстра с маслеными светильниками. Две стены имеют огромные окна из непрозрачного матово-чёрного стекла, за ними, вероятно, стоят зрители, наблюдавшие за пленниками. В стенах справа и слева – глухие металлические двери, рядом с каждой металлический рычаг. По четырём углам комнаты стоят библиотечные шкафы с сотнями одинаковых книжных корешков: все переплёты из белой бычьей кожи и на всех была золотом оттиснута одна и та же фраза: «Кровь и ярость во славу Чаосса!»
Шесть книг отличались, их обложки были выполнены в традиционных цветах Лоа: красном, жёлтом, зелёном, голубом, фиолетовом, чёрном. С такого расстояния Ингвар не мог разобрать, что написано на корешках, так как света не хватало, а тиснение этих шести книг не имело позолоты.
Кандалы щёлкнули и раскрылись.
Эрифр решительно вскочил из-за стола, опрокинув стул. Остальные действовали спокойнее, вставали не торопясь и разбредались по комнате. Милет кривлялся перед зеркалами, бесстрашно дразня невидимую публику. Совоокая сделала из ладоней козырёк и прижималась лицом к матово-чёрной поверхности, надеясь своими разглядеть, что там происходит. Фокий Оловянный Тюлень прислушивался к стенам, припадая ухом к камню в разных местах. Плакса Хиос сползла под стол, свернулась там калачиком и затряслась в беззвучных рыданиях. Учитель и Кормилица пребывали в полной нерешительности и остались сидеть за столом.
Ингвар подошёл к книжному шкафу и зачитал:
— На красном корешке надпись: «Первая кровь».
— На жёлтом корешке надпись: «???»
— На зелёном корешке надпись цифрами: «20 – 20 – 20».
— На голубом корешке надпись: «Ключ Мастера».
— На фиолетовом корешке надпись: «Истина в вине».
— На чёрном корешке надпись: «Ученье – свет».
После того как отзвучал хорошо поставленный бас Великана в небольшом каменном зале повисла гулкая тишина.
Ингвар спросил:
— Ну, что? Беру какой-нибудь томик? Только это может оказаться ловушка. Ну, примерно, как в настольной игре «Дева на драконе». Вдруг потолок обрушится или ещё что-то такое. Может, сначала попробуем дёрнуть за какой-нибудь рубильник у выхода? Будем как-то совещаться? Или решим голосованием? Или выберем командира?
Совоокая, ничего так и не рассмотревшая сквозь стекло, подошла, выслушала вопросы Ингвара, потом постучала своим кубком о край ведроподобной чаши с вином, откашлялась и заговорила, поочерёдно оглядывая всех совиными глазами:
— Я думаю, что Великан прав. Мы все тут в одной лодке, мы как боевая группа на задании и одновременно как маленький город-королевство. А как сказал великий мудрец: «Город – это единство непохожих!». Мы очень разные и при том мы все равны перед лицом смерти. Поэтому, я думаю, что оба варианта предложенные Великаном хороши. Предлагаю выбрать лидера. Но выбрать его надо общим голосованием, где каждый голос равен каждому, где нет последних и нет первых. Этот лидер должен понимать, что прежде чем что-то решать, он должен будет выслушать каждого и только тогда…
Пока она говорила, Эрифир сграбастал в охапку ползающего вдоль стен Фокия Оловянного Тюленя. Пухлый парень постарался отбиться, негодующе закричал:
— Не трогай меня! Убери свои руки! Не трогай меня!
Эрифр впечатал Фокия в стену с такой силой, что зубы Оловянного Тюленя клацнули, суставы хрустнули, кости затрещали, а живот тревожно забулькал. Фокий быстро поменял мнение:
— Ладно, ладно, если хочешь трогай! Я как бы не против… Только выслушайте сначала. Там за дверью вода течёт по трубам, много воды! У моей семьи на Оловянных островах есть шахта, где постоянно нужна вода… Я эти звуки ни с чем не перепутаю. Точно вам говорю! Мы где-то под землёй, а вокруг металлические трубы и очень много воды.
Эрифр нетерпеливо спросил:
— Всё сказал?
Фокий закивал:
— Ну, вроде как всё…
Эрифр ещё раз приложил парня о стену и подволок к рычагу у двери:
— Молодец. Теперь дёргай рычаг. Дёргай, кому сказал!
Фокий послушно дёрнул рычаг, но ничего не произошло.
Эрифр приказал:
— Сильнее, кому говорят!
Фокий Оловянный Тюлень старался изо всех сил, но ничего не получилось. Эрифр отшвырнул парня и сам попытался, у него тоже ничего не получилось, из чего он заключил:
— Заблокировано.
Сценка повторилась у другой двери. Фокий Оловянный Тюлень не пытался перечить ни жестом, ни словом, но Эрифр всё равно сопровождал каждый новый приказ рукоприкладством. Наконец Эрифр отпустил Фокия и громко отчитался:
— Оба выхода заблокированы. Пусть книжник тянет книги. Слышишь?!
Ингвар не двигался. Он выжидающе смотрел на остальных. Приена Совоокая закончила говорить, речь её была мудрой и правильной, с ней вроде бы все согласились, только вот никто ничего не сделал.
Учитель и Кормилица сидели за столом и тихонько шушукались.
Милет Мельник кривлялся перед стеклом. Теос Грифон и Эфес Крупная обсуждали что-то, так плотоядно поглядывая на бушующего Эрифра, что становилось очевидным – скоро предстоит передел власти. Теоса Ингвар опознал по татуировке грифона, а Эфес была одной из самых крупных женщин, что ему вообще доводилось видеть.
Остальные бессмысленно жались поближе к Грязнульке, чувствуя, что она не сомневается в благоприятном исходе дела. Так и было, она твёрдо знала, что Фирболг вытащит и себя и её. Фирболг же, осознавая весь груз ответственности, добросовестно прикладывал все усилия, лишь бы не обмочиться.
Эрифр подошёл к Ингвару вплотную, уставился глаза в глаза с явным желанием боя, голос его был полон угрозы, ноздри раздувались, грудь ходила ходуном. Эрифр либо собирался драться, либо мастерски это имитировал. Несмотря на одинаковый рост и одинаковый вес, Ингвар отлично осознавал, что в бою один на один у него нет никаких шансов против головореза в львиной шкуре.
И, тем не менее, Ингвар нашёл в себе силы твёрдо сказать:
— Тронешь меня – умрёшь.
Эрифр не хотел ссоры, он просто хотел скорейших действий:
— Больно надо тебя трогать, ещё колдовство какое подхвачу. Ты книжку будешь тянуть? Тогда тяни! А не хочешь, так и скажи, я найду добровольца.
Эрифр выразительно посмотрел на Фокия Оловянного Тюленя.
Ингвар поразмыслил, как бы так показать, что он не идёт на поводу у грубой силы Эрифра. Но тот предложил оба варианта – или тяни или не тяни. Всё равно получалось бы, что Ингвар поступает по указке, но если Великан решится тянуть книгу, никто хотя бы не решит, что он струсил.
— Дахусим! – сказал Ингвар и вытянул красную книгу «Первая кровь».
Трос, уходящий в заднюю стенку шкафа, натянулся, где-то там выскочил штифт, противовес упал на поперечную балку и все спрятанные в переплётах бычьи пузыри разом лопнули. Наполнявшая их кровь разлетелась по залу веером брызг.
Ингвар, оглушённый неожиданным хлопком и собственным страхом, какое-то время стоял неподвижно и только потом протёр глаза, нервно облизнул губы, сплюнул кровь и сказал:
— Всё в порядке! Буду открывать поочерёдно.
Эрифр тоже покрытый кровью с ног до головы, подбадривал:
— Давай, ещё тяни. Я прикрываю. А то кроме нас все обосрались.
— Дахусим! – сказал Ингвар и вытянул жёлтую книгу с надписью: «???».
Эта книга более всего походила на книгу, там были слова и буквы, а беглый осмотр ничего не дал. Великан положил её на общий стол, чтобы кто-то ещё мог найти, что в ней особенного.
— Дахусим! – сказал Ингвар и вытянул зелёную книгу «20 – 20 – 20».
Она оказалась вовсе не книгой, а затянутой в кожаный переплёт металлической шкатулкой из тусклого серо-зелёного металла. Внутри перекатывали какие-то шарики. Ингвар не смог разузнать подробнее, так как Эрифр вырвал шкатулку у него из рук.
— А ну живо дай сюда!
Ингвар посоветовал:
— Её надо поставить на стол и осторожно открыть.
— Без тебя разберусь. Тащи следующую книжку пока.
Эрифр отошёл к столу, скинул недоеденные куски мяса и бокалы с вином, с некоторой торжественностью поставил шкатулку на освободившееся место. Потом оглядел присутствующих:
-Ну? Кто умеет вскрывать такие штуки?
Милет закончил кривляться, сложил руки на груди и совершенно спокойно сказал:
— Я умею.
Это был неприкрытый вызов. Теперь был ход Эрифра. Он должен был что-то сделать, что-то сказать, как-то принудить Милета Мельника, но тот явно рассчитывал на это и был готов дать отпор.
Эрифр тянул время:
— И чем же ты будешь вскрывать?
Милет с вызовом спросил:
— Показать?
Эрифр посторонился, пропуская Милета к шкатулке и сказал:
— Покажи.
Милет пролез поближе на ходу отодвигая стулья, склонился перед замочной скважиной, хмыкнул. Поднял шкатулку на уровень лица и прищурился. Долго смотрел в шкатулку и так и этак, сначала одним глазом, потом другим. Потом стал осторожно наклонять её плавными движениями описывая то ли круги, то ли восьмёрки, при этом он то и дело замирал, прислушиваясь к дробному стуку перекатывающихся внутри предметов.
— Дахусим! – сказал Ингвар и вытянул голубую книгу «Ключ Мастера».
Все страницы в этой книге были переливчато-бирюзовыми, а вместо букв, строки заполнялись квадратными волнами меандра. В страницах в центре книги имелось углубление, где лежал серебряный цилиндр с тремя колечками на одном конце и гравировкой в виде трёх ключиков на другом конце. Он напоминал ключик без бороздок.
Наконец, Милет дождался пока Эрифр устанет постоянно сосредотачивать на нём своё внимание и отвлечётся на копающегося в голубой книжке Ингвара Нинсона. Тем более, что Великан вдруг достал из следующей книжки небольшой стилет и сразу резко обернулся в их сторону.
Тогда-то Милет со всей силы обрушил шкатулку на голову Эрифра. Шкатулка была сделана из рирдана – прочнейшего металла на Лалангамене, значительно более дорогого, чем золото и значительно более прочного и твёрдого, чем сталь.
Однако инстинкт бойца не подвёл Эрифра, он успел отклониться. Немного, но достаточно для того, чтобы шкатулка пролетела по касательной. Эрифр не просто остался стоять на ногах, а даже и смог выбить оружие из рук противника. Шкатулка улетела в сторону и там вписалась в живот притаившегося в уголке Фокия Оловянного Тюленя, тот ойкнул и сложился пополам.
Эрифр поднял кулаки к лицу, собираясь драться насмерть. Милет сделал то же самое, предполагая сражаться до конца. Ингвар гаркнул:
— Отставить! Парни уймитесь, я ключик нашёл.
Легендарный колдун в голове Великана завозился и спросил:
«А почему ты не дал ему прикончить его?».
Ингвар тихонько пробормотал:
— Я мог быть уверен только в том, что он прикончит его. Но никакой уверенности в том, кто за каким местоимением скрывается, у меня не было.
Таро Тайрэн самодовольно сказал:
«Ого! И этот человек ещё говорит мне, что я мудрёно изъясняюсь?!»
Оба воина посмотрели на Ингвара и в один голос сказали:
— Отдай ключ!
Ингвар поморщился:
— Ну, вот… Никто из вас не сказал колдовского слова…
Милет и Эрифр непонимающе уставились друг на друга.
Великан бросил ключ Приене Совоокой.
— Лучше ты держи. Голосую за тебя.
Кто-то стал поддакивать:
— Да.
— И я тоже.
— И мой голос.
— Дахусим! – сказал Ингвар и вытянул фиолетовую книгу «Истина в вине».
Странная на ощупь обложка, была выполнена из кожи какой-то неведомой твари, то ли ящера из мангровых болот, то ли игуаны из южных джунглей. Ингвар принялся листать книгу в поисках подсказки.
Вместо номера внизу каждой страницы располагалось крохотное чернильное сердечко. Вверху каждой страницы была на разный манер выведена одна и та же фраза: «Истина в вине». Между чёрным сердечком и этим изречением сомнительной мудрости была изображена кость человеческого скелета. Ингвар полагал, что в человеческом теле насчитывается пятьдесят-шестьдесят костей, ну самое большое семьдесят. Однако при беглом осмотре выяснилось, что на всех страничках нарисованы разные кости одного и того же скелета, и их насчитывалось около трёх сотен.
Грязнулька подошла к Великану с вопросом:
— Помочь?
— Да. Вот ищи отличающуюся страничку.
Ингвар отдал девочке книгу и сам принялся осторожно извлекать с полки следующую. Сам бы он спрятал ловушку именно там, в чёрной книге. От нехорошего предчувствия Великана всё сильнее тошнило, а живот скручивало всё неприятнее. С каждой вытянутой книгой, с каждой проведённой в лабиринте минутой ему становилось всё хуже. Великан вытер со лба крупные капли холодного пота и сплюнул кислую как при морской болезни слюну.
Девочка бесстрашно сбросила с полок несколько белых томиков, удобно положила книгу и стала по одной перелистывать страницу за страницей. Она спросила:
— А что такое «истина в вине»? Истина это же типа как «правда»? Как это она в вине? Это типа зелья правды?
— Это в переносном смысле, Грязнулька. Есть ещё такой вариант поговорки: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. То есть это о том, что пьяные становятся болтливыми, что они плохо хранят секреты, что напоив кого-нибудь как следует, можешь посмотреть на его истинное отношение к чем-либо… Ну, например.
— Дахусим! – сказал Ингвар и вытянул чёрную книгу «Ученье – свет».
В ней оказался спрятан люмфайр. Колдовской светильник, представлявший из себя шарик алхимически закалённого стекла, с вязкой светящейся жидкостью внутри, он походил на сферу жидкого света.
Ингвар обернулся, ожидая нападения. Он понимал, что яркий белый свет не шёл ни в какое сравнение с жиденьким светом от медной люстры и привлёк всеобщее внимание.
Милет и Эрифр с непонятной ленцой охаживали друг друга кулаками. Совоокая бросила пытаться урезонить их и теперь вытаскивала из дальнего книжного шкафа свой щит. Ей помогал угрюмый Теос Грифон, уже где-то раздобывший себе наплечники с грифонами. Остальные сгрудились в углу и спали в уютных объятьях Кормилицы. Кажется, никому не было дела… всех донимала страшная духота… и какая-то неприятная тяжесть… Великан опять вытер со лба крупные капли холодного пота и сплюнул кислую как при морской болезни слюну.
Грязнулька внезапно перестала листать и сказала:
— Нашла!
Страничка действительно отличалась. Во-первых, вместо номера внизу страницы располагалось разбитое сердце – такое же крохотное чернильное сердечко, как и на остальных страницах, только с трещинкой. Во-вторых, к фразе «Истина в вине» было ещё от руки приписано: «противоядие тоже».
Таро Тайрэн скорбно взревел:
«Ну конечно! Вот почему так плохо, холодный пот, кислая слюна! И вот почему все еле на ногах стоят. Эти двое кулаками машут-машут, а никак друг друга поколотить не могут. Яд!»
Ингвар на подгибающихся ногах подошёл к столу, запустил руку в чащу с вином, сразу нащупал на дне хрупкие хрустальные колбочки. Достал целую горсть. Судя по крохотному размеру флакончиков, не предполагалось никак делить содержимое, один флакончик – одна порция противоядия. Великан выдрал зубами пробки, узнал запах, влил одно зелье в Грязнульку, другое в себя. Горечь! Благословлённая горечь настоящего териака, способного обратить действие любого яда.
Теперь, приняв противоядие, Ингвар готов был помогать остальным, объяснять, что делать, наставлять на путь истинный и всё в таком духе. Но никаких объяснений не требовалось. Всё было ясно и так, люди ринулись к столу, опрокинули чашу, винноцветная волна разлилась по полу, зазвенели хрупкие хрустальные флакончики, началась давка.
Великан громко произнёс:
— Да успокойтесь вы, противоядия на всех хватит!
Но на всех не хватило.
Ингвар не знал, что делать. Он не знал, сколько колбочек ещё осталось в чаше, сколько раскатилось по полу, а сколько побилось… но весь изуверский характер лабиринта подсказывал: противоядий должно быть меньше, чем отравленных людей.
Ингвар не участвовал в борьбе, развернувшийся за противоядия. Можно было бы отобрать флакончик у кого-нибудь, но кому его отдать?
Учитель? Кормилица? У кого отобрать право на жизнь ради их спасения? У злобного головореза Эрифра? Так ведь он может больше способствовать спасению всей группы, чем Учитель и Кормилица вместе взятые. Хотя, это лукавство, конечно. Ингвар понимал, что если бы мог, то так и поступил бы… Но умирать в бою ради двух незнакомцев, да к тому же нанявших его на заведомо провальное мероприятие, по сути и послуживших причиной того, что они с Грязнулькой оказались в этом жутком лабиринте… нет уж… увольте! Пусть как-нибудь сами…
Она протянула Ингвару костяной двадцатигранник – дайс с цифрами на каждой грани.
— Откуда это?
— Были заперты в зелёной книжки. Там было три штуки, видно, чтобы составить заклинание на удачу: «двадцать, двадцать, двадцать».
— Возможно и за этим… Но, я думаю это скорее за тем, чтобы дать нам возможность разыграть противоядия. Чтобы все были равны.
— А зачем три?
— Чтобы не пришлось перекидывать. Если был бы один, то было бы много совпадений. И людям было бы ещё обиднее «почти спастись», дрались бы ещё яростнее.
— А им разве не этого надо? Кровь и ярость во славу Чаосса!
— Действительно. Пожалуй ты права. А где остальные дайсы?
— Один я взяла себе, один отдала тебе, один укатился куда-то.
Ингвар механически повёл взглядом по комнате, ища взглядом дайс. И тут он заметил Учителя. Тот сидел на стуле, в углу комнаты, закинув ногу на ногу и положив жёлтую книгу на свободную полку в шкафу, по примеру Грязнульки смахнув оттуда одинаковые томики с золотыми буквами: «Кровь и ярость во славу Чаосса!» Учитель поддерживал голову рукой, он был смертельно бледен, посиневшие губы что-то бормотали.
Ингвар подошёл к нему и попросил:
— Простите меня, пожалуйста.
— Это вы меня простите, пожалуйста! Смотрите, в какой бардак вас втянул. Вы вот что… выходите отсюда… тут написано как…
— А как вы?
— Давайте не утомлять друг друга ребусами, молодой человек. Потяните за люстру на цепи и выбирайтесь отсюда. Лабиринт не такой большой на самом деле, где-то сто квадратов, всего два или три помещения. Он хорошо оснащён… Доделал постарался в своё время. Но лабиринт совсем небольшой. Его можно пройти. Его… нужно… пройти…
Учитель умер.
Глава XI (6,2): Вторая комната
Ингвар влез на стул и потянул за люстру.
Двери открылись, в комнату хлынул поток грязной воды. Фокий Оловянный Тюлень был прав: с самого начала застолья вода постепенно заполняла соседние помещения, открыв двери, пленники впустили воду сюда. Вода затопила комнату по колено, но уровень быстро повышался.
Вторая комната представляла собой каминный зал. Стены слева и справа – такие же непрозрачные стёкла в пол, как и в предыдущем помещении. У стены напротив двери – роскошный камин с горой полузатопленных поленьев, из которых, несмотря на воду, пробивались яркие языки рыжего пламени. На каминной полке стояла подставка, выполненная из двух бычьих рогов, там покоился длинный меч.
Ингвар подумал, что при таких условиях огонь в камине может гореть, только если дерево основательно пропитали чем-то сильно горючим, каким-нибудь маслом или жиром.
В потолке обнаружились три закрытых деревянных люка, вроде бы достаточно больших, чтобы можно было пролезть на второй этаж. В одном виднелась круглая замочная скважина, другой запирался на массивную щеколду-задвижку, третий не имел видимого запора, только ржавое железное кольцо, как люк в обычный подпол.
В одном углу валялась груда отсыревших дров, из которых только верхние ещё можно было пустить на растопку. В другом углу лежали светильники и факелы разнообразных систем. Совсем варварские – бедренные кости с обмотками из коры и мха. Стандартные замковые – деревянные стержни с металлическими корзинками, в которых можно заменять пропитанную ворванью ветошь. Сложные, к изготовлению которых приложил руку сам мастер Доделал – полностью металлические, с полой рукоятью, заменяемым фитилём, дозаправкой масла и регулируем уровнем яркости.
Совоокая с люмфайром в руке двинулась к груде светильников. Она медленно продвигалась вдоль стены, прикрываясь щитом от возможной угрозы, перед каждым шагом осторожно прощупывая поверхность пола. Почти все выжившие потянулись за ней. Милет и Эрифр раздумывали, драться ли им между собой, сражаться ли за превосходный меч на каминной полке, или последовать примеру Эфес Крупной, которая брела к дальнему углу, где валялось оружие, изъятое у пленников. Может быть, там было не всё их оружие, но, во всяком случае, там стояло прислонённое к стене копьё Совоокой и огромная медная палица Эрифра, а на поверхности плавал деревянный цеп Милета. Под водой могло быть что-то ещё.
Ингвар с Грязнулькой стояли у порога и пока остальные пробирались вперёд, освещали помещение колдовским светом люмфайра.
Совоокая закричала, призывая к порядку:
— Нет! Не трогайте там! Вдруг ловушка, как с книжками…
Но злобный головорез Эрифр раззадоривал Милета:
— Ты видишь то же что и я? Это же бангалорский клинок!
— Реально бангалорский? Режет, что угодно и не ломается? Он мой!
Первым вперёд рванулся Милет, следом за ним Эрифр, потом Теос.
Три неспособных к бою юнотки надеялись выжить увязавшись за тремя опытными бойцами. Миос, искусанная болотными насекомыми, бежала за Милетом. Плакса Хиос преследовала Эрифра, хотя он, раздражённый её слезами, уже успел отвесить девушке несколько чувствительных пощёчин. Несмотря на разбитые в кровь губы, она старалась не отставать от злобного головореза. Кора Клазоменай увязалось за Теосом, углядев знак судьбы в схожести их эмблем: у Теоса на наплечнике был изображён грифон, а у Коры Клазоменай крылатый вепрь.
Таро Тайрэн цинично заметил:
«Каждая юнотка выживает, как может!»
Во всяком случая Миос получила своё противоядие именно от Милета, Эрифр почему-то отдал второе флакончик раздражающей его Плаксе Хиос, а а Кору Клазоменай спас Теос Грифон, сразу заметив сходство их эмблем.
Самос Кукушонок выжила благодаря удачи. Она просто пила вино, потом отрубилась, потом очнулась, когда её окатила волна вина. Она сразу поняла, что в чаше несколько флакончиков с противоядием, и что их не хватит на всех, и что за них нужно было сражаться. Самос Кукушонок не представляла как сражаться, поэтому она отползла в сторону. Оказалась, что окатившая её волна вина, несла с собой и колбочки с противоядием, три из которых запутались в павлиньих перьях её наряда. Одна уже была разбита, другую она выпила сама, а третью отдала толстому мальчику, которого бил злой головорез в львиной шкуре.
— Нога! – завопил Милет. – Нога болит!
В непрозрачной воде было не разобрать что к чему. Но Милет явно не стал бы останавливаться просто так. Ингвар нагнулся, пошарил руками, нашёл цепочку и...
Ингвар видел, что выгравировано было три ключа. После того, как Совоокая открыла книжку-шкатулку, осталось два ключика, третий исчез. Значит «Ключ мастера» мог открыть три замка, возможно три любых замка. Точнее уже два замка. И разумно ли тратить один из двух оставшихся зарядов на Милета?
В этот момент Эрифр добрался-таки до меча, стянул его с подставки, активировал ловушку, и в камин хлынул жидкий огонь. Лёгкое и горючее топливо вылетая из каминной решётки накрыло комнату веером огненных брызг.
Эрифр сгорел первым. Вероятно, ушёл так, как и хотел: с мечом в руках и свирепым, рвущим уши воплем: «Кровь и ярость во славу Чаосса!!!» Ингвар проснулся от этого крика.
Торазин Тризинский спрашивал:
— А он точно спит? Уверены?
Учитель и Кормилица вразнобой отвечали:
— Похоже, спит! Если ты хотел уйти, то теперь самое время…
Торазин Тризинский поудобнее уселся в кресле и сказал:
— Да! Мне бы просто отойти на минутку!
Ингвар запустил руку под голову. Нащупал крошево кристалла. И ещё два целых камня. Значит, есть ещё попытки. Великан приподнялся на локте, кое-как сфокусировал взгляд и нашёл глазами Учителя.
— Давай снова читай! Скорее.
Тот засуетился, отыскивая записку.
— Когда я досчитаю до трёх, то вы все погрузитесь в единый сон…
Ингвар расслабился.
— Раз…
Ингвар нашёл левой рукой маленькую ручку Грязнульки и девочка цепко вцепилась в него мокрой ладошкой. Её висок кололся отрастающими волосами.
— Два…
Справа лежала настоящая принцесса, Ингвар нащупал её прохладную руку, крепко сжал безжизненную ладонь. Её висок кололся острыми крошками золотой пудры.
Терпеливо дождался, пока сенешаль придирчиво изучит сургуч, сломает печать, пробежит глазами текст, затем второй раз уже со всей внимательностью прочтёт письмо, и только потом сказал:
— Есть момент, не отражённый в письме сенешаля Фелиции.
Харитон с видимым напряжением сказал:
— Давай, говори. Что там ещё?
Ингвар тронул за плечо стоящую рядом Грязнульку.
— Мой помощник. Никакого дополнительного жалования не нужно.
Сенешаль внимательно осмотрел «поварёнка».
— По-твоему, я что ж, не вижу, что это короткостриженая девочка?
Грязнулька искоса взглянула на Ингвара. В этом взгляде мелькнул ужас разоблачения и провала. Но лишь на мгновение, потому что даже страх смерти потонул в ликующем женском торжестве: «Ага! Вот видишь?! Что я тебе говорила?! Одного взгляда достаточно, чтобы понять – я девица!»
Харитон вцепился в подбородок Грязнульки, повернул к свету, повертел, влево-вправо. Пошлёпал губами:
— А ничего так, замарашка. Скоро будет очень красивая. Продаёшь? Нет? Вижу, что ты неместный. Сразу предупреждаю, на этих островах… тут как бы свой взгляд на такие вещи. Ты приглядывался когда-нибудь к тому, что на амфорах-то рисуют? Вот-вот… Мальчик тут даже в большей опасности, чем девочка. Так что в этом притворстве нет особого смысла...
— Это ценный сотрудник. На подхвате, так сказать… потереть… помыть…
Харитон кисло поморщился:
— Можно без вот этих вот грязных подробностей, что она там подхватывает, трёт и моет. Что мне за дело?
— Ну… ничего… просто чтобы разрешили ей быть в моей комнате…
— Комнате?! Ты сдурел что ли?! Думаешь, тебе и комната положена?! Будете оба спать в людской, при кухне, как все остальные… Сейчас праздник, в замке тьма народу, лишние руки нужны, конечно. Но никакого соусника я нанимать пока не собираюсь. Так что предлагаю просто на словах договориться следующим образом: ты пока поступаешь на должность водоноса.
— Только водоноса? – разочаровано протянул Ингвар.
Сенешаль постарался приободрить его:
— Назовём это испытательным сроком! Спать будете при кухне, столоваться тоже. Рабочий день старые добрые восемнадцать часов, так что успеете ещё побездельничать! Ничего не воруй, вся стража во дворце – это элитный женский орден, поколениями служащий дому Чаосса, так что они прекрасно умеют работать лабрисами. Нет, лабрисы это не то, что ты сейчас подумал, это такое оружие, двулезвийный топор. Если всё устраивает – марш на кухню!
— А потом? После испытательного срока? Какое жалование-то?
— Сначала испытательный срок пройди, а потом обсудим. Я же пока не знаю, что ты умеешь. Через месяц шеф-повар доложит.
Ингвар в волнении оторвал костяную пуклю со своего кителя:
— Так, погодите… А как же шеф-повар поймёт, хороший ли из меня соусник, если я поступаю на кухню клятским водоносом?
— Знаешь что… Или убирайся на все четыре стороны или соглашайся на два тюфяка в людской и два места за столом. Да – да. Нет – нет.
Ингвар притворился, что недоволен решением сенешаля:
— Так и быть. Мы согласны.
Глава VI: Кухонное братство
Ингвар легко нашёл общий язык с поварами, истратив на знакомство целый кисет превосходного трубочного табака с вишнёвой отдушкой, и четыре бутылки превосходного шартреза.
Ингвар сразу же расставил все точки над ё, сообщив, что даже не собирается соваться к еде, пока старожилы не присмотрятся к нему как следует. Да и сам он хотел бы сначала освоиться на кухне, для чего просит дать ему время и не стесняться нагружать любой чёрной работой.
Они и не стеснялись.
Великан обуздал привычку книжника и всезнайки – за целый день не задал ни единого вопроса и не выдал ни единого совета. Вместо милых его сердцу пустопорожних рассуждений, он с безропотность овцебыка выполнял все возложенные на него обязанности: колол дрова, приносил воду, выносил золу, драил котлы.
И повсюду за ним, точно привязанный хвостик, бегала Грязнулька: подбирала вываливающиеся из заплечной корзины поленья, придерживала двери, чтобы он мог пройти с коромыслом на плечах, держала горловину мешка, пока Ингвар работал лопатой, приносила чистый песок и разводила мыльный щёлок.
Под вечер Ингвар уже не чуял под собой ног и даже не помнил, как закончился этот день. Едва выдалась такая возможность, он сразу завалился спать. Грязнулька смогла оценить всю серьёзность ситуации, по простому и очевидному показателю усталости – несокрушимый Фирболг отказался от ужина, а значит, дело действительно было плохо.
К тому же Грязнулька слышала, как Ингвару уже несколько раз предлагали выкупить её или хотя бы одолжить попользоваться. Поэтому девочка не ложилась, боясь, что если кто-нибудь из кухонной бригады надумает утащить её среди ночи, то измождённый Великан может и не проснуться вовремя.
Глава VII: Лёд скользок
Ингвар храпел.
Громко и раскатисто.
По этой причине его будили…
…Первый раз с шутками и смехом.
…Второй раз уже со всей серьёзностью.
…Третий раз был полон откровенной неприязни.
…Четвёртый раз его разбудили угрозы и грубые тычки.
…После пятого раза их вместе с Грязнулькой вытолкали с кухни.
Ингвар кое-как упирался и дружелюбно задавал резонный вопрос:
— Ребят, а куда же мне тогда спать идти?
Ему дали сразу несколько ответов, но все они были глубоко анатомическими и никак не помогли сориентироваться в пространстве. Су-шеф, прежде чем захлопнуть дверь в людскую, хмуро сказал:
— Я добра тебе хочу. Если продолжишь так храпеть, то на тебя случайно опрокинется чан с кипятком. Оно тебе надо? Эту ночь перекантуйся где-нибудь, а завтра подумаем, что с тобой делать.
Ингвар звонко хлопнул себя по ляжкам и воскликнул:
— Просто прекрасно! Вот только этого нам ещё и не хватало!
Ингвар слышал нечленораздельные обрывки злорадных комментариев, кухонная бригада приняла его слова за выражение горького разочарования. Великан же откровенно радовался, что теперь не придётся ломать голову, как бы улизнуть из людской. Он взвалил на плечо тюфяк и, делая вид, что ищет место для ночлега, прошёл сквозь все комнаты, отведённые под огромную дворцовую кухню.
Великан считал повороты и время от времени останавливался, припоминая дорогу, а заодно и дожидаясь семенившую следом Грязнульку. Так они добрались до условленного места на перекрёстке четырёх каменных коридоров в глубине дворцовых переходов. Там на огромной подушке сидел мальчик с тупым остервенением возивший по полу деревянную лошадку.
Стража, периодически патрулировавшая коридоры, не цеплялась к мальцу, понимая, что вреда от него не будет. Яркий костюмчик с пуговицам-бубенчиками и прекрасно расшитый плащ выдавали в нём ребёнка состоятельных родителей. Возможно, он среди ночи сидит тут совершенно один, потому что потерялся. Однако никто не желал возиться с поисками родителей из числа прибывших на праздник гостей и втихаря надеялся, что мальчонка начнёт плакать и звать мамочку, когда рядом будет проходить какой-нибудь другой патруль.
Ингвар подошёл и прислушался, что бубнит ребёнок:
«Кровь и ярость во славу Чаосса! Кровь и ярость во славу Чаосса!»
— Клять, как же я запахтался возиться с этой конягой! Я Торазин Тризинский. Ну, идём что ли!
Малыш сделал несколько шагов, но Ингвар не шелохнулся, а только ещё раз повторил условленную фразу:
— Солнце. Сияет. Ну же? Солнце сияет.
Торазин Тризинский недоумённо уставился на него и предположил:
— Это типа какой-то пароль, что ли?
Ингвар стиснул зубы и процедил:
— Да, это пароль. Теперь ты должен сообщить мне отзыв. Пароль – отзыв. Карабин – кустанай. Солнце сияет...
Ответ мальчика прозвучал куда как более злобно:
— Ах ты, грязная крыса! Герб моего рода вписан в бархатную книгу ионийского атолла. За моими плечами – семь поколений благородных предков. И я каждого знаю поимённо! А ты, безродный кот, хорошо, если сможешь правильно назвать своего отца. Ты, и твоя страшная как жаба мокрощёлка, вы просто жалкие пешки в серьёзной игре, о которой не имеете ни малейшего понятия. Поэтому не смей мне говорить, что я тебе что-то должен. Ты лишь исполнитель, где-то на уровне с почтовым вороном.
Ингвар не знал что делать. Он прислушался к себе, спрашивая совета у легендарного колдуна, но Таро Тайрэн тоже не знал что предпринять. Неожиданно вмешалась Грязнулька:
— Ты должен нам в том смысле, в каком должен открыть окно ворону. Не более того. Но дело твоё: не хочешь – не открывай.
Мальчик хмуро посмотрел на девочку:
— Так. Признаю, что слегка облажался. Кормилица что-то такое говорила про солнце, но я, если честно, пропустил мимо ушей. Теперь, короче, смотрите какой расклад… Предлагаю вам идти со мной безо всякого пароля… или искать себе какого-то другого провожатого. Такого, который правильно ответит, что там должно идти после «солнце сияет». Так что ты решаешь?
Ингвар сказал:
— Ладно, идём. Кровь и ярость во славу Чаосса!
Торазин Тризинский просветлел лицом и бодро ответил:
— Вот это дело! Кровь и ярость во славу Чаосса!
Ингвар последовал за маленьким проводником, стараясь запомнить дорогу, но быстро понял, что на обратном пути придётся поплутать. Чреда гулких анфилад, где дежурили жрицы с двулезвийными топорами в руках, чреда парадных коридоров, устланных мягкими коврами, чреда служебных ходов, извилистых и полутёмных внутренностей дворца. И, наконец – дверь.
Торазин Тризинский принялся возиться с навесным замком. Ингвар резко развернул его:
— Что там за шум?
Торазин Тризинский издевательски ухмыльнулся:
— Там арена! Надо было узнать пароль, да? А то ведь лёд скользок…
Ингвар схватил руку Грязнульки прежде, чем она успела полоснуть мальчика ножом. Тот попятился, шлёпнулся на задницу, плаксиво сказал:
— Вы чё, совсем что ли?! Просто шучу…
Грязнулька убрала маленький шейный ножик обратно за ворот рубахи. Ингвар был настроен серьёзно:
— Куда ты нас привёл, коротышка?!
Мальчик примирительно поднял руки и объяснил:
— За дверью действительно арена, это выход на трибуны. Мы пройдём за спинами публики, пока все увлечённо рассматривают жертв, прибывших с ионийского атолла. Так мы попадём в гримёрку, где нам никто не помешает. Принцесса Ксенодайс уже там, её бреют и наносят на кожу золотую пудру. У вас будет пара часов, чтобы сделать свою работу, пока сохнет золотая пудра. А потом Ксендоайс пойдёт на площадь.
Торазин Тризинский облизнул губы и продолжил:
— Если у вас ничего не получится, она помашет толпе ручкой, скажет: «Поехали!» и безропотно полезет в корову. Тогда её насмерть запахтает бык, а мы все дружно продолжим лизать Астериону Чаоссу, и опасаться ночных визитов опричников-преторианцев. Если же у вас получится стряхнуть с неё наваждение чёрного лотоса, тогда она тоже придёт на сцену, и тоже помашет народу ручкой, но скажет уже кое-что другое…
Ингвар зачем-то поинтересовался:
— Что именно она скажет?
Мальчик уже взял себя в руки и прикрылся щитом высокомерия:
— Не твоего ума дела, простец! Скажу только, что в таком случае события будут разворачиваться совсем иначе. В корову запихнут уже не принцессу Ксенодайс, а короля Астериона. Жрицы с золотыми лабрисами выполняют во дворце и на церемониях функцию стражи. Они точно пойдут за Ксенодайс, поэтому мы и должны использовать время обряда. Но только… Они пойдут за Ксендоайс, если она их поведёт, если она будет в здравом уме и твёрдой памяти. Поэтому-то вы и должны её разбудить!
Великан что-то сообразил:
— Подожди-подожди. А почему в случае смерти Астериона королевой станет Ксендоайс? Разве Астерион не успел настрогать детишек?
Торазин Тризинский с обидой посмотрел прямо в глаза Ингвару:
— А я ты думаешь кто?! Дед был сыном мелкого князька у гигера на рогах. Ни то крупный помещик, ни то правитель захолустного городка Тризина. Когда там проездом был Чаосс, то у деда взыграли политические амбиции, он не придумал ничего лучше, как подложить под этого Чаосса свою дочурку – это и была моя маменька. Женщина редкостной красоты и умений, она потом стала одной из тех двух служанок леди Елены, из-за которой вся та заваруха на Илионском атолле и началась потом… Короче, папаня меня заделал и уплыл… А всё наследство, что он мне оставил – это огромный камень, под который запихнул меч и пару обуви. Не-не, я серьёзно! Крутое наследство, для отпрыска королевской крови, да? Короче, я не стал дожидаться нужного возраста… Вообще не уверен, что когда-нибудь стану таким здоровенным чтобы сдвинуть тот камень. Из нашего Тризина, например, никто не смог, хотя я всех убедил попробовать.
— А ты уверен?
— Конечно, уверен! А в чём?
— Ну не пойми неправильно… при всё уважении к твоей матушке… но когда ребёнку говорят, мол, твой папы был великим героем, просто он уплыл далеко-далеко…
— А, ты об этом… Типа непонятно, кто обрюхатил мою мамашу? Нет, тут-то как раз нет никаких сомнений.
Мальчик расстегнул курточку и показал большое тёмно-красное родимое пятно на левой стороне груди. Пятно напоминало быка, во всяком случае, какого-то рогатого зверя.
— У всех мужчин рода Чаосс примерно тут похожее родимое пятно.
Грязнулька спросила:
— А у женщин никакого своего клейма нету?
Торазин Тризинский горько усмехнулся:
— Клейма! Хорошо сказано. У девочек есть точно такой же, только на правой сиське.
Глава VIII: Чемпионы Чаосса
Ингвар пробирался за спинами зрителей.
Сначала король Астерион Чаосс, что-то говорил из своей ложи. Потом взревели трубы, раздались приветственные крики и аплодисменты. Принцесса Акалла покинула королевскую ложу, дабы чинно спуститься на сцену. Она была на две головы выше всех присутствующих, уже одно это притягивало к ней взгляды, но вскоре Ингвар понял, что виной тому сандалии-котурны на высокой пробковой подошве. Из-за этой же обуви двум телохранительницам с обнажёнными лабрисами приходилось не просто держаться рядом, а идти вплотную, давая принцессе возможность опираться на золочёные наплечники.
Принцесса Акалла был одета в сверкающее золотое платье с открытой по минойской моде грудью. До свидания с Торазином Тризинским такая мода казалась Великану странной, и первые несколько дней на Кноссе он никак не мог привыкнуть к таким платьям, постоянно крутил головой. Мода на открытую грудь была тем более удивительна, что на остальных островах Ионийского атолла такой моды никогда не существовало. А теперь всё стало на свои места: началось всё с того, что наследники королевской крови постоянно демонстрировали свою принадлежность к великому роду Чаосса, а уже много позже эти вырезы стали повторять и придворные, не особо вникая в детали, просто стараясь походить на самых влиятельных вельмож королевства – прямых родственников Чаосса.
Королевские соски целомудренно прикрывали золотые пэстисы в виде бычьих голов с колокольчиками в носах. На правой груди отчётливо проступало пунцовое родимое пятно в виде рогатого зверя. Принцесса держала золотое блюдо и церемониальный дайс – золотой двенадцатигранник для определения жребия.
Принцесса Акалла с подобающей неспешностью обошла двенадцать человек, стоявших кругом и остановилась перед парнем, громадным, как дерево, с ногами, массивными как стволы, и ручищами, мощными, как дубовые ветви. Ни грамма лишнего жира, вся мускулатура проработана, словно у статуи. Его наряд предоставлял публике возможность полюбоваться на великолепное тело – одеждой он пренебрегал, имея только львиную шкуру, наброшенную на плечи на манер плаща. На плече парень держал окованную медью палицу, оружие не искусного фехтовальщика, но свирепого крушителя.
— Я – Эрфир Красный! – прорычал здоровяк.
Спины зрителей скрыли зрелище. Следующий раз, когда Ингвар посмотрел на сцену, принцесса Акалла стояла перед маленькой фигуркой, переливающейся всеми цветами радуги. Роскошное покрывало, расшитое павлиньими перьями целиком скрывало закутанного человечка. Широкая медная диадема, украшенная павлиньими перьями и разноцветными стекляшками, была велика и съезжала на лоб, вынуждая постоянно поправлять это несуразное украшение.
Акалла терпеливо выжидала, пока девушка соберётся с духом, чтобы представится. Видно было, что от ужаса происходящего, она не могла промолвить и слова. Акалла пришла ей на помощь:
— Как тебя зовут?
Король Астерион вмешался, нетерпеливо прокричав из своей ложи:
— Они что нам немую, что ли подсунули?! Назовись же!
Этот окрик заставил девочку очнуться, она выскочила вперёд, одним пружинно-нервным прыжком. Покрывало распахнулось, на миг мелькнуло безволосое худое тельце с выпирающими рёбрами. Девочка пролепетала:
— Самос. Самос Кукушонок…
Принцесса подошла к девочке и та взяла роковой дайс. Долго трясла, явно не ворожа удачу, не призывая на помощь потусторонние силы, не собираясь с духом – просто боялась разжать пальцы. Бросила.
Ингвар не видел, что там выпало. Плечи, спины, головы скрыли от него арену. Только слышались имена новых участников: …Теос Грифон… Эфес Крупная… Артис Лебедь… Кора Клазоменай… Фокий Оловянный Тюлень… Плакса Хиос…
Снова представилась возможность взглянуть на сцену.
Маленький печальный человечек робко вышел вперёд. Он был молод, в том смысле, что прожил ещё очень мало лет, никак не более двух десятков. И нельзя было сказать, что он выглядел старым – нет, не выглядел. Но производил впечатление разбитой развалины, дряхлость ощущалась в каждом жесте этого юноши, в том, как неуверенно он двигался, как осторожно дышал, как смотрел на всё и на всех, будто бы с большой опаской. И имя у него тоже было какое-то ветхое. Ингвар даже не расслышал первоначально, как юноша тихонько промямлил своё прозвище:
— Канифоль.
Судя по реакции толпы, Канифоль выкинул что-то неудачное.
Стражница с золотым лабрисом что-то сказала, все, кроме несчастного Канифоля засмеялись, а принцесса Акалла пошла дальше, чтобы через несколько шагов остановиться перед девушкой покрытой полосами кровавых расчёсов и мелких незаживающих ран. В некоторых местах виднелись чёрные опухоли отмершей плоти – следы укусов прибрежных змей или мангровых пауков.
Таро Тайрэн печально констатировал:
«А вот тут они явно рассчитывали показать, что с них нечего больше брать. Или просто сэкономили, рассчитывая, что их выходка будет не замечена, если все остальные тоже пришлют на убой оборванцев. Или наоборот выпендривались – показывали, что им всё равно, что там Астерион о них подумает. Формально они свою часть уговора выполнили – прислали полноправную горожанку».
Ингвар отбрил эти доводы бритвой Хэнлона:
— Никогда не приписывай злому умыслу то, что вполне можно объяснить глупостью.
Легендарный колдун не стал спорить:
«Не буду спорить... Но мой опыт говорит мне об обратном. Даже не столько об обратном, сколько о том, что любую смелую формулировку, начинающуюся со слова “никогда” лучше никогда не использовать».
Бросив обрядовый дайс, девочка не стала дожидаться, что же там выпадет, а прянула в сторону, под защиту рослого молодого человека, стоящего рядом. Тот заслонил собой девчонку и с радостной, почти нахальной улыбкой, решительно вышел вперёд. Снял шляпу, обнажив светлые вихры, несколько раз поклонился, сначала в сторону ложи короля Астериона, потом поочерёдно на все восемь сторон света, отдавая дань уважения зрителям, потом отдельно принцессе Акалле.
— Меня зовут Милет Мельник!
Принцесса Акалла протянула блюдо, Милет взял дайс, повертел его, разглядывая, а потом что есть силы зашвырнул его куда-то за трибуны. Среди зрителей началась давка, чуть не драка. Было непонятно, удалось ли кому-то завладеть золотым церемониальным дайсом, но зато было вполне понятно, что никто в любом случае не признается.
Когда Ингвар в следующий раз посмотрел в ту сторону, принцесса Акалла уже стояла перед другой участницей, вооружённой щитом и копьём. Одетая только в белую тунику девушка выглядела странно, одновременно завораживающе-прекрасно и отвратительно-отталкивающе: огромные глаза, чуть ли не на пол-лица и крохотный нос, похожий на клювик.
Она гордо вышла вперёд, без напряжения в прямой спине, без дрожи в ногах, без каких бы то ни было сомнений. Это была животная гордость хищной птицы, гордость природная и потому лишённая высокомерной заносчивости. Негромкий голос хорошо слышался сквозь улюлюканье бесновавшейся толпы:
— Моё имя — Приена Совоокая.
Наконец Торазин Тризинский увёл их отсюда. Они прошмыгнули точно в такую же неприметную дверь за трибунами, только уже с другой стороны арены. Великан понял, что скорее всего так никогда и не узнает, что означал брошенный жребий, привела ли к чему-нибудь выходка Милета, и чем для Приены Совоокой обернулось отсутствие золотого дайса для броска.
Таро Тайрэн утешил его:
«Дахусим!»
Глава IX: Гримёрка Принцессы
Ингвар остановился перед входом в гримёрку.
Торазин Тризинский постучал в дверь: тук-тук-тук. Никакой последовательности, просто серия дробных ударов. Грязнулька выразительно посмотрела на Ингвара – смотри, мол, какие дилетанты. Великан серьёзно кивнул в ответ, в том смысле, что: «ну да, не чета нам!»
Стол в комнате был заставлен косметическими баночками, амфорами с душистым маслом, взбитой пеной для бритья, лезвиями, щипчиками, ещё какими-то женскими штучками. В центре на золотом руне лежала обнажённая девушка, посыпанная искрами. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это было обычное белое руно, густо засыпанное золотистой пудрой грубого помола. Девушка тоже была обсыпана слоем пудры, которая хорошо держалась на ней из-за жирного бесцветного крема. Треугольник между ног, ногти, соски, губы – всё было обработано ярко-рыжей хной. Такой же хной было подведено и родимое пятно на правой груди – рогатый зверь Чаосса.
Пожилой мужчина в жреческой рясе, подошёл к Ингвару, замер на миг в нерешительности, то ли обнять Великана, то ли трясти за руку, но в итоге ограничился традиционным показом инсигний:
— Гэлхэф! Гэлхэф, дорогой ловец снов. Я вам писал. Я и есть тот самый «Учитель». Спасибо, что приехали, что вы так из-за нас рискуете. Вы – наш последний шанс, вы последний шанс нашей ненаглядной девочки, нашей Ксендайсочки.
Ингвар надел маску непрошибаемой уверенности и заявил:
— Она в надёжных руках. А вы, вероятно, Кормилица?
Полная женщина закивала:
— Мы, знаете ли, решили, не использовать никаких имён. Вдруг вы покажете кому-то нашу переписку. Я – просто Кормилица, а вот он – просто Учитель. Мы с самого детства растили Ксенодайс, можно сказать с самого младенчества. Она такая хорошая девочка… Неужели её ждёт…
Ингвар успокоил:
— Всё будет хорошо. Давайте не терять времени. Вы всё подготовили?
Кормилица достала из-под стола два объёмных свёртка и принялась расстилать косматые овечьи шкуры, чтобы Ксендоайс, Грязнулька и Великан могли лечь на полу, головами друг к другу.
Учитель выдвинул из-под кресла небольшой морской рундук.
— Вот! Всё по списку, всё как мы договаривались.
— Самое важное! Кристаллы?
— Вот. Три штуки. Для спящей принцессы, для проводницы, для вас.
— Да-да. Чёрный лотос?
— Вот! – Учитель продемонстрировал настойку из лепестков чёрного лотоса, в которой плавали горошины лотосовых семян. — Она же этим опоена всё время, да? Мне сказали, что употребление приводит к нарушению восприятия времени… То есть для неё последние годы как бы не существуют, да?
Ингвар подтвердил:
— Да-да, для неё это будет выглядеть так, словно она заснула и проснулась. А прошло три часа, или три дня, или три месяца – это ей будет непонятно. Лауданум?
— Вот тут, — Учитель достал пузырёк с жидкостью табачного цвета и прочёл аптечную этикетку. — Обладает ярко выраженным расслабляющим и успокаивающим эффектом, в результате чего служит первоклассным снотворным.
— Да-да, нам этого и надо. Золотой чеснок?
— Вот! — Учитель с готовностью показал горшок с жёлтыми звёздчатыми цветками. – Вы не сказали, надо ли их как-то приготовлять, и вообще что с ними делать, так что у меня тут свежие…
— Да-да, их не надо выкапывать, это опасно. Кикеон?
— Вот! Лизергиновое вино, — Учитель постучал пальцем по графину с густым напитком из вина, выдержанного мёда и попорченного грибком спорыньи ячменя. — Это же то, что нужно? Тут написано, что повышает внушаемость и многократно снижает критическое восприятие информации.
— Да-да, это именно тот кикеон, который нам нужен. Элоквент?
Учитель достал небольшой пузырёк с ярко-розовой жидкостью. Он замялся и с трудом решился спросить:
— Элоквент… Знаете ли, меня предупредили, что это зелье хоть и способно подарить глубокие внутренние переживания, в первую очередь это всё же сыворотка правды, и давать такой напиток особе королевской крови тяжёлое преступление.
— Да-да, возможно, — рассеяно сказал Ингвар и сразу же козырнул фразой, услышанной накануне от Таро Тайрэна: — Боишься — не делай, делаешь — не бойся, а сделал — не сожалей!
Легендарный колдун заявил:
«Ах, ты жалкий плагиатор!»
Ингвару было не до споров:
— Давайте дальше. Сумеречный сон? Есть?
Учитель достал три больших пузырька с лунно-серым молоком:
— Вот. Мне сказали, что это обезболивающее на основе опиумного мака, погружающее человека в глубокий транс… сравнимый с ощущениями при засыпании… сопровождается чувством разливающегося тепла… и я хотел… я хотел узнать, если у нас не получится, то может быть даже хорошо, что она не будет ничего чувствовать?
Ингвар посмотрел на него как на сумасшедшего:
— Если у нас не получится… то с нас в лучшем случае живьём снимут кожу. Вы хоть примерно можете представить, какие это ощущения? Когда-нибудь отрывали заусенец с пальца? А вашу ненаглядную Ксенодайсочку так вообще будет пахтать бык. Ещё разок: пахтать бык! Уверяю, что это не настолько сильное обезболивающее… Так что давайте-ка лучше не ошибаться.
Учитель бессильно уронил руки и заплакал. Кормилица пришла ему на выручку, отодвинув старика плечом, она выговорила Ингвару:
— Нельзя ли как-то поделикатнее? Это всё же человек!
Ингвар разозлился от собственного нетерпения и сказал:
— Так и вижу, как ваша Ксенодайсочка говорит это быку на арене…
Кормилица затряслась, зажала себе рот, всхлипнула.
Даже Таро Тайрэн подивился:
«Жёстко ты…»
Ингвар только хмыкнул. Зато после этой отповеди никто не отвлекал уточняющими вопросами, и Великан приготовил необходимое снадобье. Сначала убедился, что Грязнулька единым махом осушила положенную ей склянку, потом зажал нос и выпил сам.
Ингвар обернул кристаллы тряпицей, положил в изголовье овечьих шкур, глубоко вздохнул, лёг.
Учитель развернул оставленную ему записку и стал читать:
— Когда я досчитаю до трёх, то вы все погрузитесь в единый сон…
Ингвар расслабился.
— Раз…
Ингвар нашёл левой рукой маленькую ручку Грязнульки и девочка цепко вцепилась в него мокрой ладошкой. Её висок кололся отрастающими волосами.
— Два…
Справа лежала настоящая принцесса, Ингвар нащупал её прохладную руку, крепко сжал безжизненную ладонь. Её висок кололся острыми крошками золотой пудры.
— Три…
Вроде бы всё готово…
Но, кажется что-то шло не так…
Обыкновенно Ингвар засыпал очень быстро, даже и безо всяких зелий.
К тому же он много нервничал…
К тому же последние две ночи очень мало спал…
К тому же он много работал головой вчера и руками сегодня…
К тому же зелье, которое он смешал из «лизергинового вина», «сумеречного сна» и «элоквента» усыпило бы даже жеребца в период гона…
Нет, определённо что-то идёт не так! Ингвар открыл глаза.
Учитель и Кормилица лежали у кресла в большой луже крови, а Торазин Тризинский – молодой наследник древнего рода – на цыпочках крался к двери. Мальчик почувствовал тяжёлый взгляд Великана и обернулся. В одной руке у него была деревянная лошадка, а в другой руке окровавленный ритуальный нож с каменным лезвием странной изломанной формы. Поняв, что можно больше не таиться, мальчик громко спросил:
— А он точно спит? Уверены?
Из-за двери ему ответил нестройный хор нескольких голосов:
— Похоже, спит! Если ты хотел уйти, то теперь самое время…
Ингвар Нинсон, по прозвищу Великан, смертельно устал.
Он мучительно переживал эту ночь, последнюю, когда ещё можно собрать в охапку девчонку и дорожную сумку, сжечь переписку, рвануть в порт, отчалить на первом же попавшемся корабле и забыть об острове Кноссе, как о страшном сне.
Ингвар подумал, не посоветоваться ли ещё раз с призраком легендарного колдуна Таро Тайрэна, тот был умён и хладнокровен. А ещё сварлив, логичен, рационален, и, кажется, недолюбливал Ингвара.
Голова Нинсона наполнилась скрипучим голосом колдуна:
«Да уймись, ты! Я тебя не недолюбливаю... Просто меня раздражает эта неуверенность. Боишься — не делай, делаешь — не бойся, а сделал — не сожалей! От чистого сердца тебя прошу: пожалуйста, давай пропустим эту набившую оскомину часть с “отказом от зова” и сразу уже перейдём к “дороге приключений”. Уверяю тебя, что от этого все только выиграют!»
Ингвар ответил в духе их привычной пикировки:
— От чистого сердца… У тебя нет сердца!
«Плоско! Я не в буквальном смысле про сердце».
— Так я тоже не в буквальном! Оскомину… Люди так не говорят в реальной жизни.
«Во-первых, я не человек. Во-вторых, мы не в реальной жизни, так что вполне даже уместно…»
Голос Таро Тайрэна был внутренним голосом Великана, только Грязнулька могла изредка слышать его. Подумав о девочке, Ингвар встрепенулся, ощутив, что в соседней комнате никого нет, а постель нетронута. Но тут же осадил себя, вспомнив, что хорошо заплатил банщице, чтобы его маленькую спутницу натёрли до блеска и скрипа, а заодно и хорошенько выпороли вениками.
Мысли Ингвара вернулись к собственной персоне. С виду он не был героем: двухметровый толстяк с высоким лбом мудреца, добрыми глазами сказочника и нежными руками писаря.
Таро Тайрэн скептически хмыкнул:
«Жалко, что всё брехня, по каждому пункту.
Во-первых, я бы так не гордился яйцеголовостью книжника!
Во-вторых, ты же крупный мужик, два метра роста, сто двадцать килограммов живого веса, прозвище «Великан»… короче, не надо отдельно каждый раз расписывать, какие у тебя длинные конечности, или волосы, или янь… Всё равно самая огромная твоя часть – это брюхо, о котором ты, кстати, почему-то умолчал.
В-третьих, ты когда в зеркало последний раз смотрелся? “Добрые глаза сказочника”! Какая чушь! Ты уже давно пялишься на людей словно змей. Будто прикидываешь, куда и какую руну всадить… Нет, ты не подумай, я не осуждаю! В конце концов, именно так колдуны обычно и смотрят на пустышек. Нас не любят, в том числе и за эту особенность. Так что не надо тут заливать про “добрый взгляд сказочника”, ладно?»
Ингвар, уничтоженный аргументами легендарного колдуна, бросил неловкие попытки самоописания и спросил напрямик:
— Что скажешь по поводу предстоящего дела?
Таро Тайрэн не разделял опасений Великана, он совершенно спокойно сказал:
«Не понимаю, чего ты так дёргаешься. Зашли и вышли, коротенькое приключение на двадцать часов!»
Глава II: Морские Легенды
Ингвар уже почти уснул, когда дверь в соседнюю комнату отворилась. Крохотный огонёк масляной аладдинки встрепенулся на сквозняке, лампа стояла на дорожном поставце с таким расчётом, чтобы давать лишь чуть-чуть света.
Грязнулька, осторожно кралась в полутьме, шлёпая босыми пятками и кутаясь в пуховую перину. После бани девочка благоухала тёплым молоком и миндальным мылом, распаренной кожей и мокрыми волосами. Короткостриженые пряди взъерошились и торчали во все стороны, ни то шипами опасного растения, ни то маленькими рожками потустороннего гигера.
Вопреки их договорённости, заключённой, когда они брали смежные комнаты, Грязнулька скользнула под одеяло, проворно взобралась в изножье, завозилась там, словно огромная кошка, ищущая как бы удобнее устроиться. Места было предостаточно – Великан ложился по диагонали двуспальной кровати, чтобы хоть как-то умещаться между спинками. Наконец, девочка свернулась клубком, прижав обжигающий живот к холодным ступням Ингвара.
Он спросил:
— Никак не можешь уснуть?
— Ага, никак. Уж и так вертелась, и так вертелась…
По всклокоченным мокрым волосам и дышащей влажным жаром коже было понятно, что Грязнулька нигде не вертелась, а сразу же полезла к Великану под одеяло, едва её выпустила банщица, успевшая только наскоро обтереть девочку.
Ингвар лежал на кровати совершенно неподвижно, плавно погружаясь в обволакивающий нежный сон. Так что пришлось соврать:
— Тоже что-то никак себе места не нахожу.
— Я тут подумала… Надо б нам повторить всё ещё разок.
— Ты просто хочешь ещё раз послушать эту похабную легенду.
Грязнулька без тени смущения созналась:
— Ага! Особенно про то, как бычара при всех отпахтал принцессу.
Таро Тайрэн сюсюкающе умилился:
«Надо же… Уже совсем большая девочка выросла».
— Нда, — хмыкнул Ингвар, понимая, что в скором времени проблем из-за этого только прибавится. — Ионийский атолл состоит из огромного количества островов, где процветают независимые города-королевства. Иногда огромные, где одновременно живут и сто и двести тысяч человек, а иногда крохотные, на две или три тысячи. Ты, спросишь, что это за королевство такое на три тысячи человек?
Грязнулька сонно пробормотала:
— Ага, вот как раз именно это и хотела спросить, с языка снял…
Таро Тайрэн подсказал:
«Кажется, лучше обойтись какой-то сокращённой версией…»
Ингвар внял:
— Короче, сто лет назад они все решили между собой повоевать, заключали союзы и перемирия, подсылали друг к другу шпионов и убийц…
Грязнулька пробормотала:
— Подожди-подожди. Разве Лоа не запрещают воевать? Особенно по-крупному. Какая-то междоусобная стычка двух баронов или поножовщина среди кланов за удобное пастбище – это одно дело. Но целое королевство? Даже двенадцать королевств?
— Совершенно права – Лоа запрещают воевать. Но тут почему-то разрешили. Насколько я понимаю, были какие-то опросы, голосования, исследования… Короче выяснилось, что почти всё население хотело воевать. Каждый думал, что уж их-то город точно во всём прав, и от войны только выиграет…
— И кто в итоге победил?
— Радамант Чаосс с острова Кносс, прадед нынешнего короля. Своё влияние, деньги и удачу он превратил в корабли. И кораблями выиграл войну... Естественно, что в честь той победы устроили роскошные празднества и закатили пир горой. Больше всех, конечно, превозносили двух Лоа: Первого Лоа, Рогатого Хорна, покровительствующего правителям, и Седьмого Лоа, Удачливого Ноя, покровительствующего морякам.
— Звучит хорошо…
— Радамант Чаосс торжественно поклялся отдать Храму Хорна своего лучшего бычка-производителя. Правителю доставили великолепных быков, каждый из которых стоил целое состояние, стыл бы украшением любого праздника, истинно королевской жертвой. Но во время одной из прогулок у моря, Радамант Чаосс вдруг нашёл ещё одного быка – самого совершенного зверя, какого только можно было вообразить. А уж если кто и мог вообразить самого совершенного быка, то только Радамант Чаосс.
Грязнулька уже раз десять слышала эту легенду, и в этом месте всегда заворожено переспрашивала:
— Самого-самого?
— Самого-самого, — подтвердил Ингвар. — Насколько племенной бык с его лучшей фермы превосходил силой и статью обыкновенного деревенского бычка, настолько же этот невероятный бык превосходил силой и статью племенных быков Радаманта Чаосса. Бык был не просто огромен, он был ужасающе громаден, живая гора мышц, воплощение животной мощи. А цвет?! Шкура его была белоснежной, без единого пятнышка. И вот этот великолепный кипенно-белый бык вышел из пены, и сам дался в руки Радаманту Чаоссу.
— Везучий этот Радамант Чаосс, чего и говорить. А откуда бык взялся?
— Никто не знает. Учитывая, что его нашли на берегу, поговаривают, что это сам Ной решил сделать такой подгон своему коллеге, Хорну. Так сказать, от одного Лоа другому Лоа, а Радаманта Чаосса приобщили, чтобы продемонстрировать простым смертным, каких высот можно достичь…
— Наверное, он сам всё испортил, да? В сказках всегда так!
— Точно! Когда пришло время приносить жертву, Радамант Чаосс оставил белого бычка себе. А в жертву принёс какого-то другого бычка. Тоже классного, но даже и близко не такого крутого, как белый бычок…
Грязнулька аж засияла:
— Пф-ф-ф… нахлобучил сразу двух Лоа, получается!
— Да… И что тут началось… Вокруг Радаманта Чаосса всё рушилось… Старший сын утонул, причём утонул в отхожем месте – бесславная смерть по любым меркам, а уж для королевского отпрыска... Ну и такая смерть была как бы «приветом» сразу от двух Лоа, которых он, как ты выразилась «нахлобучил». Средний сын рехнулся, стал думать, что он бык, гадил прямо у папашиного трона и непрестанно жевал траву. Младшего, ещё маленького мальчика, тоже ждала страшная участь – его убили собственные сёстры. Причём убили совершенно ужасным способом. Во время обряда в лесу они с подружками-менадами обдолбались кикеоном, впали в дикую ярость и разорвали малыша на куски. Я имею в виду буквально: голыми руками разодрали на части.
Грязнулька чуть не подавилась и уверенно заявила:
— Да быть не может! Что это за обряд такой?!
Однако, Ингвар говорил правду:
— Толпа женщин, упивается до бессознательного состояния, бегает по округе и убивает всех, кого увидит. Именно таким способом! Чтобы понять, на что они способны, я тебе скажу, что в итоге так ритуально убивают быка. Быка, Грязнулька! Видела, какие прочные куртки получаются из бычьей кожи? Представляешь, в каком состоянии надо быть, чтобы замочить животное с такой шкурой? Так что люди уж точно обречены.
Грязнулька робко спросила:
— А ты случаем не преувеличиваешь?
— На других островах ведь есть «дикая охота» или «ночь резни». Что это? Жуткая развлекуха или способ выпустить пар? Один день в году побыть чудовищем, чтобы потом легче было оставаться человеком? Спарагмос подробно описывает все тонкости своём эссе «Ты — то, что ты ешь». Надо будет найти, показать тебе, там отличные иллюстрации. Красное тряпьё в руках у женщин, это на самом деле никакое не тряпьё… Это лоскуты плоти… Они её потом…
Грязнулька затаив дыхание спросила:
— Неужели едят? Прям так? Сырое мясо?
Таро Тайрэн с тревогой и негодованием спросил:
«Мы же потом как-то отредактируем эту версию, да?»
Ингвар оставался сказочником до мозга костей, он оседлал своего любимого конька:
— Королева тоже была хороша! Пасифая Чаосс несколько рехнувшаяся на фоне всего происходящего, воспылала страстью к тому самому белому быку. Настоящей похотливой страстью. Королеве стало казаться, что это её миссия, её служба, её способ принести извинения Хорну и Ною за своего непутёвого мужа. Да вот незадача – королева была совершенно непривлекательна для быка.
Таро Тайрэн нервно сглотнул:
«Настоятельно рекомендую это отредактировать!»
А вот в глазах Грязнульки разгорелся живой интерес:
— И? Чего там дальше-то было? Бык стал пахтать Пасифаю?
— Нет. Бык вёл себя как крутой мужик: целый день где-то шлялся, жевал жвачку небритой челюстью, периодически бычил на других самцов, открыто и прямолинейно подкатывал ко всяким тёлкам прямо на глазах у королевы, оставался совершенно спокоен, не тратил лишних слов, занимался своими делами. Сама понимаешь — чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей!
Грязнулька в предвкушении потёрла руки:
— Но она ведь всё равно завалила белого бычка, да?
— Да. Пасифая Чаосс не сдалась. Она пошла к мастеру-делателю по имени Доделал. Это его так звали. Он в своё время много всякого изобрёл и каждый раз так бурно праздновал окончание работы, что споил гильдию алхимиков. Каждый раз, когда они поднимали кубки, то провозглашали: «Он доделал!», «Он доделал!», «Он доделал!». Со временем этот тост и стал прозвищем мастера-делателя и теперь уже никто и не знает его настоящего имени, все помнят только эти выкрики пьяных алхимиков: «Доделал!», «Доделал!», «Доделал!».
— Доделал придумал, как убедить быка присунуть королеве?
— Да… Доделал построил медную корову в натуральную величину, сверху эту фальшивую корову обшили коровьими шкурами и всячески натёрли коровьим запахом. А внутри Доделал предусмотрел упоры для ног, куда Пасифая могла бы поставить коленки, и упоры для рук, так как королеве ведь предстояло довольно долго стоять кверху задом. И если бы просто стоять! С помощью Доделала, королева кое-как забралась внутрь, устроилась там поудобнее во всех этих растопырках, надела на плечи ремешки специальной упряжи…
Грязнулька не поняла:
— Погоди-погоди, какой ещё упряжи?!
— Доделал убил огромное количество женщин во время испытаний этой конструкции, пока не нашёл нужных пропорций. Если коробку внутри медной коровы делали слишком просторной, то человек просто улетал вперёд после первого же толчка бычьего яня, никакой любви не получалось. А если коробку делали слишком тесной, то человек не мог никуда улетать, получалось ещё хуже – впавший в любовную лихорадку бык просто размазывал женщину. Пробитые головы, сломанные ключицы, вырванные коленные чашечки, и это я тебе даже не говорю про внутренние органы, ведь бык в порыве страсти практически взбивал женщину заживо…
Грязнулька обомлела:
— Что делал? Взбивал?
Ингвар бесстрастно пояснил:
— Ну да, как венчиком сливки взбивают.
Таро Тайрэн уже не знал, что предпринять, кричал:
«Настаиваю, чтобы мы подвергли это тщательно редактуре!»
Но Ингвара было не остановить:
— Страшно подумать, сколько женщин погибло при испытаниях этого устройства.
Грязнулька сглотнула, глаза блестели от восторга:
— И страшно представить, как именно они погибли.
— Вот-вот. Однако, Доделал разработал целую систему подвесов, как бы такую специальную люльку внутри коровы, чтобы бык не размазал Пасифаю, чтобы она могла там кое-как умаститься и двигаться взад-вперёд вместе с толчками быка. Как бы елозить туда-сюда в специальных салазках или качельках, не знаю, как назвать эту конструкцию.
Грязнулька спросила дрожащим от ужаса и возбуждения голосом:
— Ты так об этом говоришь… ты, что же это всё своими глазами видел?
Девочка не сомневалась, что её Фирболг знал и мог всё на свете, был способен и на такое. Но всё же он так часто любил притворяться самым обычным человеком, что подобные вещи каждый раз неизменно вызывали у неё удивление и благоговение.
— Нет, сам я этого не видел, только читал. «Сказка про белого бычка» за авторством Джалликатту и «Прыжки на быке» за авторством Тавратомахи. По названию сразу ошибочно полагают, что книга посвящена скачкам или родео… Но на самом деле «Прыжки на быке» это про совсем другие прыжки.
Грязнулька нетерпеливо подгоняла:
— А дальше? Что было дальше?!
— Что-что?! Пасифая, наконец, пристроила свою иньку поплотнее к специальной дырочке между ног медной коровы и стала ждать быка. Его привели, он сначала не понимал в чём дело и не хотел взбираться на фальшивую корову. Потом его как-то раззадорили, он потыкался-потыкался своим огромным янем в отверстие под коровьим хвостом и... Ну и всё заверте…
Грязнулька икнула:
— Как?! Чисто технически?! Ты ж представь бычью колыбаху разрушения.
— Может, это всё только сказка.
Грязнулька заметно приуныла:
— Пф-ф-ф… Просто сказка… А я-то думала…
— Оттуда и пошла поговорка: что позволено королю, то не позволено быку, но иногда быку позволено такое, что не позволено даже королю.
— Так Пасифая всё же выжила?
— И не просто выжила… она от этого быка ещё и родила! Но, это уже совсем другая история. Нам важно вот что: скоро исполняется ровно сто лет со дня той памятной победы. И на празднествах, приуроченных к столетнему юбилею, намерены убить принцессу Ксенодайс. Её засунут в медную корову, приведут быка и запахтают женщину до смерти на глазах у толпы. Мы должны её спасти!
— Ничего себе они извращенцы…
— Да нет, это не личные предпочтения, а политика! Формально убийца – бык. Формально никто не виноват. Формально это будет несчастный случай на празднике. Формально там будет пышный религиозный обряд и вышедшее из-под контроля животное. Формально Ксенодайс сама выйдет к народу и подтвердит, что мечтает оказаться кверху мехом на глазах у всего города. Это формально… Но на самом деле её опоили чёрным лотосом, а мы сделаем так, чтобы она очнулась.
— А как мы подойдём к принцессе? Её же охраняют.
— В эту ночь – почти нет. Ведь прибудет дань с ионийского атолла.
Глава III: Голодные Игры
Ингвар сказал голосом ментора:
— Радамант Чаосс победил и обложил города-королевства суровой данью, которую Лоа, пристально следившие за развитием событий и утвердили в качестве гейсов этих городов. Каждый год они должны были присылать в жертву по одному человеку из числа благородных жителей. Получается, что каждый год на Кносс привозили двенадцать юношей и юноток.
— Юноток? Что это вообще такое?
Ингвар даже растерялся от такого невежества:
— Ну… юные мальчики – это юноши. А юные девочки – это юнокти.
— А почему не сказать просто, что это были молодые люди?
Вместо обыкновенных объяснений Ингвар сказал:
— По кочану! — к его удивлению оказалось, что и такой ответ тоже вполне удовлетворяет девочку. — Так на чём я остановился? Значит, каждый год привозят двенадцать молодых людей, и уже тут на Кноссе с ними творят всякие непотребства.
Грязнулька заинтересовалась этой темой:
— Например? Какие непотребства?
— Например, выставляют человека с голыми руками сражаться с быком. Естественно, бык побеждает, а народ ликует! Бык – символ Кносса – втаптывает в грязь и надевает на рога уроженцев других городов. Очень доступный символизм, не находишь? Толпа радуется и скандирует: «Кровь и ярость во славу Чаосса! Кровь и ярость во славу Чаосса!»
Грязнулька поморщилась:
— Действительно, весьма наглядно.
— У них есть и другой медный бык. Внутрь сажают человека, под ним разводят огонь. Бык нагревается, плоть прикипает к раскалённой меди, человек живьём зажаривается, бьётся и мечется, сходя с ума от боли и ужаса. И кричит! А во рту у быка специальная трубка, поэтому крики жертвы похожи на мычание. И чем истошнее вопит умирающий, тем заливистее выходит рёв быка.
— Они прямо повёрнутые какие-то… У них тут всё про быков?
— Не обязательно. Пленников могут заставить сражаться друг с другом, с профессиональными гладиаторами, запустить в полный ловушек лабиринт.
Грязнульку, кажется, заинтересовало другое:
— Погоди-погоди. То есть было двенадцать взбунтовавшихся городов, самый главный город их победил. И теперь эти двенадцать проигравших раз в год присылают в главный город живую дань, как бы в память о своём восстании. То есть всё — точь-в-точь как в «Голодных играх», что ли?
Ингвар вспомнил, что они недавно смотрели эту нашумевшее представление про лучницу, умеющую призывать огненную птицу.
— Да, похоже…
— Да точно тебе говорю! Только там эти города-королевства назывались «дистриктами». А так-то всё то же самое: и союз, и бунт, и ежегодная жертва – там называлась «жатва», и арена с разными ловушками, и животные опасные, и зрители жестокие, короче прямо та же самая история. Тут, наверное, тоже кому-то можно помочь какому-нибудь красавчику, прикупив для него оружие, да?
— Не уверен, но, пожалуй, можно, да…
Глава IV: История Квенты
Ингвар всё повторял и повторял с невыносимой дотошностью:
— Постарайся запомнить главное: я постоянно тушу на кухне, чего-то готовлю для лорда, иногда пробую его еду. Ты можешь даже не понимать, зачем я это делаю: то ли «просто пожрать», то ли «снимаю пробу», то ли «проверяю яд». Ты обычный, озабоченный паренёк – для тебя я повар, умеющий готовить вообще всё на свете. А кухонных специализаций ты не знаешь, тебе безразлично, кто я там: шеф ли, су-шеф ли, соусник ли…
— Хих! Соусник! – хихикнула Грязнулька.
— Ну, должность так называется. Притом самая козырная, знаешь ли! Значит, я соусник, а ты мой помощник, поварёнок по имени…
— Почему я опять мальчик?
— Потому что с мальчиком проще! – честно сказал Ингвар.
— Ну и что же… что проще. Я-то не проще… В смысле, я-то не мальчик.
– И нам ещё везёт, что ты так выглядишь… ну, что волосики у тебя короткие, что голос у тебя не писклявый.
Грязнулька печально продолжила список:
— Что сисек нет…
Ингвар вынужден был согласиться:
— Нам везёт, что тебя пока можно выдать за мальчика.
Грязнулька только недовольно буркнула:
— Ага, прямо иньдец, как свезло.
Ингвар продолжил:
— Так вот, мы завтра поутру идём во дворец и устраиваемся на кухню.
— То есть нам надо не к еде, а на кухню?
— Именно! Из кухни есть прямой ход в тронный зал – чтобы приносить кушанья на пиры. Конечно, если там застолье, то кухонных работников туда не пускают, еду выносят стольники. Но если пира не будет, а ночью его не будет, мы сможем попасть в тронный зал и добраться до принцессы Ксенодайс.
Ингвар указал на лежащий на краю стола конверт с красным сургучом:
— Вон там рекомендательное письмо, написанное Фелицией и запечатанное графом одного из островов ионийского атолла.
— Что за Фелиция? И почему ты так уверен, что нас возьмут?
— Фелиция – это женщина, которую Харитон когда-то очень подвёл. Харитон – это сенешаль дворца. Сенешаль – это типа, как управляющий дворца, но в первую очередь сенешаль это стольник. Стольник – это…
Грязнулька не выдержала:
— Харэ, а?
Ингвар поцокал языком в патриархально назидательной манере:
— Нц-нц-ц… А если это прилично сказать?
— Может довольно на сегодня образования, ладно?
— Ладно. Фелиция не просто бывшая любовница Харитона, она и сама сенешаль в другом дворце Радаманта, далеко отсюда. Она очень грамотно сформулировала письмо, из него ясно, что мы с тобой хорошие и высокооплачиваемые специалисты. Поэтому Харитон будет вынужден взять нас хотя бы на испытательный срок, уж потом выгнать по-тихому.
— Я не понимаю. Чего Харитон сразу нас не прогонит?
— Смотри, какое дело. Если он сразу же откажется по причине нашей бездарности, то можно будет подумать, что это он дурачок и не разглядел таланта, который разглядела Фелиция. А если он сразу же откажется из-за несуразной цены, которую мы просим за наши услуги, то можно будет подумать, что он — скупердяй, экономящий на безопасности и удовольствиях своего лорда.
— Так никто же не узнает…
— Оу… Поверь… Харитон прекрасно понимает, что раз письмо от Фелиции, то она пронюхает, если он облажается. А потом позаботиться, чтобы и все остальные узнали. Бедняга Харитон станет мемом, типа Джона Голта или Таро Тайрэна. А кто такой Джон Голт? А где прячется Таро Тайрэн? А что такого натворил Харитон? Единственная награда, которую Фелиция попросила за своё участие в этом деле, это низложения для сенешаля.
— Низ-ложь-жжение. У тебя закончились понятные слова что ли?
— Брошенная женщина помогает нам из мести, что тут непонятного?
— Низ-ложь-жжение.
— Нам не нужна работа, нужно только попасть на кухню на один день.
Таро Тайрэн подтвердил:
«Зашли и вышли, коротенькое приключение на двадцать часов!»
