A.Norton

A.Norton

На Пикабу
поставил 40 плюсов и 35 минусов
отредактировал 0 постов
проголосовал за 0 редактирований
Награды:
5 лет на Пикабу
1567 рейтинг 115 подписчиков 2 подписки 62 поста 11 в горячем

Исчезновение Гарри Уокера. Глава третья

Ночной клуб «Неоновый нуар» был закрыт. Джима впустили внутрь через черный ход. Наверх, к кабинету гангстера Аль Нортоне, детектива проводил вышибала Билл. Пока они шли, Джим нутром чуял, как шагающий позади Билл буравил его взглядом. Вышибала не забыл недавней стычки, и жаждал реванша.

У кабинета Аль Нортоне стояли двое внушительно крепких мужчин в черных костюмах, с автоматами фирмы Баррета в руках. Они выглядели как братья-близнецы вышибалы Билла - груды мускулов, выпирающие под одеждой, широкие, грубые подбородки, каменные лица, не выражающие эмоций. В этот раз Джим не стал шутить над внешним сходством охранников.

Издали и вблизи охранники казались неживыми статуями, но увидев в коридоре чужака, моментально заслонили собой дверь. Дула автоматов нацелились на детектива, толстые пальцы охранников легли на спусковые курки. Одно неверное движение, неосторожный жест - и они изрешетили бы детектива пулями.

Тут в коридоре появился чуть поотставший вышибала Билл. Преодолев крутую лестницу, вышибала дышал мощно, как паровоз.

- Этот тип к боссу, - сказал он охранникам. - На разговор.

Охранники расслабились, расступились. Дула автоматов синхронно опустились в пол, пальцы исчезли со спусковых крючков.

Джим вошел в винтажный, черно-белый кабинет Аль Нортоне. Гангстер был там. Сидел за письменным столом, читая свежий выпуск газеты «Чикаго Трибьюн». Перед ним стоял полупустой стакан виски со льдом, в пепельнице тлела кубинская сигара, наполняющая кабинет горьким ароматом.

Услышав грузные шаги детектива, смягченные постеленным на полу толстым ковром с бахромой, Аль Нортоне отложил газету. Выпил виски, сунул в рот сигару, затянулся.

- Ты нашел Гарри? - Аль Нортоне выдохнул кольцо дыма. - Моя сестра места себе не находит. И новости, - гангстер хлопнул рукой по сложенной газете, - ее не вдохновляют. Надеюсь, хоть ты сможешь ее порадовать.

Детектив прошел к письменному столу, сел на черное кожаное кресло, стоявшее вполоборота.

- Мне известно, где находится Гарри, - сказал Джим.

Аль Нортоне вперил в него ледяной взгляд - колкий как битое стекло и острый как рапира.

- Этого недостаточно. Гарри должен быть здесь.

- Будет. С вашей помощью.

И детектив изложил гангстеру то, за чем пришел. Выслушав его, Аль Нортоне задал ключевой вопрос.

- Сколько людей у конкурента?

- Неизвестно.

- Я дам две сотни бойцов, - сказал гангстер. - Самых лучших. И сам поведу их на рейд.

- Нам нельзя никого убивать, - предупредил Джим. - Люди в особняке - тоже жертвы. Мы должны спасти их, а не перебить.

- Я ручаюсь за своих бойцов, детектив. Массовой бойни не будет.

Аль Нортоне снял тяжелую трубку с рычага раритетного телефона, заключенного в корпус из черного дерева и отделанного потускневшим золотом. Набрав на диске чей-то номер, он отдал необходимые распоряжения.

Джим тем временем подошел к мини-бару, налил себе рюмку холодной водки из погруженной в ведерко со льдом запотевшей бутылки. Удобно усевшись в скрипучем кожаном кресле, выпил залпом. Горло резко обожгло, зато по внутренностям вскоре разлилась волна приятного, согревающего тепла.

Аль Нортоне набрал еще один номер, сказал:

- Марго, зайди ко мне.

Не прошло и пяти минут, как в кабинет впорхнула пышнотелая рыжеволосая девица. Она села на колени к Аль Нортону и нежно проговорила:

- Звал, котик? Твоя кошечка всегда готова услужить.

Голос у девушки был низкий, грудной, и чертовски сексуальный.

- Марго, дорогая, - Аль Нортоне обнял ее за талию. - Приготовь мой «Томпсон». У нас намечается жаркое дельце.

Марго игриво улыбнулась, обнажив безупречные белоснежные зубы.

- А можно мне с вами, котик? Хочу пристрелять новый пистолет.

- Можно. Если не полезешь на рожон, и во всем будешь слушаться меня.

- Обещаю быть послушной девочкой, - Марго изящно соскользнула с колен Аль Нортоне.

Гангстер шлепнул ее по округлой заднице.

«Муррр», - страстно произнесла Марго.

И удалилась.


***

Вечерело. Багровый свет заходящего солнца - красного и злого - залил кровавой пеленой зловещий особняк Виктора Карлоффа. В тот же час из Чикаго выехала колонна грузовиков, набитых вооруженными до зубов бандитами Аль Нортоне. Впереди процессии мчался узнаваемый автомобиль гангстера - черно-зеленый «Форд» 1932 года. Нарядный как светский щеголь, с блестящими хромированными фарами и белыми колпаками покрышек.

В «Форде» сидели четверо, не считая водителя. На переднем сиденье расположился Аль Нортоне, одетый с иголочки, - в серый, исчерченный полосами костюм-тройку с двубортным пиджаком, бордовую рубашку, модную шляпу-федору, и начищенные до зеркального блеска остроносые туфли. В петлице пиджака гангстера алела свежая гвоздика.

На заднем сиденье устроились Марго, одетая в белую блузку, брюки с высокой талией, и сапоги без каблука. На предплечье девушки болталась кожаная кобура, в которой торчал «Кольт М1911» - внушительный на вид пистолет, с отделанной серебряными вставками рукоятью, и узорчатым стволом. Соседом Марго был детектив Джим Блэтски - громадный мужчина в черном костюме и просторном пальто, похожий на большого, несуразного ворона. На коленях детектива лежал проверенный временем револьвер «Магнум», безотказное, надежное оружие.

Последним пассажиром «Форда» была Кара Рысенвиль. Миниатюрная, хрупкая девушка оделась как на пробежку - в синий спортивный костюм от фирмы «Найк», футболку и кроссовки. Бледная от волнения и боязни, Кара сидела напротив детектива, судорожно сжимая в руке карманный Дерринджер. Дамский револьвер, слишком маленький для мужских рук, идеально умещался в ее небольшой ладони. Кара дрожала как осиновый лист: от страха за брата, страха за мужа, и страха за себя. Она уже начинала жалеть, что напросилась в эту поездку.


***

Хадра разглядывала развешанные на стенах просторного зала особняка Карлоффа гравюры Ганса Гольбейна «Пляска Смерти». Темная половина ее души откликалась на мрачные средневековые сюжеты, пробуждая в памяти смутные образы пылающих костров, смрад горелой плоти, и резкий запах крови, стекающей по лезвию топора палача. Да, Хадра была жестоким правителем, и немало крови пролилось по ее воле.

Позади Хадры, накрытые запыленными стеклянными колпаками, застыли чучела монстров, сыгранных Виктором Карлоффом в кино. Худощавый вампир кутался в плащ с кроваво-красным подбоем, готовясь произнести коронную фразу: «Вам не отнять моей невесты, мистер Харкер!». Заросший косматой шерстью оборотень, запрокинув морду, выл на невидимую луну. Обмотанная ветхими, желтушными бинтами мумия протягивала вперед скрюченные руки, будто перед ней был сжавшийся в ужасе ночной сторож. Облепленное путами водорослей рыбоподобное существо с выпученными глазами воздевало над увенчанной плавником головой перепончатые лапы, оканчивающиеся когтями-иглами.

В последнем коробе замер, ожидая пробуждения, мужчина неприятной наружности. Лицо у него было крупное, неизящное и грубое. Узкий, скошенный лоб резко переходил в сильно вытянутый назад затылок. Вперед же агрессивно выпирали переразвитые челюсти и тяжелый, кирпичный подбородок. Под впалыми водянистыми глазами буграми проступали грубо очерченные скулы - казалось, они вот-вот прорвут пожелтевшую, покрытую трупными пятнами кожу. Черные как гудрон волосы, длинные и блестящие, серебрились редкими седыми прядями. Узкая прорезь безгубого рта, растянувшегося в зловещей ухмылке, белела жемчужинами крупных зубов. Слегка согнутые, узловатые пальцы были готовы вцепиться в выбранную жертву, сломать хрупкую шею, задушить. Уродливое чучело, сотворенное руками талантливого мастера, вонзало в мутное, грязное стекло короба застывший взгляд. Взгляд страшный, преисполненный неутолимой жажды убийства.

В другом конце зала был камин - такого огромного размера, что в нем, не наклоняя головы, мог встать человек двух метров ростом. Фасад камина обрамляло резное панно с рисунком замка на скалах, над крышами которого реяла стая летучих мышей. Глубокое и темное нутро камина заросло блеклыми нитями паутины, тут и там на тончайших нитях болтались сохлые скелетики мертвых пауков.

Созерцая мрачные гравюры, Хадра расслышала слабое потрескивание в камине. Повернулась, посмотрела туда. Увидела, как сквозь забитые пеплом решетки пробились язычки изумрудного пламени. Неподвижные заросли паутины заколыхались, будто потревоженные сквозняком. Неясные стоны донеслись из озаренного отсветами пламени чрева камина. Пламя взвилось внезапно, стремительно. Зашипела вспыхнувшая паутина. Из холодного пламени явился Иблис - голубоглазый блондин, облаченный во все белое.

Взбушевавшееся изумрудное пламя угасло, камин окутало густой чернильной тенью.

- Не ждала тебя так скоро, - сказала Хадра. - Зачем пришел?

Иблис оскалился в жутком подобии улыбки.

- К нам скоро нагрянут гости. Я представлюсь им лично.

Хадра посмотрела на Иблиса, прищурившись.

- Какую игру ты затеял?

- Невинную шалость, - Иблис подошел к стеклянному коробу с вампиром, отер ладонью пыль, оценивающе взглянул на чучело монстра. - Тебе тревожиться не о чем. Мои забавы не коснутся нашего уговора.


***

Небоскребы Чикаго исчезли позади. Начались горы, изрезанные извилистой лентой серпантина. Солнце склонялось к изломам горных вершин, из провалов туманных ущелий поднимались сизые сумерки.

Особняк Карлоффа погрузился в вечернюю дрему. Темный, затененный диким садом дом выглядел обманчиво тихим, спокойным. Над изгибами черепичных крыш проплывали бурые облака, подсвеченные засыпающим солнцем.

Покой особняка неусыпно стерегли изваяния горгулий, восседающих на каменных столбах по обе стороны от ворот. Крылатые чудовища бессильно скалили клыкастые пасти. Когтистые лапы тянулись вниз, будто стремясь схватить тех, кому хватит смелости пройти в ворота.

Безмятежность вечернего часа нарушил рычащий рев мотора. На усыпанную палой листвой дорогу, ведущую к особняку, вылетел черно-зеленый «Форд». Не сбавляя скорости, машина протаранила ворота и понеслась вперед, подскакивая на ухабах обсаженной кипарисами аллеи. Следом за «Фордом» в ворота пронеслась вереница грузовиков.

Двери особняка распахнулись как по команде. Изнутри дома толпой хлынули мужчины, бросились наперерез «Форду». Аль Нортоне швырнул навстречу бегущим светозвуковую гранату. Громко бахнул взрыв, вспышка света ослепила первые ряды бегущих. В рядах нападающих открылась узкая брешь. «Форд» проскочил в образовавшийся просвет, после чего толпа вновь сомкнулась, и устремилась к болтающимся на петлях воротам.

Из тентованных кузовов выпрыгивали бандиты Аль Нортоне. Толпа нахлынула на них. Завязалась ожесточенная рукопашная схватка. Бандиты крушили нападающих резиновыми битами и кулаками, упавших пинали ногами. Не насмерть, до потери сознания. Стройные ряды сражающихся смешались, место схватки утонуло в клубах пыли.

Слышались лишь звуки ударов и хруст костей.


***

«Форд» лихо затормозил у парадного входа особняка. Аль Нортоне плавно выскользнул из машины - точно юркая куница. Подле него тут же встала Марго, прекрасная фурия войны, с пистолетом наголо. Джим сбросил ненужный плащ, выбрался наружу, держа в руке револьвер. Кара осталась в машине. На нее нахлынул приступ паники, и девушку трясло почище больного лихорадкой.

- Приглядывай за ней, - сказал Аль Нортоне водителю, молодому парню в модном сером кепи, линялых джинсах, и застегнутой на все пуговицы кожаной куртке.

- О'кей, босс, - отозвался парень, положил на колени длинноствольный автомат «Хетлер и Кох». - Уложу любого, кто к нам полезет.

Аль Нортоне одобрительно хлопнул парня по плечу, захлопнул дверь «Форда», и направился к особняку. Марго не отставала от него. Джим шел позади них, озираясь по сторонам. Высматривал, не покажется ли где одержимый.

Троица прошла мимо заросшего плющом фонтана. В чаше фонтана скопилась мутная дождевая вода, провонявшая гнилостной затхлостью. Скульптуры детей-ангелочков, проглядывающие сквозь сплетения лоз плюща, совсем не выглядели милыми. В выражениях пухлых лиц младенцев застыло нечто злое.

Внутри особняка ощущение присутствия чего-то злого возросло. На троицу накатила дрожь, по обыкновению возникающая при переходе из залитого солнцем места в холодную тень. Вязкую, липкую тень, цепляющуюся к человеку подобно мороку.

- Мне здесь не нравится, - шепотом сказала Марго. - Стены давят.

Аль Нортоне, шедший впереди, остановился. Резко поднял голову, вгляделся в затененный неф второго этажа. Ему почудилось мимолетное движение - чей-то призрачный силуэт беззвучно прошел вдоль перил нефа, свернул в темный коридор, где и пропал.

- Аура этого дома отравлена, - сказал гангстер. - Надолго мы здесь не задержимся. Найдем Гарри - и сразу уйдем.

Марго его слова не успокоили.

Преодолев холл с высоким куполообразным потолком, под которым самые тихие шаги звучали слишком гулко, а голоса неестественно искажалась, Аль Нортоне, Марго и Джим вошли в большой зал с французскими окнами вдоль левой стены. На правой стене висели гравюры Ганса Гольбейна «Пляска Смерти». Вдали зала темнел разверстый зев камина. Между двустворчатыми дверьми зала и камином стояли мутные стеклянные короба. За стеклом различались очертания известнейших монстров из мира кино.

Выход из прохода, образованного увешанной гравюрами стеной и четырьмя стеклянными колпаками, загораживал привлекательный голубоглазый блондин. В безупречно выглаженном белом костюме. Дорогих замшевых туфлях. С веселой улыбкой мошенника-виртуоза на загорелом лице. Держался он вальяжно, уверенно.

- Дама и господа! - блондин картинно вскинул руки, подражая манере циркового антрепренера. - Добро пожаловать в Замок Ужасов! Готовы ли вы пройтись по комнатам, где жил и творил великий Виктор Карлофф, создатель монстров? Готовы ли вы узнать страшные тайны его жизни и смерти? А для самых смелых мы предлагаем спиритический сеанс с духами Замка Ужасов!

- Это что еще за шут? - воскликнула Марго. - Нас решили разыграть?

Джим поднял «Магнум», навел прицел на блондина в белом.

- Это дьявол, - сказал он. - Прикрывает свою ведьму.

- У нас есть победитель! - Иблис ткнул пальцем в детектива. - Да, ребятки, я самый настоящий Дьявол, а вам выпала честь опробовать наш новый аттракцион! Он называется, затаили дыхание,: «Убей монстра, или монстр убьет тебя»!

Коротко затрещала автоматная очередь. Аль Нортоне выстрелил в блондина из «Томпсона». Тот молниеносным движением выбросил вперед правую руку. Крутанувшись, пули замерли, словно угодили в загустевшее желе, и одна за другой попадали на пол.

Иблис опустил руку, шутливо погрозил гангстеру пальцем.

- Нечестный ход, мистер! Нельзя задерживать представление. Впрочем, мне по нраву ваш пыл. Так уж и быть, на первый раз я готов вас простить.

Аль Нортоне снова поднял автомат, взял жеманничающего дьявола на прицел. Иблис вскинул руки вверх, притворяясь напуганным.

- Ну-ну, к чему нам насилие. Публика жаждет шоу! Без лишних слов я объявляю начало представления. Свет. Камера. Мотор!

В запыленных стеклянных камерах вспыхнуло зеленое свечение. Силуэты внутри зашевелились. Первой тонкий заслон стекла пробила бледная рука с длинными и неприятно тонкими пальцами, оканчивающимися заостренными ногтями. Когда рука исчезла, изнутри стеклянного короба повалил туман. Выскользнув из тесного пространства, туман соткался в фигуру лысого, остроухого старика, закутанного в черную мантию с кроваво-красным подбоем.

- Вам не отнять моей невесты, мистер Харкер, - устрашающе прошипел вампир. Взмахом мантии он скрыл лицо так, что остались видны только гипнотически светящиеся глаза безумца. - Минна будет моей, как предначертано судьбой.

Второй стеклянный короб пробила костлявая рука мумии. Из третьего короба высунулась мохнатая лапа оборотня, из четвертого - пятипалая перепончатая лапа земноводного, с когтями-иглами на кончиках вполне человеческих пальцев.

Внутри пятого короба всполохи зеленого света смешались с голубыми вспышками электрических разрядов. Чудовище по ту сторону стекла ожило, испустив не то протяжный крик, не то безумный вопль. Оно пробилось наружу, размолотив короб ударами громадных кулачищ, и все увидели, что томилось в стеклянном плену. Свирепая, неукротимая бестия. Ручищи чудовища были толщиной с бревно, из затылка торчали обгорелые кончики металлических стержней, ввинченных внутрь черепа. На кончиках стержней змеились ослабевшие разряды электричества, вдохнувшего жизнь в мертвое тело.

Вскоре все пятеро монстров были на свободе. Вампир, обернувшись стаей летучих мышей, перелетел в другой угол зала, и набросился на Аль Нортоне. Мумия, вытянув истлелые руки и голодно щелкая зубами, поковыляла к Марго. Чудовище Франкенштейна, оценив расклад сил, устремилось за восставшим из мертвых египетским фараоном. Оборотень с рыбочеловеком закружили вокруг Джима. Наступая на него слева и справа, монстры пытались окружить детектива.

Едва вампир возник рядом, Аль Нортоне попытался ударить его прикладом «Томпсона». Сверхъестественно быстрый вампир увернулся, схватил гангстера за ворот пиджака и швырнул на середину зала. Проскользив по полу, Аль Нортоне выронил автомат. Оружие отлетело к стене из французских окон. Вампир прыгнул, навалился на Аль Нортоне. В лицо гангстеру ударил смрадный дух. Вампир разинул рот, из склизких белесых десен вылезли два длинных ровных клыка. Обхватив голову гангстера холодными как лед руками, вампир запрокинул ее, пытаясь добраться до пульсирующей под кожей сонной артерии. Аль Нортоне изловчился сунуть руку в карман пиджака, нащупал кастет. Выхватив оружие, он со всей силы треснул вампира в лицо. Кожа вампира разорвалась как старый, хрупкий пергамент. Послышался хруст костей. Вампир отпрянул, на щеке зияла глубокая рана. Кастет рассек мертвую плоть как нож подтаявшее масло. Вампир зашипел, отшвырнул гангстера к окнам. Автомат оказался недалеко. Аль Нортоне прополз по полу, схватил оружие. Вампир бросился на него во второй раз, рана на щеке уже затягивалась. Аль Нортоне воткнул дуло ствола в пасть вампира и нажал на курок со словами:

- А вот хрен тебе!

«Томпсон» изрыгнул пули. Голова вампира разлетелась на куски как гнилой арбуз. Обезглавленное тело рухнуло на пол, подергалось, и затихло. Останки вампира тут же охватило зеленое пламя. Когда пламя пожрало вампира, вместо копоти и пепла на мраморных плитах осталась горстка кинопленки.

Аль Нортоне поднялся, подошел к горстке кинопленки и наступил на нее кончиком лакированной туфли. Кинопленка рассыпалась в пыль.

- Это не настоящие монстры! - выкрикнул Аль Нортоне, растерев пыль по полу. - Их берет обычное оружие!

Мумия и электрическое чудовище напирали на Марго, теснили ее к стене. Услышав, о чем прокричал гангстер, девушка оживилась. Два метких выстрела сразили замотанного в саван мертвеца. Рухнув на истоптанный своими же следами мрамор, мумия занялась зеленым огнем. Высохший труп прогорел быстро. От него, как и от поверженного вампира, осталась только горстка испорченной кинопленки. Вторые два выстрела пронзили чудовище Франкенштейна. Взревев, оно пошатнулось, упало. Из пробитой насквозь головы брызнули голубые вспышки электрических искр. Здоровенные кулачищи замолотили по полу, все тело задергалось. Взвилось зеленое пламя. Чудовище сгорело дотла. Не осталось ни груды изглоданных пламенем костей, ни пятна гари на плитах пола. Лишь скомканная горсть кинопленки.

Джим истратил две пули: первую - на оборотня, вторую - на рыбочеловека. Издохнув в бешеных конвульсиях, оба монстра заполыхали. На полу прибавилась еще пара горстей кинопленки.

Все монстры были побеждены. Аль Нортоне, Марго и Джим сошлись в середине зала. Детектив загнал две пули в барабан револьвера. Магазин автомата гангстера не опустел и наполовину, перезарядка была излишней. Марго истратила четыре патрона, еще четыре патрона остались в магазине «Кольта». Она решила не перезаряжаться, пока не отстреляет весь запас.

Три ствола одновременно нацелились на Иблиса. Во время схватки с монстрами он отошел к выходу из зала, и простоял там, наблюдая.

- Браво, браво!! - Иблис вышел из сумрачного угла, хлопая в ладоши. - Вы меня впечатлили! Какая актерская игра, какой накал страстей! Кинопробы удались на славу!

Марго и Джим промолчали.

Аль Нортоне сказал:

- Оживить чудовищ из старых фильмов - предел твоих возможностей? Как-то слабовато для дьявола.

- Ай, зануды! - Иблис махнул рукой. - Не цените вы классику ужасов, что с вами развлекаться.

Отступив в сумрачный угол, дьявол исчез. Зал вернулся к прежнему состоянию. Стеклянные коробы стояли целыми, внутри, как и последние полвека, ветшали чучела забытых монстров черно-белых кинолент сороковых годов - вампира, графа Дракулы, проклятой мумии египетского фараона, кровожадного оборотня, омерзительного чудовища доктора Франкенштейна, и неуловимой твари из Черной Лагуны.

- Пойдемте скорее отсюда, - сказала Марго. - Это уже слишком странно.

Пройдя напрямик через зал и лежащие за ним комнаты, Аль Нортоне, Марго и Джим вышли во внутренний дворик.

На окраине дворика они увидели высохшую яблоню. На ветви дерева болтался мертвый, разлагающийся козел. Вокруг него с жужжанием роились жирные мухи. Земля вблизи яблони была опалена большим черным ожогом. Там разгорелось пламя Джаханнама - адского царства Иблиса.

Под яблоней стояли трое. Хадра, женщина в платье цвета крови, поигрывала запачканным высохшей кровью козла ножом. Гарри Уокер держал в правой руке заряженный пистолет, полицейскую «Беретту». Иблис, прислонившись спиной к стволу погибшего дерева, небрежно перебрасывал из руки в руку оранжево-красный огненный шар.

- Вот мы и подошли к развязке, - сказал Иблис. - Наши силы сравнялись. Осталось выяснить, чья возьмет.

Аль Нортоне вышел вперед.

- Отпустите Гарри! Что бы вы двое не затевали, ваше дело проиграно!

Зеленые глаза Хадры недобро блеснули.

- Я никогда не проигрываю. Покоритесь.

Аль Нортоне слегка дернул головой. С минуту-другую его била мелкая дрожь, а после гангстер опустился на колени перед своей новой хозяйкой.

- Нет! - вскрикнула Марго. - Аль, нет!

Магия Хадры зацепила и Джима. Следуя примеру гангстера, детектив преклонил перед ней колени. Взгляд у него стал отсутствующий, пустой.

Марго навела пистолет на Хадру.

- А ну отпусти их, поганая сука! Или я выстрелю!

Хадра издала звонкий смешок, мелодичный как перезвон серебряного колокольчика.

- Глупая девочка. Меня невозможно убить.

- Один-ноль в нашу пользу, - сказал Иблис, продолжая перебрасывать огненный шар из руки в руку. - Начинается второй раунд.

Марго взвела курок.

- Или ты отпускаешь их, или я стреляю!

- Так стреляй, девочка, не разбрасывайся напрасными угрозами.

Прогремели три выстрела. Хадра трижды вздрогнула, упала. Пули пронзили ей грудь. Из обожженных пулевых отверстий вытекло немного крови.

- Не зарься на моего мужика, сука! - взгляд карих глаз Марго полыхнул ненавистью. - Аль тебе не принадлежит!

Взгляды Аль Нортоне, Джима и Гарри Уокера прояснились. Гангстер и детектив поднялись с колен. Марго бросилась к любимому, обняла его, поцеловала. Гарри Уокер потрясенно озирался по сторонам - он не помнил, как оказался в заброшенном особняке на горе. Последним воспоминанием Гарри была ночь в музее, и манящий женский голос, позвавший его по имени.

Над Хадрой склонилось красивое лицо Иблиса. В голубых глазах ясно читалось злобное торжество.

- Не завидую я тебе, - сказал он. - Схолопотать три пули за раз - ощущеньице не из приятных.

Хадра отползла к яблоне, села, прислонившись к стволу яблони. Раны уже не кровоточили.

- Я исцелюсь. Недолго ждать.

- Хм. Припоминаю, вызвав меня, ты попросила о смерти. Я всегда выполняю условия сделок. Пора тебе умереть.

- Проклятый предатель! Мы заключили другой уговор!

- Невыгодный мне. Обладание твоей душой не стоит обладания всеми душами мира, рожденными и нерожденными.

Хадра дерзко вскинула голову, встретилась взглядом с Иблисом, и произнесла:

- Ты не получишь всех душ без меня.

Иблис сказал, усмехаясь:

- Уже получил. Люди нынешних времен одержимы неуемными желаниями. Они жаждут роскошных жилищ, дорогих одежд, драгоценных камений, сладких вин и страстных женщин. Все это они находят у меня, и выставляют напоказ мои дары. Блеск чужого богатства питает зависть других, бедных, загнанных в нищету. В конечном счете, ко мне приходят все. Число проклятых душ в аду неуклонно множится, а праведников в раю - неуклонно тает. Мир стал моим, царица, покорять его ни к чему.

Раны Хадры затянулись. Она встала. Горделивая, надменная. У нее созрел план. Рискованный. Собрав всю мощь своей магии, она вложила ее в решающие слова.

- Покорись мне, - молвила Хадра. Зеленое свечение вспыхнуло, заполнило глаза царицы, превратив их в два сверкающих изумруда. - Покорись мне, искуситель народов. Змей, притаившийся в райских садах, склонись перед своей халифой.

Иблис схватил Хадру за горло, прижал к стволу яблони. Голубые глаза дьявола сделались красными, озаренными полыхающим пламенем. Смуглое красивое лицо покрылось паутинкой мелких трещин, сквозь них прорывались язычки пламени.

- Как самонадеянно, царица, пытаться подчинить меня. И немыслимо глупо.

- Покорись! - повторила Хадра; ее зеленые глаза засверкали еще ярче. - Я приказываю тебе покориться!

Иблис ухмыльнулся.

- Напрасно стараешься. Твой темный дар на меня не действует.

Отшвырнув Хадру в сторону точно надоевшую игрушку, Иблис поднялся в воздух. Человеческое обличье слазило с него как старая шкура со змеи. Ноги исчезли в крутящемся огненном смерче. Неистово извивающийся огонь перекинулся на верхнюю половину туловища, объял дьявольского ифрита целиком. Набежали тучи - лилово-черные, пронизываемые ветвистыми всполохами молний. Скрыли полыхающего пламенем, ревущего в злобном торжестве ифрита от потрясенных взглядов оставшихся внизу людей. Таких маленьких, ничтожных.

Наконец, тучи разошлись, явив истинный облик Иблиса. В ночных небесах, заслоняя собой полную луну, парил исполинский пламенеющий дух. У него была широченная грудь и громадные ручищи, способные разорвать, раскрошить несокрушимые горы вокруг. Под испещренной багровыми прожилками кожей, цветом чернее застывшей лавы, бушевал яростный огонь преисподней. Над головой вздымались закрученные черные рога. На лице зияли бездны полыхающим пламенем глаз. Вихри жгучего огня обвивали ифрита, волны исходящего от него жара достигали земли, воспламеняя сухую траву.

- Дерзкое дитя! - громогласно расхохотался Иблис. - Я обладаю безграничной силой, несоизмеримо большей той, что дал тебе! Неужто ты всерьез надеялась подчинить меня?! Меня, сына небес и владыку земли?!

Ифрит взмахнул громадной ручищей. Хадру оторвало от земли, подняло в небо. Она оказалась лицом к лицу с ифритом.

- Наша сделка окончена. - Громовой голос Иблиса разлетелся над спящими горами. - Взятая душа отдана, взятый пламень возвращен.

Из глаз Хадры брызнул зеленый свет, перетек в алчно разинутую пасть ифрита. Вслед вылетела ее душа - полувидимая, прозрачная, и сгинула в клокочущем пламени бездонной глотки.

Иблис растворился в ночных небесах с тихим, злым смехом, еще долго таявшим в воздухе.

С неба свалилось иссохшее тело старухи. Платье цвета крови обуглилось, сквозь прорехи виднелись пожелтевшие кости скелета. Безглазый и безносый череп скалил зубы в безмолвном крике. На костлявых пальцах посверкивали драгоценные перстни.


Окончание рассказа в комментариях.

Показать полностью

Исчезновение Гарри Уокера. Глава вторая (часть вторая)

Вокруг дома Джулии было спокойно. Джим вошел в подъезд, поднялся на нужный этаж, постучал в дверь. Джулия открыла сразу же.

Заходя в квартиру, Джим заметил, что девушка вооружилась каминной кочергой.

- Это для защиты, - сказала Джулия. - Пусть эти зомби ко мне только сунутся! Я их хорошенечко огрею!

Подбодрив себя сказанным, Джулия поставила кочергу в угол у двери. Она и Джим прошли в гостиную. Там по-прежнему господствовал беспорядок. Джулия раздвинула шторы, на застеленный ковром пол пали квадраты солнечного света. Ноутбук был включен. Перед клавиатурой россыпью лежали фотографии саркофага. На стопке книг стояла чашка холодного чая.

- Есть подвижки? - Джим указал на пасьянс из фотографий.

- Не особо. Только я села за работу, как началась суматоха с зомби. Но когда шумиха чуточку улеглась, я покрутила радио и нашла станцию, транслирующую ту запись. Вещание ведется с радиостанции WGN.

Джим вытащил из кармана револьвер, протянул девушке.

- Возьми. Это надежнее кочерги.

- Зачем мне твой пистолет? - тут до Джулии дошло, и она ахнула. - Нет! Ты же не собираешься идти на радиостанцию!?

- Придется. Вещание нужно прервать.

- Тогда забери пистолет! Мне оружие не нужно, а тебе пригодится!

- Оставь. В офисе у меня есть «Магнум».

- Подожди.

Джулия метнулась в спальню, вернулась и принесла наушники со срезанным проводом.

- Держи, - она протянула наушники детективу. - Соседи иногда шумят, так я нашла спасение от бессонницы. Надену - и ничего не слышно.

Джим взял наушники, по привычке сунул в карман.

- Надень их на радиостанции. Ради меня.

- Надену, не волнуйся.

Джим вышел из гостиной, направился к двери. Джулия нагнала его у порога. Задержала, коснувшись руки, кинулась на шею, и поцеловала. Прикосновение ее нежных, влажных губ напомнило Джиму о тех сладостных деньках, когда они были любовниками, и наслаждались, исследуя глубины сексуальных желаний друг друга.

- Не надо, - сказал Джим, легонько отстранив девушку. - Не трави душу.

- Прости, - Джулия опустила взгляд в пол. - Я не собиралась тебя целовать. Само собой случилось.

Джим открыл дверь, вышел в тихий подъезд, и стал спускаться по лестнице грузной поступью.

- Удачи, - прошептала Джулия, запирая дверь. - Возвращайся невредимым.

Девушка не отходила от двери, пока не стихли шаги детектива, и не хлопнули двери подъезда.

Уйдя в гостиную, Джулия уселась за столик с ноутбуком, надела очки с большими круглыми линзами, и погрузилась в работу.


***

Забрав из своего кабинета «Магнум», Джим приехал к зданию радиостанции WGN на бульваре МакДорманд.

Радиостанция никем не охранялась. Охранник, дежуривший в прозрачной стеклянной будке, известно куда запропастился.

Джим дважды объехал вокруг здания, осматриваясь. Припарковав «Кадиллак» у соседствующей с радиостанцией бывшей церквушкой, приспособленной под зал для художественных выставок, Джим вошел в закругленное здание из стекла, стали и бетона.

Раздвижные двери, реагирующие на движение, беззвучно закрылись за Джимом. Перед ним лежал просторный светлый холл, заканчивающийся отделанной деревянными рейками стойкой, за которой недоставало вечно улыбчивого администратора. Позади стойки, на выкрашенной голубым цветом стене, висели три больших красных буквы: WGN.

На первом этаже радиостанции размещались кабинеты дирекции и рядовых сотрудников, на втором находились студии, где с утра до ночи работали радиоведущие.

Все кабинеты первого этажа были брошены открытыми и пустыми. Завалы документов на столах создавали впечатление, что сотрудники радиостанции таинственным образом исчезли в разгар рабочего дня.

Джим поднялся на второй этаж, с опаской ступая по стеклянным ступеням лестницы, обрамленной сверкающими металлическими перилами. Он держался настороже; женский голос, повторяющий призыв покориться, мог настигнуть его в любую минуту.

Студии второго этажа тоже оказались пусты. Лишь над одной дверью светилась красным лампочка, оповещавшая, что внутри ведется прямой эфир.

Джим надел наушники, взял в руку заряженный револьвер. Взялся за дверную ручку, и не смог войти. Дверь была заперта. Изнутри, не снаружи. Джим не стал тратить время на поиски ключа. Ударив по двери ногой, высадил хлипкий замок. Дверь распахнулась.

Из студии выбежал Том Уотли, вооруженный дубинкой. Размахивая своим оружием, охранник набросился на Джима. Тот заметил его отрешенный взгляд и скованные, неестественные движения марионетки, запутавшейся в нитях кукловода. Томом Уотли управляла чужая воля.

Джим влегкую уклонился от неуклюжей атаки охранника. Драки не были его сильной стороной, но погруженный в гипнотический транс Том Уотли уступал детективу в сноровке и сообразительности.

Не достав детектива при первой попытке, Том Уотли пошел в новую атаку. Сжимающая дубинку рука совершила широкий замах. Джим поднырнул под руку, перехватил ее, не дав нанести удар, и сокрушил Тома Уотли правым хуком в челюсть. Зажатый в кулаке револьвер утяжелил удар. Охранник рухнул как подкошенный, и не поднялся.

Джим оттащил бесчувственного охранника в студию, приковал наручниками к ножке стола. Оставив Тома Уотли очухиваться от меткого хука, Джим подошел к усеянной кнопками и помигивающими индикаторами цифровой консоли. На краю консоли были небрежно брошены наушники, подключенные к ней длинным толстым проводом.

Джим снял наушники Джулии, взял наушники с консоли. Прижав чашечку наушников к уху, он услышал: «Покоритесь». В сознание ворвался знакомый дурман.

Отшвырнув наушники, будто они были чем-то мерзким, Джим отошел подальше и трижды выстрелил в консоль из револьвера. Над панелью консоли поднялся легкий дымок. Индикаторы погасли медленно, неохотно.

Джим снова поднял наушники, приложил к уху. И ничего не услышал.

Опасная трансляция была прервана.


***

От радиостанции Джим поехал в департамент полиции Чикаго на Калифорния-авеню. На заднем сиденье «Кадиллака» кулем лежал Том Уотли, находившийся в бессознательном состоянии.

Войдя в сплошь стеклянное здание, Джим сказал дежурному полицейскому, что владеет ценной информацией о происшествии на радиостанции WGN. Ему удалось добиться немедленной встречи с главой департамента, суперинтендантом Эдвином Чалмерсом.

Суперинтендант Эдвин Чалмерс пребывал в дурном расположении духа. Глава департамента собирался баллотироваться в мэры Чикаго на грядущих осенью выборах, и, перепоручив управление департаментом заместителям, целиком посвятил себя агитации. Кризис, вызванный записью на радиостанции WGN, грозил ударить по предвыборной кампании суперинтенданта.

На появление детектива суперинтендант отреагировал вяло. В уме он обдумывал, как обратить кризисную ситуацию себе на пользу, попутно выставив в невыгодном свете Андерса Кавендиша, действующего мэра Чикаго.

Джим вкратце изложил суперинтенданту события вчерашнего дня и сегодняшнего утра. Происшествие в восемнадцатом участке по Миднайт-Лейн удостоилось отдельного упоминания.

- Ну и ну! - сказал Эдвин Чалмерс, когда детектив договорил. - В вашу историю трудно поверить. Лично я считаю, хаос на моих улицах - дело рук одаренных гипнотизеров. Они задумали какую-то аферу. Но хитрым ублюдкам ничего не светит. Я запросил у губернатора штата поддержку Национальной гвардии. Как только Нацгвардия прибудет, мы живо выкурим этих ублюдков из их тихого гнездышка.

Джим возразил.

- Мы имеем дело не с аферой. Дело гораздо серьезнее. Отправьте спецназ в особняк Карлоффа, пусть обыщут дом, и задержат всех, кого там найдут. Сами убедитесь - никаких гипнотизеров там и в помине нет.

Эдвин Чалмерс развел руками.

- Я бы и рад сделать по-вашему, но не могу. Все наши силы брошены на поддержание порядка в городе. Если мы ослабим присутствие на улицах, преступники повально выйдут на охоту. Начнутся грабежи и убийства. Народ нас тогда живьем сожрет.

- Нас, или ваши планы стать мэром? - Джим подумал, что в словах суперинтенданта есть доля истины, и все равно высказался.

На скулах Эдвина Чалмерса вздулись желваки гнева. Отеческое благодушие, ставшее его неизменным спутником на время предвыборной кампании, вмиг слетело с одутловатого лица.

- Не зарывайтесь, сыщик! Здесь все играют по моим правилам! Я никому не позволю помыкать мной!

Джим шагнул вперед, упер руки в край стола, за которым сидел Эдвин Чалмерс. Взгляды детектива и суперинтенданта схлестнулись точно заостренные клинки.

- Плевать мне на ваши правила! Вы не видели, во что та чертова запись превращает людей! Если вы и дальше будете протирать задницей кресло, трясясь над своим бесценным рейтингом, наш город захлестнут толпы одержимых с расплавленными мозгами!

- Вон! - вспылил Эдвин Чалмерс. - Убирайтесь вон!

- Вы трусливый идиот! - сказал Джим, и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

По дороге в квартал Блумингдейл, к квартире Джулии Райтер, Джим заехал в больницу имени Теодора Рузвельта, передал Тома Уотли на попечение врачей. Спустя два часа Том Уотли сбежал из больницы, оглушив врача и ранив медсестру.


***

Сидя за ноутбуком, Джулия разговаривала по видеосвязи с профессором истории и археологии из Ирана, Даиром Анвари. Она показала ученому фотографии саркофага, чем привела его в состояние крайнего возбуждения.

- Где вы достали эти фото? - первым делом спросил Даир Анвари.

- Друг принес, - сказала Джулия. - Он частный детектив, и расследует исчезновение человека.

- А это исчезновение как-то связано с саркофагом?

- Возможно. Мне нужно как можно больше узнать о нем.

- Это крайне интересная реликвия, - Даир Анвари склонился над цветными распечатками фотографий, присланными Джулией. - Орнамент на стенках саркофага - на самом деле не узор, а ритуальные письмена древнего народа Удинов.

- Что они значат?

- Письмена складываются в защитное заклинание, направленное против злой силы. Горельеф на крышке саркофага служит своеобразным предостережением - «не открывайте, внутри заключена смерть». Конечно, это не стоит воспринимать буквально, погребальной культуре Удинов была присущая символическая образность.

Джулия выудила из беспорядка на столе чистый лист бумаги, быстро записала, о чем говорил Даир Анвари.

- Значит, в саркофаге нет ничего, кроме чьих-то останков?

- Не просто чьих-то останков. В этом саркофаге похоронили единственную в истории Шемахинского ханства женщину-правителя, Хадру из Ширвана.

- Никогда не слышала, чтобы мусульманскими государствами управляли женщины.

Даир Анвари отложил фотографии в сторону, взглянул через экран на Джулию.

- Вы и не могли. Период правления Хадры был стерт из истории ее преемниками. До наших дней сохранился всего один относительно достоверный источник о времени правления Хадры - дневник женщины по имени Малика, датированный 1200 годом. Многие исторические события в дневнике приукрашены и записаны сквозь призму мистических верований того времени. Смешивая факты и мифы, записи Малики следуют классическим лейтмотивам восточных преданий, и потому официально не признаны научным сообществом.

- У вас есть копия ее дневника? Я бы хотела взглянуть на записи.

- К сожалению, нет. С 1942 года дневник Малики хранится в немецком замке Вевельсбург. Сейчас там находится музей истории нацизма. Доступ к документу возможен только с разрешения директора музея, и мне пока не удается его получить.

- Как дневник Малики оказался в Германии? - удивилась Джулия.

- Дневник вывезли нацисты, во время Второй мировой войны. В 1939 году оккультное общество «Туле» отправило в горы северного Азербайджана секретную археологическую экспедицию, возглавляемую Отто Раном - молодым, подающим большие надежды археологом. Археологи общества «Туле» проводили раскопки на руинах затерянного города Габала. Отто Ран искал именно дневник Малики.

- Зачем нацистам понадобилась ее рукопись?

- Нацисты питали страсть ко всему оккультному. В мистицизме древних культур они видели возможность быстрее выиграть войну и установить новый мировой порядок. Дневник Малики заинтересовал нацистов альтернативной историей жизни Хадры. Малика писала, что в молодости Хадра продала душу Иблису, дьяволу, за обладание даром подчинять мужчин словом и взглядом. Иблис забрал у Хадры половину души, подменив ее частицей Джаханнама, - мусульманского Ада. Пока частица Ада жила в Хадре, она не могла умереть. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, узнав о существовании дневника Малики из обрывочных записей на стенах мечети Омейядов в Дамаске, отправил экспедицию Отто Рана на поиски этой рукописи. Отто Ран нашел дневник и привез его в замок Вевельсбург. В 1941 году Отто Ран отправился в новую экспедицию - уже на поиски саркофага, в котором, как писала Малика, «томилась бессмертная ведьма с дьявольской силой». Раскопки руин города Лерик, указанного Маликой как место захоронения саркофага, не были успешны.

Джулия слушала профессора Анвари, открыв рот. История из прошлого заворожила ее, в уме девушки крутилась мысль - «Из всего этого выйдет отличная статья».

Даир Анвари промочил горло стаканом воды, после чего продолжил:

- Отто Ран вернулся в Берлин, так и не обнаружив саркофаг. К концу 1943 года положение на фронтах стало складываться не в пользу Германии. Оккультные изыскания отошли на второй план, все умственные и технические ресурсы Третьего Рейха были брошены на разработку передового вооружения - первой в истории термобарической бомбы. Свернув раскопки в городе Лерик, нацисты не узнали, насколько близки они были к обнаружению саркофага. В декабре 2019 года группа норвежских и азербайджанских археологов проводила раскопки в окрестностях города Лерик. Археологи раскопали прежде неизвестную святыню - храм архангела Джабраила. Под фундаментом храма был обнаружен превосходно сохранившийся саркофаг из черного камня. Основываясь на дневнике Малики, можно уверенно предполагать: на этот раз археологи нашли саркофаг с останками Хадры.

Джулия сказала:

- Ну а если дневник Малики правдив, и в саркофаге заключена живая Хадра?

Даир Анвари добродушно рассмеялся.

- Я польщен, что вы так прониклись моей историей. Но все это - простая легенда. Реальная Хадра не продавала душу дьяволу, сделка с Иблисом - метафорическое отражение ее внутренней борьбы между добрым и злым началом в человеке. Как нам известно сейчас, злое начало взяло верх. Хадра закончила жизнь тираном, угнетателем. В ее захоронении под храмом архангела Джабраила заложен мощный символический посыл - добро всегда переживет зло.

- Аналогия, - сказала Джулия. - Я поняла.

- Верно, - подтвердил Даир Анвари. - Захоронение Хадры под храмом архангела Джабраила, древней святыни народа Удинов, - это мощнейшее символическое послание. Злое начало недолговечно, как ее тело, а доброе начало - вечно, как крепкий камень храма. Мифологический лейтмотив противостояния добра и зла, как двух основополагающих начал, присущим всем без исключения мировым религиям и народам. Легенда о бессмертной Хадре - вариация этого мифа у народа Удинов. Не воспринимайте ее как правду.


***

Разговор с профессором Анвари распалил журналистское чутье Джулии. Старинные предания, магия, сверхъестественные силы, и тайные оккультные общества нацистской Германии, - все элементы сенсационной истории были налицо.

Джулия с азартом погрузилась в лабиринты Интернета. Поиск по словам «Хадра» и «Шемахинское ханство» вывел ее на художественный рассказ «Легенда Шамаханской царицы» и научную статью «Шемаханская царица. Истоки мифа». Авторы рассказа скрывались за псевдонимами, и Джулия решила не тратить время на их поиски. Она связалась с автором статьи «Шемаханская царица. Истоки мифа.», Дарьей Корнеевой. Востоковедом, египтологом и палеонтологом, преподавателем Екатеринбургской государственной академии истории и искусств.

Противореча упомянутым регалиям, вызывающим в воображении образ солидной ученой дамы, Дарья Корнеева оказалась молодой и бойкой женщиной. Звонок Джулии застал ее на раскопках древнего высохшего моря близ Уральских гор.

- Вы на верном пути, Джулия, - Дарья поправила повязанную вокруг головы голубую бандану, упрятав под нее непослушную прядь ухоженных каштановых волос. - Шемаханская царица не легендарная, а вполне реальная историческая личность. Этому существует множество достоверных свидетельств.

Дарья стояла на краю глубокого раскопа, в котором, словно муравьи, сновали люди. За ее спиной возносились в небо дремучие уральские леса. Над верхушками лесов вздымались искрящиеся снежными шапками горы.

- Я сама это чувствую, - сказала Джулия. - Но меня немного смущает мистическая часть легенды. Вы в нее верите?

- Верю. На раскопках мне часто приходилось видеть и слышать невозможные явления, объяснимые только присутствием потусторонних сил. Я убеждена - одновременно с нашим миром существует и мир невидимый.

Из динамиков компьютера донесся слабый отголосок чужого голоса. Дарья отвернулась от экрана, посмотрела вниз, в раскоп.

- Прошу прощения, - произнесла она, вновь повернувшись к экрану. - Я вынуждена закончить нашу беседу. Ребята что-то нашли, мне нужно на это вглянуть. Удачи вам в поисках, Джулия.

Дарья отключила видеосвязь, не оставив Джулии времени поблагодарить ее за информацию.

Дальше Джулия разбиралась в легендах о Шемаханской царице самостоятельно. Она проследила бесспорную связь между поэмой российского поэта Александра Пушкина «Сказка о золотом петушке» и рассказом американского писателя Вашингтона Ирвинга «Легенда об арабском звездочете». В обоих литературных источниках упоминалась женщина манящей красоты, чей взгляд разжигал в сердцах мужчин необузданную страсть.

История помалу сложилась. Хадра, Шемаханская царица, не была выдумкой. Столетия она томилась в заточении саркофага. Вырвавшись на волю, царица взялась за старое, - покорять мужчин дьявольской силой.

Первым под неодолимую власть Шамаханской царицы попал музейный охранник Гарри Уокер.

За ним последовали и другие мужчины Чикаго.

В душе Джулии зашевелилась тревога. Чикаго крупный мегаполис, мужчин здесь в избытке. Зачаровав и малую часть мужского населения города, Шемаханская царица обзаведется армией покорных солдат. Что не приведет ни к чему хорошему.


***

В три часа пополудни, оглядывая из окна пустую улицу, Джулия увидела подъехавший к ее дому «Кадиллак». Из машины вылез Джим, широкими шагами прошел по ведущей к дому дорожке, и пропал из виду под козырьком подъезда.

Джулия вышла из гостиной в коридор, открыла входную дверь. Внизу со скрипом захлопнулась дверь парадного. По лестнице затопали грузные шаги. Поднявшись на лестничную площадку, Джим вошел в квартиру. Вид у него был усталый.

- Я накопала такую историю! - сказала Джулия, защелкивая замки на входной двери. - Аж самой не верится!

Джим снял пальто, повесил его на вешалку, разулся, и прошел в гостиную. Порядка там не прибавилось, и присесть было негде (рабочее кресло Джулии не в счет). Джим смахнул с трехногого табурета гору книг, сел. С наслаждением вытянул длинные ноги.

Джулия влетела в гостиную, переполненная нетерпением, и посвятила детектива в то, что узнала от Даира Анвари и Дарьи Корнеевой. Ею снова овладело беспокойство, навеянное осознанием нависшей над Чикаго угрозы.

- Что делать будем? - Джулия нервно прикусила губу. - Мы не можем сидеть сложа руки, когда такое творится.

- Надо идти на штурм особняка Карлоффа, - сказал Джим. - Убить ведьму и освободить одержимых от ее влияния.

- Но какими силами? Вызовем полицию?

- Полицией руководит напыщенный болван. Придется выкручиваться самим.

Джулия грустно произнесла:

- Тогда мы пропали. Кого мы поведем захватывать особняк?

- Я знаю, где можно найти нужных людей.

Джим опустил руку в карман пиджака, достал визитную карточку. На дорогой кремовой бумаге был вытеснен силуэт элегантного джентльмена, опирающегося на трость, и напечатан короткий номер: 673-9891.

Показать полностью

Исчезновение Гарри Уокера. Глава вторая (часть первая)

В 1883 году на берегах озера Мичиган появился поселок трапперов и торговцев зерном, названный Чикаго. Жители поселка ютились в захудалых деревянных домишках. Со временем хлипкие домишки сменились добротными каменными домами, а каменные дома - фешенебельными особняками. Город рос вширь и ввысь.

Старые постройки ушли глубоко под землю, над ними выросли башни небоскребов. Современный Чикаго покоился на наслоениях прошлых эпох.

В годы сухого закона подземный Чикаго ожил. Бутлегеры прорыли под городом лабиринт туннелей, связывавшие самые значимые здания наземного Чикаго с портом на побережье Мичигана, откуда потоком шло контрабандное спиртное. Один из туннелей вел в подвалы Музея древней истории. Места, куда не подумал заглянуть Джим Блэтски, излазив этажи музея вдоль и поперек.

Женщина в платье цвета крови выбралась из Музея древней истории по тайному туннелю бутлегеров. Прежде она не бывала в здешних подземельях, но прекрасно ориентировалась в путанном лабиринте ходов. Подземный мир был ей другом. Она слышала голоса мертвых и забытых, указывавших ей верный путь наверх. Гарри Уокер послушно плелся за ней.

Женщина вышла из подземелий за чертой города. Вокруг раскинулись зеленые равнины, плавно переходящие в густые леса, а дальше возвышались горы. Оттуда исходил зов. Зов Тьмы, запертой в стенах пустого дома, таящейся в пыльных комнатах.

Женщина ощущала небывалое возбуждение. За годы заточения в саркофаге она позабыла, каково это - ощущать пульсацию темной энергии.

Гарри Уокер неуклюже топтался рядом с хозяйкой, ожидая приказов.

- Наверх, - велела она. - Нас там ждут.

Они поднимались долго. Растрескавшаяся асфальтовая дорога привела к ржавым воротам ажурной ковки. Вдалеке, за воротами, в тени одичавшего сада дремал заброшенный особняк Виктора Карлоффа. Замок Ужасов.

Войдя в огромный дом, женщина ощутила как ожила, зашептала тьма. Как заиграли по углам зловещие кривые тени.

- Это здесь, - молвила она. - Здесь я призову Его.

Женщина отослала Гарри Уокера в город. С приказом купить глиняный кувшин, вылепленный руками гончара, черного козла, и нож, проливший кровь своего хозяина.

Гарри Уокер раздобыл все необходимое. В злачных районах Чикаго можно найти все, что угодно, если знать нужные места и нужных людей. Гарри Уокер знал.

Женщина приступила к совершению ритуала. На заднем дворе, в земле, она вычертила витиеватый символ. Кувшин занял главенствующее место в центре символа.

Гарри Уокер, повинуясь приказу хозяйки, подвесил стреноженного козла на ветви засохшей яблони - так, что голова животного оказалась точно над горлышком кувшина. В кувшине плескался осязаемый мрак.

Последний луч света угас, позолотив на прощание вершину отдаленной горы. Время совершения ритуала настало. Женщина взяла в руку нож, направилась к подвешенному вниз головой козлу. Словно осознав ожидающую его участь, животное жалобно заблеяло. Лезвие ножа сверкнуло стремительно. Из вспоротого горла козла хлынул поток густой темной крови - прямо в кувшин. Животное забилось в судорогах.

Подергавшись, козел издох. Кровь капала в кувшин и на сухую землю.

Женщина бегло проговорила заклинание на арабском и опрокинула кувшин. Кровь выплеснулась, растеклась по земляным ложбинкам колдовского символа. Символ вспыхнул ядовито-зеленым пламенем, будто кровь козла была горючим топливом, а заклинание - поднесенной спичкой.

По заднему двору Замка Ужасов разлился призрачный, колыхающийся свет. Женщина не сводила глаз с пляшущего зеленого пламени, насыщенного глубокими темными оттенками до невыносимой взгляду едкости. На ее смуглом лице ярко сияли зеленые глаза - отражение бушующего пламени.

Ядовитое зеленое пламя полыхало четверть часа. Угаснув, пламя наполнило воздух душным запахом прогорклого масла.

Женщина ждала. В кустах и кронах деревьев ожил ветер. Завыл, засвистел. Поднял палую листву мертвой яблони, закружил пыльные вихри.

И стих.

В зарослях одичавшего сада послышалось шуршание. На окруженную деревьями поляну полезли большие черные скорпионы, величиной со взрослого шпица. Гады угрожающе поднимали увенчанные ядовитыми жалами хвосты, щелкали хваткими клешнями. Вслед за скорпионами из зарослей поползли королевские кобры. Змеи угрожающе шипели, выпуская раздвоенные языки, треугольные головы слегка покачивались из стороны в сторону. С кончиков клыков кобр капал прозрачный яд.

Женщина не дрогнула.

- Оставь эти уловки. Я тебя не боюсь.

Заполонившие поляну скорпионы и змеи мигом исчезли. Из-за мертвой яблони вышел мужчина - жгучий голубоглазый блондин, облаченный в белый хлопковый костюм. Его глаза светились ярче звезд, обильно усеявших ночное небо.

- А следовало бы, - сказал блондин, приближаясь к смуглолицей женщине. - Я могу уничтожить тебя одной мыслью.

- Можешь. Но не уничтожишь.

- Откуда такая уверенность?

- Я тебе нужна.

- Меньше, чем ты самонадеянно полагаешь.

Женщина шагнула к блондину, обвила руками его загорелую шею.

- Мне известны твои потаенные желания, - шепнула она на ухо мужчине. - Я помогу их осуществить.

Блондин обхватил ее за талию, притянул к себе, поцеловал. Скользкий раздвоенный язык протиснулся сквозь плотно сжатые губы смуглой женщины, она почувствовала резкий прилив тошноты.

Блондин брезгливо оттолкнул ее.

- Что ты можешь знать о моих желаниях, смертная царица? - произнес он с насмешкой. - Твое заточение длилось слишком долго.

Женщина сплюнула наземь. Поцелуй блондина оставил на ее губах отвратительный привкус тлена.

- Время изменило меня, но ты остался прежним. Жаждущим власти над Его миром и детьми Его.

Блондин осклабился.

- Вижу, ты не забыла мое учение. Так скажи же, чего ты хочешь взамен?

- Вернуть половину души, отнятую тобой.

- А известно ли тебе, что тогда случится?

- Известно.

- И ты готова принять неизбежное?

- Мне нечего терять.

Блондин игриво покачал головой.

- Живой быть лучше, чем мертвой.

На лице женщины пролегла скорбная тень.

- Не для меня. Мое царство сгинуло под песками пустыни. Кости моих предков истлели. Я должна воссоединиться с ними.

- Так будь по-твоему, - голубые глаза блондина засияли. - Цена названа и принята.

Женщина шагнула к блондину и поцеловала его. Раздвоенный змеиный язык вновь пролез меж ее губ. Она выдержала неприятные ощущения.

- Не оплошай, - сказал блондин, отстранившись от женщины. - Провал дорого тебе обойдется.

И исчез.

Женщина повернулась к Гарри Уокеру. Мужчина стоял в тени особняка, обращенный в серую ночь взгляд был пугающе пуст. Появление и исчезновение голубоглазого блондина не произвели на него никакого впечатления.

- Отведи меня туда, - велела его хозяйка, - где мой голос услышит каждая живая душа.


***

Зацепка с ночным клубом «Неоновый Нуар» оказалась пустышкой. Джим поговорил с Сильвией Джонсон, официанткой. Сильвия описала Гарри Уокера «незаметным, невидимым». Приходя в бар, он заказывал выпить, садился в дальнем углу, и ни с кем не заговаривал. На девушек Гарри Уокер не заглядывался, когда они пытались завязать знакомство, отвечал вежливым, но твердым отказом. Бывало, в баре начинались потасовки. Гарри Уокер не ввязывался в драки - едва заслышав шумные голоса и подзадоривающие выкрики, предвещающие пьяное побоище, он расплачивался и уходил.

Из клуба Джим ушел ни с чем. Кара Рысенвиль осталась в «Неоновом Нуаре», на попечении Аль Нортоне.

Было десять часов вечера. Джим поехал домой. Расследование исчезновения Гарри Уокера зашло в глухой угол. Джим задумался, а не досталось ли ему одно из тех дел, которыми пестрят страницы «желтой прессы». О похищениях людей пришельцами, эльфами, демонами, призраками, и прочими сущностями из тени. Мистическую подоплеку дела Джим обдумывал не всерьез, мысли о чертовщине роились в голове помимо его воли.

Зазвонил сотовый, брошенный на сиденье пассажира. Держа руль одной рукой, Джим сгреб телефон. Номер звонившего был незнакомый.

Детектив ответил на звонок.

- С кем я говорю? - он плотно прижал телефон к уху.

В трубке раздался надтреснутый старческий голос.

- Мистер Блэтски, это Мартин Дерби. Я работаю в Музее древней истории дневным охранником. Нам нужно срочно встретиться и поговорить. У меня есть важная информация об исчезновении Гарри Уокера.

- Где вам удобно встретиться?

- Вы знаете круглосуточную закусочную на Даунер-Гроув? Я буду ждать вас там в одиннадцать часов.

Детектив ехал по двадцать второй улице, вливающейся в шоссе пятьдесят шесть. Машин на дороге было немного.

- Я буду в закусочной через полчаса, - сказал Джим.

Мартин Дерби ответил:

- Сядете за шестой столик. Так я буду знать, что вы - это вы.

И повесил трубку.

За пять минут до одиннадцати Джим вошел в закусочную на Даунер-Гроув. Он занял шестой столик, заказал пекановый пирог и кофе.

В одиннадцать часов в закусочную вошел пожилой мужчина. На нем было серый плащ, перетянутый поясом, и шляпа Трилби с заломленными кверху полями.

Мужчина в плаще тоже сел за шестой столик. Подошла официантка, принесла заказ детектива. Мужчина в плаще заказал себе кофе и пончик с джемом.

- Здравствуйте, детектив, - сказал мужчина в плаще, когда официантка скрылась за дверью кухни. - Извините, что выдернул вас посреди ночи. Дело срочное.

Джим отхлебнул обжигающего горячего кофе.

- Вы Мартин Дерби?

- Да, - в доказательство старик показал детективу водительское удостоверение. Украдкой, будто боялся, что кто-то еще узнает его личность.

- Что вам известно об исчезновении Гарри Уокера?

- В ночь, когда пропал Гарри, из музея исчез один экспонат. Директор запретил сотрудникам говорить об этом под угрозой увольнения. Поэтому мы встречаемся здесь.

Подошла официантка, принесла кофе и пончик. Пока она не ушла, Мартин Дерби молчал. Затем он заговорил снова:

- Пропавший экспонат - саркофаг, найденный на раскопках где-то в Европе.

- Зачем саркофаг привезли в музей? - Джим отломил вилкой кусочек пирога.

- Для изучения. В нашем музее есть какое-то сложное оборудование, точно я не знаю. После исследования саркофаг должен был стать частью музейной выставки о древнем Востоке.

Джим жевал черствый пирог. Мартин Дерби выложил на замызганный столик плотный бумажный конверт.

- Я достал для вас копии фотографий саркофага.

Джим заглянул в конверт. Там лежали восемь цветных фотоснимков. Разложив снимки на столике, детектив внимательно рассмотрел каждое фото. Саркофаг был каменный, покрытый сложным орнаментом. Высеченный на крышке горельеф изображал сцены средневековых пыток и казней.

У детектива созрело новое объяснение странного исчезновения Гарри Уокера.

- Вы думаете, Гарри Уокер продал саркофаг дельцам с черного рынка, - Джим сложил фотографии в конверт, - прихватил деньги, и благополучно свалил в Вегас?

Мартин Дерби возмущенно замахал руками.

- Нет! Гарри был честным человеком. Он бы никогда не сделал того, в чем вы его подозреваете.

- Тогда как его исчезновение связано с саркофагом, и чего ради музей скрывает пропажу?

- На саркофаг наложено проклятие.

Джим скептически хмыкнул.

- Я знаю, что это звучит как бред, - сказал Мартин Дерби. - Но поверьте, саркофаг проклят. Парень, привезший эту дрянь к нам, говорил, что после нахождения саркофага на раскопках начали твориться всякие странности.

Джим допил кофе. Тарелка с кусочком пирога опустела.

- Что за странности?

- Вокруг лагеря археологов шныряли какие-то тени, ночью люди слышали пение духов пустыни. После заката к лагерю приходили дикие звери: шакалы и койоты, бродили вокруг, рыча и воя. Днем к раскопкам слетались грифы. До нахождения саркофага все было спокойно, а как его подняли из земли, - началась вся та дьявольщина.

- Это вам тот парень наплел?

- Он не врал. Я слышал, как дрожит его голос, и видел его трясущиеся руки. Он был на взводе, и не скрывал радости от того, что наконец-то сбагрил музею эту проклятую находку.

Джим подозвал официантку, сунул ей деньги за пирог и кофе.

- Я копну под пропажу саркофага, - сказал он. - Выясню, что связывает Гарри Уокера с этим случаем, и связывает ли. Но в проклятие я не поверю.

- Понимаю. Я и сам не из тех, кто верит в проклятия и дьявольские проделки. Но я не могу отрицать очевидного - саркофаг привезли в наш музей, и в ту же ночь Гарри исчез. - Мартин Дерби поставил на блюдце чашку с остатками кофе, руки старика заметно дрожали. - Ладно бы, исчез он один, так и саркофага нет. С Гарри случилось что-то очень плохое. Ему может грозить опасность.

- Если ваш напарник еще жив - я найду его и постараюсь защитить.

- Надеюсь, мистер Блэтски. Гарри славный малый. Помогите ему.

Джим сунул конверт в карман пальто, встал. Выйдя из закусочной, детектив пропал в туманной чикагской ночи.


***

Из закусочной Джим поехал домой. Раздевшись, рухнул на незастеленную кровать и забылся глубоким сном без сновидений. Утром, позавтракав, Джим поехал к Джулии Райтер - журналистке-фрилансеру. Помимо журналистики, Джулия увлекалась древностями с упором на легенды и фольклор. Джиму не давал покоя конверт с фотографиями саркофага, лежащий в кармане пальто. Вчерашним вечером Мартин Дерби рассказал ему сомнительную, неправдоподобную историю. Из всех знакомых детектива одна Джулия могла внести ясность в рассказ старика, отделив правду от вымысла.

Джулия жила в квартале Блумингдейл, в бывшем доходном доме. Проехав по сонным улицам Блумингдейла, Джим припарковал «Кадиллак» у трехэтажного кирпичного дома с покатой черепичной крышей, утыканной трубами каминов. Квартира Джулии находилась на втором этаже. В подъезде было тихо, лестничные пролеты заливал ласковый утренний свет. Джим постучал в дверь квартиры Джулии.

Дверь открыла заспанная девушка в белой футболке с Микки-Маусом и черных кружевных трусиках.

- Ради всего святого, Джим, - девушка зевнула. - Ты видел, который час?

- Срочное дело, - Джим легонько оттолкнул девушку, вошел в квартиру.

- И тебе доброе утро, - беззлобно проворчала Джулия.

Закрыв дверь, она прошла в полутемную гостиную. Там господствовал беспорядок, присущий всем творческим людям. Письменный стол, на котором стоял выключенный ноутбук, был погребен под грудами исписанных, скомканных листов бумаги. На полу, на этажерках, стульях и низеньком столике лежали раскрытые книги. В щель между плотно задернутыми портьерами пробивался настойчивый лучик солнечного света.

Джим стоял посреди захламленной комнаты. Присесть было некуда.

- Сделать тебе кофе? - предложила Джулия.

- Нет времени, - Джим достал из кармана конверт с фотографиями. - Взгляни на эти снимки. Меня интересует твое мнение.

- Насчет чего?

Джим вкратце пересказал события вчерашнего дня.

- Ничего себе! - присвистнула Джулия, выслушав рассказ детектива. - В интересную историю ты ввязался. Пахнет сенсацией.

- Разузнаешь для меня все, что сможешь, о саркофаге, - сказал Джим, - и получишь эксклюзивное интервью. Из первых рук.

Взгляд Джулии загорелся азартом.

- Я в деле! Как управлюсь - позвоню. Ты не сменил номер?

- Номер тот же.

- Тогда вечером созвонимся.

Оставив фотографии Джулии Райтер, Джим ушел. От нее он поехал в полицейский участок на Миднайт-Лейн. Рассказать Нику Картеру о ходе расследования исчезновения Гарри Уокера.


***

Ночью, пока Джим спал и не видел снов, женщина в платье цвета крови и Гарри Уокер побывали на радиостанции WGN. Том Уотли, охранник, попытался преградить путь поздним визитерам. Женщина блеснула зелеными глазами, приказала покориться, - и Том Уотли превратился в безвольного раба.

Втроем они поднялись в студию, где вел ночной эфир Ларри Сиджвик. Сидя в наушниках, он не услышал шагов позади себя. Том Уотли схватил радиоведущего, Гарри Уокер сорвал с его головы наушники. Ларри Сиджвик закричал, попытался вырваться. Том Уотли и Гарри Уокер насильно развернули его к женщине.

- Не бойся, - сказала женщина. - Ты обретешь покой. Покорись.

Зеленые глаза вспыхнули. Ларри Сиджвик перестал сопротивляться, его взгляд разом потух, тело обмякло. Том Уотли и Гарри Уокер отпустили Ларри Сиджвика. Радиоведущий склонился перед женщиной.

- Встань, глашатай, - промолвила она. - Твое предназначение - не стоять на коленях. Ты понесешь мой голос и волю мою по миру.

Спустя полчаса музыку в ночном эфире радиостанции WGN прервало странное сообщение. Оно передавалось на разных языках, и было понятно всем жителям огромного города. Сообщение состояло из одного слова, отдающего неизъяснимой силой.

«Покоритесь».


***

Из выезда с парковки за зданием полицейского участка вылетела машина с включенными мигалками. Джим выругался, резко выкрутил руль вправо. «Кадиллак» вильнул в сторону, уклонившись от столкновения с полицейским автомобилем, умчавшимся вверх по Миднайт-Лейн.

Творилось нечто странное.

Из дверей восемнадцатого участка выходили полицейские - то по двое, то по одному. Они шли медленной, шаткой походкой, словно спали наяву. Заворачивая за угол здания, полицейские садились в служебные машины, заводили моторы и уезжали. Колонна полицейских автомобилей тянулась вверх по Миднайт-Лейн.

Джим притормозил у распахнутых настежь дверей восемнадцатого участка. Из здания вышел Ник Картер. Он шел той же неуверенной, сомнамбулической походкой, что и остальные полицейские.

Джим вылез из машины, окликнул старшего детектива. Никакой реакции. Ник Картер будто и не слышал оклика. Он добрел до угла здания, завернул на парковку и исчез из виду.

Джим побежал за ним. Когда он дошел до спуска на парковку, мимо с визгом пронеслась полицейская машина. За рулем сидел Ник Картер. Джим успел заметить отпечатавшееся на лице старшего детектива бессмысленное выражение и судорожно вцепившиеся в руль руки.

Джим вошел в полицейский участок. Вытащил револьвер. Тяжесть оружия в руке придала ему уверенности перед лицом таящейся в здании неизвестности.

- Эй! - крикнул Джим. - Есть кто?

Тишина. Ни шагов, ни голосов. Каморка дежурного была пуста, дверь туда открыта. Джим заглянул внутрь. На столе стоял недопитый стаканчик остывшего кофе, под столом, на слабо гудящем блоке компьютера, лежал раскрытый журнал "Плейбой". Куда подевался дежурный, вопросов не вызывало. Умчался в одной из полицейский машин, вылетавших с парковки точно пули из пистолета. Вопрос в том, куда и зачем подались полицейские. И почему все они походили на спящих лунатиков?

Джим поднялся на третий этаж, прошел в большой зал, где сидели детективы. Там тоже никого не было. В открытые окна задувал шаловливый ветерок, сметая со столов документы. На вешалке у стены висели мужские пальто черных и серых цветов. Детективы только вышли на работу, как что-то произошло. Это что-то заставило их покинуть участок, сесть в машины и уехать.

Всех поголовно.

Что же это было?

Пересекая пустой зал с револьвером наготове, Джим услышал женский голос, исходивший из кабинета Шона Флэннигана, капитана восемнадцатого участка. Голос без устали повторял одно и то же слово: «Покоритесь».

Джим вошел в кабинет Флэннигана. Там стоял длинный овальный стол, окруженный стульями. Стулья были отодвинуты невпопад. Похоже, детективы собрались на утреннее совещание в кабинете капитана, и тут их накрыло.

На столе капитана Флэннигана стоял старенький радиоприемник, настроенный на популярную в Чикаго радиостанцию WGN.

Из хриплых динамиков звучал женский голос с властным призывом: «Покоритесь». Голос был приятный. Страстный. Соблазнительный. Но от того, как он звучал, Джиму стало дурно. Голова закружилась, виски кольнуло острой болью. В сознание Джима прокралась сильная чужая воля, повелев выйти на улицу, сесть в машину и ехать в горы, - к проклятому Замку Ужасов Виктора Карлоффа.

Собственная воля Джима быстро таяла, уступая натиску чужой. Считанные минуты отделяли его от превращения в безропотного, покорного раба. В последнем порыве сопротивления Джим поднял руку с револьвером и всадил пулю в старенький радиоприемник. Гипнотический женский голос смолк. Морок в сознании детектива развеялся как утренний туман над рекой.

Джим покинул опустевший полицейский участок. На улице у него зазвонил мобильник.

- Джим! - голос в трубке, принадлежавший Джулии Райтер, звучал испуганно. - Срочно приезжай ко мне! Тут хрен знает что творится!

Не отключая мобильник, Джим прыгнул в «Кадиллак», завел мотор и надавил на газ. Машина рванула с места, урча мощным мотором.

- Под моим окном промаршировала толпа мужчин! - тараторила Джулия. - На вид - вылитые зомби! Перли вперед, никого не замечая и не слыша! Жуткое зрелище! Ко мне забегала соседке, Стефани, сказала, ее муж спятил. Он слушал радио, потом вдруг встал, и с безразличным видом поплелся к двери. Стефания пыталась его удержать, так он ее ударил, вышел из квартиры, и ушел следом за толпой! У других девочек мужья тоже смылись! Стефания сказала, что поедет в полицию. Мне очень страшно, Джим. Что происходит?!

Джим прибавил скорости.

- Чертовщина, других предположений у меня нет. На полицию надеяться бесполезно. Я еду из восемнадцатого участка по Миднайт-Лейн. Все полицейские и детективы подались в самоволку. Выглядели чертовски похожими на зомби, разве что не жрали ничьих мозгов.

Джулия потрясенно ахнула.

- Значит, их тоже зацепило. Да что же это такое, Джим?!

- В участке я слышал странную запись по радио. Женский голос постоянно повторял: «Покоритесь». Думаю, все дело в этой записи, она как-то промывает людям мозги.

Джим услышал шуршание карандаша по бумаге. Джулия записала насчет записи по радио, женского голоса, и слова «Покоритесь».

- Причем цепляет этот гипотез только мужчин, - задумчиво произнесла девушка. - Джим, ты запомнил станцию, на которой крутилась запись?

- Не до того было.

- Ладно, сама найду. Приезжай скорее, Джим. Происходящее меня пугает.

Джим гнал как сумасшедший. Навстречу ему вереницей тянулись автомобили. За рулем автомобилей сидели мужчины с отсутствующим выражением лиц.

Показать полностью

Исчезновение Гарри Уокера. Глава первая

Гарри Уокер услышал шорох. Звук доносился изнутри древнего саркофага. Гарри остановился, направил луч фонаря на саркофаг. Шорох повторился. Звук был похож на шуршание складок одежды, или возню крыс.

Гарри подошел к саркофагу. Ему стал виден орнамент на крышке саркофага - люди корчились, насаженные на остроконечные колья, сгорали в огне жертвенных костров, лишались голов под ударами мечей палачей. Всматриваясь в сцены жестокой расправы, охранник вдруг отшатнулся. Ему почудилось, что высеченные на крышке люди закричали, протянули к нему руки в мольбе о помощи.

Что за странное наваждение! Гарри вновь посветил на саркофаг фонариком. Ничего. Конечно, ничего. Ни одна из миниатюрных фигурок не шевельнулась. Никто не кричал, не тянул к нему руки, тщетно моля о помощи. Это была игра света и серой ночи, прокравшейся в пустой и тихий зал музея сквозь окна. Ничего больше.

Гарри пошел дальше, посмеиваясь над привидевшимся кошмаром. Какие только шутки не сыграет сознание, растревоженное темнотой и окружающим безлюдьем. Гарри прошел по всем этажам и залам музея, не пугаясь рыцарских доспехов в темных нишах, мрачных полотен картин, с которых за ним следили десятки недвижных глаз, и чучел вымерших зверей под стеклянными колпаками.

Закончив обход, Гарри пошел обратно. Проходя мимо саркофага, он услышал шорох в третий раз. Любопытство возобладало. Гарри подошел к саркофагу, приложил ухо к каменной крышке. Кроме шороха, ему почудился тихий шепот. Нечто внутри позвало его по имени.

- Гарри. Открой крышку. Освободи меня.

Гарри тряхнул головой, будто отгоняя назойливую мысль.

- Гарри. Открой крышку. Освободи меня.

В саркофаге был заперт человек! Женщина. С нежным бархатным голосом, обволакивающим рассудок обманчивым туманом. Гарри сам не заметил, как его пальцы нащупали выступы под крышкой саркофага.

- Освободи меня, Гарри, - шептал голос. - Ты сильный мужчина. Ты сможешь.

- Держитесь! - крикнул Гарри. - Я освобожу вас!

Он налег на крышку. Раздался громкий щелчок. Из зазора между крышкой и саркофагом вырвалась бурая пыль. Гарри закашлялся.

- Еще немного, - прошептал голос. - Сдвинь крышку. Освободи меня.

Гарри вцепился в крышку. Рыча как зверь, он сдвинул тяжелую каменную плиту. И отступил, словно художник, желавший оценить свое великое творение издали.

Она вышла из мрака саркофага, шурша красным как кровь платьем. Женщина невозможной красоты. Стройная, смуглая, темноволосая. С манящими зелеными глазами.

- Мой спаситель, - сказала женщина. - Ты будешь вознагражден.

Зеленые глаза полыхнули ярко. Отблеск зеленого света застыл в широко открытых глазах Гарри.

- Ты познаешь покой, мой покорный раб. Преклонись.

Гарри пал на колени перед прекрасной женщиной. Она подошла к нему, положила на голову унизанную драгоценными перстнями руку. Усмехнулась.

- Ты первый из многих, - молвила женщина.


***

На двери с матовым стеклом было написано: ДЖИМ БЛЭТСКИ, ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ. Изнутри просачивался запах сигаретного дыма и дешевого виски.

Собравшись с духом, Кара Рысенвиль толкнула дверь. В тесном прокуренном кабинете, за письменным столом сидел широкоплечий мужчина с суровым обветренным лицом моряка. Из занавешенного жалюзями окна на могучую фигуру детектива Джима Блэтски падал желтый свет угасающего дня.

- Проходи, красотка, не робей, - сказал Джим. - Чем тебе может помочь старый морж вроде меня?

Кара Рысенвиль села на шаткий деревянный стул и встретилась со взглядом детектива - пронзающим насквозь как луч рентген-аппарата.

- Мой муж пропал, - сказала Кара. - Я нанимаю вас найти его.

Джим отодвинул в сторону недопитую бутылку виски и полную окурков пепельницу, в которой еле тлела сигарета. Достал потрепанный блокнот, ручку.

- Как зовут твоего мужа?

- Гарри Уокер.

Джим записал имя.

- Когда произошло исчезновение?

- Вчера вечером. - Кара нервно мяла в руках дамскую сумочку.

- Где был Гарри в момент исчезновения?

- На работе. Он работает ночным охранником в музее на Хиллсайд-стрит.

- Как ты поняла, что Гарри именно пропал?

- Он исчез! Исчез, понимаете?! Утренняя смена не нашла никаких следов Гарри! Его вещи лежали в комнате охраны, а его самого нигде не было!

Кара заплакала. Джим молча ждал, пока она успокоится. Ему не раз приходилось видеть подобные сцены. Приучил себя не реагировать.

Выплакавшись, Кара достала из сумочки платок и принялась вытирать слезы.

- Простите, детектив, - проговорила она. - Я очень переживаю за Гарри. Вы ведь найдете его?

- Найду, - сказал Джим. Не стал огорчать девушку раньше времени. Люди пропадают в Чикаго каждый день, иной раз при довольно странных обстоятельствах. Редко кого находят живым.

Кара убрала в сумочку скомканный платок.

- Что тебе известно о подробностях исчезновения Гарри?

- Немного, - Кара негромко всхлипнула. - Мне ничего не говорят. Мартин, сменщик Гарри, рассказал, что в музей приезжала полиция. Они обыскали все здание, но не нашли, куда девался Гарри.

Джим записывал за девушкой. Он уточнил:

- Ночью в музей не вламывались?

- Нет. Мартин говорил, что когда он пришел утром, то все входы в музей были заперты. Окна целы. Это озадачило его и полицию. Разве можно исчезнуть из запертого здания?

У Джима не нашлось ответа на вопрос, неуклюже ворочавшийся в затуманенных выпивкой мыслях. Как Гарри Уокер сумел исчезнуть из закрытого на ночь музея?

- Мне нужно знать, куда ходил Гарри после работы. Любимый стрип-клуб, бар, парк, квартира любовницы, - важны все детали, даже самые незначительные.

- У Гарри не было любовницы. После смены он приходил домой, отсыпаться. По выходным заходил выпить в бар ночного клуба «Неоновый Нуар».

- Гарри бывал где-нибудь еще?

- Нет. Мы ведем тихую жизнь. - Кара посмотрела на детектива умоляющим взглядом. - Пожалуйста, найдите его. Верните мне Гарри.

В глазах девушки вновь блеснули слезы.

- Успокойся, - сказал Джим. - Я берусь за твое дело. Один день моей работы стоит двести долларов. Работа в ночное время оплачивается вдвойне.

Кара выложила на стол две стодолларовые купюры. Джим сгреб банкноты широкой волосатой ручищей, сунул в карман поношенного пиджака.

- Когда вы начнете расследование? - Кара убрала кошелек в сумочку.

Джим поднялся с продавленного кожаного кресла, сорвал с колченогой вешалки длинное пальто.

- Уже начал, - детектив надел пальто; вытащил из верхнего ящика письменного стола громадный револьвер и сунул в правый карман. - Езжай домой. Как появятся новости о твоем муже - я сам с тобой свяжусь.

- Спасибо вам, детектив.

Кара ушла. Джим запер кабинет, вышел на улицу. Вечерело. Накрапывал мелкий дождик. Джим взглянул на часы. Половина седьмого. Музей на Хиллсайд-стрит закрывался в девять. Времени было в обрез.


***

К Музею древней истории на Хиллсайд-стрит Джим домчал за полчаса. Припарковав подержанный «Кадиллак» у четырехэтажного здания, выстроенного по классическому канону кирпичной готики, Джим прошел через высокие крутящиеся двери и оказался в затхлом, пропитанном пылью холле. Ничто здесь не указывало на недавнее исчезновение Гарри Уокера. Пожилая пара покупала билеты в кассе. Несколько человек поднимались по лестнице, ведущей во внутренние залы музея, - Джим не видел их, слышал только голоса. Пожилая пара купила билеты и тоже направилась к лестнице.

Джим купил у сонного, скучающего кассира билет на посещение всех экспозиций музея, и отправился бродить по гулким залам с головокружительно высокими потолками и узкими стрельчатыми окнами. Экспонаты, привлекавшие редких посетителей, его не интересовали. Джим осмотрел каждый закуток музея, и пришел к закономерному заключению, - исчезнуть из музея было невозможно. Гарри Уокер мог выйти либо через главный вход, либо через дверь черного хода, обнаруженную Джимом на периферии первого этажа, за кладовой уборщика.

У парадного входа Джим приметил две камеры видеонаблюдения, еще две - над дверью черного хода, когда он обошел здание и проник в тупиковый переулок позади. Выход из переулка преграждала трехметровая железная решетка, запертая на замок. Взламывая замок отмычкой, Джим отметил, что следов взлома на нем нет. Если Гарри Уокер прошел через переулок - у него был с собой ключ. Или он прошел в другом месте.

Улик, как и следов, в переулке не обнаружилось. Джим вернулся на Хиллсайд-стрит, сел в машину и поехал в полицейский участок на Миднайт-Лейн. Музей древней истории находился в округе, подчиненном восемнадцатому полицейскому участку. Тамошние детективы первыми побывали в музее, они же увезли с собой записи с камер наблюдения за ночь. В восемнадцатом участке Джим собирался удостовериться, что Гарри Уокер действительно не выходил из музея.


***

Дежурный полицейский, получив двадцать пять баксов, сказал Джиму, на кого расписали расследование дела о исчезновении Гарри Уокера.

Поднявшись на второй этаж, Джим прошел мимо пустых столов (рабочий день закончился, полицейские разъехались по домам), и направился к двери с табличкой: НИКОЛАС КАРТЕР, СТАРШИЙ ДЕТЕКТИВ.

Из кабинета доносилась классическая музыка - что-то из сочинений Моцарта. Джим вошел внутрь без стука. Старший детектив Николас Картер сидел за компьютером. Он просматривал записи с камер видеонаблюдения музея. На мониторе мелькали кадры оживленной улицы и мрачного, тупикового переулка, куда выходила дверь черного хода.

Услышав, что в кабинет вошли, Ник Картер выключил музыку.

- Какими судьбами к нам, Джим? - Ник пожал детективу руку. Они познакомились, расследуя серию нашумевших преступлений, окрещенных прессой «Делом семнадцати роз», и с тех дней поддерживали приятельские отношения.

Джим сел на приставленный к торцу стола стул.

- Жена Гарри Уокера наняла меня расследовать его исчезновение, - сказал он. - Слышал, дело попало к тебе. Есть что интересное на записях?

Ник Картер покачал головой. Выглядел он разочарованным.

- По нулям! Я пересматриваю эти чертовы записи по второму кругу! Ничего подозрительного.

- Покажи мне записи, Ник. Может, ты чего-то не заметил.

- Нечего там замечать! Я заучил хронологию событий наизусть! В 19.00 Гарри Уокер вошел в музей через парадный вход. В 19.15 он выпустил через черный ход дневного охранника, Мартина Дерби. Выкурил сигарету, и в 19.25 вернулся в музей. Больше он из музея не выходил. На камерах отчетливо видно, что двери парадного и черного входов не открывались. Я ума не приложу, куда девался Гарри Уокер! Не растворился же он в воздухе!

Джим достал из кармана помятую пачку сигарет «Мальборо», предложил Нику Картеру закурить.

- Тебе не помешает сбросить напряжение, - заметил он.

Ник взял сигарету, прикурил от спички. Джим тоже закурил.

- Во сколько вернулся Мартин Дерби? - Джим упрятал в карман пальто видавшую виды зажигалку «Зиппо», достал потрепанный блокнот и ручку.

- В 08.00. Полчаса он тарабанил в дверь черного хода, потом звонил Гарри Уокеру на сотовый, а потом вызвал полицию. Вызов дежурному поступил в 08.45. Патруль прибыл в 09.30. Полицейские обыскали здание сверху донизу. Личные вещи Гарри Уокера были найдены в комнате охраны, ну а он исчез.

- Что из личных вещей Гарри Уокера было найдено?

Ник Картер открыл бумажную папку с делом, достал протокол осмотра комнаты охраны, и протянул его детективу.

Джим взял протокол, прочитал. Из документа следовало, что полицейские нашли в комнате охраны мобильный телефон Гарри Уокера, его кошелек и водительское удостоверение. Информацию о всех находках Джим занес в блокнот.

- Его звонки за прошлую ночь проверили?

- Проверили. Гарри Уокер четыре раза звонил на телефонный номер жены: в 21.00, 22.30, 00.00 и 01.00. Мы получили записи всех разговоров. Во время последнего звонка он сообщил, что собирается совершить обход, и обещал позвонить, как закончит. Из обхода Гарри Уокер, похоже, не вернулся. С 02.00 до 07.00 у него двадцать два пропущенных звонка от жены. В 08.31 на его телефон поступил первый звонок от Мартина Дерби.

Ник Картер погасил сигаретный окурок о дно пепельницы. В кабинете витал дурно пахнущий дым. Ник Картер поднялся, открыл окно. В кабинет хлынул прохладный вечерний воздух. Снаружи уже совсем стемнело.

Джим положил протокол на стол и тоже затушил сигарету.

Ник Картер сел в скрипучее, расшатанное офисное кресло. Ветер, порывами врываясь в окно, ворошил окурки в пепельнице. По столу перекатывались хрупкие серые комочки пепла.

Стряхнув пепел с документов по делу пропавшего охранника, Ник Картер сказал:

- Я зашел в тупик, Джим. Все указывает на то, что Гарри Уокер не покидал этого чертового музея! Так куда же он делся?! Не пришельцы же его похитили?!

- Жену Гарри Уокера допрашивали?

- Да. Она прибежала к музею в 10.00. Закатила истерику, бросалась на полицейских. Ее насилу успокоили и привезли в участок. Я лично провел допрос.

- По твоему мнению, она может быть замешана в исчезновении Гарри Уокера?

- Исключено. Камеры вели запись всю ночь. После 19.25 никто не входил и не выходил из музея.

- Надо проверить данные геопозиционирования ее телефона, - сказал Джим, черкая в блокноте. - Выяснить, где эта девица провела вчерашний вечер.

- Уже проверили. В ночь исчезновения Гарри Уокера Кара Рысенвиль не выходила из дома.

Джим замолчал. Задумался. Дело начинало выглядеть странным - как одно из тех нередких исчезновений, которые невозможно раскрыть. Люди просто пропадали. Бесследно.

Вот о чем размышлял Джим в молчании.

«У Кары Рысенвиль не было возможности совершить преступление. Да и преступление ли это? Может, Гарри Уокер попросту сбежал. Улизнул от жены, рутинной работы. Лежит сейчас на пляже в Майями, и насмехается над нами».

Собственные размышления внезапно показались детективу совершенной глупостью. Гарри Уокер никуда не сбегал. Невозможно исчезнуть из запертого изнутри здания, если твоя фамилия не Гудини. Но даже так ты не исчезаешь бесследно, а возвращаешься в самый неожиданный момент и раскрываешь секрет фокуса.

Гарри Уокер не был фокусником. Такой хитрый трюк вряд ли был ему по силам.

В кабинете стало холодно. Ник Картер закрыл окно.

- Дело непростое, - сказал Джим, оставив бесплодные размышления. - Мы чего-то не знаем, или чего-то не видим. Теневой стороны дела.

Ник Картер остановил проигрывание записей камер на экране монитора, потер покрасневшие глаза.

- У меня уже мозг закипает. Целый день ухлопал на это дело. Думал, запросто раскрою его, а сейчас чувствую, что вконец запутался и увяз в мешанине бессвязных фактов.

- Возьми перерыв. Поезжай домой, выспись. А я попробую распутать одну ниточку.

- Какую? - Ник Картер откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза.

- Гарри Уокер частенько захаживал в бар клуба «Неоновый Нуар». Схожу туда, порасспрашиваю завсегдатаев.

- Не советую туда соваться. В «Неоновом Нуаре» стало неспокойно. На прошлой неделе клуб пытались ограбить налетчики. Мексиканская банда.

Джим криво улыбнулся.

- Насколько я знаю владельца клуба, мексикашки уже давно отдыхают в двух метрах под землей.

Ник Картер повторил, что посещение ночного клуба - опасная затея. Джим остался непреклонен. Уходя, он пообещал рассказать, если узнает что-то полезное.

Шагая по парковке, Джим увидел, что свет в окне старшего детектива не погас. Той ночью Ник Картер не поехал домой. Он просидел перед монитором до утра, раз за разом просматривая записи камер. Загадочное исчезновение Гарри Уокера захватило все его мысли.


***

Ночной клуб «Неоновый Нуар» располагался в двухэтажном здании на Честнат-Стрит. Перед входом в здание толпилась разодетая молодежь. Ко второму входу, предназначенному для важных персон, подъезжали дорогие машины. Из машин вылезали ухоженные мужчины в костюмах от кутюр и привлекательные женщины в роскошных платьях, с ног до головы увешанные бриллиантами. Здоровяки-охранники, похожие комплекцией на горилл, провожали именитых гостей на второй этаж клуба. Простым смертным путь туда был закрыт.

Джим припарковал «Кадиллак» на другой стороне улицы. Посидел в машине, наблюдая за движухой около клуба. Все выглядело обыденно. Молодежь штурмовала вход в клуб, бдительные вышибалы высматривали в толпе потенциальных смутьянов. Зачинщики беспорядков не имели ни малейшего шанса проскользнуть внутрь. Вышибалы бесцеремонно вышвыривали их из очереди, а пистолеты, скрытые у них под пиджаками, отбивали желание лезть в драку у самых буйных головушек.

Джим вышел из машины и быстрым шагом направился к клубу. Растолкав толпу, он протиснулся ко входу в клуб. У дверей путь ему преградили вышибалы - мускулистые громилы с квадратными лицами и мощными подбородками. Черные пиджаки сидели на них в облипку, топорщась в тех местах, где висели пистолеты в кобурах.

- Ты похож на того, кто создает проблемы, - сказали вышибалы. - Наш босс не любит проблемы.

Джим взглянул на вышибал исподлобья.

- У вашего босса не будет проблем. А вот вы их только что нашли.

Вышибалы насупились.

- Угрожаешь? Угребывал бы ты отсюда, пока мы тебе все кости не переломали.

Рука детектива проворно нырнула в карман пальто. Быстрым движением Джим выхватил револьвер. Молодые парни и девушки, толпившиеся позади него, бросились врассыпную.

Вышибалы потянулись к пистолетам под узкими пиджаками. Джим перехватил револьвер как дубинку, врезал первому вышибале в челюсть. Не ожидая удара, тот споткнулся о расстеленный под ногами ковер, и повалился. Второй вышибала оказался проворнее. Ударом ноги он выбил из руки Джима револьвер, набросился на него и повалил. Рукопашный боец из детектива был никудышный. Вышибала легко заломил ему руку за спину (еще немного, и сломал бы). Первый вышибала тем временем поднялся, подобрал револьвер детектива, и помог напарнику скрутить Джима.

- Отведем его к боссу, - просипел первый вышибала. На его подбородке алела свежая ссадина. - Он разберется, как с ним поступить.

Ударив Джима под дых, вышибалы поволокли его внутрь клуба. Их место тут же заняли двое других - таких же громил в черных костюмах.

- Парни, вас что, на одной фабрике клонируют? - Джим оглядел обоих вышибал. - Не дадите адресок? Мне не помешает парочка клонов.

Вышибали остановились, будто на невидимую стену налетели.

- Ну-ка подержи его, - сказал вышибала с ссадиной на подбородке.

Второй вышибала завел Джиму руки за спину и с силой заломил. Первый от души врезал детективу в солнечное сплетение.

- Заткнись, шутник, - сказал первый вышибала. - Босс запрещает мокруху в клубе, но если состришь еще одну шуточку, мы тебя живо прихлопнем. Усек?

Джим кивнул. Вышибалы поволокли его дальше. Свернув в подсобные помещения, они потащили детектива вверх по лестнице. С первого этажа доносилась громкая, оглушающая музыка. Как у молодежи получалось танцевать под такую ужасную какофонию?

Второй этаж начинался небольшим коридором с мягкой обивкой пола, отделанных деревом стен, и приятно приглушенным светом электрических ламп.

Вышибалы привели Джима в кабинет владельца клуба «Неоновый Нуар». Это была просторная комната, обставленная винтажной мебелью в черно-белых тонах. На стенах, обрамленные стеклянными рамами, висели постеры к старым фильмам ужасов. В углу справа от входа стоял большой аквариум, по ту сторону стекла гонялись друг за дружкой пестрые тропические рыбки.

- Вы умеете эффектно появиться, детектив Блэтски, - произнес высокий и резкий мужской голос.

Джим сперва не понял, откуда доносится голос. Привыкнув к полумраку кабинета, он заметил, что в развернутом спинкой к двери кресле сидит человек.

- Билл, Джейкоб, отпустите господина детектива, - приказал сидевший в кресле мужчина, обладатель высокого и резкого голоса. - И верните ему оружие. Он знает порядки, и не станет глупить.

Вышибал подчинились. Билл (вышибала с ссадиной) протянул детективу револьвер. Джим забрал пистолет, сунул в карман.

Кресло медленно развернулось. В нем сидел мужчина в дорогом синем костюме и алой рубашке с расстегнутым воротником. Черты лица у него были плавные, но жесткие. Узкие тонкие губы выдавали в хозяине кабинета эмоционально холодную натуру со склонностью к мрачной эстетике и творческим порывам. Таким был гангстер Аль Нортоне, владелец ночного клуба «Неоновый Нуар» и король преступного мира Чикаго.

- Оставьте нас, - сказал Аль Нортоне. - А вы присаживайтесь, детектив, поговорим.

Вышибалы вышли из кабинета. Дверь закрылась бесшумно.

Аль Нортоне окинул Джима невозмутимым, расслабленным взглядом. За безупречной маской равнодушия крылась напряженная работа острого ума. Гангстер просчитывал, чем обернется для него нежданный визит частного детектива.

- Итак, детектив, что заставило вас посетить мое скромное заведение?

Джим прошел вглубь кабинета, остановился в четырех футах от письменного стола. Руки он держал в карманах.

- Я разыскиваю пропавшего человека.

- Похвально. Кого же вы ищите, и чем я могу помочь в ваших поисках?

- Вам знакомо имя Гарри Уокер? Он часто посещал бар при вашем клубе.

Аль Нортоне бегло постучал пальцами по лакированной ручке кресла. На бесстрастном как маска лице гангстера проступило выражение беспокойства. Продержалось оно краткий миг, затем исчезло, но Джим заметил перемену.

- Старина Гарри Уокер - наш лучший клиент, детектив. Тихий, спокойный. Всегда оставлял хорошие чаевые, и был вежлив с моими девочками. Его исчезновение - большая потеря для моего заведения. Если вы пришли за содействием в поиске виновных, я к вашим услугам.

Джим смерил гангстера неприязненным взглядом. К сотрудничеству с преступниками он никогда не прибегал, и подобные предложения отвращали его.

- Обойдусь. Мне только нужно знать, не конфликтовал ли Гарри Уокер с другими завсегдатаями бара?

- Гарри? - Аль Нортоне рассмеялся. - Нет. Этот парень был тихоней. Я скорее поверю в существование единорогов, чем в то, что Гарри Уокер способен на конфликт хоть с кем-нибудь.

- Кто может подтвердить ваши слова?

- Спуститесь в бар, спросите Сильвию, официантку. Она всегда обслуживала Гарри, и знает его лучше, чем жена. Если заартачится, не захочет говорит с вами, скажете, что я разрешил.

- А если ее не убедит и это?

- Тогда приведете Сильвию сюда. Я подтвержу, что ей разрешено временно нарушить клятву молчания.

В кабинет заглянул вышибала Билл.

- Босс, - сказал он. - У нас там проблема.

В коридоре раздался пронзительный женский вопль.

- А ну убери от меня руки, ублюдок! Я должна его увидеть!

Джим оттолкнул Билла, выбежал в коридор. Он увидел Кару Рысенвиль. Девушка отчаянно лупила дамской сумочкой вышибалу Джейкоба. Джейкоб не сопротивлялся.

Заметив детектива, Кара бросилась к нему.

- Слава богу, вы здесь! Немедленно арестуйте убийцу Гарри!

- Кого? - Джим в удивлении уставился на девушку.

Из кабинета вышел Аль Нортоне.

Кара налетела на гангстера, стала лупить его сумочкой.

- Ах ты подонок! Как ты мог убить Гарри?!

- Не мели чушь! - Аль Нортоне схватил беснующуюся девушку за плечи, сильно встряхнул. - Я его не убивал!

Кара вырвалась, влепила гангстеру пощечину.

- Лжец! Я знаю, ты его убил!

Вышибалы и Джим озадаченно наблюдали за разыгрывающейся ссорой.

Влепив гангстеру пощечину, Кара замахнулась сумочкой. Аль Нортоне перехватил ее руку, обхватил девушку за талию и потащил в кабинет. Кара брыкалась, визжала: «Отпусти меня!».

Джим пошел за ними, сжимая в кармане рукоять револьвера. На всякий случай.

В кабинете Аль Нортоне швырнул Кару в кресло. Затем прошел к мини-бару, налил полный стакан бренди и подал его девушке.

- Выпей. Успокой нервы.

Кара смерила гангстера уничтожающим взглядом, но взяла стакан и выпила бренди тремя большими глотками.

- Я хочу услышать объяснения, - потребовал Джим. - Что здесь, черт возьми, происходит?

- Этот подонок убил Гарри! - Кара попыталась вскочить на ноги.

Детектив положил руки ей на плечи, слегка надавил, и силой удержал в кресле. Кара обиженно надулась.

- Не пыли, красотка. Я хочу услышать, что он скажет.

Аль Нортоне опустился в свое кресло.

- Я не убивал Гарри.

- Не верьте, - буркнула Кара. - Он никогда не одобрял нашего брака. Все подсовывал мне богатеньких женихов.

- Черт тебя дери, Кара! - Аль Нортоне стукнул кулаком по ручке кресла. - Признаю, сначала Гарри мне не понравился. Но ты сделала выбор. Я его принял. Гарри стал частью Семьи. Я бы никогда его не тронул.

Кара всплакнула.

- Я знаю, Аль. Прости меня за эту сцену. С тех пор как Гарри пропал, я сама не своя.

Джим убрал мощные руки с плеч Кары.

- Так вы родственники?

Аль Нортоне перевел взгляд на детектива.

- Кара - моя родная сестра. Сумасбродная, но какая есть.

- И ничего я не сумасбродная, - сказала Кара, украдкой утирая слезинки в уголках глаз. - А можно мне еще стаканчик бренди? Так приятно.


***

Замок Ужасов Виктора Карлоффа возвышался на холмах севернее пригорода Чикаго. Огромный особняк пустовал шестьдесят лет, с того дня, как его последний хозяин, известный актер фильмов ужасов сороковых годов Виктор Карлофф, был найден мертвым.

2 ноября 1975 года приходящая служанка, Алисия Кинкейд, обнаружила тело Виктора Карлоффа. Обезглавленный труп был подвешен в холле особняка, на вбитых в потолок мясницких крючьях. Голова убитого исчезла. Полиция считала, убийца унес ее с собой, как трофей. Полгода расследования не приблизили полицейских к разгадке изуверского убийства. Вся кипучая деятельность, развернутая служителями правопорядка вокруг резонансного преступления, все версии и подозрения разбились о единственный непреложный факт. Ни один человек не сумел бы поднять и подвесить труп на высоте в сто двадцать футов (потолки особняка были высокие), не говоря уже о том, чтобы вбить в потолок мясницкие крючья. Жадная до сенсаций пресса запустила в оборот версию об убийстве Виктора Карлоффа бандой цирковых акробатов, но подобные гипотезы не рассматривались следствием серьезно.

Убийство так и не раскрыли. Таинственность преступления, помноженная на личность жертвы, подпитывала возникновение нелепых слухов и домыслов. Из множества версий убийства выжила одна - Виктора Карлоффа убили сыгранные им же чудовища. Некая злая сила вселилась в чучела монстров, и они сотворили с актером то, что он столько раз проделывал на экране.

Надо сказать, слухи о злой силе возникли не на пустом месте. При жизни Виктор Карлофф окружил себя вязкой атмосферой кошмара, накрывающей его дом и окрестности тем, что он называл «Аурой Тьмы». Фасад особняка актера стерегли статуи горгулий с раскрытыми крыльями и разинутыми пастями. В одном из залов особняка была выставлена коллекция чучел монстров, сыгранных Виктором Карлоффом в кино. Вошедших в зал встречали чучела вампира, оборотня, чудовища доктора Франкенштейна, обернутой истлелым саваном египетской мумии, монстра из Черной Лагуны, и прочих тварей, порожденных горячечной фантазией сценаристов. Картины в комнатах особняка подчеркивали потусторонний антураж дома. На стенах зала, превращенного в выставку величайших монстров кинематографа, висели гравюры Ганса Гольбейна «Пляска Смерти». В других комнатах были развешаны полотна безумных творцов живописи, кистью и красками воплотивших ужасы кошмарных видений, дурных снов. Под крышей особняка обрели пристанище и картины, считавшиеся проклятыми.

После загадочного убийства Виктора Карлоффа, особняк обрел славу проклятого дома. Дома с привидениями. По слухам, ночами по дому разгуливали ожившие чучела чудовищ, портреты в рамах издавали ужасные вопли. Посещал Замок Ужасов и призрак его хозяина - каждый год, ночью 2 ноября, тень Виктора Карлоффа скиталась по коридорам и комнатам, оглашая притихший особняк жутким воем.

Грабители и вандалы избегали покинутого особняка на холмах. Тамошнее изысканное убранство осталось нетронутым, покрывшись лишь пылью и паутиной. Зловещий Замок Ужасов величаво высился над суетным городом, ревностно оберегая тайны жизни и смерти Виктора Карлоффа.

Показать полностью

Роберт Говард. Чёрный камень (окончание)

За гребнем утеса оказалось плато, покрытое густым лесом. Пришлось идти сквозь заросли, благо недалеко. Вот и широкая поляна, о которой говорил селянин, а в ее центре – громадное изваяние из черного камня, восьмиугольник футов шестнадцати в высоту и толщиной фута полтора. Когда-то он был превосходно отшлифован, а теперь на нем сплошь выбоины – следы упорных попыток расколоть. Но кувалды лишь сточили письмена, выстроенные по спирали от центра до краев. До высоты десять футов надпись исчезла без следа, выше дело обстояло лучше, иные письмена можно было разглядеть, если постараться. Вскоре я понял, что они не принадлежат ни одному из сохранившихся доныне языков. Более того, я отлично помню все иероглифы, известные археологам и филологам, и вполне уверен: с письменами Черного Камня они не имеют ничего общего. Разве что гигантские грубые царапины на загадочном симметричном камне в затерянной долине Юкатана чем-то схожи с ними... Помню, когда я показал те царапины своему спутнику, археологу, он был склонен объяснить их выветриванием, а может, какой-нибудь индеец от нечего делать решил попрактиковаться в наскальной живописи. Когда же я высказал предположение, что этот камень – основание давно исчезнувшей колонны, друг поднял меня на смех. По его мнению, колонна на таком огромном фундаменте должна быть не меньше тысячи футов в высоту, иначе нарушаются законы архитектурной симметрии. Но меня его довод не убедил.

Я не утверждаю, что буквы Черного Камня схожи с рисунками на том юкатанском колоссе, скажу лишь, что и те, и другие представляют собой загадку. Как и материал, из которого вытесан восьмиугольник. Камень тускло отсвечивает; когда глядишь на те места, где нет выбоин, возникает иллюзия полупрозрачности.

Я все утро провел возле Черного Камня, а на обратном пути едва не вывихнул себе мозги. Откуда он, вообще, взялся? Где она, связь между ним и каким-либо другим артефактом моего мира? Такое впечатление, что Камень появился на свет без помощи землян. Его вытесали инопланетяне на своем далеком мире, а потом перевезли сюда, но не удосужились объяснить нашим предкам, с какой целью.

Терзаемый любопытством, я вернулся в деревню. Итак, я наконец-то увидел вожделенную диковину; что ж теперь, успокоиться на достигнутом? Ну уж нет, сказавши “а”, надо говорить “бэ”. Тем более что мне и самому не терпится сделать следующий шаг – выяснить, кто и для чего создал Черный Камень и водрузил на столовую гору. Я отыскал племянника хозяина таверны и расспросил о снах; он не боялся излагать свои сновидения, он просто мямлил и путался. Насколько я понял, сны повторялись и были невероятно ярки, но не запечатлевались в памяти. Он помнил только хаотичные кошмары с клубами дыма, гигантскими языками ревущего пламени и непрестанным уханьем черного барабана. А еще – Черный Камень, только не на лесистом плато, а на шпиле колоссального черного замка. Расспрашивал я и других жителей деревни, но они упорно не соглашались говорить о Черном Камне.

До откровенного разговора снизошел только школьный учитель – типичный сельский интеллигент, весьма любознательный и, в отличие от своих земляков, немало поездивший по свету. Меня поразила широта его кругозора и порадовал живой интерес, с каким он выслушал мой рассказ о фон Юнцте.

Насчет возраста монолита он был вполне согласен с немецким автором. По его предположению, в далеком прошлом у Черного Камня собирались ведьмы на шабаши, а все жители деревни поклонялись языческим богам плодородия; некогда этот культ угрожал распространиться на всю Европу и породил множество легенд и мифов о колдунах и ведьмах. Эту гипотезу, по его мнению, подтверждает то обстоятельство, что имя Стрегойкавар – не изначальное, многие века назад деревня называлась Ксутлтан, как и вся эта местность.

Услышав эти слова, я снова испытал необъяснимое беспокойство. Варварское название никак не вязалось со скифскими, славянскими или монгольскими нашествиями, какому же, спрашивается, народу принадлежали аборигены?

Несомненно, сказал учитель, что мадьяры и славяне окрестных равнин считали горцев язычниками и колдунами, – за что же еще могли они дать деревне такое название, пережившее даже турецкий геноцид и гибель всех прежних жителей и сохранившееся после того, как вполне добропорядочные католики отстроили деревню заново?

По мнению учителя, монолит, конечно, возвели не язычники, но они его сделали главным атрибутом своего культа. Опираясь на легенды дотурецких времен, он пришел к гипотезе, что вырождающееся племя пользовалось Черным Камнем как алтарем для заклания людей, чем и объясняется похищение девушек и детей в долинах.

Он не принимал всерьез поверья о жутких чудесах Ивановой ночи, а также любопытный миф о загадочном божестве, которое язычники Ксутлтана пробуждали своими заклинаниями и ритуалами с бичеванием друг друга и убийством жертв.

Сам он, по его словам, ни разу не бывал у Камня в Иванову ночь, однако вовсе не страх тому причиной. Все нечестивые деяния, связанные с монолитом, канули ь глубь веков, он давно утратил свое значение и ныне всего лишь звено, связующее нас с далеким прошлым.

Однажды вечером, побывав в гостях у учителя, я возвращался в таверну, и вдруг меня как громом ударило: нынче же Иванова ночь! Та самая ночь, с которой связаны все страшные легенды о Черном Камне.

Не дойдя до таверны, я повернул и быстро пошел к околице. Стрегойкавар безмолвствовал, его жители рано укладывались спать; по дороге я не встретил ни души. Над долиной висела большая серебристая луна, поливала скалы и леса призрачным сиянием и четко обрисовывала тени. И ни единого ветерка в лесу, лишь таинственные, необъяснимые звуки: шорохи, шелест, хруст. Воображение красочно рисовало, как нагие средневековые ведьмы проносятся над долиной верхом на помелах, а их с диким хохотом и визгом преследуют демонические ухажеры.

Вот и утес. Мне стало слегка не по себе: в лунном сиянии он выглядел необычно, напоминая развалины циклопической зубчатой стены. Не без труда отделавшись от этой иллюзии, я поднялся на плато и после недолгих колебаний углубился во тьму леса. Казалось, весь мир затаил дыхание, как хищник перед броском на свою жертву. Э, нет, так не годится, надо взять себя в руки. Впрочем, в таком страшноватом месте, да еще среди ночи, стоит ли удивляться дрожи коленок?

Я пробирался через лес и не мог избавиться от ощущения, что за мной следят. Даже остановился разок, когда что-то холодное и влажное коснулось моей щеки. Или почудилось?

Наконец я вышел на поляну; посреди нее надменно и грозно возвышался над некошеной травой монолит. На краю поляны, ближе к обрыву, я увидел камень – вполне годится, чтобы присесть. Что я и сделал, обратившись к нему мысленно: не на тебе ли Джастин Джеффри сочинял мистические стихи? Хозяин таверны был уверен, что виновник его сумасшествия – Черный Камень, но на самом деле семена безумия проросли в мозгу поэта задолго до его приезда в Стрегойкавар.

Я глянул на часы: полночь близко. Сел поудобнее, прислонился спиной к камню. Посидим, подождем, может, и увидим что-нибудь занятное. Налетел ветерок, заиграл ветвями, и сразу почудилось, будто где-то вдали флейты затянули неземную и недобрую мелодию. Монотонный шелест ветра вкупе с моим неотрывным глядением на Черный Камень подействовали гипнотически – я клюнул носом. Как я ни боролся со сном, он все равно одолевал.

Монолит расплывался и качался, а затем и вовсе исчез.

Я открыл глаза и решил встать. Не тут-то было – ледяной ужас объял меня и удержал на месте. Я не один на поляне! Передо мной целая толпа! Как странно выглядят эти люди, и почему они молчат, будто воды в рот набрали? Мои зрачки, расширенные страхом, разглядели дивные варварские одеяния; потрясенный разум машинально заключил, что они слишком древние даже для этого захолустья.

Да ведь это жители деревни, у них тут что-то вроде маскарада!

Я пригляделся и понял, что передо мной вовсе не стрегойкаварцы. Эти люди гораздо ниже ростом, зато шире в кости, у них скошенные лбы, плоские, некрасивые лица. В облике некоторых заметны мадьярские или славянские черты, но – вырожденные, смешанные с незнакомыми мне. Костюмы не отличались красотой и сложностью покроя, доминировали шкуры диких животных. И мужчины, и женщины казались такими же грубыми и примитивными, как их одежда. Они внушали страх и отвращение, и слава Богу, что не замечали меня.

Образовав широкий полукруг перед монолитом, они затянули песнь, дружно взмахивая руками, ритмично кланяясь и выпрямляясь, не сводя глаз с вершины Камня, к которому, по всей видимости, они взывали. Но всего удивительнее были голоса. Не более чем в пятидесяти ярдах от меня сотни мужчин и женщин надрывали глотки в страстной молитве, а я едва слышал шепот, доносившийся, казалось, из глубин пространства... или времени.

Перед монолитом стояло нечто наподобие жаровни, а над ней клубился тошнотворный желтый дым, обвивал, как огромная беспокойная змея, черный столб. Рядом с жаровней лежали двое – совсем молоденькая девушка, обнаженная и связанная по рукам и ногам, и грудной младенец. По другую сторону жаровни сидела на корточках мерзкая старая карга с диковинной формы черным барабаном на коленях и неторопливо постукивала по нему ладонями. Но я не слышал ударов.

Танцоры махали руками и раскачивались все быстрее. От полукруга поющих отделилась голая молодая женщина, глаза ее сверкали, длинные черные локоны взвивались и рассыпались по плечам. Бешено кружась на носках, она приблизилась к монолиту, простерлась ниц и более не шевелилась.

В следующий миг за ней последовал некто фантастический – набедренной повязкой ему служила козья шкура, лицо целиком пряталось под маской из огромной волчьей головы. Столь жуткое сочетание человеческих и зверских черт достойно горячечного кошмара. В руке этот человек держал вязанку лапника; в лунном свете поблескивала тяжелая золотая цепь на шее танцора. С нее свисала цепочка потоньше – видимо, для кулона, но его не было.

Люди неистово размахивали руками и, похоже, кричали вдвое громче. А чудовищный танцор в волчьей маске выделывал прихотливые коленца и приближался к Камню. Как только он оказался рядом с лежащей молодицей, принялся хлестать ее лапником, а она тотчас вскочила на ноги и вновь пустилась в умопомрачительный пляс. Ее мучитель танцевал рядом в бешеном ритме, повторяя все ее движения да еще осыпая ее обнаженное тело градом жестоких ударов. Каждый удар сопровождался исступленным возгласом, который тут же подхватывали остальные. Слово выкрикивалось вновь и вновь, но я не мог его разобрать, хоть и видел, как шевелятся губы пляшущих; для меня их голоса слились в один далекий шорох.

Двое кружились в бешеном темпе, а остальные по-прежнему раскачивались и взмахивали руками. И во всех глазах разгорались огоньки безумия. Все неистовей и бессмысленней движения танцоров, в них уже нет ничего человеческого, а старуха завывает и лупит в барабан, как сумасшедшая, и летят в стороны ошметки лапника.

Молодица уже вся в крови, но удары дьявольской мощи и ярости лишь придают ей сил, и она вихрем кружится перед Камнем. А желтый дым протягивает к танцорам зыбкие щупальца, обнимает, ласкает; женщина так и льнет к нему, кажется, она хочет раствориться, бесследно исчезнуть в зловонном дыму. Вот она опять на виду, и человек в волчьей маске не отстал ни на шаг. Наконец – взрыв дикой, первобытной энергии, каскад неистовых движений, и на самом гребне этой волны безумия она вдруг падает на траву и хватает ртом воздух, и ее бьет крупная дрожь. Силы иссякли. А человек в маске все бьет и бьет, ярость его неуемна, и женщина ползет на животе к монолиту. Жрец (во всяком случае, я счел его жрецом) движется следом в танце и истязает беспомощную женщину. Та корчится, и я вижу на утоптанной траве широкую кровавую полосу.

Наконец женщина добралась до монолита и, задыхаясь от боли и изнеможения, приникла с распростертыми руками и осыпала страстными поцелуями холодный камень. И эта страшная, отталкивающая сцена слепого дикарского обожания подействовала на жреца как удар обухом. Он запнулся на месте и отшвырнул кровавый лапник, а остальные с воем и ревом вцепились друг в друга зубами и ногтями; клочья одежды полетели в стороны. Длинной рукой жрец схватил ребенка и выкрикнул имя божества; в тот же миг плачущее дитя полетело в монолит. На черной поверхности остались комочки мозга.

Холодея от страха, я смотрел, как жрец голыми руками рвет крошечное тельце и мажет кровью столб, как держит над жаровней истерзанный трупик, алым дождиком гася пламя, как озверевшие дикари за его спиной восторженно воют и снова и снова выкрикивают имя своего божества. Потом они вдруг все распростерлись на земле, а жрец торжествующе воздел кровавые руки. Я невольно открыл рот, но из горла вырвался не вопль ужаса, а только жалкий хрип. На вершине монолита восседала огромная тварь, похожая на жабу! Я видел ее плавные до тошноты черты, они колебались в лунном свете, пока не состроились в морду. Огромные мигающие глаза отражали бездну похоти, жадности, скотской жестокости и чудовищной злобы, иными словами, все пороки, доставшиеся сынам человеческим от их свирепых волосатых предков. Подобно городам, спящим на морском дне, те очи вобрали в себя гнусные действа и богомерзкие тайны; то были глаза гада, прячущегося от света дневного в глубинах затхлых и сырых пещер. И эта пакостная тварь, вызванная к жизни свирепым кровавым ритуалом посреди безмолвствующих гор, ухмылялась и моргала, взирая на своих бесноватых почитателей, что застыли в благоговении перед нею.

И тут жрец в звериной маске схватил слабо корчащуюся девушку и безжалостно повернул ее лицом к чудовищу на монолите. А оно сложило губы в дудочку и так плотоядно, так похотливо зачмокало, что в мозгу моем щелкнуло и я погрузился в спасительное беспамятство.

На белой заре я открыл глаза. Изумленно огляделся. Дул утренний ветерок, над поляной как ни в чем не бывало высился угрюмый и молчаливый Камень. Я поспешил к нему. Вот здесь танцоры вытоптали траву, а здесь женщина ползла к монолиту, кровью помечая свой путь.

Ни единого следа! Я с содроганием посмотрел на монолит, вспомнив, как жрец раскроил о него череп похищенного ребенка, – но и там не осталось ужасной отметины!

Сон! Все это – дичайший кошмар. А может?..

Я пожал плечами. Разве бывают сны такой поразительной четкости?

Я тихо вернулся в деревню и, никем не замеченный, вошел в таверну. И в своей комнате сел поразмыслить над удивительными событиями этой ночи. Чем больше я о них думал, тем меньше меня устраивала версия насчет сна. Да, никаких сомнений, это была иллюзия, мираж. Скорее всего, я заглянул в отражение тени минувшего, стал очевидцем действа, разыгравшегося в далекие дни. Но как узнать наверняка? Чем доказать себе, что тот шабаш на вершине столовой горы – сборище призраков, а не кошмарный сон перевозбужденного разума?

И тут словно в ответ полыхнуло в мозгу имя: Селим Багадур! По легенде, именно он, воин и летописец, командовал отрядом, который опустошил Стрегойкавар. Что ж, это вполне похоже на правду. А если так, то с этой выжженной земли он отправился прямиком к Шомваалю и там нашел свою погибель. Я так разволновался, что даже на ноги вскочил, с уст сорвался возглас. Манускрипт! Манускрипт, найденный на теле турка и заставивший содрогнуться графа Бориса! Не рассказывал ли он о том, что увидели в Стрегойкаваре турецкие завоеватели? Что еще могло напугать храброго поляка? И поскольку с тех давних пор никто не искал останки графа, вполне возможно, что лакированная шкатулка с таинственной рукописью все еще лежит под развалинами рядом с прахом Бориса Владинова.

Не теряя ни секунды, я начал собираться в дорогу.

Через три дня я остановился в деревушке в нескольких милях от поля битвы. Восход луны застал меня на вершине холма – не жалея сил, в лихорадочной спешке я раскидывал камни. Работенку я себе нашел каторжную – оглядываясь на прошлое, не возьму в толк, как я вообще с нею справился. Короче говоря, потрудился без передышки до самого рассвета. Когда над горизонтом показался край солнца, я откатил последний камень и увидел бренные останки графа Бориса Владинова – несколько раздробленных костей. А среди них лежала вожделенная шкатулка, вернее, то, во что ее превратили камни и время. За века лак сгнил без остатка.

Дрожа от волнения, я схватил находку и поспешил прочь, а в таверне, у себя в комнате, открыл шкатулку и достал весьма недурно сохранившийся пергамент. А затем и еще кое-что – вещицу, завернутую в шелк. Просто слов не подобрать, до чего мне не терпелось выведать тайны пожелтевшего манускрипта, но усталость взяла свое. Ведь я почти глаз не сомкнул после отъезда из Стрегойкавара. И вот я приказал себе лечь в постель и проспал мертвым сном до самого заката. Поужинал на скорую руку и наконец при трепетной свече уселся разбирать турецкую вязь.

Это оказалось нелегко, ведь я слабовато владел турецким, да и архаичный стиль сбивал с толку. Но я не сдавался и помаленьку разбирал слово за словом, фразу за фразой, – не замечая, как меня гложет подспудно растущий страх. Я не позволял себе отвлекаться даже на минуту, и по мере того, как легенда обретала все более четкую форму, в жилах моих леденела кровь, волосы поднимались дыбом и деревенел язык. В первых лучах рассвета я отложил рукопись, развернул шелк и достал вещицу. Глядя на нее красными от недосыпания глазами, я понял, что изложенная на пергаменте ужасная история – не вымысел, хоть и кажется совершенно неправдоподобной.

Возвращая находки в шкатулку, я понимал, что не будет душе моей покоя и глаз я не сомкну, пока она, утяжеленная камнями, не отправится в глубины быстротечного Дуная, чтобы с божьей помощью вернуться в ад, откуда, несомненно, она появилась. В Иванову ночь под Стрегойкаваром я видел не сон! А Джастину Джеффри еще повезло, что подле Черного Камня он грезил при свете солнца, иначе его больной разум не выдержал бы ночных ужасов. Не пойму, как сам-то я не свихнулся.

Да, это не сон. Я воочию видел отвратительную оргию язычников, уже давно покойных. Они вышли из ада к своему капищу, чтобы свершить мерзостный обряд, как в стародавние времена. Духи поклонялись духу. Уж не знаю, что за гнусная алхимия или безбожное волшебство отворяет врата ада в Иванову ночь, но что это происходит, я видел своими глазами. И в ту ночь на вершине горы передо мною не было ни единой живой души.

Исписанный аккуратной рукой Селима Багадура пергамент поведал мне наконец о том, что обнаружили турецкий полководец и его конники в долине Стрегойкавар. В ужасающих подробностях там излагались богохульственные признания, слетавшие под пытками с губ язычников. А еще я прочел о затерянной высоко в горах сумрачной пещере, где перепуганные турки обнаружили чудовищную жабоподобную тварь, раздутую и колышущуюся. Под псалмы, которые были древними еще во времена юности Аравии, этого гада предали огню и благородной стали, освященной самим Магометом. И даже твердая рука старого Селима дрожала, когда описывала громовые, потрясающие земную твердь вопли и завывания чудовища, каким-то необъяснимым способом умертвившего напоследок полдюжины своих палачей. А маленький идол, оправленный в золото, висел на шее у жреца в волчьей маске, и Селим сорвал его с золотой цепочки.

Стоит ли осуждать суеверных турок за то, что прошлись огнем и ятаганом по богомерзкой долине? Такие зрелища, как тот шабаш на хмурой столовой горе, должны принадлежать мраку забвения, пучинам минувшей вечности. Нет, не страх перед демонической жабой заставляет меня дрожать в ночи. Она заточена в преисподней вместе со своей поганой ордой, и лишь один раз в году, в самую колдовскую ночь, всего на час получает свободу. И не осталось на этом свете ее приверженцев. Но как одолеть навязчивые мысли о том, что некогда над душами людскими высились такие звероподобные существа? Все чаще я просыпаюсь в холодном поту, а днем боюсь листать тошнотворные откровения фон Юнцта. Ибо теперь мне ясен смысл многократно повторенной фразы о ключах! Он имел в виду ключи к Внешним Вратам, тем самым, что связывают наш мир с ненавистным языческим прошлым, а может быть, и с отвратительными сферами настоящего. Теперь я понимаю, почему племянник владельца таверны в неотвязных кошмарах видит Черный Камень над циклопическим черным замком. Если когда-нибудь в эти горы придут археологи, они, возможно, отыщут под лесистыми склонами кладезь самых невообразимых тайн. Сдается мне, пещера, в которой турки поймали адскую тварь, – не просто пещера. Страшно даже вообразить гигантскую реку вечности, текущую между нашим временем и эпохой, когда земля тряслась и вставала на дыбы, когда рождались эти синеватые горы и хоронили под собой немыслимое.

А может, и не найдется на свете храбреца, который вонзит кирку в землю под Черным Камнем и обнаружит шпиль и замок из снов...

Ключ! Да, это ключ, символ забытого ужаса. Ужаса, обреченного чахнуть, блекнуть в преисподней, откуда он тайне выполз однажды на черной заре мира. Но о каких еще дьявольских тварях упоминал фон Юнцт, и чья чудовищная лапа сокрушила его горло? С той ночи, как мне удалось прочесть манускрипт Селима Багадура, я более не сомневаюсь: все сказанное в “Черной книге” – правда. Человек не всегда был царем земли. И ныне он разве не калиф на час? Не ждут ли в пучинах земных бесчисленные полчища адских гадов, когда на их улицу придет праздник?

Показать полностью

Роберт Говард. Чёрный камень (начало)

Впервые я прочел об этом в удивительной книге фон Юнцта, немецкого эксцентрика, чья жизнь была столь же занятна, сколь мрачна и таинственна – смерть. Мне посчастливилось узнать о “Безымянных культах” из самого первого издания так называемой “Черной книги”. Она вышла в Дюссельдорфе в 1839 году, незадолго до того, как ее автора настиг неумолимый рок. С “Безымянными культами” библиофилы знакомы в основном по дешевым и неряшливым переводам, пиратски изданным в Лондоне в 1845-м, а также по изуверски сокращенному тексту, выпущенному в 1909-м нью-йоркским “Голден Гоблин Пресс”. Мне же в руки попал настоящий немецкий том, вместивший в себя труд фон Юнцта от первого до последнего слова, – увесистая книга в кожаной обложке с ржавыми стальными накладками. Вряд ли во всем мире сохранилось более полудюжины ее сестренок, поскольку тираж был мизерным, и вдобавок, когда по свету разнеслась весть о трагическом конце автора, многие обладатели его книг в страхе поспешили их сжечь.

Всю свою жизнь (1795-1840) фон Юнцт посвятил запретным темам. Он много путешествовал, посетив все части света; его приняли в бессчетные тайные общества; он прочел неисчислимое множество малоизвестных эзотерических книг и рукописей на самых разных языках. И в главах “Черной книги” (где поразительная ясность изложения то и дело сменяется двусмысленностью и маловразумительностью) попадаются утверждения и намеки, от которых у читателя с нормальным рассудком стынет в жилах кровь. Следя за умозаключениями, кои фон Юнцт не побоялся отразить на страницах своей книги, вы не избежите мучительных домыслов о том, чего он сказать не решился. К примеру, каким загадкам посвящались убористо исписанные страницы неопубликованной рукописи, над которой он, не разгибая спины, трудился несколько месяцев кряду, вплоть до своей кончины? От тех страниц остались только мелкие клочки на полу наглухо запертой изнутри комнаты, где нашли труп фон Юнцта со следами когтей на горле. Так и не удалось выяснить, что было в той рукописи, ибо ближайший друг покойного, француз Алексис Ладю, после всенощной состыковки клочков предал их огню, а затем полоснул бритвой себе по горлу.

Но и опубликованные откровения германского мистика – не самая удобоваримая пища для размышлений. Общее впечатление большинства читателей таково: “Черная книга” суть метания поврежденного ума.

Штудируя ее, я в числе всевозможных загадок то и дело встречал упоминания о Черном Камне, занятном и страшноватом монолите, с незапамятных времен известном горцам Венгрии. С ним связано немало мрачных легенд. Правда, фон Юнцт не слишком подробно о нем писал – его вызывающие дрожь и зубовный перестук исследования посвящены главным образом культам и атрибутам черной магии, с которыми он соприкасался в свое время. Похоже, Черный Камень – материальный след некой религии, исчезнувшей столетия назад. Фон Юнцт назвал его “одним из ключей” – эта фраза повторяется многажды и с вариациями, являя собой одну из головоломок, которыми изобилует книга. Автор вскользь намекает на загадочные явления вблизи этого монолита; они бывают в Иванов день, вернее, в Иванову ночь.

Он упоминал гипотезу Отто Достмана о том, что Черный Камень появился во времена нашествия гуннов, его возвели в память о победе Аттилы над готами. Эту идею фон Юнцт решительно отмел, но увы, не подкрепил свое возражение убедительными фактами, лишь заметил, что связывать происхождение Камня с гуннами не более логично, чем Стоунхендж – с походами Вильгельма Завоевателя.

Как бы то ни было, эта ссылка на монументы глубокой древности донельзя раздразнила мое любопытство, и я, преодолев некоторые затруднения, нашел-таки пострадавший от крыс и плесени экземпляр “Следов исчезнувших империй” Достмана (Берлин, 1809, “Дер Драченхауз Пресс”). И не без разочарования обнаружил, что Черному Камню Достман уделил еще меньше строк, чем фон Юнцт, сочтя этот артефакт слишком молодым по сравнению с греко-римскими развалинами Малой Азии, которые были его любимым коньком. Он признавался, что не может классифицировать монолит по внешним признакам, но без колебаний относил его к монгольской культуре.

Не скажу, что я почерпнул у Достмана много нового, но в памяти запечатлелось название села по соседству с Черным Камнем – Стрегойкавар. В переводе – что-то наподобие Ведьмина города. Не правда ли, жутковато звучит? Копание в путеводителях и путевых заметках ничего не дало. Я даже на картах не нашел Стрегойкавар – он лежит в труднодоступной глуши, в стороне от туристских маршрутов. Но кое-что любопытное обнаружилось в “Мадьярском фольклоре” Дорнли. В главе о мистических сновидениях упомянут Черный Камень, а также удивительные суеверия, с ним связанные. Согласно поверью горцев, если вы уснете рядом с этим монолитом, то вас потом всю жизнь будут мучить чудовищные кошмары. Дорнли цитировал рассказы крестьян о слишком любознательных, которые осмеливались посетить Черный Камень в Иванову ночь, а потом сходили с ума от страшных снов и умирали.

Книга Дорнли сама по себе весьма увлекательна, но еще больше меня заинтриговала явственная и зловещая аура Черного Камня. Вновь и вновь попадалось мне это название в старинных фолиантах, вновь и вновь находил я загадочные намеки на сверхъестественные явления в Иванову ночь, и в душе моей всякий раз пробуждался некий инстинкт – подобный инстинкту лозоходца, улавливающему ток черной подземной реки.

И вдруг я увидел связь между этим Черным Камнем и странной стихотворной фантазией безумца Джастина Джеффри “Люди монолита”. Порасспросив знатоков литературы, я узнал, что стихи эти Джеффри написал, путешествуя по Венгрии, – мог ли я сомневаться, что Черный Камень – тот самый монолит, которому посвящены удивительные строфы?

Я еще раз внимательно прочитал стихотворение и вновь испытал смутное чувство, возникшее при первой моей встрече с названием “Черный Камень”. Как раз в то время я подумывал, куда бы съездить на отдых, а посему недолго колебался в выборе. Я отправился в Стрегойкавар. В Темесваре сел на ветхий старомодный поезд и укатил в невообразимую глушь, а потом три дня трясся в допотопной карете, пока наконец не очутился в деревушке, что лежит в плодородной долине посреди заросших хвойными лесами гор.

Поездка не изобиловала впечатлениями, разве что в первый день путешествия я побывал на знаменитом поле Шомвааль, где доблестный польско-венгерский рыцарь граф Борис Владинов героически, но недолго сдерживал победоносную армию Сулеймана Великого в 1526 году, когда полчища турок затопили Восточную Европу. Возница показал мне груду камней на близлежащем холме – там, по его словам, покоились останки смелого графа.

Мне вспомнился отрывок из “Турецких войн” Ларсона. В очерке “После стычки” (той самой, в которой граф Борис и его крошечная армия выдержали атаку турецкого авангарда) сказано:

“Когда граф, стоя на холме у полуразрушенной стены старого замка, наблюдал за передислокацией своих отрядов, оруженосец принес ему лакированную шкатулку – ее нашли на теле знаменитого турецкого историка и летописца Селима Багадура, павшего в этой битве. Граф вынул пергаментный свиток, развернул, но успел прочесть лишь несколько фраз.

Лицо его обрело меловую белизну, без единого слова он вернул пергамент в шкатулку, закрыл ее и спрятал под полой своего плаща. И в тот же миг открыла шквальный огонь замаскированная турецкая батарея, и на глазах ужаснувшихся солдат стены древнего замка рухнули и погребли отважного рыцаря. Лишенная командира крошечная армия сопротивлялась недолго, героических венгров изрубили в куски. Наступили смутные, кровавые времена, и многие годы никому не было дела до останков благородного полководца. И теперь селяне показывают проезжим бесформенную груду камней – развалины замка Шомвааль, под которыми уже несколько веков тлеют кости Бориса Владинова”.

Наконец я добрался до Стрегойкавара. На первый взгляд снулая бедная деревенька ни в коей мере не оправдывала свою грозную славу. Складывалось впечатление, будто прогресс решил во что бы то ни стало обойти ее стороной. Диковинные здания, диковинная одежда, диковинные манеры – Стрегойкавар безнадежно отстал от времени. Обыватели вели себя гостеприимно, быть может, оттого, что иностранный гость в тех краях – птица очень редкая.

– Тут уже был один американец, десять лет назад, – сообщил мне владелец таверны, где я снял комнату. – Задержался на несколько дней. Молодой совсем, чуток не от мира сего, все глядел в одну точку да бубнил под нос. Может, поэт?

Я не сомневался, что он говорит о Джастине Джеффри.

– Да, он был поэт, – ответил я, – и сочинил стихи о том, как побывал в вашей деревне.

– Да что вы говорите?! – с неподдельным интересом воскликнул селянин. – В самом деле? Должно быть, он теперь знаменит – все великие поэты чудаковаты в речах и поступках. А уж он-то был первейший чудак.

– Увы, как часто бывает с гениями, львиная доля славы пришла к нему после смерти, – посетовал я.

– Так он что, преставился?

– В лечебнице для душевнобольных, заходясь криком от ужаса. Пять лет назад.

– Эх, жалость-то какая, – опечалился хозяин таверны. – Вот бедолага. Зря он так долго смотрел на Черный Камень.

У меня екнуло сердце, но на лице не дрогнул ни один мускул. Я сказал с напускной беспечностью:

– Черный Камень? Что-то я о нем слыхал. Если не ошибаюсь, он где-то поблизости?

– Ближе, чем хотелось бы добрым христианам, – ответил мой собеседник. – Гляньте! – Он подвел меня к зарешеченному окну и показал на лесистые склоны хмурых синеватых гор. – Видите белый утес, точно собачий клык? На нем-то и стоит проклятый Камень. Эх, рвануть бы его, да размолоть в порошок, да сбросить в Дунай, чтобы унесло в море-океан! Находились тут смельчаки, стучали по нему кувалдами и молотками... Страшна была их доля. Нынче мы Камень за версту обходим.

– Чем же он так опасен?

– В нем демон живет, – неохотно ответил селянин, и его слегка передернуло. – Знал я в детстве одного залетку с равнины, он все потешался над нашими суевериями. В такой раж вошел, что затеял провести возле Камня Иванову ночь. А на зорьке воротился паренек – ноги заплетаются, язык не шевелится, умишко напрочь отшибло. Так и молчал до самой смерти, а уж она себя ждать не заставила. А вот еще случай с моим племянником. Он тогда совсем мальчонкой был. Пошел гулять, да заплутал в горах и переночевал возле Камня, и с тех пор его мучат дурные сны, он аж вопит по ночам и в холодном поту просыпается. А впрочем, герр, давайте лучше о чем-нибудь другом потолкуем. Негоже это – всуе поминать Черный Камень.

Я высказался насчет преклонного возраста таверны и услышал гордый ответ:

– Фундаменту лет четыреста будет. Только он и остался целехонек, когда спустился с гор треклятый Сулейман и спалил дотла всю деревню. Говорят, здесь, на этой самой кладке, стоял штабной шатер писца Селима Багадура, когда басурманы разоряли округу.

Я узнал, что нынешние обитатели Стрегойкавара – вовсе не потомки людей, живших здесь до 1526 года, памятного турецким нашествием. Мусульманская коса беспощадно прошлась по этой земле, в кровавом холокосте полегли все жители деревни, до последнего младенца. А когда турок выгнали, в разрушенном Стрегойкаваре поселились трудолюбивые и неприхотливые крестьяне с равнин.

Владелец таверны без особого почтения отзывался о вырезанных турками стрегойкаварцах; я пришел к выводу, что к горцам его предки относились едва ли не хуже, чем к туркам. На мои вопросы о причинах той вражды он отвечал неохотно, но я все же понял, что коренные стрегойкаварцы промышляли разбоем и похищением девушек и детей. Хуже того: они, по словам моего собеседника, были другой крови. Когда крепкие, статные мадьяро-славяне смешиваются с вырождающимся племенем аборигенов, стоит ли удивляться, что на свет появляются хилые уродцы? Кто были те аборигены – о том мой визави знать не знает и ведать не ведает. По слухам, они себя называли патанами и жили в горах с незапамятных времен, задолго до великого переселения народов.

Я не придал особого значения этой легенде, хоть и увидел в ней параллель со смешением кельтских племен и аборигенов Средиземноморья на Галловейских холмах, что привело к появлению нескольких смешанных рас (одна из них – пикты – заняла достойное место в шотландском эпосе). Время причудливо перелицовывает фольклор. Мифология пиктов сплелась с устными сказаниями пришедших им на смену монголоидов, в результате чего эпический пикт приобрел отталкивающие черты: этакое безликое ничтожество, свирепый низкорослый дикарь с куриными мозгами. Так отчего же не предположить, что жителей раннего Стрегойкавара можно найти, если постараться, в мифологии древних пришельцев с Востока – гуннов и монголов?

На другое утро я злоупотребил вежливостью хозяина таверны – уговорил объяснить, как добраться до Черного Камня. Оставив доброго венгра с великой тревогой на челе, я покинул гостеприимный кров и несколько часов поднимался по лесистому склону, пока не вышел к иззубренному голому утесу. Его огибала узкая тропка; карабкаясь по ней, я оглянулся на живописную долину Стрегойкавар. Казалось, синеватые горы охраняют, точно часовые, ее мирный сон. С того места я не увидел деревни (ее заслонял утес), зато различил рассеянные по долине пастбища и пашни; они будто съежились пред величием хмурой горы, служившей постаментом Черному Камню.

Показать полностью

Джон Коннолли. Песчаная зыбь

Решение вновь открыть дом приходского священника в Черных Песках вызрело нелегко. Чувствовалось, что англиканская церковь в этих местах не приветствуется, хотя антипатия эта была направлена не только против церкви его величества. Точно так же здесь противились и любой другой организованной религии – с самого начала, отсчет которому можно смело обозначить четырьмя столетиями. Часовни, правда, здесь воздвигались, и католическая и протестантская, но спрашивается, что за храмы без молящихся? С таким же успехом у берега можно поставить просто хижину – от нее хоть купальщикам будет прок.

Небольшая католическая церковь была упразднена в конце прошлого века, а впоследствии и вовсе снесена вслед за тем, как пожар порушил ей крышу, а стены вычернил так, то они вполне могли сравниться по цвету с теми самыми песчинками, что дали деревне название. Протестантский дом молитв остался, но пребывал в таком состоянии, что стыдно и сказать. С оцерковлением в Черных Песках все никак не складывалось. Народ в деревне, если его поспрашивать, высказывался в том духе, что никакие церковники ему здесь не нужны, что выжила деревня и даже преуспела сугубо своими собственными трудами и силами – факт, который сложно отрицать. Береговая линия здесь коварна, со стремнинами и скрытыми смертельными течениями, однако за всю историю Черных Песков ни одна душа здесь не погибла на море, и ни одно из суденышек здешней небольшой рыбацкой флотилии не поглотили волны.

При отсутствии церковной общины часовня в Черных Песках содержалась исключительно на средства епископата, а служить туда направлялись лишь худшие и самые отчаявшиеся клирики, чтоб влачить никчемное существование возле моря. Большинство из них тихо спивалось до полного забвения, досаждая местным лишь тем, что те находили их в бесчувствии на обочинах дороги, откуда их приходилось утаскивать домой почивать.

Были, понятно, и исключения – скажем, последний из священников, преподобный Родс, к своему назначению отнесся с истинно миссионерским пылом; это продлилось с полгода, после чего его письма и отчеты в епископат стали поступать все реже. Он указывал, что его начала мучить бессонница, а открытой враждебности со стороны местной паствы хотя и нет, но ее общая апатия сильно его тяготит. Наконец в письме, что пришло от него последним, он признавался, что одиночество и изоляция сказываются на здравости его рассудка, поскольку его начали донимать галлюцинации.

«Я вижу формы на песке, – писал он в том последнем письме. – Слышу голоса, которые нашептывают мне выйти на берег прогуляться, словно само море взывает ко мне по имени. У меня есть страх, что, если я задержусь здесь еще хоть на сколько-нибудь, я выполню просьбу голосов. Я выйду на прогулку и больше не вернусь».

И все-таки он продолжал упорствовать в своих потугах убедить селян сменить свой жизненный уклад. Начал проявлять интерес к истории этой местности, разузнавать о ее прошлом. К нему прибывали посылки с книгами. После смерти в кабинете священника были найдены загадочные тома, испещренные пометками и сносками.

Тело преподобного Родса выбросило на берег близ Черных Песков спустя неделю после того, как было получено его последнее послание. Обстоятельства его кончины во многом так и остались не выяснены. В частности, оказалось, что причиной его смерти стала не гибель в волнах, а удушение. Вскрытие выявило, что его легкие содержат почему-то не воду, а песок.


***

Но то было несколько десятилетий назад, а вот теперь было вынесено решение вновь открыть церковь в Черных Песках. На ней и ее служителях лежала обязанность не допустить, чтобы община существовала без направляющего света истинной веры. Пусть даже селяне решат повернуться к нему спиной, свет этот все равно должен нисходить на них, а его носителем было поручено стать мне.

Часовня стояла вблизи берега на каменистом мысе. Вокруг были разбросаны сиротливые, обветренные могилы клириков, что справляли здесь службу на протяжении веков и свое последнее дыхание испустили под уханье здешних волн. Преподобный Родс обрел свое последнее пристанище у западной стены часовни; оно было помечено небольшим гранитным крестом. Тропа вела от задней стороны часовни непосредственно к жилищу священника – скромному двухэтажному дому, сложенному из местного камня. Из окна моей спальни открывался вид на пену прибоя, белесым платком накатывающую на черный берег. Впечатление было такое, будто волны пожираются самим песком.

Деревня представляла собой всего лишь кучку домишек, теснящихся вокруг пяти-шести проулков. Была здесь лавка, где продавалось все потребное для селян, от одежной вешалки до колесной смазки. Рядом с лавкой стояла небольшая гостиница.

В первую же неделю своего пребывания я нанес визит и туда, и сюда, уяснив, что ко мне здесь относятся с вежливой осторожностью – без неприязни, но и без радушия. Оба эти заведения принадлежали мистеру Уэбстеру, негласному голове Черных Песков. Был он высок, худ и синевато-бледен как мертвец, а держался подобно гробовщику, примеряющему на глаз особо убогого клиента для дешевого гроба. Мою просьбу разместить расписание служб при гостинице и лавке он учтиво отклонил.

– Как я говорил еще вашему предшественнику, мистер Бенсон, у нас здесь в вашем присутствии, извините, нет надобности, – сообщил он мне с полуулыбкой, когда мы с ним шли по главной улице деревни. Встречные на нашем пути тепло его приветствовали. Мне же адресовались лишь куцые кивки. Глянув один раз через плечо, я заметил, что прохожие поглядывают на меня и обмениваются меж собою фразами.

– Позвольте не согласиться, – возразил я. – Те, кто живет без Бога в душе, всю свою жизнь страждут и нуждаются, хотя сами того, возможно, и не сознают.

– Я не теолог, – заметил Уэбстер, – но мне кажется, что на свете существует множество религий и огромное же множество богов.

Я замер на месте. Это попахивало откровенной ересью.

– Да, мистер Уэбстер, богов и впрямь великое множество, но истинный Бог только один. Все остальное – это суеверие и ошибочные воззрения невежественных людей.

– В самом деле? – удивился Уэбстер. – Я, по-вашему, невежа? А, мистер Бенсон?

– Э… этого я утверждать не берусь, – ответил я в некоторой растерянности. – Во многом вы мне кажетесь весьма эрудированным человеком. Однако в вопросах религии вы олицетворяете самоуверенную слепоту. Жители этой деревни смотрят и равняются на вас. Неужели ж вы используете свое влияние на то, чтобы…

– Чтобы что? – перебил он, и впервые в его глазах вспыхнули огоньки неприкрытого гнева, хотя голос оставался пугающе спокойным. – Для поощрения этих людей идти за богом, который им даже невидим? Который не сулит им ничего, кроме страданий в этой жизни ради надежды на какую-то там загробную идиллию? Как я уже сказал, мистер Бенсон: возможно, помимо вашего бога, существуют и иные. Подревнее.

Я сглотнул.

– Вы хотите сказать, что жители этой деревни… практикуют язычество?

Гнев из его глаз исчез, сменившись привычным спокойствием.

– Этого я вам не говорю. А пытаюсь донести лишь то, что у вас свои воззрения, а у других свои. И каждому, несомненно, есть свое место в существующем порядке вещей. Место для ваших, увы, не здесь.

– Тем не менее, я решаю остаться, – сказал я запальчиво.

Уэбстер в ответ пожал плечами.

– Тогда, возможно, мы еще найдем вам применение, – сказал он с невеселой усмешкой.

– Пламенно надеюсь, – заключил я.

Улыбка Уэбстера стала шире, но больше он ничего не сказал.


***

Воскресную службу я провел в пустом храме, долженствующий псалм «Господь пастырь мой» спев под крики чаек. Вечером я сидел у окна моего кабинета, глядя на странный черный песок, давший деревне ее название. Окружала меня скудная утварь моего предшественника, сейчас покрытая многолетним слоем пыли. Укладываться спать было еще рано, и я с час перебирал кипы всяких там морских рассказов, топографических изысканий и антологий якобы достоверно раскрытых сверхъестественных явлений (более уместно для низкопробного чтива, чем для библиотеки клирика).

Лишь приступив к осмотру письменного стола, я обнаружил тетрадь. Она лежала в недрах одного из ящиков, среди сохлых трупиков насекомых. Исписано в ней было не более двадцати страниц, однако четкий убористый почерк, знакомый мне по доставшимся в наследство церковным документам, безошибочно указывал на принадлежность рукописи преподобному Родсу.

Здесь содержался его своеобразный отчет об исследованиях истории этого края. В целом анализ был не сказать чтобы последовательный: разные истории о том, как все начиналось, легенды и мифы, феодальные распри. Родс, в частности, выяснил, что Черные Пески были на самом деле гораздо старше, чем трактовало обычное прочтение местной истории. Сама деревня и вправду существовала с начала семнадцатого века, но земли здесь находились в пользовании еще задолго до этого. Родс считал, что ему удалось установить местоположение круга камней, стоявших некогда вблизи берега, а сейчас его центр помечало возвышение в виде каменной плиты, когда-то, вероятно, служившей алтарем. Но какой цели служил тот алтарь? Над этим ответом Родс, вероятно, и бился.

И обнаружил следующее: раз в двадцать лет (плюс-минус неделя от юбилея официального основания поселения – 9 ноября 1603 года) кто-нибудь тонул в водах близ Черных Песков. Записи были неоконченные, и иногда Родсу не удавалось ввести в фазу цикла имя, но в целом схема была ясна. Каждые два десятилетия кто-нибудь пришлый находил здесь свою кончину. Иногда подобные происшествия случались и в промежуточные годы, но в целом смерти со странной последовательностью происходили именно в ноябре. Последней в этом перечне значилась некая Эдит Адамс (2 ноября 1899 г.), однако ее гибель в череде смертей на Черных Песках была не последней. Последней стала смерть самого Родса.

В ту ночь я не спал, а все вслушивался в глухой, ухающий шум моря. В какую-нибудь иную пору он бы меня убаюкивал, но не на этот раз и не в этом месте.


***

Шепот начался в ночь на 1 ноября, День Всех Святых. Поначалу он звучал как шелест ветра в траве, но, когда я подошел к окну, ветви деревьев там были недвижимы. Тем не менее шепот продолжался – тихий, местами заунывный, с причитаниями, неразборчивыми на слух. Я возвратился на кровать и зажал себе уши подушкой, но шум не утихал до первого света.

Эти же голоса продолжали меня посещать и каждой последующей ночью, приближающей юбилей основания общины; я слышал их, и мне казалось, что они крайне громки и настойчивы. Я просыпался среди ночи и, завернувшись в одеяло, стоял у окна и не моргая смотрел на черный берег. И хотя воздух был безмолвен, мне казалось, что я различаю пряди песка – они взвивались и ветвисто змеились в воздухе, словно предсмертные видения.

Наверстывать сон я пробовал днем, но восстановить ресурсы тела и ума было не так-то легко. Мне досаждали головные боли, а также странные сны на грани пробуждения, где я стоял на черных песках и ощущал за спиной некое присутствие, но, обернувшись, видел лишь пустую дорожку, ведущую к морю. Один из таких снов был настолько тревожным, что я очнулся, мечась в своих спутанных простынях, и уже не смог возобновить отдых. Я поднялся и прошел на свою маленькую кухню в надежде, что кружка теплого молока восстановит во мне собранность. Уже сидя за столом, я вдруг углядел какой-то очажок света, плывущий по мысу к северу – туда, где лежали старые камни, свидетельство каких-то прошлых вер. Оставив молоко, я спешно оделся и, запахнувшись в темный плащ, двинулся через поля к тропинке, что вела к тому древнему капищу. Я был уже невдалеке от нее, когда какое-то неосознанное чувство заставило меня пасть наземь. По мне проплыли две тени – чуть сгорбленные силуэты людей, молчаливо идущих по направлению к камням. Повременив, я встал и тронулся следом; держался я в стороне от тропы и так постепенно добрался до места, откуда был виден алтарь. Возле него стоял в ожидании Уэбстер, а рядом на камне светил фонарь. На Уэбстере было его обычное пальто, фалды которого трепетали на ветру.

– Ну что, принес? – спросил он.

Один из тех, кто пришел – мрачного вида фермер по фамилии Прейтер, – протянул ему коричневый бумажный пакет. Уэбстер полез в него и достал что-то белое – оказывается, столу. Одна из них на неделе загадочно пропала у меня из бельевой корзины; я терялся в догадках куда. Теперь понятно.

– Так ведь все надо совершить честь по чести, – сказал Прейтер. – Так заведено.

Уэбстер кивнул.

– Да, это так. Но настанет время, когда это уже не будет возможно, – сказал он. – Скоро продолжать это будет уже слишком опасно.

– И что тогда? – спросил третий, чьего имени я не знал.

– Тогда, возможно, старые боги умрут, – лаконично ответил Уэбстер. – А с ними умрем и мы.

Он взял столу и вместе со своими спутниками пошел вниз, на песчаный берег. Там они выкопали в песке ямку, куда поместили предмет моего церковного облачения, и закопали его, насыпав сверху бугорок. После этого они отправились обратно к деревне.

Какое-то время я выжидал – а вдруг они вздумают вернуться, – после чего их же тропой спустился на берег. Найти оставленный ими бугорок было минутным делом. Я стоял над ним в нерешительности – в самом деле, как быть? Я верил в Господа – моего Бога, – но вместе с тем ко мне прихлынули образы из моих тревожных снов; вспомнилось и о смертях, выявленных моим предшественником и упомянутых Уэбстером. Меня снедал страх, и я просил, чтобы Господь указал мне путь, направил меня своей десницей, но Он отчего-то медлил.

И вот я, чувствуя, что предаю веру, которую сам же столь пылко отстаивал перед Уэбстером, начал как тать в нощи копать руками, пока не нашел столу. Я вытащил ее из ямы, отряхнул от черного песка и засобирался было домой, но отчего-то вернулся и ту яму закопал. При этом я обнаружил, что пески вокруг меня тихо пришли в движение, образуя формы и очертания, которые моему распаленному уму показались чуть ли не человекоподобными. Стыдясь себя, я удвоил усилия для сокрытия своей невольной кражи.

Остаток ночи я не спал, а мучительно раздумывал над тем, что я нынче видел и слышал.


***

Следующим утром я спозаранку отправился в деревню. Там я купил хлеба и сыра, после чего остановился возле гостиницы Уэбстера, где тот готовился ко дню. Смотреть мне в глаза он избегал, но я сделал вид, что не улавливаю причины такого поведения.

– Я тут подумал, а не соизволите ли вы отведать со мной чаю? А то у меня с утра, признаться, в ногах слабость, вот я и подумал: с кем бы подкрепиться перед тем, как подаваться домой?

– Если есть желание, – осклабился Уэбстер, – то я могу сыскать и кое-что покрепче.

– Да нет, достаточно будет чаю, – отклонил я его предложение.

Уэбстер удалился на кухню позади стойки, чтобы согреть воды. Отсутствовал он всего пару минут, но за это время я успел сделать все, что намеревался. Из кармана сюртука, что неизменно висел у него на крючке за конторкой, я вынул скомканный носовой платок белого цвета, моля Господа простить мне это прегрешение. Когда Уэбстер вернулся, я как ни в чем не бывало сел с ним чаевничать, опасаясь, как бы его не потянуло чихнуть или высморкаться: тогда он, чего доброго, хватится своего платка. Попив чаю, я предложил оплату, но Уэбстер проявил щедрость.

– За счет заведения, – великодушно отмахнулся он. – В подтверждение дружеского чувства.

– Не сомневаюсь, – сказал я, перед тем как уйти.

Оттуда я пошел прямиком на песчаный берег. Лишь удостоверившись, что за мной никто не наблюдает, я опустился на колени и принялся рыть жесткий темный песок.


***

Той ночью я не спал, а потому, когда меня принялись звать по имени, не испытал, можно сказать, никакого удивления.

– Мистер Бенсон! Мистер Бенсон, проснитесь!

Под моим окном с фонарем в руках стоял Уэбстер.

– Прошу вас, срочно! Вы нужны! – глядя вверх, выкрикнул он. – Там на берегу какое-то тело!

Я встал с постели, накинул одежду, натянул обувь и спустился к двери. Когда я ее открыл, Уэбстер уже бежал в сторону берега. Над ним колыхалось полукружье зыбкого света, выхватывая из темени сероватую траву.

– Прошу вас, поспешим! – подхлестнул он меня с отдаления возгласом.

Перед тем как поспешить, с подставки для зонтов я не забыл прихватить толстую березовую палку. Она неизменно сопровождала меня во время прогулок; мне же нравилось ощущать ладонью шершавость коры, а сейчас ее вес придавал мне уверенности. Я направился за путеводным светом Уэбстера и, остановившись на гребне дюны, поглядел вниз на песчаный берег. Там, где на берег накатывали волны, лежал какой-то черный сверток размером со спеленатого младенца. Получается, я зря усомнился в Уэбстере и там действительно лежит какой-то пострадавший? Отбросив свои страхи, я ступил на ведущую к морю дорожку. Песок под ногами был мягок и податлив, и ступни неприятно увязали в нем примерно на дюйм. Я пошел. Впереди Уэбстер нетерпеливо подзывал меня подойти ближе, хотя сверток у него в ногах не шевелился, даже когда я опустился рядом на колено и осторожно ткнул сверток палкой. Медленно, дрожащими руками я развернул мокрую черную ткань, открывая его содержимое.

Взгляду открылись клочковатая шерсть, черный нос и длинный розовый язык. Это была собака, дохлая собака. Я поднял голову. Фонарь Уэбстера за это время успел отдалиться; этот человек как будто спешил уйти, оставляя меня на берегу одного.

– Мистер Уэбстер! – окликнул я. – Мистер Уэбстер, что все это значит?

Я собирался встать, но тут мне на секунду как будто обожгло лицо. Я потер это место и увидел на пальцах корочку черного песка. Всюду вокруг меня смещались, двигались, вихрились песчинки. Поднимались и опадали формы, образуя колонны, которые миг держали форму и тут же рассыпались в темные облака, сеясь обратно на берег. Их очертания до странности напоминали людей, только были как-то странно уродливы и горбаты, а черты их спрятаны под толстыми складками волос. Мне показалось, что из их голов ветвятся рога – искривленные изогнутые выросты, словно обвивающие череп с дальнейшим изгибом чуть ли не до шеи. Послышалось перешептывание, и я понял, что на протяжении прошлых ночей мне слышался не голос, а движение песков – шум отдельных молекул, что терлись друг о друга, сливаясь в странные конфигурации с тем, чтобы недолгим своим союзом воссоздать на считаные секунды какие-то древние забытые образы.

Уэбстер теперь бежал к спасительному прикрытию дюн и твердокаменной плиты, покоящейся на выступе мыса; поднятый фонарь он держал перед собой, чтобы не запнуться о выброшенные прибоем водоросли или случайную корягу. Я понесся следом, досадно увязая в песке, обретшем вязкость губки. У себя за спиной я ощущал какую-то растушую исполинскую форму, а затем глаза мои и рот начал забивать песок, словно вокруг моего лица стали вдруг смыкаться пальцы. Я отчаянно плевался и отирал лицо рукавом, но не оглядывался и не прекращал бежать.

Уэбстер впереди постепенно выбивался из сил. Мало-помалу я его настигал, но до дюн это произойти все равно не могло. Когда расстояние между нами сократилось еще на пять-шесть футов, я изо всех своих сил метнул в него березовую палку. Удар пришелся ему по затылку и получился крепким: Уэбстер тяжело и нелепо опрокинулся, фонарь выпал у него из рук, а пролившееся наружу масло вспыхнуло на песке. В этом внезапном взблеске огнистого света я увидел, как остекленело расширились его глаза; однако смотрел он не на меня, а на то, что за мной. Он попытался подняться, но я, перескакивая, ударил его вскользь ногой, и он снова распластался. Уже близок был крутой скат дюны, ноги мои скользили по более легкому и плотному песку. Ухватившись за пучок песчаного тростника, я по инерции вздернул себя наверх и уже оттуда глянул вниз на черные пески.

– Тебе не уйти, – сквозь одышку выдавил снизу Уэбстер. – Это старые боги, боги подлинные.

Встав, он нервными движениями отряхивал песок с одежды. Приближение тех форм он встречал настороженно, но не боязливо.

– Пади им в объятия, – призвал он хрипло. – Такова твоя участь.

– Нет! – выкрикнул я. – Эта участь не моя, равно как и боги.

Из кармана я выдернул свою скомканную столу и показал ему.

– Проверьте-ка свои карманы, мистер Уэбстер. Думаю, вы обнаружите небольшую пропажу.

Он все понял, это стало ясно по его лицу. Он стоял, окруженный пятью или шестью столпообразными смерчами из песка. Видно было, как он пытается прорваться, но неистовость их движения нарастала, ослепляя его и оттягивая назад. И тут они внезапно сгинули, и все стихло. Худой силуэт Уэбстера, обвиснув подобно тряпичной кукле, стоял один-одинешенек в гаснущем свете пролитого фонарного масла. Всякое движение на берегу прекратилось. Уэбстер неуверенно поднял голову в мою сторону и протянул руку наверх. Я в ответ машинально тоже вытянул руку, вниз. Не важно, что он замысливал со мною сделать, я не мог оставить его в опасности.

Наши пальцы почти уже соприкоснулись, когда возле ног Уэбстера обозначилась какая-то форма. Я увидел, как кверху вздымается некий овал с двумя дырами посредине, напоминающими пустые глазницы. Между ними уродливо вытягивалась перепонка носа, окруженная по сторонам неровными угловатыми скулами. И тут вокруг ступней Уэбстера разверзся зев: я разглядел губы и мелькнувшее подобие языка, все это из черного, беспримесного песка. Уэбстер поглядел вниз и зашелся последним воплем, в то время как зев начал втягивать его в себя. Уэбстер лупил кулаками, цеплялся пальцами, судорожно пытаясь как-то замедлить свое сползание, но вот он ушел уже по грудь, затем по шею. Рот вновь раскрылся, но уже беззвучно – его заполнили сонмы песчинок, – и голова скрылась под песком.

А вслед за этим распалось и лицо, оставив лишь мелкую впадину там, где отверстая дыра поглотила человеческую жизнь.


***

Не бывает спасения без жертвы. Сам Господь послал в мир своего единственного сына, чтобы доказать правдивость этой максимы. Но есть и такие, кто постиг ее на свой лад. Археологические раскопки на месте того каменного алтаря явили взору множество костей, предшествовавших рождению Христа и до возникновения той деревни, – подношение странным божествам, которым поклонялись здешние жители.

Церковь в Черных Песках снова стоит в запустении, а у деревни теперь новый голова. В 1941 году на тот берег упала немецкая бомба, но почему-то не взорвалась. Вместо этого она утонула в песке, а извлечь ее обратно так и не получилось. Напрашивается вывод: если в тех песках утонула авиабомба, то почему там не может сгинуть человек? И тогда тот кусок побережья обнесли колючей проволокой и поставили знаки «вход воспрещен».

Уэбстер ошибался: старые боги забываются не так уж легко. Иногда на том пустынном отрезке берега задувает безлюдный ветер, и тогда над песком там взвиваются причудливые косматые фантазмы, удерживая форму на считаные секунды, прежде чем развеяться и пасть наземь безымянными кучками. Пройдут, возможно, годы, а то и десятилетия, но процесс завершится, и они все-таки добьются своего.

Ибо медленно, но верно они съедают те запретные знаки.

Показать полностью

Роберт Маккаммон. Чёрные ботинки

Под куполом темно-зеленых небес Дэви Мясник удирал от Черных Ботинок.

Он оглянулся через плечо. Его лицо было прикрыто полями потемневшей от пота шляпы. Песок и камни летели из-под копыт. Конь истошно ржал от жажды, но до Зайонвиля оставалось не меньше часа пути по безлюдной голой пустыне. Солнце, белое, как жемчужина в изумрудном воздухе, выжимало пот, и Дэви казалось, что он слышит, как от жары трещит его кожа. Мясник потянулся за флягой, отвинтил колпачок и сделал несколько глотков. Налив немного воды на ладонь, он поднес ее к губам коня. Язык чалого оцарапал кожу. Дэви вновь глотнул из драгоценной фляги, и в тот же миг какая-то скользкая дрянь зашевелилась во рту под языком.

Он подавился и сплюнул. С губ на песок слетело несколько белых червей. Дэви с ленивым любопытством взглянул на них и вытащил изо рта последнего, который застрял между десной и щекой, словно маленькая полоска табака. Он бросил его на землю. Черви корчились и извивались на песке. С каждой секундой они теряли форму и становились все более водянистыми. А потом они исчезли. От них остались лишь мокрые пятна. Это что-то новое, подумал Дэви. На всякий случай он пошарил языком во рту, но других червей там больше не было. Встряхнув флягу, он услышал слабый плеск воды. Дэви закрыл колпачок, вытер губы вспотевшей ладонью и осмотрел мерцавший горизонт.

Впереди виднелись только тощие кактусы - такие же пурпурные, как пулевые отверстия на теле мертвеца. Волны зноя дрожали над раскаленной пустыней, будто полотнища бесцветных знамен. Ни одной живой души. Ни одного человека. Однако Дэви знал, что радоваться нечему. Черные Ботинки был где-то там, позади. Черные Ботинки всегда был позади, хотя и становился все ближе и ближе. Белое солнце нещадно палило. Пустыня раскалилась, словно сковородка, на которой жарились он и ящерицы. А где-то позади скакал его грозный враг.

Дэви знал, что это так. Вчера после полудня в баре маленького городка Казамезас он снова всадил в него пару пуль. Одна попала в грудь, вторая - в череп. Черные Ботинки упал, обрызгав кровью соседние столики. Но этот хитрый ублюдок успел-таки выстрелить. Дэви взглянул на запястье правой руки, где пуля оставила бордовую полоску, пылавшую огнем. И пальцы по-прежнему немели, словно от удара. Проклятый урод, подумал Дэви. Если так и дальше пойдет, он меня завалит. Обычно я сбивал его с ног, пока он тянулся к кобуре. Я отправлял его в ад в мгновение ока. Но ад был не властен над Черными Ботинками. Он возвращался вновь и вновь, пересекая безлюдные земли преисподней.

Разрабатывая пальцы, Дэви еще раз осмотрел горизонт. Никакого намека на Черные Ботинки. Но так было всегда. А потом он вдруг, бац, и появлялся. Мясник вздохнул и, взяв коня под уздцы, зашагал в направлении Зайонвиля. Теперь он двигался немного быстрее, чем прежде. Его взгляд скользнул по кобуре, которая болталась у седла на широком ремне. Рукоятка кольта была из желтой кости, и на ней имелось двадцать две засечки. Хотя после того, как Дэви в пятый раз прикончил Черные Ботинки, он перестал отмечать количество убитых им людей.

Конь нервно дернулся и хрипло заржал. Дэви увидел стервятника, кружившегося над головой. Птица пролетела рядом, будто обнюхивая его, а затем вновь поднялась в зеленое небо. Хлопая крыльями, она начала рассыпаться на части, и ее маленькие кусочки понеслись по воздуху, словно темные клубы дыма. Мясник отвернулся от них и, сплюнув, зашагал к Зайонвилю. Хотя на самом деле его фамилия была не Мясник, а Гартвуд. Ему исполнилось двадцать четыре года, и он родился с глазами гремучей змеи. Скорость была его госпожой, а дым пороха - богом. Когда три года назад он спутался с бандой Брайса, они прозвали его Мясником за бойню в банке Эбилена. Это прозвище звучало лучше, чем его опостылевшая фамилия. Пусть Гартвудом будет какой-нибудь бакалейщик или продавец обувного магазина. А его теперь звали Мясником, и Дэви гордился своим прозвищем. В той перестрелке при ограблении банка он за две минуты уложил четверых. На такое был способен только Мясник - безжалостный Дэви Мясник.

Легкий порыв ветра оставил хвост огня от брошенного им окурка. Но Дэви смотрел вперед - в направлении Зайонвиля. Он ориентировался в этих местах так же хорошо, как хищник на своей территории. Быстрый взгляд через плечо подсказал ему, что враг еще не появился. В груди застрял комок, от которого по телу тянулись ржавые струны. Казалось, даже кости плавились от этой ужасной жары. Он прикоснулся к кольту, и горячая сталь убедила его в реальности происходящего. Вернее друга не найти - особенно, в таких местах и в такие дни.

Дэви не знал, почему Черные Ботинки отправился за ним в погоню. Объявления о "розыске живым или мертвым" были расклеены по всему Техасу и Оклахоме. Возможно, Черные Ботинки увидел такой листок и решил срубить награду в пятьдесят долларов. Но как же нужно нуждаться в деньгах, чтобы раз за разом, умирая от пули, возвращаться и продолжать преследование? Вот, черт, подумал Дэви. Будь в моем кармане полсотни баксов, я отдал бы их ему, лишь бы он оставил меня в покое. Но Черные Ботинки хотел эти деньги во что бы то ни стало - тут уж не было никаких сомнений.

Дэви снова оглянулся и поймал себя на этом. Ему стало стыдно за свой беспричинный страх.

- Я не боюсь его! - сказал он коню. - Мои пули валили этого парня восемь раз, и если понадобится, я уложу его снова. Нет, сэр, я никого не боюсь!

Однако через шесть шагов он все-таки оглянулся и испуганно замер на месте. На горизонте появилась фигура. Мужчина на коне? Возможно. Волны зноя превращали все предметы в зыбкие фантомы. Они создавали видения, которых не было на самом деле. Но Дэви потянулся к оружию. Его пальцы обвили рукоятку с насечками и одним рывком достали кольт из кобуры. Сердце забилось сильнее. Горло пересохло. Привкус червей, который по-прежнему чувствовался во рту, вызывал сверлящие боли в черепе. Дэви взвел курок и повернулся к всаднику. Капли пота стекали по щекам к бороде.

Фигура тут же перестала двигаться. Кем бы ни был всадник, их разделяла лишь сотня ярдов. Дэви всмотрелся в зеленое мерцание. Мужчина стоял, наблюдая за ним. Ржавые струны внутри со скрипом натянулись, открывая рот.

- Так, значит, ты гонишься за мной? - с укором крикнул Дэви.

Жеребец испуганно отпрянул в сторону.

- Ты гонишься за мной, ублюдок?

Он прицелился. Его рука дрожала. На стволе играли зеленые отблески солнечного света. Спокойно, сказал себе Дэви. Успокойся, черт тебя побери! Он отпустил поводья и укрепил запястье другой рукой. Фигура, стоявшая за пеленой мерцающего зноя, не отступала и не приближалась.

- Сколько же надо убивать тебя? - крикнул Дэви. - Сколько пуль надо вогнать в твою дурную башку?

Спокойствие фигуры выводило его из себя. Он не выносил людей, которые не тряслись перед ним от страха.

- Ах, так? Тогда получай!

Он нажал на курок. Это заученное движение Дэви выполнял столько раз, что оно стало рефлекторным, как дыхание. Мощное сбалансированное оружие издало слабый щелчок, но это был обузданный взрыв. От выстрела заложило уши.

- А вот тебе еще подарочек! - хрипло рявкнул Дэви.

Второе, почти нежное прикосновение к курку, и в цель помчалась новая пуля. Он хотел было нажать на курок в третий раз, но вдруг понял, что стреляет в кактус. Дэви недоуменно заморгал, а потом захохотал надтреснутым хриплым смехом. Так, значит, он спутал Черные Ботинки с растением? И его врага здесь не было и нет? Он потер глаза грязными пальцами и еще раз присмотрелся к кактусу. Да, Черных Ботинок не было.

- Это не он, - сказал Дэви, обращаясь к коню. - Парень меня боится, потому что знает, какой я в деле. Он держится на расстоянии. Но я все равно его убью. В следующий раз я всажу ему пулю прямо в глаз, вот увидишь.

Сунув горячий кольт в кобуру, он тронул поводья, и чалый побрел по иссохшей пустыне к Зайонвилю. Дэви поминутно поглядывал через плечо, но Черные Ботинки не появлялся. А денек был из тех, какие нравились его отцу. В свои последние годы старый Гартвуд любил валяться голым на солнцепеке. Старик обгорал докрасна. На коже появлялись волдыри и ожоги, а он все читал вслух Библию, пока солнце глодало его заживо. И ни Дэви, ни мать, ни сестра не могли заставить упрямца уйти под защиту тени. Он хотел умереть. Дэви помнил, как мать говорила ему это. И еще ту фразу, которую она любила повторять нравоучительным тоном: «Тот, кого карает Господь, всегда сначала теряет разум».

Рука болела. Костяшки ныли, как от сильного удара. Он взглянул на след, оставленный поцелуем пули, и вспомнил, что в первый раз Черные Ботинки умер, даже не дотронувшись до кобуры. Второй раз он вытащил пистолет наполовину, а в третий - выстрелил в землю, когда пуля из кольта, попавшая в горло, отбросила его назад.

Дэви слизнул пот с багровой раны и вновь подумал о том, что Черные Ботинки набирался опыта. Хотя что тут странного? Не может же человек умереть восемь раз, так ничему и не научившись. Жажда не давала покоя. Он снова открыл флягу и сделал несколько глотков. Теплая жидкость была соленой и вязкой, как кровь. Дэви выплюнул ее на ладонь, и она потекла сквозь пальцы алыми струями. Он продолжал идти, ведя за собой коня, пока белое солнце на изумрудном небе выжигало его потроха, а по подбородку сочилась липкая кровь. Дэви думал только об одном. Он думал о Черных Ботинках.

Зайонвиль оказался обычным городком - конюшня, магазин, салун и несколько домов, побелевших на солнце, как старые кости. Рыжая псина с двумя головами бегала вокруг Дэви и чалого и, тявкая, скалила обе пасти, пока добрый пинок по ребрам не научил ее хорошим манерам. У магазина какой-то неуклюжий паренек подметал ступени крыльца. Увидев Дэви, он замер на месте, как и те две пожилые женщины, которые шептались о чем-то в скудной тени.

Через дорогу располагалось небольшое оштукатуренное здание, с табличкой на двери: «Офис шерифа». Окна были зашторены, а слой песка у порога говорил о том, что шериф в Зайонвиле отсутствовал давно. Это вполне устраивало Дэви. Он привязал коня к столбу у салуна и снял с седельной луки широкий пояс. Прилаживая кобуру на бедре, Дэви почувствовал, что за ним наблюдают. Он осмотрелся по сторонам, прищурившись от яркого света, и увидел худощавого мужчину, одетого в помятый костюм и бесформенную шляпу. Тот сидел на скамейке перед небольшим деревянным домом с неприглядной вывеской «Веллс Фарго Банка». Крысиная нора, которую и грабить-то жалко, подумал Дэви. Там не наберется и кармана мелочи. И все же, покидая этот городок, было бы неплохо услышать звон монет в своем кармане.

Паренек на ступенях магазина смотрел на него, открыв рот и забыв о своей метле. Звякнул колокольчик, дверь за его спиной открылась, и на пороге появилась женщина в белом фартуке. Проследив за взглядом сына, он увидела Дэви и тут же закричала:

- Джозеф, быстро в дом!

- Я только минутку, Ма, - ответил парень.

- Джозеф, я сказала, немедленно!

Схватив паренька за рукав, женщина утащила его внутрь, хотя юноша упирался, словно сом на крюке. Дверь захлопнулась.

- Все верно, Джозеф, - с усмешкой прошептал Мясник. - Ты должен слушаться маму.

Осмотрев улицу, он заметил несколько любопытствующих лиц, которые пялились на него из окон. Нет, здесь никто не будет создавать ему проблем. Дэви вошел в салун. Половицы пола заскрипели под его ногами. Один стакан виски, и он решит, стоит ли грабить банк в такой дыре, как эта. А потом он снова отправится в путь.

Салун встретил его спертой духотой, опилками на грязном полу и серым светом, который пробивался через грязные окна. Бармен, толстый мужчина с прилизанными черными волосами и бычьим лицом, лениво гонял мух, размахивая свернутой газетой. Взглянув на треснувшее зеркало за стойкой, он увидел Дэви и приветливо кивнул его отражению.

- Добрый день, незнакомец.

Мясник оперся на стойку.

- Чего-нибудь жидкого, - буркнул он.

Бармен вытащил пробку из горлышка коричневой бутыли и налил ему стакан. Дэви взглянул на двух мужчин, которые играли в карты за дальним столиком. Один из них поднял голову, но, заметив расстегнутую кобуру на поясе незнакомца, тут же вернулся к игре. В кресле у старого пианино дремал старик, над головой которого жужжали мухи. Дэви сделал глоток.

- Горячий денек, - сказал ему бармен.

- Это точно, - ответил Дэви, осматривая бутылки на полках. -У тебя есть холодное пиво?

- Пиво есть. Но без льда и не очень холодное.

Пожав плечами, Дэви сделал еще один глоток. Спиртное было разбавлено водой, но это его не тревожило. Как-то в молодости он убил одного бармена, разбавлявшего виски. Однако теперь все это его не задевало.

- Я смотрю, у вас здесь тихий город.

- Да, в Зайонвиле спокойно, - ответил бармен, прихлопнув муху. - А вы куда направляетесь?

- Куда-нибудь.

Дэви следил за пухлыми руками толстяка, пока тот ловил очередную муху.

- Вот увидел ваш город и решил немного отдохнуть.

- Вы выбрали правильное место. Как вас зовут?

Дэви взглянул на лицо собеседника. Оно было покрыто слоем зеленых мух. Оставались лишь узкие щелочки для маленьких темных глаз. Насекомые деловито забирались в широкие ноздри и выползали из рта толстяка.

- Разве они тебе не мешают? - спросил он у бармена.

- Кто? - удивился тот.

Его лицо снова стало чистым - без единой мухи.

- Никто, - огрызнулся Дэви.

Он посмотрел на запястье, отмеченное багровым шрамом.

- Меня зовут Дэви. А тебя?

- Я - Карл Хейнс. И это заведение - мое.

В его голосе чувствовалась гордость. Таким тоном папаши хвастаются детьми.

- Тогда мне жаль тебя, - сказал ему Дэви.

Карл удивленно уставился на него, а затем засмеялся нервным смехом. Дэви уже слышал такой смех, и он был приятен ему.

- Так, значит, в вашем городе нет шерифа?

Бармен перестал смеяться и спросил дрожащим голосом:

- А почему вы об этом спрашиваете?

- Из любопытства. Проезжал мимо его конторы, а там пусто.

Он поднял стакан с разбавленным виски и сделал очередной глоток.

- Что же ты замолчал? Не можешь ответить на такой простой вопрос?

- У нас действительно нет шерифа, - печально признался Карл. - Какого-то сюда направили, но он едет из Эль Пасо.

- О, это далековато отсюда.

Дэви с усмешкой покрутил стакан в грязных пальцах.

- Ужасно далеко.

- Ну, не так чтобы очень... - смущенно заметил Карл.

Он прочистил горло, взглянул на карточных игроков и снова повернулся к Дэви.

- Э-э... Вы же не станете создавать нам тут проблем?

- Разве я похож на человека, создающего проблемы...

Он замолчал, заметив, что у Карла Хейнса только один глаз - вернее, пустая черная глазница, из которой выползала маленькая змея. Ее язык дрожал, будто пробуя на вкус спертый воздух салуна.

- Мы здесь мирные люди, - говорил Карл, пока змея выползала из его глаза. - Нам не нужно никаких ссор. Бог тому свидетель.

А Дэви просто смотрел на него. Змея приподняла голову, и ее глаза сверкнули холодным зеленым огнем. У Дэви заломило в висках. Там словно что-то взорвалось, и перед глазами возник образ, который ужаснул его. Он увидел высохший скелет, который лежал под палящим солнцем и читал вслух Книгу Иова.

- Наш городок небольшой и бедный, - продолжал бармен. - Зайонвиль вымирает.

У него снова были два глаза, а змея исчезла. Дэви опустил стакан на стойку. Его пальцы дрожали. Изнутри рвался крик. Он хотел было выпустить его на волю, но затем снова загнал в самый темный и заплесневевший угол своей души.

- Вам плохо? - спросил его Карл. - Почему вы так на меня смотрите?

- Мое прозвище - Мясник, - сипло прошептал Дэви. - Оно тебе знакомо?

Карл покачал головой.

- И мной тут никто не интересовался?

Бармен снова сделал отрицающий жест.

- А ты не видел парня в черных ботинках?

- Нет, - ответил Карл. - Мимо проезжали разные люди, но такого я не помню.

- Если бы ты увидел его однажды, то запомнил бы навсегда, - сказал Дэви, рассматривая глаз бармена.

Он пытался разглядеть змею, которая пряталась в голове Карла. Пряталась, сворачиваясь в кольца и ожидая своего момента.

- Этот парень в черных ботинках высокий и худой. Выглядит так, словно давно ничего не ел. Голодный, как черт. Лицо покрыто белой пылью, и ему нельзя смотреть в глаза, потому что от его взгляда замерзают даже кости. Иногда он одет как богач. А иногда ходит в грязной рванине. Так ты его не видел?

- Нет, - испуганно ответил бармен. - Никогда.

- А я видел, - сказал Дэви, опуская пальцы на рукоятку кольта. - Видел и убивал его при каждой встрече. Восемь раз! Одного и того же человека! Симпатягу Черные Ботинки. Понимаешь, он гонится за мной. Он надеется застать меня врасплох, когда я не буду готов к его атаке. Но я родился готовым, Карл! Ты мне веришь?

Карл издал какой-то нечленораздельный звук, и с его крючковатого носа упала капелька пота.

- У этого парня крепкие нервы, - продолжал Мясник. - Немногие люди отважились бы сталкиваться со мной восемь раз.

Он улыбнулся, заметив, как дрожит рот Карла.

- А этот упрямец не сдается. Но и я не сдамся, черт бы его побрал!

Дэви снял ладонь с кобуры и начал разрабатывать онемевшие пальцы.

- Одно плохо - он становится быстрее. Каждый раз, когда я убиваю его, он становится немного быстрее. Понимаешь?

Где-то рядом разгоралось пламя. Услышав слабое потрескивание, Дэви обернулся и увидел, что спавший у пианино старик полыхает в голубом огне. На его коленях лежала раскрытая Библия, почерневшие страницы которой корчились и мелькали, как летучие мыши в сумерках.

- Клянусь, - с трудом ответил Карл, - я не видел такого человека.

Внезапно на крыльце послышались шаги. Бармен бросил быстрый взгляд на дверь салуна. Почувствовав чье-то присутствие позади себя, Дэви не медлил. Страх молнией пронзил его от головы до пят. Он быстро развернулся, выхватил кольт и присел, принимая устойчивую позицию. Палец привычно опустился на курок.

- Нет! - закричал Карл. - Не стреляйте! Не надо!

Дэви был готов прикончить Черные Ботинки в девятый раз. Но у двери стоял тот неуклюжий парень, который подметал ступени магазина. Широко раскрыв глаза, он с ужасом смотрел на чужака. Секунды тянулись одна за другой, а палец Дэви все еще касался курка. Парень протянул к нему открытые ладони.

- У меня нет оружия, мистер, - сказал он тонким голоском. - Вот, смотрите. Я просто зашел...

Дэви взглянул на посетителей бара. Игроки положили карты на стол. Старик у пианино проснулся и перестал пылать в огне.

- Это Джой Макгвайр, - сказал Карл. - Он не причинит вам вреда. Джой, проваливай отсюда! Ты же знаешь, твоей маме не нравится, что ты ходишь сюда.

Парень по-прежнему смотрел на кольт в руке Мясника.

- Вы хотите убить меня, мистер?

Дэви подумывал об этом. Когда его кровь вскипала, ее нелегко было остудить. Но он со вздохом снял палец с курка.

- Ты был очень близок от гроба, малыш.

- Джой! Ступай домой! - не унимался Карл. - И больше не приходи сюда!

- Делай, что тебе говорят, - с усмешкой добавил Дэви. - Это место для мужчин.

- Черт! А я и есть мужчина! - возмутился Джой, остановившись на пороге. - Я могу входить куда угодно и когда угодно.

Парню было лет пятнадцать-шестнадцать. Хочет пометить все, что ему не принадлежит, подумал Дэви. Хочет быстрее вырасти. Прямо как я в своей далекой-далекой юности. Он отвернулся от мальчишки и, допивая виски, решил, что пора отправляться в путь. Пока Черные Ботинки не догнал его в этом дрянном городке. Он посмотрел на Карла. На лбу бармена появилась рваная трещина, из которой сочилось что-то серое.

- Сколько с меня?

- Ничего, - быстро ответил Карл, в то время как слизь заливала ему лицо. - Пусть это будет за счет заведения.

- Мистер? - раздался голос паренька. - А вы сами-то откуда?

- Оттуда, - ответил Дэви, разглядывая трещину на голове у Карла.

Она расширялась все больше и больше, открывая мозг.

- А зачем вам оружие? - не унимался Джой.

С улицы донесся голос его матери.

- Джозеф! Джозеф, немедленно вернись!

Из раны на лбу Карла начала выпячиваться серая масса, покрытая сетью красных кровотоков. Дэви решил досмотреть это интересное зрелище.

- Я могу ходить, куда хочу, - упрямо сказал мальчишка.

Он не обращал на зов матери никакого внимания.

- И нет таких мест, куда бы меня не пускали! Вот так!

- Джой, тебя зовет мама, - сказал ему Карл. - Она снова поднимет здесь шум.

- Нет, я останусь в салуне.

Мальчишка топнул ногой. Под его ботинками зашуршали опилки.

- Разве тебе не больно? - спросил Дэви, указывая пальцем на сочащуюся рану.

Он взглянул в зеркало позади бармена, и его палец дрогнул. Мальчишки за спиной больше не было. Вместо него в зеркале отражался кто-то другой, высокий худой мужчина. Он выглядел голодным, и его лицо было белым, словно никогда не видело солнца. Дэви услышал стук черных ботинок. Рука бессмертного стрелка тянулась к кобуре.

Черные Ботинки, хитрый ублюдок, хотел его обмануть. Он притворился мальчишкой. Он влез в его кожу. Волна холодного ужаса сжала горло Дэви. Он увидел в зеркале блеск беспощадных глаз и с криком выхватил оружие. Черные Ботинки доставал из кобуры свой пистолет, но кольт был быстрее. Карл что-то закричал. Дэви, не слушая его, повернулся к врагу и нажал на курок. Черные Ботинки рухнул на колени. Пуля пробила ему грудь. Он вытянул руку с пистолетом, но сил прицелиться не было. Поднявшись на ноги, высокий мужчина направился к двери. Его тело пошатывалось, кровь заливала одежду и пол.

- Что вы наделали, безумец? - крикнул Карл. - Вы просто сошли с ума!

- Ну, что, получил? - хрипло съязвил Мясник. - Я снова обставил тебя, проклятый ублюдок!

Он шагнул к покрытой кровью двери. Его сердце билось бешеным галопом, но ум был спокойным и чистым. Черные Ботинки корчился в пыли у ступеней салуна, а рядом кричала какая-то женщина. Дэви взглянул на нее. Это была мать мальчишки. Она шла к нему пьяной походкой. Ее лицо побелело. Рука зажимала рот. Обезумевшие глаза отыскали Дэви и застыли на нем. И тут Черные Ботинки попытался дотянуться до оружия.

- Ах, ты, сукин сын! - возмутился Дэви и выстрелил ему в лоб.

Женщина снова закричала. Ее вопль обжигал, как хлыст. Черные Ботинки упал на бок. Пуля разнесла его затылок в клочья.

- Я опять разобрался с тобой, - сказал ему Дэви. - Отплатил за то, что ты подкрался ко мне...

Но в пыли лежал не Черные Ботинки, а мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати. Его лицо и грудь покрывала кровь. Женщина застонала и побежала к магазину. У Дэви разболелась голова. Он взглянул на зеленое небо, и у него защипало в глазах. Взгляд снова вернулся к телу мертвого паренька. А что же случилось с Черными Ботинками? Он же был здесь минуту назад. Если только был... Дэви отступил на шаг от трупа.

Кто-то закричал вдалеке:

- Уходите с улицы! Быстрее по домам!

Поднявшись по ступеням, Дэви вернулся в салун - подальше от яркого света и мертвого мальчишки. И тут раздалось щелканье курка. Он повернулся, доставая кольт. Перед ним, за стойкой бара, возвышалась тощая высокая фигура Черных Ботинок. На этот раз в руках врага было ружье. Увидев приподнятый ствол, Дэви закричал от ярости и нажал на курок. Два выстрела прогремели одновременно. Мясник оказался на полу, хотя и не помнил своего падения. Левое плечо онемело и стало мокрым. Зеркало за спиной противника разлетелось на куски. Черные Ботинки снова прицелился.

- Добей его! - закричал один из игроков за дальним столом.

Ружье поймало цель, однако Дэви показал свой класс, опередив врага на долю секунды. Пуля попала в горло. Черные Ботинки повалился на полки с бутылками. Он выстрелил, но промахнулся. Из дыры в его горле вырвался хрип, и стрелок рухнул на пол. Дэви поднялся на ноги. Он посмотрел на старика у пианино. Тот прятался под столом. Его лысину, словно кожу змеи, покрывали серые шестиугольники. Мясник зашел за стойку бара. Его голова пульсировала от боли. Он нагнулся над телом врага и выстрелил ему в лицо. Это было лицо бармена, с черными прилизанными волосами. Его обессилевшие руки сжимали ружье. Из горла пузырями выходили кровь и воздух. Дэви почувствовал слабость в ногах. Как бы не потерять сознание, подумал он. Похоже, я ранен. Этот сукин сын, Черные Ботинки, достал-таки меня.

Мясник, шатаясь, побрел к двери. За ним тянулась полоска алых пятен. Из ствола кольта вился синий дымок. В ярком свете изумрудного неба Дэви увидел, что конь, которого он привязал перед салуном, остался без кожи. Тем не менее у скелета по-прежнему были седло и узда, четыре ноги, а среди ребер работали легкие и билось сердце. Дэви отвязал поводья и вскочил верхом на призрачного коня. Он ударил пятками по голым ребрам. Конь помчался вперед, но в следующий миг Дэви понял, что выбрал не то напаравление. Он возвращался назад, обратно к Ялапе. Дэви натянул поводья, намереваясь сделать разворот, однако скелет закрутился на месте.

И тут раздался звон колокольчика. На крыльце магазина, с пистолетом в руке, стоял Черные Ботинки. Увидев врага, Дэви хотел было прицелиться, но конь развернулся, и противник оказался прямо за его спиной. Их разделяло чуть больше метра. Первая пуля оцарапала щеку Дэви. Вторая попала в бок, а третья угодила ему в живот и выбила из седла. Он упал на землю. Ноги коня месили пыль вокруг него. Дэви отполз подальше от скелета, и в этот момент над ним нависла чья-то тень.

Веки слипались, кровь заливала рот. Он поднял голову и посмотрел на Черные Ботинки. Мужчина молча стоял в клубах пыли. Откашлявшись красными комьями, Дэви заставил себя усмехнуться.

- Ты бы никогда... не победил, - задыхаясь от боли, прошептал он врагу. - В стрельбе я быстрее тебя.

Вскинув кольт, Дэви прицелился в противника и нажал на курок. Но выстрела не последовало. Он уже истратил все шесть пуль: две - в кактус, и четыре - в Черные Ботинки. Мясник разочарованно рассмеялся. Тень выстрелила дважды: один раз в живот, второй раз - в голову. Дэви дернулся несколько раз, а затем кольт выпал из его побелевших пальцев. Он лежал, глядя в небо голубое небо.

Мать Джоя еще раз взглянула на труп убийцы. Ее сотрясала дрожь. Слезы чертили полоски, стекая по запыленным щекам. Отбросив пистолет и вытерев руку о фартук, она медленно побрела к мертвому сыну. Люди Зайонвиля выходили на улицу из своих домов. Солнце, догорая в синеве небес, бросало длинные тени. А недалеко от салуна стоял чалый конь, ожидавший нового хозяина.

Никто не знал чужака. Он просто сошел с ума, как сказал старый Бракстон. Убил Джоя без всякой причины. Потом Карла. Короче, спятил, и все тут.

Сосновые гробы стоили немалых денег, поэтому горожане решили не сбрасываться на похороны убийцы. Его сунули в холщовый мешок, оставив открытым желтовато-белое лицо. Кто-то прислонил труп к стене, и местный художник нарисовал его портрет, предназначенный для нового шерифа из Эль-Пасо. Затем на краю кладбища вырыли яму и бросили в нее убитого чужака. Священник сказал несколько слов, но их никто не слышал. Потом он тоже ушел. У могилы остался лишь высокий мужчина в черных ботинках. Именно он и закопал мертвеца.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!