Стивен Эдвин Кинг

"Серебряная пуля" - фильм 1985 года, снятый по повести Стивена "Короля Ужасов" Кинга.

Однажды, Стиву предложили написать книгу про оборотней, по рассказу на каждый месяц года. Он подумал, решил сделать историю цельной, вращающейся вокруг одного оборотня, терроризирующего маленький городок.

Как это иногда бывает у маэстро Кинга, главными героями стали дети (тема детства и взросления является одной из излюбленных у Стивена, что заметно в таких произведениях, как "Тело", "Способный ученик", "Оно"), девушка-подросток и её младший брат колясочник.

По сюжету фильма, в городе произошла серия  жутких убийств, главный герой, мальчик инвалид, нечаянно смог узнать, что эти зверства - дело рук оборотня. Вместе с сестрой и их дядей, герои пытаются вести конфронтацию с хитрым монстром. Но кто в итоге одержит верх, станут ли охотники добычей?

Фильм назвать ужастиком можно лишь с натяжкой, он, скорее, подходит под жанр "подростковых ужасов", похож на "Оно" из девяностых. Актёры играют хорошо, в частности, сам главный герой, его дядя. Особенно хочется отметить, как отлично сыгран преподобный отец Лестер Лоу - один из центральных персонажей истории.

В целом, картина хорошо передаёт дух автора, может развлечь вечером, при просмотре за пивом. Лично я, смотрю такие фильмы в одиночестве, ведь они иногда могут нагнать дух ностальгии.

Приятного просмотра или прочтения.

В книжном магазине был мимокрокодилом. Увидел эту книгу.  Рассказ отдельный от всего романа. Цена кусается. Радости полные штаны. Название магазина начинается на "Читай", заканчивается на "город". Кто знает, тот поймет. Кто не знает, тот не поймет, но я скажу, что Чарли Чух-Чух - это иное имя Блейна Моно(мегаофигенный персонаж) из небольшого рассказа "Темная башня" Стивена Кинга. Конечно же, изображения были загружены криво, как я не пытался их выправить. Но это уже вопросы к разработчикам сайта.

Мы поднялись по лестнице на третий этаж, где находились две квартиры и, вдобавок, наша в самом конце холла. Наша была самой роскошной. Перед дверью в квартиру 3А стояли мистер и миссис Беркетт, и я сразу понял, что что-то произошло, потому что мистер Беркетт курил сигарету. Я ни разу не видел его с сигаретой, да и курение в доме было запрещено. Его глаза были красными, а седые волосы всклокочены и торчали в разные стороны. Я всегда называл его мистер, но на самом деле он был Профессор Беркетт и преподавал что-то заумное в Университете Нью-Йорка. Как я позже выяснил, Английский язык и Европейскую Литературу. Миссис Беркетт была в ночном халате и босиком. Халат был тонким, и почти ничего не скрывал.

"Что случилось, Марти?" - сказала мама.

Прежде чем он успел ответить, я показал ему индейку. Он выглядел расстроенным, и мне хотелось его подбодрить, а кроме того, я ею очень гордился. "Смотрите, мистер Беркетт! Я нарисовал индейку! Смотрите, миссис Беркетт!" Я держал рисунок перед лицом, чтобы она не подумала, что я пялюсь на её женские штуки.

Мистер Беркетт не обратил на меня никакого внимания. Не думаю, что он вообще услышал меня. "Тиа, у меня ужасные новости. Мона умерла сегодня утром".

Мама уронила к ногам сумку с рукописью и прижала ладонь ко рту. "Боже мой! Умоляю, скажите, что это не так!"

Он заплакал. "Она встала ночью и сказала, что хочет пить. Я снова заснул, а утром увидел, что она лежит, натянув одеяло до подбородка. И я пошёл на кухню сварить кофе, я подумал, что приятный запах её разб-б-будит... разбудит..."

Он зашёлся в рыданиях. Мама обняла его так же, как обнимала меня, когда мне было больно, несмотря на то, что мистеру Беркетту было уже лет сто (позже я узнал, что семьдесят четыре).

Вот тогда-то миссис Беркетт и заговорила со мной. Я с трудом слышал её, но не с таким трудом, как некоторых других, потому что она умерла совсем недавно. Она сказала: "Не бывает зелёных индеек, Джеймс".

"У меня бывают", - ответил я.

Мама по-прежнему обнимала мистера Беркетта и словно убаюкивала его. Её они не слышали, потому что не могли слышать покойников, а меня - потому что занимались своими взрослыми делами: Мистер Беркетт причитал, а мама утешала его.

Мистер Беркетт сказал: "Я позвонил доктору Аллену, и он сказал, что у неё, вероятно, был удар". По крайней мере, мне показалось, что он так сказал, хотя я и не понимал, кто кого ударил. "Он позвонил в похоронную службу. И они забрали её. Не знаю, что я буду делать без неё".

Миссис Беркетт сказала: "Мой муж сейчас подпалит твоей маме волосы своей сигаретой".

Разумеется, так и произошло. Я почувствовал запах жжёных волос, который у меня вызывал мысли о салонах красоты. Мама была слишком вежливой, чтобы жаловаться, но она выпустила его из объятий, а затем взяла из его пальцев сигарету, бросила её на пол и раздавила. Я подумал, что так мусорить очень неряшливо, но не сказал ни слова. Я понимал, что это особый случай.

Ещё я понимал, что если вновь начну разговаривать с миссис Беркетт, то разозлю его. И маму тоже. Даже ребёнок, если у него не совсем пусто на чердаке, знает очевидные вещи. Всегда говори спасибо и пожалуйста, не свети своим стручком при посторонних, не жуй с открытым ртом и не общайся с мертвецами в присутствии живых людей, которые их оплакивают. Я просто хотел сказать в свою защиту, что не знал, что она мертва, когда увидел её.

Позже я научился отличать живых от мёртвых, но тогда я только учился. Сама она не была прозрачной, а только её халат. Мертвецы выглядят совсем, как живые, вот только они всегда носят одежду, в которой умерли.

Тем временем мистер Беркетт начал пересказывать произошедшее. Он рассказал маме, как сидел и держал свою жену за руку, пока не приехал доктор, а потом вновь держал, пока её не увёз гробовщик. На самом деле он сказал "транспортировал тело", но я не понимал, о чём он, пока мама мне не объяснила. Ещё я не знал, кто такой гробовщик, и решил, что это как-то тоже связано с салонами красоты, вероятно, всё из-за того же запаха тлеющих волос. Его плач, почти прекратившийся, снова стал громким. "Её кольца пропали, - сказал он сквозь слёзы, - И свадебное, и обручальное, с большим бриллиантом. Я посмотрел на ночном столике с её стороны кровати. Обычно она клала их туда, когда мазала руки этим мерзким кремом от артрита..."

"Он и впрямь воняет, - сказала миссис Беркетт, - Ланолин это, по сути, воск, получаемый из овечьих шкур, но он помогает"

Я кивнул в знак того, что понял, но не сказал ни слова.

"...и на раковине в ванной, потому что иногда она оставляет их там... я везде посмотрел".

"Найдутся, - успокоила его мама, и, поскольку теперь её волосам ничего не угрожало, снова обняла его. - Они найдутся, Марти. Не беспокойтесь".

"Мне так её не хватает! Мне уже её не хватает!"

Миссис Беркетт покрутила рукой возле лица. "Уверена, что через полтора месяца он уже начнёт звать Долорес МакГоуэн пообедать с ним"

Мисер Беркетт рыдал навзрыд, а мама утешала его, как меня, когда я поцарапал коленку или, желая приготовить для неё чай, облился горячей водой. Короче, они сильно шумели, и я решился тихо спросить.

"Где ваши кольца, миссис Беркетт? Вы знаете?"

Мёртвые всегда говорят правду. В шесть лет я этого ещё не знал; я просто считал, что взрослые - и живые, и мёртвые - никогда не врут. Конечно, в то время я верил и в то, что Златовласка существует на самом деле. Назовите меня дураком, если хотите. По крайней мере, я не верил в то, что три медведя и вправду говорили.

"На верхней полке шкафа в коридоре, - сказала она, - у самой задней стенки, за блокнотами"

"Почему там?" - спросил я, и мама странно посмотрела на меня. Ей казалось, что я разговариваю с пустым коридором... хотя она знала, что я не похож на других детей. После того случая в Центральном Парке, неприятного случая - я о нём ещё расскажу - я как-то подслушал, как она в разговоре с редактором сказала, что я "чудик". Меня это напугало, потому что я решил, что она надумала поменять моё имя на Чудик, которое казалось мне дурацким.

"Не имею ни малейшего понятия, - сказала миссис Беркетт, - Наверное, у меня уже случился удар. Мои мысли уже, вероятно, тонули в крови".

Мысли, тонущие в крови. Я так и не смог об этом забыть.

Мама спросила, не хочет ли мистер Беркетт зайти к нам и выпить чашку чая ("или чего покрепче"), но он сказал, что собирается ещё раз поискать пропавшие кольца своей жены. Мама предложила занести ему еды из китайского ресторана, которую она планировала заказать на ужин, и он ответил, что это было бы замечательно, спасибо, Тиа.

Мама сказала "не за что" (ещё одно из ещё любимых выражений, наравне с "да-да-да" и "верно-верно") и добавила, что мы занесём ему еду в шесть вечера, если только он не захочет поужинать с нами, чему мы будем только рады. Он ответил, нет, ему хотелось бы поужинать в его собственной квартире, но он будет рад, если мы к нему присоединимся. Вот только он сказал "в нашей квартире", словно миссис Беркетт всё ещё была жива. Она была мертва, хотя так полностью и не ушла.

К тому времени уже и кольца найдутся, - сказала мама. Она взяла меня за руку, - Пойдём, Джейми. Мы увидимся с мистером Беркеттом позднее, а сейчас ему надо побыть одному".

Миссис Беркетт сказала: "Зелёных индеек не бывает, Джейми, а эта так вообще и на индейку не похожа. Она выглядит, как клякса, из которой растут пальцы. Да, до Рембрандта тебе далеко".

Мертвецы могут говорить только правду, но это годится лишь в том случае, когда ты хочешь знать ответ, но как я уже сказал, иногда правда может быть полным отстоем. Я начинал злиться на неё, но вдруг она расплакалась и моя злость исчезла. Она повернулась к мистеру Беркетту и сказала: "Кто теперь проследит, чтобы он продел ремень во всё шлёвки на брюках? Долорес МакГоуэн? Да чёрта с два!" Она поцеловала его в щёку... или поцеловала то место, где была его щека, я не мог точно сказать. "Я всегда любила тебя, Марти. И до сих пор люблю".

Мистер Беркетт поднял руку и поскрёб то место, которого она коснулась губами, словно у него был зуд. Я решил, что именно так он и подумал.

Сегодня, хочу рассказать о своём ознакомлении с одной из самых известных книг великого Стивена Кинга - "Мизери".

Писатель Пол Шелдон, автор известной серии дамских романов, убил свою героиню - Мизери, в последней книге цикла. Написав новое произведение, он на машине попадает в аварию. Пол очнулся дома у своей фанатики Энни Уилкс. Она заботится о нём, но, узнав о смерти любимой героини, проявляет истинную себя - жестокую и маниакальную психопатку. Энни пытает Пола и заставляет писать новую книгу о Мизери. Постепенно, писатель узнает страшные факты из биографии своей тюремщицы, а роман, который он начал писать насильно, начинает превращаться в труд всей его жизни.

Я читал "Мизери" целую ночь, с фонариком под одеялом, летом, в деревне. Мне тогда было 14 лет, я одновременно читал две книги - "Оно" и "Мизери". В тот раз, "Мизери" захватила меня полностью, я познал страх, который не внушают монстры в виде оборотней, мумий и клоунов - это был страх перед Человеком - ужасной женщиной, больной психически, но считающей, что только она может быть права. По праву, одна из лучших книг Кинга. Так же, с этой книги началась любовь моей бабушки к великому автору.

Стоит упомянуть и шикарную кино-адаптацию. Фильм, который смог передать эмоции и переживания из оригинала, с шикарной актёрской игрой.

Сборник выходил на русском языке по меньшей мере 7 раз, но ни в одно издание не было включено авторское послесловие. Исправляем эту оплошность.

Пара любопытных фактов:

Именно в этом послесловии Кинг написал известную фразу, которую очень часто цитируют: "Я - литературный эквивалент Биг Мака и жареной картошки"

Стивен был вынужден врать, говоря, что одним из романов, который он хотел выпустить после "Кэрри", был "Блейз". На самом деле он отправил редактору роман "Дорожные Работы", но не мог написать об этом в послесловии, потому что к тому времени роман уже был выпущен под псевдонимом Ричард Бахман. Правду Кинг раскрыл только в интервью в 1999 году.

***

Послесловие

Несмотря на то, что чаще всего мне задают вопрос "Где вы берёте идеи?" ("первый номер с пулей", можно сказать), второе место, бесспорно, остаётся за вопросом: "Вы пишете что-нибудь, кроме ужасов?". Когда я говорю, что пишу, трудно сказать, что испытывает спрашивающий: облегчение или разочарование.

Незадолго до публикации "Кэрри", моего первого романа, я получил письмо от своего редактора, Билла Томпсона, в котором он просил меня подумать, что мы можем выпустить дальше (это может показаться немного странным, думать о следующей книге пока первая ещё не опубликована, но это вызвано тем, что подготовка романа к печати такая же долгая, как постпроизводство фильма. "Кэрри" к тому моменту готовилась к выходу почти год). Я тут же отправил Биллу рукописи двух романов, один назывался "Блейз", а другой - "Второе Пришествие". Первый был написан сразу после "Кэрри", в те полгода, пока первый вариант романа отлёживался в ящике стола, а второй - в течение года, пока "Кэрри" черепашьим шагом ползла к публикации.

"Блейз" был мелодрамой об огромном, умственно отсталом преступнике, который похитил ребёнка с целью получить выкуп у его богатых родителей... но полюбил его. "Второе Пришествие" было мелодрамой о вампирах, захвативших маленький городок в Мэне. Оба романа были отчасти литературным подражанием, "Второе Пришествие" - "Дракуле", "Блейз" - "О Мышах и Людях" Стейнбека.

Я думаю, Билл был ошарашен, получив сразу два романа в одной большой посылке (некоторые страницы "Блейза" были напечатаны на обратной стороне счетов за молоко, а от рукописи "Второго Пришествия" разило пивом, потому что кто-то опрокинул на рукопись кувшин пива во время новогодней вечеринки тремя месяцами ранее) - словно женщина, которая мечтает о букете цветов, узнавшая, что её муж купил ей оранжерею. Две рукописи в сумме насчитывали 550 страниц текста, напечатанного через единичный интервал.

Он прочёл оба романа за пару недель - поскребите редактора и найдёте внутри святого - и я отправился из Мэна в Нью-Йорк, чтобы отпраздновать выход "Кэрри" (апрель 1974, друзья и соседи - Леннон ещё был жив, Никсон ещё был президентом, а у меня в бороде не было седых волос) и обсудить, какую книгу можно выпустить следующей... или почему обе не годятся для публикации.

Я находился в городе уже пару дней, и мы успели обсудить этот вопрос три или четыре раза. К окончательному решению мы пришли на перекрёстке - как сейчас помню, Парк Авеню и Сорок Шестой Улицы. Мы с Биллом ожидали зелёного сигнала светофора, глядя, как такси въезжают в этот классный тоннель, или что это такое - та самая штука, которая проходит насквозь здания "Пан Ам". И Билл сказал: "Я думаю, надо печатать "Второе Пришествие".

Что ж, мне и самому эта книга нравилась больше - но в его голосе сквозила какая-то странная неохота, и я спросил его, в чём дело.

- Просто, если ты выпустишь книгу о вампирах вслед за книгой о девочке, которая двигает предметы силой мысли, на тебя навесят ярлык", - сказал он.

-Ярлык? - переспросил я с неподдельным изумлением. Я не мог понять, что общего у вампиров и телекинеза. - Какой ярлык?

-Ярлык автора ужасов, - ответил он так же неохотно.

-И только-то? - сказал я с облегчением

-Подожди несколько лет, посмотрим, насколько малым тебе это покажется тогда.

-Билл, - сказал я изумлённо, - никто не способен заработать на жизнь, сочиняя ужастики в Америке. Лавкрафт жил впроголодь у себя в Провиденсе. Блох перешёл на саспенс и всякие внежанровые штуки. "Изгоняющий Дьявола" была единственной попыткой автора в этом жанре. Сам увидишь.

Свет сменился на зелёный. Билл похлопал меня по плечу.

-Я думаю, ты будешь очень успешным писателем. Но ты ни черта не смыслишь в том, о чём я сказал.

Он оказался ближе к истине, чем я. Оказалось, что в Америке можно заработать, сочиняя ужасы. "Второе Пришествие", переименованное в итоге в "Жребий Салема", пользовалось успехом. Когда книга вышла, я жил с семьёй в Колорадо и писал роман об отеле с привидениями. Выбравшись в Нью-Йорк, я отправился на встречу с Биллом в бар "У Джаспера" (где на музыкальном автомате с хозяйским видом лежал здоровый дымчато-серый кот; приходилось поднимать его, чтобы посмотреть, что за песня играет) и рассказал ему идею романа. К концу моего рассказа он склонился над стаканом бурбона, поставив локти на стол и обхватив руками голову, как человек, страдающий ужасной мигренью.

-Тебе не нравится, - сказал я.

-Очень нравится, - ровным голосом ответил он.

-Тогда в чём дело?

-Сначала девочка с телекинезом, потом вампиры, а теперь отель с привидениями и мальчик-телепат. На тебя повесят ярлык.

На этот раз я задумался серьёзнее - а потом вспомнил обо всех людях, которые так радовали меня на протяжении долгих лет - Лавкрафт, Кларк Эштон Смит, Фрэнк Белкнап Лонг, Фритц Лейбер, Роберт Блох, Ричард Матесон и Ширли Джексон (да, даже она носила ярлык автора ужастиков). И прямо там, в баре "У Джаспера", где на музыкальном автомате лежал кот, а мой редактор сидел рядом со мной, обхватив голову руками, я решил, что мог бы попасть и в более плохую компанию. Я мог бы стать "важным" писателем, вроде Джозефа Хеллера, и публиковать по одной книге в семь лет, или "блестящим" писателем, как Джон Гарднер, который пишет непонятные книги для светил науки, которые ездят на старых "Саабах" с выцветшими, но ещё читаемыми наклейками на заднем бампере: "ЮДЖИНА МАККАРТИ В ПРЕЗИДЕНТЫ".

-Хорошо, Билл, - сказал я - Буду автором ужасов, если этого хотят от меня люди. Всё нормально.

Больше мы не возвращались к этому разговору. Билл до сих пор редактор, а я пишу ужасы, и никто из нас не занимается самокопанием. Это хорошая сделка.

Так что на меня повесили ярлык, и я не слишком возражаю - в конце концов, этот ярлык справедлив... в основном. Но пишу ли что-то, помимо ужасов? Если вы прочли эти истории, вы знаете, что пишу... но элементы хоррора можно найти во всех этих историях, не только в "Методе Дыхания". В "Теле" есть мрачные эпизоды, в "Способном Ученике" есть страшный сон. Рано или поздно мой мозг всегда сворачивает в этом направлении. Одному Богу известно, почему.

Каждая из этих довольно длинных историй была написана после завершения романа - словно каждый раз после окончания большого дела в моих баках оставалось достаточно топлива для того, чтобы написать добрую повесть. "Тело", самая старшая из этих повестей, была написана сразу после "Жребия Салема"; "Способный Ученик" - в течение двух недель по завершении работы над "Сиянием" (а после "Способного Ученика" я был настолько выжат, что не писал ничего целых три месяца); "Риту Хэйуорт и Побег из Шоушенка" я написан после окончания "Мёртвой Зоны", а "Метод Дыхания", самая недавняя из этих историй - сразу же после "Воспламеняющей Взглядом"

Ни одна из этих повестей не публиковалась ранее; ни одну из них я даже не отправлял в издательство. Почему? Потому что все они объёмом от 25 до 35 тысяч слов - возможно, не точно, но примерно. И вот, что я вам скажу: 25 000 - 35 000 слов - это тот самый объём, который заставляет трепетать даже самого закалённого писателя. В мире нет точного и окончательного определения романа или рассказа - во всяком случае, когда речь идёт о количестве слов - да и не может быть. Но когда писатель приближается к отметке в 20 000 слов, он понимает, что вот-вот покинет пределы страны рассказов. Аналогичным образом, преодолев рубеж в 40 000 слов, он ступает в страну романов. Границы этих двух стран определены весьма неточно, но в какой-то момент писатель просыпается в ужасе и понимает, что оказался в по-настоящему ужасном месте, маленькой, раздираемой анархией банановой республике под названием "повесть" (или "новелла", что, на мой взгляд, звучит чересчур утончённо).

С точки зрения искусства, в повести нет ничего плохого. Конечно, точно так же, как ничего плохого нет в цирковых уродцах; правда, их вы редко сможете встретить за пределами цирка. Я к тому, что есть отличные повести, но они публикуются только на "жанровых рынках" (это мягко говоря; если называть вещи своими именами, повести живут в "литературном гетто"). Неплохую детективную повесть можно продать в "Журнал Тайн Эллери Квина" или в "Детективный Журнал Майка Шейна", хорошую научно-фантастическую повесть - в "Эмейзинг" или "Аналог", а то и в "Омни" или в "Журнал Фэнтези и Научной Фантастики". По иронии судьбы, свой рынок есть и у повестей в жанре хоррор: вышеупомянутый "ЖФ&НФ"; кроме того, журнал "Сумеречная Зона" и некоторые антологии пугающего чтива, вроде серии "Тени", публикующейся под редакцией Чарльза Л. Гранта в издательстве "Даблдей".

Но что касается повестей, которые можно описать только словом "мейнстрим" (словом, столь же унылым, как и "жанр"), то в финансовом плане у вас большие неприятности. Вы с ужасом взираете на свою рукопись объёмом от 25000 до 35000 слов, откупориваете бутылку пива, а в вашей голове звучит зычный голос с сильным акцентом: "Буэнос Диас, сеньор! Вам понравился полёт с нашей авиакомпанией "Ла Революсьон"? Вас хорошо кормили? Добро пожаловать в Новеллу, сеньор! Вам у нас понравится! Вот дешёвая сигара! Вот похабные картинки! Я думаю, сеньор, что ваша история останется с нами надооолго! que pasa? Ах-ха-ха-ха!"

Депресняк.

Когда-то (с грустью сказал он) у этих историй был свой читатель - в мире существовали такие замечательные журналы, как "Сатердей Ивнинг Пост", "Коллиерс" и "Американский Меркурий". Все эти журналы - и некоторые другие - целиком держались на прозе, короткой и длинной. А если история оказывалась слишком длинной для одного выпуска, они публиковали её по частям в трёх, пяти, девяти номерах. Отравляющая идея печатать отрывки из романа или роман в сокращении была ещё неведома (сейчас "Плейбой" и "Космополитен" сделали это дурновкусие общей практикой, так что вы можете прочесть целый роман за двадцать минут!). Истории отводилось столько места, сколько ей требовалось, и я сомневаюсь, что был единственным человеком, который ждал появления почтальона весь день, потому что он должен был принести свежий номер "Пост", в котором ожидался новый рассказ Рея Брэдбери или заключительная часть нового романа Кларенса Баддингтона Келланда.

Моё нетерпение делало меня мишенью для издёвок. Когда почтальон, одетый в шорты и пробковый шлем, наконец, появлялся, я встречал его возле дороги, приплясывая так, словно хочу в туалет, моё сердце было готово выпрыгнуть из груди. С жестокой ухмылкой он протягивал мне счёт за электричество. И только. Моё сердце камнем падало вниз. Наконец, он, сжалившись, отдавал мне журнал с ухмыляющимся Эйзенхауэром на обложке работы Нормана Рокуэлла: статья Пита Мартина о Софи Лорен; "Я Считаю Его Отличным Парнем" Пэт Никсон, посвящённая, как нетрудно догадаться, её мужу, Ричарду Никсону; и, конечно же, истории. Длинные, короткие, и последняя глава романа Келланда. Хвала небесам!

И такое случалось не единожды. Каждую чёртову неделю в день выхода "Пост", я думаю, я был самым счастливым парнем на Восточном Побережье.

До сих пор сохранились журналы, печатающие длинную прозу - "Атлантический Ежемесячник" и "Нью Йоркер" - два примера изданий, наиболее сочувствующих проблеме писателя, который произвёл на свет повесть в 30000 слов. Но ни один из этих журналов не принял мою писанину, прямолинейную, не слишком высокохудожественную, а иногда (чертовски больно это признавать) откровенно неуклюжую.

Но эти же качества - пусть и не заслуживающие восхищения - в определённой степени способствовали успеху моих романов. Большинство из них это простая проза для простых людей, литературный эквивалент Биг Мака и жареной картошки из Макдональдса. Я способен оценить изысканную прозу, она находит во мне отклик, но мне очень трудно, а то и не под силу, писать такую прозу самому (когда я был начинающим писателем, моими литературными кумирами были маститые романисты, чей стиль прозы варьировался от ужасного до несуществующего - такие, как Теодор Драйзер и Фрэнк Норрис). Заберите у романиста изысканность стиля, и вы увидите, что он стоит на одной ноге, имя которой - весомость прозы. В результате, я старался, чтобы моя проза звучала как можно более весомо. Другими словами, если ты не можешь бежать, как чистокровный конь, ты, по крайней мере, можешь воспользоваться своими мозгами (я уже слышу голос с галерки: "Какими мозгами, Кинг?" Ха-ха, очень смешно, парень, а теперь вали отсюда).

В результате, когда дело дошло до повестей, которые вы только что прочитали, я оказался в странном положении. Своими романами я достиг такого уровня, что люди начали говорить, что Кинг, стоит ему захотеть, может опубликовать даже список сданного в прачечную белья (некоторые критики утверждают, что именно этим я и занимаюсь последние восемь лет), но я не мог опубликовать эти повести, потому они были слишком длинными и, в то же время, слишком короткими. Если вы понимаете, о чём я.

"Si, сеньор! Снимите вашу обувь! Отведайте дешёвого рома! Скоро на сцену выйдет Посредственный Оркестр Революсьона и дурно сыграет музыку в стиле калипсо! Уверен, вам понравится! У вас в запасе много времени, сеньор! Потому что ваша история..."

"... останется здесь надолго, да, да, почему бы вам не отправиться куда-нибудь свергать марионеточную демократию империалистов?"

Так что я, в конце концов, решил выяснить, не заинтересуются ли издательства "Викинг" и "Новая Американская Библиотека" (издатели моих книг в переплёте и бумажной обложке соответственно) книгой с историями о необычном побеге из тюрьмы, о мальчике и старике, которые завязли в отношениях, основанных на взаимном паразитировании, о четвёрке ребят из маленького городка, которые отправились на поиски открытий, а также необычной историей в жанре хоррор, в которой женщина решила родить ребёнка во что бы то ни стало (а может быть это история о клубе, который на самом деле вовсе и не клуб). Издатели сказали, хорошо. И таким образом я смог спасти эти четыре длинные истории из банановой республики под названием "новелла".

Я надеюсь, они вам понравятся, мучачос и мучачас.

Да, и напоследок ещё одно замечание насчёт навешивания ярлыков.

Примерно год назад я разговаривал со своим редактором - не Биллом Томпсоном, а новым редактором, славным парнем по имени Алан Уильямс, смышлёным, остроумным и талантливым человеком, который, правда, постоянно прозябает где-то в глуши штата Нью Джерси.

- Мне понравился роман "Куджо", - он только что закончил редактировать мой новый роман о бешеном псе, - ты уже думал, о чём будешь писать дальше?

Я испытал дежа вю. Этот разговор уже происходил.

- Да, подумывал, - сказал я.

- Выкладывай.

- Что ты думаешь о сборнике из четырёх новелл? Большинство из них - обычные истории, не хоррор. Что скажешь?

- Новеллы, - сказал Алан. Он отличный парень, но по его голосу я понял, что я его не обрадовал; он произнёс это так, словно только что выиграл два билета до неспокойной маленькой банановой республики на самолёте авиакомпании "Ла Революсьон". - Ты имеешь в виду длинные рассказы?

- Точно, - ответил я, - а книгу мы назовём "Четыре сезона", чтобы все сразу поняли, что она не о вампирах, или об отеле с привидениями или о чём-нибудь в том же духе.

- А следующая книга будет о вампирах? - с надеждой спросил Алан.

- Вряд ли. Что ты думаешь, Алан?

- Тогда может об отеле с привидениями?

- Нет, об этом я уже писал. "Четыре Сезона", Алан. Звучит неплохо, а?

- Звучит великолепно, Стив, - со вздохом сказал Алан. Это был вздох хорошего парня, который сел в третьем классе нового самолёта авиакомпании "Ла Революсьон" и увидел, как по спинке кресла перед ним ползёт таракан.

- Надеюсь, тебе понравится, сказал я.

- А можно включить в этот сборник хотя бы одну страшную историю? В качестве... одного из сезонов?

Я улыбнулся - уголком рта - думая о Сандре Стэнсфилд и Методе Дыхания Доктора МакКаррона. - Я что-нибудь придумаю.

- Отлично! А по поводу нового романа...

-Как насчёт машины, одержимой злыми духами? - сказал я.

- Великолепно! - просиял Алан. Я почувствовал, что он вернётся на редакторское совещание в свою глушь счастливым человеком. И я тоже был счастлив - мне нравилась моя история об одержимой машине, и я думал, что эта книга заставит многих понервничать, переходя улицу после наступления темноты.

Но эти истории мне тоже дороги, и какая-то часть меня всегда будет любить их. Я надеюсь, что тебе они тоже понравятся, Читатель; что они сделают то, что и подобает хорошей истории: заставят тебя позабыть о грузе реальности и унесут туда, где ты никогда не был. Это самое восхитительное волшебство, что я знаю.

Окей. Мне пора. До встречи. Не теряйте голову, читайте хорошие книги, делайте добро и будьте счастливы.

С любовью и наилучшими пожеланиями,

СТИВЕН КИНГ

4 января 1982 года

Бангор, Мэн