dezdik

Простите, что долго не писал, оказывается, чтобы вышло что-то дельное, нужно настроение. А просто так, от балды – ну никак не пишется. А когда простываешь – настроение, пусть и предновогоднее, улетучивается вмиг. Но я захилился, слава чаю с лимоном и парацетамолу))

Часть 14. Закат кладбищенской империи. И у стен есть уши

Еще будучи школьником, я постоянно задумывался – что же такое стрессоустойчивость? Все вокруг беспрестанно твердили о пожирающих их стрессах, о том, что нервные клетки не восстанавливаются, о ком-то, у кого не хватило пресловутой «стрессоустойчивости», чтобы не хлопнуть дверью, когда выходил из кабинета начальника. Мне казалось, что я тоже много и небеспочвенно переживаю – ну там, дела любовные, досадное поражение моей баскетбольной команды на городских соревнованиях после уверенной победы на районных, стычки с гопниками из школ, находящихся в спальных районах и прочие типичные подростковые темы. Я никогда так не ошибался.

С каждой новой сделкой, с каждой пачкой хрустящих купюр, получаемых от новых или постоянных клиентов, моя паранойя нарастала снежным комом, набирая ход и ломая все защитные барьеры на пути к стене моей, как мне казалось, непробиваемой стрессоустойчивости. Любой взгляд Палыча мне казался подозрительным, скрип тормозов у сторожки заставлял вздрагивать, звонки с его номера, или, тем более, от нашего криминального элемента, вышибали холодный пот и вызывали панику.

Именно после всех событий на кладбище, спустя какое-то время, я пришел к выводу, что алкоголь – не лучший способ решения проблем, больше того, это вообще лишь способ уйти от них, закрыться деревянным щитом от летящей в тебя ракеты. Да, я любил и люблю выпить, и если сейчас я потребляю крепкие горячительные напитки ради удовольствия, тогда, очередной убойной дозой водки или вискаря, я тушил разрастающийся пожар страха, не обращая внимания на то, что после очередной выплеснутой порции, пламя становилось только больше и горело всё сильнее. Я перестал получать удовольствие от нахождения на кладбище. Да, как бы странно это не звучало, мне вполне нравилась моя работа, спокойная, размеренная, с посиделками после рабочего дня, игрой в кости и карты, минимумом предъявляемых требований и максимумом финансовой отдачи. Всё, что мне сложно было принять первые месяцы: плачущие люди, чужое горе, смерть, постоянно окружающая нас, давящая атмосфера прощания – от всего этого мне удалось абстрагироваться, как-то свыкнуться и не обращать внимания. Когда ты похоронил 10 человек, тебе тяжело сдержать дурные мысли, ты постоянно думаешь что-то вроде «он еще совсем не стар, как мой отец», или «боже мой, моя бабушка гораздо старше, а вдруг…». Когда ты похоронил 500 человек, таких мыслей уже не возникает, восприятие происходящего в момент захоронений становится отстранённым, действия – механическими, весь неприятный, казалось бы, процесс - рабочей рутиной.

Недели пролетали незаметно. Каждодневные возлияния стирали грани между днями – вот я держу стопку в понедельник, и, со словами «не чокаясь», опрокидываю в себя, затем ставлю на оторванный от календарика лист со средой, жму руку Серёге, роняю «До завтра!», сажусь в такси и уезжаю в кутящую пятницу. Говорят, после больших доз алкоголя редко снятся сны. У меня было не так – постоянные кошмары, максимально похожие на реальность, заставляющие не просто проснуться, а подскочить. Во сне Палыч, сурово глядя прямо в глаза, тихо спрашивает: «Где наши деньги, дружочек?», наяву, подскочивший я, в кромешной темноте судорожно шарю по карманам – вдруг я потратил ИХ деньги, вдруг я их потерял?

Впрочем, бывали и просветления – как обычно, Палыч и криминальный авторитет брали отпуск в середине лета и начала осени, по паре недель, с добавочными выходными, и уезжали на охоты-рыбалки, оставляя нас без присмотра и звоня лишь раз в 5-6 дней. Мнимая свобода от надзора на время поднимала индикатор моего настроения к отметкам, каких давно не было видно, вводя меня в состояние легкой эйфории, когда мне казалось, что всё будет идти именно так, как я задумываю. В эти дни мы с Виталей старались максимально много установить памятников и оградок, обговорить все нюансы по земле с клиентами, да просто расслабиться и маленько пожить без постоянного напряжения и гнёта. Я стал откровенно халтурить, раздавая мужикам втрое больше, чем оставленное Палычу и криминальному элементу, выдумывая небылицы о дополнительных работах для клиентов, которые мы с Виталей, якобы, заботливо брали на себя. Всё выглядело безупречно продуманным, мужики радовались хорошим деньгам, Палыч, узнавая сумму, собравшуюся в общаке, тоже выражал удовлетворённость моей деятельностью в моменты редких наших с ним телефонных переговоров.

В конце сентября состоялся еще один захорон, который я не смог пропустить через фильтр рутинного безразличия. Хоронили девушку чуть постарше меня, очень красивую, порядочную и вежливую. Я не был с ней знаком, но неоднократно видел на похоронах – она была из местных, тех немногих, кто не пустил свою жизнь по наклонной, тратя последние копейки на дешевое пойло. За два дня до захорона я узнал о ней достаточно много, её отец приезжал на кладбище многократно, забирая меня на другую сторону кладбища – в очередной раз пытаясь выбрать место для могилы, которое бы его устроило. Каждый раз я слушал его рассказ о любимой дочери, который не отличался от услышанного часом-другим ранее, каждый раз я смотрел на него и сталкивался с его отсутствующим взглядом, молча впитывая то, что он не мог удержать в себе, каждый раз, объехав почти всё кладбище, мы останавливались и выбирали одно и то же место. Мне кажется, убитый горем, он просто наглухо забывал о том, что мы уже договорились, это просто выдиралось из его памяти и два дня мы повторяли одну и ту же последовательность действий. Он еще не смог воспринять произошедшее, он даже говорил о дочери не в прошедшем времени, периодически замолкая и улыбаясь, видимо, каким-то приятным обрывкам нахлынувших воспоминаний. Девушка умерла очень глупой смертью, ужасной и неприятной – запарковав свою машину у дома, в нескольких метрах от зебры на светофоре, она переходила на зеленый, и, пройдя стоявший на светофоре автобус, была сбита каким-то дебилом, летящим на бешеной скорости. Позже выяснится, что он был в стельку пьян, сбив девушку и откинув на несколько метров, он даже не остановился, скрывшись с места ДТП. Свидетели сообщат номер и марку авто, его найдут и задержат, но это будет позже. Я никогда не мог и не смогу сдержать эмоций, видя такие похороны – я уже говорил, но повторюсь, считаю самым страшным горем пережить своих детей, не увидев, как они окончательно повзрослели, сами стали родителями.

Захорон был тяжелым. У меня не было ни желания, ни моральных сил обсуждать какие-то финансовые аспекты, тем более, отец умершей после захорона сам подошел ко мне и сказал, что у него есть ко мне разговор по поводу обустройства могилки, памятников и оградки, и он хочет обсудить это чуть позже. Мы не обменялись номерами телефона, как-то вылетело из головы, не назначили конкретную дату встречи, было не до этого. Через пару дней он пришел пешком, я сидел на улице на лавочке, Ожидая Серёгу и Виталю, которые ушли с бабулькой ставить для неё столик и скамейку. Мы разговорились о том, что ему было нужно, как он представлял себе оградку, памятник и прочие нюансы. Пешком он пришел неспроста – принес несколько бутылок водки, закуску, конфетки, блины – часть сам занес в сторожку, одну бутылку вынес на улицу, попросил помянуть с ним. Оказывается, он почти не пил, но смерть дочери выбила его из колеи настолько, что пришлось отойти от работы, забот и прочего. Я прекрасно видел, что он более чем среднего достатка и реально предложил ему лучшие из возможных вариантов. В итоге, его всё устроило, он достал деньги, чтобы рассчитаться, я сходил за бумагой, чтобы написать ему расписку, мы допили эту бутылку, я расписал ему на другой бумажке всё по ценам, чтобы он не забыл, и мы собрались прощаться. Пожав мне руку, он, было собрался уходить, но потом достал бумажник, вытащил несколько пятитысячных купюр и, скомкав, сунул их мне в руку со словами благодарности, за то, что выслушал его, что учёл все его пожелания, по сути, сформировав уникальную а не типичную оградку с кованными элементами (по ходу разговора я созванивался с хозяином конторы, с которой работал, чтобы узнать у их кузнеца, смогут ли они выполнить заказ на всякие элементы, которые отец умершей хотел бы видеть на ограде). После мы еще раз пожали руки, и он пошел за ворота, а я в сторожку, сунув деньги в карман джинсов.

Через минут 15 пришли Виталя и Серёга, которых несказанно обрадовали и водка с закуской, появившиеся в холодильнике, и выложенные мною деньги за предстоящую установку памятника с оградкой и укладку тротуарной плитки, так же я выложил деньги за землю в общак, прикрепив к ним записку с именем клиента. На тот момент я не знал, что Серега, у которого заболел живот, оставил Виталю одного и пошел в сторожку. Услышав мой разговор, он так и остался за кустами, не увиденный мной, зато наблюдая за нами и прекрасно слыша весь разговор и все озвученные суммы, включая злополучные три пятитысячные купюры в конце, разговор о памятнике и оградке, заказываемых мною, в общем, весь разговор от начала и до конца. Я потерял бдительность. Я был уверен, что они будут возвращаться по дороге, потому что по ней они и ушли с бабулькой, унося всё что нужно для установки. Сумма, озвученная мною в качестве стоимости земли, заметно отличалась от положенной в общак.

Попрощавшись с Серёгой, мы уехали с Виталей праздновать удачную сделку. Празднование получилось весьма качественным, была пятница, я знал, что в субботу Палыч не приедет на кладбище, от того не сомневался, что мой приезд в десять-одиннадцать утра останется безнаказанным и я смогу даже приблизительно выспаться. В 10 утра меня должен был разбудить будильник, но этому не суждено было случиться – в половину седьмого, наконец услышав уже довольно долго названивающий телефон, я сонно алёкнул в трубку. Сон мгновенно улетучился, во рту стало сухо, и я не мог протолкнуть воздух, вставший комком в горле, трясущейся и не слушавшейся рукой я опустил телефон от уха, чтобы посмотреть, кто звонил и увидел контакт нашего криминального элемента. Всё что я услышал, было: «Бегом сюда, блять, щенок охуевший!» и короткие гудки.

Часть 13. Лирическое отступление

Работая в таком своеобразном месте как кладбище, волей неволей сталкиваешься со странными, иногда забавными личностями, попадаешь в непонятные ситуации, да и вообще, всегда живешь в осознании, что может произойти что-то неведомое. Вот несколько эпизодов из личного опыта.

Сколько бы любители возлияний не отнекивались, но систематическое чрезмерное потребление горячительного, а тем паче, некачественного, весьма пагубным образом влияет на организм, причём сила влияния растёт в геометрической прогрессии – сперва долгое время оно не заметно, а потом вдруг резко – бац! И ты хреново видишь, ручёнки трясутся так, что поход в туалет может стать незабываемым сексуальным приключением, сон может пропасть или наоборот, стать полулетаргическим – когда хоть из пушки над тобой стреляй, к пробуждению это не приведёт.

Серёга был горазд выпить всегда, а устроившись на закрытое кладбище, где подзахороны происходили раз в месяц-другой, и, перестав получать сколь либо приличные деньги, но, не теряя желания испить горькой – с легкостью перешел на непонятную продукцию местной сомелье-алкашки тёти Маши, которая производила свой алкогольный напиток из неведомо чего. Травиться, в широком смысле этого слов, никто этой бодягой не травился, но вот как раз все пагубные воздействия алкоголя принятие оной внутрь выводило на совершенно новый уровень. Со временем, когда кладбище начало функционировать в штатном режиме, плюсом на нём начал орудовать я, создавая свою кладбищенскую империю и щедро делясь доходами ею приносимыми, Серёга сделал несколько уверенных шагов наверх в качественной иерархии потребляемых ядов, перейдя с технической байды на приличную водку и даже виски, которого иногда требовали моя и Виталина души. Но механизм методичного разрушения организма, запущенный задолго до моего рождения, был успешно разогнан чудо эликсирами от бабы Мани и вся описанная выше симптоматика, нашла себе место в выжженном Серёгином теле.

За время моей работы на кладбище, суперспособность Серёги спать и не просыпаться от воздействия самых башнесносящих внешних раздражителей стала воистину легендарной. Сколько раз, покидая пьяненького дремлющего Серёгу в сторожке, мужики уходили за добавкой и возвращались к запертому непробиваемому ни технически, ни акустически форту – просто Серёга, очнувшись в промежуток, когда его собутыльники еще не успели вернуться, с пьяных шар решив, что все разошлись по домам, закрывал на клюшку и кладбище, и саму сторожку, ныряя на самые неизведанные глубины океана Морфея. В лютые январские морозы, хнычущие от безысходности суровые кладбищенские мужики, устраивали ритуальные танцы вокруг запертой избушки, безуспешно пытаясь попасть внутрь. Это со временем они зафиксировали, что нужно ходить за добавкой, как будто ты уходишь насовсем, навсегда, собрав все свои пожитки, телефоны и деньги – чтобы была хотя бы возможность уехать на такси в суровую сибирскую ночь, а не лить выжигаемые январским ночным морозом крокодильи слёзы, до последнего надеясь попасть в тёплую кладбищенскую сторожку.

Однажды, в пору таких же злых морозов, Палыч приехал не на привычной серебристой ауди, а на сверкающей отреставрированной «Буханке», с широченными и высокими колёсами и модной оптикой. Вызывая такси, и отдавая Серёге ключи, он уведомил, что уезжает с семьёй из города, а машину надо передать его сыну, который сам не в городе, но по приезду собирается на рыбалку-охоту. Что ж, миссия более чем выполнима, подумалось нам, и мы, обрадовавшись, что Палыч так рано в пятницу уруливает за пределы досягаемости, отправились в магазин за несколькими наборами «Спивающийся копщик», чтобы как следует отметить пятницу. Начав поглощение спиртосодержащих пятничных атрибутов чуть после обеда, к концу рабочего дня все уже были конкретно подшофе. Мы с Виталей отчалили в центр, забуриться в какое-нибудь заведение и продолжить пятничный ликбез, остальные же мужики тоже потихоньку собирались, заливая очередной «напосошок» и прощаясь с Серёгой. Всё было столь типичным и будничным, что когда я с утра, слегка контуженный последствиями возлияний прошлого вечера, пришёл с утра пораньше на погост, не смог не охуеть от увиденной картины. А увидел я: покорёженные ворота с разорванной цепью замка, осколки стекла от разбитого окна на снегу под сторожкой, две кровавых пятерни на синей входной двери и заляпанное кровью же обледенелое крыльцо. Бурная фантазия нарисовала страшную картину событий вечера – злоумышленники ворвались на кладбище, выманили Серёгу, разбив окно, умертвили самым садистским способом и угнали «буханку» Палыча. Серёга, героически истекая кровью, на исходе алкашеских сил, телепортировал по-пластунски своё тело за стальные двери сторожки и принял мучительную смерть, не сумев доползти до средств оповещения. Я был готов звонить в милицию, сердце бешено трепыхалось в хрипящей груди, похмелье холодным потом покидало мой проспиртованный организм. Это пиздец, товарищи – пронеслось в проясняющейся голове.

Совладав с собой, я решил осмотреть место преступления и пошел в сторожку, стараясь не наступать в рубиновые капельки крови на крыльце. Резко дёрнув на себя дверь сторожки, я…не смог её открыть. Заперто нахуй. Минуть пять я громко тарабанил в дверь и, наконец, услышал шорох внутри сторожки. Спустя считанные секунды дверь распахнулась, и мне предстал помятый заспанный Серёга, щурящийся от ярких солнечных бликов на белоснежном пушистом снегу. «Ты чё, живой?» - недоуменно вопросил я, получив в ответ что-то типа «Ну так себе, пивка бы щас», прошел в сторожку, где всё было, вопреки моим ожиданиям, как обычно. Серёга, вышедший покурить, внезапно заорал: «АААА, а где машина Палыча??? ОООО, что это за кровь?!?!», и забежал внутрь, вытаращив пьяненькие зенки на меня. Звонить Палычу я побоялся, не хотелось омрачать его семейный отдых, но и делать что-то надо было, поэтому, решено было обратиться в высшую инстанцию – нашему криминальному элементу. Стоя на крыльце, я набрал его номер, но не успел нажать кнопку вызова, увидев приближающийся пепелац нашего серого кардинала. Едва заехав на территорию, криминальный элемент открыл окно, выпустив наружу раскатистый басовитый смех, вперемешку с выкриками «Ой вы дебилы, бля» и «Я ща сдохну со смеху». Вдоволь наглумившись, он поведал истинную историю событий вечера. Оказалось, знакомые Палычевского сына подбросили его до кладбища и укатили по своим пятничным делам, а он проследовал к сторожке, забрать ключи и затем погрузиться в «буханку» и отчалить восвояси. Поднявшись на крыльцо, минут 10 безрезультатно подолбившись в дверь, он решил кинуть снежком в окно, но, не рассчитав усилий, здоровый лоб запулил снежную массу с экстремальным усилием, разбив стекло в окне, н, увы, не разбудив Серёгу. Психанув, он ринулся распинывать дверь, но был остановлен охранной системой «гололёд», растянувшись на крыльце с разбитым носом и рукой. Оправившись от подлого удара, он взобрался-таки наверх, пару раз в сердцах шлепнул по двери, и полез за сторожку искать, чем бы вскрыть машину, так как, оказалось: во-первых, у него внутри имелись запасные ключи, во-вторых, на улице был конкретный сибирский ебун. Вскрыв какой-то арматуриной дверь, он завёл машину, чутка согрелся, долго и яростно сигналил, и, окончательно психанув, вынес ворота и уехал домой. Серёга долго виновато хлопал глазами, слушая эту, ставшую легендарной байкой, историю, под конец взяв обязательства починить ворота и стать более чутким во сне. Понятно дело, ни того ни другого в итоге не произошло, но никто, в общем то, те обещания на веру и не принял. Палыч, кстати, ржал больше всех, в очередной раз прося пересказать нашего криминального элемента события той ночи.

Не только коллеги радовали меня, своими любопытными действиями создавая незабываемый антураж на кладбище, но и клиенты, бывало, отчебучивали немыслимое, находя всё новые способы удивить меня, несмотря на то, что повидал я на погосте и так много необычного. Очередной захорон обещал быть таким же обычным, как и многие до него – вырытая с утра могилка, приехавшая процессия из нескольких машин, катафалка и автобуса, скорбные лица и всхлипывания, прощальные речи, венки и цветы. Но на фоне всех грустящих и понурых людей, выделялся один мужичонка, который, вывалившись из одной из машин, уже выглядел крепко помянувшим. Тем не менее, пока все прощались с умершей, он, с увесистой фляжкой наперевес, совершал хаотичные передвижения по кладбищу. Подойдя к нам, он вопрошал: «Мужики, а могила то глубокая?», и, получив ответ, мол, всё как положено, не переживайте, заговорщицки подмигнул: «Значит, не выберется, сука!», после чего хихикая и икая, рванул в сторону леска, возможно, избавиться от излишка жидкости в организме. Недоуменно пожав плечами, мы двинулись закрывать гроб. Спросив, все ли попрощались, мы было собрались водрузить крышку на гроб и защелкнуть её, но услышали со стороны леса «Неее, стойте, мужики, я бегу!», от того самого мужичка. Его было попыталась остановить женщина, которая дольше всех прощалась с умершей, но он отмахнулся от неё, подлетел к гробу и с выкриком «Счастливо оставаться, карга!», смачно чмокнул труп в щеку, и, хихикая, забурился в толпу. Пребывая в состоянии лёгкого ахуя, мы закрыли гроб, взяли его на полотенца и понесли к могилке. Опустив вниз и дав родственникам возможность кинуть горсти земли, мы принялись методично забрасывать могилу песком. Не менее рьяно нам помогал тот самый лысоватый, очкастый мужичонка, смешно пыхтя и подгребая дальний песок прям своим ботинком поближе к нам. Всё так же находясь в легком недоумении, мы закончили закапывать и приступили к формированию холма, воткнув временную плиту в рыхлый песок, поглядывая на всхлипывающую толпу и на мужичка, который, казалось, распалялся всё больше. Оформив холмик, мы начали притаптывать его окантовку, чтобы люди не провалились в мягкий грунт, подойдя сильно близко к могиле. «Стоять!!!», завопил мужичок, и, оттолкнув Серёгу и выхватив у меня лопату, принялся нещадно лупить по холму, и озверело тыкать ногой, утрамбовывая песок вокруг могилки. «АХАХАХАХАХ, хуй ты, старая стерва, больше кровушку мою попьешь! Оттуда ты меня не достанешь!», орал мужичонка, со скоростью Флэша перемещаясь вокруг могилки и лупцуя несчастный холмик лопатой. Мы стояли, вытаращив глаза, наблюдая за этой вакханалией, а вся толпа провожающих в последний путь молча вздрагивала на каждый удар взбесившегося очкарика. Видимо устав, он бросил лопату, деловито свинтил крышку со своей фляжки, глубоко вздохнул и, одним глотком осушив её, спокойно сказал: «Всем спасибо, несите венки». Люди гурьбой засеменили с венками, облепляя могилку, мы же, схватив лопаты, поспешили стремительно удалиться от этого непонятного действа, с трудом переваривая увиденной. «Тёща, наверное», спустя минут пять задумчиво проронил Серёга, и мы дальше молча зашагали к сторожке.

Бурные выходные закончились, а значит, самое время выпустить следующую часть моей трехлетней истории из жизни одного кладбища.

Часть 12. Расцвет кладбищенской империи. Лето больших возможностей

Несмотря на общие для большинства людей моральные принципы, у каждого всегда есть своя правда, когда дело касается каких то узконаправленных вопросов. Я не знаю, в воспитании ли дело, или так проявляется влияние социума, пресловутый менталитет или что-то еще, но когда внутренняя правда диаметрально противоположна чужой, конфликт, как правило, приводит к бунту. Не получив от руководства удовлетворяющих меня ответов, я окончательно решил, что буду делать по своему и будь что будет. Это не значит, что я не задумывался о последствиях или не боялся, я очень боялся, я видел методы работы людей, которым собирался идти наперекор, и совершенно не желал применения таковых к моей персоне. Размышляя и вспоминая о тех событиях сейчас, весь ход моих мыслей видится мне всплесками юношеского максимализма – ситуацию можно и нужно было менять совершенно другими способами. Но тогда в груди клокотала злость от несправедливости, раздражение от того, что с моим мнением не считаются, называя глупым мальчишкой с неуёмными амбициями. Предохранительный клапан был сорван, но локомотив с моими амбициями еще нужно разогнать, чтобы попытаться пробить стену из принципов и понятий моего начальства.

Лето на кладбище всегда было для нас любимой порой, и дело не только в финансовой составляющей. После 6-7 месяцев, когда ты промерзал, заливался противными холодными сентябрьскими дождями, задувался ледяными ветрами и заваливался снегом, даже обманчивое тепло мая поднимает градус счастья до абсолютного максимума. Приходя с утра на работу, перед глазами видишь картину странного симбиоза красоты природы и готического шарма – вокруг зеленые лужайки, деревья с сочными молодыми листьями, прикрывающие холодный металл оградок и лаконичную строгость молчаливых памятников. Грунтовая дорога, вихляющая между огромными полями с редкими старыми погребениями с одной стороны, и сосново-березовыми зарослями, где находится большая часть захоронений, с другой, вела к огромному лесному массиву, который раскинулся на десяток километров вглубь сразу за речкой, разрезавшей кладбище на две части. Чем заниматься работникам кладбища на выходных после захорона, когда не нужно ничего делать по работе, а впереди еще целый день? Правильно, загорать и жарить шашлыки. Ко мне периодически заскакивали друзья, которые не сразу, но привыкли к тому, что я много времени провожу в столь специфическом месте, занимаясь столь неподходящими этому месту вещами. Я до сих пор помню глаза знакомой старушки, проходящей мимо сторожки, сбоку от которой я стою в одних шортах и жарю ароматное мясо над тлеющими углями. Картину для поздоровавшейся со мной бабульки дополняли мои друзья, один из которых расхаживал по траве рядом с могилками, похлопывая себя битой по плечу и разговаривая по телефону, второй же натирал машину, насвистывая себе под нос. Тем не менее, старушка, оказавшись не робкого десятка, подошла к каждому и дала по конфетке, и всё также выпучив глаза и оглядываясь, посеменила дальше по своим делам.

Что касается работы, тем летом её было нереально много. Накопившийся опыт общения позволял мне без проблем находить общий язык с любым клиентом, будь то типичный местный, из небогатого района, или привередливый житель центра, с весьма завышенными запросами и требованиями. Всё осложнялось еще и тем, что если оградки и памятники Палыча можно было ставить в рабочее время, то увеличившийся поток заказов на дорогие памятники мы вынуждены были переносить на вечер, иногда оставаясь на кладбище до 10-11 часов. При этом мы делали всё возможное, чтобы не попасться на глаза Серёге или моим дядям, которые иногда нет-нет, да и прогуливались по кладбищу.

Зато на выходной неделе жизнь кипела с невероятной силой. Помимо традиционных гулянок и посещений увеселительных заведений с друзьями и девушкой, я занимался, по возможности, окультуриванием Витали. Простой пацан со своеобразностью в поведении и мышлении, выращенный бабушкой, с сидящим в местах не столь отдалённых отцом, Виталя никогда не видел сколь бы то ни было больших денег. Одевался он максимально просто и дешево, курил ядовитую Приму и вообще никогда не заморачивался внешним видом и прочими нюансами. При этом у него, в силу личностных особенностей, было довольно туго с общением. Мы периодически устраивали рейды по приличным магазинам, совершенно поменяв ему гардероб, а так же собирались вместе с моими друзьями, приучая к нормальному общению взамен привычного для него бухания с алкашного вида знакомыми его отца. Еще одной его особенностью была безграничная щедрость и наивность. Однажды он пришел на работу с утра пешком, в день сразу после зарплаты. Выяснилось, что он наугощал какую-то малознакомую девицу с её друзьями, спустив за вечер все деньги, включая нехилый калым. Его многократно разводили мутные мадам, с которыми он наловчился знакомиться, так как, имея приличную сумму денег на кармане, он автоматически становился привлекательным самцом, как казалось ему, а на деле привлекательным для развода лохом, как видели его временные знакомые. Поэтому мне иной раз просто приходилось отбирать у него деньги, чтобы он не потратил их на непонятно кого и зачем. Благодарность Витали всегда выражалась не только в его щедрости ко мне, но и в том, как он после этого работал, раз за разом доказывая, что не зря он был назван «Золотой лопатой».

Взяв деньги за землю первый раз, я перестал сомневаться в том, что этот случай не окажется единичным. Неуёмный мандраж и боязнь с каждым разом заметно уменьшались, со временем и вовсе исчезнув. Я озвучивал условия захорона абсолютно каждому клиенту, невзирая на его социальный статус и финансовые возможности. Сперва мне было тяжело от подобных разговоров с людьми, которые мне казались простыми, порядочными и небогатыми. Но пару случаев, когда эти самые порядочные люди, не раз слышавшие от меня о положенном максимуме площади, в итоге захватывали участки по 20 с лишним квадратов, ставили туда далеко не дешевые оградки и, для верности, утыкивали свободное пространство скамейками и столиками. Естественно, мы ничего не могли поделать – не опускаться же нам до уровня вандалов, выковыривая или пиля оградки. Последней каплей для меня стал случай, когда плакавшиеся мне люди, весьма интеллигентного вида, рассказывая о плохом финансовом положении и сплошных проблемах, забабахали дорогущий мемориальный комплекс, отхватив большой кусок и без того небольшой полянки, одной из трех, где были реально лучшие места на кладбище.

После этого в моей памяти всплыли разговоры моих родителей о том, как с них взяли деньги за похороны моего дедушки рядом со сторожкой на другом кладбище, среди богато украшенных могил с разнообразными дорогими памятниками. Поинтересовавшись об уплаченной сумме, прикинув ее значительность для того времени, я оторопел – стоимость земли в разы превосходила стоимость самого захорона. Поинтересовавшись на других кладбищах, я с удивлением обнаружил, что на каждом есть «элитные участки», на которые не хоронят просто так, а лишь за дополнительные и весьма существенные деньги. Своими мыслями на этот счет я опять же поделился с начальством. Естественно, идея была встречена благосклонно и мы определили примерную стоимость для трех «элитных участков», которые, к слову, быстро заполнялись, будучи небольшими и очень привлекательными для клиентов. Теперь мы везли клиентов, которые выбирали новое место, а не подхоранивали к родственникам, мимо этих участков и показывали стандартное место новых захоронений согласно плану о выделении новых площадей. Естественно, некоторые люди начинали интересоваться «вот той опушечкой с молодыми елями и зеленой травкой» и я озвучивал им дополнительную стоимость, не забывая и о пяти квадратах. Для большинства спросивших это не оказывалось сколь либо значимой проблемой.

Чтобы нивелировать пропасть между получаемыми работягами и начальством деньгами, я, в тех случаях, когда продавалась дополнительная земля, как обычно приезжал в контору и отдавал деньги за могилку, которые делились напополам. А уже на месте, когда мы приходили копать, я начинал выдумывать, мол, вот люди попросили сделать то-то и то, и очень щедро отблагодарили, сунув денег больше чем требовалось. И, поскольку это деньги за дополнительные услуги, нам разрешено их забирать полностью, я отдаю их вам, вот – держите. Таким образом я пилил доход с продажи земли. Я был безумно доволен, видя радостные глаза мужиков, ведь ничто не коробило меня больше, чем факт, когда деньги, заработанные трудом одних людей, целиком и полностью уходили в карманы других. Я был абсолютно уверен в своей правоте, справедливо считая, что как раз таки начальство не заслужило ни копейки из этих денег. Тем не менее, иногда, чтобы отвести от себя подозрения, я отдавал всё, что брал с клиентов и это работало.

Вся эта ситуация не могла не оставлять след на моем эмоциональном состоянии. Мандраж при общении с клиентами перешел в мандраж при встречах с начальством, иной раз я вздрагивал, услышав знакомый звук мотора и скрип тормозов. Было очень сложно не подавать виду, перемалывая внутри мерзкое чувство страха быть уличённым или раскрытым, схваченным за руку или подслушанным в очередном разговоре с клиентом. Я сделал копию последних записей в книге захоронений и ставил себе пометки рядом с могилами тех, чьим родственникам была продана земля. Я вкрадчиво выпытывал информацию о реализованных не в мою неделю оградках, обливаясь холодным потом, узнавая, что оградка была предназначена для кого-то рядом с проданными мною площадями. Чтобы не подвести людей, которые приобретали землю, я уговаривал их поскорее поставить оградку, находя всякий раз правдоподобные и осмысленные для того основания. Эта хрупкая система не давала сбоев, всё работало как в отлаженном швейцарском механизме. Я ни с кем не делился никакой информацией, попутно замечая, что давление со стороны Серёги растёт. Он частенько, за очередной стопкой виски, начинал расспрашивать меня о том, за что это нам опять отвалили лишних денег клиенты, как мне удаётся так часто их убалтывать, и как вообще я это делаю. Я продолжал строить из себя дурачка, увиливая от прямых ответов, но, при этом понимая, что все эти вопросы неспроста, а ответы на них ищутся далеко не Серёгой. Постоянно балансируя на грани, я день за днём проживал это лето, стараясь компенсировать напряжение и негатив рабочей атмосферы безудержным весельем и гулянками в свободные от кладбища дни. Мне начинало казаться, что я смогу выстоять под ударами страха и беспокойства сколько угодно, что я смогу оберегать свои тайны бесконечно, постоянно наращивая обороты и получая всё больше денег. В очередной раз попивая виски с друзьями, погрузившись в свои мысли, я был уверен, что создаваемая мною империя будет только расти и уже никто не помешает мне.

Часть 11. Расцвет кладбищенской империи. Холодная война и первый шаг вверх на пути вниз

Чем дальше позади оставался Родительский день, тем явственнее проклёвывалась озабоченность руководства кладбища относительно моего каталога и выгоды, которую сулило обладание и использование оного. В начале мая Палыч привёз мраморные памятники, а так же оградки, столики и скамейки со столь популярной полимерной обработкой, видимо, решив, что это лишит меня части клиентов а им принесёт значительный финансовую профит. Было видно, что мой каталог был проштудирован и проанализирован от корки до корки. Но это всё было мимо цели, они не видели причину, изучая лишь следствие. Конечно, меня очень интересовали продажи оградок и памятников, но перспектива продажи квадратных метров прельщала меня куда больше. Заказные оградки, в отличие от уже готовых от Палыча, можно было подгонять под сложный рельеф и нужную людям площадь. Каждому клиенту я проговаривал о положенных 5 квадратах, и если их это устраивало – в ход шли готовые оградки из наличия, с которых я по прежнему получал процент, заодно держа Палыча в полной уверенности, что ни одна струя финансового потока не протекает мимо его карманов. Контроль надо мной был ослаблен, Виталю всё реже пытали расспросами о том, чем я занимаюсь, Серёгу не опаивали до состояния, когда он сам выкладывал всё что видит и слышит. Об этом приёме слежки за мной я, к сожалению, узнал много позже, но уже тогда чутьё подсказывало мне держать свои мысли при себе и не особо распространяться о том, что и как я делаю.

А делал я очень многое. Иной раз я оставался в сторожке с Серёгой, перекладывая установку на работников конторы и заведомо лишая себя крупной статьи дохода. Полноценная установка памятника и оградки, в зависимости от удаленности от дороги, размеров и веса, варьировалась от 1000 до 5000 рублей. При этом если нужно было самому делать установку, я договаривался о доставке в вечернее время, когда ворота кладбища были закрыты. Серёга, живший на кладбище (вот странный человек, кстати, имея прекрасную квартиру в центре города, он её сдавал, живя на кладбище – и это, кажется, ему весьма нравилось), впускал логистов из конторы моего партнёра, уверенный, что они поехали ставить памятник самостоятельно. Мы же с Виталей уходили с работы в этот день в разное время, неизменно, по-шпионски, встречаясь с другой стороны кладбища, где не было ни ворот, ни сторожки, ни забора, после чего прокрадывались на вражескую половину, забирали из тайника инструменты и материалы, и шли ставить самые элитные варианты памятников и оградок. Как же мы радовались, когда очередной заказчик, с которым, кстати, я встречался либо в городе, либо непосредственно на месте захоронения, оказывался со второй половины кладбища – там никто не мог заложить нас и мы работали без опаски.

Май был первым месяцем, когда мы начали работать в таком ключе, и последним, когда я пытался вести бухгалтерию и считать наши с Виталей доходы. И не то, чтобы мне было лень, скорее я решил на это забить – заработали мы просто до хрена! Помимо основой зарплаты, составившей примерно 7 тысяч, мы получили еще по 7 с захоронов, плюс с установок примерно по 12-13. А я и того больше – примерно двадцатку сверху за счет продажи памятников и оградок, как своих, так и Палыча. Сладкий вкус финансовой свободы с лихвой перекрывал горечь от осознания всей абсурдности ситуации – мы водили за нос серьёзных людей, начхав на безопасность, лазая по кустам, как шпионы-дилетанты, делая нычки с инструментом и всячески скрываясь от зоркого ока Саурона…эээ, Палыча.

Первый захорон начавшегося с моей рабочей недели июня, принёс мне, как бы странно это не звучало, постоянного клиента. Интеллигентный рыжеволосый еврей, на дорогом и свежем японском скакуне, всегда элегантно одетый, и не по-еврейски щедрый, этот дядька хоронил тётю рядом с кем-то из своих родственников. На месте выяснилось, что там несколько могил 70х-80х годов захоронения, с причудливыми деревянно-металлическими конструкциями вместо памятников, и спинок от советских пружинных кроватей вместо оградок. Его родители тоже были в более чем почтенном возрасте и непременно хотели быть захоронены рядом с братьями и сёстрами, потому попросили привести эти места в божеский вид, удалив всю растительность, деревья и мусор, заменив архаичные элементы почитания памяти на современные памятники и оградки. Вооружившись топорами, ломами и лопатами, за пару дней мы с Виталей превратили этот холмистый заросший неприглядный участок с хламом в ровную огромную поляну 3х15 метров, с очертаниями могилок и небольшими досками на каждой могиле, на которых мы записали все данные со старых памятников. Двоих родственников, захороненных много лет назад, было решено отгородить отдельно, благо их могилы были очень близко, поставить мраморные памятники без портретов, так как не было хороших фотографий. Естественно, туда пошли памятники и оградки Палыча, уже было сунувшего нос в наши разговоры, но успокоенного полученными деньгами. А вот с новым захороном было по-другому – памятник был выбран один из самых дорогих, ровно как и оградка, плюс, по требованию родителей, клиент попросил отгородить всю поляну (естественно мы не просто так безвылазно два дня ковырялись в зарослях, расчищая огромную площадь, я был уверен, что он запросит её всю). Настал час Х. Заливаясь холодным потом, дрожа как осиновый лист, я сунул ему книжонку с правилами захоронения и промямлил что-то о положенных пяти метрах. На его вопрос, как же быть в этой ситуации, я заменил книжонку в его руках на наш прейскурант, и продолжил мыкать что-то о дополнительной площади, тыкая трясущимся пальцем в циферки на листочке. «Давай конкретно, вот этот весь участок и отгородить оградкой. Сколько?» - в лоб задвинул мне дядя, и пошел к машине, бросив «Посчитай, завтра скажешь, после работы заеду».

Находясь в прострации и не до конца осознавая, что самый сложный первый шаг сделан, я побрел в сторожку, абсолютно не разбирая, что там щебетал прыгающий вокруг меня Виталя. На тот момент мы уже получили прилично только за работу на этом участке, и он просто был не в состоянии скрыть всю нахлынувшую на него радость. Я же лихорадочно соображал, во что мне выльется эта авантюра, буду ли я уличён и вообще, как дальше жить. Было страшно. Было даже мерзко. Я не делал ничего постыдного, я не просил денег больше чем всё, что я делал, стоило. Но я шагнул на хрупкую поверхность неизведанного, где каждый шаг мог привести к сокрушительному провалу либо столь же грандиозному финансовому взлёту. Погружённый в свои тягостные мысли, доработав остаток дня, я на автопилоте отправился домой, совершенно механически выполняя стандартный действия – заходя в какие-то магазины, покупая что-то, о чём меня просили дома. На удивление, делал я вся это, ничего не забыв и нигде не накосячив, как будто память сама выдавала порциями нужную информацию прямиком с подкорки моего затуманенного разума. Дома у меня был дубликат каталога, я посчитал памятник и оградку 3х7 метров, пару скамеек и столик. 40 тысяч за всё это, не считая земли. Простые циферки никак не хотели считаться, казалось, я элементарно забыл правила арифметики и таблицу умножения. В итоге, вычислив таки нужные мне значения, я окончательно впал в ступор – как мне озвучить эту, показавшуюся мне гигантской сумму, глядя в глаза человеку. Мне реально казалось, что я совершаю ограбление, или что-то противоправное. Я даже выпил валерьянки, которая, скорее, возымела эффект плацебо – я нашёл некое спокойствие, все шумы внутри меня стихли.

На следующий день, непонятно почему, все мысли и беспокойство прошедшего дня меня больше не посетили. Приехавшему клиенту я озвучил всю сумму, и тщательно, каждую копейку из нее расписал, ни разу не запнувшись и не дрогнув. Он посмотрел на меня, хмыкнул и сказал: «По рукам!». Вот тогда я почувствовал, что посетившее меня спокойствие было мнимым – после рукопожатия с меня свалился тяжеленный камень, я как будто даже по-другому задышал. Он предложил проехать до его дома, где он дал бы мне денег, а я бы написал расписку, сумма всё-таки была не маленькой, и потом он отвёз бы меня домой или обратно на работу. Растворившись в мягком сиденье лексуса, я продолжал осмысливать свой шаг. «Да к чёрту всё, один разу живу!» - этой мыслью я окончательно выбил весь негатив, копившийся во мне с самого начала года, и просто решил плыть по течению, по возможности, не теряя бдительности. Оказалось, мой будущий постоянный клиент жил в трёх домах от меня, о чём я ему сообщил и больше нам не было необходимости встречаться на кладбище. Все последующие вопросы мы решали в соседней кафешке за чашкой кофе, что более чем устраивало его и просто пиздец как устраивало меня.

Колоссальная сумма денег осела в моём кармане по результатам всего лишь одного рабочего дня. К слову, месяцем ранее, я вписал клиенту в список услуг дополнительные 4 квадрата земли, и отправил оплачивать в контору вместе с другими услугами по осуществлению захорона. Были такие агенты, которые наотрез отказывались проводить захоронение не через кассу, они, конечно, были редкими гостями на нашем кладбище. Спустя этот месяц, изучая выписку по предстоящей зарплате, я не увидел ни рубля за оплаченную землю. Что ж, контора сама подтолкнула меня к выводу, что проще деньги сложить в карман, чем попытаться честно хоть что-то заработать, совершив очень сложную продажу. Поинтересовавшись у мужиков с других кладбищ, я выяснил, что дополнительная земля продается официально не чаще раза в месяц-два. Да и в целом, продаётся не часто – все побаивались открыто предлагать землю, несмотря даже на законные основания по положенным 5 квадратам. Я решил испытать судьбу, и, казалось бы, не прогадал. Первый же мой опыт обернулся колоссальным приростом финансов. Зная, что Палыч не помнит, как выглядит клиент с этого места, и, будучи уверенным, что вряд ли они пересекутся на той самой могилке, я не стал выкладывать все деньги. Из 30 тысяч, 20 я положил на стол, рассказав про возможность заработать еще больше денег, что нет смысла проводить их через кассу, и даже как лучше разговаривать с клиентом, справедливо полагая, что эти халявные бабки будут равномерно поделены между всеми на кладбище. Такого огня в глазах Палыча и криминального элемента мне ещё не доводилось видеть. Они поняли, что я наткнулся на золотую жилу.

Вопреки моему мнению, эти деньги были поделены на улице, за спинами мужиков, строго между нами тремя – на резонный вопрос, а как же так, я получил ответ – они не заслужили. Проглотив эту противную пилюлю, я поинтересовался про второго дядю, на что получил не менее хлёсткий ответ – а это не его рабочая неделя. То есть, получалось, если он продаст землю на своей неделе – я пролетаю мимом дележа, не говоря уже про мужиков, которые пролетали постоянно. Я был в ахуе, но возразить не мог. Я до конца дня не переставал думать об этом. Выводы, к которым я пришел, показались мне правильными. И действовать в дальнейшем я решил исходя из своих мыслей, а не беспрекословно приняв условия моих начальников. Я впервые, с момента моего появления на кладбище, решил идти наперекор сказанному начальством.

Часть 10. Расцвет кладбищенской империи. Страх и ненависть на кладбище

Дни тянулись мучительно медленно, каждая рабочая неделя, как вязкое болото – в понедельник утром моя нога погружалась в неприятную жижу, и только в воскресенье, на исходе сил, я выбирался из этой недружелюбной среды. Нет, в целом, картина оставалась столь же позитивной, как и ранее. С учётом того, что на кладбище был не сезон, мы получали вполне себе достойно. Трудовые будни сменялись легкомысленными гуляночками, да и на кладбище мы, по старинке, устраивали чуть ли не недельные марафоны по выжиганию мощностей организма в целом и печени в частности. Но мысли о грядущем «сезоне» и постоянное проворачивание предстоящих диалогов, событий, возможностей – всё это не давало расслабиться до конца, держало в постоянном неприятном напряжении.

В это межсезонье пару раз Палыч начинал разговор, касающийся лично моей деятельности, как бы невзначай пытаясь выведать, сколько же мне может принести дохода тот самый пухлый каталог, в котором корректором я замазал все контактные данные и даже название фирмы. Я включал дурачка, прорисовывая Палычу размытые картинки возможного недалекого будущего, всячески сводя разговоры к тому, что не располагаю даже примерным пониманием предстоящего. Естественно, Палыч был далеко не глупым человеком, и происходящие изменения во мне он не мог не заметить, как бы я их не скрывал. Он видел, насколько глубоко я разобрался во всей кладбищенской теме, как быстро я приспосабливался к очередному клиенту, как легко находил общий язык с агентами и родственниками. Я, в свою очередь, начал осознавать, что за мной пристально наблюдают, причем в ход идут любые средства разведки – на очередных совместных выгулах с Виталей я стал частенько слышать от него, мол, Палыч у меня то-то и то-то про тебя спрашивал, про те-то дела интересовался. На радость мне, Виталя был очень преданным другом, где-то он, в силу своих особенностей, уходил в глухую молчанку, а в каких-то вопросах он просто не мог дать внятного ответа, потому что и не пытался вникнуть в суть моих дел. Ему это в принципе не было нужно, мир для него делился на черное и белое, и, видя, что от моей работы радуюсь не только я, но и люди, обращающиеся ко мне, он довольствовался тем, что я щедро делился с ним и всегда отстаивал его интересы.

За этой замысловатой игрой в кошки мышки, когда я постоянно пытался вырваться и быть на шаг-другой впереди, зима незаметно подошла к концу и жизнь на кладбище закипела в преддверии Родительского дня. Позицию руководства сходу прояснило решение Палыча относительно предстоящей продажи цветочков-веночков – деньги берутся из общака кладбища (да, был у нас и такой, некая буферная подушка, из которой каждый мог себе занять до зарплаты) и делятся строго пополам – половину рабочим, половину начальству. И если в вопросах с могилами я попадал в обе категории, так как и копал и договаривался, то здесь, несмотря на то, что мне было предложено самому закупить товар и заняться продажей, я получал только вместе с руководством. Я вежливо отказался, переложив ответственность за закупки на второго дядю, а продажи – на Виталю. И если Палыч и криминальный элемент подумали, что я показываю характер и играю в «обидки», на деле всё было совсем не так – я просто освобождал себе максимум времени и пространства на работу с каталогом.

В наступивший Родительский день наплыв посетителей был еще больше, чем годом ранее – я молол языком как та подруга, что ушла с ненавистной работы и теперь сама хозяйка своей жизни, а по совместительству представитель Мэри Кей и неибаццо визажист-стилист-косметолог. Поскольку львиная доля захоронов проходила через меня, многие люди помнили наше общение и сами задавали вопросы о памятниках и оградках. Палыч был на кладбище с самого утра и если я выходил из сторожки, он тоже шел на улицу, как бэ подышать свежим воздухом на скамеечке, если заводил людей внутрь – он тут же возвращался и садился за стол, с умным видом листая прошлогодний заляпанный тележурнал. Боясь быть неуслышанным клиентами и услышанным Палычем, я, как заправский Штирлиц, максимально незаметно обменивался телефонами, быстро обстреливал людей пучками концентрированной информации и сматывал удочки, не создавая видимости какой-либо активной торговли. И да, попутно я продал несколько памятников и оградок Палыча, основательно усыпив его бдительность и, кажется, развеяв сомнения относительно себя. Я не пользовался своим каталогом, я просто знал его наизусть – стоимость прописной и заглавной буквы на памятнике, портрет машинкой или вручную, снятие фасок, полимеризация разных оградок, примерные эпитафии и размерность памятников – мой мозг кипел и был готов взорваться от огромного объема информации, который я старательно в него запихивал несколько месяцев.

Ближе к вечеру поток народа заметно уменьшился, все цветы и венки были распроданы – шёл обыденный делёж заработанного. Деньги за цветы были возвращены в общак, Виталя хвастался пачкой мелких купюр за многократно оказанную им помощь в течении этого плодотворного дня, я получил свою долю с цветов и оградок. Это были не те 10 тысяч, что годом ранее, но всё равно, сумма для одного рабочего дня более чем внушительная – как половина месячной заработной платы кассира в каком-нибудь супермаркете. Но гораздо больше меня радовали не деньги, жгущие ляжку – я реально поговорил с огромным количеством людей и предвкушал неплохой доход в ближайшее время. Причем, тогда я не знал, насколько сильно я ошибался относительно доходов – им предстояло превзойти мои ожидания и стать апогеем расцвета кладбищенской империи.

По традиции, небольшая история. Не буду менять настроения основной части – самый тяжелый захорон на моей памяти. Однажды в начале лета, когда рабочий день практически подошел к концу, и я ежеминутно раскрывал свою Нокию, дожидаясь, когда мой друг прилетит на своей белоснежной семёрке и заберёт меня из мест скорби в пьяненький пятничный вечер, мой незамысловатый досуг был прерван вереницей автомобилей, облепивших сторожку и стоянку за воротами. Первой мыслью было – это, видимо, годовщина чья-то, решили все вместе собраться и помянуть, благо кладбище недалеко от центра города. То, что я ошибался, стало понятно, когда толпа народу, сгруппировавшись в всхлипывающую кучку, устремилась ко мне, ведомая одним из знакомых агентов. Предстояло хоронить 14-летнюю девочку, красавицу и отличницу, которая прервала свою жизнь от неразделённой любви, шагнув в раскрытое окно 4-го этажа. Напряжение задалось с самого начала моего общения с родственниками – родители просто не были в состоянии разговаривать, а из зарёванных родственников информация тоже сочилась еле уловимой струйкой. Выбрав лучшее место на самой живописной опушке, я в стотысячный раз пообещал, что мы со всей серьезностью отнесёмся к предстоящему захорону – на него было заказано больше 10 автобусов, в которые будут загружены и многочисленные родственники, включая иногородних, и одноклассники и просто друзья по школе, и учителя и вообще, запредельное количество народа.

Сделав всё как положено, и дождавшись приезда огромной похоронной процессии, мы установили гроб на огромной площадке для прощания и погрузились в жуткую атмосферу прощания – столько плача и истерик мне еще не доводилось видеть. Покойная лежала в красивом зеленом гробу, одетая в белоснежное платье - родителей с трудом оттаскивали от неё, опаивая успокоительным. Всё это здорово так давило на психику, всегда больше жалко умерших молодых, еще более жалко переживших их родителей. И тут, среди всего этого стенания и плача, я услышал прорезающийся со стороны Витали хохот – видимо, вся эта ситуация зацепила некий запретный рычажок, и его заклинило на истерический смех, который он силился сдержать, но было видно – его вот-вот прорвёт. Мозг начал рисовать нелицеприятные последствия, которые могли быть вызваны неуместным поведением работника кладбища в толпе убитых горем людей, большая часть из которых – молодые и резкие школьники старших классов, и чуть более старшие друзья-студенты старшего брата умершей. Серёга, чьи глаза стали похожи на блюдца, схватил Виталю и поволок его за пригорок, в надежде там угомонить его и успеть вернуть к началу погребения. Внутри Витали же что-то окончательно сломалось, и он принялся остервенело упираться, доводя ситуацию до накала, когда странность происходящего стала заметна и некоторым из скорбящих.

Кое-как нам удалось успокоить Виталю, и к моменту, когда нужно было закрывать гроб и нести его к могиле, он уже пришел в себя. Захоронение происходило на открытой полянке, где ранее, по всей видимости, уже кого-то хоронили – песок был очень сыпучим. По этой причине мы заранее бросили трапы на длинные упоры по бокам и без того осыпавшейся могилы. Я шел сзади, неся с Виталей изголовье, так как мы были и тяжелее, и нагрузки там было больше. Тем не менее, произошло то, чего не случалось никогда ранее – могила шумно обвалилась прямо под нами, стоящими на широких досках таким образом, что и справа и слева от нас была яма. Серёга пошатнулся и, чудом не бросив упавший на трап гроб в могилу, сам в неё свалился. Позади нас поднялся невообразимый вой и плач, с десяток мужиков кинулись вытаскивать Серёгу. Могилу сильно засыпало, и так хоронить было нельзя – под сотней пар глаз, под страшный хор из рыданий и воя, положив гроб на висевшие над ямой доски, мы принялись осатанело выкидывать необъятную гору песка из могилы. Задыхаясь от усталости и морально испепеляясь от усиливающихся стенаний, мы кое как выкидали песок, опустили гроб и разрешили родственникам издалека, с лопат, кидать горсти песка в огроменную 2х2 метра яму. На «перевести дух» высвободилось пару минут, впереди ведь предстояло закопать эту могилу, по объемам превышающую стандартную раза в три, а силы иссякли еще там, на дне беспрестанно осыпающейся ямы. Обычно на закопку уходило минут 6-7, здесь мы управились за 10, и я не знаю, откуда взялись эти резервные силы. Не чувствуя ни рук ни ног, мы доползли до сторожки. Виталя схватил леща от Серёги, у которого тряслись руки и дрожал голос, видно было, что несмотря на весь опыт, таких ситуаций с ним не случалось. Ну а психологическая помощь была оказана по стандартной схеме - Виталя был отправлен в магазин, правда с оговоркой, сразу брать тройной норматив. Дожидаясь его возвращения, я с удивлением пытался осмыслить, что же на меня подействовало - впервые за пару лет я сам плакал на похоронах абсолютно чужого мне человека.

Перерыв в повествовании затянулся, прошу меня понять и простить – был занят. Вот она – очередная часть кладбищенской истории одного копщика :). 

Часть 9. Расцвет кладбищенской империи. Нужно больше золота + Новый год на кладбище

После всех встрясок и неприятностей осени, мы подошли к холодам уставшими и изрядно вымотанными. Коллектив заметно сократился, но внутриколлективные связи казались крепкими, как никогда ранее. Ввиду отсутствия нагнетателя интриг в лице ведьмы Вали, а так же будучи опоенным сладким вкусом мнимой свободы, я продолжал выполнять свою работу, что называется, спустив рукава. Нет, копал я всё так же, наравне с остальными, и с клиентами общался еще более плотно, зная наперёд, что мой положительный образ в их памяти приведёт к тому, что я стану тем человеком, который будет курировать место скорби по их родственникам и, естественно, получит с этого дополнительную прибыль. Просто я максимально расслабился.

Той зимой у меня произошло знаковое знакомство – один из захоронов проходил без агента, так как в многочисленном стане родственников нашелся товарищ с не дюжим опытом и знаниями в похоронной среде. Как-то он заехал на кладбище, спустя недельку после захорона, мы прогуливались с ним от сторожки до могилки его родственника, он попросил помочь ему с расчисткой дорожки. Видимо, сама судьба вытолкала меня сонного на декабрьский морозец, вместо того, чтобы туда телепался Виталя, которому обычно доставались такие мини-калымы.

По ходу у нас завязался разговор о памятниках и оградках, я, как прилежный школьник, было, приготовился к подробному докладу о видах и особенностях оных, но оказалось, что этот человек сам занимается ритуальными принадлежностями и, несмотря на его скромный вид и отечественный автомобиль, владеет одной из крупнейших профильных контор. Итогом разговора стал оставленный у меня этим мужичком увесистый каталог, в котором можно было найти 8 видов оградок и около 40 форм памятников, а так же подробный прейскурант, расписывающий производство конечного продукта до мелочей. Его условия были аналогичными тем, по которым я работал с найденной по соседству с кладбищем конторой, и я не знаю, что меня подтолкнуло к смене курса. Возможно, классный и информативный каталог, бесплатная доставка или, может, способ оплаты – я договаривался с клиентами на кладбище лично, а деньги передавал логистам компании при доставке их продукции.

Единственное, что меня смущало – по закону, умершему при захоронении положен участок 5 кв.м, что вполне соответствовало привозимым Палычем скромным оградкам 2х2,5 метра, но в этом каталоге обозначался минимальный размер оградки 3х2,5 метра. А уже сверх этого размера можно было хоть по сантиметрам наращивать оградку в любом направлении. Места на старом кладбище было очень мало, мы реально боролись за каждый сантиметр, особенно на опушках, где имел место красивый вид и пушистые молоденькие ели и сосны. Раздавать лишние метры не хотелось, и я вдумчиво искал выход из данной ситуации. Нашелся он внезапно, в очередной раз составляя сметы типичных зимних захоронов, я наткнулся в конторском прейскуранте на строчку «дополнительная площадь при захоронении» ценою 900 рублей за квадратный метр на обычном кладбище и 1900 на нашем, с зеленым покрытием и в лесу. Бинго! Ладошки вспотели как у десятиклассника на дискотеке в школе, который топчется у стайки подвыпивших развеселых одноклассниц, в надежде оттанцевать хотя бы одну из них. Шестеренки в голове крутились бешено, я видел новый путь, сулящий не просто дополнительный доход, а качественно новый финансовый уровень – как я раньше не обращал внимания на этот пункт? Единственное, что меня смущало, это неизведанность процедуры – как оплачивать эти метры, какие проценты будут падать копщикам и руководящему составу, как отреагируют люди и что со всем этим делать вообще.

С этими размышлениями мне предстояло мучиться вплоть до начала сезона заказов оградок, примерно до родительского дня, во всяком случае, именно так я думал на тот момент, не имея опыта и наглости, чтобы в принципе заговорить на эту тему с родственниками захораниваемых. А на фоне раздумий неспешно проходила зима и даже Новый год, который выпал в аккурат на первое число – начало моей рабочей недели. Естественно, у меня была и личная жизнь и друзья за пределами кладбища, но вот как совместить лихое празднование любимого праздника с необходимостью в 9 утра быть как штык на работе тогда я узнал впервые.

А произошло все собственно таким образом – 31 числа мы собрались у друга в квартире, само отмечание не особо запомнилось, естественно были непременные атрибуты Нового года – оливье, мандарины, шампанское и прочие, типичные для праздника вещи. А вот я, злой и грустный, с двумя бутылками шампанского и мандаринками в пакете, на пару со своей девушкой в одном из первых утренних трамваев первого января - это было пиздец не типично. Пьяная кондукторша минут 15 всматриваясь в нас с недоверием, наконец, решилась подойти и выдала сакральное: «Ребят, а вы чего?!?». Я буркнул, мол, на работу, она пожала плечами, хмыкнула «ну и зря», и поплелась восвояси, на свой устланный шерстями трон. В сторожке меня уже дожидался пьяный в дупель Серёга. Увидев меня в компании девушки, он минут 10 ходил туда-сюда, рассыпаясь в поздравлениях, с выражением лица как у мистера Бина «You know what I mean», которое периодически сменялось довольной и радостной ухмылкой и хихиканьем. В итоге, вручив мне бутылку шампанского и набор «Спивающийся копщик», он отчалил на празднование Нового года, оставив меня наедине с морем алкоголя и, собственно, девушкой, решившейся на героический шаг – сопровождать меня в самый веселый праздник на самое грустное место, в котором этот праздник можно (а и вообще, можно ли) отмечать.

Оказалось, в принципе, можно. Да и секс на кладбище утром первого января под «великолепное» сочетание шампанское-водка-колбаса-мандарины, оказалось, тоже имеет место быть… В общем, когда в обед кто-то неистово начал лупасить в двери сторожки, благо мною запертые, на всякий, так сказать, случай – я изрядно испужался, картина то предстала бы любопытнейшая, и не важно кто приехал – Палыч или родственники умершего. По-армейски быстро натянув штаны и кофту, на ходу запрыгну в говнотопы и шипя на свою пассию что-то вроде «АНУБЕГОМПРИБРАТЬПОРЯДОКВИДИМОСТЬСОЗДАТЬ», я рванул в сенки, прояснять ситуацию. Возмутителем спокойствия оказался мой хороший товарищ агент, тот самый, который чаще всего возил нам «клиентов» и предупредил о контрах в конторе. И в этот раз, основным его посылом стали не новогодние пожелания, а Новогодний жмурик, которым он меня и поздравил с наступившим. Зайдя в сторожку, размахивая руками, что-то попутно мне рассказывая, он резко умолк и вдуплился, широко раскрыв узкие от Новогодних забав глазенки, на стол, за которым сидела моя девушка, стояли стаканы, шампанское, валялись мандаринки и прочая нехитрая снедь. На вопрос «Будете?», он промямлил – «Почему нет…», дерябнул шампанского и с теми же выпученными шарами запятился к выходу. «Позвоню» буркнул он, и скрылся за дверью. Мы поржали с нелепости ситуации и я принялся звонить мужикам, в очередной раз поздравляя с Новым Годом и огорчая их предстоящим перерывом выходных на нежданный новогодний захорон. Только Виталя был рад услышать мой голос и, узнав, что я на кладбище, радостно уведомил меня, что сейчас он прискачет на такси веселить меня и поздравляться. Как закончился тот день, я помню смутно, а вот впечатления от такого празднования до сих пор стоят особняком в моей памяти.

Наконец наступила пятница, а значит, впереди три дня, когда мне не очень то охота будет порадовать моих 2300 подписчиков следующим выпуском кладбищенских историй, потому – сейчас самое время :).

Часть 8. Расцвет кладбищенской империи. Бюрократия наносит внезапный удар

К концу лета Палыч, несмотря на стабильные продажи памятников и привозимых с конца июня оградок, каждый день становился все мрачнее и мрачнее. И было от чего – по непонятным (мне и простым мужикам) причинам стремительно сокращалось количество захоронов. Хотя, это громкие слова, насчёт стремительно – если до августа в среднем было 18-20 выкопанных могилок в месяц, то за весь август их было штук 8. В сентябре за первую неделю к нам приехали один раз – местные, с просьбой минимизировать затраты на похороны и разрешить им самим произвести погребение.

Причина раскрылась мне одним из похоронных агентов – контора решили вступить в конфликт с нашим криминальным элементом, так как их не устраивало очень многое (к слову, он имел влияние не только на наше кладбище), но действовать в открытую побоялись, потому, для начала, заставили агентов максимально отказывать клиентам в захоронении на нашем кладбище. И действительно, с застланными временным финансовым подъёмом глазами, я не заметил, что все захороны в августе были привезены одним агентом – он не побоялся конфронтации с конторой, так как был сторонним сотрудником, а не из штата МУП. Ввиду невыполнения нами месячного плана по захоронениям…месячный план, Карл! Я что, должен был бегать и самостоятельно умерщвлять людей из числа местных, чтобы у них там циферки срастались!?! Так вот, из-за невыполнения плана в течение двух месяцев, руководство МУП объявило выговор Палычу с понижением в должности до начальника нашего кладбища (напомню – раньше он был начальником всех кладбищ), а наш коллектив подлежал сокращению и переформированию. Эйфория, питавшая меня силой и энергией на протяжении нескольких месяцев, была дерзко и молниеносно ликвидирована этой новостной бомбой, привезённой Палычем в виде нескольких бумажек с писульками за подписью высшего руководства.

К тому моменту нас на кладбище работало 11 человек, 4 уборщика, 4 охранника, 2 смотрителя и сам заведующий, чья ставка тоже уходила в неизвестном нам направлении. Обновленный же штат должен был включать: заведующего, смотрителя, троих охранников и уборщика. От нахлынувших переживаний и возникшего страха перед потерей столь удобного, насиженного рабочего места я реально заоочковал – подсунь мне тогда сзади круглый ломик, я бы начеканил монет со скоростью, не снившейся современной аппаратуре на монетном дворе. Я уже мысленно готовился к худшему, собирал и раскладывал обратно свои вещички ежечасно, в ожидании решения Палыча и его криминального советника относительно нашей участи. Внезапно, через пару дней после начала наших злоключений, смотритель Витя принёс с утра заявление по собственному, со всеми подписями и обходным листом. Ему оставалось до пенсии несколько месяцев и ничего уже не держало за работу, а с Палычем он был не в лучших отношениях, хотя и контрами их назвать нельзя было. Вместе с ним ушли и последние надежды Вали задержаться хоть насколько то долго, она никого не устраивала ни как работник, ни как коллега, кроме Вити. Женьку с Виталей перевели на другое кладбище, Валю и одного из охранников попросили написать заявления по собственному. Палыч сказал, что я продолжу выполнять функции смотрителя, потому что ему сидеть на кладбище целыми днями некогда, а на место смотрителя приняли…моего дядю, правда, теперь двоюродного, с ним я общался гораздо чаще в жизни вне кладбища. В общем, как бы странно это не звучало – кладбище потихоньку становилось семейным бизнесом.

Всё оказалось не так просто - Валя, собрав остатки воли в сухонький кулачек, наотрез отказалась уходить самостоятельно, потребовав надлежащего сокращения со всеми вытекающими. Ни уговоры, ни ленивые угрозы (кто ж будет женщине в таком возрасте угрожать), на неё не действовали. Атмосфера на кладбище из рабочей превратилась в напряженно-давящую. Две недели, пока я вводил дядю в курс дел и всех тонкостей нашего «бизнеса», тянулись отвратительно долго. Внезапным лучиком света в этой беспросветной мгле стало возвращение Витали – Палыч смог выбить еще одно место сторожа, а Виталя просто не прижился на другом кладбище, где был не понят и не принят местными работниками. Вопрос с Валей надо было как то решать – нас всех заставили следить за ней в поисках компромата и несоответствия занимаемой должности, все прекрасно знали, как она падка на горячительные напитки. Но мы же не звери, нам по-человечески жалко было эту ворчливую мочалкоголовую выпивоху, чьи козни нам не вредили, а скорее забавляли, привнося некую изюминку в ставшую довольно серой будничность работы кладбища. Тем не менее, Палыч решил и этот вопрос. В одну из пятниц, громко заявив, что уезжает на охоту и вернется только в понедельник, он прыгнул в свою ауди и упылил, но не в леса косуль пугать, а в контору – за командой проверяющих. По их приезду Валя, которая успела принять с самого утра, спалившись перед Палычем, знатно добавила и уже нетвердо держалась на ногах и внятно своё состояние объяснить не могла. Её последние попытки доказать свою состоятельность выглядели трагикомично – пьяная ведьма, в одну руку схватив лопату, в другую подол белоснежной шубы замдиректора, уволокла её в сторону, где принялась ковырять мерзлую землю, тыкая хилыми ручёнками и прыгая на лопате с криками о своих полезности и опыте. В общем, это был её последний рабочий день, хотя она и заглядывала пару раз в гости, проходя на мемориал, где, возможно, в порыве ностальгии, она кружилась как раньше, с фляжкой горячительного и своими ведьмовскими мыслями наедине.

Несмотря на всё происходившее в течение того злосчастного месяца, в целом, моё положение кардинально не изменилось. Я продолжал заниматься тем же, имея ту же должность и функции, попутно обрастая полезными знакомствами в сфере ритуальных услуг, совершенствуя навык общения с людьми абсолютно разных социальных слоёв, возрастов, воспитания. За грустными событиями мы как-то пропустили пару повышений ЗП – одно для всех работников госучреждений, второе местное, региональное. Плюсом поднялись и расценки на наши похоронные услуги. Но, как говорится, жадность фраера сгубила. И пусть она меня еще не обуяла целиком, её ростки медленно, но верно пробивались к денежному свету, сквозь твердейший пласт моей принципиальности, морали и воспитания. Мне становилось мало.

По традиции, небольшая история в конце – о том, как мне младший брат помогал :). После крещенских морозов Серёга сильно заболел, болел и мой дядя, потому, когда внезапно выпало два захорона на следующий день, да еще и в одно время, мы были вынуждены искать помощи на стороне. Не найдя никого, я позвонил брату, который учился и не работал, и предложил заработать пару тысяч тяжелым, но не шибко долгим трудом. Он легко согласился и должен был со мной в 7 утра отчалить из отчего дома и впервые почувствовать себя в шкуре копщика. Поскольку на дворе стоял 2008 год, который сразу за «верните мне мой 2007», молодежь тогда активно баловалась всякой отравой типа ягуар, блейзер, страйк и тд. Что греха таить, я и сам иногда, каюсь, в те времена употреблял эти яды. Зная о том, что похмелье у брата, в отличие от меня, присутствует – я настоятельно просил его отказаться от пятничных попоек с друзьями, ну или ограничиться одной банкой. Естественно, мои рекомендации были проигнорированы.

В общем, в утреннем субботнем трамвае ехали трое – я, мой брат и его тяжелое похмелье. Захороны были на другой стороне, а значит, предстояла бодрящая получасовая прогулка по лесу с ломами и лопатами наперевес. Брата это даже немного взбодрило, погода обещала быть хоть и морозной, но солнечной, белочки сновали меж могилок и по сосенкам, роняя на нас пушистый снег и иголки – лепота! Брат уже откровенно улыбался, расчищая вместе с нами площадку для могилы, правда он не знал, зачем мы взяли с собой ломы, и когда мы начали ИМИ КОПАТЬ, заметно погрустнел. Когда до него дошла очередь, мы замерли в сторонке, наблюдая за ним. А посмотреть было на что – ни разу не копав до этого, а уж тем более ломом, он пыхтел, двумя руками долбая твердючуу землю. Заливаясь потом и охая, он продолжал тыкать могилку, постепенно сползая руками к основанию лома – картина была уморительной. На втором круге копания, выпитые накануне вечером ягуары, всей стаей, не особо вежливо запросились наружу. ОТОВСЮДУ. Еле отбежав в дальние кусты, бедолага дал залп из всех бортовых орудий под наш дружный гогот. Видимо, напруга была столь суровой, что к нам он вернулся красный как рак, с мокрыми от слез глазами и бесконечной вселенской грустью во взгляде – ведь копать нам предстояло еще часа 4. В общем, отлучался он пообщаться с лесными духами еще раз пять, израсходовав стратегические запасы бумаги, распиханные по нашим рабочим ватникам. В остальном оба захорона, слава богу, прошли нормально – видимо к их началу у него закончились боеприпасы, а страх перед такой ответственностью вернул просранные силы. Непередаваемый опыт и незабываемые ощущения уверенно вошли в фонд золотых историй нашей семьи и работников кладбища. После этого брат еще пару раз приходил помочь, но никогда уже ни капли перед этим в рот не брал.