25 июля исполняется 35 лет со дня первого выхода женщины в открытый космос. Эту операцию выполнила советский космонавт, дважды Герой Советского Союза Светлана Савицкая, которая сейчас является заместителем председателя комитета Госдумы по обороне. Она пробыла за бортом станции “Салют-7” вместе с космонавтом, дважды Героем Советского Союза Владимиром Джанибековым 3 часа 35 минут. За это время они испытали во всех режимах универсальный ручной инструмент для резки, сварки, пайки и напыления металлов. О том, как проходила подготовка к внекорабельной деятельности и почему в российском отряде космонавтов мало женщин, в интервью ТАСС рассказала Светлана Савицкая.
— Когда вы поняли, что хотите стать космонавтом?
— В 1961 году после полета Германа Титова я определилась, что это интересное дело, этим хотелось бы заниматься. Чуть позже я уже поставила задачу или быть летающим человеком, или работать в этой отрасли.
— Почему именно после полета Германа Титова?
— Первый полет — это большое достижение, это какое-то событие, которое свершилось. Даже не задумывались о том, будет ли оно когда-то повторено. Вдруг через несколько месяцев Титов летит сразу на сутки. Это заставило меня подумать о том, что космос — это надолго, это интересно, перспективно для мира и страны. Поэтому я захотела стать космонавтом после этого полета.
— До того как перейти в отряд космонавтов, вы были летчиком, затем летчиком-испытателем. Тяжело было осваивать профессию? Приходилось ли доказывать, что вы можете летать наравне с мужчинами?
— Не было такого, что нужно доказывать. Все было доказано для страны и для общества советскими летчицами еще до войны. В обществе не было такого мнения, что это не женское дело. Очень ярко прозвучали Валентина Гризодубова и ее коллеги. Они делали рекорды, потом вели сложные работы, в том числе на фронте. Они дорогу после себя никому не закрыли. Это очень важно, чтобы первый после себя не закрыл дорогу тому, кто идет после тебя.
Какие самолеты вы освоили?
— 20 или 22 типа, я сейчас не помню. Я летала и на Яках, и на МиГ-15, МиГ-17, МиГ-21, МиГ-25, Су-7. Я была летчиком-испытателем, тогда была классная школа (Светлана Савицкая окончила Школу летчиков-испытателей летно-исследовательского института Министерства авиационной промышленности — прим. ТАСС). Она и сейчас осталась, но ее плохо финансируют. Я боюсь, что мы эту школу можем потерять в итоге. Ты выходил и летал на гражданских, военных, пассажирских и транспортных самолетах: Ил-18, Ан-24, Су-7 и других.
— Какой полет вам больше всего запомнился?
— Были полеты, которые не то что запомнились, но были какие-то этапные. Например, чемпионат мира в Англии — это не просто один полет, это многоборье, как выступают гимнасты (по упражнениям он может первый быть, а абсолютного первенства нет). Самый дорогой полет и самое дорогое упражнение во время того чемпионата — это произвольное упражнение, где я заняла первое место и в итоге оторвалась от всех остальных. Это был один из немногих случаев, когда я слетала, вернулась и была довольна тем, как я отработала. Обычно возвращаешься и все время думаешь: это так, это не так надо сделать. Конечно, памятными были прыжки из стратосферы, но не один прыжок, а весь процесс. Потом уже, когда была летчиком-испытателем, были непростые и очень важные полеты на МиГ-25. Один из рекордов мы отнимали у американки Жаклин Кокран, который держался долго, он был самый сложный по технике исполнения (мировой рекорд по скорости — прим. ТАСС). Тогда это был лучший самолет. Сейчас МиГ-31, который носит “Кинжал”, — это фактически МиГ-25, его просто модифицировали, он даже во время испытаний назывался МиГ-25МП, только потом, когда он пришел в армию, его назвали МиГ-31.
— После полетов на самолете вы возвращались и анализировали, что выполнено, что можно было сделать. После полета в космос у вас было удовлетворение проделанной работой?
— В авиационном спорте (и парашютном, и самолетном) или когда просто летаешь, каждый раз очень важно анализировать все, что ты делал, найти, что так, а что не так. Это постоянно должно идти. Только тогда ты сможешь чего-то добиться. Это во всех видах спорта. Кому-то этот анализ делают тренеры, но хорошо, когда ты еще и сам можешь анализировать. Если бы этого анализа не было, я не выступала бы так. После космических полетов всегда смотрят, если есть какие-то ошибки, замечания к экипажу. У нас что в первом, что во втором экипаже замечаний нет, мы программу всю выполняли полностью. Анализировать, что было не так сделано, смысла не было, потому что все было так.
— Какие задачи стояли перед вами во время космических полетов?
— Первый полет — это знакомство с невесомостью, понимание, как ты ее переносишь. У нас было много экспериментов — 22 или 24 менее чем за неделю. Среди них — новые биотехнологические эксперименты, в том числе по получению сверхчистых веществ. Ожидалось, что в невесомости можно получить сверхчистую вакцину, сверхчистый инсулин, еще что-то, предполагалось, что это в невесомости можно получить. Действительно получили очень чистую вакцину, по-моему, гриппозную. Мне говорили, ее даже использовали при выпуске вакцины как эталон. Инсулин чистили, доказали, что это очень перспективно. Много было других экспериментов.
Во втором полете была задача, чтобы первый женский выход был наш, советский. Собственно говоря, я и предлагала это сделать после первого полета.
Сначала сказали, что это тяжело, а потом, когда американки запланировали, что они полетят, меня тут же вызвали и сказали: “Давай, иди готовься”.
— А как проходила ваша подготовка к первому выходу в открытый космос?
— Так же, как у всех. Абсолютно ничем не отличалась. Это тренировки в гидролаборатории. Когда мы с Джанибековым начали готовиться, сотрудники Института электросварки им. Е. О. Патона пришли к нам и сказали: “Слушайте, у нас есть прибор, он уже десять лет готов, испытан в барокамерах и самолетах, а на борт мы не можем его протолкнуть, потому что очередь”. Это сейчас ищут, что бы там сделать, а тогда поставить эксперимент на борту считалось большой удачей, потому что была очередь. Они сказали, что если бы мы взялись в свой выход его опробовать, то они бы добились, чтобы эксперимент был включен. Ну, мы посмотрели с Джанибековым друг на друга — конечно, согласны. Я не была уверена, что им удастся пробить эксперимент, потому что он нестандартный и повышенной опасности относительно всего выхода. Но им удалось. Подготовка была очень короткая. По тем временам для такого полета на 13 суток у нас она была месяцев девять, наверное.
— Почему так мало времени было на подготовку?
— По программе было понятно, когда мы летим. Там же есть целая очередность кораблей. Нам третьим членом экипажа дали Игоря Волка, который должен был на “Буране” летать, и надо было его ознакомить с невесомостью. Здесь надо было, чтобы никто не сорвался и не вышел из экипажа. Если я выхожу, то есть дублирующий экипаж, но там нет Волка — эту задачу не решаем. Надо было совместить. Нам приходилось отслеживать, корректировать подготовку. Не всем это нравилось, но как считали, так и делали. В этом плане Глушко нам дал относительный карт-бланш: “Вы опытные, давайте…”
— У космонавтов-мужчин было какое-то к вам особое отношение? Или они тоже относились исключительно как к коллеге, напарнику?
— Никакого. И в авиации, и в космонавтике. Я никогда особого отношения не чувствовала, даже если бы это было, я бы это пресекала. Наверное, кто-то смотрел со скепсисом.
Может быть, ожидали, что где-то споткнешься, но это нельзя, потому что споткнешься ты, и сразу скажут “баба”. А мужик пять раз споткнется, а ему: “Ну ошибся, ничего страшного”
Мне было вообще наплевать, кто как относится. Надо делать свое дело: должна качественно сделать — вот и все! Если будешь смотреть, кто как на тебя посмотрел, кто как к тебе относится и кто чего ждет, то ничего хорошего из этого не будет. Но это уже саморегуляция. Это пришло из спорта.
— Тяжело ли быть первопроходцем, ведь до вас женщины не выходили в открытый космос?
— Я понимала, что это та клеточка мировых достижений, которая, я считала, должна быть за Советским Союзом. Но это не значит, что я первопроходец. У меня никогда в подкорке не было, что я какая-то рекордсменка. Я это сделала — это за нами. Пошли дальше.
— Как вы считаете, почему сейчас в отряде космонавтов так мало женщин?
— У нас мало, потому что корабли по три человека всего, а среди американцев много, потому что у них по шесть-семь человек летало на шаттлах (по две, иногда по три женщины в экипаже). Тем не менее вы правы, что все это было непросто. Если бы по этим программам Глушко не добился, чтобы женщин набрали и они летали, так бы и не летали. Была бы легенда, что слетала одна и ладно. Мужикам это нравилось, потому что женщины не будут занимать места в корабле. А вдруг они на равных или лучше будут работать?
Некоторые были против полета Лены Серовой. Иногда в Роскосмос приходили и говорили: “Вот у нее это не получается”. Я им говорила: “Ничего, сделает!”
Иногда мужчины пытались покапать, хотя человек нормально работал. Самый главный порог, который не дают им преодолеть, это медицина. А в медицине всегда можно найти повод, чтобы человека не пропустить, особенно если психологи начнут писать (это вообще недоказуемо). Пока Кикина (Анна Кикина — прим. ТАСС) держится в отряде, а дальше не пропускают, потому что есть внутренняя установка, и даже они не стесняются это говорить: “Да не пропустим мы женщин”. Что там за врачи в Центре подготовки? Это бывшие военные.
Когда мы готовились вместе с Ирой Прониной, нас дважды выгоняли с подготовки происками ВВС, потому что какая-нибудь бумажка была не оформлена, какого-то приказа не было. Потом, когда Глушко надоело, он “гвоздь забил”. Это традиционно так в Центре подготовки космонавтов. Так и сейчас, команды жесткой нет набрать женщин, поэтому опять набор идет и отсеивают, не стесняясь в разговорах говорить, что женщин им не надо.
— Даже несмотря на то, что в нынешнем наборе звучит призыв к девушкам, чтобы они приходили?
— Нынешний начальник Центра подготовки (он не космонавт и в этом не очень много понимает, хотя он прекрасным летчиком был) пришел и рассказывает, что заявлений мало. Что он рассказывает сказки? Девушки хотят, их же комиссии отсеивают. (Ранее начальник ЦПК Павел Власов сообщал, что “предубеждений по поводу наличия женщин в отряде нет”, а малое количество заявлений в прошлом наборе объясняется недостаточной информированностью, — прим. ТАСС.) Пока начальство не стукнет большим кулаком… Ничего не изменилось, к сожалению.
— Сложно ли будет женщине готовиться к полету на Луну?
— Какая разница — мужчине или женщине? Другое дело, надо ли. Американцы уже были там.
— Как вы считаете, нужно туда лететь или нет?
— Я совсем не уверена, что нужны поселения на Луне. Вот вы меня хоть убейте. Можно, конечно, придумывать, что Луна ближе, а Марс далеко. Я не вижу такой необходимости. С точки зрения обороны это не нужно. Кто-то начинает рассказывать, что мы с Луны будем стрелять, но это глупости. Поисследовать Луну, наверное, можно, но это не значит, что там поселения нужны. Если полет на Луну позволит получить дополнительный опыт управления полетами, то это будет полезно.
С точки зрения познания Вселенной и мира, конечно, более познавательные полеты на Марс. Планеты надо изучать — Марс, Венеру. Там сложные атмосферные условия, но это надо делать, человек там может больше узнать, чем автомат, там больше объектов для изучения.
Это будет колоссальный прорыв. Я не уверена, что в ближайшие лет 20 человек туда ступит. Каждый президент США провозглашает, что через десять лет они там будут. Но если некуда больше лететь, то можно и на Луну. Можно эти средства на другие проекты в области космонавтики использовать. Это чисто мое мнение.
— В истории СССР и России есть четыре женщины-космонавта, которые побывали на орбите. Одна из них (Елена Кондакова) ранее была депутатом Госдумы, еще трое (Валентина Терешкова, вы и Елена Серова) входите в нижнюю палату парламента сейчас. Это чисто русская традиция или совпадение?
— Это не традиция. Каждый, когда уходит из космонавтики, выбирает, чем заниматься. Я занималась общественной работой и депутатом была еще в советское время, когда входила в отряд космонавтов. Я была депутатом последнего Верховного совета СССР. Когда страну развалили, было понятно, что для сопротивления нужны какие-то рычаги. Когда меняли конституцию, было понятно, что будет Госдума. В парламенте тоже можно влиять и на решения, и на политику. Поэтому я пошла в Госдуму от КПРФ. Пошла, чтобы бороться с теми, кто развалил страну и продолжал ее разваливать все 1990-е годы ельцинские.
А почему другие пошли, это надо у них спрашивать. Многие не пошли. Я знаю несколько мужчин, кого бы с удовольствием пригласили, но они не пошли, остались в космонавтике. Сережу Крикалева, я знаю, звали единороссы, и кто только ни звал. Но он говорил нет, сейчас работает в Роскосмосе. Каждому свое.
— Каждый человек задумывается правильно ли он выбрал профессию.
— Я не задумывалась никогда. И не буду задумываться. То, что я выбрала, я выбрала, сомнений никогда не было и не будет.
Источник
