Последняя электричка#1
Здесь даже, больше, эзотерика, чем реальная история. Нет, корни ее растут отсюда, а остальное -шиза. Добро пожаловать)
***
Я начинаю стрелять по живым,
Я перестала бояться оружия
Глупым, уродливым, просто больным –
Так опускаюсь я глубже и глубже
Я перестала бояться оружия…
Я застрелю тебя по старой дружбе.
Паха-пау
В голове всю дорогу крутилась старая песня – «Опять от меня сбежала последняя электричка…», и он на самом деле едва не опоздал. Отправление объявили в тот момент, когда он поставил ногу на верхнюю ступеньку переходного моста, да он и так знал, что «Отправление электропоезда до Твери в двадцать один час». Жестяной голос въелся в мозг, словно за советскими еще рупорами, на том конце переплетенных в стенах старого здания проводов, в сантиметре от такого же старого микрофона на расшатанной стойке - не губы усталой сорокалетней женщины, а пыльный динамик автомата из книг Булычева. Совсем без эмоций, даже, кажется – без интонаций… Они все тут ровесники – и женщина, и техника, и наш состав. Так совпало.
Электричка устало вздохнула, разводя тормозные колодки; по вагонам и тамбурам покатился совсем уже неразборчивый, лишенный эмоций голос машиниста, объявляющего платформы, которые поезд пройдет на полной скорости.
Нет, как раз в этом голосе эмоции, может, и были – но его почти не слышно было за шумом ветра в ушах и тяжелым топотом ног по асфальту переходного моста – он мчался во весь опор, стараясь успеть – и конструкции моста едва слышно гудели в такт ударам каблуков. Промелькнул мимо последний щит, прикрывающий, от греха, подвеску контактного провода; он чуть ли не кубарем скатился по лестнице (плохо, что отправление с третьей платформы, она низкая – лишний марш слизанных временем и миллионами ног ступеней), запнулся о ступеньку вагона – но умудрился не упасть. Присел прямо в тамбуре, на корточки, судорожно пытаясь отдышаться. Ч-черт, нет уж, пора бросать курить! Если в двадцать четыре тебя способен доконать трехсотметровый спринт – это повод задуматься.
Я наблюдал за ним через вагонные двери – хотя видел немного, только начинающую слишком рано лысеть голову, очки и покрывающую высокий лоб испарину. Улыбнулся – как только он подумал о сигаретах, пальцы сами скользнули в карман. Короткая вспышка зажигалки, клуб синего дыма, подхваченный сквозняком и вытащенный на улицу – и вот уже в полутьме тамбура танцует нервный огонек. Ну да, добавить в кровь никотина важнее, чем кислорода. Дурень, сейчас каждая клетка твоих мышц умоляет дать ей кислород, медленно убивающий всех нас.
Да ладно, без него жизнь и вовсе невозможна…
Машинист снова что-то пробубнил – нет, в кабине-то его голос когда-то звучал нормально, а вот в вагонах все динамики давно уже охрипли. Двери предупреждающе зашипели, затем закрылись, отрезав парня от осенней ночи. Ну все равно же не докурил – стоило ли зажигать? Вагонная дверь потащилась в сторону на изношенных роликах – и в этот момент, то ли лязгнув, то ли грохнув сцепкой (беда с этими звуками в электричках, намешано всего, сразу и не разберешь), вагон тронулся. Парень качнулся, ударился плечом об дверь, поморщился… да ладно прикидываться, морщится он! Можно подумать, больно! А насчет светлой куртки и переживать нечего – не случится с ней ничего страшного, эти вагоны только с виду такие грязные. Собственно, они так выглядят только потому, что этот чудик их такими себе представил. Ладно, ладно – мы оба представили. Эх, дедушку Фрейда бы сюда! Он бы начал с того, что усмотрел в самом образе состава гипертрофированный, почти километровый фаллос – а потом, прогулявшись по дребезжащим вагонам, где ночной ветер, залетающий через открытые настежь по случаю последнего теплого осеннего дня форточки, гоняет мусор… Посмотрев на «наскальные рисунки» только одного тамбура – хватит, чтобы составить представление, потому что богатой фантазией прыщавые вандалы не отличаются… Да уж, великий психиатр выдал бы нам обоим по первое число! Нет, мне-то пофиг, я-то тут причем…
Да. Уже – причем. Не отвертишься.
Парень замер на пороге вагона – и я не смог сдержать улыбку. Что, отвык уже? Я тоже отвык, все эти форточки на защелках, чем-то напоминающих бельевые прищепки, деревянные наборные лавки вместо пластика и дерматина… Лавки покрыты давно вытертым лаком, таким же желтым, как и тусклый свет, который дают редкие лампочки под потолком. Многие плафоны вскрыты и раскачиваются на петлях в такт движению состава
Если бы он был повнимательнее, если бы просто не так спешил (манера у него дурная – приходить к самому отправлению), то заметил бы еще и то, что морда у нашей электрички не привычная, плоская, а закругленная, с вытянутыми обтекателями габаритных фонарей и прямо-таки крокодильей улыбкой. На этом участке таких составов уже не осталось.
Старая у нас электричка, старая. Странно, почему-то габаритные полосы, нарисованные на локомотиве, помогают его очеловечить…
То, что его электричка стоит с другой стороны той же самой платформы, он заметить не мог. Как и то, что она отправилась одновременно с нашей, вон, и скорость они набирают ноздря в ноздрю, как беговые лошади на старте. Впереди стрелка, на которой составы, казалось бы, давно должны столкнуться… но не столкнулись. Все, поехали! Да я уже и сам сомневаться начинаю – была ли эта узловая станция, стояли ли мы на ней? Нет, у Тверской электрички здесь конечная, она-то стояла, а вот мы?
Парень, несмотря на то, что вагон был пуст, сел в мою ячейку (Или - кабинку? Или – купе? Как они в электричках называются? Он не знает.). Внаглую задрал ноги в стоптанных кроссовках на сиденье, так что я едва успел убрать свое колено – он такой, ему на свой внешний вид плевать, по большому счету. Одежда удобная, чистая, опрятная – ну и нормально. За модой гнаться – глупо, для него ничего нет лучше этих классических джинсов, простой парусиновой куртки без рисунков и надписей; разношенной по ноге, привычной обуви.
Ну что ты нервничаешь, что ты ерзаешь? Ты уже в поезде. Ты уже попал. Мы оба попали…
Ага, вот что он увидел… ну да, досадно… Наша электричка перескочила стрелку, не спрашивайте только – как (у нее свои рельсы, она только вид делает, что держится обычных путей), и теперь, все так же вровень, идет с Тверской параллельным курсом. Ну, это ненадолго, ветки расходятся около Медведево, триста двадцать какой-то там километр. Куда, интересно, нас на этот раз понесет?
Что, начинает доходить до тебя потихоньку? Ну да, все эти люди в параллельном составе, в ярко освещенных вагонах едут домой. Завидуй.
Два состава режут осеннюю ночь своими прожекторами, как черви, протискивая свои стальные тела сквозь выжженный во тьме тоннель.
На его лице отразилась досада. Сел черт знает куда, теперь снова – как в той песне, «опять по шпалам»… это до него еще не дошло, что электрифицирован только главный ход магистрали; по всем остальным веткам, расходящимся от узловой станции, до сих пор поезда таскают тепловозы. Да и пассажирское движение там больше для проформы – пара вагонов и локомотив. То есть, электричке там делать нечего. Ага, дошло. Теперь он думает, что этот состав, которому на переплавке уже прогулы ставят, утащит его невесть куда – в Волочек, Тверь… да куда угодно. И – уже начинает злиться. Это еще одна его черта – он злится сразу, но вида не показывает. Ну, мне-то он открыт как книга…
Невелика мудрость – читать в себе самом.
Такое часто бывает на узловых станциях – люди садятся не в свою электричку.
Особенно летом и осенью, когда ремонтируют пути и в движении вечная неразбериха. Ладно, ничего… У него не было шансов сесть в свой состав. Если бы пошел домой по путям, опоздав на электричку (поселок, где он живет - в восьми километрах от города, прямо по главному ходу), наш поезд сбил бы его. А так – едем с комфортом. Может, и приедем куда? Состав у нас своевольный. Вот сейчас он идет по расписанию поезда номер шесть-семь-восемь-семь. Был бы машинист – пожалуй, так и шли бы… но в кабине пусто, только голос, хриплый голос севших динамиков – «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…». И – тишина, потому что следующей станции я сам еще не знаю. Не от меня она зависит… Культурной была последняя бригада, ничего не скажешь. Правда, этой «следующей» часто не оказывается, но это, опять же, причуды состава – не мои. Даже не состава, а того, кто едет в нем на этот раз.
Нет, этот парень в ничто завести не должен – насколько я в нем (и себе) разобрался.
Парень – я, сидящий напротив себя самого… Нет уж, я так и сам свихнусь. Мне проще осознавать, что я – это я, а он – это он. Это легче, чем невероятное уродливое «мы»… Ну так вот, он встал и зашагал к тамбуру. Я двинулся следом – черт, ногу отсидел… Ну-ну, давай посмотрим, что у тебя получится… На желтой панели с надписью «Милиция» даже лампочка зажглась, когда он нажал на кнопку. Хм, я-то думал, что они уже не работают…
- Машинист! Алло, машинист, слышите меня? – он так требовательно это произнес, с таким чувством, что я даже сам заинтересовался – может, ответят? На минуту даже поверил, что ответят.
Не ответили. Мы прошли в другой вагон, ничем не отличающийся от нашего, разве что ламп здесь горело поменьше; он, ничтоже сумняшеся, попробовал снова. С тем же результатом, ага. Он обреченно вздохнул и зашагал в голову состава. Я, естественно, двинулся за ним – что же мне, одному оставаться? Не для того я ехал.
Самомнение, всего лишь самомнение. Никто не спрашивал ни меня, ни его, ни состав – я лично отношусь к нему как к живому существу. Да он и вправду почти живой. Почти…
Вагоны походили друг на друга как близнецы – братья. Впрочем, чего еще ждать от электрички, которая вот уже сколько лет колесит без единой перецепки и ремонта? Ближе к головному вагону стали попадаться битые стекла – кто это такой нервный у нас ездил? Сейчас не вспомню. Нет, ну уроды, ломать ведь – не строить! И так состав на ладан дышит…
Дверь в кабину была раскрыта – против всяких правил. Ее и при коммунистах закрывали, хотя терроризм тогда еще считали одним из методов борьбы революционеров с Российской монархией. Как-то не думали, что сами еще бояться будут забытых в вагонах пакетов. Он прошел тамбур машинистов, взялся за ручку двери в кабину…
Я думал, нервы у него послабей окажутся. Он даже не заорал, только схватился за дверь – так и стоял, вцепившись, в такт движению их обоих - его и дверь - качало. Плафоны вдоль хода качает, а их с дверью – поперек. Ну да, я его понимаю… В кабине движущегося состава не рассчитываешь увидеть дыры вместо приборов, развороченные панели с торчащими ежиком проводами, скелеты кресел локомотивной бригады и пустоту вместо одного из лобовых стекол – попался как-то навстречу состав, груженый щебнем…
Ветер, врывающийся в окно, трепал его волосы, развевал полы куртки – а он все смотрел внутрь темной кабины; по ней пробегали всполохи, когда свет прожектора отражался от ферм, по которым провешена контактная сеть.
Наконец, он отпустил дверь и обернулся. Посмотрел на меня – только увидел, ага. Я позволил ему себя увидеть.
И – все же заорал.
И – в обморок. Все-таки я был прав – ни к черту у него нервы…
* * *
За окнами плыла непроглядная космическая чернота, в ней мелькали столбы, освещенные тусклым отблеском салонных ламп. Электричка нырнула в ничто…
Странно как-то, я все привыкнуть не могу к этим столбам и рельсам, проложенным сквозь черную пустоту. Ведь нет же ничего кроме них – ни земли, ни воздуха. Нет, ветерок в окна задувал по-прежнему, трепал мои волосы, когда я тащил бесчувственное тело на лавку (тяжелый, черт, хоть есть-то в нем кожа да кости)…
А вот я знаю, просто знаю, ниоткуда, что там, за окном, если высунуть руку хотя бы по локоть – там ничто. Но я не высовывал ни разу. Страшно. Мне хватает одного лишь взгляда в окна кабины, когда состав, как сейчас, идет в пустоте – и сразу же тянет повторить «подвиг» нового пассажира… даже живот прихватывает, когда видишь, как рельсы возникают из ничего всего лишь в паре метров перед метельником первого вагона (а шпалы не возникают…). И сразу возникает подленькая мыслишка – а что, если однажды это прекратится? Далеко ли лететь вагонам до дна этого черного ущелья?
Не хочу узнавать. Есть вещи, о которых лучше не думать… а прожектор лупит в ничто, как в копеечку – и, несмотря на все свои тысячи ватт, не может нащупать ничего, бедолага, даже луча не видно. Столбы просто вспыхивают, чтобы тут же унестись в стороны, промелькнуть мимо и раствориться во тьме. Вот за нами рельсы остаются, едва заметно рисуются двумя серебристыми нитями позади – вторая кабина тоже нараспашку…
И – ни разу я не видел светофоров. И – стрелок тоже… Врезаться в попутный состав нам точно не грозит.
Но головки рельсов блестят – значит, по ним не только мы ездим. Сколько таких составов – одному богу ведомо. И столько же – таких, как я. Проводников…
Я жалостливо посмотрел на пассажира. Симпатии он не вызывал, как, впрочем, и негативных эмоций тоже. Странно, вообще-то, симпатию я испытывал почти ко всем – да и сложно ее не испытать, когда ты уже стал для пассажира больше чем кровным братом. Когда ты стал им самим настолько, насколько это возможно, оставил для себя лишь уголок той, полузабытой души, которой был одарен сам изначально. Пока был человеком.
Да и не осталось уже той души – волей-неволей намешано уже от всех пассажиров. Растоптали ее, сожрали агрессивными средами чужих разумов, растащили по пылинке – ведь и они не могли не подцепить кусочек меня, за время путешествия до конечной.
Я вздохнул, пошарил по его карманам, достал сигареты и закурил. Даже голова закружилась с непривычки, я едва не закашлялся… но тело привыкло быстро, стерлась еще одна граница между нами. Ну и хорошо. Мне же легче работать – а значит, путешествие хоть ненамного, но стало короче.
Он вздрогнул и открыл глаза. Полежал секунду, даже меньше – вернулась память, и его прямо-таки подбросило в воздух. Я глазом моргнуть не успел, а он уже оказался на ногах, попятился от меня по проходу между рядами сидений, не спуская глаз. Я только улыбнулся – бежать тебе некуда, ты ведь сам это прекрасно понял…
- Кто ты?!! – истерики в голосе не было, так, волнение. Сильное, правда, он даже едва петуха не пустил.
- Проводник. – Я постарался, чтобы голос прозвучал как можно спокойнее и тверже. И – громко, чтобы перекричать надсадный вой моторов и лязг вагона. Он своими эмоциями и меня заводит, мы же практически одно целое…
- Какой, к чертям, проводник? – уже спокойнее. Прогресс, что ни говори, он покрепче, чем кажется. Или, может, подсознательно был готов к чему-нибудь необычному – люди всегда чувствуют приближение поездки…
- Твой проводник. Личный. По мне, впрочем, заметно. – Усмехнулся я. – Да присаживайся, я не кусаюсь.
Тон на него подействовал – он подошел и сел напротив меня. Правда, на самый край сиденья, у прохода - чтобы от меня как можно дальше; ноги так и остались подогнуты – чтобы в случае чего успеть вскочить или ударить. Все это он не осознавал, просто было время – его учили драться. Учился он из рук вон плохо, однако тренеры вдолбили не в мозг, а в само тело рефлексы. Он все еще оставался взвинчен, его слегка трясло… но вопросительный взгляд, который он вперил в меня, был твердым. Я вздохнул – ждет объяснений. Для меня это сложно – объяснять то, что давно уже стало для меня простым и понятным, что въелось в меня настолько, что и слов не подобрать. Всегда дико – неужели непонятно? Вот тут мне приходится самому себе напоминать, что это я такой умный, а пассажир вот-вот по потолку носиться начнет от ужаса. Ну, этот не начнет, страха он не испытывает, однако, разумеется, взвинчен до предела.
- Добро пожаловать в наш состав. – Я старался, чтобы голос звучал как можно более приветливо, однако сам услышал собственную дикую усталость. – Ты, как можно было уже догадаться, попал… За твои заслуги в жизни, вернее, за их отсутствие, ты получил шанс. Он единственный, так что советую использовать на всю катушку.
- Не понимаю… - Он действительно не понимал. Немудрено, объяснить по-человечески – для меня всегда было проблемой.
