Korobotchka

Ох и огребу же я минусов сейчас...

"Накатим же за то, чтобы увидеть такую картину IRL.
Начало Третьей Мировой войны предотвратят охранник, повар и официант. Дело будет происходить так: непосредственно перед началом Третьей мировой все политики соберутся на какой-нибудь важный саммит. Будут махать друг перед другом пробирками с сибирской язвой, оторванными крыльями "Боингов", поддельными российскими паспортами. И когда станет очевидно, что межконтинентальных ядерных ударов не избежать, шеф-повар в сговоре с охранником решится на отчаянный шаг – подложить в чай политикам наркоту и слабительное. Охранник меж тем закроет намертво двери зала, где сидят политики, направив все камеры на них.
Вы только представьте картину: весь зал покрыт жидким поносом, Обама ловит воображаемых кузнечиков на полу, а передознувшаяся Ангела Меркель мирно дрыхнет без трусов, потому что трусы снял озорной Захарченко, чтобы сыграть ими с Путиным в салки. Путин прыгает на одной ноге, и орет: «А не получишь, не получишь, не получишь! АЗАЗАААА!». Порошенко, глядя на это, яростно квакает. Ему тепло, и кажется, что он на родном болоте, как любая нормальная жаба, а президентство ему только приснилось. Он высовывает свой язык в надежде поймать, наконец, муху, но все тщетно. Порошенко рыдает от бессилия. Лидер Северной Кореи целует взасос президента Кореи Южной. Ему кажется, что это няшная кошкодевочка. А южнокорейскому президенту кажется, что его атаковал бобер-мозгоглот, и если он прекратит с ним целоваться, то его мозг будет высосан через ноздри. Франсуа Олланд задумался о смысле бытия, а может быть, просто умер – как знать, как знать. Китайский премьер из остатков рабочего стола собирает танк, чтобы отомстить японцам за Нанкинскую резню. Представители японской же делегации – на жесточайшей измене, им кажется, что вот-вот с неба упадет атомная бомба. Индийская делегация поет и танцует таким образом, что непонятно, упоролись они или просто радуются жизни. С индусами всегда так, очень непросто. В уголке сидит красный как рак президент Колумбии – ему единственному стыдно за всех присутствующих, и он же является единственным, кто точно находится в трезвой памяти, так как каждое свое утро привык начинать с бодрящей кокаиновой дорожки. Затем эти ребята творят вообще что-то невообразимое. Камера последовательно показывает весь зал – вот с визгом и трусами Ангелы Меркель промчался куда-то Обама. Вот какой-то польский политик пытается собирать яблоки прямо со стенда с бактериологическим оружием. Вот португалец голый на столе танцует ламбаду. А наутро им будет совсем не смешно. Ведь ни один даже самый патриотичный гражданин их стран не пойдет умирать за каких-то ущербных наркоманов. И придется всем без исключения политикам снимать с себя полномочия, а Обаме еще и трусы Меркель со своей головы.

Смешно? Пожалуй, в некотором смысле да. Но вместе с тем грустно. Грустно, что люди, которые могут вот так обдолбаться и квакать друг на друга, считают, что действительно могут решать судьбу целых народов. Еще грустнее, что чаще всего они ее все-таки решают."

"История эта приключилась с моим приятелем, года четыре назад. Вместе мы учились в медицинском. Соответственно, он врач. Говорят, хороший. :) Благодарные клиенты время от времени дарят ему бутылки с разными горючими напитками.
Однажды мой друг вылечил человека, который приехал из какой-то африканской дыры. То ли Габон, то ли Чад. Если честно, уже не помню. И благодарный пациент подарил врачу бутыль местной водки. Вот уж не знаю, из чего ее гонят в Габоне, но по словам приятеля, это была какая-то яркая негритянская коробка.
С учетом того, что он пьет коньяк и даже на виски смотрит косо, водка маде ин Африка интересовала его примерно так же, как папуаса интересует новый уровень "Ангри Бердс" и новая серия "Дома-2" вместе взятые. Здраво рассудив, что от местной "винокурни" возможно не только несварение желудка, но и видения верховного бокора вуду, он убрал бутылку от греха подальше, даже не заглянув в коробку. На самую дальнюю полку, за ряды других подаренных виско-коньяко-водок.

И забыл.

Спустя какое-то время в его доме появились муравьи.
Умный читатель (ну, как мы с вами, дорогие друзья) сразу же сложит два и два и поймет откуда появился этот джинн. Но моему приятелю, как первопроходцу, как какому-нибудь Амундсену или Васко Нуньесу де Бальбоа, приходилось все постичь самому. Без всяких полезных блогов. :)

Короче, муравьи.
Они были особенными. Не такими привычными, как рыжая мелочь, что порой приходит в твою квартиру от нечистоплотных соседей, случайно вымывших посуду в раковине и оставивших всю колонию без еды. О, нет, дорогие читатели. Эти новые жильцы были черными. Более крупными. И еще они гламурно-хромированно блестели, словно какой-нибудь тюнингованный "Форд Мустанг".
Сперва появился один. Приятель подумал, что приполз с улицы. Раздавил и забыл.
Затем другой. Первый. Второй. Сотый.
Они появлялись в арифметической прогрессии, словно люди, укушенные зомби.
- Понимаешь, - рассказывал он мне - это все еще было ничего, пока не полезли солдаты.

Солдаты, как вы наверное знаете из курса биологии и передач дедушки Дроздова, дорогие друзья, крупнее харвестеров. И в арсенал этих чудовищ кроме жвал входит: дурной характер и система охраны сборщиков. Поэтому стоило раздавить одну мелочь, как остальная тут же стучала в вышестоящую организацию, прибегали оперативники и пытались устроить задержание виновного.
Следует заметить, что незваные гости, как это бывает со всеми нелегальными мигрантами, довольно быстро освоились и начали вести себя на правах хозяев. Рэкет другим насекомым они устроить не могли, в связи с отсутствием последних, но зато проложили себе дорожки, устроили места для сбора, тусовок и прочая. Раковина, обеденный стол, мусорное ведро, кухонные шкафчики и холодильник подверглись разграблению и надругательству.
Образно говоря, со всех углов кухни звучала чужая речь и песнопения.
Короче, вы вполне понимаете эту ситуацию. Жить по соседству с заглянувшими на огонек стало несколько напряжно.
Особенно с учетом того, жена моего друга на дух не переносила домашних насекомых. На улице, когда единение с природой, ей было плевать на всех божьих тварей, но когда они без спросу появлялись на ее кухне, происходило одно и то же:

Действие первое:
Она тоненько визжала, переходя на ультразвук.
Действие второе:
Она падала в обморок.

Короче, муравьи почти выжили её с её же территории. Ночью, когда у всех криминальных элементов начинается самая тусня, жена приятеля туда вообще не совалась.
Соответственно, приятель ходил злой и голодный. :)

С этим следовало что-то делать.
И быстро. До наступления голодной смерти.
В ход пошли карандаши от муравьев. Яды. Порошки. Жидкости. Присыпки. Затем бабкины наговоры. Бульон из лягушек. И даже сильнейшее заклинание - русский мат.
Чужаки отступали и затихали, как это бывает после рейда отдела по нелегальной эмиграции.
Некоторые даже дохли, не успев получить пособие.
Но со временем вновь возвращали свои позиции возле плиты, мусорного ведра и обеденного стола.
Приятель спрашивал у соседей, но те, заслышав о Чужих, лишь мелко крестились, да плевали через плечо. У них такого бедствия не было.
Так прошел месяц. Или два.
И как-то, аккурат под Новый год, когда пришли гости, мужики стали рассматривать коллекцию алкоголя. Виски, коньяк, текила, ром, граппа. Ну и гадкий утенок, конечно же.
Африканская бутыль самогона непонятного назначения.
Один из гостей решил опробовать столь экзотическое снадобье.
А дальше все было как в том мультике:

"Не суйся в нашу дырочку,
Не суйся в нашу щелочку
И в странное отверстьице
Для маленьких жучков!"

На кухне воцарился ад. Жена в обмороке. Женщины визжат. Мужики цитируют Шопенгауэра. Муравьи, чью малину только что запалили, негодуэ.
Холодную голову сохранили кто? Верно. Врач и оперирующий хирург. Коробка была эвакуирована в ванную, где включили горячую воду и начался геноцид малой африканской народности.

- Тогда мне показалось, что их там сотни тысяч. Вся моя ванная была из черного шевелящегося ковра. Я даже не представлял, что столько этих бестий может влезть в коробку из-под литровой бутылки, - говорил он мне.
Так что, дорогие читатели, включите свое воображение. Представьте эту картину, достойную пера Данте, где тысячи рабочих, сотни воинов, чудовищная матка из фильма "Чужие", а также яйца и личинки хотели сожрать моего приятеля на Новый год.

Короче, он победил. И гордый, точно Рипли, вернулся на "Сулако". Не подозревая, что страшная матка вот-вот растерзает Бишопа и ему придется залезть в погрузчик, чтобы дать отпор африканскому монстру.

Да. Вы все правильно поняли.
Это не конец истории.

Как в плохом фильме ужасов, спустя месяц Фредди вернулся.
Теперь, пройдя спецподготовку в звездном десанте, он уже знал, как бороться с пришельцами с планеты Клендату - Божьим словом и орбитальными бомбардировками. Он умел находить логова, да швырять туда ядерные мины.
Он перебрал бутылки, заглянул во все кастрюльки и нашел крупный филиал ада в тещином самоваре. Следует заметить, что на этот раз он сразу всё это вынес на тридцатиградусный мороз. Дабы доказать гостям, что Россия это не Африка.
Самовар он тоже выбросил нахрен. Он никогда ему не нравился и занимал много места. А тут такой повод.
И никто ему ничего не сказал.

- Муравьи всё-таки сделали доброе дело, - невольно отмечает мой друг.
Правда, на следующий день, когда он ехал на работу, самовара на помойке уже не было. Все мы будем надеяться, что человека, принесшего его домой, ждал большой сюрприз.
А мой знакомый с тех пор проверяет все коробки, в которых ему дарят бутылки. Это у него уже доведено до автоматизма.
Не берет подарков из Африки. И не забывает приговаривать, что алкоголь это зло.
Вот такая вот история.

"(Быль, история рассказана Ричардом Б., крестьянином)

В том, что мужчины сентиментальны (в отличие от хладнокровных и расчётливых женщин), никто и не сомневается. Как только в сугубо мужской компании заходит речь о любви, то у всех участников беседы на глаза наворачиваются слёзы, уголки губ печально опускаются, а голос очередного рассказчика, приступающего к исповеди на тему личных страданий, предательски дрожит, выдавая тщательно скрываемые чувства. В общем-то, поэтому мужики и перескакивают сразу же на похабные басни – чтобы не расплакаться от горя, вспоминая, как их бросали возлюбленные, клявшиеся в вечной любви до гроба.

Но Ричард даже среди мужиков выделялся. Каждый раз, когда заходила речь о любви и семейной жизни, Ричард хмуро отворачивался и пил чай, мрачно уставившись в пол и в разговоре участия не принимая.

В колхозе, где мы собирали картошку, Ричард был самым старым, дорабатывал до пенсии, до которой оставалось ему буквально год-два, не больше. Поэтому мы и не задумывались, с чего это мужик грустно сопит, каждый раз, когда кто-то трепетно вспоминает о ждущей его дома красавице-жене.

А однажды Ричарда прорвало. И он, путаясь в русских словах, иногда переходя на латышский язык, иногда замолкая чуть ли не на час, рассказал историю своей любви. Пока рассказывал, мы внимательно слушали. Когда закончил, посидели ещё минут десять молча, потому что говорить не хотелось. Потом встали и разошлись по палаткам. И все оставшиеся до окончания отработки дни о любви речь больше не заходила.

Историю Ричарда я рассказываю так, как запомнил. Она правдива. Никто из тех, кто слушал Ричарда той ночью, в этом не сомневается – достаточно было видеть его глаза и слышать его голос.



Ричард родился и рос в небогатой крестьянской семье в предместьях Риги, на лесном семейном хуторе, там, где до сих пор лес не вырублен, хотя застроен дачами и хотя сегодня из центра города машина добегает до этих мест минут за двадцать.

В сороковом году Латвия стала частью Советского Союза, но крестьянская жизнь совершенно не изменилась, — наверняка, потому, что для изменений просто времени не хватило, так как меньше, чем через год, пришли немцы. Почти без боёв, споро, чётко, культурно, с отданием чести и выплатой марками за потребляемое молоко. Всё остальное крестьян не интересовало, разумеется.

В следующем году стало не по себе, потому что сельских парней стали забирать в армию и отправлять во фронтовые части СС (вот не надо про «добровольность СС» для латышей, ладно?) откуда живым мало, кто возвращался, так как латышей немцы направили в болота, где лихорадка косила мальчишек не хуже русских пуль (впрочем, с советской стороны тоже латыши стояли, зачастую родственники даже перекрикивались).

Ричарду в СС не хотелось, тогда ему предложили на выбор либо подводную лодку, либо место стрелка в бомбардировщике. Поэтому родители приволокли корову, добавили к той пару овечек, что-то ещё, ну, как водится у порядочных людей, после чего Ричард получил белый билет и продолжал косить траву, благо, война шла где-то очень далеко и никого из близких не касалась.

А ещё через год, в середине сорок третьего, к хутору подошла тоненькая, хрупкая девчонка. Обычная девчонка-беженка с большими печальными глазами, не стоящая на ногах от усталости, голодная и промерзшая после лесных ночёвок. Девчонку хуторяне приютили и накормили, потому что беженцы в этот райский уголок не забредали, а папа и мама Ричарда, всё же были поселянами добрыми и не очень прижимистыми.

Девчонка оказалась русской, хотя и выросшей в Латвии, но в той части, где издавна русские составляли большинство и где по-латышски говорили редко. Поэтому латышский язык знала она не очень хорошо, хотя объясниться могла. В семье же Ричарда никто не говорил по-русски. Но как-то столковались. Наступала осень, требовались работники на уборку урожая, посему девушку оставили, поселили в амбаре, и та стала помогать хозяйке, вставая, как у селян принято, часа в четыре утра и работая без устали до поздней ночи.

Ну, дальше всё просто. Ричард каждый день глядел, как девушка разливает уставшим работникам горячий суп, старался подсесть к ней поближе. Вечером, несмотря на усталость, помогал выносить вёдра или почистить картошку – обычные ухищрения молодого крестьянского парня. Да и девушка его не очень-то сторонилась.

Когда уборка урожая завершилась, девушка осталась в доме, а родители, которым старательная работница приглянулась, возражать против женитьбы сына не стали. И зимой молодые обвенчались. Возникла маленькая загвоздка, потому что у невесты не хватало каких-то документов, но очередная пара овечек проблему свела на нет. Юной жене вручили новый документ, согласно которому она теперь носила гордую и древнюю латышскую фамилию, а не непонятно-подозрительную русскую.



Молодые друг в друге души не чаяли. Ричард жену на руках носил, любил без памяти. А жена быстро освоилась, стала сама на рижский рынок на подводе ездить, по-латышски выучилась говорить. С детьми решили обождать до окончания войны.

Полному счастью мешала война, которая подкрадывалась всё ближе. Наконец, в октябре сорок четвёртого пришла Красная армия, точно так же, тихо и незаметно, как три года назад пришли немцы. Дня через два после освобождения от немцев семья решила, что можно снова ехать на рынок, – урожай собран, продавать продукты надо… Жена Ричарда вызвалась поехать сама, хотя Ричард возражал, мол, время военное, солдаты есть солдаты, может быть, мужчинам лучше поехать. Супруга резонно заметила, что она единственная, кто говорит по-русски, поэтому ей и надо ехать. Родители по-крестьянски рассудили, что золовка права.

И жена Ричарда уехала на рынок.

Домой должна была приехать вечером. Не приехала. Ричард всю ночь не спал, рано утром помчался, оседлав последнюю лошадёнку, в город, к моменту открытия рынка. А там ему сказали, что её и вчера на обычном месте не было. Ричард упал на землю и заплакал, проклиная себя за то, что отпустил жену одну в такое время.

До вечера бегал по городу, побывав в комендатуре, в штабах частей и подразделений, опросив всех, кого только мог. Безуспешно. Когда стемнело, бросился домой в надежде, что жена, вдруг, вернулась.

Нет, она не возвращалась. И Ричард сидел, уронив голову на руки, бессильно вслушиваясь в ночные звуки, уже ни на что не надеясь.



А рано утром у дома вдруг загудел клаксон. Ричард, всю ночь просидевший за столом в полузабытьи и уже собиравшийся выйти со двора, чтобы теперь уже пешком пройти весь путь от дома до города, поднял глаза и завопил от радости: У ворот стояла улыбающаяся жена, в том же платье, в котором два дня назад она уехала на рынок, в тех же туфлях, весёлая и счастливая.

Ричард подскочил к супруге, подхватил её на руки и закружился в безумном хороводе. Потом осторожно вернул любимую женщину на землю и просто, по-крестьянски, спросил, где ж та пропадала два дня и две ночи…

Жена пожала плечами и так же просто ответила, что была «у своих». Ричард ничего не понял и переспросил. Жена засмеялась, потрепала Ричарда по волосам, не заходя в дом, деловито проследовала в амбар, откуда выскочила через несколько секунд с небольшой радиостанцией в руках.

Пока солдатик-шофёр грузил станцию на заднее сиденье легковушки, супруга пояснила ошарашенному Ричарду, что она не беженка, а советский лейтенант-разведчик, заброшенный в Ригу для установления связи. С целью успешной легализации ей требовалось получить настоящие документы с местной фамилией, что и было достигнуто благодаря замужеству.

Каждый раз, когда жена выезжала на рынок, она получала донесения от местного резидента, и передавала их по ночам, пока утомлённые крестьяне сладко спали.

Так же смеясь, жена заметила, что вот, мол, приходится в гражданском платье ходить, потому что располнела тут на кулацких харчах, пока весь мир воюет. Чмокнула Ричарда в щёчку, села в машину и уехала, на прощанье помахав рукой.



Больше Ричард жену никогда не видел. Отслужил в советской армии, отучился в университете, стал геологом. Жил в Риге, Сначала пытался жену разыскивать. Просто потому, что очень её любил. Разыскать не удалось. Написал заявление о поиске жены под предлогом развода – ведь по документам-то они были женаты, мол, пусть подпись поставит. Надеялся, что таким образом хоть узнает, жива ли жена. Через месяц пришёл конверт, в котором лежала одна бумажка – свидетельство о признании брака недействительным. Приложила ли руку к составлению бумаги супруга или нет, Ричард так и не узнал.

Он больше не женился. А когда речь заходила о любви, отворачивался и замолкал."