AlexKap2015

Часть 1. http://pikabu.ru/story/13_pobed_ivana_smirnova_chast_1_43348...

В Каменец - Подольском дезертиры сели в идущий с фронта эшелон и около месяца колесили по стране, проехав всю Сибирь и добравщись до Владивостока. Любопытно, что Смирнов к этому времени имел весьма внушительный комплект русских и иностранных орденов, в том числе достаточно редкую для лётчиков награду - сербский орден Белого Орла ( кроме него, из лётчиков Антанты такую награду получил только лучший бельгийский ас Вилли Коппенс ).

Однако все эти регалии так и не помогли ему поступить во французскую или американскую авиацию. Максимум, что удалось Смирнову и Липскому, - это получить заграничные паспорта, по которым они и отправились в Англию.

Поначалу русские лётчики ехали со всеми удобствами, но когда деньги закончились, они перебрались в кочегарку. Затем, когда Россия заключила предательский ( по мнению союзников ) мир с Германией, в Сингапуре местные власти арестовали Смирнова и Липского как военнопленных. Бежав из лагеря, они через Рангун, Коломбо и Аден добрались до Египта.

В Суэце Смирнов и Липский некоторое время служили в одном из местных авиадивизионов. Но закрепиться в Королевских ВВС ( RAF ) у них так и не получилось. Согласно одной из версий, в период 1918 - 1920 годов Иван Смирнов успел побывать помощником атташе Военно - Воздушного флота и шефом - пилотом Российского правительства в Париже, поучиться в британской авиационной школе в Апэвоне и, наконец, повоевать в рядах Славяно - Британского легиона на севере России.

Другая версия гласит, что по окончании британской авиашколы Смирнов отправился в Новороссийск, где встретился с Липским. Однако, поскольку в это время победа уже явно склонилась на сторону красных, Иван на следующий день "зайцем" проник на пароход и отплыл обратно в Англию.

Более - менее достоверные сведения о жизни Смирнова начинают появляться только с 1920 года, когда он устроился на авиазавод фирмы "Хэндли - Пейдж" в Кройдоне. Здесь Иван был простым рабочим, а вот в бельгийской фирме SNETA он снова стал лётчиком. Однако в его ангаре возник пожар, самолёт сгорел, и Смирнов снова оказался безработным.

Тогда Иван переехал в Голландию, где устроился пилотом на Королевские Голландские Авиалинии ( KLM ). Четверть века проработав в этой фирме, он не раз попадал в тяжёлые ситуации. Так, 19 Октября 1923 года Смирнов с 3-мя пассажирами вылетел на "Фоккере F.III" из аэропорта Шипхолл. Из - за сильного ветра и отказа двигателя Смирнову пришлось совершить вынужденную посадку на песчаную отмель канала, названную "пески Гудвина". Разбитую машину уже почти затопило приливом, когда на помощь к терпящим бедствие пришёл случайный бродяга, который и вывел их к ближайшему населенному пункту. После этого случая коллеги Смирнова прозвали его "граф Гудвин".

В 1928 году Иван Смирнов стал первым пилотом авиакомпании, проложившим рейс из Амстердама в голландскую Ост - Индию и обратно ( 18 000 миль ). Он продолжал работать на этом маршруте до 1940 года, после чего начальство оставило его в Ост - Индии заниматься местными авиаперевозками.

Именно в период, когда Смирнов работал в Индонезии, имел место один из самых драматичных и загадочных эпизодов в его биографии.

В 1940 году Вторая Мировая война докатилась до этого "тропического рая", и Смирнова зачислили в нидерландскую военную авиацию в чине Капитана.

В Декабре 1941 года Япония начала боевые действия против США и Великобритании. В ходе стремительного наступления самураи овладели всей Юго - Восточной Азией и высадились на островах Индонезийского архипелага. Англо - американцы терпели одно поражение за другим, а местные европейцы в ужасе перед "жёлтым нашествием" торопились перебраться в Австралию.

В начале весны 1942 года Смирнову довелось участвовать в эвакуации персонала и имущества Нидерландской авиакомпании с острова Ява. 3 Марта 1942 года ( за 3 дня до оккупации острова японскими войсками ) пилотируемый им транспортный самолёт "Дуглас" DC-3 покинул Бандунг и взял курс на Австралию.

Перед самым вылетом управляющий аэродромом господин Вайс вручил Смирнову запечатанную коробку из - под сигар. Управляющий не посвятил лётчика в содержимое посылки, но приказал не спускать с нее глаз. Коробку следовало передать представителям австралийского банка в Бруме ( Австралия ). Смирнов положил бандероль в ящик с медикаментами.

На борту "Дугласа", кроме экипажа, находились ещё 9 пассажиров, среди них женщина с 1,5-годовалым ребёнком на руках. На рассвете самолёт достиг австралийского побережья, но при подлёте к Бруму был атакован 3-мя японскими истребителями. Смирнов получил несколько ранений - в руку и бедро, некоторые пассажиры также были ранены. Чтобы уйти из - под обстрела, Смирнов послал самолёт в штопор и у самой земли вывел его из виража. Но тут вспыхнул один из двигателей. И снова Смирнов нашёл выход из казалось бы безвыходной ситуации. Он сумел посадить самолёт так, что горящий двигатель оказался в воде, а фюзеляж - на берегу. Прибрежные волны сбили пламя, и самолёт не загорелся.

После того как японские истребители скрылись из видимости, радист настроил передатчик и стал посылать в эфир сигналы "SOS". Присутствующий на борту чиновник авиакомпании ван Рамонд получил у Смирнова разрешение вынести на берег почту и документы. Со слов самого Смирнова, именно тогда он и передал чиновнику таинственную бандероль. Далее, если верить господину ван Рамонду, в тот момент, когда он выбирался из самолёта, нахлынула волна, и несколько пакетов упало в воду. Понятно, что в такой драматичной ситуации никто не обратил внимания на столь незначительную неприятность.

Уцелевшие члены экипажа и пассажиры соорудили из парашютов в дюнах палатку для раненых. Смирнов послал 2-х человек на поиски пресной воды. Посланцы вернулись ни с чем. В тот же вечер умерли мать ребенка и ещё один пассажир. На следующее утро скончался от ран 2-й пилот. Спустя ещё сутки Смирнов отослал 4-х человек на поиски помощи - в надежде, что кто - нибудь из них доберётся до Брума.

К моменту появления спасателей скончались младенец и его отец. Уцелевших участников злополучного рейса доставили в бухту Гончая, а оттуда - в Брум.

Через некоторое время Смирнова привезли в Мельбурн, где его навестили следователь по особо важным делам и представитель Государственного банка. Они потребовали от лётчика сообщить местонахождение запечатанной коробки. Смирнов изложил им свою версию. Ван Рамонд не смог ни подтвердить, ни опровергнуть версию Смирнова.

Тем временем известный всему Бруму бродяга Джек Пэлмер, который принимал участие в спасении экипажа DC-3, неожиданно заявился в комендатуру и объявил о своём намерении вступить в армию. Пэлмер имел обыкновение мотаться на своём люгере по всему побережью и прибирать к рукам всё, что плохо лежало. Поговаривали, что он ещё раз побывал на месте катастрофы - до того, как туда выехала следственная группа.

Начальник комендатуры Клиффорд Гибсон лично навестил новоявленного патриота и во время беседы нечаянно опрокинул солонку, стоявшую на кухонном столе. Велико было его изумление, когда среди горки соли обнаружилось несколько алмазов !

Дело получило широкую огласку. Оказалось, что в сигарной коробке находилось 300 граммов драгоценного минерала. Но дальнейшие поиски ни к чему не привели. Джек Пэлмер стойко отрицал свою причастность к пропаже государственных ценностей. Около 250 граммов алмазов стоимостью более 10 миллионов долларов исчезли бесследно.

В 1948 году И.В. Смирнов был приглашён пилотом для участия в выдающемся стосуточном мировом туре, проводимом американской компанией для американских бизнесменов. Конечно, он не мог отказаться от этого предложения. Пассажирский самолёт DC-4, пилотируемый Смирновым пролетел 80 тысяч километров, шесть раз пересёк экватор, побывал на всех пяти континентах, в двадцати восьми странах, сорока пяти городах! Показательный полёт был полон приключений. Необходимо отдать должное тридцати американским предпринимателям, отважившимся решиться на сложное кругосветное путешествие на четырёхмоторном самолёте, разработанном ещё до Второй мировой войны, в количестве более 1100 штук, которые использовались в военно-транспортной авиации США в годы войны. Этот полёт был полон приключений и риска – всего того, что было так по сердцу стареющему русскому асу...

В 1949 году И.В. Смирнов, по настоянию врачей, ушел на пенсию, имея колоссальный официальный налёт - более, чем в 30 тысяч часов! По наблюдению Заслуженного военного лётчика СССР Героя России П.С. Дейнекина, высокий налёт иностранных гражданских лётчиков связан с тем, что время их полётов считается с момента запуска двигателей и до момента их выключения, тогда как в советских и российских ВВС налётом считается только время, проведённое лётчиком или членом экипажа в воздухе.

Скончался И.В. Смирнов 28 Октября 1956 года в католической клинике в городе Пальма на острове Майорка, ненамного пережив других участников "алмазной истории". И только с его смертью сыщикам окончательно пришлось признать, что 10-миллионная куча алмазов безвозвратно сгинула в волнах Тихого океана...

Имя И.В. Смирнова высоко чтят в Нидерландах, оно, в частности, было присвоено самолёту DC-3 голландской компании KLM, находящемся в музее Лелистата.

Утром 3 марта 1942 года в небе над западным побережьем Австралии разгорелся неравный бой. Три японских «Зеро» во главе с командиром звена Дзенсиро Мияно атаковали голландский транспортный «Дуглас» DC-3 с бортовым номером PK-AFV. Истребители, шедшие выше, хищно спикировали на беззащитного противника. По транспорту застучали пули. Первая же очередь прошила борт обреченного «Дугласа» от хвоста до кабины. Самолет задымился — это загорелся правый двигатель — и свалился в прямой штопор.

Казалось, что драма подходит к своему неизбежному финалу, но над самой землей горящий «Дуглас» остановил вращение, набрал скорость и выровнялся. Отважный пилот, уходя от пулеметного огня, намеренно бросил тяжелую машину вниз и в последний момент отскочил от земли. Самолет выпустил шасси и начал снижаться над песком широкого пляжа, удачно оказавшегося под местом воздушной схватки.

Японцы с удивлением наблюдали, как коптящий «Дуглас» плюхнулся на песок, крутанулся на берегу и опустил правое крыло в воду. Волны Индийского океана, едва не ставшие последним пристанищем для экипажа самолета, сбили пламя. «Зеро» еще раз спикировали на застывший самолет, но ограничились только несколькими очередями — должно быть, топливо и боезапас у истребителей подходили к концу. Из кабины «Дугласа» на австралийский песок выбрался раненый лётчик. Он сделал все возможное и невозможное для спасения самолета и людей.

Так капитан Royal Dutch Indies Airways Иван Смирнов, русский ас Первой мировой, снова попал в воздушный бой и вышел из него живым, что в тех обстоятельствах уже можно считать победой. Его тринадцатой победой.

Имя Ивана Смирнова по справедливости должно занимать одно из почётнейших мест в истории отечественной авиации. Благодаря своей отваге и лётному мастерству простой крестьянский парень сумел не только выбиться в офицеры, но и завоевать славу одного из лучших русских асов - истребителей. Тем не менее, по странной иронии судьбы, за пределами России капитан Смирнов стал известен не столько боевыми подвигами, сколько своим участием в драматичной и загадочной истории, связанной с пропажей в 1942 году алмазов на 10 миллионов долларов - сумму и по нынешним временам весьма значительную, а уж в те годы выглядевшую и вовсе фантастической.

На его счету 10 достоверных побед и 12 - с вероятно сбитыми.

Награждён орденами: Св. Георгия 1 - 3-й степеней, Св. Анны 4-й степени и 3-й степени с мечами, Св. Станислава 3-й степени с мечами, Св. Владимира 4-й степени с мечами, Св. Георгия 4-го класса, Золотое Георгиевское оружие; Военный Крест с одной пальмой ( Франция ); Рыцарский Крест ордена Белого Орла ( Сербия ).

Иван Васильевич Смирнов родился 11 Февраля 1895 года в маленькой деревушке под Владимиром в многодетной крестьянской семье. Как складывалась его судьба до начала Первой Мировой войны - неизвестно. Есть сведения, что в армию он вступил добровольцем во Владимире и попал в 96-й Омский пехотный полк.

В начале Октября 1914 года эта часть покрыла себя славой, прямо с марша вступив в бой с неприятелем. 11 Ноября немцы начали Лодзинскую операцию, в ходе которой их 9-я армия обошла русскую 2-ю армию. Тогда, после ночного рукопашного боя, из 90 однополчан Смирнова, призывавшихся вместе с ним из Владимира, в живых осталось всего 19. Спустя несколько дней те, кто выжил, получили награды, причём рядовому Смирнову достался "солдатский" Георгий 4-й степени.

А через 2 недели, уже после другой атаки, Иван Смирнов остался в полку единственным уцелевшим выходцем из Владимирской губернии. 21 Декабря, во время ночной разведывательной вылазки, он был тяжело ранен, и почти сутки, обливаясь кровью, лежал на поле боя, до тех пор, пока ночью его не спасли друзья - однополчане.

Около 5 месяцев Иван провёл в одном из петроградских госпиталей, где врачи с трудом спасли ему ногу от ампутации. Неизвестно, какое именно событие оказало решающее влияние на его дальнейшую судьбу: возможно, он общался с раненными лётчиками или же начитался столичных газет, пестреющих рассказами о подвигах авиаторов. Так или иначе, но в свою часть он больше не вернулся.

Получив месячный отпуск, Иван Смирнов подал рапорт и добился направления в знаменитую Гатчинскую авиашколу. Там он находился с 20 Августа по 7 Сентября 1915 года, успев налетать за это время 3,5 часа с инструктором на "Кодроне".

Затем, видимо, из - за нехватки мест для обучения, Смирнов был переведён в школу Императорского Московского общества воздухоплавания. Первый самостоятельный вылет он совершил на "Фармане-4", а затем пересел на "Фарман - боевой" ( "Фарман" Н.F.16 ).

Летом 1916 года из Управления Военно - Воздушного флота пришло распоряжение о переучивании наиболее способных курсантов на истребителях. Иван оказался в числе избранных, попав в группу инструктора Пантелеймона Аникина. Обучение проходило на монопланах "Моран" типа "Ж и "Ш". 10 Сентября Смирнов, будучи уже в звании ефрейтора 1-го авиапарка, сдал лётный экзамен.

За время обучения Смирнов сдружился с рядовым Лонгином Липским, который летал на "Ньюпорах". После выпуска друзья на время расстались. Липский попал в 6-й истребительный авиаотряд, а Иван был направлен в 19-й корпусной авиаотряд, действовавший под Луцком. Чуть позже туда же перевели и Липского.

К новому месту службы ефрейтор Смирнов прибыл 20 сентября 1916 года. В штабе отряда он увидел склонившегося над картами штабс - ротмистра Александра Казакова, который приветствовал его следующими словами: "А ! Смирнов ! Я видел ваши документы. У вас хорошие рекомендации. Вы попали в лучший отряд России, где летают только лучшие пилоты. Желаю удачи !"

Поскольку самолётов - истребителей на всех не хватало, Смирнов получил двухместный разведчик "Ньюпор-10", а его стрелком - наблюдателем стал штабс - капитан Пётр Пентко, прикомандированный из 17-й артиллерийской бригады.

3 октября они дважды атаковали германские двухместные самолёты, которые вели авиаразведку. Один из "Авиатиков" гнали до самой линии окопов, причём немцы настолько впали в панику, что выпустили 8 ракет, прося поддержки у своих зенитчиков. На свою территорию неприятельский самолёт ушёл со снижением, и, судя по всему, лишь вмешательство артиллерии спасло его экипаж от гибели.

В Октябре - Ноябре летать Смирнову приходилось не очень часто, но к тому времени он уже находился на хорошем счету у начальства и даже получил звание старшего унтер - офицера.

Свой боевой счёт Иван открыл 21 декабря - в тот же самый день, когда его непосредственный начальник А. А. Казаков стал асом. В документах авиагруппы говорится: "Самолёт противника, атакованный поручиком Бабкиным, подпоручиком Жабровым и унтер - офицером Смирновым, ушёл с большим снижением". "Большое снижение" в качестве официальной победы не засчитали, но, так или иначе, начало было положено.

День 2 Января 1917 года стал для 1-й авиагруппы поистине рекордным и ознаменовался сразу двумя сбитыми "австрияками", один из которых - "Авиатик С.1" - стал жертвой Смирнова и его наблюдателя Пентко. В приказе командующего Особой армии генерал - лейтенанта Балуева говорилось следующее:

"20 Декабря [ по старому стилю ] 8 самолётов фронтовой авиагруппы капитана Якобишвили вылетели для боя и фотографирования. Во время полёта самолёты выдержали 4 боя, причём 2 неприятельских самолёта было сбито: один прапорщиком Кокориным, другой старшим унтер - офицером Смирновым с наблюдателем штабс - капитаном Пентко. Неприятельские лётчики ( 3 офицера и 1 унтер - офицер ) убиты ружейными пулями в воздухе".

Подробности боя описаны в приказе о награждении штабс - капитана Пентко орденом Св. Георгия 4-го класса. В нём указывалось, что:

"Пентко... идя по маршруту Луцк - Рожище и встретив аппарат противника, шедший от станции Киверцы к себе в тыл, нагнал его, атаковал, открыл пулемётный огонь, выпустив одну катушку в 47 патронов; противник, продолжая движение, в свою очередь открыл огонь из пулемёта. Видя, что аппарат противника уходит, штабс - капитан Пентко, невзирая на сильнейший огонь по нему, быстрым и умелым маневром своего аппарата вновь нагнал неприятельский аэроплан в районе станции Переспа и сблизился с ним настолько, что первой же очередью своей второй катушки убил лётчика, а наблюдателя ранил в ногу. Неприятельский самолёт, будучи сильно повреждён и лишённый управления, быстро стал падать, перевернувшись вверх колёсами. Раненный наблюдатель при ударе о землю был убит, а аппарат совершенно разбился".

В приказе не уточняется, что "быстрые и умелые маневры аппарата" совершал унтер - офицер Смирнов, поэтому основные лавры этой победы достались офицеру Пентко. Но и Иван также не остался в накладе: кроме того, что он записал на свой счёт первую подтверждённую победу, ему заменили двухместный "Ньюпор-10" на более маневренный "Моран - монокок".

На этой машине 8 Января 1917 года, в самый разгар Рождественских праздников, он обстрелял неприятельский аэростат в районе Локачи и вынудил его опуститься на землю.

В начале Марта 1917 года 1-ю авиагруппу перевели на южный фланг Юго - Западного фронта. Переезд отнял множество сил и средств, и, к тому же, совпал с известиями о революции в Петрограде. Видимо, желая несколько поднять дух лётчиков, командование фронта издало приказ, в котором говорилось следующее:

"В тяжёлое время на фронт прибыла боевая авиагруппа в составе 2-го, 4-го и 19-го корпусного авиаотрядов... Несмотря на незначительные, сравнительно с противником, свои воздушные средства, но сильная духом личного состава славная боевая авиагруппа с первых же дней заставила зазнавшегося противника опомниться и целым рядом лихих воздушных побед, одиночных и групповых, сумела парализовать его активную деятельность... и прекратила ею безнаказанные полёты".

Вскоре после возобновления полётов Смирнов оказался в самой гуще событий. 18 Апреля он вёл бой над деревней Тростянец, выпустив по противнику 120 пуль с расстояния 50 метров. Немец сумел скрыться в облаке, а в машине Смирнова после посадки нашли пробоины в крыле и фюзеляже.

29 Апреля в течение одного дня он произвёл 7 вылетов и один раз вступил в поединок с вражеским аэропланом в районе Товстобабы и Вирхоров. По мнению Смирнова, ему удалось сбить неприятеля, однако победу не засчитали, поскольку повреждённой машине противника удалось дотянуть до своей территории.

Свою 2-ю официальную победу Иван Смиронов одержал 2 Мая 1917 года. Действуя на "Моранах - монококах", он и прапорщик 4-го корпусного авиаотряда Малышев вступили в бой с германским "Альбатросом". Пулемёт у Малышева оказался неисправен, и ему пришлось бить короткими очередями. Главная тяжесть боя легла на Смирнова, который выпустил в неприятеля около 100 пуль на высоте 1300 метров. Затем пулемёт у него также вышел из строя, но он быстро устранил неисправность и сумел вынудить противника к посадке на русской территории. Оба немецких авиатора ( лётчик - солдат и раненный в ногу наблюдатель - офицер ) были захвачены в плен пехотинцами, но пилот перед этим успел поджечь свою машину.

Смирнов после боя не отказал себе в удовольствии сфотографироваться "на память" с вражеским лётчиком Альфредом Хефтом. Но главной наградой за удачный бой стало произведение в прапорщики, хотя представление к этому званию был подано по начальству ещё в начале 1917 года.

В любом случае, для простолюдина Смирнова присвоение офицерского звания означало новый этап в карьере. К тому же, кроме служебного повышения, чуть позже ему предоставили месячный отпуск, из которого он вернулся 3 Июля, в самый разгар неудачного "наступления Керенского". Но случилось так, что для прапорщика Смирнова это трагическое время стало своеобразным "звёздным часом".

16 Июля 1-я авиагруппа перебазировалась под Станислав и возобновила свою боевую деятельность. Через 2 дня Смирнов, летевший на "Ньюпоре-17", "...встретил неприятельский самолёт, атаковал его и заставил уйти со снижением к себе. В районе Свистельников встретил самолёт противника, который атаковал 3 раза, после последней атаки самолёт противника ушёл в своё расположение". За этот бой Иван получил давно им заслуженное звание военлёта ( военного лётчика ).

Из - за начавшегося контрнаступления немцев группа перебазировалась сначала в Коломыю, а затем в Хотин и Ларгу. Смирнов в этот период обычно летал в паре с прапорщиком Леманом, и во время одного из таких вылетов - 29 Июля - едва не погиб из - за остановки мотора. Ему пришлось планировать в поисках подходящего места для посадки, к счастью, таковое нашлось у деревни Георгиевцы.

16 Августа, в районе Скалат, Смирнов и Леман атаковали неприятельский самолёт, "...который преследовали за 15 верст в тыл противника, снизив его с высоты 3000 до 800 метров. У Хотина атаковали другой самолёт, который ушёл со снижением на Мельнице. У Мельнице обстреляли неприятельский аэростат, который спустился до земли". Результат первого боя засчитали победным, и снижение вражеского самолёта засчитали как официальную победу, расписав её на обоих лётчиков.

Ещё через неделю - 23 Августа - Иван Смирнов сбивает 4-го противника, действуя на сей раз в паре с поручиком Губером. В этот день на своих "Ньюпорах-17" оба лётчика приняли участие в 6 воздушных боях, и в последнем из них ( около деревни Лудиполе ) сумели вынудить вражеский аэроплан к посадке. Приземление прошло неудачно, "австрияк" скапотировал и затем был добит русской артиллерией.

29 Августа в районе Скалат Смирнов в одиночку атаковал 2 неприятельских самолёта и первой же очередью подбил одного из противников. Правда, вражеская машина рухнула на своей территории и, в результате, опять - таки не была засчитана "ввиду отсутствия свидетельств со стороны незаинтересованных лиц".

Наконец, 8 Сентября, патрулируя вместе с прапорщиком Шайтановым в районе Гусятина, Смирнов вступил в схватку с 2-мя австрийскими истребителями. Одну из вражеских машин Иван сумел повредить, но затем вышел из боя из - за нехватки бензина. Повреждённого неприятеля преследовал Шайтанов, и сумел добить: поэтому и ему и Смирнову этот самолёт засчитали как официальные победы.

24 Сентября, действуя в паре с прапорщиком Липским, Иван атаковал германский разведывательный самолёт "Альбатрос C.III" и вынудил его к посадке на русской территории. Согласно рапорту командира 7-го авиадивизиона Баранова, "...прапорщик Смирнов сбил 6-й по счету неприятельский самолёт в районе Балина. Самолёт мало повреждён, экипаж из состава 24-ю германского авиаотряда - лётчик-кадет невредим, наблюдатель - лейтенант тяжело ранен в голову. В аппарате найдена адская машина [ пакет с пикриновой кислотой и часовым механизмом, предназначенный для уничтожения самолёта в случае вынужденной посадки - примечание авторов ], которую лётчик не успел привести в действие".

Несмотря на хаос, очередного отступления, этот триумф Смирнова был отмечен командованием и принёс военлёту Золотое Георгиевское оружие.

10 Ноября Смирнов вновь работал в тандеме с Липским. Вдвоём они атаковали 3 "Бранденбурга С.I", которые фотографировали русские позиции. Одного неприятеля Иван уничтожил самостоятельно, с другим расправился, при помощи Липского. Третий противник, получив тяжёлые повреждения, поспешно ретировался. Австрийцы впоследствии подтвердили гибель минимум одного экипажа ( пилот - капрал Рыба и летнаб - лейтенант Баркал ).

Оба сбитых самолёта записали на счёт Смирнова и наградили его офицерским орденом Св. Георгия 4-го класса.

Ещё одна победа Смирнова датируется 23 Ноября, когда в районе Левтова он вступил в упорный бой с двухместным австрийским аэропланом "Ллойд С.V" из 18-й авиароты. Погибли пилот Зигфрид Мараш и наблюдатель Карл Ульрих. Согласно рапорту самого Смирнова, тела лётчиков "...были раздеты и ограблены на месте падения. Все документы при этом исчезли".

В своей телеграмме Авиадарм Вячеслав Ткачёв отмечал, что "...9-я победа прапорщика Смирнова в дни наступающей разрухи и смертельной опасности для нашей многострадальной Родины дает уверенность, что наши доблестные лётчики до конца выполнят свой долг и останутся на своём тяжёлом, но славном посту, вплетая новые лавры в венец славы нашей родной авиации".

26 Ноября Иван одержал свою 10-ю и последнюю победу, сбив ( в паре с Казаковым ) двухместный самолёт - разведчик, который сел в своём ближайшем тылу в районе Германувка.

После заключения перемирия с немцами анархия в соединении достигла своего апогея. Потрясённые самоубийством прапорщика Лемана, Смирнов, Липский и Силаев уехали в Каменец - Подольский на "экспроприированном" автомобиле. Запись в дневнике авиагруппы от 2 Февраля 1918 года гласит следующее: "19-го корпусного авиаотряда военного лётчика прапорщика Смирнова и наблюдателя Силаева, бежавших из отряда в ночь на 14 Декабря 1917 года [ по старому стилю ] и до настоящего времени не вернувшихся, исключить из списков отряда и считать дезертирами".

Я не жалел, что пошел. У меня было мстительное чувство. Я был рад видеть наконец эти разбитые, развороченные немецкие машины, чувствовать, что вот здесь в них попадали наши снаряды…

Константин Симонов, «Разные дни войны».

Обстановка накануне

Первые недели Великой Отечественной войны. Сводки с фронтов, неполные и отрывочные, становятся все более тревожными. Советские войска «после тяжелых боев с превосходящими силами противника» оставляют один город за другим.

Но вдруг в «Известиях» выходит статья «Горячий день», в которой читатели впервые видят панораму со множеством подбитых немецких танков. Стоящих на одном-единственном поле под Могилевом. Статью об обороне полком Кутепова некого «города Д» написал Константин Симонов, а фотографировал подбитую технику Павел Трошкин. В связи с цензурой военного времени, подробностей и особенно конкретного места случившегося боя Симонов привести не мог. Но опубликованные фото стали зримым доказательством того, что немцев можно бить — и их действительно бьют.

Схема обороны города Могилева в июле 1941 года.

К 1 июля 1941 года войска Западного фронта пытались не допустить дальнейшего прорыва немцев на восток в междуречье Березины и Днепра. По итогам предыдущих боев командующий войсками фронта генерал Павлов и начальник штаба Климовских были сняты и заменены на Еременко (будущего маршала) и Маландина.

Подступы к Могилеву защищал 61-й стрелковый корпус, подчиненный штабу 13-й армии.

Излюбленной немецкой тактикой в это время было выбить артиллерию обороняющихся ударами авиации. Авиация же нарушала работу штабов, бомбила аэродромы и дороги, отступающие части. Красноармейцы жаловались, что немцы бомбят каждую пушку, пулемет и отдельную машину. Немцы, в свою очередь, недолюбливали нелетную погоду, при которой наступать сразу становилось труднее. Они же отмечали, что советская артиллерия, если ее не подавить, напоминает ураганный огонь мировой войны (т. е. ПМВ), большая часть советских пехотинцев дерется с большим фанатизмом, но сильно уступает в выучке, а командование слабое, особенно в среднем звене.

Что же в этой сложнейшей обстановке советское командование могло противопоставить немецкой тактике блицкрига?

План обороны

1 июля штаб 61-го стрелкового корпуса приказал командирам подчиненных артполков быть готовыми к отражению атак танков противника на Могилев — со стороны Березино (с запада), Бобруйска (с юго-запада) и Рогачева (с юга). Особое внимание уделялось двум последним направлениям.

Для борьбы с танками создавались специальные подвижные группы, включавшие стрелковую роту, взвод саперов, не менее двух «сорокапяток» и одной 76-мм пушки. Артиллерия дивизий усиливала противотанковую оборону вдоль шоссе Бобруйск-Могилев, а также принимала участие в создании подвижных групп.

По бронемашинам было приказано стрелять осколочно-фугасными гранатами, по танкам -бронебойными снарядами, а когда они кончатся – тоже осколочно-фугасными. Когда выяснится направление движения танков, дивизионная артиллерия обязана была маневрировать, усиливая оборону на опасном участке.

Последним пунктом приказа значилось: «Любой ценой остановить танки и не пропустить их в Могилев».

К этому времени плотность противотанковой обороны, прикрывающей Бобруйское и Минское шоссе, достигала 8–10 орудий на километр фронта, а на менее важных направлениях – 4–5 орудий. Всего в распоряжении обороняющих город войск имелось 44 орудия, 12 перебрасывалось на усиление из 340-го артполка, еще 10 — бралось из артиллерии 394-го и 514-го полков. При этом снарядов у артиллеристов было немного – на важнейшем направлении в среднем 50 выстрелов на орудие, на остальных участках – 20–30.

Бой

К исходу 11 июля части 61-го стрелкового корпуса отбили первую атаку на Могилев. Учитывая силы противника (до батальона пехоты), это, скорее всего, была разведка боем. На следующий день в атаку пошли немецкие танки из состава 3-й танковой дивизии генерала Моделя. В журнале боевых действий Западного фронта за 12 июля записана скупая фраза:

«61 ск вел бой с частями противника, форсировавшими р. Днепр».

Согласно боевым документам противника, немецкие танки, наступая по лесным песчаным дорогам, частично оторвались от своей пехоты. Примерно к 7 часам утра немцы вышли к деревне Буйничи южнее Могилева, где находились позиции 388-го стрелкового полка, поддерживаемого 340-м легким артиллерийским полком и другими частями.

По воспоминаниям командира батареи Василия Владимировича Лобкова,

«Немецкие танки выходили из леса и шли по Буйничскому полю, как на параде по три штуки. 1-я батарея после первых залпов по рубежам заградительного огня, перешла на прямую наводку и била во фланг атакующим танкам и сопровождающей пехоты. Одновременно с нашим дивизионом включились в заградительный огонь другие батареи. Кроме того, немецкие танки наткнулись на наши минные поля и атака захлебнулась. Один танк подошел к самым окопам пехоты, но был подбит бойцом (фамилия не установлена) связкой гранат с четырьмя толовыми шашками…»

Противнику помешал и противотанковый ров, обходя который, танки наткнулись на мины и подставили борта пушкам. Как итог – неожиданные и болезненные для немцев потери.

Уже через два часа командир 24-го корпуса генерал Швеппенберг решил, что стоит попробовать атаковать в другом месте. А в 13 часов поступил приказ из штаба танковой группы немедленно прекратить наступление на Могилев, переправиться через Днепр по понтонному мосту и наступать на восток. Как свидетельствует все тот же Лобков,

«Дня четыре или пять немцы не показывались, а затем с 8 утра до 16 часов атаковали небольшими силами (группами в 6–8 танков и пехотой) ежедневно. Все атаки мы отбили».

Танки на пленке

Даже 18 июля 388-ой полк с частями усиления, находясь в окружении, продолжал оборонять и укреплять предмостный Могилевский участок — от Затишья до совхоза Буйничи. Но гораздо раньше, 13 июля, в полк приехали корреспонденты «Известий» — Симонов и Трошкин. Они долго колесили по фронтовым дорогам в поисках примера удачных боев — и, наконец, нашли.

«При утреннем свете мы наконец увидели нашего ночного знакомого — полковника Кутепова. Это был высокий худой человек с усталым лицом, с ласковыми не то голубыми, не то серыми глазами и доброй улыбкой. Старый служака, прапорщик военного времени в Первую мировую войну, настоящий солдат, полковник Кутепов как-то сразу стал дорог моему сердцу».

Симонову понравилась созданная на Буйничском поле система обороны. Она напоминала позиции, оборудованные японцами на Халхин-Голе, включая глубокие окопы, прочные блиндажи, наблюдательные пункты и бесперебойную связь. Интересно, что даже немцы отметили профессионализм оборонявшихся у Буйничей советских частей, в особенности использование ими фланкирующих позиций.

Далее снова предоставим слово Симонову:

«Мы зашли на командный пункт батальона. Командир батальона капитан Гаврюшин был человек лет тридцати, уже два или три дня не бритый, с усталыми глазами и свалявшимися под фуражкой волосами….. Мы сказали Гаврюшину, что, пока затишье, хотим заснять танки, видневшиеся невдалеке перед передним краем батальона. Отсюда была видна только часть сожженных танков. Еще несколько танков, как сказал нам Гаврюшин, было пониже, в лощине, метрах в пятидесяти — ста от остальных; отсюда их не было видно… Ход сообщения кончился у окопчиков боевого охранения, танки теперь были невдалеке — метра в двухстах. Здесь, в этом месте, их было семь, и они стояли очень близко один от другого».

Сфотографированные Трошкиным подбитые боевые машины подорвали толом, и поэтому они так и остались на месте боя. По современным оценкам, всего на Буйничском поле было подбито не менее 18 танков (не считая бронетранспортеров). Два из них эвакуировали немцы, еще два захватили красноармейцы и смогли оттащить к себе в тыл.

Дальше дороги журналистов и оборонявшихся у Могилева воинов разошлись.

«Никто из них еще не знал, что вынужденная остановка у моста, разрезавшая их колонну надвое, в сущности, уже разделила их всех, или почти всех, на живых и мертвых».

Полковник Семен Федорович Кутепов, до конца выполнив воинский долг, пропал без вести. В обстановке лета 41-го года устанавливать судьбу погибших и заполнять документы было зачастую просто некому. Пропал без вести и командир 340-го артполка Иван Сергеевич Мазалов, сказавший при встрече Симонову:

«Пока есть снаряды, немцам в Могилеве не быть».

Кутепов позднее стал одним из прототипов героя романа Симонова «Живые и мертвые» — полковника Серпилина.

Командир батареи 1-й батареи 340 легкого артиллерийского полка лейтенант Василий Владимирович Лобков первоначально тоже был признан пропавшим без вести. Позднее выяснилось, что 28 июля он при отступлении попал в плен. 25 апреля 1945 года он был освобожден американскими войсками в Баварии. Позднее Лобков смог рассказать о бое, в котором принимал участие.

Павел Артемьевич Трошкин первым из всех советских фотокорреспондентов сфотографировал подбитые немецкие танки, причем на нейтральной полосе, под огнем противника. За эти и другие отважные поступки он был представлен к ордену «Красное знамя» (и получил орден «Отечественной войны»). Трошкин погиб у города Станислав (ныне – Ивано-Франковск) в сентябре 1944 года.

Весной 1940 г. Европа жила войной. Немцы нависли над границами своих будущих врагов и ощутимо вредили морским коммуникациям Британии. С сентября по декабрь 1939 года империя теряет от ударов немецких подводных лодок 114 судов, а в 1940 году — 471 судно. К лету 1941 года Великобритания потеряла 1/3 тоннажа торгового флота. Начиная с июля 1940 г, США начинают оказывать помощь тонущему союзнику, отправляя военные грузы через океан. Этим жизненно-важным перевозкам нужна была надежная защита с моря и воздуха.

Теоретически все для британцев было просто. С одним лишь маленьким осложнением: подходящая для этих целей Исландия, была независимым государством, которое настаивало на своем нейтралитете.

Объясняя свои тогдашние действия, Черчилль впоследствии скажет:

«Между Канадой и Англией расположены острова Ньюфаундленд, Гренландия и Исландия. Все они находятся поблизости от кратчайшего пути, или «великого круга», между Галифаксом и Шотландией. Корабли, базирующиеся на эти «этапные пункты», могли бы контролировать весь этот путь по секторам. В Гренландии абсолютно отсутствовали необходимые ресурсы, но остальные два острова быстро могли быть превращены в хорошие базы. В свое время было сказано: «Кто владеет Исландией, держит в своих руках пистолет, нацеленный на Англию, на Америку и на Канаду».

Исходя из этого, мы с согласия исландского народа оккупировали Исландию в 1940 году, когда немцы захватили Данию. Теперь мы могли использовать ее для борьбы с германскими подводными лодками, и в апреле 1941 года мы организовали там базы для наших эскортных кораблей и авиации. В Исландии было создано самостоятельное командование, и оттуда мы довели радиус действия наших конвойных кораблей до 35 градусов западной долготы»

(У. Черчилль, «Вторая мировая война», Москва, «Воениздат», 1991, кн. 2, т. Ill, стр. 66-67).

«Теперь противник имел базы для своих кораблей и подводных лодок на 1000 миль ближе к нашим атлантическим маршрутам. Он обошел невидимый, но непроницаемый барьер, который наш флот поставил между Шет-лендскими островами и Норвегией. Теперь у нас не осталось иной альтернативы, как отодвинуть этот барьер дальше на запад. Хотя его южный фланг по-прежнему опирался на Оркнейские острова, требовалось найти опору для северного фланга. Этой опорой могла послужить только принадлежащая Дании Исландия», — пишет Роскилл.

"Германская оккупация Дании дала нам законные основания для оккупации Исландии. 10 мая, когда Гитлер вторгся в Голландию, крейсера флота метрополии вышли из Клайда в Рейкьявик с морскими пехотинцами на борту. Небольшое подразделение морской пехоты было высажено на датских Фарерских островах. Через неделю в Исландию была доставлена пехотная бригада... Были приняты меры к созданию военно-морской базы в Хвальфиорде севернее Рейкьявика. Началось строительство аэродрома для самолетов берегового командования. Мы также начали ставить минное заграждение между Оркнейскими островами и Исландией, чтобы усилить наш контроль над этим проливом... Так началась новая фаза борьбы за контроль над атлантическими коммуникациями. Мы отодвинули на запад свой барьер, но все-таки удержали его. И на этой новой фазе борьбы Исландия сыграла исключительно важную роль»

(С. У. Роскилл, «Флаг Святого Георгия», Москва, ACT, 2000, стр. 91-92).

Новое государство ввело ограничение на посещение острова кораблями и самолетами воюющих держав. Ранее оно последовательно отказывало всем противоборствующим сторонам в базах на своей территории, зная пословицу про палец и локоть. Союзная разведка доносила, что в исландских портах останавливались немецкие и итальянские суда, "скрываясь от преследования британских сил". Так это было или не так - однозначно сказать сложно. В довоенные времена, изолированная от мира Исландия, пользовалась поддержкой Германии и имела с ней культурные и экономические связи. Немецкие инженеры построили дороги в Исландии и систему обогрева от гейзеров. Сами исландцы заверяют, что дальше совместных футбольных матчей дело не заходило, а недофинансирование береговой охраны, повлияло на невозможность отследить всех, кто заходит в их порты.

Первым, кому надоел этот парад суверенитета, стала Британия. Подгонямый сложностями в Норвегии, Форин-офис направил исландцам настоятельную просьбу предоставить базы для флота "как можно скорее" и стать союзником в борьбе с немцами. Исландцы, с апломбом, свойственным молодым независимостям, просьбу отклонили, что подвигло Британию начать морскую блокаду. В ответ на острове демонстративно начали готовиться к обороне, натаскивая своих малочисленных легковооруженных военных.

10 мая 1940 года в обстановке секретности британские войска подошли к Исландии. Военнослужащие частей вторжения перемещались на север Британии в обычных пассажирских поездах и не знали конечный пункт назначения.

В 1:47 по местному времени, пришедший из Норвегии тяжелый крейсер HMS Berwick, послал разведывательный самолет на облет побережья. Пилот (как пишут, по ошибке) несколько раз облетел столицу страны острова Рейкьявик, чем ввел в крайнюю степень волнения жителей города, так как своих "соколов" у маленького государства не было.

Настойчивое жужжание гидроплана сбросило завесу тайны с действий десанта и к моменту высадки англичан на набережной уже находилась официальная делегация исландцев, трое полицейских и немного зевак. Собравшиеся считали, что южный сосед прислал очередного дипломатического посланника и были немножко шокированы, увидев внушительный отряд "томми". Самые смелые попытались интеллигентно спросить "какого, собственно, дьявола вы тут делаете?".

Британцы попросили делегацию подождать уполномоченных лиц "которые все объяснят", а тем временем сводный батальон Королевских ВМС и морской пехоты под командованием ветерана Первой мировой войны полковника R. Sturges захватил "почту, телеграф, телефон", взял под охрану стратегические объекты и арестовал немецких граждан из дип. представительства, которые с утра закрылись на верхних этажах и жгли документы.

Наладив "новый порядок" в столице, войска двинулись дальше на остров.

Исландию поделили на пять секторов. Основные силы были сосредоточены вокруг столицы. Немцы, до этого даже не помышлявшие о захвате Исландии, озаботились планированием и подготовили план своей десантной операции для захвата стратегического объекта. Несколько раз Исландию облетали разведывательные самолеты Люфтваффе, но каких либо серьезных попыток захвата Германия не предприняла. Война в Атлантике велась подводными силами.

Во время высадки ничего героического не случилось. В потерях значился один пехотинец, который покончил жизнь самоубийством из-за... "морской болезни". Чтобы успокоить общественность, британские войска оплатили "разрушения". Список возглавляла сломанная дверь государственной телефонной компании. Десять дней спустя в Исландию прибыли канадцы, но пробыли там недолго и были заменены на британцев, частью эвакуированных из Дюнкерка. Всего в Исландии разместилось 25 000 британцев.

Заодно скромная империя прихватила датские Фарерские острова, о чем Черчилль в палате Общин высказался в таком духе: «Также в этот момент мы оккупируем Фарерские острова, принадлежащие Дании, которые имеют большое стратегическое значение и чьи жители показали готовность радушно принять нас. Мы должны оградить Фарерские острова от всех тягот войны и утвердиться там на море и в воздухе, пока не наступит момент, когда острова могут быть возвращены Дании, освобождённой от рабства, в котором она оказалась в результате германской агрессии».

Аналогичная судьба ждала Мадейру, Канарские острова, острова Зеленого Мыса и Азорские. Началась подготовка к их оккупации на случай, если Испания или Португалия не устоят перед давлением немцев. Сформировано экспедиционное соединение, которое несколько месяцев находилось в готовности к немедленному выходу в море.

«Одной из множества забот, которые обрушились на адмиралтейство и британское правительство после падения Франции, был вопрос: сумеет ли Испания устоять перед давлением со стороны Германии и не пропустить немецкие войска для атаки Гибралтара. Мы не могли позволить себе потерять эту важнейшую базу. Единственной возможной альтернативой Гибралтару были испанские и португальские острова (Мадейра, Канарские острова, острова Зеленого Мыса, Азорские). Была начата подготовка к их оккупации на случай, если Испания или Португалия не устоят перед давлением немцев. Но теперь-то мы знаем, что испанское правительство проигнорировало угрозы и посулы Гитлера, а потому угроза Гибралтару в действительности существовала только в нашем воображении. Но в 1940-м Лондон этого знать не мог, поэтому было сформировано экспедиционное соединение, которое несколько месяцев находилось в готовности к немедленному выходу в море. Как и в случае с Исландией, которая была оккупирована в мае, только наша морская мощь позволяла нам найти разумную альтернативу Гибралтару, если мы потеряем возможность использовать эту базу»

(Роскилл, указ. соч., стр. 127).

Нужны ли дополнительные комментарии? Диктовали условия войны необходимость оккупации тех или иных ключевых стратегических точек — и Британия не раздумывая посылала экспедиционные корпуса. Планы превентивной оккупации разрабатывались даже в отношении гипотетических угроз, которые, как впоследствии выяснялось, были «только в нашем.(английского военного руководства. — Авт.) воображении».