889900

На территорию завода въехала  фура. Водитель поспешно вышел из кабины,  забрался в фургон и выпихнул из него пинками собаку. Напуганное животное, сгорбившись, уползло в заросли лопухов.  Машина резко развернулась и рванула к проходной. Охранная собака Джек, нелепая  помесь дворняги с овчаркой, почуяв незваного гостя, залилась истошным лаем. Лопухи и кустарник, куда спряталась гостья, не шелохнулись.

Только на следующий день подкидыш отважился выйти из кустов. Испуганно озираясь, собака, ковыляя,  робко подошла к раскрытым дверям цеха и села поодаль. Поза собаки была благородной, что, и соответствовало статусной породе добермана. Но внешний вид вызывал сожаление и сострадание: спина в ожогах, некоторые когти на лапах вырваны, а выпирающие наружу ребра свидетельствовали о длительной диете бедолаги.
 
Пользуясь весенней  благодатью, работяги, мирно рассевшись на солнышке, поедали принесенный из дома обед.  Каждый кусок, отправляемый в рот обедающих, собака провожала голодным взглядом и судорожно сглатывала слюну.  Попытка покормить пса закончилась полной неудачей. Доберман не сделал попытки даже подойти к подачке. Постилась собака дня три.
 
Одна из работниц завода, придя на работу,  увидела собаку, лежащую под дверью цеха. Встать на лапы собаке мешала боль в загноившихся лапах. Ее тело сотрясал озноб. Женщина перетащила собаку в каморку, уложила на старую телогрейку,  достала аптечку. Осторожно промыла больные лапы, смазала мазью, забинтовала. Также бережно обработала раны на спине и боках. Затем укрыла собаку чем-то теплым и уютным и ушла по своим делам.

Постепенно израненное тело собаки начало согреваться,  боль  перестала  прицельно бить по нервам, дремота сковала глаза.

Я первый раз за последние несколько дней спокойно засыпаю.  Я – английская доберманша  чистых кровей с прекрасной родословной. Имя мое состоит из семи, а может и более имен: Мария-Марта-Меремис  и т.д.  Появилась я на свет в элитном питомнике. Через два  месяца меня купила обеспеченная семья: бородач-муж, ухоженная молодая дама и малышка пяти-шести лет.

 Я люблю детей, от них хорошо пахнет молоком,  добром и непосредственностью. За малышкой я хожу по пятам. Играю с ней, сплю у дверей ее комнаты, ем в столовой недалеко от ее стульчика. В минуты переполненной нежности аккуратно касаюсь языком ее пухлой щечки. Малышка хохочет, ликование и восторг разрывают мою душу. За малышку я готова отдать жизнь.

В четыре месяца от роду для меня наняли  дрессировщика, который  обучал меня всяким трюкам. Было немного забавно постигать эту нехитрую науку. На месте моих хозяев я не стала бы тратить бешеные деньги за тренинг, потому что все эти навыки заложены в нашей породе на генном уровне. Мы, доберманы, все понимаем  и умеем от рождения, только ленимся  иногда демонстрировать  свои природные задатки. Вот, например, меня никто не натаскивал находить деньги. Но я могу точно определить, в каком кармане хозяина  они лежат, в какую сумку хозяйка положила кошелек, где находится сейф с наличными. А уж лечь или встать по команде, дать лапу или принести брошенную палку – это утомительная проза, этому учить не надо, этими навыками владеет даже новорожденный.

Уже в полугодовалом возрасте  мною гордились все домашние, с удовольствием  показывая меня своим гостям. Когда я царственно входила в гостиную и церемонно кланялась присутствующим, все восторгались моей интеллигентной индивидуальностью и экстерьером.

Индивидуальность меня серьезно подвела на первой же выставке, куда меня привезли за медалями. Толстый человек в очках долго обмерял меня, взвешивал на весах, определял размеры ног и их высоту, а потом вынес вердикт – нестандартна, переросток,  для участия в выставках не годна. То, что я выше всех сук на выставке, было понятно еще в раздевалке, где с меня снимали модные шмотки и наводили лоск. Но я восприняла данный факт, как дополнительный бонус своего удивительного экстерьера, и расценить это, как порок, отказывались даже мои  светлые мозги.

Доброе отношение ко мне в доме не изменилось только со стороны малышки. Чопорные хозяева, воспринимавшие меня, как дорогой, высококачественный аксессуар домашнего интерьера, оказались горько обманутыми. Иметь подделку в элитном обиходе непрестижно, поэтому в один из вечеров личный шофер хозяев, нацепив на меня ошейник c поводком, отвез меня в отдаленный лесной массив, привязал к дереву и уехал.

Перекусить поводок и освободиться,  для могучего добермана – один лязг зубами. Найти обратную  дорогу домой не представляет труда практически для любой собаки. Но как жить в прежнем  доме с уязвленным самолюбием и перенесенным унижением? Аристократические корни и фамильная гордость не допускали такого варианта поведения. Поэтому я отправилась в противоположную сторону, где, как мне казалось, было больше просветов между деревьями.
 
Голод заставлял выживать, добывая еду самостоятельно.  Охота на мышей и изобилие дикой малины  исключали возможность подохнуть с голоду под кустом. Дождей практически не было, а переохладиться в летние ночи, даже при моем  скромном  волосяном покрове, невозможно. К вечеру следующего дня я набрела на одиноко стоящую избушку. Она была обитаема. Горел свет, мужской голос что-то напевал.
Усталость и расслабленность притупили осторожность. Непонятно откуда-то взявшаяся прочная сеть с мелкой ячеей упала сверху. Попытка освободиться только осложнила положение. Через секунду я оказалась упакованной в сеть, не имея возможности  пошевелиться.  Звероловы, а это были именно они, рассчитывали на иной улов. Разочарованные, они начали лупить меня ногами. Не испытанное ранее чувство острой ненависти и злобы,  прилив мощной дозы адреналина так сильно сомкнули мои челюсти, что я прокусила сеть одновременно с ногой  обидчика. Хруст сломанных костей и рев раненого в ночи резко  откликнулся эхом.  Разбуженные птицы, как от выстрела, встали на крыло, наполнив гамом лес.

Вкус крови был противен и приятен одновременно. Дремавшее внутри меня звериное начало было разбужено. Я перестала ощущать боль. Мною руководила только ярость  и желание убить мучителей. Раненый зверолов  выбыл из строя, зато  второй схватил горящее полено из костра и мстил за напарника, охаживая меня пылающим орудием. Сетка местами оплавилась, и я, не обращая внимания на пронизывающую боль, вырвалась  через  дыру сетчатого капкана.
 
Бежала долго. Обессиленная,  рухнула под раскидистую липу, ветви которой  могли послужить  ширмой и укрыть от посторонних глаз. Удручающее состояние некогда ухоженного тела, приводило в уныние. Спина пылала огнем от боли, полувырванные  когти сочились кровью. Больно было даже дышать. Но жизнь дорога и борьба за нее  стоит любых страданий.

В чуткой и болезненной  дремоте я провела в своем логове, наверно,  не один день. Когда силы чуть восстановились, побрела, покачиваясь, пока не увидела дорогу со стоящей на ней машиной. Сходни были приставлены к борту фуры и, с трудом вскарабкавшись по ним, я  забилась в дальний угол кузова, еще не зная, что меня вышвырнут  из него наутро во дворе незнакомого завода.

Пробуждение было приятным. Упоительно пахло домашними котлетами. Нежное поглаживание по голове прогнали остатки сна. Предо мной стояла миска с едой. На корточках рядом сидела моя спасительница. Меня она явно не боялась, и правильно делала. Ведь она была избрана мною из всех, за кем  я наблюдала, лежа в лопухах. Такая же высокая, стройная, коротковолосая. От нее исходило внутреннее сияние светлого добра и чуткого сострадания. Аккуратно, старясь причинять как можно меньше боли, женщина поменяла повязки и укутала теплой курткой. Стараясь не шевелиться, я лизнула ее руку и долго-долго всматривалась в ее глаза. Да,  своим собачьим чутьем я не ошиблась в выборе – это моя хозяйка, которую абсолютно не волнуют  мои экстерьерные нестандарты.

Через некоторое время я была в состоянии встречать свою хозяйку  у цеха в утренние часы и провожать вечером до КПП. Моя дама так привыкла к заданному мною расписанию, что растерялась однажды, не встретив  меня у проходной. Удивленно озираясь по сторонам, явно расстроенная положением дел,  женщина пересекла пропускную зону и с удивленной радостью увидела меня, сидящей на улице.
«Ты со мной?» - спросила женщина. Я утвердительно кивнула головой. И мы пошли вместе. Я, как подобает воспитанному доберману, гордо вышагивала с правой стороны, не обгоняя свою хозяйку  даже на полкорпуса.

«Как они похожи!» - говорили прохожие, провожая нас восторженными взглядами. Было чем любоваться. Я окрепла к этому времени, избавилась от бинтов, набрала в весе и приобрела практически прежнюю форму, а ликование на лице моей хозяйки освещало улицу  вместо солнца.

Около подъезда в носу знакомо засвербило,  проснулся инстинкт, заложенный природой. Достойно войдя в заросли сирени  я, через мгновение вышла из них с долларом в зубах. Хозяйка отмахивалась от дара, но моя настойчивость убедила ее взять в руки бумажку, в подлинности которой можно было и не сомневаться. Принтерную подделку я в состоянии отличить от подлинных денег.
Ошарашенная моей находкой хозяйка, пропустила меня в квартиру, произнеся только одну фразу: «Нельзя!». По запаху я  сразу распознала неприятное  соседство. Вздыбленная шкура огромного серого кота пронеслась мимо, ошпарив меня огнем зеленых глаз.

Я не люблю  кошачью породу, но причинить хозяйке зло, обидеть ее окружение – это моветон для собаки, которая обрела, наконец,  семью. Кот, к  счастью, оказался неконфликтным и,  в последствие,  мы с ним поладили.
 
Дама моего сердца жила не одна. К вечеру появились  муж и двое сыновей.
«Свои!» - предупредила хозяйка, и я, спокойно обнюхав членов семьи, подала каждому лапу. Мой естественный жест джентельменского воспитания привел в восторг мужскую  половину. Я органично влилась в свою новую семью, которая стала для меня остовом и  смыслом жизни.

Наутро хозяйка отвела меня к ветеринару, который подтвердил чистоту породы и хорошее состояние. Пока врач заполнял необходимые документы, я, почувствовав  характерный зуд в ноздрях, безошибочно, подошла к верхнему  ящику стола, выдвинула его наружу и, прихватив несколько денежных купюр зубами, положила находку на колени хозяйке. Она с трудом убедила меня вернуть награбленное, а изумленный врач, опешив, отказался  брать чаевые.

«Как зовут собаку?» - спросил ветеринар, перевернув последнюю страничку своего документа. На секунду замявшись, понимая, что кличкой пса до сих пор не наградили, моя хозяйка с улыбкой произнесла: «Маня-облигация».

«Негоже для такой породы» - попытался поправить мою даму врач, а та тихо ответила: «Для души взяли, а не для престижа». Эта фраза перевернула все мое нутро. Вот  именно, друга заводят для души, а не для показного шика и форса. Глаза непривычно зачесались от подобия слез, которым полагается появляться  в минуты особой нежности у нормальных особей.

Одиннадцать  лет я прожила в этом семействе. Много воды утекло с тех пор.  А сейчас я больна.  Нет сил бегать, как прежде. Наверное,  это состояние называется старостью. По людским меркам мне сейчас около 80 лет. Возраст почтенный. Я подолгу лежу на своем месте, много сплю  и постоянно возвращаюсь к воспоминаниям.

Любимым временем года у меня всегда было лето. Мы с хозяйкой уходили гулять на далекое поле, где я без устали наматывала многие километры. Потом лежали в высокой, душистой траве и поедали собранную по дороге дикую малину. Покой и умиротворение проникали в каждый нерв тела,  душа очищалась от накопленной за день накипи  неприятностей и досады. На одной из прогулок я нашла дорогущую кожаную куртку, во внутренних карманах  которой была внушительная сумма денег и документы. Нашли мы этого растяпу по прописке в паспорте, вернули пропажу. Владелец куртки в знак благодарности долгое время снабжал меня сухим кормом.
Медленно воспоминания перетекают в яблоневый сад при местной больнице. Дорога проходила мимо пункта скорой помощи. Весь персонал врачей хорошо знал нас с хозяйкой, как завсегдатаев этого маршрута. Я, по обыкновению, поприветствовала отдыхающих на солнышке врачей, протянутой лапой. Подобные собачьи жесты, как правило, создают благоприятный климат в отношениях. Врачи заулыбались, уставшие лица посветлели, из глаз доброта фонтаном выплеснулась. Жизнь прекрасна!
Но не совсем. Учуяла я дух агрессивный из-за угла. Острым слухом почти прочитала страшную команду хозяина чужой собаке. А через секунду нам навстречу уже несся ротвейлер со звериным оскалом. Встала я живым щитом перед хозяйкой, встретила мощный таран ротвейлера. Живым клубком двух черных тел покатились мы по траве, вгрызаясь  в плоть друг  друга.  Мысль промелькнула, отчего же  хозяин ротвейлера не останавливает эту бойню?  А мужчина  стоит столбом и любуется. Когда моя дама бросилась мне на выручку, хозяин с трудом оттащил разъяренного зверя. А у зверя этого глаза побагровели, из орбит выскакивают, пена кипит у пасти, хрипы вырываются из глотки. Моя хозяйка тут же меня осматривать стала, а рассматривать уж нечего: шкура в дуршлаг превратилась. Благо рядом врачи были. Заштопали мои прорехи в шкуре, хозяйке руки забинтовали. Отправились мы домой, как два ветерана с поля боя, кровью перепачканные,  забинтованные, но гордые.
Отчетливо запомнился один зимний вечер, когда по домофону встревоженный женский голос прокричал: «Скорее!  Вашего  младшенького бьют во дворе!». Младший сын моей хозяйки был моим любимцем, и ему сейчас, похоже,  приходилось не сладко. Хозяйка на босу ногу натянула сапоги, накинула пальто, и мы бросились вниз по лестнице. На площадке перед домом разгорелся кулачный бой между подростками. Мой любимец с разбитой губой отбивался от троих нападающих. Cилы были явно не равные.  Бросилась я в кучу-малу с громким лаем, растащила мальчишек в разные стороны. В назидание прокусила чужие вязаные шапки, а с лица своего любимца слезы горькие слизнула. Слава богу, обошлась эта потасовка без травм.
А любимцем для меня младшенький стал из-за игры на флейте. Наверное, я в другой жизни была вокалистом, потому что при первых же, услышанных мною звуках инструмента, я запела. По-своему, по-собачьи, с настроением я завывала под аккомпанемент флейты и хохот окружающих. Видимо, мой вокализ, покорял и их своей виртуозностью. Поэтому я пела с наслаждением всегда, когда слух улавливал душевные мелодии.

В доме суета. Моя хозяйка с мужем улетает на Атлантику. А я лежу на своем месте, к внутренней боли прислушиваюсь. Грызет она меня изнутри, изводит. На короткое время хворь передышку  дарит, а затем накатывает вновь. Я не жалуюсь, я терплю, я не имею права сорвать отпуск своей любимой женщины.

Через пару дней мне становится совсем худо. Кот от меня не отходит, морду вылизывает, мягким клубком к животу прижимается, лапкой по голове гладит.  Неожиданная странная сила вдруг толкнула меня в сердце, пронзила его насквозь, и наполнила тело удивительной легкостью, от которой  ушли боль и страдание, от которой захотелось взлететь.  И я взлетела, как взлетают птицы, и воспарила, коснувшись облаков.  Как прекрасен и восхитителен был этот полет к солнцу! От восторженного ликования,  не утерпев, я запела по-своему, по-собачьи, душевно и красиво.

Вдруг острое собачье зрение вычленило родной до боли женский силуэт. Моя хозяйка  брела по кромке океана, загребая ногами песок цвета солнца. Волна, тихо набегая, лизала голые ноги моей единственной в мире дамы. На ее лице покой и умиротворение.

Сделав над собой усилие, я затормозила свое парение и зависла над своей женщиной.
А женщина, растворившись в блаженстве покоя, брела по берегу океана. Внутренний комфорт обволакивал ее сердце и растворял в океанской глади все житейские проблемы. Неожиданно, дама увидела бегущего  навстречу добермана. Всмотревшись, женщина в оцепенении определила в приближающейся  собаке  свою Маню-облигацию. Она неслась  навстречу легко и грациозно, готовая броситься в объятия, повизгивая от восторга. Перепутать Маню с другим доберманом невозможно: она слишком большая, она переросток, она нестандарт. Не добежав до женщины трех-четырех метров,  собака пропала, как будто растворилась в океанском мареве. Потрясенная дама не обнаружила на мокром песке оттисков собачьих ног.  А через секунду телефонный звонок разбил гармонию покоя. Голос младшенького прошептал сквозь рыдания: -  «Мани больше нет».

А я продолжала свой полет к солнцу. На душе было спокойно. Земной путь завершен. Впереди – бесконечность…


© https://proza.ru/2015/11/28/994

В 70-х в глухой северной деревне еще не было электричества и автобусов. А лес, чугунные утюги и волки зимой были. Однажды из подъехавшей телеги выпрыгнула восемнадцатилетняя девчонка в модном белом пальто, белом берете и белых сапожках на каблуках. До этого в деревне ничего моднее валенок с отворотами не видели, поэтому все сбежались посмотреть на нового фельдшера, прибывшего из далеких краев.
Деревенские очень скоро привыкли к «новой врачихе», которую звали просто Надюхой. Она тоже привыкла к местным нравам. Например, здесь не было ни заборов, ни замков на дверях.
- А пошто? – недоумевало население. - Вона палку поставь у двери, знач неть хозяв.
Кому же придет в голову заходить в дом, в котором никого нет?
Также местный народ совершенно не давал работать, заставляя фельдшера при вызове гонять чаи, пока не лопнешь. Вопрос «Чай будешь?» там не существовал вообще. Как и понятие «забежать на минуточку». Переступая порог дома, каждый автоматически попадал за стол. И только отдав дань церемонии чаепития, выпив не меньше шести стаканов, гость мог откланяться.
По интерьеру и расстановке мебели распределение приоритетов было видно сразу: стол с чайниками-самоварами стоял в центре и занимал большую часть площади.
При первом посещении больного, мама, которая тогда еще не была мамой, а была просто Надюхой, пыталась отбиваться от гостеприимных хозяев с чаем, но те просто не понимали, о чем говорит этот человек. Никогда раньше они не слышали, чтобы отрицание и “чай” употребляли в одном предложении. Поэтому они просто улыбались и наливали маме чай, толкая ее в направлении стола.
- Ну хорошо, только одну чашку.
- А? Сколько? Одну чего?
Новый фельдшер сразу поняла, что чай пить придется, и нет никаких путей к отступлению. Пришлось научиться пить быстро, обжигаясь, и попутно спрашивать о жалобах. Но это оказалось еще труднее, чем отказаться от чая.
Когда, напившись чаю до одури, что у нее булькало в животе, мама приступала к осмотру, все пациенты говорили одни и те же непонятные слова: «Ох, милая, косья коснит». Она растерянно переспрашивала: «Что?» Больные повторяли по несколько раз, на всякий случай громко крича в ухо фельдшеру (мож, глухая), но она все равно не могла понять, что за странная неизвестная болезнь поразила всех этих людей. Перерыв Справочник Фельдшера, она не нашла ничего подобного. А северяне стали сомневаться в компетенции нового врача, который таких элементарных симптомов не знает. По деревне шептались: «Ох, сердешная, чему их тама учуть только, ничаво не знат». Мама плакала украдкой, но не сдавалась.
Как-то шла она по деревне и услышала ругань у одного дома: «Ах ты пес, глянь-ко, косья исть не хоч». Фельдшер подскочила к хозяйке, которая кормила собаку на улице, и, схватив ее за ворот, стала трясти и кричать: «Что ты сейчас сказала? Что это? Покажи! Что за косья, чтоб они сдохли». Женщина испугалась ополоумевшую врачиху, но на всякий случай, улыбаясь как можно приветливее, успокаивающим голосом произнесла: «Да ты што, милая, косьев не видала? вона они, моя шельма исть не хоч». Мама посмотрела на кость, лежащую перед собакой, которая с интересом наблюдала за ней, виновато виляя хвостиком, и надеясь, что не она причина нападения на ее хозяйку.
- Так это что, кости, что ли? Косья ваши – это КОСТИ??? Тогда что такое “коснит”, а?
Женщина недоумевающе смотрела на странную новую фельдшерицу, которую (слава богу), ей пока вызывать не приходилось, и думала: «Откуль она приехала, с Турции што ль». А вслух сказала:
- Ну как, коснит - знач коснит.
Мама взвизгнула:
- Синоним скажи, синоним!!!
Хозяйка отшатнулась:
- Какой те ешо аноним, ты што?
Но когда увидела слезы отчаяния в глазах этой еще совсем девчонки, но уже, видимо, тронувшейся умом, сердце ее сжалось:
- Ну што ты, милая, ну коснит. Ко-с-нит. Понимаш? Ну вот я тебе счас стукну по ноге и будет коснить. Поняла?
Мама вздрогнула при слове «стукну», но на что не пойдешь ради знаний. В ходе длительных переговоров этих двух цивилизаций было выяснено, что коснит – значит, ломит.
С этих пор проблем в коммуникации не было, и мама спокойно выполняла свою работу, выписывая порошки и таблетки, которые местные с подозрением вертели в руках.
Работала она спокойно, пока не появился мой папа, который тогда еще не был папой, а был просто Мишкой. Он не стал долго думать, как подойти к маме: ясное дело, путь к сердцу медика лежит через болезнь.
Когда на мамином пороге появился какой-то парень и сказал: «У меня тут это… Косья коснит, в общем», - она долго то ли смеялась, то ли плакала, заронив тень сомнения в его сердце ( мож, лучше ну ее, кто ее знат). Хорошо, что это была только тень, иначе мое будущее рождение оказалось бы под угрозой.
Папа стал так часто обращаться за медпомощью, что моя бабушка, его мама, умевшая печь самые вкусные пироги, у которых открывалась крышка, как у сундука, и в пироге лежали две целые рыбины, совсем потеряла сон. Ранним утром она заваривала ему травы и ягоды и клала на лоб компресс из мокрыжника . Но болезный, не успев позавтракать, убегал за рецептом на порошки от нового недуга, которые стали поражать его молодое тело каждый божий день. Бабушка бежала за сыночком с плошкой морошки и кричала вслед: «Сынок, полежи, куды ты больной-то». Но папа говорил, что от его болезней помогают только порошки и таблетки, так что придется ходить к фельдшерице.
Все-таки порошки помогли, и папа выздоровел, а бабушка узнала, что скоро свадьба, и была рада, что папа успел вылечиться до такого важного события.
Жениху и невесте пригнали нарядную телегу, в которой они тряслись часа два до города и сильно запылились. Но это ничего, интересно было, когда карета застряла в канаве, а они, нарядные, пытались ее вытолкать из болота. Мимо проезжал грузовик с бревнами. Водитель остановился, увидел жениха и невесту, узнал в невесте фельдшера, которая недавно принимала роды у его жены, сказал, что младенца назвали Надюхой, предложил молодым располагаться в кузове на бревнах, и довез до самого ЗАГСа. По пути у мамы ветром унесло фату, и она плакала, что будет выходить замуж простоволосой, а папа с водителем успокаивали ее, что никто на нее вообще смотреть не будет, но она почему-то плакала еще громче.
Еще неделю кто-то ждал эти бревна, так как свадьба в деревне – дело долгое.
Я приехала в эту деревню уже лет в семь, на похороны бабушки, о которой знала только, что она пекла самые чудные в мире пироги-сундуки. Меня очень удивило, что так далеко в лесу маму знают абсолютно все. И каждый вспоминает, кому она что сделала. Я слушала и не верила, что мама столько всего натворила. Даже кому-то ногу отрезала, но их это как будто и не беспокоит, - радуются, обнимаются, еще и благодарят. Вот и пойми этих взрослых… Когда недавно папа отпилил ножку у стола, мама так не радовалась.

Наталья Пряникова.

https://m.vk.com/wall-147947594_117554?from=gurmoscow03#comm...

Может, не особо симпатишно излагаю на этот раз, в смятении, что ли, но знаете, уважаемые, честное слово, не ожидала...
Никак не ожидала...И не готова была.

Вчера, повод к вызову самый обычный - травма руки 92 года, женщина, упала в квартире. В примечаниях - вызывает сама, это слегка удивляет, всё больше родственники таким вызывают, ну да неважно, мало ли чего и как. Едем, значит.
Профессиональное воображение послушно рисует ситуацию - старушка, божий одуванчик, при походе в туалет, цепляется ногой за половичок или какой-либо выступ, грохается на пол, ломая старые кости. Ну, рука - это в лучшем случае, сколько их, бедолаг, шейки бедра при таких падениях сломало, да порасшибалось со всеми последствиями. Я травмы старческие, с молодых своих годов, тяжело воспринимаю, Иванычево воспитание срабатывает. Он жалел таких - и я жалею.
- Милая дряхлость, да, Ленк? - оборачивается он на меня в машине, отвезя каталку с очередной "поломанной" старушкой в больницу. Я пожимаю плечами, чего ж в старости хорошего?
- Баааааабка, в смысле! - тянет Иваныч и в упор смотрит на меня, - Вишь какая сохранная, я вот про что, мелюзга, жалко мне таких! Свои такие дома сидят... - задумчиво поясняет он, разминая беломорину и качает головой, -Эх, не доросла ты ещё до этого...- и он протягивает мне карамельку.
Я действительно, не особо понимаю, но с шефом на такие темы не спорю, стариков обслуживаем исправно и по его схеме, поддакивая, кивая старым людям. Они любят согласия со всеми их доводами, ладно, пусть так и будет...
Ты был любящим сыном, Жень, я помню это. Как пережили твою кончину родители?..
Никак. Не пережили. Сразу, один за одним, твои мама и отец ушли за тобой, не сумев ничем закрыть страшную рану в душе и не желая оставлять своего единственного и очень любимого ребенка одного в тишине и темноте, ушли, чтобы уже никогда с тобой не расставаться...
###

Нам дверь открыла....Старушкой её назвать язык не повернётся.
Женщина! Красивая, пожилая женщина, кивнула в знак приветствия, пропустила нас в квартиру и приподняв рукав белоснежной блузки, показала правую руку. Что поделать, закрытый перелом лучевой кости налицо.
Обезболивали, накладывали шину, всё как полагается.
- Дома упали? Как получилось-то?- спрашивает мой фельдшер, заполняя карту вызова. Та покивала, говорит, мол, да, ребята, сходила в душ, видите вот, приоделась, собиралась уходить и вот, прямо на ровном месте поскользнулась...Ей после нашей терапии явно стало легче, боль в сломанной руке утихла, даже стала улыбаться слегка..
Везём.
- Второй больничный за жизнь....- с горечью говорит она в машине, - И как меня угораздило...Никогда не болела.
- Срастётся, ничего...- утешаю её, вспоминая свои московские больняки с соплями и кашлем, и пристегнув её ремнём безопасности, плюхаюсь в своё кресло...
Тут и доходит. Больничный?..Эммм...
Женщина улыбается и кивает, да, нужен будет больничный, я работаю официально!
Девяносто два года...
Спросить кем она работает, я просто забываю на фоне спонтанно возникшего другого вопроса - а что с вами в первый раз случилось? И неужели только второй раз за жизнь больничный?!
- А тоже руку сломала, только левую, - говорит она мне, явно наслаждаясь произведённым впечатлением, - Но это давно, в 1998м было, я ещё в Рязани тогда жила, сюда позже переехала...Вот знаете, до сих пор помню ребят со скорой рязанской, высоооокий такой мужчина и девочка с ним худенькая, с хвостиком. Как с родной обращались, всё сделали как надо. Евгений Иваныч - это он, точно помню, а вот девочку-фельдшера, уж такая синеглазая, прям из тысяч лиц бы её узнала, как у Твардовского в стихах, а как зовут - не спросила ...
Мне тогда, говорит, здорово досталось, руку-то оперировать пришлось, плохой перелом себе получила, надолго из строя вышла, но ничего, срослось...Вы-то сейчас во-о-о-он на каких машинах работаете - она обводит наш новенький белоснежный" Форд" восхищённым взглядом - а тогда, вы не представляете, мы на УАЗике в травмпункт ехали! Вы поди таких машин и не видывали...
Медицинская маска , из которых мы сейчас не вылазим, надёжно скрывает лицо, я совершенно обалдевшая от такого привета из моей молодости, прикрываю глаза и пытаюсь справиться с чувствами.

- Подножка высокая, меня в машину врач тот подсадил, практически на руки взял - продолжает наша пациентка и я открываю глаза и снова смотрю на неё,- Сильный такой мужчина, поди и сейчас работает, молодой был...Сколько лет прошло, а их помню...А вы, я вижу, тоже синеглазая, прям как та девочка...
Я снова прикрываю глаза и тихо вздыхаю.

Расстались в травмцентре, пожелали ей скорейшего выздоровления. Архивариус она, оказывается, вот кто! Всю жизнь работает по профессии, такой мне незнакомой. За всю жизнь - два больничных - два перелома...Архивариусам архи-нужны руки. Впрочем, кому они не нужны....
Уже у кабинета травматолога, она неожиданно ухватилась за меня здоровой рукой и пристально посмотрела мне в лицо, на котором по-прежнему красуется маска..
- Вот прям такая же как Вы синеглазая...У меня память- ого! Работа такая! Всё помнить надо! - и она медленно опускается на стул в коридоре, не отрывая от меня умных проницательных, как у Сергевны, глаз и не выпуская моей руки.
Я улыбаюсь ей одними глазами... Выздоравливай обязательно!
Работай и не болей! Ты- прелесть...Спасибо тебе!

Я не вспомнила её, как не пыталась. Но это и не главное.
Главное, Жень, что помнят тебя!
А значит, ты живой!

https://m.vk.com/wall-147947594_117396?from=feed_search/0/#история_от_коллеги