Царь⁠⁠

Мужичок на остановке явно не в себе.

Есть такие признаки, они всем известны. Поднятые плечи. Походка. Характерная суетливость. Мимика и не присущая даже детям широкая глупая улыбка, страшная в сочетании с взрослым остановившимся взглядом. Всё это сразу говорит - псих.

Образ дополняет расстёгнутая одежда. Всё нараспашку - и куртка, и рубашка, из-под которой светилась волосатая грудь с нательным крестом. Мятые, с отвисшими колеями, прямо-таки жёваные брюки родом из семидесятых. Неожиданно яркие, белые с оранжевым кроссовки заляпаны грязью.

- Блаженны... Блаженны нищие духом, ибо приедут в царствие... - Мужичок путается в словах Писания, но то, что он бормочет, вполне разборчиво. - Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю... И несть им числа, но - Диаволъ!..

Отчетливо слышен даже твердый знак на конце слова, что по определению невозможно. Псих выскакивает из-под навеса на тротуар, задирает руку вверх, да так и застывает. Костлявое запястье с краем старой выцветшей татуировки то ли грозит небу, то ли призывает его к чему-то.

Прохожие обходят мужичка, как неживого. Как статую, внезапно возникшую на пути. Жизнь в большом городе быстро учит не обращать внимания на дураков, если они не пристают. Здесь и на умных-то времени не хватает.

- Аз есмь царь земной и небесный! - вопит мужичок неожиданно густым церковным басом. – Уверуйте, сволочи!

Пара идущих навстречу школьниц с непременными наушниками поверх вязаных шапок отскакивает в сторону. Тётка уставшего вида с ашановскими пакетами в руках морщится, но проходит рядом. Чтобы свернуть её с пути требуется что-то солиднее царя. Пусть даже земного и небесного. Старушка, идущая следом, крестится и матерится одновременно.

Тоже особенность, кстати. Местная примета.

Мужичок опускает голову, весь как-то сникает и плетется к лавочке, с которой я наблюдаю за представлением.

- Нормально так? Пойдёт? - плюхаясь рядом со мной, спрашивает он. Голос теперь самый обычный, без блаженных интонаций, да и лицо разгладилось, становясь обычной неприметной физиономией сорокалетнего мужика.

Не очень здорового и заметно пьющего.

- Ну... Больше бы экспрессии, - тяну я в сомнении. - За руки можно схватить кого-нибудь. А мимика - хороша, Виктор. Очень даже!

- За руки - нельзя. Побьют, - коротко отвечает Витёк.

Я немного думаю и согласно киваю.

- Да нормально! В целом - убедительно.

Мужичок молча застёгивается. Видимо, замёрз. Настоящие сумасшедшие босиком по льду ходят, а ему, конечно, прохладно.

- Сергей Сергеич…

- Да? - не отрываясь от изучения прохожих, откликаюсь я.

- Я уже спрашивал, но так чего-то и не допёр. Вот вы мне платите вторую неделю, верно?

- Три тысячи в день. Мало?

- Нет, нет! Что вы! Нормально. Меня устраивает. Я про другое хотел спросить. Что вы актера не наняли? Ну, это... Профессионального.

- Зачем?

Витёк, как они говорят, зависает. Даже пальцы, сжимающие язычок молнии, останавливаются посередине груди, словно он собрался перекреститься, но забыл как.

- Так, это... У него лучше бы вышло, вот!

- Виктор, мне не нужно лучше. Вполне достаточно видеть вас. И как на вас реагируют все эти люди. Вы играете бездарно, но в этом есть своя честность. В общем, это - то, что мне сейчас нужно.

Витёк наконец-то застегивает куртку под горло.

- На сегодня закончили?

- Пожалуй, да. Так хочется выпить?

- Ага, - он совершенно по-детски светлеет лицом. - Вы же не против?

- Помилуйте, Виктор! Вы - взрослый человек. Да еще на честно заработанные деньги… - Три тысячных бумажки меняют хозяина. – Я только за. Завтра здесь же, в одиннадцать.

- Спасибо, буду!

Он вскакивает с лавочки, засовывая гонорар в карман, кланяется и почти бегом направляется в сторону виднеющегося за домами здания вокзала. Там масса мест, где можно удачно инвестировать деньги в завтрашнее похмелье. Лысые по осенней поре деревья равнодушно машут ему вслед ветками.

Я некоторое время сижу, разглядывая прохожих.

Теперь, лишенные раздражителя, они скучны и сливаются в общую массу. Слипаются, как позабытые теперь карамельки в железной банке, проглядывая через общую глазурь разноцветными пятнами.

Встаю, и, тяжело опираясь на трость, иду в гостиницу. Сегодняшние наблюдения помогут мне написать еще пару страниц бесконечной книги о единственном достойном предмете размышлений.

О людях.

В коридорах гостиницы пусто: не сезон для туристов. Редкие командировочные сейчас трудятся, проверяя и пугая местных коллег, или, наоборот, перенимая их опыт и набираясь мудрости. В любом случае, они – не здесь. От моих шагов и даже стука палки нет эха, его впитывает казенный сероватый ковролин.

Номер аскетичен, как и всё в моей кочевой жизни. Кровать, стол, стул, шкаф. И привычное зеркало на привычном месте – овальный портал в такую же комнату в ином мире, где моя левая рука станет правой и наоборот.

Больше там ничего не изменится.

С удовольствием выпиваю стакан минералки, открываю ноутбук и продолжаю с того места, где от усталости и нехватки материала остановился вчера вечером. Труд бесконечен, как и всякая по-настоящему масштабная работа. Он должен будет открыть людям глаза на них самих. Стать тем самым раздражителем, который только и способен что-то в них изменить, заставить разъединиться и выйти из железной коробочки…

Всего пара строчек, как меня прерывает резкий треск телефона. В таких гостиницах уже непривычные для современного человека проводные телефоны – по-прежнему вещь обыденная.

- Слушаю вас. – Я давно научился необязательной вежливости, это иногда помогает располагать людей к себе.

- Здрасте! Вы с девочками отдохнуть не желаете? – бойкий девичий голосок. Саму её, что ли, вызвать…

- Идея не лишена интереса, - так же вежливо продолжаю я, с удовольствием слушая паузу. Бойкая переваривает фразу, примеряя её в голове, как джинсы – подойдет или нет.

- Отлично! Тогда к вам сейчас подойдет молодой человек, покажет варианты. С ним и договоритесь. Приятного отдыха!

Я опускаю трубку.

Вот и мой раздражитель добрался, не всё же эксперименты ставить, придется отрабатывать карму. Можно было отказаться, но следует прислушиваться ко всем знакам и сигналам. Так надо.

Молодой человек оказывается не так уж молод. Лет тридцать пять, если на вид. Из-за его широких плеч искусственно улыбаются три барышни.

- Классика, минет, с резинкой, полторы за час. Три часа – четыре штуки, - привычно бубнит он, окинув взглядом номер. – Выбирайте: Снежана, Анжела и Леночка.

Меня подкупает Леночка, не ставшая придумывать себе псевдоним. Чисто внешне все три женщины примерно одинаковы с точки зрения эстетики: яркая косметика, немного уставшие видеть чужие половые органы глаза, кофточки-юбочки в одном задорном стиле.

- Пожалуй, пусть будет Леночка. На три часа достаточно.

Молодой человек берет деньги и уводит с собой невыигрышные номера.

- Располагайтесь, прошу! Будете шампанское? – Леночка стоит посреди номера, словно не знает, зачем пришла. Пьяная, что ли? Не похоже.

- Да, буду, - она выходит из ступора и садится на кровать. – Вас как зовут?

- Сергей Сергеич, - отвечаю я. Имя как имя, почти привык.

- А я – Леночка, - глупо улыбается она, повторяя очевидное.

- Давайте немного поговорим? – из вежливости предлагаю я. На самом деле, она сейчас вещь, которую можно драть во все дырки. За некоторые из дырок придется доплатить, но сути дела это не меняет. – Я, с позволения сказать, писатель. Путешествую по стране, изучаю людей. Записываю некоторые характерные вещи, очень интересно, знаете ли.

- Прикольно! – отвечает Леночка, закидывая ногу на ногу. Меня начинает раздражать её улыбка, но придётся держаться до последнего.

- Да, повторюсь, довольно интересно. Держите бокал.

Я наливаю ей шампанского, себе минеральной воды. Леночка отпивает залпом почти половину, не утруждаясь выслушиванием тоста, который я, заметьте, собирался произнести. Она меня не просто раздражает, она меня бесит, но я продолжаю сдерживаться.

- Так вот… - Глоток минеральной воды. – В вашем городе я ставил эксперимент: как люди относятся к уличным сумасшедшим. Причем не к настоящим, а такая матрешка, эксперимент в эксперименте. Сумасшедший не настоящий. Но за деньги старательно его изображает. Делает вид. А люди, в свою очередь, делают вид, что реагируют на него.

- Ничего не поняла! – честно отвечает Леночка, глядя на меня поверх испачканного помадой края бокала.

- Скажите, сколько вам лет?

- Двадцать два, - не задумываясь, отвечает она. Стало быть, двадцать семь. Уж настолько-то женскую психологию я понимаю.

- Прекрасно. Вы молоды и хороши собой. Давайте тоже проведем небольшой опыт?

Я специально говорю очень спокойно и монотонно. Взгляд Леночки слегка рассеивается, улыбка расползается в расслабленную гримасу. Девушка кивает и начинает расстегивать свободной от бокала рукой пуговки на блузке.

- Перестаньте. Вы не должны сейчас раздеваться. Давайте мне бокал.

Я ставлю его на стол, к ноутбуку, и поворачиваюсь к слушающей меня барышне.

- Вы пришли, чтобы помешать писать мой великий труд. Вы пришли, чтобы спать со мной за смешные деньги. Открыть заветную плоть в обмен на бумажки. Это чудовищно, если задуматься. Это требует наказания, не так ли?

- Так, - медленно, как в полусне отвечает она. – Вы меня накажете, Сергей Сергеевич?

- Обязательно. Но не так, как вы думаете, если вам есть чем думать. Я исполню ваше заветное желание – это и будет наказанием. Чего вы хотите больше всего на свете?

Леночка глубоко задумывается. Несмотря на транс, она честно пытается сосредоточиться на вопросе.

- Деньги… Я хочу быть очень богатой… - наконец выдавливает она. Взгляд ее окончательно плывет, это уже глубокий гипноз, как любят писать медицинские справочники.

- Превосходно! И это – ваше желание?

- Да…

- Значит, пусть так и будет.

Не сверкают молнии, не грохочет за окном гром, даже залпа конфетти – и того нет. Давно ненавижу спецэффекты, особенно те, которые мне приписывают.

Леночка стремительно стареет.

На её морщинистой шее возникает золотое колье, посверкивающее при легчайшем движении колючими отблесками бриллиантов. Под тяжестью украшения голова немного наклоняется вперед. Волосы седеют. Хотя они и уложены теперь в замысловатую прическу, это её не украшает. Пальцы покрываются пигментными пятнами, резко контрастирующими с акрилом ногтей и массивными перстнями. Рот западает и так бесящая меня улыбка превращается в скорбную гримасу, в опущенные вниз уголки губ.

Одежда висит на ней мешком.

- Теперь вы очень богаты. Правда, через час у вас будет сердечный приступ, что неудивительно в столь преклонном возрасте. И вы умрёте. Но вы уже успеете уйти отсюда, а большего мне и не нужно. Не благодарите и – ступайте! Машина с шофером ждет у входа в гостиницу.

Леночка тяжело встает. Пытается выпрямиться, но не может этого сделать – старость, знаете ли, такая старость.

- Спасибо вам! Я знаю, как много у меня теперь денег. Это прикольно, – она говорит глуховатым старческим голосом, делая паузы между словами, чтобы глубже вдохнуть.

- Идите, - ворчливым докторским тоном отвечаю я и поворачиваюсь к ноутбуку. Дверь где-то за спиной хлопает, и я теперь могу продолжить свой труд.

«…Я царь земной и небесный, князь мира сего и иных миров во веки веков. Нет ни ада, ни рая. Ни камеры временного содержания, которое католики называют чистилищем, а буддисты - еще как-то. Мне наплевать на ваши названия и ваши якобы священные книги. Ничего на самом деле нет, кроме вас – алчных и похотливых людей, лживо поклоняющихся мне, или – назло мне же – моему придуманному оппоненту. Людей, даже не понимающих, что я – един, светел и тёмен, жуток и прекрасен. Людей, слабости которых могут стать силой, но никогда ею не станут, потому что вы глупы. Людей, изображающих сумасшедших, чтобы выпить на заработанные деньги. Продающих своё тело, чтобы помечтать о богатстве.

Уверуйте, сволочи! Хоть в кого-нибудь, но - по-настоящему…».

© Юрий Жуков