Пустота⁠⁠

Вот стою я один на белоснежной чистоте крыши и думаю. Думаю неспешно, размеренно,

покуривая при том сигарету, не обращая внимания на холод и январские ветры.

На ногах у меня тапочки, на плечах теплый халат. Я вышел сюда совсем ненадолго,

освежить голову, по своей уютной привычке, что появилась у меня с тех самых пор, как

мы начали жить на пятом этаже. Собственно, под этой самой крышей.

Вот стою я и думаю, а там, внизу, шагают куда-то люди, ездят машины, движение, суета.

Бестолковое движение и беспричинная суета.

Третий месяц живу я один в своей маленькой, осиротевшей квартирке. К сожалению, эта

квартирка потеряла хозяйку, и уже никогда не сможет ее вернуть. Мороз щиплет глаза, и

они оттого слезятся.

Маленькая хозяйка маленькой квартиры. Веселая, всегда улыбающаяся, веснушчатая. С

искрящимися, как установки Тесла, глазами, и солнечно-рыжими волосами, которые она

любила расчесывать каждый вечер, в то время как я пил чай и смотрел на нее, сидя в

любимом кресле.

Месяц назад я брел по сугробам к себе домой, уставший и сонный. Но вдруг услышал

какой-то странный писк и остановился. Писк доносился из коробки, что валялась рядом с

дверью какого-то магазина. Я внимательно изучил ее содержимое и пришел к выводу, что

пищащий комочек шерсти, тыкающийся носом в стенку коробки – котенок.

Она была аллергиком, и у нас никогда не было кошек. Мне хотелось уйти домой и

оставить его, но я не смог. Пришлось взять Барса – так я решил назвать кота - с собой.

Барс оказался живучим, мне даже удалось его откормить. Котофей с удовольствием лопал

и колбасу, и рыбу, и пельмени, чем меня немало удивил.

Уже третий месяц я не ел супы, каши или пирожки. Она их замечательно готовила, пока я

был на работе. Каждый вечер я искренне благодарил ее за то, что она стала моим личным

поваром.

Мы прожили в этой квартирке меньше года, но очень успели к ней привыкнуть. Но в

последнее время мне было здесь неуютно. Периодически и украдкой я подумывал, куда

бы мне переехать, но на серьезные размышления об этом как-то не хватало времени. Но

теперь оно вдруг появилось.

Год новоселья я отмечал вместе с котом. Праздничные пельмени понравились ему не

меньше будничных.

Я оброс, моя щетина давно уж превратилась в бороду. Никто больше не жаловался на

колючесть моих щек, и я почти забыл о том, что в ванной на полочке лежит бритва. Ее

своим видом вытесняли все эти дни баночки и крема, которыми я никогда не пользовался,

и к которым всегда немного боялся притронуться. Она безумно любила эти пузырьки, но

при том почти никогда не красилась, за что я был ей тоже благодарен.

Помню, как она вышла из дверей квартиры в последний раз. Это был ничем не

примечательный уход. Дверь захлопнулась ни тише, ни громче обычного, она не

собиралась слишком долго или слишком быстро. Просто пошла в магазин за кефиром, в

то время как я спокойно починял чайник, у которого перегорел какой-то дурацкий

проводок.

Когда она ушла, я спокойно закончил работу, быстро открыл шкаф и нашарил в кармане

пиджака маленькую коробочку.

Я и теперь держу ее в руках. Маленькую красную коробочку с бесполезным блестящим

сокровищем внутри, ради которого экономил и работал сверхурочно полгода.

Нет, конечно, не ради него. Ради одной лишь улыбки и одного слова, которых я уже не

увижу и не услышу.

Мороз крепчает, но уходить в тепло мне пока не хочется.

На прошлой неделе к нам в подъезд переехала семья из трех человек – инженер с нашего

завода, его жена - учительница литературы, и их дочь – девочка лет пяти с васильковыми

глазами и белокурой головкой. На новоселье меня попросили прийти с котом, чтобы

торжественно впустить первым именно его, кота. Барс, деловитый и довольный,

справился с поставленной задачей достойно, за что получил от хозяев что-то более

вкусное, чем пельмени.

Девочке Барс очень приглянулся, весь вечер она играла с ним где-то в уголке. С

позволения родителей я подарил ей кота, чему она очень обрадовалась, и даже чмокнула

меня в свежевыбритую щеку (прийти на праздник небритый я не мог).

Уже пять дней кот живет с ними. Уже два месяца и двенадцать дней я живу без нее.

Я докуриваю сигарету, бросаю окурок в снег и тушу его ногой – на всякий случай.

Где-то снизу доносятся звуки машин и действуют мне на нервы. Машины я не люблю с

тех самых пор как одна из них забрала у меня счастье.

Я думал долго и тщательно. Непривычно долго думал о таких отвлеченных вещах.

После чего-то очень плохого всегда наступает пустота. Заполнить ее чем-то новым

поначалу сложно, но со временем она заполняется будто сама. Но это естественно, и есть

кое-что похуже.

После чего-то хорошего тоже наступает пустота. После яркой новогодней сказки

приходит пустота будничных дней, после лета следует всепоглощающая пустота осени.

Слезы от пережитого лишь единожды счастья могут быть больнее слез испытанного горя.

Я жил счастливо с ней, и мое счастье закончилось, оборвалось, как полет снежинок у меня

под ногами. И теперь – пустота. Жить с ней невозможно. Ее нужно чем-то заполнить,

иначе и с ума сойти можно.

Медленно, одеревеневшими ногами я подхожу к краю крыши. Смотрю вниз. С

удивлением обнаруживаю, что не боюсь высоты.

Сердце бьется ровно, его не сжимает ужас, лишь тоска точит изнутри.

Мне осталось сделать лишь один шаг, и тогда…

- Стой!

Я обернулся. На крыше никого не было.

- Стой, кому говорят!

Крики раздавались откуда-то снизу. Это полицейский, гнавшийся за пареньком, который

неспешно вышагивал куда-то, пытался привлечь его внимание. На голове у парня были

наушники, потому он и не слышал, что его зовут.

С интересом я пронаблюдал, как полицейский догоняет парня и хлопает его по плечу. Тот

испуганно сдернул наушники с головы и что-то негромко сказал, но у мужчины в форме

не было времени на долгие разговоры – он перебил парня и протянул ему кошелек,

который тот, видимо, обронил чуть раньше. Их слова заглушали проезжавшие мимо

машины, но я отчетливо слышал, как в конце короткого разговора юноша сказал

«спасибо», после чего страж правопорядка вприпрыжку вернулся к своему посту.

Я невольно усмехнулся и задумчиво потер переносицу.

- А что, если детерминисты были правы? – пробормотал я, после чего полез в карман за

пачкой сигарет. Открыв ее, с удивлением обнаружил, что в ней осталась всего одна

сигарета.

Что-то изменилось. Отчего-то вдруг тоска, минуту назад подступавшая к самому горлу,

отхлынула, и не было никакого желания делать еще один шаг вперед.

Вынув сигарету из пачки и покрутив ее в руках, я вспомнил вдруг, сколько раз она

просила меня бросить. Не пилила этим, не действовала на нервы. Нежно обнимала и

говорила, что не хочет, чтобы я портил себе здоровье. А я лишь ворчал в ответ и обещал,

что как-нибудь, да когда-нибудь…

- А ведь я обещал, - сказал я тихо сам себе. - Обещал бросить.

Внезапно снег повалил крупными хлопьями, ветер усилился. Я вдруг почувствовал, что

вконец продрог, и мне сильно захотелось горячего чая.

- Значит, решено. Бросаю.

Я аккуратно вернул сигарету в пачку и легко бросил ее вниз с крыши. Ветер тут же

подхватил бело-синюю коробочку и пронес несколько десятков метров, после чего она

упала на заснеженную проезжую часть, рухнула вниз, словно самолет без топлива. В тот

момент я и решил, что больше никогда не стану заполнять пустоту тем, что может мне

навредить.

Она бы этого не хотела.