Подарки⁠⁠

Поутру Лев Толстой выходил на покос. Махал косой и думал:
- До чего ж хорошо! Только тяжкий физический труд позволяет человеку мыслить, чувствовать и совершенствоваться.
Крестьяне, стоявшие поодаль, говорили так:
- Почто барин капусту косит?
- Кто ж их, образованных, разберет?

Все знали, что граф Лев Толстой ведёт дневник. Но не все знали, что после первой брачной ночи он записал в нём: "Не то...".

Немногие знали, что Софья Андреевна вела дневник. И почти никто не знал, что после первой ночи она записала в нём: "Не туда..

".

Бывало, в воскресенье соберутся мужики на ярмарку пива попить, а им навстречу Лев Толстой.

- вы любите пиво? - да! - а какие сорта предпочитаете? - да обычные. вот, пжалуста, толстяк, нормальное пиво. пацанское хули, пить можно - похвалите ещё пиво - ну как его похвалю? ну заебись пиво, пиздатое пиво. как его ещё похвалить блять? - хм - хе хе - а ещё пара красивых слов? - небъебенное пиво! - спасибо - да на здоровье... вот оно, жидкое золото..

А еще Лев Толстой любил передернуть на порно, но вот беда интернета не было и приходилось ему писать порнорассказы, но не для редакции, а для себя..Так и стал он писателем)) Ибо любил он передёрнуть)))

                                                                          Часть III

Лермонтов любил собак. Ещё он любил Наталью Николаевну Пушкину. Только больше всего он любил самого Пушкина. Читал его стихи и всегда плакал. Поплачет, а потом вытащит саблю и давай рубить подушки! Тут и любимая собака не попадайся под руку — штук сорок так-то зарубил. А Пушкин ни от каких стихов не плакал. Ни за что.

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил львиную шкуру и поехал в маскарад. Фёдор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, увидел его и кричит: «Спорим, это Лев Толстой! Спорим, это Лев Толстой!»

Гоголь только под конец жизни о душе задумался, а смолоду у него вовсе совести не было. Однажды невесту в карты проиграл. И не отдал.

Однажды Чернышевский видел из окна своей мансарды, как Лермонтов вскочил на коня и крикнул: «В пассаж!» «Ну и что же? — подумал Чернышевский, — вот, Бог даст, революция будет, тогда и я так-то крикну». И стал репетировать перед зеркалом, повторяя на разные манеры: «В пассаж. В пассаж! В пассажж. В пассажжж. В па-а­ссажжж. В ПАССА-А-А-А-АЖЖЖ!!!»

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришёл в гости к Державину Гавриле Романовичу. Старик, уверенный, что перед ним и впрямь Пушкин, сходя в гроб, благословил его.

Счастливо избежав однажды встречи со Львом Толстым, идёт Герцен по Тверскому бульвару и думает: «Всё же жизнь иногда прекрасна.» Тут ему под ноги огромный чёрный котище — и враз сбивает с ног. Только встал, отрясает с себя прах — налетает свора чёрных собак, бегущая за этим котом, и вновь повергает на землю. Вновь поднялся будущий издатель «Колокола» и видит: навстречу на вороном коне гарцует сам владелец собак, поручик Лермонтов. «Конец», — мыслит автор «Былого и дум», — «сейчас они разбегутся и…» Ничуть не бывало. Сдержанный привычной рукой, конь строевым шагом проходит мимо и, только почти уже по миновании Герцена, размахивается хвостом и — хлясь по морде. Очки, натурально, летят в кусты. «Ну, это ещё полбеды», — думает бывший автор «Сороки-воровки», отыскивает очки, водружает себе на нос и что же видит посреди куста?.. Ехидно улыбающееся лицо Льва Толстого. Но Толстой ведь не изверг был. «Проходи, — говорит, — проходи, бедолага», — и погладил по головке.

Фёдор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, тоже очень любил собак, но был болезненно самолюбив и это скрывал (насчёт собак), чтобы никто не мог сказать, что он подражает Лермонтову. Про него и так уж много чего говорили.

Однажды Фёдору Михайловичу Достоевскому, царствие ему небесное, исполнилось 150 лет. Он очень обрадовался и устроил день рождения. Пришли к нему все писатели, только почему-то все наголо обритые, как сговорились. У одного Гоголя усы нарисованы. Ну хорошо, выпили, закусили, поздравили новорожденного, царствие ему небесное. Сели играть в вист. Сдал Лев Толстой — у каждого по пять тузов. Что за чёрт? Так не бывает. «Сдай-ка, брат Пушкин, лучше ты». «Я, — говорит, — пожалуйста, сдам». И сдал. Всем по шесть тузов и по две пиковые дамы. Ну и дела! «Сдай-ка ты, брат Гоголь». Гоголь сдал… Ну, и знаете… Даже нехорошо сказать. Так как-то получилось… Нет, право слово, лучше не надо!

Пушкин часто бывал в гостях у Вяземского, подолгу сидел на окне, всё видел и всё знал. Он знал, что Лермонтов любит его жену. Поэтому считал не вполне уместным передать ему лиру. Думал Тютчеву послать за границу — не пропустили, сказали, не подлежит, имеет художественную ценность. А Некрасов ему как человек не нравился. Вздохнул и оставил лиру у себя.

Однажды Фёдор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, сидел у окна и курил. Докурил и выбросил окурок в окно. Под окном у него была керосиновая лавка, и окурок угодил как раз в бидон с керосином. Пламя, конечно, столбом. В одну ночь пол-Петербурга сгорело. Ну, посадили его, конечно. Отсидел, вышел. Идёт в первый же день по Петербургу, навстречу — Петрашевский. Ничего ему не сказал, только пожал руку и в глаза посмотрел. Со значением.

Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался. Пришёл к жене. «Сонечка, — говорит, — ангельчик, сделай мне тюрьку». Она возражает: «Лёвушка, ты же видишь, я «Войну и мир» переписываю». «А-а-а, — возопил он, — так я и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего «Я». И костыль задрожал в его судорожной руке.

Однажды Лермонтов купил яблок, пришёл на Тверской бульвар и стал угощать присутствующих дам. Все брали и говорили «Merci». Когда же подошла Наталья Николаевна с сестрой Александриной, от волнения он так задрожал, что яблоко упало из его руки к её ногам (Натальи Николаевны, а не Александрины). Одна из собак схватила яблоко и бросилась бежать. Александрина, конечно, побежала за ней. Они были одни — впервые в жизни (Лермонтов, конечно, с Натальей Николаевной, а не Александрина с собачкой). Кстати, она (Александрина) её не догнала.

Фёдор Михайлович Достоевский страстно любил жизнь, царствие ему небесное. Она его, однако, не баловала, поэтому он часто грустил. Те же, кому жизнь улыбалась (например, Лев Толстой) не ценили это, постоянно отвлекаясь на другие предметы. Например, Лев Толстой очень любил детей. Они же его боялись. Они прятались от него под лавку и шушукались там: «Робя, вы этого бойтесь — ещё как трахнет костылем!» Дети любили Пушкина. Они говорили: «Он весёлый. Смешной такой.» И гонялись за ним стайкой. Но Пушкину было не до детей. Он любил один дом на Тверском бульваре, одно окно в этом доме. Он мог часами сидеть на широком подоконнике, пить чай, смотреть на бульвар. Однажды, направляясь к этому дому, он поднял глаза и на своём окне увидел… себя. С бакенбардами, с перстнем на большом пальце. Он, конечно, понял, кто это. А вы?

Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царствие ему небесное: «Правда, Пушкин — плохой поэт?» «Неправда», — хотел ответить Достоевский, но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор, как он перевязал свой треснувший череп, и промолчал. «Молчание — знак согласия», — сказал Лев Толстой и ушёл. Тут Фёдор Михайлович, царствие ему небесное, вспомнил, что всё это ему снилось во сне, но было уже поздно.

Пушкин был не то что бы ленив, но склонен к мечтательному созерцанию. Тургенев же, хлопотун ужасный, вечно одержимый жаждой деятельности. Пушкин этим частенько злоупотреблял. Бывало, лежит он на диване, входит Тургенев. Пушкин ему: «Иван Сергеевич, не в службу, а в дружбу — за пивом не сбегаешь?» И тут же спокойно засыпает обратно. Знает: не было случая, чтобы Тургенев вернулся. То забежит куда-нибудь петицию подписать, то к нигилистам на заседание, то на гражданскую панихиду. А то испугается чего-нибудь и уедет в Баден-Баден. Без пива же остаться Пушкин не боялся. Слава богу, крепостные были. Было, кого послать.

Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шёл по Тверскому бульвару и увидел идущего впереди Пушкина. Пушкин, как известно, ростом был невелик. «Конечно, это уже не ребёнок, это скорее подросток, — подумал Лев Толстой, — всё равно, дай догоню и поглажу по головке». И побежал догонять Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутёк. Пробегая мимо городового, сей страж порядка был возмущён неприличной быстротою в людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованиям со стороны властей.

Снится однажды Герцену сон. Будто эмигрировал он в Лондон, и живётся ему там очень хорошо. Купил он, будто, собаку бульдожей английской породы. До того злющий пёс — сил нет: кого увидит, на того и бросается. И уж если догонит, вцепится мёртвой хваткой — всё, можешь бежать заказывать панихиду. И вдруг, будто он уже не в Лондоне, а в Москве; идёт по Тверскому бульвару, чудовище своё на поводке держит, а навстречу Лев Толстой… И надо же, тут на самом интересном месте пришли декабристы и разбудили.

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и задумался о душе. Что уж он там надумал, так никто никогда и не узнал. Только на другой день Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, встретил Гоголя на улице и отшатнулся. «Что с Вами, — воскликнул он, — Николай Васильевич, у Вас вся голова седая!»

Однажды во время обеда Софья Андреевна подала на стол блюдо пышных, горячих, ароматных рисовых котлеток. Лев Толстой как разозлился: «Я, — кричит, занимаюсь самусовершенствованием. Я не кушаю больше рисовых котлеток». Пришлось эту пищу богов скормить людям.

Однажды Пушкин переоделся Гоголем… тьфу, …мать!