Копилка.⁠⁠

Сегодня Олежку приняли в пионеры.

Но, за несколько дней до этого, Олег повязывал на ворот белой рубашки галстук и красовался так перед зеркалом, выходил с бравым видом на балкон, ожидая что прохожие обратят на него внимание – гордился грядущим событием. Прохожим, разумеется, было всё равно, и тогда Олежка выбегал во двор, ходил между беседующих соседей, гордо приосанившись. Старался привлечь к себе внимание и ждал когда же хоть кто-нибудь похвалит его, мол, вот какой молодец Олежек – смотрите, он уже пионер, да и отличник, наверняка.

Он, конечно же, понимал, что так поступать нечестно, знал что нельзя обманывать людей, наряжаясь пионером, ещё не будучи им, но всегда отмахивался от собственной ропщущей совести – дескать, ерунда это, через три дня всё равно меня примут и тогда никакого обмана уже не будет.

И вот сегодня ему повязали алый галстук, но гордо бегать по двору совсем не хотелось. Да, он радовался тому, что теперь он полноценный советский пионер, но только вот радость его омрачали мысли о собственной бессовестности.

Придя со школы, Олежек уронил ранец с учебниками и тетрадками на пол в прихожей и не стал даже переодеваться в домашнюю одежду, а как был в нарядной школьной форме, так и уселся на подоконнике. Он смотрел в окно на спешащих прохожих и думал о том, как теперь будет честным пионером, не станет обманывать маму и даже перестанет воровать из её копилки.

Именно копилка-то больше всего его и беспокоила. Олег покосился на стоящую на холодильнике розовую глиняную свинью. Та с немым укором смотрела на него, всем своим видом осуждая новоявленного юного пионера, как бы говоря, ишь какой выискался! Мать перерабатывает, берётся за любые работы чтоб его, оболтуса, вырастить, откладывает полтинники в меня, копит для него же, а он их на лезвии ножа из моей щели ворует чтоб мороженое покупать и в кино ходить! А ещё пионер, глядите-ка; галстук красный нацепил, постыдился бы! И свинья еле слышно хрюкала, пытаясь отвернуться от него, бессовестного мальчика, к стене.

Просидев так целый час, вздыхая и поглядывая на копилку, Олег вдруг спрыгнул с подоконника и решительным шагом прошёл к книжному шкафу. Там, на одной из полок, гордо возвышаясь среди прочих книг, стоял его кляссер с марками. Встав на цыпочки, Олежек достал кляссер с полки, открыл на первой странице. Постоял, листая страницы, несколько минут. Вдруг захлопнул альбом, сунул его подмышку и пошёл в прихожую. Хлопнула входная дверь. В замке провернулся ключ.

Мама пришла с работы, как обычно, поздно вечером. Когда она, пройдя в комнату, потрепала сына по макушке и устало присела рядом с ним, Олежка прижался к ней щекой.

– Уроки сделал, пионер?

– Ага. Мам, я пропылесосил ковёр и пыль вытер где смог достать. На комоде протёр тоже.

Она поцеловала сынишку в лоб и поднялась. Проходя мимо комода, машинально провела по лакированной поверхности пальцами, коснулась ими копилки. Олежка смотрел как мамины пальцы, как ножки маленького человечка, пробежали по доске, толкнули глиняную свинью, пробуя сдвинуть с места, но та осталась стоять будто приклеенная.

– Олежек, свинка наша такая тяжелая уже, – она с натугой подняла копилку, заглянула в узкую щель, – Полная доверху! А давай сегодня разобьём её?

Олежка, радостно улыбаясь, молча кивал головой. В его широко раскрытых детских глазах светилось счастье.