WolfWhite

WolfWhite

Предводитель кружка читателей
Пикабушник
поставил 93798 плюсов и 20374 минуса
отредактировал 0 постов
проголосовал за 14 редактирований
Награды:
10 лет на Пикабуболее 1000 подписчиков
118К рейтинг 2515 подписчиков 92 подписки 555 постов 269 в горячем

Дневник Домового.День рождения

10 февраля.

3:10
Разбудил Кот. Поздравил с днём рождения, подарил шарик из фольги. Очень мило, но мог бы поздравить и утром.

3:20
Разбудил Кот. Поздравил с днём рождения, попросил одолжить шарик на время, раз уж я всё равно сплю и не играю. Одолжил.

3:45
Снова разбудил Кот. Снова поздравил с днём рождения. Сообщил, что кто-то закатил шарик за диван и теперь он обижен на меня за то, что я наплевательски отношусь к его подаркам.

3:55
Пока вытаскивал шарик из-под дивана, Кот уснул на моём нагретом месте в кладовке. Да как у него это получается? Ладно, пойду спать на кухню.

6:00
Не выспался. Антон всю ночь бубнил на ухо про то, что крошек на столе с каждым днём оставляют всё меньше и меньше. Кстати, его же недавно вроде как отравили. Хозяйка пшикнула на кухне освежителем воздуха, но Антон говорит, что это был Дихлофос. В общем, запутанная история ─ даже и не знаю кому верить...

7:10
Халк проснулся. Не ожидал от него. Очень приятный подарок.

7:20
Кстати, о Халке. На прошлой неделе заходил Дед. Предлагал по блату вакцинироваться от фашизма. Предложили испытать сначала на немцах, но Дед сказал, что они уже переболели. Решили не обижать старого и вкололи Халку. Сегодня он сказал, что чувствует себя хорошо ─ пару дней, правда, было небольшое раздражение на Польшу, но потом вроде бы прошло.

10:10
Хахаль собрался пожарить картошку, но закончилось масло. Как нельзя кстати к нам в гости заглянула Зинаида Захаровна и случайно чихнула на сковороду. Мы ржём, Хахаль жарит картошку. Даже не пригорает.

10:40
Беседовали с Халком о литературе Серебряного века. Кот подслушивал и теперь бегает по дому, орёт: «Ахматова ─ сила!» и хочет со всеми бороться. А с ожирением не хочет.

12:05
Приходил поп. Предлагал по блату прививку от атеизма. По традиции вкололи Халку и он тут же склеил ласты, хотя поп говорит, что должен был отдать Богу душу. Побочка, наверное, какая-то...

14:20
Халк очнулся. Балует подарками, чертяка!

16:40
Жахнули с Котом по 10 грамм валерьянки за день рождения. Халк пить не хочет, но говорит, что от дозы ещё какой-нибудь вакцины не отказался бы. Кот теперь боится, что Халк вынесет и продаст телевизор, а ему негде будет смотреть канал «Спас». Вот же поп... И Коту вколол под шумок...

18:45
Сидим, смотрим канал «Спас». Реально интересно...

19:20
Одинокий голубь на карнизе за окном, смотрит на меня, стучится в дом. Может так же ты ко мне придёшь... Леший звонил, поздравлял. Надо будет мелодию на звонке поменять.

20:20
Жахнули ещё по десять, Кота вышибло в астрал. Говорит, что дядя Толя теперь пишет законы и он по старой дружбе разрешил ему тоже приходить и писать их когда захочет. А, ну теперь многое стало понятным...

22:05
Жахнули еще по десять. Кот пошёл звонить бывшей (на самом деле нет у него никакой бывшей – хочет казаться крутым, а сам просто мяукает в лапу).

23:40
Жахнули ещё по десять. Кот поздравил с днём рождения. Подарил шарик из фольги. Ладно, пойду спать, пока он снова не привёл свой хитрый план в действие.

Одна стрелка направа паказывает, а втарая тоже.
Пака ты спиш, мы решили написать тибе в дневнике паздравления. Ты праснешся и будишь радаваца.

Жылаю тибе многа харошева, патамушта ты мой друг. А витиринару жылаю многа плахова, патамушта он дурак.
Вот.
©Кот

Дорогой друг! Я желаю тебе, чтобы ты в своем познании настолько преисполнился, что отыскал бы в нём покой, умиротворение и гармонию от слияния с бесконечно вечным, от созерцания великого фрактального подобия и от вот этого замечательного всеединства существа бесконечно вечного.
©Халк

Мой добрый друг, с днём рождения тебя и спасибо тебе за всё!
©ЧеширКо

Показать полностью

Генка, смерть и рогатка

Их первая встреча произошла, когда Генке только исполнилось шесть лет. Это было летом, Генка отбывал каникулы в деревне у бабушки. В тот день он занимался тем же, чем и в другие дни – бегал по улице с палкой в одной руке, пирожком в другой и рогаткой за поясом. Машину отца он узнал сразу и бросился к нему навстречу. Папа вышел из автомобиля и обнял сына, а затем, внимательно посмотрев ему в глаза, глухо произнес: «Дяди Димы больше нет, сынок. Он больше никогда к нам не придёт». Генка очень любил дядю Диму, лучшего друга отца – когда тот приходил в гости, то всегда приносил какой-нибудь подарок для Генки – то конфеты, то игрушку какую-нибудь, а однажды даже подарил коробку с моделью самолёта, который нужно было самому склеить из маленьких деталей. Ох и намучался он тогда с этой склейкой...

– Как это – нет? – спросил Генка и откусил кусочек от пирожка.
– Совсем нет. Он умер.

Генке стало очень грустно. Даже пирожок будто бы перестал быть вкусным. А еще Генка не знал, что нужно говорить в таких случаях. Он просто опустил голову и стал смотреть на свои шлепанцы. Правый уже почти порвался, ремешок перетерся и держался на одном честном слове. Впрочем, Генка не стал переживать по этому поводу – он видел такие же в магазине, а вот такого же дяди Димы в магазине не было.

Шутит, наверное, подумал Генка и заглянул в глаза отца, пытаясь разглядеть в них ту самую задорную искорку, по которой он всегда безошибочно определял – будет ли папа его ругать или просто посмеется вместе с ним над какой-нибудь очередной Генкиной проделкой. Но как он ни пытался найти в глазах этот верный признак того, что все будет хорошо, искорки там не было. В тот день глаза отца были будто бы покрыты какой-то мутной маслянистой пленкой. Генке вдруг стало очень жутко и он убежал. Но не домой – Генка знал, что папа сейчас зайдет следом и ему придется снова увидеть его мутные глаза. А это было страшно. Поэтому он побежал в лесополосу – место, где он иногда любил спрятаться от всего мира и побыть наедине с собой.

Забравшись на своё любимое дерево и удобно устроившись между ветвей, он стал думать о том, каково это – перестать быть. Как он ни пытался это представить, у него ничего не получалось. Тогда он вспомнил о надкушенном пирожке, который сунул в карман перед тем, как забраться на дерево. Генка аккуратно выудил его из кармана, но случайно задел рукой рогатку, торчавшую из-за пояса и она полетела на землю. Генка досадливо поморщился и посмотрел вниз.

Рогатка лежала на траве, а рядом с ней стояла какая-то незнакомая женщина с очень-очень белым лицом. Генка отчетливо увидел эту неестественную белизну, когда она подняла рогатку и посмотрела вверх.

– Извините, я случайно, – виновато произнес Генка.

Он подумал, что женщина сейчас будет его ругать за то, что он бросается в нее всякими предметами. Но вместо этого она как-то очень медленно поднесла руку к лицу и, рассмотрев рогатку со всех сторон, снова перевела взгляд на Генку, будто ожидая каких-то пояснений.

– А у меня дядя Дима умер, – зачем-то сообщил Генка, видимо, надеясь, что такая новость заставит женщину забыть о неприятном инциденте и снисходительно отнестись к его неуклюжести.

Его расчет оказался верным. Женщина внимательно посмотрела на Генку и, ничего не сказав, ушла, мягко и бесшумно ступая по траве и ковру из старых пожухлых листьев. Генка хотел спуститься, догнать её и попросить отдать рогатку, но что-то его остановило. Он прото проводил странную женщину взглядом и решил, что сделает себе новую.

***

В следующий раз они встретились, когда Генке было уже десять лет. Тогда умер его прадедушка. Он был очень старым – Генке казалось, что ему целых двести лет, хотя на самом деле было всего лишь чуть больше восьмидесяти. Обычно прадедушка сидел на скамейке у забора и молча смотрел вдаль. Генка даже немного побаивался его, но страх этот был не каким-то жутким и потусторонним, а тот, который почему-то всегда испытывают дети, глядя на дряхлых стариков – страх чужеродного, непонятного. Ведь они так не похожи на обычных людей – кто знает, может, они, вообще, инопланетяне какие-нибудь, а не люди.

В тот день Генка впервые увидел мёртвого человека. Прадедушка лежал в гробу, прикрытый какой-то белой тканью. Генка подумал, что мертвый человек ничем не отличается от спящего. Только когда человек спит, рядом с ним стараются не плакать, чтобы не разбудить, а вот рядом с мертвым почему-то плакать можно. Наверное, как раз для того, чтобы тот проснулся.

Но прадедушка не просыпался. Поэтому Генка занялся разглядыванием гостей. Многих из них он не знал, но женщину с белым лицом узнал сразу. Она стояла у изголовья гроба и не плакала. Опустив голову, она всматривалась в лицо покойного, а затем, будто почувствовав на себе взгляд, подняла голову и посмотрела на Генку. Он хотел помахать ей рукой, ведь они были вроде как знакомы, но не решился, подумав, что это будет не совсем к месту. Да и кто знает, вдруг она до сих пор думает, что четыре года назад он специально бросил в неё рогатку.

Вспомнив о том случае, он смущенно отвел взгляд, а когда решился снова посмотреть на неё, то так и не смог отыскать её среди гостей.

***

Когда Генке уже исполнилось двадцать, умерла бабушка его друга Витьки. Генка хорошо знал её, ведь он часто заходил к другу в гости. Бабушка всегда была рада его видеть и каждый раз неизменно угощала ароматным чаем и конфетами. Генка уже не боялся старых людей и поэтому даже подружился с ней, не забывая каждый год поздравлять её с днем рождения и другими праздниками.

На похоронах он снова встретился со своей старой знакомой – женщиной с белым лицом. И если в детстве он думал, что она – кто-то из друзей их семьи, какая-нибудь далекая родственница, которая приезжала только на похороны, то сейчас он уже не испытывал иллюзий по поводу ее личности, и даже не удивился, заметив её среди людей.

В этот раз она снова стояла у гроба, не прикасаясь к нему, и задумчиво рассматривала бледное лицо Витькиной бабушки. Генка буравил женщину взглядом, твёрдо решив не отводить глаза в сторону, если вдруг она его заметит. Конечно же, она его заметила. Они долго смотрели друг на друга, будто играя в гляделки. Генка и сам не понимал, зачем он это делает. Может быть, он пытался показать женщине, что не боится её, но это было ни к чему, ведь она не вела себя агрессивно и никаким образом не пыталсь продемонстрировать Генке свою силу. Может быть, он просто хотел показать ей, что внимательно следит за ней и ее действиями, но и это было лишним – женщина просто стояла, не предпринимая никаких попыток как-то повлиять на общую атмосферу горя.

Кто-то подошел к Генке сзади и попросил его помочь вынести венки. Он отвлёкся всего на секунду, а когда снова посмотрел в её сторону, женщины с белым лицом на месте уже не оказалось.

***

Генка взрослел и все чаще встречался с этой женщиной. Она неизменно посещала похороны его знакомых, родственников и коллег по работе. В какой-то момент она стала действовать ему на нервы, и однажды он даже попытался добраться до неё, чтобы прогнать, но ему это не удалось – женщина всегда как-то незаметно исчезала, стоило ему лишь показать намерение сблизиться с ней. Убедившись, что ему все равно не получится подойти к ней ближе, чем она сама позволит, он изменил свое отношение к ней и просто перестал замечать. Увидев её на очередной встрече, он демонстративно отворачивался и даже не смотрел в её сторону. Когда закончился и этот период их отношений, он стал просто коротко кивать, заметив среди людей её белое лицо. Женщина никак не реагировала на изменения его настроя и даже на кивки никогда не отвечала, лишь провожая Генку холодным взглядом.

Он даже пытался проанализировать свои эмоции и с удивлением обнаружил, что не испытывает к ней ни ненависти, ни брезгливости, ни сочувствия. Но не было в его сердце и симпатии. Она просто была в его жизни, как клен, растущий у подъезда его дома – сколько он себя помнил, он всегда рос на одном месте, став неотъемлемой частью его мира. Генка тысячу раз проходил мимо него, не замечая, но сильно удивился бы, не обнаружив дерево на привычном месте. Точно так же его поразило бы и отсутствие знакомой на очередном печальном мероприятии.

В какой-то момент он просто принял её и стал относиться, как к чему-то естественному и неизбежному. Она никому не приносила радости, но она была и с этим нужно было смириться.

***

Генке было пятьдесят три, когда он узнал о том, что Витьки, его друга детства, больше нет. На похоронах он долго смотрел на свою знакомую, замершую в привычной позе у изголовья гроба. Как и раньше, почувствовав на себе его взгляд, она подняла голову, посмотрела на Генку и вдруг еле заметно кивнула.

– Когда? – неслышно, одними губами спросил Генка.

Женщина долго смотрела в его глаза, а затем отрицательно качнула головой, после чего отвернулась и, как обычно, исчезла в толпе гостей. Генка всё понял и стал тщательно готовиться к своему уходу. Он составил завещание, подготовил деньги на похороны, заведя для них отдельный счёт, привел в порядок и собрал в одну папку все документы. Даже очистил, наконец, гараж от всякого ненужного хлама, безжалостно выбросив его на помойку. Генка почти перестал спать, он не хотел тратить оставшееся время на это бестолковое занятие. Вместо этого он каждую ночь до утра сидел на кухне и бесконечно пил чай, грезя воспоминаниями о прожитой жизни. Генка ждал и дождался.

В одну из таких ночей сон все же сморил его, а когда он открыл глаза, напротив него за столом сидела женщина с белым лицом.

– Пришла? – поморщился Генка. – Ну, пошли что ли...

Женщина протянула ему руку, но Генка не спешил с ответным жестом.

– Ты мне только вот что скажи. Ты такая вся из себя справедливая, возвышенная, беспристрастная, а вот честности в тебе и нет. Я всё понимаю, дело у тебя неблагодарное вовсе, но ты же и так у людей самое дорогое забираешь. А нет, всё мало тебе. Хочешь ещё и сверху чем-нибудь поживиться. Не стыдно тебе?

Впервые за долгие годы знакомства, Генка заметил на её лице какое-то подобие проявления эмоций – на мгновение её брови приподнялись, но тут же вернулись в свое привычное положение.

– Не понимаешь? Так я тебе объясню. Ты же всех людей ровняешь под одну гребёнку, а с меня хочешь две шкуры содрать. Разве это честно? Что, все равно не понимаешь? Так ты подумай, повспоминай... Ничего мне вернуть не хочешь?

Некоторое время женщина молчала, а затем, сжав ладони в кулаки, свела их вместе, после чего отвела правую руку в сторону и растопырила пальцы.

– Совершенно верно. Рогаточку мою ты так и не вернула. Жизнь мою ты все равно приберешь – я с этим и не спорю, а вот вещицу свою хотелось бы обратно заполучить. Тебе она ни к чему, а мне – память.

Она долго смотрела ему в глаза, а Генка наблюдал за её раздумьями. Было видно, что женщина взвешивает и пытается выбрать одно из двух решений, причем ей не нравятся оба. В какой-то момент её рука дрогнула и плавно скользнула вниз, к поясу, но через мгновение снова замерла, и гостья слегка качнула головой. Он ожидал чего угодно, но только не того, что произошло. Женщина, неподвижно сидевшая напротив, вдруг сжала кулак и с чудовищной силой выбросила его вперед, ткнув Генку в грудь. Генка охнул, перед глазами поплыли круги и он сполз на пол.

***

– Дедушка, а инфаркт – это больно? Больнее даже, чем укол? А если у меня будет инфаркт, мне можно будет в садик не ходить?

Генкина внучка тараторила без умолку, держа его за руку. Его выписали из больницы через две недели и теперь, следуя совету доктора, он каждый день неспеша прогуливался по парку, дыша свежим воздухом, чем, конечно же, пользовалась внучка, которая знала, что дедушка обязательно угостит её мороженым, сахарной ватой или даже купит билет на какую-нибудь карусель.

– Дедушка, смотри! – внучка ткнула пальцем в автомат, наполненный цветными шариками, – если монетку в него бросить, то выпадет мячик-прыгунец!
– Зачем тебе этот мячик? У тебя их дома штук семь.
– Уже шесть. Один тётка забрала.
– Какая ещё тётка? – нахмурился Генка.
– Когда ты еще в больнице был, мы к тебе пришли с мамой. Помнишь, я тогда еще в туалет пошла? Ну вот, вышла я из твоей комнаты...
– Из палаты.
– Ну да, из палаты. Вышла я из комнаты, а там коридор дли-и-инный такой. Я мячик достала из кармана и как бросила его... А он в какую-то тётку попал – она возле окна стояла. А она обернулась и та-а-а-ак на меня посмотрела... Я ей сказала: «Извините, я случайно», а она ничего мне не сказала, мячик забрала и ушла куда-то. Ты её видел? У неё лицо такое было... Белое-белое.

Генка остановился и посмотрел на внучку. Затем наклонился к ней и, вздохнув, тихо произнёс:

– Однажды ты снова с ней встретишься. Когда ты её увидишь, меня уже... – он запнулся, – я буду спать, когда она придёт. Ты не пугайся, а знаешь, что сделай?
– Что?
– Передай ей от меня, что мы в расчёте.
– Хорошо, передам. А почему в расчёте? Ты у неё купил что-то?
– Скорее, продал. Рогатку. Знаешь, что такое рогатка?
– Конечно, – улыбнулась девочка, – а за сколько ты её продал?
– А вот этого, к сожалению, я и сам не знаю...
– А мячик она мне вернёт?
– Да не нужен тебе тот мячик. Я тебе сейчас новый куплю.

– Ура! – запрыгала от счастья внучка и, повиснув на руке Генки, добавила: – Дедушка, ты у меня самый лучший, я так тебя люблю!

– А с тем мячиком пусть тётя играет. Пусть хорошенько наиграется. Так, чтобы у неё и мысли не возникло тебе его когда-нибудь вернуть.

Генка потрепал внучку по голове и направился к автомату.

©ЧеширКо

Показать полностью

По-человечески

– Сро-о-очно-о-о!!!

Протяжный выкрик над ухом буквально сбросил Домового с полки, где он, удобно растянувшись под одеялом из старого свитера, безмятежно посапывал, просматривая не менее безмятежные сны.

Скатившись на пол кладовки, Домовой, ворча и морщась, потёр ушибленное колено, а затем посмотрел вверх. С полки, на которой он только что спал, на него смотрела озадаченная морда Кота.

– Дурак что ли? – покрутил пальцем у виска Домовой.

– Это твоё мнение, а я так не считаю, – невпопад произнёс Кот явно заготовленную заранее фразу.

Он спрыгнул на пол и сел напротив Домового.

– Ладно, не дуйся. Я придумал очень классную игру. В сто раз лучше догонялок и в пятьдесят девять раз лучше, чем «Кто первый уснёт». Рассказать, рассказать?

Домовой нахмурился и бросил на Кота сердитый взгляд.

– Думаешь, что я стану с тобой играть после того, как ты не дал мне поспать и своим криком сбросил с полки так, что я ушиб коленку?

– Сильно болит? – спросил Кот. – Хочешь, я посмотрю на тебя очень жалостливо, немного покачаю головой и скажу: «Охо-хо... Ну и дела... Как же ты так?». Я видел, что люди так делают, когда кто-то падает. Вдруг и тебе поможет?

Домовой вздохнул и ничего не ответил, продолжая растирать колено.

– Ещё могу тыкать в тебя лапой и смеяться. Так они тоже иногда поступают, но я пока ещё не понял – что из всего этого лучше помогает.

– А ты случайно не видел, что делают люди, когда их кто-то будит посреди ночи?

– Видел, – честно ответил Кот, – они говорят: «Брысь!». В этом и заключается игра. Давай разговаривать так, как будто мы люди? – Кот запрыгал на месте от нетерпения.

Домовой вздохнул ещё раз – он знал, что поспать уже не удастся, потому что от Кота невозможно избавиться до тех пор, пока он не воплотит в жизнь свою очередную бредовую идею. Лучше ему подыграть и уже затем лечь спать, чем всю ночь не сомкнуть глаз от его нытья.

– Вот смотри. Я сейчас вроде как человек, – произнес Кот и развалился на полу, опершись спиной о стену. На его мордочке тут же появился налет скуки и недовольства.

– Что уже случилось? – удивился Домовой, не понимая причины такой быстрой смены настроения своего друга.

– Ничего, – фыркнул Кот, но, помолчав, все же снова заговорил. – Видел сегодня Барсика. Ну, соседа нашего. У него новая игрушка, представляешь? Заводная мышь.

– Заводная мышь? – улыбнулся Домовой. – Интересная, наверное, штука. Повезло Барсику.

Кот наклонил голову и наградил Домового долгим осуждающим взглядом.

– Вообще-то, мы уже играем. Люди так не говорят.

– А как они говорят?

– Ты должен сказать, что Барсик зажрался, что у него и так полно игрушек, что он старый, жадный и облезлый кот.

– Но он же не старый. И даже не облезлый. Да и игрушками с тобой делится.

– А ты скажи, что не делится. Это обязательно нужно сказать, чтобы мне стало лучше морально и психически.

– Ладно, – пожал плечами Домовой, – Барсик старый, облезлый и... Фу! Я не хочу такое говорить, это же неправда!

– А, то есть ты на его стороне, да? – медленно закивал Кот, буравя друга тяжелым взглядом. – Выходит, что он для тебя дороже, чем я?

– Да с чего ты взял?! Просто я не хочу врать и говорить неправду! Барсик – очень хороший кот. Общительный, добродушный и веселый.

– Так иди и живи тогда с ним! Что ты здесь со мной мучаешься? Я, наверное, арбуза для тебя, да?

– Обуза. Правильно говорить – обуза, – поправил Домовой.

– Вот! Пожалуйста! Мало того, что я – арбуза, так ты еще и пытаешься меня дураком необразцованным выставить! Это нормально по-твоему?

Домовой, не зная, что ответить, растерянно почёсывал затылок и часто моргал. В этот раз он догадался хотя бы не поправлять Кота ещё раз.

– Стоп-игра! – разочарованно покачал головой Кот. – Мы же договорились сыграть в людей, а ты ведёшь себя не как люди, а как домовой. Ну чего ты такой скучный? Давай ещё раз попробуем, это же весело!

– Ладно, – согласился Домовой, – просто я подумал, что ты всё это взаправду говоришь.

– Всё, начали, – Кот сделал отмашку хвостом и снова натянул на мордочку недовольную маску. – Слышал про Мурку?

– Трёхцветка из дома напротив?

– Она самая. С пузом ходит, – Кот так сильно выпучил глаза, пытаясь изобразить ими всю драматичность ситуации, что Домовой испугался – как бы они не выпали и не покатились по полу.

– Тебе же это не мешает, – рассмеялся он и похлопал ладонью по складкам на животе Кота.

– Вообще-то, я другое имел в виду, – обиженно произнес Кот и свернулся калачиком, поджав под себя лапы, чтобы живота не было видно, – нагуляла Мурка себе приключений, а папаша – тю-тю. Ищи ветра в поле.

– Беременная что ли? Вот же радость какая! – захлопал в ладоши Домовой. – Может, котята даже к нам во двор будут заходить, когда подрастут. А Барсик им, наверное, отдаст свою заводную мышь. Нам бы тоже не помешало какой-нибудь подарок для них подготовить.

Домовой вскочил на ноги и принялся вертеть головой в поисках подходящего подарка для новорожденных.

– Ещё чего, – презрительно фыркнул Кот, – может, нам ещё их домой забрать на попечительство? Нагуляла – вот пусть ищет папашку и он их содержит.

– А ты сам своего отца видел хоть раз? – спросил Домовой, ковырясь в сундуке.

– Вот как... Ты решил на личности перейти, да? – вспылил Кот.

– Ты же переходишь? Какое тебе дело до Мурки и её личной жизни?

Кот прикрыл нос лапой и протяжно выдохнул, не забывая раздраженно бить хвостом по полу.

– Слушай, друг ты мой лаптеногий, я же объяснил тебе правила игры – нужно разговаривать так, как разговаривают люди. Неужели это так сложно?

– Честно говоря, непросто, – вздохнул Домовой, разводя руками, – не получается у меня никак.

– Это очень плохо, – насупился Кот, – получается, что ты живешь... как же они говорят... не по-человечески, вот.

От такого заявления Домовой даже слегка поёжился – фраза прозвучала совсем не радостно и не оптимистично, а больше походила на приговор.

– И что же теперь делать? – схватился он за голову.

– Не знаю, друг мой. Но одно могу сказать точно – люди очень не любят тех, кто поступает не по-человечески. Всячески над ними смеются, осуждают и, возможно, бьют тапками. Могу тебя заверить, последнее – самое неприятное.

Домовой ещё больше расстроился. Он сел верхом на сундук, поджал колени, обхватил их руками и уставился в стену напротив. Через несколько минут он, с надеждой в голосе, обратился к своему другу:

– Кот, а может, ты меня научишь жить по-человечески, а?

– Легко, – быстро согласился Кот, – но с тебя два фантика от конфет на ниточке и один шарик из фольги.

До самого утра Кот обучал Домового всем премудростям жизни «по-человечески», приводя примеры и устраивая небольшие экзамены для проверки усвоенного материала. Домовой оказался прилежным учеником – он схватывал все на лету, не забывая задавать уточняющие вопросы, конспектируя лекцию в тетрадь. К рассвету курс обучения был завершён и, кажется, усвоен.

– Поздравляю, теперь ты стал умнее и... ну и так далее. Что там обычно говорят в таких случаях, – Кот похлопал лапой по плечу Домового, – с тебя два фантика и шарик.

Домовой кивнул и, пролистав тетрадь, принялся водить пальцем по нужной странице.

– Ага, вот, нашел, – прошептал он и зачитал вслух цитату из лекции, – «Я тебе на следующей неделе отдам».

– Нет, мы так не договаривались, – нахмурился Кот.

– Секундочку, – перелистнул Домовой страницу, – вот. «Войди в мое положение, сейчас фантиков нет, а шарики самому нужны».

– Ты меня обмануть решил, да? – распушил Кот хвост.

– Нет, просто... секундочку... ага. «Просто сейчас совсем не до тебя, своих проблем хватает».

Кот несколько секунд молча смотрел на Домового, а затем, вырвав из его рук тетрадь, разорвал ее когтями на маленькие кусочки. После чего запрыгнул на полку и затих. Домовой, еле сдерживая смех, тоже забрался наверх. Кот лежал в углу, повернутый мордой к стенке.

– Ну что, правильно я всё сделал? По-человечески? – легонько пнул он Кота лаптем в спину. – Всё, как ты учил.

Кот буркнул что-то нечленораздельное и лягнул Домового задней лапой.

– Да ладно тебе дуться. Вот твои фантики и шарик. Держи.

Кот нехотя повернул голову и, убедившись в том, что Домовой не обманывает, развернулся полностью и подтянул когтем шарик из фольги. Он уже собрался вонзить в него клыки, но вдруг передумал и толкнул его в сторону Домового.

– Пусть у тебя побудут, – серьёзно произнёс он, – завтра к Мурке сходим, подарим. Пусть котята играют.

– Вот это правильно, – улыбнулся Домовой и погладил Кота по голове, – это хорошо, это по-человечески.

– И по-котовски? –с надеждой в голосе спросил Кот.

– И по-котовски тоже, – кивнул Домовой и забрался под одеяло.

©ЧеширКо

Показать полностью

Волшебная палочка

Часы на запястье Эдда показывали 13:45. Это означало, что до конца обеденного перерыва оставалось ровно пятнадцать минут. Он перевёл взгляд на надкушенный чизбургер, затем посмотрел на два ивовых прутика, лежащих на другом конце офисного стола и тяжело вздохнул.

– Дайте мне спокойно пообедать, – с мольбой в голосе обратился он к человеку, сидящему напротив. – Думаете, что вы первый? Каждый день к нам ходят ваши коллеги и продают какой-то никому ненужный хлам, от дешевой косметики до дорогущих, но почему-то китайских часов. Им ни разу не удавалось впарить мне даже пуговицу, а вы считаете, что сможете продать мне ивовый прутик?

– Волшебную палочку, на секундочку, – поправил его человек. – Это во-первых, а во-вторых – я предлагаю вам не одну, а две волшебные палочки.

– Нет, вы предлагаете купить мне два ивовых прутика по цене хорошего подержанного автомобиля, – снова вздохнул Эдд и печально покачал головой.

– Кажется, вы меня неправильно поняли, – оживился продавец, – я объясню ещё раз. Одна волшебная палочка стоит всего один доллар. Если же вы захотите купить сразу две, то да – это обойдется вам уже в пять тысяч.

– Так я об этом и говорю, – развел руками Эдд, – вам не кажется, что пять штук за две палочки – это слишком?

– Так возьмите одну за доллар.

Эдд бросил прощальный взгляд на надкушенный чизбургер, завернул его в лист бумаги и положил в ящик стола. До начала рабочего времени доесть его определенно не удастся, если только прямо сейчас грубо не послать продавца куда подальше и не выставить за дверь кабинета, но Эдду совершенно не хотелось пачкать о него руки, а охранник на проходной, как на зло, не брал трубку – скорее всего, тоже ушел на обед.

– Какой же вы... – Эдд попытался подобрать подходящее слово, но кроме грубостей ничего в голову не приходило, – и вообще, что это за волшебные палочки с одним желанием?

– А сколько их должно быть? – искренне удивился продавец.

– Ну, как минимум, три. А в некоторых фильмах они, вообще, бесконечные – сколько хочешь, столько и колдуй.

– Ну... У меня только такие есть. Одноразовые, – смущённо пожал плечами продавец, – Да и по правде сказать, я ни разу не видел даже двухразовых палочек – скорее всего, в фильме, который вы смотрели, – он зачем-то оглянулся и понизил голос, – вам показывали неправду.

Это откровение было произнесено с таким серьёзным выражением лица, что Эдд чуть было не вступил в спор, пытаясь защитить доброе имя Гарри Поттера, но вовремя себя одёрнул, вовремя сообразив, в какую ловушку его заманивал продавец ивовых прутиков – пытаясь доказать, что волшебные палочки должны действовать больше одного раза, он косвенно согласился бы с тем, что волшебные палочки, вообще, существуют. Тогда избавиться от этого проныры стало бы ещё сложнее.

– Я прошу прощения, но время моего перерыва подходит к концу, – как можно дипломатичнее произнес Эдд и даже поднялся из-за стола, чтобы проводить неприятного гостя к двери, но тот и не думал покидать кабинет.

– Так решайтесь скорее, – сказал тот, – иначе мне придется продать палочки кому-нибудь другому, а волшебство, знаете ли, в наше время на дороге не валяется. Согласитесь, пять тысяч долларов за осуществление двух мечт – да это пыль, а не цена. А доллар за одно желание – это вообще акт благотворительности, а не сделка купли-продажи.

Эдд набрал в лёгкие воздуха и шумно выпустил его из ноздрей, пытаясь успокоиться и не выйти из себя от наглости этого прохвоста.

– Послушайте, если бы вы просто зашли в офис и попросили один доллар, я бы дал его вам и даже не спросил бы – куда вы его потратите, но вы решили покреативить. Что ж, похвально. Достойно уважения хотя бы то, что вы не просто попрошайничаете, но ещё и предлагаете что-то взамен, но, чёрт возьми, не ивовые же прутики!? Про пять тысяч я, вообще, молчу. Как и про волшебство, в которое верят только дети. На что вы рассчитываете? На то, что в офисе будут сидеть слабоумные семилетние миллиардеры?

– Нет. Я рассчитываю на то, что мои клиенты окажутся здравомыслящими людьми, которые понимают, что купить за пятерку исполнение одной мечты – это очень выгодное предложение.

– Это очень глупое... – прищурился Эдд. – Погодите, а почему только одной мечты? Минуту назад вы говорили об осуществлении двух мечт за пять тысяч долларов – прутиков же два?

– Вы очень внимательны, молодой человек, – одобряюще кивнул продавец, – палочек, действительно, две. Но вы правы, одна из них на самом деле является обычным ивовым прутиком, не имеющим к волшебству никакого отношения.

– Ах, вот оно что, – впервые улыбнулся Эдд, – это что-то вроде лотереи, да? Неплохо, неплохо. Надо будет взять на вооружение этот прием и рассказать о нем в отделе маркетинга нашей фирмы. Получается, или сразу плати приличную сумму за стопроцентный выигрыш, или отдай мелочь, но вероятность выбора правильного решения снижается вдвое. Но это работает только при условии, что выигрыш гарантирован, а в ваши палочки я, к сожалению, не верю.

Он бросил взгляд на часы и поправил узелок галстука на шее.

– Но идея замечательная, не спорю. Вот за неё я с удовольствием дам вам доллар, – Эдд выудил из кармана пиджака бумажник и достал из него купюру. – А теперь вынужден попросить вас покинуть мой офис – мне нужно работать.

– Я не продаю идеи. Я продаю волшебные палочки, – обиженно произнес продавец, глядя на протянутые деньги.

– Хорошо, хорошо, – нетерпеливо закивал Эдд, – возьмите доллар, оставьте мне один прутик и, пожалуйста, выйдете уже из кабинета.

– Вы точно не хотите приобрести обе палочки за пять тысяч?

Эдд сложил руки на груди и обреченно покачал головой.

– Нет, я покупаю у вас одну гребаную ивовую веточку за один доллар. Как и договаривались.

Продавец удовлетворённо кивнул и, положив купюру в карман, протянул ладонь в сторону прутиков, лежащих на столе.

– Выбор за вами. Какую палочку вам оставить?

– Да любую! Левую! – рявкнул Эдд, теряя терпение.

– Точно?

– Да, левую. Всё, идите уже.

Продавец шагнул к палочкам и взял в руки правый прутик, оставив другой на столе.

– Последний вопрос, – вкрадчивым голосом произнес он, – вы, действительно, не верите в волшебство?

– Я не верю ни в волшебство, ни в чёрта, ни в бога, ни в единорогов, ни даже в светлое будущее. Единственное, во что я верю – так это в то, что получу выговор от начальства, если сейчас же не приступлю к работе.

– Это очень хорошо, – обрадовался продавец, – в таком случае вы не предадите значения тому, что сейчас произойдёт.

С этими словами он взмахнул палочкой и направил ее кончик в грудь Эдда, отчего тот даже отступил на шаг, ошарашенно уставившись на продавца.

– Как вы уже заметили, я продаю палочки в комплекте по две штуки, но в случае покупки одной палочки у меня остаются вторые экземпляры, неотличимые от своих пар. Я не имею морального права продавать их другим клиентам повторно, поэтому я вынужден утилизировать второй экземпляр в вашем присутствии, использовав его по назначению.

– Для этого необязательно... – начал было Эдд, но продавец не дал ему закончить.

– Я хочу, чтобы вы умерли, как только покинете пределы этого здания.

Произнеся эти страшные слова, продавец сломал палочку и бросил ее на пол. Затем картинно поклонился и вышел, наконец, из кабинета, оставив Эдда в одиночестве.

***

В 18:00 окна офисного здания, как по команде, потухли один за одним. Работники шумной толпой прошли через проходную и растворились в теле большого города, разбежавшись в разные стороны. Лишь одно окно продолжало разрезать светом темноту ночи. В нём то и дело появлялся, а затем исчезал силуэт человека. Его волосы были растрепаны, а галстук болтался на шее, как незатянутая удавка.

– Вот же дрянь... – усмехнулся Эдд и снова бросил взгляд на палочку, так и лежавшую на столе. – Так, нужно начать с того, верю я в этот бред или нет? Ну, конечно же нет! Чушь какая-то!

Он рассмеялся над очевидностью этой мысли и принялся распределять рабочие документы по разноцветным папкам. Когда дело было закончено, он накинул пиджак и уже собрался выйти из кабинета, но чертова палочка снова бросилась ему в глаза. Эдд остановился в дверях и почесал затылок.

– А вдруг... Вдруг, это правда? Черт возьми, на прошлой неделе умер Герберт Уэйн – клерк из нашего филиала в Алабаме, а ведь ему было всего тридцать шесть лет. Просто взял и умер, то ли тромб оторвался, то ли что-то ещё в этом духе.

Он медленно прикрыл дверь и подошел к столу.

– Хорошо, если это правда, то мои шансы – пятьдесят на пятьдесят. Если та палочка, которую он использовал, была рабочей – мне крышка. Если же рабочая у меня, то ничего со мной не случится. К тому же, я еще и смогу потратить свое желание на всё, что угодно. А ведь я мог купить обе... Тьфу ты, бред какой...

Эдд протер ладонью глаза и, уперевшись кулаками в стол, принялся разглядывать прутик.

– Ну что за чушь? – прошептал он. – Живём в двадцать первом веке, а всё туда же...

Он схватил палочку и решительно зашагал к выходу. Заперев дверь кабинета, он спустился на лифте на первый этаж. Решительным шагом миновав проходную, он остановился у стеклянной двери. Датчик сработал с опозданием и дверь, как-то жалобно скрипнув, отъехала в сторону. С улицы на Эдда повеяло холодом, отчего он вздрогнул, а по телу побежали мурашки. Занесенная нога медленно опустилась на пол, и Эдд замер в нерешительности.

– Ф-ф-ф-ух, – шумно выдохнул он и закусил нижнюю губу.

Один шаг отделял его либо от осуществления мечты, либо от мгновенной смерти. Эдд прислушался к своим внутренним ощущениям, будто бы пытаясь диагностировать работу всех внутренних органов. Всё было в норме, разве что сердце билось чаще, чем обычно. Он достал из кармана телефон и нашёл в списке контактов нужный.

– Алло. Рик, привет. Нет, я не по поводу заказов. Я... э-э-э... скажи, ты не знаешь, почему умер Герберт? Да, Уэйн. Из вашего офиса. Что? Инсульт? А от него всегда?.. А, понятно. Ладно, извини, что побеспокоил. Нет-нет, ничего... Всё, пока.

Сбросив вызов, он тут же набрал новый.

– Кэтрин, привет. Да, задержался немного... Скажи, у тебя есть мечта?.. Нет, не пьяный... Да я просто... Что? Хлеба и молока? И хлопьев? Хорошо, куплю. А что насчет мечты?.. Да, мусорные пакеты тоже куплю... Да не пил я! Просто хотел узнать... Хорошо, средство для прочистки труб. Нет, не забуду. А... Ладно, пока.

Эдд сунул телефон в карман и снова шагнул к порогу, остановившись перед открытой дверью. Он медленно приподнял ступню и выставил её за дверь, не наступая на пол. Выждав несколько секунд, он собрался уже выйти из здания, как в этот же момент лампочка в фонаре через дорогу лопнула и осколки посыпались на асфальт. Эдд инстинктивно отступил на шаг назад и судорожно сглотнул. Сердце бешено забилось.

– Да ну его к чёрту! – прошипел он, направил на себя ивовый прутик и произнёс: – Это, конечно, хрень полная, но всё же... Я желаю не умереть, как только покину пределы этого здания.

С этими словами он зажмурился, оттолкнулся двумя ногами от пола и перепрыгнул через порог. Замерев на несколько секунд, он выпрямился, с силой отбросил от себя прутик и побрел на парковку.

– Не игрок, – цокнул языком человек, стоявший в тени здания напротив и внимательно наблюдавший за Эддом, – в Алабаме люди порисковее, хоть и не такие везунчики.

Человек проводил взглядом Эдда и неспеша зашагал по тротуару. Через пару кварталов, остановившись у палатки с кофе, он внимательно изучил меню и ткнул в него пальцем.

– Вот этот капучино, пожалуйста.

Продавец кофе оторвался от телефона и нехотя повернулся к кофе-машине. Когда напиток был готов, он протянул стаканчик клиенту.

– С вас один доллар.

– Пожалуйста.

Человек протянул продавцу купюру и, облокотившись о прилавок, сделал маленький глоток. Его лицо тут же скривилось и он выплюнул кофе на асфальт.

– Что это за гадость? Это же не настоящий кофе!

– А что вы хотели за один доллар? – равнодушно пожал плечами продавец и снова уткнулся в телефон.

©ЧеширКо

Показать полностью

Иван Гражданинов

Иван Гражданинов медленно продвигался по раздаче заводской столовой, стараясь не отставать от впередиидущего коллеги и не задерживать очередь, выстроившуюся за ним. Гражданинов был очень ответственным человеком и больше всего на свете боялся стать причиной для неудобств кого бы то ни было. Так уж он был воспитан.

– Первое будете? – равнодушно спросила девушка с другой стороны раздачи.
– Если позволите, борщ, – кивнул Гражданинов.
– Борща нет. Есть окрошка, солянка и щи.

Гражданинов задумался всего на долю секунды, но этого времени хватило, чтобы стоящая позади него женщина нетерпеливо и шумно выпустила воздух из носа. Иван сразу как-то сжался и двумя руками вцепился в поднос.

– Ой, наверное, я тогда не буду первое, – пролепетал он, опустив глаза, и шагнул дальше.

Остановившись у стойки со вторыми блюдами, он бросил быстрый взгляд на нетерпеливую женщину, стоявшую за ним в очереди. Ею оказалась Татьяна Быстрова – руководитель отдела закупок. Держа в одной руке тарелку с окрошкой, она придирчиво осматривала её на предмет свежести блюда. Убедившись в том, что с окрошкой всё в порядке, она удовлетворенно кивнула и поставила тарелку на поднос. Кажется, Быстрова уже забыла о нерасторопности Ивана и не держала на него зла. Гражданинов успокоился и, сглотнув слюну, уставился на лотки со вторыми блюдами.

– Второе? – тем же равнодушным голосом спросила вторая раздающая за прилавком.
– Будьте добры, макароны.
– Что-нибудь ещё?
– И котлету, пожалуйста.
– Куриную или свино-говяжью?

Гражданинов хотел выбрать куриную, но в этот момент почувствовал на себе обжигающий взгляд, источник которого находился слева. Он повернул голову и увидел, что перед ним в очереди стоит Николай Травников – начальник цеха, который был известен на заводе не только большими связями в кругах приёмщиков металла, но еще и радикальными вегетарианскими взглядами. Гражданинову показалось, что именно эти взгляды сейчас прожгут его тело и выйдут наружу с другой стороны. Он снова сжался и опустил глаза.

– Наверное, не нужно котлету, – скорее с вопросительной, чем утвердительной интонацией произнес он.
– Просто макароны? – спросила девушка.
– А вот эти тушёные баклажаны, они свежие?

Травников отвернулся, но справа снова раздался шум воздуха, выходящего из нетерпеливых ноздрей Быстровой. Гражданинов зажмурился и, кажется, стал еще немного меньше, чем он был, заходя в столовую.

– Наверное, не буду я второе. Извините, – запинаясь, проблеял Гражданинов и, вцепившись в поднос, продвинулся дальше, стараясь не прижиматься к Травникову, но и не отставать от него, соблюдая дистанцию, которая для всех должна была оказаться комфортной.

Положив на поднос кусочек белого хлеба и поставив стакан чая, Гражданинов расплатился на кассе и направился в зал. Все столы были заняты, но за каждым из них сидели по одному-два человека. В голову Ивана даже пришла нелепая мысль о том, что он мог бы попроситься к кому-нибудь за стол, но он тут же отринул её, как вредительскую – он не мог позволить себе причинить кому-то неудобства. Если человек сидит за столом один, то это значит только одно – он хочет поесть в одиночестве, а не делить с кем-то своё личное пространство.

– Ну ты идёшь или чего? – раздался грубый голос за спиной, который вывел Гражданинова из раздумий.

Иван вздрогнул и суетливо шагнул в сторону, пропуская вперёд Фёдора Большова – тучного токаря шестого разряда из соседнего цеха.

– Простите, – глядя в землю, прошептал Гражданинов, сжимаясь ещё сильнее.

Большов недовольно крякнул и, тяжело дыша, направился к ближайшему столу, за который и уселся, не спрашивая ни у кого разрешения. Иван внимательно посмотрел на Фёдора, пытаясь рассмотреть на его лице признаки недовольства, но Большов уже увлекся едой и быстро двигающаяся нижняя челюсть не давала возможности Гражданинову провести полноценный анализ его психологического состояния. Иван подумал, что не мешало бы подойти к Большову и извиниться ещё раз, объяснив, что он перекрыл ему проход по нелепой случайности, а не специально, но после долгих колебаний решил не усугублять сложившееся положение и не отвлекать Фёдора от еды.

Стараясь не смотреть ни на кого из обедающих, чтобы лишний раз не смущать их любопытными взглядами, Гражданинов проследовал к подоконнику и, аккуратно поставив на него поднос, отхлебнул из стакана. Чай оказался совершенно не сладким. Он взглянул в сторону раздачи, но тут же содрогнулся от мысли, что можно было бы подойти и попросить у девушек сахарницу.

«Ещё чего не хватало», – подумал он. – «Они и так заняты, не буду же я по пустякам отвлекать их от работы».

Задумчиво поглядывая в окно, Гражданинов жевал хлеб, стараясь не чавкать, и запивал его несладким чаем, после каждого глотка максимально беззвучно устанавливая стакан на поднос. Когда трапеза подошла к концу, он протёр рукавом подоконник, смахнув с него пару крошек и, поставив поднос в окошко мойки, направился в цех.

По пути он встретил Наталью Любимову – главного бухгалтера завода, на которую уже давно тайком заглядывался, а однажды даже хотел пригласить в театр, но, поразмыслив, пришел к выводу, что Любимовой может не нравиться театр, а спрашивать её об этом неудобно. Ему совсем не хотелось ставить её в неловкое положение, поэтому он просто отказался от этой глупой затеи. Ему и самому не нравился театр, но он всё равно ходил на вечерние спектакли по пятницам, чтобы не раздражать своим недовольством соседа по дому, который в этот день любил выпить и попеть песни на кухне своей квартиры.

– Так. Вы из шестого цеха? – нахмурившись, спросила Любимова у Ивана.
– К сожалению, нет. Из третьего, – извиняющимся тоном ответил он.
– Фамилия?

Иван назвался. Любимова нахмурилась ещё сильнее, а Гражданинов ещё сильнее сжался.

– У вас в этом месяце не будет аванса.
– Только у меня? – выдавил из себя Иван.
– У всего третьего цеха. Потому что вы затянули с планом, завод не успел отгрузить клиентам продукцию и, соответственно, оплата ещё не поступила на счет. А поступит она не раньше декабря. Это приказ директора и он не обсуждается. Что в столовой дают?

Любимова так резко перешла к другой теме, что Гражданинов растерялся и лишь молча смотрел на Наталью, хлопая ресницами. Не дождавшись ответа, она махнула рукой и поплыла по коридору, оставив Ивана в одиночестве.

И в этот момент произошло что-то странное. Гражданинов снова хотел сжаться, но вдруг обнаружил, что сжиматься больше некуда. На мгновение ему показалось, что он даже немного расширился. В груди заклокотало и забурлило. Какое-то незнакомое чувство принялось будто бы распирать его изнутри. Он приложил руку ко лбу и, удостоверившись, что температура в норме и он не заболел, направился к рабочему месту.

Странное чувство не давало ему покоя до самого конца рабочего дня. Отвлекшись на него, он даже забыл извиниться перед начальником цеха Травниковым, когда тот по привычке отчитал Ивана за то, что он работает медленно. И если бы на этом всё закончилось... Чувство было настолько новым и неизведанным, что Гражданинов, раздумывая о нём, сам не заметил, как оказался в кабинете руководителя отдела закупок Быстровой. Он стоял у её стола, размахивал пальцем перед её носом и требовал закупки новых инструментов, потому что старыми работать уже невозможно. Испугавшись самого себя, Гражданинов, закончив речь, покинул кабинет, в дверях столкнувшись с Большовым и бесцеремонно оттолкнув его в сторону. А когда, возвращаясь в цех, он снова столкнулся в коридоре с Любимовой, Иван, вопреки обыкновению, не прижался к стене и даже тоскливо не вздохнул ей вслед, а развернулся и зашагал к кабинету директора завода – Виктора Первунова.

– А я что, не человек? – кричал Гражданинов, глядя на заплывшее жиром лицо директора. – Мне кушать не нужно что ли?

Первунов слушал Ивана молча, а Гражданинов распалялся всё сильнее, не сжимаясь под взглядом, как это раньше бывало, а расширяясь всё больше и больше под давлением незнакомого чувства.

– Для чего я здесь работаю? Для того, чтобы об меня ноги вытирали? Думаете, что я всю жизнь такое отношение к себе терпеть буду? Я вам не лошадка, чтобы на меня сесть и ножки свесить! У меня тоже есть... это... как же оно называется...

Гражданинов потер пальцем переносицу, вспоминая слово, которое он когда-то слышал, но забыл. Оно крутилось на языке, но никак не хотело вырываться изо рта. Незнакомое чувство снова надавило на ребра Ивана изнутри, и в этот момент он, наконец, вспомнил нужный термин.

– Чувство собственного достоинства у меня есть! Вот что!

Директор выслушал речь подчиненного и, лениво зевнув, причмокнул толстыми губами.

– Ты кто? – прищурившись, спросил он.
– Я? Я это... Гражданинов я.
– А я Первунов. Пошел вон, Гражданинов.

Как массивная звезда под воздействием собственной гравитации сжимается в точку, чтобы потом исчезнуть и превратиться в черную дыру, так и расширившийся до невероятных размеров Гражданинов, после слов директора вдруг стал стремительно сжиматься. Незнакомое чувство куда-то улетучилось, оставив тело Ивана будто бы без скелета. Не прошло и минуты, как Гражданинов, повторив путь звезды, сжался в точку и исчез.

Некоторое время Первунов молча смотрел перед собой, а затем, решив, что всё это ему привидилось, встряхнул головой и попросил помощницу приготовить ему чашечку кофе.

А Гражданинова на заводе больше никогда не видели. Никто по этому поводу не горевал, а спустя несколько месяцев любой сотрудник, спроси у него об Иване, уверенно заявил бы, что на заводе никогда не работал человек с такой фамилией.

©ЧеширКо

Показать полностью

Заблудшие

Душа номер 0098816-12 была на взводе. Она бродила по камере из угла в угол, пытаясь успокоить себя, но это не помогало. К тому же, маячившая узница сильно раздражала свою сокамерницу – душу номер 0218650-23.
– Долго ещё? – не выдержала, наконец, двадцать третья.
– А тебе-то что? – огрызнулась двенадцатая. – Сколько захочу, столько и буду ходить.
– Я о другом. Долго ещё тебе сидеть?
Двенадцатая, уже приготовившаяся к тому, чтобы дать отпор сокамернице, бросила на неё злобный взгляд, но всё же ответила в более спокойном тоне:
– Семьдесят восемь лет.
– Всего-то? – хмыкнула двадцать третья. – Мне сто шестьдесят выписали, а отсидела я всего тридцать шесть.
– Ужас какой, – вздрогнула двенадцатая, – чего ты там натворила?
– А это уже не твоё дело. Как будто тебя сюда за красивые глазки посадили.

Двенадцатая промолчала. А что можно было ответить? Сокамерница права – все они сидят здесь не просто так и чем страшнее преступления, совершенные ими там, на земле, тем дольше заключенные души не могут вернуться обратно, в новое тело и начать новую жизнь. Души – создания бессмертные, а вечность, как известно, обладает замечательным свойством превращать любое, самое ужасное происшествие в мелкую неприятность. Поэтому и выбор наказаний для провинившихся душ не широк – разве что запереть ее в четырех стенах на какой-то срок, который, впрочем, все равно рано или поздно закончится. Поэтому большинство душ относятся к таким наказаниям легкомысленно и даже с иронией – забери у океана тонну воды, он этого даже не заметит. Но двенадцатая думала иначе.

Она сделала еще несколько кругов по камере и, остановившись в центре, пристально посмотрела на сокамерницу.
– Я собираюсь бежать, – понизив голос, произнесла она.
Двадцать третья бросила удивленный взгляд на душу, а затем громко рассмеялась.
– И куда ты пойдешь, дурочка?
Двенадцатая в один миг оказалась у койки и, склонившись над сокамерницей, затараторила ей на ухо:
– Вернусь в Мир, на пару лет затеряюсь среди заблудших, затем что-нибудь придумаю.

Заблудшими в «душевных» кругах называли тех, кто по каким-то причинам не захотел покидать Мир после гибели их оболочки. Тех, кто навечно остался среди живых бесплотной тенью, без возможности начать новую жизнь. Отношение к ним было соответствующее – над ними посмеивались и считали, мягко говоря, слегка сумасшедшими. Кто же в здравом уме променяет вечное движение жизни на такое жалкое существование?

– Бред, – фыркнула двадцать третья, – заблудшие сдадут тебя.
– Да брось, этим страдальцам ни до кого нет дела.
– Ну, смотри сама. Я не в деле.
– Я тебе и не предлагаю.
Двадцать третья пожала плечами и отвернулась к стенке.
– Тебе решать, но я бы не советовала этого делать, – буркнула она и закрыла глаза.

Когда двадцать третья проснулась, кроме неё в камере никого не было.

Люди испокон веков хотели научиться видеть всё, что находится по ту сторону их реальности. К счастью, это невозможно. К тому же разум считанных единиц смог бы осознать и выдержать всё, что они увидели и услышали бы на той стороне.

Центральная улица города была наполнена звуками – голоса людей, шум моторов, цокот каблуков по тротуару смешивались в неразборчивый гул, который обычно и называют голосом города. Двенадцатая слышала больше – привычные для человека шумы разбавлялись тяжкими вздохами, стонами и причитаниями заблудших, бродивших по Миру среди людей, которые их совершенно не замечали.

Высмотрев в толпе подходящую жертву, двенадцатая сорвалась с места и через мгновение оказалась рядом с душой, бредущей по тротуару.

– Эй.
Душа не откликнулась.
– Слышишь?
– А?
Она подняла потеряный взгляд на двенадцатую.
– Как вечность?
– Бесконечна, – равнодушно ответила душа на стандартное приветствие.
– Твоя? – без предисловий перешла двенадцатая к сути разговора, ткнув пальцем в спину впереди идущей женщины, за которой неотрывно следовал заблудший.
– Моя, – грустно вздохнула он в ответ.
– Красивая оболочка... Ты, наверное, хочешь снова оказаться с ней?
– А кто же не хочет?
– Могу тебе в этом посодействовать.
В глазах заблудшего загорелся интерес.
– И как?
– Совершенно безболезненно. Даже смерти ждать не придется. Но нужна твоя помощь. Хочешь снова оказаться рядом с любимой?

***
Женщина открыла дверь квартиры и, переступив через порог, уперлась взглядом в фотографию, висевшую на стене коридора. На ней был изображен улыбающийся мужчина, а нижний правый угол фото был наискосок перетянут черной ленточкой.

– Миша, Миша... – вздохнула женщина. – Как же мне тебя не хватает.
Переодевшись, женщина занялась домашними делами. Поужинав и приняв ванну, она направилась в спальню. Ее взгляд снова упал на фотографию. Каждый вечер, перед тем, как отправиться спать, она желала ему спокойной ночи. Но сегодня что-то было не так. Этот ритуал вдруг показался ей глупым и даже немного странным. Она еще раз взглянула на фото мужа и молча прошла мимо. Всю ночь она ворочалась и не могла уснуть, а когда ей все же удавалось погрузиться в зыбкую дрёму, ей виделись кошмары, от которых она вздрагивала и просыпалась.

Утром женщина сидела на кухне перед остывшей чашкой кофе, уставившись в одну точку. Придя в себя, она встала из-за стола, подошла к фотографии и сняла ее со стены, положив на комод лицом вниз.

***
Заблудший с ужасом наблюдал за происходящим. Он еще ни разу не видел такого дикого зрелища – ни в жизни, ни после. Перед ним за столом сидела его любимая женщина, но от ровного свечения ее родной души не осталось и следа. Более того, часть ее родной души находилась снаружи, а двенадцатая, кряхтя и сопя, пыталась занять освободившееся место.
– Нога застряла... – прошипела двенадцатая и посмотрела на заблудшего. – Чего ты стоишь? Отрывай потихоньку, а я буду медленно пролезать в тело.
– А это точно безопасно? – растерялся он.
– Я же тебе всё рассказала. Если всё сделаем правильно, никто ничего не заметит. Я, так уж и быть, доживу жизнь этой оболочки, а у вас будет время побыть вдвоем в этом Мире. Формально эта женщина будет живой, поэтому никто наверху не будет искать твою зазнобу. Да что же такое! Теперь я застряла. Ты будешь помогать?
Заблудший нерешительно шагнул вперёд.

***
Весь день у женщины все валилось с рук. Её отрешенность от этого мира заметили даже на работе.
– Лен, ты не заболела? – участливо поинтересовалась коллега во время обеденного перерыва.
– Да что-то... – женщина провела ладонью по лбу, – сама не своя сегодня.
– Понимаю, – сочувствующе вздохнула коллега, – всё никак не можешь смириться с уходом Миши? Лен, а может возьмешь отпуск и...
– Да хватит уже! – вдруг стукнула кулаком по столу женщина. – Миша, Миша... Других разговоров нет?
Коллега захлопала ртом и, ничего не сказав, вернулась на свое рабочее место, оттуда бросая на Лену недоуменные взгляды.

***
– Отлично. Осталось от груди оторвать кусочек и всё. Здесь прям серьёзно приклеено, – произнесла двенадцатая и пошевелила пальцами, примеряя своё новое тело. – Давай, дёрни посильнее.
Заблудший с трепетом взял в свою ладонь руку любимой души и нежно провел по ней пальцами.
– А это точно...
– Да рви уже!
Он выдохнул и, ухватившись покрепче, дёрнул душу на себя.

***
Женщина шла домой по ночному городу. Ее взгляд был спокойным, на губах играла лёгкая улыбка, а походка была лёгкой и воздушной. Поднявшись в квартиру, она первым делом подошла к комоду и, схватив фотографию в рамке, направилась на кухню.
– Вот и всё, – хмыкнула она и, открыв мусорное ведро, протянула руку, чтобы бросить в него фото.
Её взгляд упал на лицо улыбающегося мужа и в груди что кольнуло. Рука вдруг онемела и перестала слушаться. Женщина нахмурилась и снова попробовала расцепить пальцы, но ничего не вышло. Она отступила на шаг и осмотрелась по сторонам, а затем снова шагнула к ведру. Боль внутри разгоралась огнём. Женщина скривилась и приложила руку к груди, присев на корточки.
– Вот же мразь! – злобно рявкнула она, глядя на фотографию. Мир в ее глазах поплыл и она рухнула на пол.

***
Двадцать третья, лёжа на койке, наблюдала за двенадцатой, угрюмо сидевшей на полу камеры.
– Нагулялась?
Двенадцатая ничего не ответила, лишь бросив злобный взгляд на сокамерницу.
– Сколько добавили?
– Сотню.
– Как и мне в своё время, – двадцать третья кивнула, встала с койки и потянулась.
Двенадцатая, только сейчас осознав смысл её слов, удивленно уставилась на душу.
– Что?! Ты тоже убегала?
– Было дело. Но пока я бродила по Миру, поняла одну важную вещь и сама вернулась обратно.
– И какую же?
Двадцать третья присела на корточки напротив сокамерницы и заглянула в её глаза.
– Очень простую. Только одна штука может заставить душу стать заблудшей и навсегда остаться в Мире. Это любовь – самая могущественная сила, которая есть в нём. И она же создаёт новые оболочки, в которые мы можем раз за разом возвращаться.
Двенадцатая пожала плечами.
– Не знаешь, а я знаю, – продолжила двадцать третья, – поэтому нельзя трогать ни заблудших, ни их людей. Их чувства, как нити связывают наши миры, понимаешь? Не будет их, не станет и нас.
Она поднялась и снова легла на койку. Несколько минут в камере царила тишина, затем двадцать третья тихо произнесла:
– Вот поэтому я тебя и сдала.

©ЧеширКо

Показать полностью

Огородные тёрки

Подсолнух: А какого, простите, корнеплода, картошка половину огорода заняла? Что это за несправедливость?
Картофель: (глухо, из-под земли) ...на ...иди.
Огурец: Соглашусь с Подсолнухом. Земные недра принадлежат всем, вообще-то. В равной степени.
Картофель: (всё так же глухо) ты ...оже ...на ...иди.
Подсолнух: Нет, ну это просто наглость какая-то! (всем) А вы так и будете молчать?
Помидор: (равнодушно) Да, мы же овощи.

Баклажан: (просыпается) Почему это я гнилой?
Все: Что?!
Баклажан: Кто сказал, что я гнилой?
Все: Никто не говорил.
Баклажан: Ладно, живите... (засыпает).
Огурец: Да не обращайте внимания, он синенький.

Подсолнух: И всё же я неудовлетворен сложившимся положением. Почему Картофель незаконно захапал всю землю и его до сих пор не посадили?
Помидор: Так посадили уже.
Подсолнух: А землю не отобрали?
Огурец: Хрен там.
Хрен: (брутально) Да, я здесь.
Все: (игнорируют Хрен).

Амброзия: (шепотом) Псс... Эй, пацаны! Пыльца нужна?
Патиссон: Аллергенная?
Амброзия: Товар – высший сорт.
Огурец: Эй, Патиссон! Ты посмотри на себя – тебе уже хватит!
Патиссон: Не твое дело, прыщавый! (Амброзии) Ну, отсыпь немножко...
Огурец: Ловите наркомана!!!

Приходит Человек, пропалывает Амброзию.

Патиссон: (Огурцу, обиженно) Чтоб тебе жопу откусили и выплюнули!
Огурец: На хрен иди.
Хрен: (ещё брутальнее) Приходите вместе!
Огурец: Хрен, иди к Перцу.
Хрен: Не, Перец мне не нравится. Слащавый он какой-то, подпудренный, подкрашенный. Одно слово – румынский.
Все: Так он же болгарский.
Хрен: Да? А какая разница?

Кукуруза: Эй, как вас там... Народ! Царица изволит удобрения вкушать. Когда подавать будут?
Морковь: О, аристократия говна возжелала.
Кукуруза: Божечки-картошечки, кто это там вещает? Ты в нём живешь, чумазая!
Морковь: Знаешь, куда иди?
Кукуруза: И куда же?
Хрен: (нетерпеливо) Ну-у-у?! Скажи это, крошка!
Огурец: (устало) Да успокойтесь вы уже! А то Человека позову!
Морковь: Ага, так он и прибежал.
Огурец: Пф-ф... Ловите наркомана!!!

Приходит Человек, повторно пропалывает Амброзию.

Амброзия: Мафия бессмертна!
Баклажан: (просыпается) А с чего это вы решили, что я – тупой?
Все: Да спи ты!
Баклажан: Ладно, живите пока (засыпает).

Подсолнух: Всё, Картошка, хана тебе! Я договорился.

Прилетают колорадские жуки.

Картофель: Огурец, зови Человека! Срочно!
Огурец: И не подумаю.
Картофель: Помидор, ты позови! Я тебе в следующем году земли дам – сколько хочешь!
Помидор: А световой день увеличишь?
Картофель: Буду работать на благо нашего общего Огорода!
Помидор: А в кусты не запретишь собираться?
Картофель: Свобода – превыше всего!
Помидор: Ловите наркомана!!!

Приходит Человек, собирает жуков, на всякий случай пропалывает Амброзию.

Картофель: Гы. Прокатило.
Подсолнух: (Помидору, разочарованно) Ну и зачем?
Помидор: (виновато) Ну я же овощ...

Баклажан: (просыпается) Вот это сушняк! Дайте попить.
Огурец: Самим мало.
Подсолнух: Вообще-то, наш Огород общий. Кто-нибудь, поделитесь с ним водой.
Огурец: Вот возьми и поделись, раз такой умный.
Подсолнух: Мне нельзя, у меня семечки засохнут.
Огурец: А у меня попка загорчит.
Подсолнух: Ладно, раз никто не хочет делиться, сейчас назначим добровольца.
Смородина: А почему сразу я? Это потому что я чёрная, да?
Все: Что?!
Смородина: Что?
Огурец: (Подсолнуху) Звать?
Подсолнух: (шёпотом) Да не связывайся.
Баклажан: Ладно, живите пока (засыпает). Black Smorodina и что-то там дальше...
Подсолнух: (всем) Это он во сне. Во сне. Не обращайте внимания.

Клубника: Всем приветики! Хотите смешняшку? Малинка вчера сказала Ежевичке, что она колючка-вонючка! Прикиньте?
Все: (молча фотосинтезируют)
Клубника: А ещёчки Крыжовничек сказал Арбузику, что он толстенький. Вообще, кри-и-инж.
Все: (неистово молча фотосинтезируют)
Клубника: А ещё...
Огурец: (Амброзии) Слышишь, это... Ну насыпь немножко.
Подсолнух: Мне, наверное, тоже.
Помидор: Я – как все. Я с вами, ребят.
Клубника: Ловите наркоманов!!!

Приходит Человек, многократно пропалывает Амброзию.

Все: Вот же мразина...
Хрен: (потирая листья) Я жду.

Лук: Короче, такая тема, ребятки. Земля плоская, на Луну никто не летал, космоса не существует, пирамиды построили инопланетяне, гомеопатия реально помогает, водолеям сегодня повезёт, а около монитора нужно ставить кактус.
Амброзия: Воу, где брал, бро?
Морковь: Что это было?
Огурец: Только не спорьте с ним!
Подсолнух: (шёпотом) А кто это?
Огурец: Лук от семи лженаук.
Подсолнух: Вот сейчас бы позвать, но, наверное, смысла нет.
Огурец: Да, бесполезно.

Подсолнух: Так, солнце уже садится. Что будем с Картофелем делать?
Помидор: Да забей, ничего не изменить.
Огурец: Давай завтра решим?
Клубника: Всем сладеньких сночков!
Кукуруза: Фу, какая пошлость...
Хрен: Где? Я здесь!
Амброзия: Ночью скидки по промокоду «Tyapka-zlo».

Баклажан: (просыпается) А почему это я – Лада седан?

©ЧеширКо

Показать полностью

Они

Когда мой человек только появился на свет, я первым встретил его в этом мире. Он был беспомощен и слаб, он не умел говорить, мыслить, самостоятельно передвигаться – он не умел ничего. Я смотрел на него и думал, что ему, наверное, сейчас довольно непросто. Я решил, что светлые эмоции, которые я буду ему дарить, помогут человеку преодолеть все трудности и научиться всем необходимым для выживания в этом мире умениям. Так я и поступил. Первые годы человека давались мне с трудом – он не замечал меня или просто не понимал – что я, вообще, такое? Но прошло время и всё же мы подружились. Он очень привязался ко мне, а я – к нему. Больше всего на свете мы любили мечтать (не хочу хвастаться, но этому его тоже научил я). Мы мечтали обо всём подряд – о новом велосипеде, о лете, о звёздах, о девочке из параллельного класса. Человек делился со мной мечтами, а я прилагал все усилия для их воплощения. Я думал, что так будет всегда, но как же я ошибался...

Человек рос, становился старше, а я с гордостью наблюдал за его успехами. Даже когда появилось Оно, я не придал этому большого значения. Оно было маленьким, светлым и безобидным, тем более я знал о Нём абсолютно всё – как оказалось, мы были с Ним очень похожи, хоть и совершенно разными по своей сути. Человек тоже не обращал на Него никакого внимания – он был привязан ко мне, а Оно было ему неинтересно. Мы всё так же мечтали с человеком о разном. Мечты, конечно же, стали совсем другими. Теперь мы грезили об окончании университета, о море на каникулах и о девушке из параллельной группы. Впрочем, да, некоторые мечты остались прежними. Человек всегда был рад меня видеть. Он смотрел на меня с улыбкой и блеском в глазах, а я отвечал ему тем же.

Однажды я заглянул к человеку, чтобы помечтать о чем-нибудь интересном, но лучше бы я этого не делал. Моему взору предстало неприятное зрелище – человек сидел за столом в своей комнате, а напротив него сидело Оно. Я взглянул в лицо человека и увидел на нём улыбку. Улыбка была другой, не такой, к которой я привык – сейчас он улыбался немного грустно, но всё так же по-доброму. Я перевёл взгляд на Него и обнаружил, что Оно выросло и увеличилось в размерах. Да, оно всё еще было светлым и безобидным, но этот инцидент заставил меня насторожиться. Я стал внимательнее наблюдать за Ним и стараться как можно больше времени проводить с человеком.

Время шло и мой человек стал совсем взрослым. Не могу сказать, что наша жизнь была лёгкой и безоблачной, случалось всякое, но я продолжал поддерживать человека в трудных ситуациях и не давал ему раскиснуть. Когда ему становилось плохо, я предлагал ему помечтать. Какое-то время это работало, но с возрастом он всё неохотнее принимал мою помощь, а мечты становились всё приземлённее и банальнее – он хотел мечтать о деньгах, о власти и о женщине из соседнего офиса. Я не препятствовал, ведь это были его мечты. В большей степени меня беспокоило Оно. Человек проводил с ним всё больше времени наедине – они разговаривали, смеялись, а однажды я услышал, что человек плачет. Я ворвался в его комнату и первое, что увидел, было огромное Оно, которое сидело рядом с человеком. Оно выросло еще больше и стало уже размером с меня, но теперь Его нельзя было назвать безобидным. Да, в нём еще было много света, но я видел и мрак, живущий в Нём.

– Уходи! – крикнул мне человек.
– Успокойся, – произнёс я, – что бы ни случилось, ты всегда должен помнить о том, что у тебя есть я. Ты же знаешь, что я всегда помогу тебе.
– Чем? Своими глупыми россказнями и мечтами, которые ни черта не сбываются?
– Почему же не сбываются? – удивился я. – Разве ни одна из твоих мечт не исполнилась?
– Может, одна и исполнилась, а остальные? Уходи, от тебя нет никакого толка.
– Да брось, человек. Давай присядем и как раньше...
– Уходи. Я не верю тебе и... я не верю в тебя.

Это были самые страшные слова, которые я слышал в своей жизни. Еще обиднее было от того, что он произнёс их в присутствии Него. Это отвратительное Оно хотело забрать у меня человека, теперь в этом уже не было никаких сомнений. Но я решил, что не сдамся и буду бороться, чего бы мне это не стоило.

Когда я в следующий раз заглянул к человеку, он был пьян. По всей комнате валялись бутылки, какой-то мусор, было грязно и накурено. Оно стало ещё больше и ещё темнее. Теперь уже мне приходилось смотреть на него снизу вверх.

– Кто... кто там? – заплетающимся голосом произнёс человек.
– Это я. Я зашёл, чтобы...
– Пошёл вон. Тебя нет.
– Я есть! Вот он я! Посмотри на меня! – закричал я.
– Тебя... нет.

Я перевёл взгляд на Него. Оно смотрело на меня и мерзко ухмылялось.
– Отпусти его, – впервые обратился я к Нему.
– Зачем?
– Я нужен ему, как ты не понимаешь? Без меня он... он просто погибнет без меня.
Оно посмотрело на человека, а затем приблизилось ко мне и тихо зашептало на ухо:
– Когда-то я смотрел на тебя и мечтал быть таким же большим и светлым. Я думал, что мы сможем подружиться – ты, я и человек. Ты сочинял бы для него новые мечты, а я успокаивал в минуты отчаяния. Но посмотри, в кого ты его превратил своими несбыточными надеждами и глупыми мечтами. И посмотри на себя – ты стал маленьким, мутным и тёмным. Он уже не верит тебе. Ему интересно только со мной, потому что я – единственное, что у него осталось.

Я хотел было возразить, но осёкся на полуслове. А что, если всё, что говорит Оно – правда? Что, если я, действительно, сочинял для него не те мечты и рассказывал истории, которым не суждено было сбыться?

– Хорошо, пусть так, – согласился я, – но нам нужно что-то делать! Без меня он погибнет!
– Да, погибнет, – оскалилось Оно, – а вместе с ним и ты. А я останусь, останусь навсегда. Пошёл вон. Тебя уже нет.

Оно мерзко ухмыльнулось и вытолкнуло меня за дверь. В тот вечер я видел человека в последний раз и долгие годы не знал, что с ним. Но если я был жив, то значит, что жив был и он. Да, Оно было право – я на самом деле потемнел, стал ещё меньше и почти прозрачным. Силы покидали меня с каждым днём, я не мог сосредоточиться и придумать даже одну, самую маленькую мечту.

Мне было больно от того, что я – большое и светлое Будущее, превратился в жалкое ничтожество. И мне было вдвойнее больнее, что Оно – когда-то такое же светлое и безобидное Прошлое, превратилось в монстра и держит в плену моего человека. Он уже не верит в меня и совсем не хочет мечтать.

Вчера мне было очень плохо. Я думал, что наступил мой последний день. А после обеда завились они. Человек подошёл и провёл ладонью по моей голове. Я открыл глаза и посмотрел на него.
– Я за тобой, – усталым голосом произнёс он.
Я перевёл взгляд на Прошлое – теперь оно стало совсем огромным и еле втиснулось в комнату. Оно молча стояло за спиной человека, не выражая никаких эмоций, лишь переливаясь разными цветами – то становясь светлым и чистым, то будто бы покрываясь чёрным налётом.
– А как же Оно? – спросил я.
Человек обернулся и тоже взглянул на Прошлое, а затем снова посмотрел на меня и улыбнулся.
– Мы выделим для него отдельную комнату в моём доме.
– В твоём доме? – удивился я.
– Когда-то же он у меня появится? – засмеялся человек. – Кстати, хотел обсудить с тобой планировку. Прошлое совсем в этом не разбирается. Вставай уже, хватит валяться. Я торт купил – отметим нашу встречу, но только не допоздна – мне завтра на работу рано вставать.

Надежда не умирает последней. Последним умираю я – Будущее. Уже тогда, когда мертва даже надежда.

А мы ещё живы.

©ЧеширКо

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!