Серия «Невольницы ада»

— Ну что ты, моя хорошая. — Мать с трудом проглотила подкативший к горлу ком. — Давай надену. Я туда вставила диск. С Анной Герман. Тебе понравится.

Лида любила тихую, немного печальную музыку, она была созвучна её внутреннему состоянию. Лиде всегда была чуть-чуть грустно. Всегда. Но эта грусть ничего общего не имела с унынием, эта грусть была светлой. У Лиды было старенькое радио. Мама настроила его на музыкальную волну, но среди перемешавшихся в общем потоке мелодий та, что была ей созвучна, появлялась нечасто. А если и появлялась, то заканчивалась быстрее, чем Лида успевала насладиться ею в полной мере. Тут же начиналась следующая, которая сбивала настрой и портила впечатление. Из-за этого Лида иногда плакала. Теперь она сможет наслаждаться тем, что ей нравится, без перерыва. Всегда.

День рождения для Лиды — обычный день, такой же как все её дни. Пришла бабушка. Они попили чай с тортиком. Тем самым, из сна.

— Иди, погуляй часок, доченька. Только со двора не уходи.

Мама застегнула на Лиде тёплую меховую курточку, положила в кармашек плеер и натянула ей на голову капюшон.

— Мммм, — возмутилась Лида, пытаясь стряхнуть капюшон с головы.

— Не спорь, так теплее, и посторонние звуки не будут мешать.

Курточка у Лиды хорошая, фирменная. Чёрные замшевые сапожки закрывают коленки, оставляя небольшой просвет чёрных колгот между голенищем и подолом куртки. Мама старалась одевать дочку по-модному, тем самым пытаясь компенсировать ущербность девочки.

Лида растянула подол куртки и присела на влажную от инея скамейку. «Гори, гори, моя звезда…», — пел в ушах мягкий нежный, чуть грустный голос. Выбор мамы не случаен, это психиатр посоветовал Анну Герман. Сказал, что её голос оказывает терапевтическое воздействие. Так ли это — мама Лиды не знала, но врачу верила, да и ей самой очень нравился голос этой польской певицы.

Ноябрьское солнце холодное, но яркое, разлилось по двору. Ещё ярче его отражения в стёклах окон. Множество белых ослепляющих дисков направленных на Лиду заставили зажмуриться, но и там, в чёрной бездне ещё долго продолжали светиться, как звёзды в ночном небе. «Звезда любви, звезда заветная…». Любовь для Лиды чувство неведомое, но только разумом, тело подсказывало, тело просило, тело требовало этой самой любви. Внутренним томлением в груди, зудящим желанием внизу живота, и гулким жужжанием в голове.

Чья-то холодная рука коснулась её руки. Лида вздрогнула.

— Что слушаем?

Лида открыла глаза. Рядом с ней сидел человек. Его профиль показался Лиде смешным. Картофельный нос, выдавленный из свисающих на воротник щёк, отвислый подбородок, уткнувшийся в клетчатый шарф и брови. Брови были самыми смешными. Из них в разные стороны торчали непослушные седые волоски. Волоски топорщились, нахально выбиваясь из скопища черных собратьев. Лида хихикнула, таблетка наушника выскочила из уха.

— У меня есть отличная подборка современной музыки. — Мужчина повернул к ней лицо. Оно было добрым. Мужчина расплывался в мягкой дружелюбной улыбке, образующей в уголках глаз множественные складочки морщинок. Как у бабушки. — Пойдём. Я дам тебе послушать и подарю то, что выберешь. — Тёплая рука сжала её ладонь. — Пойдём?

Мужчина встал, потянув Лиду за собой. Она взглянула на мелькающую в окне кухни голову матери и перевела взгляд на незнакомца. Бабушкины морщинки вызывали доверие. Тёплая рука подняла такую же тёплую волну в груди. Мерно тикали часики. Лида встала и послушно двинулась за незнакомцем.

На удивление скромная и тихая девочка почти сразу взяла быка за рога. И к сексу принуждать её не пришлось. Он только и успел неумело прикоснуться к её губам, а она вдруг впилась в него, как пиявка. Просунула свой острый язычок сквозь его сомкнутые сухие губы и стала тыкать им, вращать и что-то ещё выделывать, чего он и не понял, и не ожидал. Ему хотелось выплюнуть этот чужой отросток, выплюнуть вместе с заполнившей рот слюной. Он совсем ничего не чувствовал, никакого возбуждения, наоборот, всё-то, что должно было зашевелиться, словно парализовало.

Пошерудив у него во рту, Мышка наконец вынула язычок, напоследок прикусив ему нижнюю губу.

— Ну, что замер? — дыхнула в нос чуть кисловатым запахом.

Виктор почувствовал, как маленькая ладошка поползла по его рубашке на животе, опускаясь всё ниже и ниже. Достигнув сокровенного, Мышка погладила слабую выпуклость на штанах и резко сжала её.

— Что с тобой? Ты что, в первый раз?

Витя не знал, что ответить. Признаться этой скромнице, что у него ещё не было секса, в том понимание, которое вкладывают в него взрослые, он не мог.

— Ха! — только и выдавил из себя.

— Ну что тогда? Что за нестояк?

Это было уже слишком. У Вити помутнело в глазах, он отдёрнул наглую руку девушки, и заломил её ей за спину.

— Аааа, — вскрикнула Мышка.

Витя почувствовал, как внизу живота дрогнуло то, что ещё секунду назад казалось неподъёмным.

— Ты что? — пропищала Мышка.

Витя схватил свободной рукой тонкую косичку и потянул от себя.

— Аааааа, — во всё горло заорала Мышка.

Внизу набухало и раздувалось, ещё минуту и штаны вдоль гульфика разорвёт на две части. От крика девушки горячая волна бросилась ему в лицо, возбуждение потребовало немедленного высвобождения, и он стал наматывать косичку на кулак.

От натяжения волосы на лбу девушки вытянулись в струны, а кожа головы покрылась синими пятнами. Глаза почти вылезли из орбит, нос стал ещё острее, а язык, тот самый наглый язык смешно задёргался во рту, хватая воздух.

Когда возбуждение достигло пика, и готовая низвергнуться лава уже подобралась к самому верху кратера, Мышка изогнулась и пнула коленкой Витю в пах. От боли он остолбенел и разжал руки.

— Скотина! — выкрикнула Мышка. — Ублюдок! Импотент!

Первый неудачный опыт отложил отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Найти подходящую девушку у него так и не получалось. Слухи о садистских наклонностях Виктора Хомова быстро распространились среди одноклассников, и девчонки стали его сторониться. Так и дожил он до первых седин девственником. Пока не познакомился с Мадам.

Ромик хозяина слушался беспрекословно, исполнял все поручения. Сначала погреб в гараже рыл, странный какой-то погреб, метров шесть в глубину. Потом бетонировал стены и пол, лестницу прилаживал. Лестница получилась фартовая — раздвижная. Туда же электричество провёл. В общем, бункер вышел что надо. Вопросов лишних не задавал, мало ли для чего погреб нужен, может картошку хранить, а может от ядерного взрыва прятаться. Только когда хозяин приказал нары соорудить, Ромке не по себе стало. «Уж не меня ли он сюда поселить собрался?» — мелькнуло в голове. Но минутная тревога прошла быстро, все страхи развеяла швейная машинка, которую хозяин велел перетащить из материнской комнаты в подвал. Значит, не ему предназначалось сиё обиталище. Остальное Ромку не интересовало.

Для чего нужен бункер стало ясно после того, как хозяин велел украсть эту худосочную бабёху из парка. Девка особо и не сопротивлялась, плюхнулась от страха, как подкошенная. Сама лёгонькая, килограмм пятьдесят весу. В машину затолкали, водкой напоили и бесчувственную в бункер спустили.

Сначала Ромка думал, что хозяин выкрал девку для утех. Наверное, влюбился, а та взаимностью не отвечала, пришлось силой взять. Но всё оказалось гораздо умнее. Понял это только, когда увидел стопку женских халатов, которые ему было приказано отвезти в магазин «У Михалыча». Стрекотня швейной машинки иногда чередовалась с криками девки. Но что происходило там в подполье Ромик мог только догадываться, в бункер его не пускали. Разрешалось только стоять на стрёме у спуска в подвал. Хозяин вылезал из подполья довольный. Довольство выражалось в доброй, немного лукавой улыбке в уголках глаз.

Вторую хозяин привёл сам. Она была странная. Красивая, но глупая. Почти не говорила, только молчала. Через какое-то время хозяин пожаловался, назвав глупышку «необучаемой». Куда она делась, Рома не знал, но вместо двух мисок с едой в бункер хозяин стал носить, как и раньше, всего одну.

«Нужны ещё», — прозвучало, как команда. Тогда они подцепили этих двух малолеток на праздновании дня города.

С тех пор прошло много времени, Ромка выполнял мелкие поручения: отвезти халаты в магазин, закупить материал и фурнитуру. Даже как-то скучновато стало, но тут у хозяина крышу снесло. Где уж он приглядел эту лупоглазенькую? Но влюбился… как есть влюбился… привези, и всё тут. Намучился он с ней. По всей области таскался, когда они с кавалером в поход отправились. Следил, осторожно следил, на расстоянии… но чутьё у неё, что ли?

Ромик вспомнил взгляд хозяина и почувствовал, как похолодела спина. Ну ошибся… с кем не бывает… но потом же исправил. Хозяин молчал и как будто улыбался, ничего не сказал… ни упрекнул, ни осудил, но как-то нехорошо стало Ромке от его взгляда.

Позади скрипнула деревянная половица, и он всё понял. Успел только воздух глотнуть в последний раз. Вдохнул…

Удар показался несильным. Сознание уходило быстро. Последнее что он увидел, откуда-то сверху, как будто с крыши дома, был его собственный череп, пронзенный остриём лопаты. Остатки сознания ещё успели отработать… расколотый грецкий орех. Выдохнул.

В тот раз она пошла в кино одна, ничего не сказав Андрею. Боялась, что обидится, не поймёт. Как объяснить ему, что только одна, без него, она может насладиться этим фильмом. Скучающий спутник — отвлекает внимание, мешает сосредоточиться и раздражает. В результате никакого удовольствия от просмотра ни он, ни она не получали. Ведь сколько раз так было. А тут — сложный психологический детектив. Два часа пролетели на одном дыхании. Она с трудом поспевала за главным героем. Скорость движения его мысли была космической, и ей никак не удавалось следовать за ней. На анализ времени не оставалось совсем. Выходя из кинозала, она решила, что ей необходимо всё осмыслить, пройти этот аналитический путь самой и самой прийти к результату. А для этого нужно уединение. Заскочила в кафе. Тёмная мебель, мягкая музыка и аромат кофе располагают к раздумьям. Вот тогда-то, в сумеречном освещении кафе, она и увидела эти глаза. Почти чёрные, безжалостные, беспощадные. Взгляд был настойчивым, напряжённым. Ей стало не по себе. О том, чтобы обдумать фильм, и речи быть не могло. Она быстро расплатилась и вышла из кафе.

Свежее дуновение ветерка смыло липучий взгляд с её сознания, и она ланью вскочила на подножку автобуса. В полупустом салоне мест хоть отбавляй. Наталья выбрала одиночное у окна, села, прижала голову к окну, прикрыла глаза и попробовала погрузиться в загадочную историю детектива.

Мелкая вибрация мешала сосредоточиться. Она оторвала голову от стекла и открыла глаза. Рядом с её креслом стоял мужчина. Его лица видно не было, но каким-то шестым чувством она поняла, что это тот самый человек с чёрными глазами. В полупустом автобусе мест хоть отбавляй, но он стоял рядом, держась одной рукой за перекладину впереди неё, другой позади за спиной, тем самым перегораживая путь к выходу. До городка ехать ещё долго, потом идти по тёмной пустой аллее минуты три. Лучше выйти. Вернуться в общежитие к Андрею, а домой — завтра поутру. Наташа вскочила с кресла, но мускулистая рука на поручне даже не дрогнула.

— Пропустите! — резко произнесла девушка, и подняла глаза на парня.

Застывшая ухмылка пряталась в чёрной окладистой бороде, выражая то ли насмешку, то ли издёвку. Это были те самые глаза, которые она видела в кафе. Совершенно точно, ей не могло показаться. Его лицо было совсем близко от неё, и Наташа почувствовала отвратительный запах сдобренного чесноком пива. Она брезгливо поморщилась, задерживая дыхание.

— Мне плохо. Дайте пройти!

Ещё секунд десять парень, не меняя выражения лица, тупо смотрел на неё. И, когда Наташа уже готова была толкнуть его, медленно оторвал руку от перекладины, выпуская мышку из клетки. Девушка направилась к средней двери, боковым зрением наблюдая за мужчиной, который медленно прошагал в конец автобуса. Как только двери открылись, Наташа соскочила со ступеньки и посмотрела на заднюю дверь. Когда оттуда на свет показались обтянутые чёрными джинсами коленки, Наташа запрыгнула назад в автобус, лишь на мгновение опередив захлопнувшиеся створки дверей.

В следующий раз он подкараулил её возле института. Вёл себя нагло. Схватил за куртку, поволок. Её спасли каблуки. Странно, она почти никогда не надевала эти туфли, отдавая предпочтение кроссовкам. Но в тот день она планировала шопинг. Хотелось купить что-нибудь нарядное к дню рождения, а платье лучше примерять с модельной обувью, а не спортивной.

Она улучила момент и со всей силы вонзила острую шпильку в мягкую ткань кеда. Металлический стержень каблучка, разорвав материал и мышечную часть ступни, упёрся в плюсневую кость словно копьё.

В тот раз это её спасло, но страх не исчез. Теперь в каждом мужчине с бородой ей мерещился бандит и насильник. Ей всё время казалось, что он где-то рядом: прячется в тени у дома, подсматривает из-за колонны институтского здания, следит за ней через тонированное стекло автомобиля. Надо было что-то делать. Рассказать Андрею она так и не решилась. Тогда-то и пришла в голову идея с походом. Надеялась, что если исчезнет на несколько дней из города, преследователь о ней забудет.

И зачем она надела сегодня это стрейчевое платье? Оно, конечно, красиво облегает тело, но уж очень вызывающе для этого времени суток. Стройная фигурка в полумраке кажется особенно хрупкой, и у лихого человека может вызвать не влечение даже, а вожделение. Маргарита сгорбилась, втянула голову в плечи, надеясь обмануть, показаться незнакомцу малопривлекательной, и даже по возможности вызвать отвращение. Потом подумала про деньги. А и чёрт с ними, пусть забирает всё, хотя… столько ночей бессонных, она так торопилась успеть к Иришкиному дню рождения всё закончить, чтобы купить эту куклу с большими моргающими глазами и нежным, механическим голоском, исходящим из зашитой в мягкий наполнитель живота коробочки. Нет уж, пусть лучше…

Он тащил её словно ребёнок куклу, схватив за ворот платья. Она с удивлением смотрела на свои тряпичные ноги, бестолково волочащиеся по сырому асфальту. Края каблуков оставляли кривые мокрые дорожки следов, начинающиеся где-то в луже. Они тут же сохли на ветру. Она что-то кричала, но заглушаемый порывом ветра голос улетал в неведомые дали. Маленькие жёлтые окошки дома напротив мирно помаргивали тёплым светом.

— Ну что ты, дурочка, — он нежно погладил её по голове, и эта детская ласка вызвала приступ отвращения к себе, к этому странному человеку и ко всему происходящему. — Я тебя не обижу.

Из затхлого салона автомобиля, в котором удушливо воняла подвешенная к зеркалу заднего вида картонная ёлочка, её вытянул так же, за шиворот тот первый. Ставшие от страха ватными конечности не слушались, и он снова, как тряпичную куклу, поволок её не пойми куда. Темень такая, что хоть глаз выколи, но то, куда её приволокли, сразу же обдало ледяным холодом. «Склеп?!», — ужаснулась она, даже не догадываясь, насколько близко это к истине.

— Замёрзла? — заботливый голос того второго, что гладил её в машине, вызывал ужас. — Сейчас согреешься. Вот выпей. — Холодный стакан уткнулся в руку, выплеснув часть жидкости на запястье. В нос ударил запах водки, и она, не задумываясь, опрокинула в себя стакан. Горячая волна обожгла внутренности, стало легко и спокойно. Ну и ладно, ну и подумаешь. Лишь бы не издевались, остальное не так страшно. У неё давно не было мужчины. Так пусть будет так. Как говорится — «расслабься и получи удовольствие».

Потом уже, очнувшись, она натужно старалась вспомнить — было что-то или нет. И вообще, что было? Но так и не смогла. Мысли тяжёлые, вязкие осели в голове будто иловый осадок на дне покрывшегося ряской водоёма. Тело затекло и стало каменным. Где она? Что с ней? Сколько часов она пролежала вот так, здесь… Что это?.. Темно настолько, что даже привыкшие к темноте глаза ни за что не цеплялись.

Она пошарила рукой вокруг себя. Под ней какая-то тряпка. Пощупала. Кажется, матрас. Под головой плоская подушка. Но где же окно? Должно же быть в этом помещении хоть одно, хоть самое маленькое окошечко. Она попробовала подняться, опустила ноги и почувствовала, как упёрлась подошвами в твердь. Что-то звякнуло. Она не сразу поняла что, только почувствовала тяжесть в левой ноге, но встала, шагнула, на что-то наткнулась. Это что-то грохнулось на пол. Через мгновение раздался щелчок, и серый унылый луч прорезал помещение конусообразной воронкой света. Серые бетонные стены, скудное убранство помещения и отсутствие хоть какого-нибудь окна вызвали обречённую усталость и безразличие.

Откуда-то сверху послышался стук и тяжёлый завывающий скрежет. Она равнодушно подняла глаза туда, откуда валился на голову звук. Вырезанный в углу потолка металлический квадрат дёрнулся и медленно пополз вверх, затем из него опустились железные перекладины лестницы и показались толстые подошвы коричневых ботинок, выглядывающие из них полоски чёрных носков, просветы кожи с хаотично растущими волосками и края замызганных грязью штанин. Всё это медленно, осторожно спускалось откуда-то сверху. Бесформенные штанины слились в бесформенный, обвисший зад, прикрытый наполовину ватной телогрейкой, в ворот которой упирались слипшиеся кончики сальных волосьев.

— Очухалась? — Добродушный прищур кривоватой улыбки мог её обмануть, если бы не бледно-голубые, словно выцветшие радужные оболочки зрачков, которые плотоядно блестели. Смотреть в них было невыносимо, и она опустила глаза. Взгляд уткнулся в железный обруч на щиколотке, из которого тянулась и уходила под то, на чём она сидела, металлическая цепь.