Perdez

Прощайте! Уходим с порога.

Над старой судьбой не вольны.

Кончается наша дорога –

Дорога пришедших с войны.

Прощайте! Со временем вместе

Накатом последней волны

Уходим дорогою чести,

Дорогой пришедших с войны.

Уходим... Над хлебом насущным –

Великой Победы венец.

Идём, салютуя живущим

Разрывами наших сердец.

На тихих клумбах Трептов-парка

Могил в торжественном покое

Давно горят светло и ярко

Пионы, астры и левкои.

И за судьбу земли спокоен;

Ее простор обозревая,

Стоит под солнцем русский воин,

Ребенка к сердцу прижимая.

Он родом из Орла иль Вятки,

А вся земля его тревожит.

Его в России ждут солдатки,

А он с поста сойти не может.

…Потом я увидал под Лугой

На летней даче

Детский сад.

Сад пятилетних инвалидов,

Игру смеющихся калек…

Не дай вам бог такое видеть,

Такое вынести

Вовек.

Я с осторожностью напрасной,

К тому привыкнув на войне,

Хожу

По менее опасной

При артобстреле стороне.

Привычка.

Жду, на все готовый,

Что вот минутой,

наугад,

Четырехсотмиллиметровый

В жизнь

С визгом врежется снаряд.

Воздух неподвижен. Мороз сух и резок. Мы идём Невским и по Суворовскому. На Суворовском нагоняем женщину. Она тащит по снегу, перекинув верёвку через плечо, лист фанеры. На фанере свёрток, очертанием напоминающий тело подростка, фанера скрипит пронзительно. Женщина останавливается через каждые два шага. Мы, не сговариваясь, подходим к ней с двух сторон и берёмся за верёвку. Она молчит. Мы сворачиваем около Смольного, укрытого, как паутиной, маскировочной сетью, к Охтинскому мосту и у моста присаживаемся на сугроб. Боря вынимает наши запасы, и мы делим их на троих.

— Дочка это,— говорит женщина.— Нина. Яблока перед смертью просила всё…

Мы снова впрягаемся и помогаем женщине, а миновав Охтинский мост, прощаемся, и женщина, остановившись, смотрит на нас ласково и пронзительно. Мы сворачиваем направо не оглядываясь. Сколько раз потом я вспоминал эту женщину и её ласково-пронзительный взгляд из-под опущенного на белый лоб платка. Я видел эти глаза в шахтёрском посёлке Лота на берегу Тихого океана, в Чили. Я видел их в негритянском квартале Дакара в Африке. Они смотрели на меня на площади Пигаль в Париже. Они возникли передо мной у входа в метро в Глазго, и ещё я вспомнил о них на пристани Верхневартинска, когда один сукин сын выбросил в Обь целый каравай белого пшеничного хлеба. Я увидел тогда глаза этой женщины…

Мы с Борей Волковым связаны с этой женщиной до конца дней своих, потому что она благословила нас взглядом своим быть ленинградцами навсегда и где бы мы ни были. Лет пять тому назад, когда я зимой пришёл на Пискарёвское кладбище, я увидел, кажется, её склонённой около первой, налево от фигуры Матери-Родины, могилы. Я не окликнул её и не стал рассматривать, чтобы не мешать ей в её печали, святой и вечной. А когда спустя минуты три оглянулся в её сторону, её уже не было, а на краю братской могилы в ослепительно белом снегу лежало, горело, цвело ослепительно алое яблоко.

- Я ангелом её увидел. - Старик кивает за окно.

Ступает лёгкими шагами по двору девица,

Ни простота одежды, ни манер не могут скрыть

Возвышенности черт прелестного лица и

Твёрдости в осанке. Она мельком лишь

Бросила мне взгляд и сразу отвернулась.

- Вот, видишь! - Старик противно заскрипел,

- Она мне пламенные весточки кидает!

Восторгу старика предела нет.

Но быстры перемены настроений

И вот уж снова мрачный тон беседы:

- Тебя я, знаешь, для чего призвал в Петреллу?

Мне не даёт покоя сын - Джакомо

Он отравить меня задумал, и с тем

Мне яд в вино подсыпал. Кому?!

Отцу!!! Вот порожденье бездны!

Он - первенец моей жены Эрциллы.

Наследник мой и рода продолжатель.

Не знает он что в ядах искушён его родитель

И опий мне не причинил страданий.

Донёс один доверенный слуга,

Что кроме яда он мне сталь готовит -

Нанял какого-то ублюдка из Кастильи.

Тот шило в ухо мне вонзить принужден

За мои же деньги! А после сбросить

Из этого проёма на камни галереи.

Мой сын - щенок в делах измены

Я с лёгкостью его переиграю

И изумлю, представив тело жалкого убийцы.

Ты мне для этого лишь нужен - ты мой меч.

Убийца, говорят, из сбиров - жесток и хитроумен.

Но ты, я слышал, - жёстче и хитрее.

Так распознай убийцу и казни, а тело мне представь

Но так, чтоб не узнала Беатриче.

Она - мой ангел, и измены грех, её души

Не должен потревожить. А с сыном?

Я лишу его наследства. И отошлю

В Толедо - там назревает недовольство Папой

И скоро выльется оно в войну,

В которой сгинет глупое отродье.

А состояние - и золото и земли

Я отпишу в наследство Беатриче.

Она чиста душой и верой, и разумна.

И применение деньгам найдёт

В делах богоугодных. Себе же

От неё я попрошу молитву во искупление

Своих проступков страшных и безбожных.

Мне в уши Сатана шептал, когда искал я

Развлечений и запретных знаний.

Жизнь уже в закате - я обманут, пуст.

Теперь надежда лишь на то, что Бог

Из уст её прошенье за меня услышит.

И простит. Она ведь - ангел.

Старик опять смягчился взглядом -

Под окнами гуляла Беатриче.

Он, третий год уже как, в замке её держит

Не отпускает от себя и в свет.

Прекрасна ликом и добра душой,

Она цветёт в саду закрытом.

Старик хранит лишь для себя

Её, и щедрость, и любовь.

Он пьёт из глаз её прощенье,

И услаждает видом взор.

И искренне считает, что

Лишь под его эгидой,

Счастье Беартиче обретёт.

Я к старику неслышно подошел

И, оглядев весь двор и галерею,

Препятствий для себя не обнаружил.

Тогда, заученным движением, спицу

Прямо в ухо, без замаха вдвинул.

Он только дёрнулся и на пол повалился.

Совсем немного весил для аристократа.

Через перила ограждения легко перевалился.

И был таков.

Мне ж нелёгкий грех с души снимать

Постом и самоистязаньем.

Простит ли мне Создатель?

И слово Папы разве в том поможет?

Вскоре всё семейство Ченчи было арестовано и подвергнуто пыткам. Беатриче была обвинена в смерти отца и казнена вместе со своим братом Джакомо и мачехой Лукрецией. Во время допросов была тверда в показаниях - виновной себя не считала, в отличие от братьев и мачехи, под пытками подписавшими признательные показания. Всё состояние семьи Ченчи, в основном состоявшее из украденных в казне Церкви дедом Беатриче - казначеем Пия пятого, вернулось в обратно в сокровищницы Ватикана. Политика Папы Климента восьмого по приращению состояния и славы Церкви, давала свои плоды. До сих пор романисты всерьёз принимают версию суда - Беатриче задумала и осуществила убийство своего отца. А спустя год запылает костёр на Площади Цветов...

Холодный ветер бросал в лицо мелкую дождевую пыль, упрямо загоняя прохожих в тёплые помещения. Я стоял перед дверьми маленького ресторанчика на тридцать второй, и вовсе не стремился в его тепло. Но выбора у меня, похоже, не было. Бросив на мокрый тротуар окурок, я толкнул скрипнувшие двери. Мало сказать, что воздух который меня встретил, был тёплым - он был затхлым, горячим, вонючим, вобщем каким угодно, но не гостеприимным. Отдав пальто и шляпу старухе, что дежурила в гардеробе, я прошёл в зал. Доносившаяся оттуда музыка, сделала бы честь оркестру воспитанников приюта для глухих. Однако музыка, это было последнее, что привлекало внимание местных завсегдатаев. Прямо у входа топил лицо в тарелке с салатом какой-то волосатый субъект. Хоть я и сказал "какой-то", меня не удивило если бы это оказалась женщина - атмосфера заведения располагала к полной деградации. Пройдя чуть дальше я увидел небольшую сцену в глубине которой, не слушая нестройную игру музыкантов, что-то рычал в микрофон, в стельку пьяный певец. Хотя, может его просто тошнило. На скрипящих досках подиума, похрустывая суставами, пожилая шлюха исполняла стриптиз, или то, что она таковым считала. Прямо напротив сцены, не отрывая глаз от происходящего сидела троица мелких шкетов. Наверняка, они ещё не достигли того возраста который позволил бы им посещать подобные заведения, но кто за этим будет следить в такой то дыре? Когда я проходил мимо, никто из троих на меня даже не посмотрел. Впрочем, оставлю нравы этих недорослей, на совести их родителей - мне нужен был лишь один из посетителей. Чек-крыса - так его зовут. Крыса сидел за круглым столиком, уставленном в основном ёмкостями с жидкостями различной степени веселья. В очередной раз залив в глотку что-то похожее на виски, Чек неаккуратно принялся закусывать, роняя на стол куски рыбы и листики салата. Я с сочувствием смотрел на это подобие человека, шумно жующее неаппетитно выглядевшую пищу. Неужели мир состоит из таких вот животных, гордо именующих себя людьми? Я попытался представить себе Чека-крысу, обнимающего женщину, или читающего ей стихи... получалось плохо. Вернее сказать не получалось вовсе. То, что характеризует этого индивидуума наилучшим образом, он не замедлил продемонстрировать - шумно рыгнул, при этом пустив ветры. Откидываясь на спинку стула он, наконец, заметил меня, стоявшего прямо напротив его столика. Его отвратительная физиономия исказилась гримасой отвращения, будто я мог вызвать у него гадливость большую, нежели он испытывал к себе самому. Мигом покрасневшее его лицо стало похоже на синьора-помидора из детского мультика. Невольно улыбнувшись возникшему сравнению, я сел напротив Чека и миролюбиво произнёс:

- Не стоит так напрягаться, а не то сосуд в мозгу лопнет. Станешь тогда похож на тыкву - такой же тупой и неразговорчивый...

- Ах, ты... Крыса федеральная!.. Ты мне ещё... Я тебе...

- Э! Да ты похоже уже успел стыквица - и слов двух связать не можешь.

- Ты что же, крыса, считаешь, что тебе всё сойдёт с рук?! - Чек низко наклонился опершись на стол своим пузом, и придвинув ко мне своё лицо вплотную. Его глазки пристально искали в моих глазницах хоть какие то признаки страха. Без толку. Всё, чего я боялся, находилось не снаружи меня, а внутри. Я не спеша поднял руку, поднёс её к горлу Чека, и сжал ладонь на воротнике его рубашки. Слегка повернув сжатый кулак, я стал с интересом наблюдать за тем, как багровое лицо бандита постепенно приобретает синеватый оттенок. Он вцепился своими пальцами в рукав моего пиджака, но с таким же успехом он мог бы схватить стальную рельсу. Синьор-помидор постепенно превращался в разноцветный мяч, которым я любил играть в детстве - больше всего синего, немного зелёного, жёлтого и малинового. Его и без того несимпатичное лицо стало ещё более отвратительным. Когда он уже начал пускать слюни, я его отпустил и оттолкнул, иначе пришлось бы отстирывать рукав. Пока Крыса приходил в себя, сипло всасывая воздух, я оглядел ресторан. Если кто и заметил непорядок, внимания на это не обратил - видимо здесь такие разговоры не редкость. Сам я поэтому позволил себе расслабиться, за что тут же чуть было не поплатился. Очень уж резво для своих полутора центнеров, Крыса вскочил на ноги и занёс над головой бутылку. Видимо, захотел в знак дружбы угостить меня своим виски, не вынимая его из бутылки. Ожидать дальнейшего было бы глупо - я знал, что такой способ употребления спиртного хоть и щадит печень, но очень сильно бьёт в голову. Поэтому я задвинул прямо в пузо отвратительному гангстеру разделявший нас столик. Бутылка прогудела мимо так и не встретившись с моей головой. Чек сложился, с размаху хлопнувшись мордой в свой обед. Я накрутил его жидкие волосы на палец и приподнял голову из блюда с рыбой. Да. В конкурсе на самую гнусную физиономию, Чек-Крыса взял приз зрительских симпатий. И я ему вручил его. С левой. Со стороны столика с малолетними любителями "Экзотических танцев" раздались жидкие аплодисменты.

- Чего тебе надо?.. - спросил униженный бандит.

- Вот это - совсем другое дело! - бодро поддержал я его. - Таким бы тоном сразу начал, не поимел бы проблем. Прежде чем сказать сейчас мне что-нибудь, хорошенько обдумай свои слова. Перец! Мне нужно всё знать про этого ублюдка. Говори!

Чек ещё раз дёрнулся, и когда до него дошёл смысл моего вопроса, замер выпучив на меня свои маленькие глазёнки. Поняв, что я серьёзен, он вдруг расхохотался мне в лицо:

-Ты, чокнутый сукин сын! Тебе и впрямь мозги вышибли!

Такой тон меня тоже не устраивал, но прежде чем начать учить хорошим манерам отпетого бандита, я должен был узнать то, что было известно ему. Не отпуская его волос, я несколько раз с силой макнул его харю в каждое блюдо стоявшее на столе. Когда очередь дошла до остывшего супа, он забулькал:

- Да подожди же ты! Дай мне сказать!

Отпустив его, я терпеливо дождался, когда Чек переведёт дух, и услышал:

- Ходили слухи, что парочка ребят из Синдиката разнесли твою башку и, поверь, не один я перекрестился. Но ты, как видимо, живучий сукин сын. Но хоть голова твоя цела, а вот мозгов там, похоже совсем не осталось!

- Хватит лирики! Я что - должен знать этого урода?

- Урода? Да! - Крыса опять затрясся в приступе гадкого смеха. - Этот урод тебе, и правда, хорошо знаком! Ведь Перец - это ты! Ахха!

Что ж... Опять всё усложнялось. Я встал и, извинив Крысе издевательский хохот за моей спиной, пошёл к выходу. Принимая из рук старухи-гардеробщицы пальто и шляпу, я всё ещё слышал смех Чека-Крысы. Видимо он считал происходящее хорошей шуткой. Я вышел на улицу. Дождь прекратился и по тротуарам спешили поздние прохожие. Пока я нашаривал пачку "Лакиз" в кармане, на меня наткнулась группа девушек-подростков.

- Счастливого Рождества!! Счастливого Рождества! - Их весёлые лица вселили в меня надежду. Нет. Мир состоит не только из подонков вроде Крысы.

- Счастливого Рождества, - вполголоса произнёс я вслед спешащим девушкам. Чёртово Рождество! Счастье мне бы не помешало. Поправив шляпу я зашагал вверх по тридцать второй. Ночь только начиналась, а у меня ещё много дел.

Позволю себе процитировать академика А.Н. Крылова, который писал о сеченовском крае и его обитателях. Лично я теперь понял секрет Кибальчиша..

Невольно вспоминается образ жизни Андрея Михайловича Сеченова, продолжавшийся неизменно около 50 лет до самой его смерти в 1895 г. Вставал он рано, часов в шесть, и начинал что-нибудь делать в мастерской, занимавшей две комнаты во втором этаже сеченовского дома. Каждые пять минут он прерывал работу и подходил

к висящему на стене шкафчику, в который для него ставился еще с вечера пузатый графин водки, маленькая рюмочка и блюдечко с мелкими черными сухариками; выпивал рюмочку, крякал и закусывал сухариком. К вечеру графин был пуст, Андрей Михайлович весел, выпивал за ужином еще три или четыре больших рюмки из общего графина и шел спать.

Порция, которая ему ставилась в шкафчик, составляла три ведра (36 литров) в месяц; этого режима он неуклонно придерживался с 1845 по 1895 г, когда он умер, имея от роду под 80 лет.

Известно, что Иван Михайлович Сеченов по окончании курса Инженерного училища, прослужив недолго в саперах, вышел в отставку и поступил на медицинский факультет Московского университета. Здесь он сблизился и подружился с С.П. Боткиным. О чем была докторская диссертация Боткина, я не знаю, но диссертация Ивана Михайловича была на тему: "О влиянии алкоголя на температуру тела человека". Не знаю, служил ли ему его родной братец объектом наблюдений, но только через много лет, в конце 80-х годов, Иван Михайлович передавал такой рассказ С.П. Боткина.

- Вот, Иван Михайлович, был у меня сегодня интересный пациент, ваш земляк; записался заранее, принимаю, здоровается, садится в кресло и начинает сам повествовать:

- Надо вам сказать, профессор, что живу я давно почти безвыездно в деревне, чувствую себя пока здоровым и жизнь веду очень правильную, но все-таки, попав в Петербург, решил с вами посоветоваться. Скажем, летом встаю я в четыре часа и выпиваю стакан (чайный) водки; мне подают дрожки, я объезжаю поля. Приеду домой около 6 1/2 часов, выпью стакан водки и иду обходить усадьбу скотный двор, конный двор и прочее. Вернусь домой часов в 8, выпью стакан водки, подзакушу и лягу отдохнуть. Встану часов в 11, выпью стакан водки, займусь до 12 со старостой, бурмистром. В 12 часов выпью стакан водки, пообедаю и после обеда прилягу отдохнуть. Встану в 3 часа, выпью стакан водки... и т.д.

- Позвольте вас спросить, давно ли вы ведете столь правильный образ жизни?

- Я вышел в отставку после взятия Варшавы (Паскевичем в 1831 г) и поселился в имении, так вот с тех пор; а то, знаете, в полку, я в кавалерии служил, трудно было соблюдать правильный образ жизни, особенно тогда: только что кончили воевать с турками, как поляки забунтовали. Так вот, профессор, скажите, какого мне режима придерживаться?

- Продолжайте вести ваш правильный образ жизни, он вам, видимо, на пользу. Вы, Иван Михайлович, не знаете этого чудака?

- Кто же его в нашей местности не знает, это Николай Васильевич Приклонский.

Однако едва ли Иван Михайлович (рассказал своему другу С.П. Боткину про не менее "правильный" образ жизни своего брата Андрея.

Пока Чурила Плёнкович добывает славу князю своему, да русскому воинству, вспомним о первом его подвиге для земли своей. В добрых делах, как известно, приумножение не только земель, но и люда их населяющего. Свет наш Плёнкович преуспел во втором особенно, а начал путь сей с подарка княжице Ярославе, о чём сам и не подозревал. Рос Алёша быстро и целеустремленно, как и подобает отпрыску богатырскому. Характер имел живой и непоседливый, а так же склонность к шуткам и розыгрышам. То корову соседскую на крышу двора затащит, да без шуму, пока хозяева почивают, то кузнецу все ломы в косички заплетёт. А то и просто в дому верёвочки натянет в сенях, так, что всяк входящий непременно нос себе расшибёт. И не было бы с ним сладу, но аккурат к его трёхлетию, пришла в дом странница - добрая телом и трубная голосом. Назвалась по учёному, исследовательницей по имени Всеслава. И не спрашивайте меня каким это стало образом, ибо я лишь рассказываю историю, которую услышал от человека, который говорил, что разговаривал с одной бабой, которая зналась с товаркой, какая жила с мужичком, который был всему свидетелем. Итак, некогда почившая, а ныне вполне себе бодрая Всеслава, взяла в обучение маленького шалопая Алёшу, да спуску ему, по своему обыкновению, не давала. Молодёжь ведь учёных авторитетов не признаёт, и своеволия на благо не употребляет, потому и слушает, открыв рот, того, кто и руку к науке приложить может. А Всеслава могла. И тяжесть её саечки, даже богатырский сын оценил, и старался воспитательницу свою не расстраивать. Напомнить надо, что супруг Ярославы, первосвященник порусский, считал Алёшеньку своим сыном, но любви особенной к нему не питал, потому как многажды уже бывал жертвою каверз маленького шалуна, что считал поруганием своего высокого сана, да и опасался его, имев опыт сломанной конечности, желая наградить хулигана отеческим пинком. Да и внешность мальчик имел вовсе не отражающую своего породителя, что со временем возбуждало всё большие подозрения. Алёша же и не искал отцовского расположения, довольствуясь материнской ласкою, да Всеславою наукой. Годы образования и усердных тренировок не поменяли озорного нрава мальчика, и он всё чаще зарабатывал хулу от мужа Ярославы, которого знал как своего отца. И дело не в злобности Алёши, а в надменном и напыщенном образе первосвященника, который просто напрашивался на очередную каверзу. Терпение супруга Ярославы лопнуло, едва достиг молодой витязь тринадцати лет от роду. Причиной стала борода первосвященника насмерть приклеенная внутри статуи, вещавшей людям за умеренную плату пророчества, во время праздников. Забиравшийся внутрь священник, не заметил заботливо намазанные изнутри липким варом стенки статуи и в конце дня с треском лишился своей бороды и авторитета. Собирая изгнанного сына в дорогу, матушка по секрету открыла ему имя истинного отца его, а Велеслава подарила потрёпанный журнал и набор счётных дубинок, которые в любом деле сгодятся. Узнав волнительную весть о родителе своём тотчас решил Алёша отправиться в Киев к батюшке. Да и князю в услужение не позор устроиться. И пошёл он на Русь.

Сие была лишь присказка, а сейчас пойдёт сказ о первом подвиге юного витязя, некоторым образом сродном первому подвигу его отца - Чурилы Плёнковича.

Шёл Алёша по землям литовским, населяемым в те дни аланами - воинственным и благородным народом. Случилось ему встретить ночь в дороге и приметил он слабый огонёк меркавший невдалеке в поле. Подошед, обнаружил он шатёр походный, и у костерка дремлет невольник со связанными руками, стерегущий вход. Подкравшись, Алёша разбудил невольника и жестом приказал ему не поднимать шума, после чего отвёл того в сторону и начал вопрошать:

- Ты кто?

- Я? Русский!

- Ты дурак! - тихим голосом ответствовал молодой витязь.

- Нет - возразил невольник. - Я тысяцкий у киевского князя.

- О, это не препятствие твоей глупости. Отчего ты стережёшь того, кто тебя пленил? Ноги то у тебя не связаны.

- Каким образом мне бежать? Знаешь ли ты, что в сим шатре опочивает Царь-девица. Богатыри не выдерживают ударов её, а обычных людей она словно спички ломает. Пришла в земли русские да навела безобразия, а старшие богатыри наши Добрыня Никитич, да Чурила Плёнкович случились в отсутствии. Рассудил князь, что хоть и нет богатырей, да тысяча воинов всяко с бабой справятся, и послал меня с моей тысячей. В один час от моей тысячи только я живой и остался. Взяла меня себе прислуживать. В первый же день покусился я на побег, но сия догнала меня и вновь пленила, да устрашила лишением мужества.

- Беги же теперь! Я вместо тебя останусь. - Развязал Алёша руки невольнику, стянутые шемаханским шнурком. Тысяцкому дважды повторять не пришлось и вскоре исчез он из видимости. Витязь подошед к коню и насыпал ему проса в мешок, отчего тот сделался ласковым и шума поднимать не стал. После вкрался Алёша в шатёр с намерением отомстить за поругание земли, коей защитником и славой его отец. Увидев же Царь-девицу воочию понял, что спасать надо не землю русскую, сколько своё горячее сердце. Богиня любви Лада, о коей говорила Всеслава, не имела столь прелести и неги. Желание совокупить свою страсть к её красе овладело юным витязем и если бы он знал как к этому приступить, лишилась бы богатырка свего девства в эту ночь. Целомудренно оберегаемый наставницей от "излишнего" богатырю знания, смотрел Алеша на соблазнительно раскинувшуюся во сне деву и перебирал возможные  варианты действий. Наконец, решившись, с осторожностью привязал руки и ноги богатырки к кроватным столбам и учинил приступ. Видеть её всю и покрыть поцелуями было необходимо. Описать словами чувства проснувшийся девицы не хватает возможности. Она ругалась, плевалась, рычала и рвалась, пытаясь порвать верёвки, её пленившие. Но молодой витязь, препятствовал, оседлав девицу и покрывая жаркими поцелуями её обнажаемое тело. Она же грозилась ему неизмыслимыми карами и страшными муками. Вот когда сказалась наука богатырская - в плену страсти, ошеломлённый женской гибкостью и негой, вспомнил витязь о долге воинском. Играя с прелестями Царь-девицы, зарекал он её ходить на Русь, смеялся её угрозам и подавлял своим мужеством. На что девица вынуждена была признаться побеждённой, а Алёша собрал её дорогой доспех и оседлал её коня. Оставляя шатёр, молодой воин чувствовал незавершённость своих действий, но спросить что да как было не у кого, а у девицы интересоваться - стыдно. Так совершился первый подвиг молодого Алёши Поповича, в результате коего приобрёл он себе коня, доспех и смутную жажду в душе которую, как он понял, утоляют страстные игрища со связанными девицами.