zaur1982

Выбор страны удивителен в политическом контексте, но более-менее понятен, поскольку отец Баселя – сириец. Мансур Хассан Абдулфаттах приехал в Ленинград в начале восьмидесятых, чтобы учиться на инженера-железнодорожника. В студенческие годы познакомился с будущей женой и остался в Питере, а в 1990-м у них родился сын.

Абдулфаттах рос как обычный питерский парень, арабский язык так и не выучил. Около одиннадцати лет пробился в академию «Зенита» «Смена», потом несколько лет играл за дубль «Зенита» и даже получил пару комплиментов от Дика Адвоката. Но не более: успехи в основе заканчивались попаданием в заявку. 

После ухода из «Зенита» Басель немного помотался по премьер-лиге, ФНЛ и второму дивизиону – «Крылья Советов», «Енисей», «Черноморец». Последним его клубом перед переездом в Сирию было питерское «Динамо», с которым он пылил в ФНЛ до мая 2015-го.

– Как вы оказались в Сирии?

– Такой вариант возник еще прошлым летом. После сезона в ФНЛ появилась серьезная заинтересованность сирийской сборной. Это уже не в первый раз: изначально интерес возник, когда я еще только попал в дубль «Зенита». Пару лет назад был более предметный интерес, они выходили на моего отца, на меня, чтобы узнать, что да как.

Посовещавшись с отцом летом, решили: почему бы и нет, почему бы не попробовать поменять футбольную жизнь? Тем более когда еще появится возможность поиграть за национальную сборную? Я адекватно понимал, что за российскую сборную вряд ли получится сыграть. Хотя всегда был нацелен именно на это, хотел выступать за Россию.

Первый раз поехали в Сирию летом. Можно сказать, приезжали в Дамаск на разведку – узнать, что надо сделать, чтобы оформить документы, серьезная ли заинтересованность в сборной или так, все на словах. Приехали, почувствовали, что заинтересованность серьезная – я встретился с тренером сборной Сирии, с руководством федерации футбола. Сказали: да, мы заинтересованы, надо только решить вопрос с документами. Но сделать бумажки – это, как всегда, самое сложное. Вопрос до сих пор решается.

– Но вы ведь не только в сборную поехали – в январе вы оказались в сирийском клубе. Как это получилось, зачем?

– Вариант с клубом возник, потому что летнее трансферное окно в России я пропустил: много времени занимался документами, мы периодически ездили в Дамаск, и в любой момент нужно было быть готовым снова ехать в Сирию. Понимал, что пропускать трансферное окно – риск, но тогда ожидалось, что бумаги будут готовы через месяц-полтора, то есть уже осенью я мог бы играть в азиатском отборе на ЧМ-2018. Поэтому я рискнул. Но, к сожалению, бумаги к тому сроку так и не были готовы, все затянулось. А так как я пропустил окно, то остался еще и без клуба.

Тренировался сам, поддерживал форму с друзьями, которые привлекали меня ко всяким любительским турнирам в Санкт-Петербурге, в том числе к мини-футбольным. Ближе к открытию зимнего трансферного окна поступило предложение от клуба «Аль-Джеиш» (Дамаск) – поиграть до июня в Сирии. Это чемпионы Сирии, они выступают в AFC Cup – это азиатская Лига Европы. Тут есть Лига чемпионов, есть второй турнир, как Лига Европы. Я согласился, тем более заодно здесь готовят документы. Это плюс, можно одним разом все сделать – и документы для сборной, и прижиться, приспособиться чуть-чуть к сирийскому менталитету, осмотреться, что к чему.

– Надо готовить пакеты документов, отправлять запросы в ФИФА, потом из Федерации футбола Сирии пишут в Россию – не против ли они, что такой-то игрок будет выступать за сирийскую команду. Потом им отвечают. Потом Сирия отправляет запрос в ФИФА. Потом ФИФА отвечает, что не против, и если Азиатская федерация не против… Это очень длинная история. Эти запросы еще не всегда корректно оформляют, следуют какие-то ошибки. Так все и затягивается.

– Ваш папа на днях сказал, что сирийский паспорт у вас есть с самого рождения. Прямо на руках? То есть проблема только с футбольным гражданством?

– Нет, еще занимаемся документами. На руках сирийского паспорта не было, но я могу получить его без каких-либо проблем, потому что отец – сириец.

– Как вы добирались до Дамаска в первый раз? Страшно было?

– Тьфу-тьфу-тьфу, слава Богу, без происшествий все у нас получилось. Когда первый раз летели, было слегка боязно, чувствовалась озабоченность. Мы понимали, что в Сирии нестабильность, тем более все мы смотрим новости и видим страшные кадры. Когда приехали в Дамаск, я своими глазами увидел, что на самом деле все не так плохо. Да, много блокпостов, везде люди в армейской форме, повсюду проверки документов – без паспорта никуда не можешь выйти.

Но по сравнению с летом ситуация сейчас кардинально изменилась в лучшую сторону. Летом не то чтобы чувствовался дух безнадежности, но было ощущение, что ситуация реально накалена. Каждые 10 минут над Дамаском летали военные самолеты, стреляли, были слышны разрывы в пригороде Дамаска. Все это было слышно. Когда ты приезжаешь из страны, где над головой мирное небо, в первые дни это сильно бьет по ушам. Потом и к этому привыкаешь, конечно, но все равно не по себе было.

Сейчас, когда Россия присоединилась к операции в Сирии и поддержке сирийского народа, ситуация реально заметно поменялась. Я нигде на передовой не был, а здесь, в тылу, видны улучшения. Не хочу заниматься политикой, но видео, что в новостях показывают, – это все только на фронте, а не по всей стране. В Дамаске не суперхорошо, но в целом спокойно, ощущаю себя в полном порядке. Сейчас ни самолетов, ни выстрелов нет. Тем более сейчас ввели режим перемирия, и здесь вообще перестали стрелять. Раньше периодически были выстрелы, из Дамаска орудия били по пригороду, видимо. Сейчас даже это прекратилось. Абсолютная тишина.

– Вы упомянули новости. Смотрели российское телевидение?

– Естественно, у меня представление о Сирии было почти только по российскому телевидению. Но нам было проще, потому у нас здесь живут родственники. Братья отца давали более реальную оценку ситуации. А так – я внимательно слежу за политикой, новостями, ситуацией в мире в целом. И отсюда читаю российские новостные ресурсы.

Понятно, что до переезда я не знал обстановку в Сирии – кто прав, кто виноват. Но сейчас я приехал и понял, что позиция Москвы – самая правильная в этом конфликте. Могу однозначно сказать, изнутри все посмотрев и взвесив. Понятно, что в новостях не всю правду говорят, но именно по Сирии то, что говорит Москва, что дают в российских новостях, – так и есть.

Несколько лет здесь была очень напряженная обстановка, я не рискнул бы ехать сюда года два-три назад. Да и прошлым летом я бы, может, не рискнул бы здесь остаться. Сейчас тоже никто не выглядит безмятежным, но стало лучше.

– Что партнеры говорят о ситуации в стране? Они не хотели пойти воевать, как некоторые другие футболисты?

– Нет, я у них про это не спрашивал. Но думаю, что желания такого не было. Я с кем бы ни разговаривал – абсолютно все ребята поддерживают Асада. И в сборной я разговаривал, и в клубе. Я просто их спрашивал, ни к чему не принуждал – они бы мне сказали и сказали, ничего бы не было за любой ответ. Но все абсолютно на сто процентов уважают президента. Ну, как у нас в России – Путина. У них такое же уважение, они реально за него очень сильно.

Обсуждали c партнерами, почему ситуация улучшилась?

– Во-первых, люди очень устали от войны, это на самом деле так, кого бы ни спрашивал. Но поворотный момент, если реально смотреть на вещи, – это вмешательство России. Это единственная страна, которая реально настроена на мир в Сирии, единственная страна, которая помогала и помогает здесь. После этого здесь реально пошло улучшение.

– То есть вас хорошо и без провокаций приняли в Дамаске? Я думал, что могла быть напряженность, в Сирии ведь разные люди есть.

– Да, все благосклонно относятся, все хорошо. С ребятами из команды сразу нашелся общий язык. Хотя многие здесь английский не понимают, но как-то на уровне жестов удается общаться. С ребятами, которые хоть как-то английский понимают, вообще никаких проблем не было. Где-то через две недели они стали приглашать меня и на кофе, и на чай. Выезжали в город, они делали для меня экскурсию. В центре Дамаска абсолютно европейская жизнь – есть и кафе, и бутики. Жизнь кипит, никаких проблем.

– Что говорят про Путина и российскую политику?

– Все абсолютно благодарны и Путину, и России. Здесь на каждой третьей машине фотография Путина и Асада вместе. Здесь уже вторым языком с недавнего времени сделали русский, его будут преподавать в школах как официальный.

– Было такое, да. Тем более мы целый год прожили в Сирии, правда, я тогда совсем маленьким был, мне было два года. Потом вернулись в Россию. Языка не помню, но дядя и другие родственники, которые здесь живут, рассказывают, что я в два года неплохо знал арабский, что-то там говорил на уровне двухлетнего ребенка. Сейчас пытаюсь учить потихоньку какие-то слова, выражения, чтобы было проще находить общий язык.

– С репетитором занимаетесь?

– Нет, сам. У меня здесь дядя и тетя, они помогают, переводят. Я, естественно, на арабском не пишу – только записываю на русском транскрипцию арабских слов и их значения – например, «мархаба – привет». Писать на арабском – это уже какой-то запредельный уровень. Еще учу английский.

– Родственники живут в Дамаске?

– Да. Я сейчас живу в гостинице, но периодически родственники приглашают меня на обеды и ужины, поддерживают меня. Жена и сын дяди говорят по-русски, так что если мне, например, надо доехать на такси на стадион или еще куда-то, то я останавливаю машину, звоню им, говорю, куда мне надо, а они уже объясняют водителю.

– Что вас больше всего удивило в Сирии, кроме выстрелов?

– Восток – дело тонкое, не зря говорят. Тут есть свои тонкости, и надо внимательно к этому относиться. Мне было легче, потому что меня сразу отец предупредил о некоторых тонкостях. Потом сам увидел несколько моментов.

– Например?

– Допустим, приходишь в дом к дяде, а там большая-большая родня. Я поначалу терялся, потому что сразу не мог вспомнить, кто жена, кто не наша родственница, кто ребенок моего дяди. Здесь принято при встрече жать руку и слегка целовать – знаете, как мужские поцелуи, просто в щечку. С женщинами есть правило: если это не кровные родственницы, если это супруга дяди, например, или ее сестры, ты им только жмешь руку, не принято, чтобы мужчина целовался с супругой дяди. А с дочкой можно, она же твоя родственница. Я в основном пристраивался за отцом: с кем он здоровался, с тем и я, повторял.

Или вот еще: когда незнакомый мужчина заходит в дом, он не должен видеть женщину, которая там живет. Она заходит за угол, прячется, чтобы ее не видели. Например, к сыну моего дяди ходит репетитор по математике или какому-то языку, и жена дяди прячется, чтобы репетитор ее не видел. Встречает и провожает учителя сын дяди.

– Контракт с «Аль-Джеиш» у вас до июня, вы вроде всем довольны. Наверняка останетесь и дальше?

– Не знаю, посмотрим. Пока до июня я здесь, а что дальше – неизвестно.

– Чемпионат Сирии разделен на две части, матчи проходят всего в двух городах. Вы играете в Дамаске?

– Да, здесь две группы по 10 команд, по-моему, по 4 лучших выходят в следующий раунд, чтобы разыграть золотые медали. Я даже удивился такому большому количеству команд. Время все-таки тяжелое, полстраны на военном положении. Но два города – Латакия и Дамаск – абсолютно безопасны, здесь и проходят игры.

– В тех играх, которые я видел, всегда были люди на трибунах. Я видел, наверное, матчей пять. В Латакию один раз ездили, там тоже были люди. Так что ограничений каких-то не видел. Политических лозунгов на стадионах тоже не видел и не слышал – заметил только, что поддерживают команду. Есть фаны типа российских, но здесь они специфические: больше молодежи, таких, кто, видимо, еще в школу ходит.

Народу в целом на стадионах немного. Хотя я смотрел довоенные фотографии, и это шикарное зрелище: шикарные поля, полные трибуны. Например, в Алеппо в 2007 году построили стадион на 75 тысяч человек, это крупнейший стадион на Ближнем Востоке и третий – в Азии. Говорят, он на каждую игру забивался. Когда я смотрел фотографии, даже подумал, что это какой-то европейский стадион, а потом мне сказали, что это Алеппо. К сожалению, сейчас там играть нельзя.

– Как вы ехали в Латакию? В городах-то спокойно, но между ними может случиться что угодно.

– Доехали на автобусе, дорога между Дамаском и Латакией спокойная. Да, есть дома с неспокойного времени – разрушенные, на некоторых видно следы от пуль. Но дорога открыта, сообщение не прерывается, помех нет. В остальном все как и в России: приехали, заселились в гостиницу, тренировались два дня, на третий день играли, потом уехали в Дамаск.

– Название вашей команды «Аль-Джеиш» переводится как «армия», все верно?

– Да, как ЦСКА. Это прямо клуб армии. Здесь и поле тренировочное находится на территории армейской части. Периодически приходит руководство клуба – люди в военной форме, генералы. Они общаются с нами, очень доброжелательно относятся. Очевидно, что это напрямую клуб армии.

– Как это поле в армейской части?

– Как я понимаю – да, это типа армейской части. Ну, там нет казарм, просто здание, где происходит какая-то работа – может, сидит какое-то руководство. Обширная база, там и баскетбольные площадки есть, и волейбольные. Может, правильнее будет сказать, что это армейская академия. Там базируются все, кто относится к клубу армии: команды по футболу, волейболу, баскетболу, даже бегуны есть.

– Вы до сих пор не дебютировали за команду. Почему?

– Документы еще не до конца готовы. Не было карточки игрока в Сирии, не прислали необходимые данные из РФС. Пришлось ждать. Вот уже месяц идет чемпионат, а я дебютировал только в товарищеских матчах. Мог бы начать играть в AFC Cup по российскому паспорту, но тогда я бы до конца сезона уже не смог бы выйти в чемпионате Сирии.

– Почему?

– Потому что был бы внесен в заявку и заигран в другом турнире как легионер, а в чемпионате Сирии не могут играть иностранцы. Мне уже сделали карточку типа паспорта, сейчас они меня заявляют как сирийского игрока в AFC. То есть я уже не буду легионером, с 20 марта смогу играть и в чемпионате, и в AFC Cup.

– Получается, в Сирии нет ни одного легионера?

– Нет, они не могут здесь играть. Так было не всегда – только сейчас. Раньше легионеры здесь были. Почему так – не знаю.

– Какие зарплаты у сирийских футболистов?

– Очень небольшие. Хотя я был приятно удивлен уровнем игроков. Я осенью тренировался со сборной, чтобы просто познакомиться с игроками, тренером, тренировочным процессом. Увидел, что там очень хорошие футболисты. Половина сборной выступает в других азиатских странах – в ОАЭ, в Катаре. Когда попал в чемпионат Сирии, был приятно удивлен, потому что здесь есть очень сильные футболисты, особенно в плане физики и техники. Может, они не так сильны в тактике, потому что здесь в основном делается упор на физику, на рывки, на технику. Если с ними еще поработать, можно вывести на серьезный уровень.

– То есть у вас нет долгих тактических занятий?

– Да, здесь такого нет, по крайней мере в моей команде. Естественно, есть тактика и разбор перед играми, но прямо углубленных занятий нет.

П– Я слышал, что для попадания в сборную сирийцы обязаны отслужить в армии. Миф или правда?

– Да, есть такое. Но здесь почти все игроки связаны с армией, можно сказать. У них служба официально идет, но по факту они не служат, на строевую не ходят. Просто задним числом – будто они находятся в армии.

– Это только в вашем клубе, потому что он связан с армией?

– Как в других – не знаю. Другим, может, Федерация футбола Сирии помогает в этом плане договориться.

Здесь есть очень хорошие игроки, но они, к сожалению, не могут уехать за границу, потому что невыездные, как бы служат в армии. Мне, если честно, даже жалко некоторых. Есть очень талантливые ребята. Я даже спрашивал, почему они не уезжают, а мне объяснили, что они как бы служат еще. Кстати, в России у меня был такой партнер – Анатолий Шевченко, в «Черноморце» вместе играли. Он отслужил в армии, а потом профессионально и очень хорошо играл в футбол. И сейчас играет.

– Кто, кстати, вас звал в сборную Сирии в первый раз?

– Сначала связывались с отцом, потому что он говорит по-арабски, все шло через него. Тогда тренером был сборной был Анас Махлюф, который несколько лет играл за «Крылья Советов» [1996-1998, потом был в «Шиннике» и «Рубине»] и даже хорошо знает русский язык. Он был тренером сборной Сирии и звонил мне, когда я играл за новороссийский «Черноморец». Мы довольно конкретно пообщались по скайпу, он спрашивал, готов ли я, объяснял ситуацию. Но потом он ушел из сборной, да и было несколько других моментов: непонятная ситуация в стране, я сам был больше нацелен на то, чтобы выступать в России. Как-то само собой все сошло на нет.

В прошлом году Махлюф тренировал «Аль-Джеиш», в который я перешел, они тогда стали чемпионами Сирии и дошли до четвертьфинала AFC Cup – азиатской Лиги Европы. Это очень престижно: команда из Сирии, где идет война, дошла до четвертьфинала, где остались команды из стран с сумасшедшими зарплатами – Бахрейн, Катар. Но сейчас Махлюф переехал в другую страну – не знаю только, куда именно.

– Он был знаком с вашим отцом?

– Если вы сириец и играете в Европе, это считается чем-то очень престижным, за вами следят, потому что эта мечта любого местного футболиста – играть в Европе. Так что в Сирии обо мне узнали даже раньше – когда я начал выступать за дубль «Зенита».

– Почему у вас так и не получилось в Питере?

– Я до сих пор болею за «Зенит», мне интересно, как команда выступает, даже здесь смотрел игры с «Бенфикой». Но как мне кажется, шансов у молодого игрока тогда было меньше, чем сейчас. У нас была сильная команда в дубле, но за 3-4 года в обойму попали только два человека. Сейчас хотя бы на сборы основы берут по 4-5 человек, а тогда этого не было. Брали только Лешку Ионова часто, потом уже Макса Канунникова начали привлекать.

– В 2009 году вы говорили, что не хотите играть за Сирию и что вы обычный питерский парень. Что изменилось? Или просто захотелось играть за сборную, потому что в России не зовут?

– Не только за сборную поиграть, плюс ко всему, на самом деле, здесь я чувствую, что у меня есть тяга к Востоку. Мне нравится местная еда, музыка, менталитет. Это все принимается в моем мировоззрении, внутри меня, в душе.

Хоть я родился и вырос в Санкт-Петербурге, Сирия – это не пустое слово для меня. Тем более в этой непростой ситуации я решил своим примером показать, что в Сирии сейчас все налаживается. Проблемы есть, но все налаживается, не так все страшно, как все думают.

– Как реагировали знакомые в России, когда узнавали, куда вы переехали?

– Многие спрашивают, что тут и как, интересуются. Я так и говорю: все не настолько плохо, как в новостях показывают, что везде фронт. Есть и тыл, где идет своя жизнь.

– И никто не пытался вас отговорить от переезда?

– Нет, ну я же не на ПМЖ переехал. Я переехал по конкретной спортивной задаче. Естественно, я с концами сюда не переезжаю. Абсолютно точно знаю, что жить буду в России. Сто процентов.

Выбор страны удивителен в политическом контексте, но более-менее понятен, поскольку отец Баселя – сириец. Мансур Хассан Абдулфаттах приехал в Ленинград в начале восьмидесятых, чтобы учиться на инженера-железнодорожника. В студенческие годы познакомился с будущей женой и остался в Питере, а в 1990-м у них родился сын.

Абдулфаттах рос как обычный питерский парень, арабский язык так и не выучил. Около одиннадцати лет пробился в академию «Зенита» «Смена», потом несколько лет играл за дубль «Зенита» и даже получил пару комплиментов от Дика Адвоката. Но не более: успехи в основе заканчивались попаданием в заявку. 

После ухода из «Зенита» Басель немного помотался по премьер-лиге, ФНЛ и второму дивизиону – «Крылья Советов», «Енисей», «Черноморец». Последним его клубом перед переездом в Сирию было питерское «Динамо», с которым он пылил в ФНЛ до мая 2015-го.

– Как вы оказались в Сирии?

– Такой вариант возник еще прошлым летом. После сезона в ФНЛ появилась серьезная заинтересованность сирийской сборной. Это уже не в первый раз: изначально интерес возник, когда я еще только попал в дубль «Зенита». Пару лет назад был более предметный интерес, они выходили на моего отца, на меня, чтобы узнать, что да как.

Посовещавшись с отцом летом, решили: почему бы и нет, почему бы не попробовать поменять футбольную жизнь? Тем более когда еще появится возможность поиграть за национальную сборную? Я адекватно понимал, что за российскую сборную вряд ли получится сыграть. Хотя всегда был нацелен именно на это, хотел выступать за Россию.

Первый раз поехали в Сирию летом. Можно сказать, приезжали в Дамаск на разведку – узнать, что надо сделать, чтобы оформить документы, серьезная ли заинтересованность в сборной или так, все на словах. Приехали, почувствовали, что заинтересованность серьезная – я встретился с тренером сборной Сирии, с руководством федерации футбола. Сказали: да, мы заинтересованы, надо только решить вопрос с документами. Но сделать бумажки – это, как всегда, самое сложное. Вопрос до сих пор решается.

– Но вы ведь не только в сборную поехали – в январе вы оказались в сирийском клубе. Как это получилось, зачем?

– Вариант с клубом возник, потому что летнее трансферное окно в России я пропустил: много времени занимался документами, мы периодически ездили в Дамаск, и в любой момент нужно было быть готовым снова ехать в Сирию. Понимал, что пропускать трансферное окно – риск, но тогда ожидалось, что бумаги будут готовы через месяц-полтора, то есть уже осенью я мог бы играть в азиатском отборе на ЧМ-2018. Поэтому я рискнул. Но, к сожалению, бумаги к тому сроку так и не были готовы, все затянулось. А так как я пропустил окно, то остался еще и без клуба.

Тренировался сам, поддерживал форму с друзьями, которые привлекали меня ко всяким любительским турнирам в Санкт-Петербурге, в том числе к мини-футбольным. Ближе к открытию зимнего трансферного окна поступило предложение от клуба «Аль-Джеиш» (Дамаск) – поиграть до июня в Сирии. Это чемпионы Сирии, они выступают в AFC Cup – это азиатская Лига Европы. Тут есть Лига чемпионов, есть второй турнир, как Лига Европы. Я согласился, тем более заодно здесь готовят документы. Это плюс, можно одним разом все сделать – и документы для сборной, и прижиться, приспособиться чуть-чуть к сирийскому менталитету, осмотреться, что к чему.

– Надо готовить пакеты документов, отправлять запросы в ФИФА, потом из Федерации футбола Сирии пишут в Россию – не против ли они, что такой-то игрок будет выступать за сирийскую команду. Потом им отвечают. Потом Сирия отправляет запрос в ФИФА. Потом ФИФА отвечает, что не против, и если Азиатская федерация не против… Это очень длинная история. Эти запросы еще не всегда корректно оформляют, следуют какие-то ошибки. Так все и затягивается.

– Ваш папа на днях сказал, что сирийский паспорт у вас есть с самого рождения. Прямо на руках? То есть проблема только с футбольным гражданством?

– Нет, еще занимаемся документами. На руках сирийского паспорта не было, но я могу получить его без каких-либо проблем, потому что отец – сириец.

– Как вы добирались до Дамаска в первый раз? Страшно было?

– Тьфу-тьфу-тьфу, слава Богу, без происшествий все у нас получилось. Когда первый раз летели, было слегка боязно, чувствовалась озабоченность. Мы понимали, что в Сирии нестабильность, тем более все мы смотрим новости и видим страшные кадры. Когда приехали в Дамаск, я своими глазами увидел, что на самом деле все не так плохо. Да, много блокпостов, везде люди в армейской форме, повсюду проверки документов – без паспорта никуда не можешь выйти.

Но по сравнению с летом ситуация сейчас кардинально изменилась в лучшую сторону. Летом не то чтобы чувствовался дух безнадежности, но было ощущение, что ситуация реально накалена. Каждые 10 минут над Дамаском летали военные самолеты, стреляли, были слышны разрывы в пригороде Дамаска. Все это было слышно. Когда ты приезжаешь из страны, где над головой мирное небо, в первые дни это сильно бьет по ушам. Потом и к этому привыкаешь, конечно, но все равно не по себе было.

Сейчас, когда Россия присоединилась к операции в Сирии и поддержке сирийского народа, ситуация реально заметно поменялась. Я нигде на передовой не был, а здесь, в тылу, видны улучшения. Не хочу заниматься политикой, но видео, что в новостях показывают, – это все только на фронте, а не по всей стране. В Дамаске не суперхорошо, но в целом спокойно, ощущаю себя в полном порядке. Сейчас ни самолетов, ни выстрелов нет. Тем более сейчас ввели режим перемирия, и здесь вообще перестали стрелять. Раньше периодически были выстрелы, из Дамаска орудия били по пригороду, видимо. Сейчас даже это прекратилось. Абсолютная тишина.

– Вы упомянули новости. Смотрели российское телевидение?

– Естественно, у меня представление о Сирии было почти только по российскому телевидению. Но нам было проще, потому у нас здесь живут родственники. Братья отца давали более реальную оценку ситуации. А так – я внимательно слежу за политикой, новостями, ситуацией в мире в целом. И отсюда читаю российские новостные ресурсы.

Понятно, что до переезда я не знал обстановку в Сирии – кто прав, кто виноват. Но сейчас я приехал и понял, что позиция Москвы – самая правильная в этом конфликте. Могу однозначно сказать, изнутри все посмотрев и взвесив. Понятно, что в новостях не всю правду говорят, но именно по Сирии то, что говорит Москва, что дают в российских новостях, – так и есть.

Несколько лет здесь была очень напряженная обстановка, я не рискнул бы ехать сюда года два-три назад. Да и прошлым летом я бы, может, не рискнул бы здесь остаться. Сейчас тоже никто не выглядит безмятежным, но стало лучше.

– Что партнеры говорят о ситуации в стране? Они не хотели пойти воевать, как некоторые другие футболисты?

– Нет, я у них про это не спрашивал. Но думаю, что желания такого не было. Я с кем бы ни разговаривал – абсолютно все ребята поддерживают Асада. И в сборной я разговаривал, и в клубе. Я просто их спрашивал, ни к чему не принуждал – они бы мне сказали и сказали, ничего бы не было за любой ответ. Но все абсолютно на сто процентов уважают президента. Ну, как у нас в России – Путина. У них такое же уважение, они реально за него очень сильно.

Обсуждали c партнерами, почему ситуация улучшилась?

– Во-первых, люди очень устали от войны, это на самом деле так, кого бы ни спрашивал. Но поворотный момент, если реально смотреть на вещи, – это вмешательство России. Это единственная страна, которая реально настроена на мир в Сирии, единственная страна, которая помогала и помогает здесь. После этого здесь реально пошло улучшение.

– То есть вас хорошо и без провокаций приняли в Дамаске? Я думал, что могла быть напряженность, в Сирии ведь разные люди есть.

– Да, все благосклонно относятся, все хорошо. С ребятами из команды сразу нашелся общий язык. Хотя многие здесь английский не понимают, но как-то на уровне жестов удается общаться. С ребятами, которые хоть как-то английский понимают, вообще никаких проблем не было. Где-то через две недели они стали приглашать меня и на кофе, и на чай. Выезжали в город, они делали для меня экскурсию. В центре Дамаска абсолютно европейская жизнь – есть и кафе, и бутики. Жизнь кипит, никаких проблем.

– Что говорят про Путина и российскую политику?

– Все абсолютно благодарны и Путину, и России. Здесь на каждой третьей машине фотография Путина и Асада вместе. Здесь уже вторым языком с недавнего времени сделали русский, его будут преподавать в школах как официальный.

– Было такое, да. Тем более мы целый год прожили в Сирии, правда, я тогда совсем маленьким был, мне было два года. Потом вернулись в Россию. Языка не помню, но дядя и другие родственники, которые здесь живут, рассказывают, что я в два года неплохо знал арабский, что-то там говорил на уровне двухлетнего ребенка. Сейчас пытаюсь учить потихоньку какие-то слова, выражения, чтобы было проще находить общий язык.

– С репетитором занимаетесь?

– Нет, сам. У меня здесь дядя и тетя, они помогают, переводят. Я, естественно, на арабском не пишу – только записываю на русском транскрипцию арабских слов и их значения – например, «мархаба – привет». Писать на арабском – это уже какой-то запредельный уровень. Еще учу английский.

– Родственники живут в Дамаске?

– Да. Я сейчас живу в гостинице, но периодически родственники приглашают меня на обеды и ужины, поддерживают меня. Жена и сын дяди говорят по-русски, так что если мне, например, надо доехать на такси на стадион или еще куда-то, то я останавливаю машину, звоню им, говорю, куда мне надо, а они уже объясняют водителю.

– Что вас больше всего удивило в Сирии, кроме выстрелов?

– Восток – дело тонкое, не зря говорят. Тут есть свои тонкости, и надо внимательно к этому относиться. Мне было легче, потому что меня сразу отец предупредил о некоторых тонкостях. Потом сам увидел несколько моментов.

– Например?

– Допустим, приходишь в дом к дяде, а там большая-большая родня. Я поначалу терялся, потому что сразу не мог вспомнить, кто жена, кто не наша родственница, кто ребенок моего дяди. Здесь принято при встрече жать руку и слегка целовать – знаете, как мужские поцелуи, просто в щечку. С женщинами есть правило: если это не кровные родственницы, если это супруга дяди, например, или ее сестры, ты им только жмешь руку, не принято, чтобы мужчина целовался с супругой дяди. А с дочкой можно, она же твоя родственница. Я в основном пристраивался за отцом: с кем он здоровался, с тем и я, повторял.

Или вот еще: когда незнакомый мужчина заходит в дом, он не должен видеть женщину, которая там живет. Она заходит за угол, прячется, чтобы ее не видели. Например, к сыну моего дяди ходит репетитор по математике или какому-то языку, и жена дяди прячется, чтобы репетитор ее не видел. Встречает и провожает учителя сын дяди.

– Контракт с «Аль-Джеиш» у вас до июня, вы вроде всем довольны. Наверняка останетесь и дальше?

– Не знаю, посмотрим. Пока до июня я здесь, а что дальше – неизвестно.

– Чемпионат Сирии разделен на две части, матчи проходят всего в двух городах. Вы играете в Дамаске?

– Да, здесь две группы по 10 команд, по-моему, по 4 лучших выходят в следующий раунд, чтобы разыграть золотые медали. Я даже удивился такому большому количеству команд. Время все-таки тяжелое, полстраны на военном положении. Но два города – Латакия и Дамаск – абсолютно безопасны, здесь и проходят игры.

– В тех играх, которые я видел, всегда были люди на трибунах. Я видел, наверное, матчей пять. В Латакию один раз ездили, там тоже были люди. Так что ограничений каких-то не видел. Политических лозунгов на стадионах тоже не видел и не слышал – заметил только, что поддерживают команду. Есть фаны типа российских, но здесь они специфические: больше молодежи, таких, кто, видимо, еще в школу ходит.

Народу в целом на стадионах немного. Хотя я смотрел довоенные фотографии, и это шикарное зрелище: шикарные поля, полные трибуны. Например, в Алеппо в 2007 году построили стадион на 75 тысяч человек, это крупнейший стадион на Ближнем Востоке и третий – в Азии. Говорят, он на каждую игру забивался. Когда я смотрел фотографии, даже подумал, что это какой-то европейский стадион, а потом мне сказали, что это Алеппо. К сожалению, сейчас там играть нельзя.

– Как вы ехали в Латакию? В городах-то спокойно, но между ними может случиться что угодно.

– Доехали на автобусе, дорога между Дамаском и Латакией спокойная. Да, есть дома с неспокойного времени – разрушенные, на некоторых видно следы от пуль. Но дорога открыта, сообщение не прерывается, помех нет. В остальном все как и в России: приехали, заселились в гостиницу, тренировались два дня, на третий день играли, потом уехали в Дамаск.

– Название вашей команды «Аль-Джеиш» переводится как «армия», все верно?

– Да, как ЦСКА. Это прямо клуб армии. Здесь и поле тренировочное находится на территории армейской части. Периодически приходит руководство клуба – люди в военной форме, генералы. Они общаются с нами, очень доброжелательно относятся. Очевидно, что это напрямую клуб армии.

– Как это поле в армейской части?

– Как я понимаю – да, это типа армейской части. Ну, там нет казарм, просто здание, где происходит какая-то работа – может, сидит какое-то руководство. Обширная база, там и баскетбольные площадки есть, и волейбольные. Может, правильнее будет сказать, что это армейская академия. Там базируются все, кто относится к клубу армии: команды по футболу, волейболу, баскетболу, даже бегуны есть.

– Вы до сих пор не дебютировали за команду. Почему?

– Документы еще не до конца готовы. Не было карточки игрока в Сирии, не прислали необходимые данные из РФС. Пришлось ждать. Вот уже месяц идет чемпионат, а я дебютировал только в товарищеских матчах. Мог бы начать играть в AFC Cup по российскому паспорту, но тогда я бы до конца сезона уже не смог бы выйти в чемпионате Сирии.

– Почему?

– Потому что был бы внесен в заявку и заигран в другом турнире как легионер, а в чемпионате Сирии не могут играть иностранцы. Мне уже сделали карточку типа паспорта, сейчас они меня заявляют как сирийского игрока в AFC. То есть я уже не буду легионером, с 20 марта смогу играть и в чемпионате, и в AFC Cup.

– Получается, в Сирии нет ни одного легионера?

– Нет, они не могут здесь играть. Так было не всегда – только сейчас. Раньше легионеры здесь были. Почему так – не знаю.

– Какие зарплаты у сирийских футболистов?

– Очень небольшие. Хотя я был приятно удивлен уровнем игроков. Я осенью тренировался со сборной, чтобы просто познакомиться с игроками, тренером, тренировочным процессом. Увидел, что там очень хорошие футболисты. Половина сборной выступает в других азиатских странах – в ОАЭ, в Катаре. Когда попал в чемпионат Сирии, был приятно удивлен, потому что здесь есть очень сильные футболисты, особенно в плане физики и техники. Может, они не так сильны в тактике, потому что здесь в основном делается упор на физику, на рывки, на технику. Если с ними еще поработать, можно вывести на серьезный уровень.

– То есть у вас нет долгих тактических занятий?

– Да, здесь такого нет, по крайней мере в моей команде. Естественно, есть тактика и разбор перед играми, но прямо углубленных занятий нет.

П– Я слышал, что для попадания в сборную сирийцы обязаны отслужить в армии. Миф или правда?

– Да, есть такое. Но здесь почти все игроки связаны с армией, можно сказать. У них служба официально идет, но по факту они не служат, на строевую не ходят. Просто задним числом – будто они находятся в армии.

– Это только в вашем клубе, потому что он связан с армией?

– Как в других – не знаю. Другим, может, Федерация футбола Сирии помогает в этом плане договориться.

Здесь есть очень хорошие игроки, но они, к сожалению, не могут уехать за границу, потому что невыездные, как бы служат в армии. Мне, если честно, даже жалко некоторых. Есть очень талантливые ребята. Я даже спрашивал, почему они не уезжают, а мне объяснили, что они как бы служат еще. Кстати, в России у меня был такой партнер – Анатолий Шевченко, в «Черноморце» вместе играли. Он отслужил в армии, а потом профессионально и очень хорошо играл в футбол. И сейчас играет.

– Кто, кстати, вас звал в сборную Сирии в первый раз?

– Сначала связывались с отцом, потому что он говорит по-арабски, все шло через него. Тогда тренером был сборной был Анас Махлюф, который несколько лет играл за «Крылья Советов» [1996-1998, потом был в «Шиннике» и «Рубине»] и даже хорошо знает русский язык. Он был тренером сборной Сирии и звонил мне, когда я играл за новороссийский «Черноморец». Мы довольно конкретно пообщались по скайпу, он спрашивал, готов ли я, объяснял ситуацию. Но потом он ушел из сборной, да и было несколько других моментов: непонятная ситуация в стране, я сам был больше нацелен на то, чтобы выступать в России. Как-то само собой все сошло на нет.

В прошлом году Махлюф тренировал «Аль-Джеиш», в который я перешел, они тогда стали чемпионами Сирии и дошли до четвертьфинала AFC Cup – азиатской Лиги Европы. Это очень престижно: команда из Сирии, где идет война, дошла до четвертьфинала, где остались команды из стран с сумасшедшими зарплатами – Бахрейн, Катар. Но сейчас Махлюф переехал в другую страну – не знаю только, куда именно.

– Он был знаком с вашим отцом?

– Если вы сириец и играете в Европе, это считается чем-то очень престижным, за вами следят, потому что эта мечта любого местного футболиста – играть в Европе. Так что в Сирии обо мне узнали даже раньше – когда я начал выступать за дубль «Зенита».

– Почему у вас так и не получилось в Питере?

– Я до сих пор болею за «Зенит», мне интересно, как команда выступает, даже здесь смотрел игры с «Бенфикой». Но как мне кажется, шансов у молодого игрока тогда было меньше, чем сейчас. У нас была сильная команда в дубле, но за 3-4 года в обойму попали только два человека. Сейчас хотя бы на сборы основы берут по 4-5 человек, а тогда этого не было. Брали только Лешку Ионова часто, потом уже Макса Канунникова начали привлекать.

– В 2009 году вы говорили, что не хотите играть за Сирию и что вы обычный питерский парень. Что изменилось? Или просто захотелось играть за сборную, потому что в России не зовут?

– Не только за сборную поиграть, плюс ко всему, на самом деле, здесь я чувствую, что у меня есть тяга к Востоку. Мне нравится местная еда, музыка, менталитет. Это все принимается в моем мировоззрении, внутри меня, в душе.

Хоть я родился и вырос в Санкт-Петербурге, Сирия – это не пустое слово для меня. Тем более в этой непростой ситуации я решил своим примером показать, что в Сирии сейчас все налаживается. Проблемы есть, но все налаживается, не так все страшно, как все думают.

– Как реагировали знакомые в России, когда узнавали, куда вы переехали?

– Многие спрашивают, что тут и как, интересуются. Я так и говорю: все не настолько плохо, как в новостях показывают, что везде фронт. Есть и тыл, где идет своя жизнь.

– И никто не пытался вас отговорить от переезда?

– Нет, ну я же не на ПМЖ переехал. Я переехал по конкретной спортивной задаче. Естественно, я с концами сюда не переезжаю. Абсолютно точно знаю, что жить буду в России. Сто процентов.

http://www.sports.ru/tribuna/blogs/voronin/914295.html