warhead.su

В фильме «Жаворонок» советские танкисты угнали трофейный Т-34 и ездили по Германии, пока не погибли один за другим. В реальности же случилась не менее яркая история, в которой были и «отжатый» у немцев танк, несущийся в компании с Т-34 по тылам фашистов, и спасение героических танкистов немцем и — в отличие от кино — пришедшая на помощь кавалерия.

Чудо враждебной техники

В конце апреля 1945 года 7-й гв. ккк (гвардейский краснознамённый кавалерийский корпус, а вовсе не ку-клукс-клан) стремительно наступал на город Ратенов недалеко от Берлина. В тылу оставалось ещё немало немецких войск, которые вовсе не торопились сложить оружие. В 9 часов утра 25 апреля 14-я кавалерийская дивизия, шедшая в авангарде, попала под удар сил, оценённых примерно в 20 танков и бронетранспортёров с батальоном пехоты. Удар был неожиданным, в тыл.

Под удар попал зенитный полк. Из-за этой атаки пришлось отойти от разрушенного городка Бамме, за который вели бой. Немцы продолжили наступление и потрепали дивизион «катюш», несмотря на попытки того стрелять прямой наводкой.

На помощь кавалеристам развернули наступавший на Ратенов 114-й танковый полк той же кавалерийский дивизии. Но «полк» — это сказано сильно: в нём осталось всего три танка. Они расположились в засаде на опушке леса западнее Бамме. На счастье наших, немецкие танкисты тоже понесли потери (наши заявили десять танков). Когда немцы двинулись на запад от Бамме, советские танкисты подпустили их и расстреляли практически в упор, с нескольких десятков метров. Два танка были уничтожены, ещё один пытался уйти, но застрял.

В отчёте по итогам боёв 7-й гв. ккк тип танков определил как «Тигр», но в журнале боевых действий 14-й гвардейской кавалерийской дивизии танк назвали «Пантерой». Вероятнее всего, не только потому, что этот танк был куда более массовым, но и потому, что вряд ли бы «Тигр» успел за Т-34. Но об этом позднее.

Застрявший танк простоял на месте минут десять, после чего танкисты заметили разбегавшихся от «Пантеры» немцев и уничтожили их пулемётным огнём.

После боя бойцы попытались приручить чудо враждебной техники, но эти попытки закончились трагедией. Когда танк завели, он неожиданно «сделал скачок» и задавил двух человек и двух лошадей.

Однако впереди ждали новые бои.

Героические танкисты и врач

Вместе с подошедшим оставшимся танком и трофейной «Пантерой» в полку осталось пять боевых машин.

В первые дни боёв за Ратенов танки не участвовали. Кавалерия с переменным успехом продвигалась вперёд. Но 27 апреля 2-й эскадрон 54-го гвардейского кавалерийского полка пошёл в атаку с поддержкой танка Т-34 и трофейной «Пантерой».

Первоначально продвижение было успешным, и спешенные кавалеристы шли вперёд, «ломая сопротивление противника». Однако затем кавалерию остановили, в первую очередь — огнём фаустпатронов. Но танки пошли дальше. Более того, они неслись столь стремительно, что, как указывается в журнале боевых действий дивизии, фаустники попросту не успевали стрелять по ним.

Подходя к северному мосту через канал, который был одной из целей наступления, танки прекратили огонь и «Пантера» приблизилась к немецким позициям — очевидно, немцы приняли её за свою машину. Такая ошибка стоила им двух раздавленных пулемётов. Немцы отправили против танка (как утверждается в документе) группу в 40 фаустников. Но начать стрельбу они не успели, попав сначала под огонь, а потом и под гусеницы «Пантеры». (Хотя, судя по фразе из документа, что несколько выстрелов «фаустами» не причинили танку вреда, кто-то из них всё-таки успел открыть огонь).

Танки продолжили двигаться по улице на север, уходя в полосу 55-го гвардейского кавалерийского полка, но вскоре подверглись вторичному обстрелу фаустниками, которые сбили гусеницу «Пантеры». Обездвиженный танк подожгли ещё одним выстрелом из того же оружия. Т-34 остался один, продолжил бой, но был подбит.

Если верить наградным на командира, лейтенанта Владимира Андреевича Платова, он потушил танк. Однако в дальнейшем тот снова был подбит и загорелся. Экипажи обоих танков укрылись в доме и продолжил отбиваться с помощью автоматов от наседавших немцев. Немцы бросили до 80 человек против танкистов и сумели сломить сопротивление только после нескольких попаданий фаустпатронов внутрь дома.

История героических танкистов на этом заканчивается… но нет.

Как бог из машины, появился некий безымянный немецкий врач, вынесший обгоревшего лейтенанта Платова и его мехвода старшину Ивана Трофимовича Деменко из развалин дома и спрятавший их в подвале. Затем ему пришлось ещё четыре раза менять их местоположение, чтобы танкистов не нашли. Это было очень опасно, ведь в Ратенове воевал фольксштурм, состоявший из местных жителей, которые прекрасно знали город. Как указывалось в наших документах, воевали они упорно и даже в плену заявляли, что не в курсе бедственного положения Германии. Если бы такие упёртые люди нашли танкистов, не поздоровилось бы ни им, ни их спасителю.

Но, как в голливудском кино, «всех спасла кавалерия из-за холмов».

Четвёртого мая Ратенов пал, и только тогда удалось найти подбитые танки, а сильно истощённых, но живых героев и их спасителя — эвакуировать в медсанэскадрон. Судя по наградным, оба танкиста выжили — во всяком случае данных об их смерти нет.

Настоящий человек

Каких только сюжетов не придумывают киношники! Один другого фантастичнее. Но в архивных документах зачастую можно встретить такие истории, что и не выдумаешь. Остаётся только гадать — хорошо или плохо, что их так и не экранизировали.

В последнее время немало справедливого возмущения вызывают попытки «гуманизировать» нацистов. Конечно, нельзя забывать о множестве преступлений, совершённых гитлеровцами. Но в данном случае безвестный немецкий врач оказался настоящим человеком — в отличие от множества других, запятнавших себя участием в преступлениях Третьего рейха.

Источник

Пришёл Ермак — и русские за исторически короткое время подмяли под себя гигантский регион, всего через полвека дойдя до Тихого океана. Сибирь покорилась практически «без пыли, без шума». Как же так получилось?

Казанский камень преткновения

Прочно обосноваться в Сибири мешало стоявшее на Волге Казанское ханство. Оно, несмотря на зависимость от Москвы на определённых этапах и сравнительную слабость, всё равно закрывало лучший путь для снабжения экспедиций на восток.

Да, у русских имелась Пермь, находившаяся к северу от Казани, — первый трамплин для завоевания Сибири. Но копить на этом трамплине силы было нелегко — удобный речной путь «Волга-Кама» находился в руках противника. Альтернатива — дорога через Великий Устюг и северные реки — была трудной, и собирать основательные, долгосрочные экспедиции не позволяла.

Пока стояла нерусская Казань, распространяться далеко по Сибири было нельзя.

«Да ты хоть знаешь, чьи это солеварни, беспредельщик?»

В 1552 году казанский вопрос успешно разрешился — можно было заняться Сибирью. Дело это произошло частным, а не государственным порядком — в Москве думали о Ливонской войне, а не о восточных границах. Обороной пермских земель фактически занимались купцы Строгановы, имевшие там соляной бизнес.

Последним относительно государственным (и больше напоминавшим конфедерацию племен) образованием на тысячи километров на восток было Сибирское ханство. Внутри него кипели постоянные разборки. Приняв присягу и дань от одного князя, через год можно было столкнуться с сибирским набегом от другого, который убил предшественника и взял ханство под свой контроль.

Именно с этим Строгановы регулярно и сталкивались. В год, когда стартовал поход Ермака, дела на пермщине шли так плохо, что даже у самих Строгановых уже не работала половина солеварниц.

Эмиссары Строгановых принялись бегать по Уралу с квадратными глазами, и в результате наткнулись на волжских казаков под предводительством Ермака. «Кажется, это наши решатели проблем!» — подумали купцы, и, не мешкая, наняли этих ЧВКшников XVI века.

Резкие парни

Если взять пиратов Карибского моря, телепортировать в Восточную Европу, отобрать у них морские суда, выдать речные и оставить вариться в этом сеттинге лет так на 50-100, вы получите сущность, очень похожую на казачество XVI века.

Взять хотя бы атамана Ивана Кольцо. В августе 1581 года на Волге тот наткнулся на караван из 300 человек — посол Ногайской орды ехал в Москву на переговоры. С подарками московскому царю шли и татарские купцы.

Кольцо, понятное дело, не мог пропустить такую концентрацию ценных предметов и вызвался помочь ногайцам с переправой — этим он разделил татар на две части, после чего одновременно напал на них на обоих берегах. На глазах у охреневшего царского воеводы, сопровождавшего посла.

В результате, не обращая внимания на возмущённые крики всё того же воеводы, казаки перебили бо́льшую часть ногайцев, оставив — так уж и быть — посла и ещё 30 человек. Бóльшую часть последних они, впрочем, отдавать не собирались, планируя поиметь с них выкуп. Ну и ценности, конечно, забрали себе.

Воевода тут же настрочил в Москву донос, от знакомства с которым обалдел уже царь Иван.

Кольцо приговорили к смертной казни.

Поняв, что на этот раз он, кажется, и правда наехал не на тех, Кольцо принял единственно верное решение — с максимально возможной скоростью двигаться в сторону любой глуши подальше от Москвы. На этом пути он со своими людьми встретил ватагу Ермака — и радостно влился в состав. А потом на получившееся соединение в 540 с лишним человек наткнулись и люди Строгановых.

Обратный конец палки

Пытаться прикрыть от манёвренной сибирской конницы все уязвимые пункты сразу оказалось заведомо провальной идеей. Единственным реальным способом воздействовать на сибирцев было самим наведаться к ним в гости — и хорошенько пограбить. Мобильный и привыкший к пиратскому образу действий казачий отряд тут стал идеальным исполнителем.

Получив от Строгановых провиант, Ермак выступил в поход осенью 1581 года. Казаки шли по рекам. Первое время внятного сопротивления, за исключением действий против дозоров и высланных за фуражом отрядов, не было. Сказывалась общая рыхлость Сибирского ханства как государственного образования, а также внутренние усобицы. Основные боевые действия начались весной, когда против продолжавшего движение вглубь ханства Ермака стали собираться группы местных князей со своими людьми.

В июле состоялись два больших сражения уже с силами владевшего Сибирским ханством Кучума. Результат — Ермак занял столицу, городок Искер. Городишко оказался дрянным, взять там было нечего. Но оказалось, что Ермак заимел нечто большее, чем гипотетическую сокровищницу сибирского хана.

Эффект домино

Сам хан Кучум был в Сибирском ханстве человеком относительно новым. Вторгшись в эти земли в 1560-е годы при поддержке правивших в Бухаре родственников, он убил прежних ханов и занял их место. Пока Кучум был абсолютной, по местным меркам, силой, с ним считались. Но вот пришёл Ермак, привёл с собой всего 500 человек, а Кучум со своими отрядами из тысяч воинов ничего не мог сделать — русские знай себе лупили из ружей, отбивали атаки и двигались дальше.

Ермак вошёл в Искер, а Кучуму осталось только утереться и партизанить вокруг.

В результате к Ермаку быстро стали приходить местные князьки с данью — провизией и дорогущей (если её доставить в Москву) пушниной. Это был уже совсем другой разговор. Стало ясно, что набег можно превратить в полноценное завоевание.

Для такого государства, как Россия, это не было проблемой — просто Ермак неожиданно понял для себя и показал другим, насколько же легко это сделать.

И Ермак, в отличие от предшественников, уже вторгавшихся в эти земли и даже доходивших до Искера, принял принципиально новое решение — он не пойдёт обратно, выполнив задачу, а останется в Сибири, занявшись планомерным взятием её под контроль.

Отчитываться атаман решил не перед какими-то Строгановыми, а перед самим царём. Для чего послал в Москву ещё недавно так славно покуролесившего Ивана Кольцо, не забыв, конечно, нагрузить его ясаком — богатой пушной данью.

Увидев пушнину и услышав о свершениях Ермака, Грозный тут же забыл о прегрешениях Ивана Кольцо. Колонизация малыми усилиями богатого драгоценной пушниной региона могла помочь раздобыть средства на неудачно складывающуюся Ливонскую войну. Поэтому царь поблагодарил казаков, наделил их подарками и выслал подкрепление в 300 человек.

Русская лавина

У Ермака ещё было много работы. Объясачивать бесчисленных князьков, гоняться за Кучумом, ловить его лучшего полководца и отправлять в Москву. Разгонять засады. Устраивать засады. Сидеть в осаждённом городе.

Словом — не соскучишься.

Но одна из засад, случившаяся в августе 1585 года, стала для Ермака последней — легендарный атаман утонул. Годом ранее погиб и импульсивный Иван Кольцо — доверился «союзным» татарам, которые воспользовались возможностью и перебили весь отряд.

Гибель Ермака стала последней каплей. Казаки и так пресытились холодом, регулярно случавшимся голодом и коварным нравом местных. Они собрались и ушли из Сибири. Посланное Грозным подкрепление уже давно погибло — в основном от того же голода. Казалось, что местным народам удалось не мытьём, так катаньем избавиться от внезапно вторгнувшихся русских.

Но это впечатление было обманчиво — успехи, непропорциональные столь малым задействованным силам, привлекли внимание Москвы. Там уже готовились полноценные, хорошо снабжённые экспедиции, подразумевавшие возведение острогов и налаживание линий снабжения. К тому же после падения непрочной «империи» Кучума ничего, похожего на действительно серьёзного противника, на сотни вёрст вперёд не осталось. Плотина из неясностей и иллюзий рухнула — и на Сибирь устремился настоящий завоевательный поток.

Крыть его было уже нечем.

Источник

Дерзкие манёвры, внезапные атаки, пленные, трофеи… Адмирал Чичагов запомнился вовсе не этим. К нему приклеился ярлык неудачника, упустившего Наполеона. Гораздо меньше известно о блестящем прорыве его армии к Березине. Как сухопутный адмирал получил свои 15 минут славы — в нашем материале.

«Объединённая Третья»

После оставления французами Смоленска положение главной армии Наполеона уже было явно плохим, но ещё не критическим. Да, Великой армии намяли бока, да, войска косили болезни и голод — но всё ещё казалось поправимым. Можно было подтянуть с флангов корпуса, которые пока не так пострадали, закрепиться в западных губерниях Российской империи, вернуть в строй отставших, раненых и больных. В тылу Великой армии оставались вполне пристойные запасы продовольствия на складах, резервы всё-таки ещё не были исчерпаны. В общем, как-то закрепиться — а там с новыми силами…

Однако у русских были свои творческие планы на ближайшие дни.

Собственно, хитрый план по отправке Великой армии на два метра ниже уровня грунта русские приняли в середине сентября, когда Наполеон Москву ещё только предвкушал. Общий смысл состоял в следующем. Наполеон забрался очень глубоко в Россию, но на флангах русские были, в общем и целом, сильнее. Напрашивалась идея — сомкнуть фланги, отрезать Бонапарте от тыла и прикончить. Как это описал император Александр, нужно было «сделать сильное впадение в тыл». С севера сильно впадал в тыл корпус Витгенштейна. Против него стояли довольно серьёзные французские силы, но при накачке Витгенштейна подкреплениями задача казалась вполне решаемой.

А вот на юге всё было сложно. 3-я армия Тормасова более-менее успешно противодействовала корпусам Шварценберга и Ренье, но сама по себе не была такой мощной, чтобы и отбиться от основного противника, и какими-то крупными силами ещё наподдать основной армии Наполеона. Но у русских имелся ещё один небольшой козырь в рукаве — Дунайская армия.

До войны эта группировка сидела на юге, в Молдавии, и уже по ходу боевых действий подпёрла собой войска Тормасова. Теперь ей предстояло стать самым острым зубом капкана. «Дунайцы» должны были выйти на рубеж реки Березины с запада и встать стеной за спиной у главной армии Бонапарта вместе с другими отрядами. Все эти наработки получили общее наименование «Петербургский план» — это не был личный замысел Кутузова. Более того, рескрипты Александра и планы Кутузова по поводу Дунайской армии ещё и не совпадали. В итоге Дунайская армия действовала в целом по Петербургскому плану, хотя противник постоянно, зараза, путался под ногами и заставлял сменить унылое «Ди эрсте колонне марширт» на энергичное «Авось!».

Чтобы сподручней было добираться до податливых тылов Наполеона, Дунайская армия объединялась с 3-й Тормасова. Командующим объединённой Третьей назначили адмирала Чичагова.

Итак, Павел Васильевич Чичагов. Его отец, Василий Яковлевич, сам был адмиралом, что определило карьеру сына. В основном Чичагов-старший прославился успешными действиями против шведов. Правда, у Василия Яковлевича имелась на счету своеобразная победа. В морской битве при Выборге русские добились отличного тактического успеха, шведы потеряли несколько линейных кораблей… но вот шведский король, находившийся с флотом, сумел прорваться и сбежать.

Люди, знакомые хотя бы в общих чертах с событиями войны 1812 года, уже оценили иронию — сыну предстояла в чём-то очень похожая история.

Ну а Чичагов-младший служил и помаленьку рос в чинах. Он участвовал в битвах вместе с отцом, командовал кораблём — в общем, вполне достойный морской офицер. У Чичагова были сложные отношения с императором Павлом, но после убийства последнего это перестало быть проблемой, и несколько лет Чичагов-джуниор даже побыл на самом верху — морским министром, сенатором и членом Госсовета. Там он нажил массу недоброжелателей — характер у адмирала был прямолинейный, в общении он был не подарок. Вдобавок Чичагов с энтузиазмом бил киянкой по рукам казнокрадов, чем заслужил нелюбовь массы чиновников разного калибра, но при этом доверие императора: честный администратор на таком посту — кадр редкий и ценный.

К 1812 году Чичагов отошёл от дел флота и министерства — отчасти из-за семейной трагедии: умерла жена. Но в «кадровом резерве» адмирал однозначно оставался. Так что весной 1812 года именно он сменил Кутузова на посту командующего Дунайской армией в Молдавии и Валахии. Его послали туда быстро разруливать идущую годами войну с Турцией — впереди маячила схватка с Наполеоном, и бодания на юге стоило заканчивать как можно скорее.

Именно тогда между Чичаговым и Кутузовым возник серьёзный личный конфликт. Кутузову пришлось буквально на лету выбивать из турок выгодный мир, лишь бы не отдать лавры победителя «варягу», Чичагов же только усугубил эту неприязнь.

В новой должности он принялся, видите ли, бороться с коррупцией в Дунайской армии!

А забарывать было что.

Кутузов, сам назначенный на эту должность не так давно, за короткий срок блестяще довёл противника до полного изнурения и выиграл для России остоелозивший затяжной конфликт, но вот казнокрадство в армии пышно цвело и дурно пахло. Лично для Кутузова вся эта история никаких действительно скверных последствий в итоге не имела, но к Чичагову он по случаю такой ревизии дружбы не питал — и это мягко сказано. Чичагов же подтянул армию, навёл порядок в интендантской службе, отчего солдаты стали румяней и белее, а вот ответственные лица погрустнели, и на земноводного адмирала тоже затаили некоторое хамство.

В общем, Дунайская армия была боеспособным крепким войском. Великим полководцем Чичагова никто не считал, зажигательно махать саблей впереди войска — это было явно не его, но военным администратором он однозначно был хорошим, ну и как командир явной фигни не творил. Рескрипт Александра насчёт ближайших планов Чичагов получил в сентябре, как и указания о подчинении ему «обсерваторов» из старой армии Тормасова. Тормасова, соответственно, отправили в главную армию, так что Чичагов стал в своём муравейнике единоличным командиром.

Между тем лёгких побед не ожидалось. Во-первых, спереди стоял и никуда не девался актуальный противник — корпуса Великой армии Наполеона под командой Шварценберга и Ренье. Бежать и ловить Наполеона, оставив их в тылу, — это была сомнительная идея. Во-вторых, у самого Чичагова была не такая толпа людей, чтобы спокойно кидаться под Наполеона. Тот даже после ухода из Москвы имел ещё достаточно сил, чтобы попросту раскатать Чичагова в блин при встрече штык в штык. То есть требовалось сначала стряхнуть с хвоста Шварценберга и Ренье, а потом так организовать удар в тыл Наполеону, чтобы тот сам на встречном курсе не послал нас в нокаут.

Несколько недель Чичагов пытался решить проблему Шварценберга, но тот скакал бодрым козликом по просторам западной Белоруссии и восточной Польши и поймать себя не давал. Время шло, а от Чичагова всё-таки требовали выполнять общий план. Тогда спешенный адмирал прикрылся небольшим корпусом генерала Остен-Сакена, а сам рванул в тыл Бонапарта.

И началось.

Красная стрелочка к Минску

О блестящей операции Остен-Сакена по прикрытию армии Чичагова мы уже писали. Вкратце же ситуация выглядела так — Остен-Сакен наскочил на тылы франко-австрийцев и проделал это настолько эффектно, что пытавшийся догнать Чичагова Шварценберг развернулся и бросился по собственным следам выручать Ренье. Чичагов получил свободу рук на всю обозримую перспективу.

И распорядился этой свободой блестяще.

Армия Чичагова, конечно, не летела на крыльях, но довольно резво шла на Минск. Почему именно туда? Тут русские убивали одной пулей двух зайцев. Минск находился по дороге к Березине. Эта река была очевидным естественным рубежом, на котором удалось бы сдержать бегущую на запад Великую армию. Кроме того, город сам по себе был огромной тыловой базой армии Наполеона. Провиант, порох и квартиры — разместившись там, можно уже нормально перезимовать, дать остаткам войска отдых и как-то их откормить.

Пара недель — и Великая армия опять стала бы… ну, не такой великой, как раньше, но по крайней мере снова полноценной армией. Всех её обмороженных дистрофиков (ну, почти всех) опять сделали бы солдатами. Эта перспектива русским вовсе не нравилась. А вот ждущие своего часа в Минске сухари нравились. Сухари надо было спасать.

В Минске сидел наполеоновский генерал-губернатор Миколай Брониковский. У него в строю имелись только несколько тысяч солдат, причём не ровненькие полки, а всякие маршевые батальоны, отдельные отряды, депо — в общем, обычный набор тыловика. Вдобавок Брониковский крайне смутно представлял себе обстановку и считал, что вокруг какие-то партизаны бегают.

А что партизан слишком много — так, наверное, у них там гнездо.

Он скомплектовал отряд под общей командой генерала Коссецкого (по разным оценкам, тысяч до пяти солдат) и послал навстречу русским. Тот выдвинулся на Новосвержень — то есть на юго-запад от Минска. Коссецкий и сам не догадывался, в каком он опасном положении, — умудрился даже отделить от своего отряда небольшую группу для поимки казаков плюс озаботился ценной идеей конфисковать башмаки у местных евреев, поскольку те сочувствовали русским (что, кстати, было чистой правдой).

Но уже двенадцатого на конфискатора обрушился авангард Чичагова. Коссецкий попал под Дунайскую армию как под трамвай — он успел добежать от Новосверженя до Кайданово (примерно полпути по дороге обратно в Минск), но Чичагов с инфернальным криком: «Сейчас я вас настигну!», натурально, настиг. Почти все попали в плен, немногие погибли и совсем уж редкие везунчики (тут, конечно, как посмотреть — для пленных война закончилась, а спасшимся ещё предстояло на картечь весело ходить) убежали в Минск.

Среди ценных трофеев оказался полевой оркестр, который, не сходя с места, забрали себе русские егеря. Приобретением они были очень довольны — трофейные музыканты служили хорошо.

И. Васильев в обстоятельной монографии про битву на Березине приводит и совсем уж комичный эпизод. По соседству русские захватили усадьбу Радзивилла, где хранилось много ценностей, включая награбленное в Москве. Чичагов — отдадим должное — не стал топырить карман, а велел тщательно учесть ценности, чтобы их не растащили, и тех, кто всё-таки пытался мародёрить, погнал под трибунал. В процессе разбора трофеев нашли египетскую мумию. Какой-то недоделанный поручик Ржевский смеху ради отпилил мумии нос, и тут вскрылось ужасное — она оказалась поддельной.

Узнав о том, что сделали с Коссецким, Брониковский не колебался. Он написал полную мужества депешу маршалу Бертье и решительно бежал в Борисов. Войска бежали туда же сами. По дороге Брониковский задержался, чтобы написать ещё одно письмо — и тоже безупречно отважное. Он вообще был храбрый мужчина, нигде не забывал остановиться, чтобы доблестное письмо написать. Полковника, прикрывавшего этот марш, быстро контузило — на него упала лошадь.

Шестнадцатого ноября русские въехали в Минск и обнаружили, что воевать тут не с кем.

Львиное отступление Брониковского было проделано в таком совершенном порядке, что даже нагадить на складах никто на прощание не догадался. Надо думать, минчане в этом месте перевели дух, потому что в городе хранился солидный запас пороха, и додумайся кто-нибудь сходить на склад с факелом, всё стало бы не так весело. Но в итоге дело прошло гладенько. Русские взяли четыре тысячи пленных, пушки… Но это всё было десертом к главному блюду.

Два миллиона. Именно столько дневных продовольственных рационов удалось захватить в Минске. Это был удар Наполеону бревном в солнечное сплетение. Провиантом, накопленным в Минске, можно было три-четыре недели полноценно кормить все остатки Великой армии. Теперь им кормили Дунайскую армию. Она этой едой до конца войны питалась, да ещё и Кутузову в главные силы отстёгивала.

Всё это должно было очень порадовать Наполеона, который как раз стойко переносил тяготы и лишения в битве у Красного. Но праздник всё ещё продолжался.

Ты помнишь, Чичагов: изба под Борисовом…

Теперь Чичагов нацеливался на Борисов. Почему туда? Целью адмирала стал рубеж Березины; в целом переправиться можно было не только в Борисове, но там имелся готовый полноценный мост, так что брать его стоило в любом случае.

Тут есть один важный нюанс, о котором часто забывают, — Чичагов совсем недавно прискакал с югов, и подробных карт района боевых действий у него вообще не было, так что приходилось не только вести разведку противника, но ещё и уточнять местность. Поэтому в Борисов пошла не вся армия Чичагова и не сразу — для начала туда двинули авангард генерала Ламберта, 4500 человек.

Ламберт — этнический француз, но это не какая-то экзотика: в русской армии 1812 года эмигрантов было полно. К этому моменту Карл Осипович (ну или Шарль, если охота) уже лет двадцать служил у нас, прочнейше обрусел, был неоднократно ранен — в том числе и прежними соотечественниками — и в целом, по отзывам, отличный был мужик, любимый и сослуживцами-офицерами, и солдатами, и крестьянами. В его лице Чичагов имел первосортного командира авангарда. После всех войн он, кстати, остался в России и благополучно помер от старости в имении под Полтавой.

А Борисов, между прочим, вовсе не был таким же мягеньким, как Минск.

Тут на сцену выходит новый герой нашей драмы — Ян Домбровский. Как легко догадаться, поляк. К 1812 году он имел монструозную боевую биографию; правда, чаще били его, чем он, зато какие люди — Домбровский ещё под началом Костюшко поднимал восстание, а потом в Италии от Суворова пострадал. Ну и дальше наполеоновские войны со всеми остановками.

Шутки шутками, а командир был хороший: храбрый и распорядительный, и проигрывал больше в силу объективных причин, а не потому, что дурной начальник. Наступление Чичагова застало его во главе дивизии в Слуцке, и он было двинулся к Минску с юга, но очень вовремя сообразил, что много там не навоюет, и дал кругаля — резко свернул на восток, вышел к Березине у Березина, а оттуда вдоль берега аккуратно добрался до Борисова. В Борисове сидел Брониковский и писал на него кляузы французам. Губернатор Минска, видите ли, был готов положить на алтарь Отечества, но Домбровский не кинулся спасать товарища резвым бэтменом, и вот я здесь, один и всеми предан.

В это время, кстати, Чичагов тоже творил исторический документ — составил знаменитую ориентировку на Наполеона. «Желаю, чтобы приметы сего человека были всем известны. Он росту малого, плотен, бледен, шея короткая и толстая, голова большая, волосы чёрные. Для вящей же надёжности ловить и приводить ко мне всех малорослых».

Домбровский пресёк эпистолярные упражнения Брониковского и начал готовить оборону Борисова уже по-настоящему. Городок находился в основном на восточном берегу Березины, а к западу (точнее уж, к юго-западу) от реки, за мостом, располагалось предместье и полевые укрепления — борисовский тет-де-пон, если красиво. Французский (хотя правильнее, наверное, сказать «союзный» — там было больше поляков и немцев) гарнизон насчитывал тысячи четыре солдат. К тому же там тысячами тусили неорганизованные беглецы, нестроевые, да ещё за счёт укреплений и реки можно было держаться.

Силы были практически равными с русским авангардом — по головам, может, даже и большие, а река и редуты делали позицию непрошибаемой — по крайней мере для отряда Ламберта. Проблема в том, что старшим по балагану формально оставили Брониковского, а он был больше занят своим телеграм-каналом. На разведку Брониковский плевал, а уж ловить всяких дезертиров и строить их в ряды — вообще не царское дело. Главное — поставлять французам качественный контент.

В итоге Ламберт, подошедший почти сразу за Домбровским, выдал перформанс, который и Суворов бы одобрил. Русские аккуратными колоннами в темноте подошли к редутам; часовые только руками махали — типа, свои. В авангарде шёл говорящий по-французски егерский полковник Красовский, который иногда переговаривался со встречными. В итоге, когда кто-то из часовых всё-таки поинтересовался — а что вообще за толпа тут ночью по морозцу моцион совершает, — русские уже были у самых редутов.

Тут появился хороший шанс убить или захватить Домбровского, поскольку он как раз пошёл на рекогносцировку. Тогда бы всё прошло гораздо проще. Но, когда завязалась стрельба, тот под обстрелом ушёл на восточный берег и начал оттуда командовать.

Вообще, союзники, надо отдать должное, быстро проснулись и начали свирепо отбиваться. Русским бой на редутах дался очень тяжело, и если бы не хитрость Ламберта, штурм стоил бы или много времени, или горы трупов, или и того и другого разом. Союзники бешено контратаковали, причём отрезанные на западном берегу сдаваться не собирались и даже резервы подгоняли. Но исправить самый первый провал они уже не могли. Их же позиция теперь работала против них — отряды, оставшиеся на «русском» берегу, были разобщены и атаковали кто во что горазд, а войска в городе имели связь с ними только по длинному мосту и не могли участвовать в бою все. Там по мосту пройти вообще была нетривиальная задача — по полотну гвоздили из всего, что стреляло.

Ламберту в ходе боя прострелили колено, но он и не подумал уходить с поля славы бранной.

Ламберт кричал, что не уйдёт, пока ему не добудут квартиру в Борисове, и солдаты с энтузиазмом бросились решать командиру жилищный вопрос.

Домбровский честно пытался остановить свои распадающиеся отряды, но русские на кураже перемахнули мост, ворвались в город и просто затоптали всякое сопротивление. Пушки за мостом успевали выстрелить максимум по разу, после чего их захлёстывали егеря.

Домбровский и ещё некоторые польские генералы получили ранения, их отряд разбегался. Многие вообще прятались по домам. Ближе к сумеркам русские заняли Борисов, взяли два польских знамени и пленных. Бой был действительно кровавым — наши лишились полутора тысяч солдат убитыми и ранеными, союзники потеряли примерно две с половиной тысячи. Но главное — был взят мост.

Начало операции на Березине можно назвать блестящим. Армия Чичагова прошлась по французскому тылу огнём и мечом, взяла богатейшие трофеи, и главное — перерезала самый очевидный путь для отступления Наполеона. Но дальше события развивались совершенно по новому сценарию.

Грозные сигналы начали приходить уже сразу после занятия Борисова. Во-первых, в город проник еврей с запиской от генерала Витгенштейна, который, напомним, командовал северной «клешнёй» задуманного русскими окружения. Витгенштейн сообщал, что уже нащупал корпуса Удино и Виктора, и, в общем, они где-то тут неподалёку. Во-вторых, в самом Борисове буквально из камина достали записку от маршала Виктора Брониковскому. Смысл этой записки не на шутку встревожил русских: на Борисов и далее на Минск шли крупные силы французов.

С этого момента и началось сражение на Березине. Тут лёгких побед русским уже не досталось, и до ближайшей серьёзной неудачи бойцам Чичагова было всего ничего. Но пока они наслаждались успехом — они его заслужили.

Судьба сухаря

То, что досталось дешёво, не ценится. Бросок Чичагова через Минск к Борисову поставил остатки Великой армии в критическое положение. Но, как мы знаем, никакой особой славы участникам этой операции этот успех не принёс. С одной стороны, всё смазало последующее успешное бегство Наполеона через Березину. С другой — противник как-то не внушал благоговения. Сначала боевой блогер Брониковский, потом долгоиграющий проигрыватель Домбровский.

Слава-то где?

Ну да, 11 тысяч пленных наловили за время марша и боёв, штандарты лежали у ног победителей, красота. Но, чёрт, в итоге-то ждали толстенького парня в треуголке!

Однако уже два столетия прошло, и мы можем трезво взглянуть на дело. И тут не о чем спорить — в самый острый момент сухопутный адмирал чётко и аккуратно сунул Наполеону шило в бок. Главный продовольственный склад французов даже не исчез — он перешёл к русским. Борисов с мостом — главным, ключевым мостом, который так требовался остаткам Великой армии — был в руках русских. Как сейчас модно выражаться, акции Бонапарта резко начали показывать преогромную волатильность.

Вскоре Наполеон показал, чуть ли не в первый раз в кампанию 1812 года, почему он считался не просто хорошим командиром, а великим полководцем. Но не стоит забывать — перед этим он пропустил резкий красивый выпад от армии, которая не получила заслуженных почестей, но успела за короткий срок сделать очень многое для общего успеха.

Источник

Чтобы отучить бойца переходить на сторону врага, нужен особист. Только не такой, как в «Штрафбате», а настоящий герой-чекист, способный на риск и подвиг. Таким оказался сержант НКВД Иван Глазков из 114-й стрелковой дивизии. После него желание принимать перебежчиков у противника отпало раз и навсегда.

Кривда об особистах

Что знает современный человек об особых отделах НКВД в годы Великой Отечественной? Немного. На вопросы о них вы, вероятно, услышите: «ну как же, знаю! „Штрафбат“ смотрел». А ещё расскажут, что особисты были бездельниками, стреляли красноармейцев почём зря и всячески мешали воевать.

Удивляться тут нечему. За последнее время о чекистах на войне сложилось весьма негативное мнение. Из-за различных несправедливых публикаций и искажения роли особых отделов в некоторых художественных фильмах и сериалах иначе их теперь и не воспринимают.

Так герои-чекисты превратились в «сцук-особистов».

Но это неверное мнение.

Особые отделы НКВД появились во фронтовых частях в июле 1941-го не от хорошей жизни. Вермахт рвался вглубь страны. Красная армия повсеместно отступала. Необходимо было любыми средствами остановить отход, а нередко и паническое бегство советских частей. И это было сделано в том числе благодаря особым отделам.

Особисты боролись со шпионажем и предательством в частях РККА и старались ликвидировать в них дезертирство. И работы у них хватало.

Предатели и дезертиры

Увы, но дезертирство и переход на сторону врага были на фронте нередким явлением. Перебежчики наносили советским войскам огромный вред, снабжая противника сведениями. По свидетельству пленных офицеров вермахта, нередко они могли сразу предугадать советское наступление, так как незадолго до этого линию фронта перешли несколько перебежчиков‑красноармейцев.

Особенно часто это явление наблюдалось в первые годы войны.

Каждый факт предательства расследовался советским командованием. Оно призывало офицеров и комиссаров принимать решительные меры, чтобы искоренить переходы красноармейцев на сторону врага.

Но кроме работы по изжитию предательства в самих частях, также практиковались способы отучить противника принимать перебежчиков. Так, в конце 1941-го на Ленинградском фронте немцы специально задымляли передовую, облегчая предателям момент перехода. Но как только над их позициями появлялся дым, советская артиллерия открывала шквальный огонь. Её снаряды смешивали с землёй и фрицев, и тех, кто к ним стремился.

Но куда хитрее поступили особисты 7-й Отдельной армии, оборонявшей рубеж по реке Свирь между Онежским и Ладожским озёрами.

Ложная сдача

В ноябре 1942-го 114-я стрелковая дивизия сдерживала финнов, занимая позиции у Нижне-Сви́рской ГЭС. За время нахождения здесь дивизии имели место случаи переходов на сторону врага. Комдив приказал начальнику особого отдела лейтенанту НКВД Ерёменко раз и навсегда отучить финнов принимать «гостей» с советской стороны.

Особист решил провести рискованную операцию с ложной сдачей в плен. А добровольцами на неё вызвались помощник командира отделения взвода НКВД дивизии младший сержант Глазков и разведчик ефрейтор Варначев.

Для проведения акции выбрали вражескую позицию у Горбатого моста, где, по данным разведки, в траншее сидело до взвода финнов. По плану, Глазкову и Варначеву нужно было подобраться к проволочному заграждению и привлечь внимание врага, выдавая себя за предателей. А затем нанести удар.

Дело было рискованным.

Ведь вражеские солдаты могли не поверить — тогда двух храбрецов ждала бы неминуемая смерть.

Но младший сержант и ефрейтор оказались не робкого десятка и решили рискнуть.

После соответствующей подготовки акцию назначили на 21 ноября 1942-го. В пять утра Глазков и Варначев вместе тремя группами прикрытия (по шесть человек в каждой) подползли прямо к проволоке и стали ждать рассвета.

Переходи, рус!

В 07:30 чекист и разведчик встали в полный рост с поднятыми вверх руками. В одной они держали белый платок, в другой «лимонку». Размахивая платочками, он стали кричать:

«Финны, мы к вам! Помогите перейти!»

Орать пришлось долго. Лишь через полчаса послышался голос из траншеи:

«Переходи, русс!»

Но хитрым «руссам» нужно было, чтобы враг показался на глаза. Поэтому они закричали: «Покажи проход, тут опасно! Мина ногу оторвёт!»

Аргумент подействовал. Вскоре из траншеи вышли два офицера и шесть солдат. Один из них взял топор и начал рубить проход в проволоке. Когда он закончил, то потребовал у Глазкова отдать винтовку. Чекист сказал, что руки замёрзли и начал делать вид, что дыханием отогревает руки.

В этот момент Глазков выдернул зубами чеку из гранаты и швырнул её прямо в финнов. Грохнул взрыв, послуживший сигналом для групп прикрытия. Бойцы открыли огонь из автоматов и пулемётов. Под его прикрытием Глазкову и Варначеву удалось отползти на безопасное расстояние и вернуться целыми и невредимыми.

Подвиг чекиста

Польза от акции оказалась огромной. Командование дивизии довело информацию о ней до всего личного состава. После этого переходы на сторону врага более не повторялись. Теперь те, кто хотел бы сделать это, знали: финны точно «гостей» с советской стороны будут расстреливать на месте.

Угу, только у этой идеи есть очевидный побочный эффект. Зная о таком приёме, противник может, например, лишний раз застрелить сдающегося. Не перебежчика, а именно того, кто поднимает руки в бою.

А Глазкова и Варначева командование наградило.

Разведчик получил орден Красной Звезды, а чекист медаль «За Отвагу». Причём Глазков получил эту медаль ещё и за работу снайпером на передовой.

Вот так особист-энкавэдэшник заслужил свою награду. Возможно, для кого-нибудь это будет разрывом шаблона. Но факт есть факт. Чекист на фронте тоже мог быть героем, несмотря на то, что утверждают современные сериалы о войне.

Источник

Возьмите город старателей, стихийно возникший в далёком, малоосвоенном месте из-за чего-нибудь вроде золотой лихорадки. Перенесите место действия на север — туда, где совсем холодно. Поселите там русских. Добавьте драмы, склок и засадите всё колоритом туземных племён. Вы получите Мангазею — первый заполярный город Сибири и главную героиню нашего рассказа.

Налоговая экспедиция

Наряду с сухопутной дорогой в Сибирь существовал и морской путь через северные моря. Поморы — русские, жившие на северных реках и имевшие доступ к арктическим водам, — освоили эти опасные воды и периодически ходили на восток в малоизведанные, но богатые пушниной края. И на этой самой пушнине богатели.

В «смутном» 1600-м русские отправили крупную экспедицию из Тобольска к реке Таз, чтобы заложить в тамошних богатых мехом землях острог и взимать налоги на упорядоченной и постоянной основе.

В деле задействовали отряд в полторы сотни человек. Добираться до Таза пришлось с приключениями. Вышли по рекам на небольших судах до Обской губы, попали во льды (по другим данным — в шторм) и были вынуждены перейти на землю. Там удалось договориться с местными остяками и получить оленей. Правда, вскоре весь транспорт был потерян — экспедиция попала в засаду самоедов. Отбиться удалось, но, помимо оленей, недосчитались ещё 30 человек — весьма чувствительное кровопускание.

Отряд продолжил путь и несколько сотен вёрст спустя всё-таки достиг Таза. Найдя там удобное место, пришельцы заложили Мангазейский острог. Вскоре Мангазея получила солидное подкрепление в 300 человек с припасами и даже лёгкой артиллерией. После этого дела быстро пошли на лад. Путешествия морем ранее были крайне опасным делом, тем более что никакой базы в Обской губе до сих пор не было. Это негостеприимные широты даже в ХХ веке, не то что тогда. Теперь же здесь стояла полноценная крепость.

Бурный рост

Место оказалось и правда удачным — пушнина, племена вокруг и система рек, которая помогала собирать с этих самых племён ясачную дань. Город быстро рос, обрастая как «государственными» зданиями вроде церквей или таможни, так и посадом с жилыми домами, лавками, трактирами.

К 1625 году в Мангазее было пять башен, соединённых деревянными стенами длиной около 300 метров.

Внутри кипела жизнь — в находящемся на краю света заполярном городе на пике собиралось до 1000 человек.

Постоянное население было небольшим — какие-то десятки стрельцов, казаков и чиновников. Но вот промысловиков в городке толклись толпы.

Бурному росту не помешало даже закрытие морского сообщения. Из-за недополученных налогов воеводы в Тобольске нервничали и в итоге морской ход просто воспретили. Однако сообщение с «большой землёй» по рекам и суше уже было надёжным.

По местным меркам Мангазея была настоящим Вавилоном. В городе можно было встретить приехавших приносить присягу или платить ясак туземцев. Снимающих угол промышленников с луками, находящихся где-то на полпути между фронтиром и кабаком. Собирающихся в очередной поход местного значения казаков или служилых людей. В окрестностях (понимаемых очень широко) росли зимовья.

Но, как и любой Вавилон, Мангазея была отнюдь не монолитна.

Война шерифов

В 1628 году в Мангазее было целых два воеводы — Григорий Кокорев и Андрей Палицын. С одной стороны, это было удобно: если с одним что-то случится, то всегда будет второй. С другой — если воеводы поссорятся, начнётся двоевластие. В Москве думали, что избежали последней проблемы, ранжировав воевод по старшинству — Кокорев считался старшим, а Палицын младшим.

Увы, это не помешало им устроить внутреннюю свару.

Сегодня уже сложно судить наверняка, кто начал первым. Мы знаем одно — Палицын обвинил Кокорева в измене и переехал жить из обнесённого стеной острога в посад. Ехал он, понятное дело, не «в никуда», а имея чёткий план: у Палицына были превосходные отношения с посадскими. В итоге несколько дней спустя посад вовсю разворачивал осаду стен, где сидел Кокорев с государевыми людьми. Обе стороны увлечённо вели перестрелку, время от времени переходящую в артиллерийскую.

Эта трагикомедия длилась почти год. В итоге Палицын косвенно признал поражение. Нет, конечно, он не пошёл виниться к Кокореву — просто собрал верных людей и уехал куда-то на просторы Сибири. В дальнейшем устроивший маленькую гражданскую войну младший воевода нашёл себе пристанище на Енисее. Ему так и не пришлось ответить за свою авантюру. Сибирь большая, русских в ней мало, поэтому прошлые дела там ворошили редко.

Город-призрак

Преследовали Мангазею не только внутренние свары. Случались и пожары, подчас весьма крупные. Так, в 1642-м в город пожаловали туземцы, приволокшие с собой много возов бересты на продажу. Но вместо спокойной реализации товара дождались условного знака из-за стен и подожгли её. Тут же в посад ворвались несколько сотен кочевников, принявшихся резать всех, кто подвернётся под руку.

Бойню удалось немалыми усилиями прекратить, но половина города сгорела.

Главной же проблемой Мангазеи были даже не туземцы и не пожары. С ней произошло то, что и побуждало русских огромными темпами исследовать и осваивать Сибирь, — ушёл пушистый зверёк. Ну, в смысле, кончился, истощился. Активные усилия промышленников и обложенных ясаком местных к другому результату привести не могли.

Настало время двигаться дальше, искать новые, ещё не объясаченные земли. В итоге люди уходили и город усыхал, пока в 1670-е не усох окончательно. Гарнизон перешёл в Туруханск, церкви закрылись. История Мангазеи завершилась так же внезапно, как и началась. Столетия спустя она начнётся снова — но уже не в роли форпоста, а в качестве богатого на находки раскопа для археологов.

Разорить и сжечь собственные земли, чтоб врагам ничего не досталось — это по-нашему! Но только ли по-нашему? И кто ещё, кроме русских, применял тактику «выжженной земли»?

Немного о «русском варварстве»

Россию и русских с давних времён частенько обвиняют в варварских методах ведения войны. Чтобы далеко не ходить за примером, вспомним миссию наполеоновского генерала Лористона к Александру I после занятия французами Москвы.

Французский император послал Лористона к русскому царю с предложением заключить перемирие и не препятствовать выводу французских войск из второй русской столицы. Лористон прибыл в Тарутинский лагерь 23 сентября 1812 года. Цитата из книги «М. И. Кутузов: сборник документов и материалов»: «Князь Кутузов принял Лористона в присутствии своих генералов. Сей француз начал речь свою тем, что он прислан предложить перемирие и просить князя о поставлении к государю императору от Бонапарта письма, в котором, как говорил Лористон, содержатся мирные предложения, долженствующие прекратить ужасное кровопролитие, отчаянием и варварством произведённое.

Князь отвечал, что ему не дано полномочия слушать предложения ни о перемирии, ни о мире, что он не примет никакого письма к его императорскому величеству, долгом своим почитая объявить, что российская армия имеет на своей стороне многие важные выгоды, которых отнюдь не должно терять согласием на перемирие.

Лористон сделал замечание, что надобно же наконец, прекратиться войне и что ей не вечно продолжаться, а особливо столь варварским образом».

Под «варварским образом» Наполеон и его генералы понимали партизан — и тактику «выжженной земли».

Во многих не только западных, но и русскоязычных популярных изданиях считается, что тактика «выжженной земли» — это чисто русская фишка, перенятая русскими у скифов. Ну вы же понимаете: первый известный нам пример применения тактики «выжженной земли» — скифы против персидского царя Дария; потом это же делали их потомки — русские. Почему потомки? Ведь и Блок же писал: «Да, скифы мы, да азиаты мы, с раскосыми и жадными очами!». И дальше — пошло, поехало. Русские против поляков во времена войны со Стефаном Баторием, приказ Петра I в войне со шведами, Кутузов против Наполеона, и наконец, Сталин против Гитлера. Везде русские использовали «выжженную землю», разоряя и сжигая свои города и села, уничтожая продовольствие и объекты инфраструктуры.

Скифы, что с них взять?

Мы сейчас не будем даже трогать Древний мир, пытаться объяснить, что с точки зрения греков и римлян, деливших народы на варваров и неварваров, и Дарий, и скифы относились к варварам. Возьмём примеры из Новой Истории — скажем, с XVII по XIX века — и, как в известном мультфильме, назовём их «Выжженная земля по…». И посмотрим — только ли «русские варвары» применяли подобную тактику.

«Выжженная земля» по… французски

Франция вступила в Тридцатилетнюю войну в мае 1635 года. Французы обладали многочисленной армией, сами выбирали место и время вступления в войну, но… «что-то пошло не так». Уже в сентябре 1635 года маршалы де Лафорс и герцог Ангулемский, возглавлявшие войска в Лотарингии, оказались не в состоянии дать отпор имперцам и вынуждены были отступить. Причём отступить надо было быстро и по возможности не привести на французскую землю противника на своих плечах.

Ришельё был в отчаянии; позже он написал в своих «Записках»: «Хотя Цезарь говорил, что франки знают две вещи: военное искусство и искусство красноречия, — уверяю, — что я не смог понять, на основании чего он приписал им первое качество, имея в виду, что упорство в трудах и заботах, качество необходимое на войне, лишь изредка обнаруживается у них».

Он приказал Лафорсу и Ангулемскому разорять за собой всю землю — сжигать селенья, отравлять колодцы, снимать и выкидывать в пруды и болота мельничные жернова с мельниц, поскольку надо было задержать испанцев, заставить их испытывать трудности со снабжением.

В 1636 году испано-имперская армия кардинал-инфанта Фердинанда Австрийского вторглась уже в пределы Франции. Цитата из книги Черкасова «Кардинал Ришелье»: «В первых числах июля 1636 года капитулирует Ла-Капель, затем в течение трёх недель последовательно Вервен, Боэн и Ле-Катле.

Ввиду угрожающего положения, сложившегося в Пикардии, Людовик XIII приказал отслужить во всех соборах королевства молебны об избавлении от врагов и о погублении оных Крестом Господним. Но Господь не внял молитвам сообщников „еретиков“, обойдя их своим покровительством и благословив истинно католическое воинство кардинала-инфанта.

Четвёртого августа испанцы форсировали Сомму, а через два дня осадили крепость Корби — последний мощный заслон по пути на Париж. Крепость продержалась только девять дней. 15 августа 1636 года она пала. Теперь кардинал-инфант мог свободно идти на столицу Франции.

Крайне неблагополучно складывались дела и в Лотарингии, откуда французы были практически полностью вытеснены имперской армией Иоганна фон Верта, двинувшегося затем на Шампань».

Вновь надо было как-то спасать армию и прежде всего замедлить движение испанцев. Ришельё без сантиментов отдал приказ разорить Пикардию, Бургундию и Шампань, чтобы испанцы выдохлись и остановились; более того — в Пикардии Людовик XIII и Ришелье поощряли нарастающую партизанскую войну против испанцев и имперцев (ту самую, против которой позже протестовали император Наполеон и генерал Лористон в России и Испании, называя это «варварским методом ведения войны»).

Ещё одна цитата из Черкасова: «Угроза для Парижа нарастала с каждым днём. Ришелье отдал приказ взорвать все мосты к северу от Парижа, а также все мельницы на пути возможного продвижения противника, чтобы затруднить движение испанских войск и их снабжение». Добавим — а также отравить колодцы, сжечь скирды и неубранные поля и разорить селенья. И всё это — на своей территории, где находилось французское население.

Французы также засылали диверсионные группы в земли самой Испании (например, в Каталонию) в попытках вызвать там национальные восстания и тем самым отвлечь испанцев от Франции.

«Выжженная земля» по… австрийски

Опять Тридцатилетняя война, 1630 год. Имперцы после разгрома Дании были бы на коне, если бы… в войну не вступила Швеция.

Четвёртого июля 1630 года первые шведские солдаты высадились в Померании, оборону которой на тот момент возглавлял имперский комиссар-фельдмаршал Торквато Конти. Шведский король Густав Адольф начал переговоры с герцогом Померании Богуславом XIV, который после некоторых колебаний решил перейти на сторону шведов. Имперцам пришлось уходить из герцогства.

Шиллер в «Тридцатилетней войне» так описал действия Конти: «Дабы отомстить герцогу, имперский генерал разрешил своим войскам при отступлении проявлять любое варварство к несчастным жителям Померании, которые сильно пострадали от его алчности. Под предлогом уничтожения ресурсов перед шведским войском вся страна была разорена и разграблена, и часто, когда имперцы уже не могли удерживать какую-то местность, они обращали её в пепел, чтобы оставить врагу только камни».

В Тридцатилетнюю войну разнести территорию по бревну, если нет возможности занять и прочно удержать — это вообще был моднейший и всеми применявшийся оперативный приём. Некоторые земли такими методами в итоге разрушили практически полностью — в Пфальце, например, по итогу войны налицо было аж 2 (два) процента от довоенного населения. Остальных или убили, или те сами разбежались.

«Выжженная земля» по… голландски

Ну ладно, скажут некоторые, убедил, не только русские этим занимались. Но как насчёт примеров не из истории наций, которые, как и русские, любят только твёрдую руку короля или, там, императора — или на худой конец диктатора какого. Наверняка у просвещённых и демократических наций такого не было!

Хорошо, давайте посмотрим. Имя Лутберга Ульдера из Зволле сейчас мало известно даже тем, кто интересовался войной Голландии за независимость (1567 — 1648). Меж тем это как раз тот человек, который предложил Вильгельму Оранскому воевать с испанцами методом «выжженной земли».

Тысяча пятьсот восемьдесят второй год. Испанские терции Фарнезе развивают наступление на Соединённые провинции в Овернсэйле. И чтобы как-то задержать испанское наступление, Ульдер предлагает Оранскому разорить местности у Делдена и Гоора и… просто сжечь оба города, чтобы испанцы не могли найти ни пропитания, ни приюта в этих краях, и наступление их замедлилось.

В 1584 году святое дело «выжженной земли» продолжил Йост ванн Зуте, господин ван Вилльерс (Joost de Soete, heer van Villers), который буквально стёр с лица земли Алмело, Грунло и Олдензал. Кроме срыва сроков наступления испанцев эти грабежи и разорения имели и более приземлённую цель — голландским властям нечем было расплатиться со своими солдатами, поэтому «невыплаты зарплаты» им решили заместить грабежом.

Были разграблены огромные территории, включая города Бредевоорт, Твенте, Вейзен, Харденберг, Дренте… Овернсэйлское дворянство пришло в ярость и обратилось в Генеральные штаты с требованием прекратить бесчинства. Депутаты подумали и выдали следующее решение: Овернсэйл не будут разорять, если… местные власти ежемесячно будут скидываться «на борьбу с испанским тоталитаризмом и агрессией».

В результате провинция Овернсэйл начала платить Амстердаму по 7100 гульденов в месяц. При этом часть деревень и деревенских старост удерживалась в заложниках до конца войны за независимость.

«Выжженная земля» по… американски

Ну хорошо, скажут некоторые. Это всё примеры из XVI–XVII веков, когда и нравы были грубее, и люди жёстче. Но затем всё стало смягчаться, и только русские продолжали разорять свои же земли перед противником — ведь наследники варваров-скифов всегда ведут войну «не по правилам».

Что ж, на арене… самая демократическая нация — американцы времён войны за независимость. Томас Джефферсон, «Декларация независимости»: «Мы считаем самоочевидными истины: что все люди созданы равными; и что все они наделены Творцом определёнными неотъемлемыми правами, среди которых — право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью».

Итак. На дворе лето 1777 года, армия генерала Хоу решила захватить Филадельфию, столицу мятежников, и место, где заседает Второй континентальный конгресс.

Мысль была простой — захватим столицу и выиграем войну.

Англичане не понимали, что в Тринадцати колониях на тот момент не было узловых центров, которые решали судьбу кампании.

Тем не менее, 22 августа 1777 года Хоу высадил около Филадельфии 11 тысяч солдат, Вашингтон с Континентальной армией попытался нанести фланговый удар, но был отбит и отступил к Честеру.

Континентальный конгресс, узнав о высадке британцев, смазал лыжи в полном составе. Двадцать шестого сентября Филадельфия сдалась на милость победителя без боя.

По предложению Джона Хэнкока, в рамках тактики «выжженной земли» патриоты перед отступлением полностью разграбили Филадельфию, забрав с собой всё, что плохо лежало, разломали и сожгли множество зданий, складов, магазинов. В результате жители города уже в октябре 1777 года встали перед угрозой масштабного голода. Жительница Филадельфии Элизабет Дринкер так описала эту ситуацию: «Мы в ужасном положении, если оно не изменится в самое ближайшее время, мы обречены».

Англичане, вошедшие в город, тоже не блистали кротким нравом, однако эту проблему пришлось решать именно им. По сути, массового голода в Филадельфии и гибели её населения удалось избежать только с помощью поставок из Англии и полного разорения всех окрестностей, своего рода — «продразвёрстки» по-британски, когда в целях снабжения города с расположенных рядом ферм выгребались все запасы провианта, дров, припасов.

В результате к зиме сельская местность вокруг Филадельфии была совершенно разорена (причём её разоряли и патриоты, и британцы), а в самом городе англичане смогли скопить большие запасы продовольствия, которых хватило и на гарнизон, и на горожан.

Заключение

Конечно, это далеко не все примеры использования тактики «выжженной земли», однако уже их хватит, чтобы сказать: её применение не зависело от веры, социального, интеллектуального или технического развития. Её брали на вооружение и французы, и австрийцы, и голландцы, и испанцы, и американцы, и англичане… да вообще все.

В 1977 году большинство стран мира приняли Женевскую конвенцию, согласно которой: «Запрещается подвергать нападению или уничтожать, вывозить или приводить в негодность объекты, необходимые для выживания гражданского населения, такие, как запасы продуктов питания, производящие продовольствие сельскохозяйственные районы, посевы, скот, сооружения для снабжения питьевой водой и запасы последней, а также ирригационные сооружения, специально с целью не допустить их использование гражданским населением или противной стороной как средств поддержания существования, независимо от мотивов, будь то с целью вызвать голод среди гражданских лиц, принудить их к выезду или по какой-либо иной причине».

Но часть стран этот договор не ратифицировали, среди них — США, Израиль, Иран, Пакистан. Тактика «выжженной земли» встречается в войнах до сих пор.

Источник