Фонтаны почему-то не отключили. Несмотря на ноябрь.
Ледяной ветер смешивался с каплями фонтанной воды, и этот поток обдавал всех неосторожных, кто решил прогуляться сейчас, во время заката, на "второй центральной площади города" - так ее называли на местном телевидении.
Я помогал местным художникам - познакомился с этими парнями в общаге. Они разрисовывали "ширму" - бетонную ограду, которой прикрыли реконструировавшийся памятник основателям города.
Так вот, представьте: холодный ветер, закат, где-то там, под холмом - ведь город стоит на холме - брусчатка площади, и, черт возьми, радуга. Радуга! - от этого ледяного фонтана и вялого закатного солнца.
Мой напарник, художник, за которым я таскал ведра с краской, застыл на месте как только вылез из машины, а потом рванул к своей ширме - сдирать стыдливый покров, прикрывавший набросок.
Вдохновение, друг, я понял, можешь дальше делать все молча.
Я же стаскал к нему творческое барахло, закурил, повернулся к фонтану, представил себе каково это - быть облизанным водяным радужным языком под пронизывающим ветром - и поежился. Какие тут могут быть восторги - такая холодина.
Другие люди, не такие приземленные как я, думали иначе. Вон, маленький пацан, лет пяти, видимо надеясь завладеть чудом, побежал к радуге. Но предательский ветер почуял жертву и окатил парня фонтанной водой с ног до головы.
Представил, каково ему и меня передернуло еще раз.
Рев.
Пацан встал на месте, огорошенный неожиданной жестокостью чуда, и обиженно, отчаянно зарыдал.
Да, вот такое вот дерьмо, друг.
Пошел к нему - все окружающие лишь сочувственно глядели на страдальца, никто не рвался успокоить.
- Эй, ну чего ты орешь? - тот замолк, застеснялся, хотя я старался говорить мягче. - Во-первых, отойди, а то тебя еще раз окатит. Во-вторых...
Я стянул с себя толстовку, присел на корточки, завернул, как в мешок, маленького ревуна.
-...подбери сопли. Где твоя мама или кто там?
Тот ткнул пальцем мне за спину. И тут же кто-то пискнул за спиной:
- Простите.
Я повернул голову:
- Что же вы сына оставляете, он мокрый теперь, как будто в фонтан свалился, - мамаша покраснела, опустила голову, как гимназистка, отчитываемая строгой медам, - простите, ничего страшного. Э-э, да здоровее будет, ну что вы, я вот знаете, тоже в детстве...
Меня перебил пацан, простужено пробасил заплаканным голосом:
- Это не мама. Это Полина.
Вот так я с ней и познакомился.
Поля жила с Вовкой - тем пятилеткой, его мать уехала на лечение в Москву.
Так что у нас с ней было целых два месяца - ноябрь и декабрь - практически наедине. Два месяца достаточный срок, не так ли? Для чего? Ну, тут все банально. Люблю-жить-без-нее-не-могу-любовь-до-гроба-дураки-оба.
Холодные вечера после учебы-работы, сказки Вовке на ночь, постель, нагретая ее телом, скрип пружин, разговоры до утра, звезды в окно, тяжелые утра - сон на лекциях, разве ночь для сна?
Слишком по-семейному все? Ну, да. Я как-то не задумывался об этом, поэтому и не испугался. Не задумывался потому, что когда был с ней, мысли были о другом; когда же был не с ней, хотелось оказаться рядом.
...- Егор, скоро Новый год.
Она лежала на боку, прижавшись спиной ко мне - старый диван пружинами тесно сближал своих постояльцев.
- Ага.
- Я должна буду вернуться домой.
- Ага.
Мне нравилось, когда она говорила. Слишком скупая на слова; каждое ее слово - внимание ко мне, выражение чувств ко мне, ради кого-то другого она скорее промолчит; а потому - "ага", а потому - пусть говорит.
- Но как же...
- Выходи за меня замуж.
- Но мы...
- Точка.
Помолчала.
- Но...
- У меня уже есть деньги снимать квартиру. Вопрос решен.
- Я...
- Ты знаешь, что есть такая наука - семейноведение. Так вот... - много, много моих слов, - ...ты же сейчас со мной, значит, ты согласилась быть со мной, значит, ты согласна быть со мной, нельзя же сказать наоборот?
- А-а, да, но...
- Ну, вот и хорошо, спасибо за то, что ты согласилась стать моей женой.
- Но ты не знаком с моей семьей.
- Хорошо. Я это исправлю за пять минут. Новый год - отличный повод.
Она мало, что рассказывала о семье. Вовка - ее племянник, его мать болеет чем-то хроническим, вернется к Новому году. Их, с сестрой, родители живут в Енакиево - пригородном поселке, семья большая. Ну, и они хотят, чтобы Полина вернулась домой. Малообеспеченные, наверное. Ну, и что, проблема что ли?
Ехали долго. Полина молчала, но необычно - напряженно, а мы с Вовкой играли на моем телефоне. Все равно в декабрьских сине-белых сумерках дорогу не разглядишь и не запомнишь. Такси проехало весь поселок и остановилось, по Полиному указанию, около огромной бесформенной груды: судя по всему, этот дом не один раз достраивали и перестраивали.
Скрип снега, истеричный лай невидимой собаки за забором, звонок в домофон:
- Мама, это мы. Открой, пожалуйста.
Тепло и свет внутри. Много света и тепла. И людей.
Мы, наверное, последние прибывшие из тех, кто должен был приехать. Вовка тут же растворился в оханиях-аханиях женщин, к Полине подошла, обняла пожилая женщина - мама, как я понял. Ко мне же, расталкивая, покрикивая на бабью толпу, прорвался папа: седой, усатый, громкоголосый, крепкий мужик.
- О, будет с кем выпить на праздник, понимаешь! Егор? Вот и хорошо, а то тут одно бабьё да детский сад. Я - Владимир Иванович, Иваныч, а это моя женка - Марья Ерофеевна. Ну а с остальными сам потом познакомишься. Пойдем, понимаешь, покажу дом, за стол еще рано садиться.
...Малообеспеченные? Ха. У них гараж больше, чем отдельный этаж моей общаги. Хозяин потащил меня смотреть подъемник для машин.
- Видал, чего? Я, понимаешь, люблю возиться с машинами, раньше, когда мы на квартире жили, постоянно, понимаешь, зависал в кооперативе у мужиков. Сами-то тогда бичевали, считай, да, понимаешь. А тут как дом строить начали, Марья Ерофеевна говорит: "Делай-ка побольше, чтобы все вместились". Ну а раз так, то во такую технику поставили.
Подъемник с жужжанием пошел вверх.
- Иваныч, а почему мужиков-то так мало в доме? - более чем праздный вопрос. Мало ли что.
Но хозяин почему-то предпочел его не заметить.
- А чего я пустой-то запускаю? Давай мы сейчас Паджерик загоним да поднимем, а? Одно, понимаешь, удовольствие возиться так...
- Да ладно, Иваныч, чего сейчас-то, в Новый год?
- И точно. Ну, давай тогда, - он оглянулся, откинул крышку на стойке подъемника и достал оттуда настоящую причину своей любви к гаражу. И стакан.
- Стакан один, прости уж. Давай, - бульк-бульк-бульк, - давай-давай-давай-давай. И - хоп!
Я выпил, подождал хозяина.
- Иваныч, ты меня прости, ты скажи, если я лезу не в свое дело с вопросами.
- А-а, закусить-то нечем. Ладно, господин любопытный, айда ко мне в кабинет.
...Кабинет был под стать гаражу: огромное темное помещение, освещенное лишь камином, шкура на полу.
Малообеспеченные? Это вообще, Россия? Если гараж напоминал хороший автосервис, то кабинет - владения британского полковника викторианской эпохи в отставке, из тех кто повидал и Африку и Индию, а остаток своих дней коротал, разглядывая племенные маски на стенах да рассказывая о былых деньках и павших товарищах.
Иваныч заметил мой невольный взгляд на стены.
- О, ты заметил? Сейчас, подожди, - он достал из стола еще один стакан, блюдце, с уже нарезанным салом, разлил, подошел. - Ну, давай, понимаешь, смажем.
Затем сделал шаг к той стене, где я, якобы, что-то заметил.
- Впечатляет, да? - щелкнул каким-то выключателем, зажглись лампы - не общего освещения в комнате, а те, что специально были сделаны для...
Того, чтобы зритель увидел это. И был потрясен.
И я был потрясен.
Картина метр на два. Не картина, лишь рама от картины. А в раме не холст, а поделие: вырезанное из дерева нечто. Нечто непонятное. Соединение, сочленение десятков тонких острых линий, переходящих в крупные узлы. Очень натурально, естественно, природно, животно.
Это не узлы.
Это крысы. Стая налезающих друг на друга, сплоченных, стиснутых в пространстве крыс.
- Это крысиный король. Крысы, иногда, понимаешь, сплетаются хвостами, так, что не могут потом разойтись и дохнут потом. Говорят, что это не просто так, что это трон для их короля.
- Да... впечатляет.
- Ну, ладно. Что ты там хотел спросить?
Откуда-то снизу раздался гонг.
- О! Марья Ерофеевна всех созывает к столу. Пошли-пошли-пошли, понимаешь! Вопросы - потом.
...Эта картина - крысиный король - так и осталась висеть у меня перед глазами. Кто повесит у себя на стене такое? Община готов? Так ведь это не готы, обычная семья, пожилые хозяева. Если они совсем не бедные, а даже наоборот, естественно было бы ожидать какую-нибудь пошлую акварельку. Но это?
Нехорошо все это. Не деревянные крысы в раме, а все вместе, дом этот дурацкий. Сбежать бы сейчас с Полькой обратно в город...
Я попытался избавиться от неприятного осадка, приналег, слушком уж, на спиртное, а потому весь праздник прошел, по сути, мимо меня. Хотя, нет, все было нормально - и огромный стол, за который все влезли, и куча угощений, и неподдельное веселье собравшихся. И телевизор, и Президент, и фейерверки в полночь - все самое обычное.
За столом мы с Полиной сидели далеко друг от друга, к фейерверкам же я был уже не совсем прямоходящим. Последнее воспоминание от праздника - Иваныч, тащивший меня наверх:
- Ну, ты богатырь, понимаешь, пить. Я тебя в комнату отведу, ты выспись. Полька, уж извини, в другой комнате ляжет. Марья Ерофеевна, понимаешь, женщина строгая.