Около саратовской Общественной палаты живет единственный в мире кот-мудак. Как и писателю Эдгару Аллану По ему тоже всё По... И если знаменитой кунг-фу панде По тоже всё по..., то этому по в квадрате. Как началось моё знакомство с мохнатым пеньком — с эпической картины, демонстрирующей помесь отваги и пофигизма в одном флаконе. Не знаю, чего больше.
Вобщем, котяра держит обширную территорию между берлогой общественников и библиотекой на улице Яблочкова, отчего прослыл главой ОПГ «яблочковские». Курируемую делянку он постоянно метит, уделяя особое внимание серебристой иномарке. Максимум потеков и разводов на авто появляется почему-то сразу как пройдет очередное заседание палаты. Всем ковчегом чтоль они сюда ходят? Говорят, животные, они всё чуют.
А, как я с ним познакомился. Иду значит с какой-то пресс-конференции. Морда в асфальт, на горбу ноутбук по рюкзаку мотыляется. Вдруг слышу визг тормозов. Смотрю: через дорогу меееедленно переходит шерстяное тело. Со скоростью две лапы в секунду кот ну ооочень неторопливо шкандыляет с одной стороны проезжей части на другую под ненавидящий взгляд водителя замершего авто. При виде пасторального кошачьего походняка у водителя начало съезжать спокойствие. Когда кот дошел до середины капота, то невозмутимо затормозил, изящно оттопырил переднюю лапку и с остервенением начал ее лизать. Сердце поэта не выдержало, мужик раскрутил окно, высунулся и проорал:
«Мудак бл@дь!».
Я редко ржу в голос. В последний раз это было на выпускном в какой-то саратовской школе пару лет назад, когда одиннадцатиклассница отчаянно косящая под «еще совсем девочку» спела песенку, наскоро сочиненную местной учительницей музыки. Слова там были такие:
Слеза на клетчатой тетради.
Склонились грустно тополя.
Тебя поддерживают сзади
Родители, друзья, учителя.
Мы со знакомым видеооператором от ржача повисли друг на друге, перемежая фразы «простите, простите» и «п@здец бля». Глядя на невозмутимую кошачью харю, я тоже заржал как конь стоялый. Котяра на водительское возмущение положил болт. Тот посигналил. Я бы на месте животного после гудка давно бы несся как Остап Бендер под черными деревьями, но тот включил несознанку и стал демонстрировать приступ слабоумия. Вальяжненько так дойдя до встречной полосы, он позволил гадзилле тронуться с привизгом и с привизгом же затормозить напротив своего красивого пушистого тела. Ручка открывания форточки задергалась второй раз.
«Дебил блядь!», - негодуя-торжествующе проорал из форточки на кота водятел и сходу втопил на второй скорости.
«Ой бляяяяя, - отчетливо читалось на морде кота, - еще всякие автонищеброды с гавном, найденном на Авите, мне гудеть будут».
Увиденное в следующий раз заставило меня дать кошаку имя Эдгар. С фамилией-то уже определились — По. А вот с именем было туговато. На Ваську гордая сволочь явно не была настроена. «Нет, я не Барсик, я другой», - читалось на усатом рыльце. Сделать его тезкой американского писателя, написавшего знаменитого «Ворона», заставил и другой факт — кот Эдгар отчаянно дружил с вороной.
Это была странная птица. Ебанутая до мозга костей черная курица, карканьем оглашающая тихую улицу русского изобретателя электрической лампочки и наверное помнящая еще его самого. Судя по клюву, разведенка. Ейный хахаль походу по тихому свалил на юга с какой-нибудь уткой-мандаринкой, или в запорошенном крае валит солому, а эта тетя Мотя тут прохлаждается, услаждая себя периодической дружбой с Эдгаром. Эту парочку очень часто можно увидеть вместе. Эдди, судя по всему, давно имеет виды на ее гнездо, где, судя по его настойчивости, были яйца. Кот намереваясь вточить если не яиц, так хотя бы саму наседку. Но не х@й-то было. Крылатый стингер хоть и ныкалась по помойкам, но всегда черной жопой чуяла посягательства на частную собственность, и оперативно прилетала всякий раз, когда кошачья харя начинала усатым солнцем всходить над гнездилищем.
Один раз он был бит. Не до смерти, а так, клювом. Кося глазом на серебристую иномарку, а другим на адскую японскую кухню на углу, кот придумал охуенный план. Винтом взвиться до небес, опережая по скорости не только свет, но даже мысль, а уж тем более ворону, схуячить яйцо, ссыпаться вниз типа ни при делах, и зашкериться в какой-нибудь исторической подворотне.
Ворону было не провести. То ли микролептонная теория передачи мыслей на расстоянии доказала себя во всей красе. То ли умная птица отвлеклась от размышления о мальтузианстве, теории «золотого миллиарда» и сокращении численности паскудного человечества, но в ее голове явно раздался щелчок. За 2,5 секунды эта Наоми Кэмпбелл птичьего мира преодолела четыре квартала и этаким дротиком от дартса впилась в загривок успевшего осуществить первую половину плана Эдгара. Тот ссыпался вниз. Но не как планировал, а вовсе даже жопой вперед, опровергая знаменитую теорию о вечном приземлении кошек на живот.
Сработал принцип бутерброда, и поцеловавшийся с асфальтом Эдгар распластался на нем как белка-летяга. Охуевший и окривевший, он переключился на восьмую из девяти жизней и соскреб себя с асфальта. Затронутый падением мозжечок почему-то начал принимать «Голос Америки». Прослушав новость про сирийский конфликс, кот вместо привычного мяу пробормотал что-то только ему понятное, выключил в башке радио и поднял рыло к небесам. Тут я не могу поручиться, но показалось, что он лапами сделал оскорбительный жест вороне, затем жест «я слежу за тобой» а-ля Роберт Де-Ниро и завершил пассаж жестом Терминатора, погружающегося в расплавленную сталь. Не дожидаясь, когда империя нанесет ответный удар, кот прохромал под шаткий забор.
Черножопый ситх сидела в гнезде преисполненная гордости и поглядывала вниз как Кантария с известного всем здания. «Хер вам всем», - читалось на птичьей харе послание ко всему миру в целом и федеральному собранию в частности.
А кот... После этого случая Эдгар нашел себе друга. Тоже кота, по виду — еврея-пацифиста. Задумчивое дитя цветов, которое когда тянешься его погладить - таки не против, но таки и не «за». Глаза его вечно выражают «А оно шо, кому-нибудь нужно? И шо, прямо сейчас?». На все потуги бесноватого Эдгара пойти пощекотать нервы вороне он смотрит на шлимазла с видом «Послушайте мене, юноша. А давайте мы уже соберемся и никуда не пойдем? Пис, брат».
Раз я застал дружбана нашего героя точившим воробья. Была не суббота, и было можно. От воробья оставалось все меньше, а степенности у кота все больше. Помоешные ништяки нас видишь ли не устраивали, и мы с усердием точили бедную птичку. Появился Эдгар, тут же принявший боевую стойку и вытянувший от удивления шею длиньше, чем у страуса. Соперник-друг агрессии не проявил, и после пары подскоков боевую кату пришлось выключить. По зрелому размышлению и ввиду излишней ссыкливости, появившейся после планирования из вороньего гнезда, Эдгар позицию йой решил на всякий пожарный оставить. Мяукнул, привлекая внимание. Сраным веником пометался по дороге, пугая юных читателей библиотеки. Прослушал симфонию резко тормозящих колес и крик водителя «Опять ты!», благополучно сйобся на дерево, но был пристыжен вороной и вернут обратно в исходную позицию.
Финал был не столь красочен и живописен. Друзья мирно поделили орнитологический ужин, добили помоечными дарами, пометили зассанное колесо серебристой иномарки, сделали вороне «фак» и, скрестившись хвостами, побрели на полный опасностей проспект Кирова.
