Областной гидрометцентр накаркал непогоду. Точнее, если учесть прогнозируемое обилие осадков, наквакал. Редактор дал задание сделать новость про погоду на выходные. Когда главный синоптик рассказывала мне по телефону о перспективах на ближайшие субботу и воскресенье, я медленно опускал надкусанный пирожок и невидящими глазами смотрел в пустоту. Если бы на фоне ее слов звучала «ту-ту-ту, туДУДУТУУУ» - музыка из «Терминатора» - я бы обоссался. Музыки, слава богам, не было.
Что это? Всего минуту назад я блаженно пил кофе с булочкой и в ус не дул. Эх, золотое было время! Синоптесса развернула передо мной апокалиптичное будущее со всем спектром гнева пророка Ильи. От сильного дождя и мрачного тумана до сильного сногсшибающего ветра со «снегом в харю». Да-да, прям так и сказала. Апокалиптический хардкор в исполнении синоптессы периодически перемежался ее хриплым смехом, который перешел в религиозно-исступленный фальцет, когда она дошла до «твердь разверзнется и ангелы на четырех конях вострубят». Я дал ей зловеще довещать, и индифферентно повесил трубку. Пиздец. Накрылись выходные.
Тьфу, обещал же не ругаться. Я вообще слово «пиздец» на этой неделе всего три раза произносил. Если отмотать два пиздеца назад (победа Трампа и проект бюджета региона на следующий год) я так выразился лишь в начале недели. Было утро. За окном шли дождь и я. Дождь шел по вертикали, я передвигался горизонтально и все больше зигзагами, тихо матерясь на непогоду. Ливень решил, что у саратовцев проблемы с холодным водоснабжением, а потому из жалости вовсю фигачил по мне и рюкзаку с ноутбуком.
Мне пофиг, я в танке. То есть, в куртке с маньячным таким капюшоном. У рюкзака не было ничего — ни личной жизни, ни капюшона, ни хоть какой-нибудь дохлой накидочки. Ввиду последнего обстоятельства он вымок как жучка. Это я понял, когда попытался снять его в лифте. За многие годы жизни старенький лифт столь мокрого рюкзака ни разу не видел, а потому так офигел, что прикинулся вертикальной электричкой и человеческим голосом произнес: «Следующая станция Кантемировская, переход на Замоскворецкую линию».
«Ххуййяссе», - ощупал я в офисе истекающий водой рюкзак. Хоть отжимай. Будь я Бэр Грилсом, сушить бы его не стал — в голодное время с рюкзачка можно было отжать стакана два воды, не меньше. Но я не Бэр, червяков не ем (тот случай с яблоком не в счет), поэтому решил рюкзак высушить. Но как?
Решил поставить на попа. Поп был против. Положил рюкзак на бок, но он начал пьяно заваливаться. Положил плашмя. Нутрё не просыхает. Так. Надо раскрыть и чем-то зафиксировать. Шкодливая смекалка заставила кошкой метнуться к какому-то спортивному кубку, сиротливо куковавшему по-над стеночкой, и использовать его. Чего я и сделал. После чего уделил внимание почти настоящему кофе в пакетике с почти настоящими сливками. Все лучше, чем просто вода. Воды мне сегодня хватит.
История не припомнит случаев, чтобы так много человек за столь короткое время спросили «Что это?». Коллеги меня не поняли. Коллеги сочли это инсталляцией. Коллеги понимали, что это знак протеста. Но протеста против чего??
Собрали экстренную планерку, пока я где-то там блаженно втыкал кофе. Что значил раскрытый рюкзак со спортивной начинкой на пустом столе? Загадка. Пугающая и волнующая одновременно. Работа встала. Кто-то задумчиво курил, кто-то втихаря крестился. Некоторые плакали. Кто-то бубнил в углу в телефон: «Забирай детей и уезжайте. Никому не говори, куда. Кажется началось».
Позвали батюшку. Он опасливо выглянул из-за кулера и посоветовал хорошего знакомого-экстрасенса, после чего свинтил. Но деньги взял.
Вызванная полиция просто не приехала. Стальной голос на том конце посоветовала вызвать милицию.
Чтогдекогда продолжалась бы вечно, если бы не святой бой часов, возвестивший о конце рабочего дня. Офис опустел стремительно. Я взглянул на стол с распятым рюкзаком. Он был обложен чесноком, а вокруг стола был наведен круг из кирпичной крошки. Хмыкнув, я расчленил просохшую инсталляцию и поклялся никогда больше не выходить на улицу в дождь.
А, да, вот фото страдальца.
