Взгляд на Сирию глазами военкора «КП» Александра Коца и его любимого писателя-мариниста Виктора Конецкого
То, что в Латакии мы встретимся с Виктором Конецким, сомнений у меня не вызывало.
Его роман-странствие «Среди мифов и рифов» (1968-1972), где он описал мирный сирийский городок, из самых моих любимых. Но я никак не ожидал, что его далекие зарисовки так плотно сложатся с моим восприятием этой страны и ее людей. Словно Виктор Викторович сидит справа от меня в нашем раздрызганном репортерском джипе…
«Букра»
«...Перед началом разгрузки в Латакии я решил выучить несколько арабских слов.
Между выдающимися государственными деятелями и грузовыми помощниками капитанов есть сходство. И те и другие знают, что в момент прибытия есть резон произнести на местном языке одну-две фразы. Например: «Руси и хинди бхай-бхай!», или «Мердека!», или «Гуд монинг, леди энд джентльмены!» Такое вступление облегчает контакт. Дальше можешь уже переходить на родной язык. И заявить, что солнце (которое испепеляет все живое вокруг) символизирует ясность ваших отношений. Или что дождь (который лупит как из ведра) не может омрачить вашей дружбы, а, наоборот, ее подчеркивает.
Моряку полезно знать на местном языке: «Сколько стоит шариковая авторучка, метр гипюра, кофточка?» Отцу нации соответственно: «Сколько стоит пушка, пшеница, атомная электростанция?»Чтобы уловить ответ, надо знать числительные.
И в тишине штилевой ночи на внешнем рейде Латакии я ломал голову над тем, почему наши числа называют арабскими, если они ничего общего с арабскими не имеют. Ни в написании, ни в звучании. Например, «5» пишется в Сирии «0» и произносится «хамси»...
Виктор Конецкий в Латакии, конец 60-х. Фото: из архива семьи Конецких
Иногда, Виктор Викторович, мы тоже беззлобно шутим между собой: «Эту страну надо было назвать Букра». Букра — по-арабски «завтра». На самом деле в арабском языке есть два «завтра». «Годан» - это завтра 100-процентное, без полутонов. «Это приличное слово», - уклончиво пояснял наш переводчик Назир Саиди, совершенно атипичный сириец-суннит. Выпускник Ленинградского артиллерийского училища всегда беспощадно пунктуален. Этим качеством не может похвастать среднестатистический житель арабской республики — будь он хлебопеком или министром. «Заеду в 7 утра» - означает, что без десяти семь Назир позвонит в дверь. В привычной сирийской системе времени и координат раньше девяти утра можно даже не просыпаться. Это развращает, и Назир каждое утро терпеливо сидит на кухне, дымя неизменными «Lucky Strike», пока его сонные клиенты неторопливо совершают утренний моцион. «Ялла, шибаб, ялла, - подгоняет он нас. - Давайте, ребята, погнали!»
Через Назира (подпольная кличка «Старик») мы и познавали необходимый минимум языка пророка.
«Букра» - завтра вялое, неопределенное. Не сулящее никаких внятных перспектив. «Когда будут готовы визы?» «Букра!» «Когда оформят военное разрешение?» «Букра!» «Когда начнется наступление?» «Букра!» - смотрят на тебя приторно добрые глаза. Как у Ильича на октябрятском значке. По ним сразу понимаешь — тебя «динамят», муалим (парень). Ты пытаешься объяснить, что неплохо бы «букра» трансформировать в «годан». Но перед твоим лицом начинает покачиваться фирменный универсальный жест, который мог бы украсить герб государства Букра. Мы назвали его «собрать гузку в кучку». Троеперстие (то, чем крестятся православные) на вытянутой руке мерно покачивается пальцами вверх. Дескать, не суетись, подожди, куда спешишь...
Жест сопровождается непередаваемым мимическим посылом, словно собеседник хочет сказать «пссссс», но получается это беззвучно.
Парень слева демонстрирует фирменный универсальный жест, которые мы, военкоры, шутливо называем "собрать гузку в кучку"
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН
«Чай?» - спрашивает он с самой доброжелательной в мире улыбкой. «Чай» по-арабски — чай. И ты сдаешься, гадая, сколько кружек придется выпить — вахет (одна) или хамси.
«Годан» за четыре года в Сирии я не слышал ни разу. Страшнее «букра» может быть только «бак букра» - послезавтра...
Что вам рассказывать, Виктор Викторович!
«Шар...та»
«...И мы пошли. Через всю Латакию. По узким улочкам без тротуаров, где велосипедисты, мотоциклисты и ишаки едут и бредут как им захочется, а машины раздвигают толпу бампером. И где я не видел ни одной лошади. Арабских скакунов заменили велосипеды. Раньше, насколько я знаю, у восточных народов считалось, что если скакун не звенит от различных сбруй и украшений, то это уже не лошадь, а осел. И этот обычай перенесли на велосипеды. Они украшены сбруями, бляхами, перьями и чудовищными «восьмерками». Но вершиной оригинальности являются грузовики. Если вы, скучая на трамвайной остановке, разглядывали фотовитрины ГАИ, то можете представить грузовик, через который переехал электровоз. Но этот грузовик не лежит на боку, а едет. И плюс ко всему он еще разрисован цветочками, орнаментом, русалками – все в стиле Шагала витебского периода. Кабина, у которой чаще всего нет дверец, обклеена вырезками из журналов, переводными картинками. Вокруг головы шофера болтаются золотые рыбки, попугаи и куклы. Самый маленький грузовичок испускает столько звяканья, рева, звона и скрежета, что вполне поспорит со средним европейским портом...»
Ничего не изменилось, Виктор Викторович, за сорок лет. «Раздвигают толпу бампером» - все та же восточная культура вождения. Пешеходы здесь — такие же полноправные участники движения, как и автомобилисты. И только Аллах ведает, у кого из них приоритет на трассах общего пользования. Подземные переходы встречаются не чаще, чем массажные салоны (я не встречал ни того, ни другого), светофоры живут своей параллельной жизнью. Непосвященному может показаться, что преодолеть шестиполосное полотно, забитое старенькими «шайтан-арбами», под силу только олимпийскому чемпиону по прыжкам с шестом. Но местные пешеходы, движимые каким-то шестым чувством, лавируют в быстро мчащемся потоке с невозмутимым видом человека, вышедшего во двор выбросить мусор. Чтобы повысить свои шансы на выживание, достаточно вытянуть руку в сторону летящего на тебя автомобиля, собрать три пальца в щепотку, покачать и попытаться изобразить «пссссс». Впрочем, у водителей тот же самый жест с легкостью заменяет поворотник.
Если в плотном потоке, вставшем в пробку, тебе вдруг понадобилось перестроиться из крайнего левого ряда в крайний правый (увидел, к примеру, автолавку с кофе и лепешками), просто «собери гузку в кучку», высунь ее из окна и, истошно давя на клаксон, шуруй поперек потока. На мелкие аварии здесь не обращают внимания вообще.
Сумасшедший сирийский трафик, в котором непонятно, у кого приоритет - у водителя или у пешехода.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН
Притер кто-то сбоку. «Б...дь такой», - беззлобно бросает в окно Назир по-русски. «Шар...та», - вторим мы по-арабски. В этот момент кажется, что Назир — единственный, кто не использует клаксон. Здесь могут выехать на трассу без одного колеса, со сгоревшими фарами, отвалившимися зеркалами...
Но если не работает клаксон — немедленно в сервис!
Как-то я ехал на такси из Шарм-эль-Шейха в Каир. И на пустынном перегоне, где кроме нас и солнца не было ничего, водитель ритмично давил в «бибику». Безусловный рефлекс.
Представьте, каково управлять здесь автомобилем. Божественные ощущения! И как же я понимаю желание Виктора Конецкого сесть за руль в Сирии!
«Сафара Руссия»
«...Мы замечательно неслись, время от времени останавливаясь перед камнями, перегораживающими шоссе. Возле камней возникали из тьмы военные патрули, поблескивали фонариками, аксельбантами, портупеями, оружием, шевронами, нашивками, кокардами, шлемами, пуговицами, глазами. И, не проверяя документов, пропускали. И мы опять неслись, высвечивая на виражах куски арабских декораций: цветущие плодовые деревья, каменные заборы, заросли кактусов...
...– Евгений Петрович, – сказал я. – Нынче ты подарил нам удивительный кусочек жизни. И мне чуть только не хватает до полного счастья. Преследует недоступная мечта. Как того африканского вождя, который просил и просил у колонизаторов-англичан подводную лодку. Хотел охотиться с нее на крокодилов. Слышал про такого?
– Слышал, – сказал Таренков. – Англичане подлодку зажали, а мундир адмиральский вождю прислали.
– Точно. А чего мне не хватает для абсолютного счастья?
– Знаю, – сказал он, и затормозил, и вышел из машины, и обошел ее, и открыл мою дверцу. – Ну? Садись за руль. Тебе этого хотелось?
- Ты ясновидящий! – сказал я и пересел за руль...»
Виктор Конецкий, 1969 год
- Саня, мне помонтировать надо, два часа до эфира, сядешь за руль? - Евгений Евгеньевич Поддубный доверяет мне, это приятно.
Репортаж с колес выглядит именно так. Я уже успел ужать свои видео и фото, которые, как только доберемся до Интернета, будут загнаны в редакцию. Интернет в Сирии не шустрее разморенной на полуденном солнце «сульхофат» (черепахи). (Не помню, почему я знаю это слово. Тем более, в связке «асла сульхофат» — лысая черепаха. Наверняка какие-то суннитские шуточки Назира). А пока Интернета нет, можно и порулить.
Каждый раз, колеся по трассам Ближнего Востока (а за последний месяц в Сирии мы намотали тысяч шесть), я все время удивлялся: «Почему «диктаторы» строят такие отличные дороги?» Ехать — одно удовольствие. Что здесь, что в Ливии, что в Египте... Прямые, как улица Виа Ректа в старом Дамаске, по которой, по преданиям, когда-то ходил Иоанн Креститель. Гладкие, как затворная рама АК-74 у хорошего бойца.
Притормаживаешь только на блокпостах, проезжая змейку из бочек, выкрашенных в цвет сирийского флага.
- Сафара Руссия, - говоришь солдатику.
Обман, конечно, но когда представляешься «посольством России», лишние вопросы отпадают сразу. Это наш универсальный ответ на их «псссс». «Мистер! Ноу фото, ноу видео!» «Сафара Руссия!» «Велькам!» Даже анекдот родился. Приезжает военкор домой из командировки:
- Жена, накрывай на стол!
- А волшебное слово?
- Сафара Руссия!
Солдатик, как правило, с первого раза не слышит. Или акцента нашего не разбирает, переспрашивает, берет под козырек, и ты снова мчишься, загоняя стрелку спидометра под 160. Вокруг — пустыня, слева — Фронт аль-Нусра, справа — ДАИШ. Внутри — слегка напряженные друзья. На горизонте возникают два симметричных бархана, и ты, чтоб разрядить обстановку, говоришь что-то не очень глубокомысленное:
- Глядите, пацаны, сиськи!
- Сеааанс! - мечтательно протягивают пассажиры.
И только Евгений Евгенич продолжает стучать по клавиатуре. Но через пару минут и он спросит: «Где сиськи?»
«Иман»
«...Минут через двадцать Таренков свернул с шоссе к малоприметной издали часовне. Она стояла среди увядающих акаций и вечных сосен на вершине пологого холма.
Здесь было тихо. Здесь было прозрачно и акварельно.
Куполок часовни увенчивался нашим православным крестом.
– На этом месте, братцы, Мария Магдалина мыла ноги Христу и вытирала их кудрями, – сказал Таренков. – Факт непроверенный, но все равно впечатляет, а?
- Господи! Куда судьба носит! – пробормоталось мне...»
Часовня Святой Феклы в центре Латакии
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН
Тормозим с Димасом возле часовни в Латакии. Нас словно током прошибло — это же та самая часовня, из «Среди мифов и рифов». Стоит посреди Латакии, огороженная небольшим заборчиком. Но мы ошиблись. Часовня Марии Магдалены находится за городом, на холме. А это - храм одной из самых почитаемых в христианской Сирии святой — Феклы. И он на «полкорпуса» вросла в землю. То ли из-за слабости фундамента, то ли изначально так задумывалась архитектором.
Почти полвека назад, когда по этой дороге ехал один из самых совестливых писателей Отечества, все здесь было таким же. Точь в точь. Часовни. Транспаранты на стенах. Война.
«Плакаты со стен плоскокрыших домов призывали к оружию, бдительности и издевались над врагами.
Война. Действительно война. Пускай ее невозможно сравнить с нашей, но людей убивают…»
Стены домов Латакии, как и в 60-е Конецкого, украшают военные плакаты, призывающие сирийцев на войну.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН
Судьба дважды заносила нас в город-святыню Маалюля, где находится Монастырь святой Феклы. В первый раз — во время ее осады исламистами Фронта аль-Нусры. Во второй — в уже освобожденный город-святыню, переживший разграбление и поругание. Но не сломленный. Сирийцы, будь то христиане, сунниты или алавиты, несмотря на все свои «букра» и «псссс», удивительно стойкий народ. С фатальным упорством они строят новую жизнь на осколках ушедшей всего на пару километров войны, не теряя веры в свои силы, в свою страну.
Не теряя Иман — Веру.
«Я попытался сосредоточиться и восстановить в памяти имена всех своих погибших, пока зажигал и ставил в песок жертвенника свечу, но это оказалось безнадежным делом. И я только хорошо помянул всех погибших раньше срока, когда свечка утвердилась и огонек ее бестрепетно затеплился в неподвижном воздухе часовни.
Одну свечу, шишку сосны и веточку акации я прихватил с собой. Я знал, что мать этот подарок сохранит до смерти. Ведь для верующих вся здешняя земля – священна...»
Рисунок Виктора Конецкого. Порт Латакия (Сирия). Докеры. С борта т/х "Челюскинец".1968 год. Из архива семьи Конецких.
Статья http://www.kp.ru/daily/26502/3370335/
