Bitnik89

В ТУПИКЕ. КОМПАНИЯ 1996 ГОДА.
Война продолжалась, однако вопрос о перспективах ее завершения оставался туманным. Многие населенные пункты приходилось брать раз за разом. В районе Бамута продолжалось позиционное стояние. В начале марта боевики вновь вошли в Грозный, и после нескольких дней боев отступили из столицы. В марте же вновь брались штурмом Самашки. Беда в том, что взятие очередного аула не давало, по сути, ничего. Иной раз боевики несли высокие потери. Однако переломить ситуацию в свою пользу русским не удавалось. Оставалось надеяться на постепенное истощение сил боевиков. Вопреки собственной рисовке, участники чеченских вооруженных формирований прекрасно знали, что такое истощение, и не могли продолжать войну вечно.

В безопасности на территории Чечни не мог чувствовать себя никто. С декабря 1995 года боевики массово освоили новый вид заработка: похищение с целью выкупа гражданских лиц. В первую очередь жертвами похищений становились командированные из России. В Чечне действительно находилось достаточно много специалистов, которые зачастую скверно охранялись. Видимо, первой такой акцией стал захват в декабре 1995 года трех десятков строителей в Ачхой-Мартане. Позднее люди все чаще уводились в неволю, с размахом, сразу десятками. По результатам мартовского нападения на Грозный, в горы оказались уведены сразу 84 человека. В январе прямо на переговорах об освобождении пленного солдата были захвачены в заложники два православных священника (один из них впоследствии был убит).

Дудаев объявил всех заложников пленными агентами спецслужб. В действительности же, похищения людей превращалось в бизнес и приобретало почти промышленный размах. Попытки несчастных бежать пресекались жесточайшим образом. Весной 1996 года группа русских рабочих попыталась сбежать из узилища. Эти люди были схвачены. Пятеро беглецов было расстреляно, еще двое умерло от побоев. Постепенно ухудшалось также отношение к пленным. В моду вошли казни с записью на видео отрезания голов. Такой способ казни дико мучителен.

«Жертвам довольно глубоко перерезали шею, поддевали трахею и пересекали ее, как при забое скота. Зрелище не из приятных: человек свистит, дергается минут пятнадцать. Перед тем как бросить в общую могилу, его все равно приходилось достреливать», — эти поэтичные строки принадлежат украинскому маргинальному политику Дмитрию Корчинскому, чьи соратники воевали на стороне Дудаева.

16 апреля российская армия получила еще один болезненный удар. Неподалеку от села Ярышмарды в ущелье была разгромлена войсковая колонна 245-го полка, в составе которой погибло более 90 человек. Засада была организована отрядом Хаттаба. Поскольку тыловой район действий полка был до сих пор достаточно спокоен, а с жителями окрестных сел имелась договоренность, возникло некое расслабление и утрата бдительности. В партизанской войне это зачастую равносильно смертному приговору. Основная часть блокпостов в тылу полка была снята.

Взаимодействие с полком, через чью зону ответственности шла колонна, не было организовано. С воздуха колонну не прикрывали. Контрзасадные мероприятия не проводились. Никакие дозоры колонну не оберегали. Как ни печально, соблюдение самых обычных уставных мер предосторожности могло сильно уменьшить потери в бою. Фактически же отряд араба Хаттаба успел даже окопаться на позициях, замаскироваться и ждал злосчастную колонну во всеоружии. Впоследствии ходило много разговоров о том, что колонну кто-то «продал», но на практике трагедия 245-го полка — это трагедия небрежения основами военного дела.

Около половины третьего пополудни 16 апреля колонна полка попала под обстрел на серпантине. С одной стороны находился обрыв, с другой — отвесная скала, так что уйти из-под огня солдатам было крайне сложно. Бой шел до шести часов вечера, когда к разбитой колонне вышла отправленная на помощь бронегруппа. Снайпер-контрактник, ехавший в колонне, оставил живописный рассказ о своем участии в этом бою:

Колонна растянулась на «тещином языке» (это серпантин такой). На нем наливники еле разворачивались, а уж МАЗы, которые неисправную технику тянули, вообще не знаю, как проходили. Все тихо, спокойно. Едем, анекдоты травим. Проехали Ярышмарды, голова колонны уже за поворот ушла, наливники мост через сухое русло прошли. И тут — взрыв впереди, смотрим — из-за пригорка башню танка подбросило(…) Нашел какое-то углубление в обочине, затолкал туда свой зад. Рядом боец-срочник залег. Первый шок прошел — наблюдаю, как дела обстоят. А дела неважные. Наливники встали на дороге. Ребята из взвода наливников отстреливаются во все стороны как могут, где духи конкретно, пока неясно. Аркаша из-под колеса своего наливника мочит в белый свет. Тут мимо меня граната как шарахнет в наливник, что сзади нас шел. Наливник горит. Я прикидываю, что если он сейчас взорвется, то нам всем будет очень жарко. Пытаюсь понять, откуда же эта штука прилетела. Смотрю, вроде кто-то копошится метрах в 170 от нас. Глянул в прицел, а «душара» уже новую гранату готовит. Свалил я его с первого выстрела, аж самому понравилось. (…)

Пока я по духам палил, Аркаша горящий наливник отогнал и с дороги сбросил. Прислушался, вроде пулемет работает. Сзади что-то подожгли, и черный дым пошел в нашу сторону по ущелью, из-за него в прицел ни фига не видно. Прикинули мы с Дмитрием — так срочника звали — что пора нам отсюда отваливать. Собрались и рванули через дорогу, упали за бетонные блоки перед мостом. Голову не поднять, а пулеметчик тем временем долбит по наливникам, и небезуспешно. Поджег он их. Лежим мы с Димой, а мимо нас в сторону моста течет речка горящего керосина шириной метра полтора. От пламени жарко нестерпимо, но, как выяснилось, это не самое страшное. Когда огненная река достигла «Урала» с зарядами для САУ, все это добро начало взрываться. Смотрю, вылетают из машины какие-то штуки с тряпками. Дима пояснил, что это осветительные снаряды. Лежим, считаем: Дима сказал, что их в машине было около 50 штук.

Тем временем загорелся второй «Урал» с фугасными снарядами. Хорошо, что он целиком не сдетонировал, снаряды взрывами разбрасывало в стороны. Вдруг во втором «Урале» с фугасными боеприпасами что-то так взорвалось, что задний мост с одним колесом свечой метров на 80 ушел вверх. Стрельба беспорядочная, но пулеметчик духов выделялся на общем фоне. Решили мы из этого ада кромешного выбираться, перебежали в «зеленку». Распределили с Димой секторы обстрела. Я огонь по фронту веду, а он мой тыл прикрывает и смотрит, чтобы духи сверху не пошли. Выползли на опушку, а по танку, который в хвосте колонны стоял, духи из РПГ лупят. Раз восемь попали, но безрезультатно. Потом все же пробили башню со стороны командирского люка. Из нее дым повалил. Видимо, экипаж ранило, и механик начал сдавать задом. Так задом наперед он прошел всю колонну и, говорят, добрался до полка.

«Нас троих — меня, Макса и Андрея», — писал другой солдат из колонны, — «Спасли мешки с сахаром, но они завалились, завалив и наши автоматы. Пытались выскочить через задний борт, но огонь по нам был очень плотный, и еще горела кабина с запаской, так что видимость была нулевой. Кое-как удалось разрезать сбоку тент, и в эту дыру мы вылезли. Возле „Урала“ у нашего убитого взял АК. Лег за дерево, начал оглядываться: кругом дым, гарь и крики раненых. „Кашээмка“, а мы ехали за ней, горела. Вот мимо из хвоста колонны проехал танк, масксеть позади башни на нем горела».

К моменту, когда пришла помощь, все уже было кончено. «Вижу, как идут наши солдаты», — рассказывал боец, — «Со стороны 324-го полка. Начали нас, раненых, собирать и укладывать в медицинскую „мотолыгу“. У ней двигатель так и работал все это время! Она целая была! Человек 6–8 нас положили внутрь. Мертвых стали класть наверх. Слышу, кто-то кричит: „Кто умеет водить?“. В кабину сел какой-то солдат, стал разворачивать „мотолыгу“, сдает назад, а дорога узкая, и — завис над пропастью. Все убитые с брони повалились, человек десять—пятнадцать, в обрыв, в Аргун. „Вот и выжили!“ — успел подумать. Но зависли. Потом все же вырулили, водитель поставил „мотолыгу“ на дорогу».

Трагедия Ярышмарды — это пример того, как жизнь и смерть людей оказываются в зависимости от соблюдения самых простых мер предосторожности. Впоследствии, уже на второй войне, Хаттаб был убит, но жизни людей, оставшихся в ущелье, вернуть уже нельзя.

Впрочем, успех не всегда сопутствовал боевикам. Например, в 1996 году в засаду спецназа ГРУ с фатальными для себя последствиями попал один из сподвижников Радуева, Умар-Хаджи Хасанов по прозвищу Батя. Этот персонаж прославился, в частности, тем, что отрубил саблей голову летчику из сбитого самолета. Его уничтожение было примером хорошо устроенной засады. Участник операции описывал этот эпизод:

Мы собрались уходить. Вдруг наблюдатель докладывает: «Подъехал уазик!». Машина остановилась, не доезжая до нас, из нее вышли несколько человек, достали приборы ночного видения и стали проверять безопасность дороги. Видимо, этот участок у них тоже считался рискованным. Ждем. А ожидание — штука нервная. Вдруг это их разведка нас ищет? Нет, погрузились в машины и тронулись на небольшом расстоянии друг от друга. И опять сомнения: те это люди или не те? Как определить, чтобы грех на душу не принять?

Решили рискнуть. Вышли открыто на дорогу и стали машины тормозить. «Уазики» встали — и сразу же из дальнего по нам открыли огонь. Хорошо, что было темно, очередь прошла, никого не зацепив. Ну наконец-то все сомнения рассеялись! Первый автомобиль попытался уйти. Мы начали бить по нему, в два ствола метров с семи, не больше. Из машины выпрыгнул «дух», а на нем аж три автомата висят. Успел он пару раз шагнуть и тут же получил пулю в голову, потом еще две в грудь и в шею. Стреляли мы только из бесшумного оружия. Одновременно добавляли по второму автомобилю. Сопротивления никакого. Окружили машины, быстренько все вытрясли: оружие, документы… Не успели толком документы посмотреть, как со стороны села появляются фары. Были у нас горячие головы, которые предлагали и этих встретить соответственно, но командир принял решение: «Уходим!» Оружие есть, документы есть, в расположении части разберемся. Выполнена задача полностью или нет, к чему лишний риск? Быстро собрались и стали отходить. Вариант отхода также был отработан. Пройдя несколько километров, мы добрались до пункта эвакуации, где нас уже ждала бронегруппа. На броне вернулись домой без дополнительных приключений…

В этой засаде был также ранен ехавший во второй машине Радуев.

Впрочем, этот успех был мелочью на фоне действительно впечатляющего результата, которого русским удалось достичь во второй половине апреля. 21 числа русским удается добиться успеха, даже не вполне ожиданного на общем безрадостном фоне — в результате спецоперации был убит Джохар Дудаев. Лидера чеченского подполья было крайне трудно изловить, поскольку тот соблюдал все меры предосторожности. В конце концов, удалось завербовать человека из окружения чеченского президента. Тот передал информацию о примерном месте нахождения Дудаева в урочный момент. Дудаев остановился для того, чтобы поговорить с российским политиком Константином Боровым. Русским удалось запеленговать сигнал спутникового телефона лидера боевиков, после чего штурмовик нанес удар ракетой по месту, откуда исходил сигнал. Дудаев был убит.

Это было серьезное достижение: как ни крути, покойный президент был единственным, кто мог претендовать на настоящее лидерство в стане чеченцев. Ни Басаев, несмотря на высокий авторитет, ни тем более Масхадов и официальный преемник Яндарбиев на эту роль не годились. С другой стороны, не следует и переоценивать значение гибели Дудаева: на тот момент отряды боевиков пользовались широкой автономией, так что надеяться обезглавить подполье таким образом было бы наивно. В любом случае, упорный и сильный враг России, попивший много крови, был убит.

В мае успешно окончилась растянувшаяся на долгие месяцы осада Бамута. Уличных боев в самом селе удалось избежать. Бамут был захвачен благодаря обходному маневру отряда 166-й бригады. Обходя село по горам, разведывательная рота наткнулась на группу боевиков, шедшую в Бамут же, и серьезно потрепала ее, после чего в самом селе решили, что пора уходить. Выходящие из Бамута дудаевцы наткнулись на выдвигающийся им навстречу батальон и, понеся новые потери, откатились в горы. Эта операция сделала знаменитой роту Алексея Ефентьева, широко известного по позывному «Гюрза». И действительно, его разведрота сыграла одну из первых скрипок во взятии так долго державшейся «бессмертной крепости». «Когда оборонявший Бамут отряд при перемещении попал в засаду (между мостом и бродом), после боя крепость стало некому защищать, и когда в Бамут вошли, там уже было только несколько боевиков на миномётах и ДШК (они потом в сторону Ингушетии ушли). Так и взяли. Правда, по совести Бамут боевики действительно долго держали, но воевать с империей — дело неблагодарное», — с удовольствием повествовал один из солдат роты.

Падение Бамута имело ощутимые психологические последствия. Это было последнее крупное село, никогда не бывшее под контролем русских, своего рода символ упорной обороны Чечни. Его сдача даже позволила говорить о победе в войне. В конце мая Ельцин посетил республику, пользуясь тем, что в Москве находилась делегация сепаратистов во главе с Яндарбиевым, и поздравил военнослужащих с победой. Опытный популист, Ельцин постарался выжать максимум из текущего положения дел в свете июньских президентских выборов. Фактически продолжавшаяся партизанская война делала любые заявления о победе не выдерживающими критики. Июнь и июль прошли в попытках ухватить за хвост перемещающиеся по республике отряды боевиков (Ельцина это уже не слишком волновало: президент был благополучно переизбран).

Автор статьи: военный историк Евгений Норин

Чечня. "Груз 200" перед отправкой в Пункты приема, обработки и отправки погибших.

ОНИ НЕДОСТАТОЧНО ГРОМКО КРИЧАЛИ.
Пока Дудаев укреплял свою власть, в Чечне шла полноценная этническая чистка. Русские и в целом нечеченцы подвергались самым разнообразным гонениям. Привыкшие жить в относительно благополучном государстве с работающей полицией, администрацией и судами, люди оказались полностью беззащитны в ситуации, когда государственные структуры исчезли, бросив несчастных наедине с организованными по племенному принципу бандитами. Перечень насилий и издевательств, которым подверглись русские в Чечне, достоин того, чтобы стать памятником нашей государственности 90-х годов.

Выдержки из списка преступлений против населения, составленного в Шелковском районе:

«Станица Дубовская: Латышев Александр Григорьевич, украден сын, отдан за выкуп.

Станица Шелковская: Лысенко Евгений, избит, умер. Орлянский Александр, застрелен. Геврасевы, супруги и трехлетняя внучка, убиты в своем доме. Долгополов Николай Павлович, избили, бросили в дом гранату. Гринько Михаил, избит, находится в тяжелом состоянии.

Станица Червленная: Еремин Георгий Максимович, застрелен в своем доме. Думанаев Владимир Владимирович, пропал вместе с автомашиной, найден в Тереке с огнестрельным ранением и переломами рук и ног. Лукьянцев Анатолий Петрович, Пятов Александр Ефимович, оба закрыты в вагоне и сожжены. Муратиди Георгий Стефанович, главный врач, убит ножом. Маллаев Виктор Капитонович, пред. церковной общины, член правления стариков Терского казачьего войска, расстрелян в своем доме. Гуслякова Анна Петровна, ветеран ВОВ, ограблена. Дикой Иван Семенович, ранен в шею, ограблен.

Станица Старогладовская. Апаренко Зинаида, изнасилована, зверски замучена, надругались над телом. Иничкин Николай Евгеньевич, застрелен в своем доме. Жариков Матвей Савельевич, ранен автоматной очередью».

И т. д. и т. п. Заметим, что этот список далеко не полон: изначально из-за действий банд в районе люди попросту боялись сообщить о своих бедах, а переписчик серьезно рисковал головой.

Положение жителей городов было, пожалуй, наиболее кошмарным. У горожан всегда было чем поживиться. Иногда горожанин мог рассчитывать продать свое жилье по смехотворной стоимости (как утверждал журналист Дмитрий Холодов, большую квартиру в центре Грозного иной раз продавали буквально за 3–4 тысячи долларов). Зачастую надеяться хотя бы на какие-то деньги было нельзя.

Марина Камакина из Грозного вспоминает:

«В феврале 1994 года пришли в квартиру чеченцы с автоматами, стали избивать в присутствии детей 2 и 7 лет с целью завладения квартирой. Старший сын попытался развязать руки, увидевший это чеченец наступил ногой ему на руку… Дудаевцы издевались над бабушкой, Мащенко Е.Е., заняли ее квартиру. 11 или 12 декабря я лично видела, как у женщины из нашего дома отбирали трехлетнего ребенка. Дудаевские войска брали в заложники детей. До Моздока мы добрались с помощью российских войск».

Насилию подвергались вообще все, кому «повезло» не оказаться чеченцем. Еще один грозненец Г. Бабаджанян обрисовал картину:

«Над русскоязычным населением издевались, оскорбляли, избивали. Милиция не реагировала. Был свидетелем того, как на улице русскую девушку насильно затащили в машину и увезли. Брата чеченцы избили, раздели, отобрали машину. На работе при получении зарплаты чеченцы три раза отобрали деньги».

Жители Наурского и Шелковского районов, в которых жило больше всего русских, отправили открытое письмо премьер-министру Виктору Черномырдину, в котором, кроме обычного перечня преступлений (тот зарезан, этот забит до смерти, сей стал калекой после избиения), содержатся такие слова:

«С приходом к власти Дудаева мы превратились в жителей резервации. За эти три года выгнаны все русские руководители хозяйств. Колхозы и совхозы разворованы. Уничтожаются лесополосы, разворованы телеграфные столбы. У нас не было официального обмена денег, нам не дали ваучеры. Преподавание в школе ведется только на чеченском языке, а сами школы и их оборудование расхищены. Мы уже два года не получаем заработную плату, старики — пенсии. Мы постоянно слышим предложения и угрозы убираться в Россию. Но мы в России. Мы сыны и дочери России. Русских грабят, убивают, унижают, насилуют, а „правозащитники“ почему-то этого не замечают».

Однако для Черномырдина важнее были нефтяные проекты в Чечне.

Особый, если так можно выразиться, колорит ситуации придает следующее обстоятельство: эти районы были переданы Чечне из состава Ставропольского края только в 1957 году, и тогда, конечно, никого не интересовало мнение населения по этому вопросу. Это письмо, как и прочие подобные, осталось без ответа.

Журналист Дмитрий Соколов-Митрич опубликовал характерный рассказ беженки Нины Барановой:

«Это было в мае 1993-го. К нам в квартиру вломился сосед Сахрутдин с автоматом. Прошелся бесцеремонно по комнатам и говорит: «Это оставляйте, это оставляйте и вот это оставляйте. Остальное забирайте. Даю вам трое суток на сборы». Спорить было бессмысленно. Мы были далеко не первыми, кого вот так выгоняли, а скорее одними из последних. Проблемы начались еще в 1990 году, тогда в почтовых ящиках появились первые «письма счастья» — анонимные угрозы с требованием убираться по-хорошему. В 1991-м стали среди бела дня исчезать русские девчонки. Потом на улицах стали избивать русских парней, затем их стали убивать. В 1992-м начали выгонять из квартир тех, кто побогаче. Потом добрались до середняков. В 1993-м жить было уже невыносимо. Моего сына Дмитрия группа чеченцев среди бела дня избила так, что, когда он пришел домой, это был комок крови и грязи. Они перебили ему слуховой нерв, с тех пор он не слышит. Единственное, что нас еще держало, — мы надеялись продать квартиру. Но даже за бесценок покупать ее никто не хотел.

На стенах домов тогда самой популярной была надпись: «Не покупайте квартиры у Маши, они все равно будут наши». Еще полгода — и самым популярным чеченским лозунгом станет: «Русские, не уезжайте: нам нужны рабы». Слава богу, к тому времени мы успели свалить. Через три дня после прихода Сахрутдина мы уже загружали контейнер и не могли понять: чего это Сахрутдин так внимательно наблюдает за этим процессом. Слышу, соседка-чеченка Хава мне кричит: «Нина, зайди на секунду, мне помощь нужна». Если бы я к ней не пошла, меня бы уже 12 лет как не было на свете. «Вон видишь хлебовозка стоит? — сказала мне Хава. — Вам осталось жить несколько часов. Как только вы покинете город, они вас убьют, а вещи заберут».

Я тут же к сестре, у нее знакомый чеченец был в селе Первомайском, Сайд, который тогда уже стал дудаевцем, но еще не совсем совесть потерял. Он со своими ребятами проводил нас эскортом до границы с Осетией. Хлебовозка тоже не отставала. Когда Сахрутдин и его команда поняли, что им ничего не светит, то дали очередь по кузову. Мы еще потом несколько лет на простреленных кроватях спали. Самые хорошие из тех чеченцев, которые разгуливали с оружием в руках, говорили: «Убирайтесь по-хорошему». Плохие ничего не говорили, они просто убивали, насиловали или угоняли в рабство. А с оружием разгуливала треть мужчин республики. Еще треть молча их поддерживала. Остальные сочувствовали нам, это были в основном городские чеченцы, но что они могли поделать, если даже старейшины сидели на лавочках и улыбались: «Пусть русских побольше уезжает».

Барановы считают, что им страшно повезло.

Беженцы приезжали в Россию на голое место. Их нужды с великолепным презрением игнорировались. В лучшем случае бежавший мог рассчитывать на статус вынужденного переселенца и ссуду, теоретически выделяемую на квартиру, но на практике достаточную для покупки разве что штанов. Это не гипербола: одна из таких семей как раз сумела на «квартирные» деньги купить детям зимнюю одежду, после чего несчастных уведомили, что обязательства государства перед ними выполнены. Выделенная сумма составляла порядка двухсот долларов. Заметим, речь идет о тех, кто так или иначе получил официальный статус, большинство же беглецов не имели никакого статуса и не могли рассчитывать ни на какую помощь.

В 1997 году право на компенсацию было предоставлено тем, кто покинул Чечню после 12 декабря 1994 года, то есть с началом «официальной» войны. Средства, выделяемые на нужды переселенцев, позволяли обзавестись плохонькой жилплощадью, однако постановление касалось только тех, кто зарегистрировался в миграционной службе до ноября 1996 года. К моменту, когда правозащитная организация «Мемориал» через Верховный суд добилась отмены этого пункта, произошел дефолт, так что к 1999 году, когда деньги начали выплачивать реально, типичная семья беженцев могла в лучшем случае с большим трудом и при определенном везении купить себе комнату в общежитии. К этому моменту основная масса людей уже 5–6 лет мыкалась где придется. Необходимым условием для присоединения к этой программе был отказ от собственности в Чечне.

Ни одно преступление против русских и русскоязычных, совершенное в Чечне с 1992 по 1999 г., не было раскрыто. Не то что расследованием, но даже, строго говоря, фиксацией преступлений никто никогда не занимался. Чечню, спасаясь от чисток и войны, по данным ныне не существующего Министерства по делам национальностей, покинули более двухсот тысяч русских. 21 тысяча человек была убита (не считая погибших в ходе боевых действий). В настоящий момент в Чечне русские практически не живут.

Какова была природа этих преступлений? Четких указаний на целенаправленное желание Дудаева и его окружения убить всех русских в республике у нас нет, и, скорее всего, впрямую такой задачи не ставилось. Однако напомним, что государство как таковое в Чечне не функционировало, милиция и прокуратура свои нормальные обязанности не осуществляли. Правоохранительные органы в республике несколько раз «чистились» и уже в 1992 году почти не функционировали. Тюрьмы и СИЗО открылись, в результате чего на свободе оказалась масса даже не фанатичных борцов с Россией, а вполне вульгарных уголовников: к 1992 году из пенитенциарных учреждений Чечни была выпущена без малого тысяча заключенных. В условиях анархии реальная власть принадлежала крупным и мелким полевым командирам, мыслившим в категориях эпохи викингов, а то и простецким бандитам. С их точки зрения русские не были объектом особой ненависти, они были просто добычей.

В отличие от чеченцев, спаянных по родовому и клановому признаку, сохранявших традиции кровной мести, быстро озаботившихся поиском оружия, русские в основном оставались людьми государства, в котором функционируют администрация, полиция и суды. Ничего подобного вокруг теперь просто не было, а родоплеменная организация была для русских делом глубокой старины. По этой причине сотни тысяч людей оказались совершенно беззащитны перед сколоченными бандами. За русского не приехали бы мстить, спасать его не явились бы все пятеро родных и тридцать двоюродных братьев с автоматами. В то же время русские вовсе не находились на социальном дне, в подавляющем большинстве они как минимум имели жилье, которое можно отобрать, иногда машины, в сельской местности — скот.

С точки зрения быстро адаптировавшихся к новым реалиям чеченских бандитов, русский находился примерно на одном уровне с лежащим на улице бумажником. К тому же власть развращает быстро и необратимо. Для вооруженного человека, вдобавок не отягощенного гуманистическими ценностями, человек невооруженный представлял собой огромный соблазн в смысле самоутверждения. Тем более пример массового нравственного разврата провоцировал на дальнейший разврат даже тех, кто первоначально сохранял совесть и представления о приличиях. На русских Чечни был поставлен грандиозных масштабов «стэнфордский эксперимент» с очевидным результатом. Этническая чистка 1991–1994 годов была геноцидом в той же степени, в какой геноцидом является поедание крокодилами человека, неожиданно оказавшегося в болоте.

Буквально теми же словами выразился один из чеченцев, очевидцев процесса: «Только самоубийца мог попытаться забрать жилье у чеченца. Безопаснее просто убить. Поэтому русские оказались самой слабо защищенной частью населения».

Для людей, в одночасье оказавшихся во власти вооруженных преступников, впрочем, не было разницы, насильничают над ними по четкому плану или стихийно. Сам по себе стиль общественных отношений, установившийся при Дудаеве, выбрасывал русских в лучшем случае на обочину жизни, в худшем — в могилу. Республика находилась во власти банд, промышлявших контрабандой, мошенничеством и разбоем. Если кто-то желает политкорректной формулировки, можно сказать, что республика находилась во власти патриотов и борцов за свободу, промышлявших контрабандой, мошенничеством и разбоем.

От лица всего государства и общества, которым было на бежавших из Чечни русских откровенно плевать, очень редко кто смог хотя бы сказать «простите». И все же такие люди были. Лидия Графова, председатель Форума переселенческих организаций:

«Мы виноваты перед русскими беженцами из Чечни. Мы — это в целом правозащитное движение. Именно с нашей подачи общественное сострадание замкнулось только на чеченцев. Это, наверное, заскок демократии — поддерживать меньшинство даже ценой дискриминации большинства. Вот на этом самом диване в 93-м сидели русские из Грозного. Они рассказывали, как каких-то старушек чеченцы душили шнуром от утюга, мне это особенно запомнилось. Но рассказывали как-то спокойно, без надрыва. А мы тогда занимались армянами из Баку. Когда я этих армян увидела, почувствовала, что это самые несчастные люди на свете. А с русскими я этого почему-то не почувствовала. Не знаю, может, недостаточно громко кричали?

А потом пошел вал беженцев-чеченцев. И я должна признаться, мы искренне считали, что должны отдавать предпочтение им перед русскими. Потому что чувствовали перед ними историческую вину за депортацию. Большинство правозащитников до сих пор придерживаются этого мнения. Лично у меня постепенно чувство вины перед русскими перевесило. Я была в Чечне 8 раз, и с каждой поездкой мне становилось за них все больнее. Окончательно меня сразила одна старушка, которая сидела на табуретке посреди улицы. Когда она увидела меня, то достала из-за пазухи чайную ложечку из синего стекла и с гордостью сказала: „Моя!“ Это все, что у нее осталось».

В истории России встречались более страшные явления, чем всеобщее наплевательство на бедствия русских беглецов из Чечни. Более постыдных — не встречалось.

Автор статьи: военный историк Евгений Норин

Полевой командир Шамиль Басаев

«ЭТО НАША СТРАНА, КОТОРОЙ ДО НАС ДЕЛА НЕТ».
Уже в 1995 году из Чечни начали возвращаться ветераны боевых действий. Посттравматические стрессовые расстройства, в обиходе известные как «чеченский синдром», стали настоящей эпидемией среди этих людей. Многие из тех, кто формально избежал ранений, все же пали жертвами этой войны. Многие солдаты и офицеры возвращались из Чечни с глубокими психическими травмами, которые позже проявлялись самым разнообразным образом. При благополучном развитии событий им удавалось преодолеть себя и вернуться к нормальной жизни. При неблагополучном дело кончалось социальной дезадаптацией, вспышками агрессии, немотивированными преступлениями, самоубийствами. Журналист (сам бывший солдат Чеченской войны) Денис Мокрушин собрал подборку характерных высказываний:

Иван: Вообще часто снится погибший друг, почему-то всегда помогает мне, то патроны даст, то гранату. И еще снится, что вот духи рядом, а калаш молчит, не хочет стрелять, и пацаны мои (вся разведгруппа) вокруг все погибшие. Мрак. Жена рядом спать перестала говорит плачу, и бормочу.

В: А у меня вообще одни животные инстинкты остались. Осталось только сидеть где-нибудь на пустыре и выть на Луну.

Виталий: Не пил, но и не спал. Ночами слушал радио и катался на машине. Милиция проверяла вены, думали что наркоман, судя по глазам. Не хотелось объяснять, но когда говорил, что только приехал — сразу отдавали честь и отпускали. И еще очень внимательно искал растяжки под ногами, и глазам было непривычно встречать рассвет и закат, видеть горизонт т. к. все время был в горах. И еще не мог понять, что может огорчать людей, ведь все так здорово, пока самого быт не затянул. А самое страшное, мне кажется, это тишина.

Многие солдаты продолжали воевать после войны, бросаясь наземь от звука петард, нашаривая автомат при виде мигающей лампочки видеомагнитофона, инстинктивно выискивая глазами снайперов на родных улицах. При этом, как и во многих других вопросах, государство в общем и целом самоустранилось от возвращения к нормальной жизни людей, проливавших за него кровь. На высшем уровне в 1997 году было отмечено, что «в настоящее время не ведется централизованно и систематизировано учет инвалидов военной службы, не проводятся научные исследования по изучению медико-демографических, социально-психологических, профессиональных и социально-экономических характеристик этого контингента» — в общем-то, сухо констатируется, что вопросами адаптации военных, вернувшихся из зоны конфликта, государство толком не занимается.

Положение дел усугублялось отношением к ветеранам в обществе. С одной стороны, репортажи об ужасах войны формировали общественное мнение, так что из военнослужащих часто лепили свирепых карателей. С другой стороны, для многих участие в боевых действиях стало стигмой, мешающей и в профессиональном плане, и в личной жизни. Родные и близкие часто оказывались просто не готовы встретиться с изменившимися в огне войны людьми. Фактически проблема оказалась пущена на самотек, и далеко не все справились с грузом воспоминаний о войне.

Сжав кулаки после драки
Российское государство проиграло Первую чеченскую войну. Это не льстящий национальному самолюбию факт, но он относится к объективной реальности. Как всякая крупная катастрофа, поражение в Чечне не произошло по какой-то единственной причине, война привела к высоким потерям и принесла море горя и позора по всем причинам сразу: в силу как политических провалов, так и ошибок в военном строительстве.

Политически Чеченская война выглядит как сочетание удручающей некомпетентности и вполне сознательного злого умысла. Дудаевский режим до войны процвел на коррупционных связях с российскими чиновниками, получив средства на содержание своих отрядов и благополучное ведение войны. Впоследствии схемы раскрания средств изменились, однако Чеченская война оставалась масштабным бизнес-проектом. В частности, в течение 1995–1996 годов изрядные средства выделялись из бюджета на восстановление республики.

Например, в 1996 году, по сообщениям СМИ, только на строительство жилья и ремонт дорог в Чечне был выделен миллиард долларов. Едва ли можно было отыскать хотя бы одну «хрущевку», возведенную на эти средства, или хотя бы один километр отремонтированной дороги. Благо как раз в 1996 году республика чрезвычайно удачно была для России утрачена, так что трудолюбивые восстановители народного хозяйства Чечни могли не опасаться появления аудиторов с неудобными вопросами. Война также позволяла списать недостающее военное имущество, оборудование, боеприпасы, технику. Сформировался теневой рынок вооружения. Короче говоря, как и большинство войн, Чеченский конфликт открывал широкие возможности для всякого рода махинаций, в которые были вовлечены чиновники, занимающие весьма высокие посты и, конечно, полевые командиры боевиков.

Когда же дело касалось исполнения непосредственных обязанностей, высшее политическое и военное руководство страны отнюдь не демонстрировало находчивости и энергии. Военное планирование раз за разом оказывалось не на высоте, а целый ряд отдельных эпизодов, такие как новогодний штурм Грозного, попытки спасения заложников в Буденновске и Кизляре, невозможно характеризовать иначе, как оглушительные провалы. Все эти операции проводились высшими чиновниками и военными деятелями России, и уровень планирования и ответственности, проявленный ими, не выдерживает и малейшей критики.

Отдельно обращают на себя внимание крупные террористические акты: еще до войны сделав лучшие контртеррористические подразделения страны жертвами политических игрищ, даже в по-настоящему острые моменты обладатели министерских портфелей рвались покомандовать сами, с легким сердцем игнорируя мнение специалистов по антитеррору. Когда же дело шло не так, как ожидалось, на государственных мужей мог напасть настоящий паралич воли.

Российская армия как вооруженная сила также откровенно не всегда обнаруживала нужную эффективность. В первую очередь ее проблемы связаны, конечно, с общей катастрофой вооруженных сил начала 90-х годов. Из-за постоянных невыплат денежного довольствия офицеры попросту не имели возможности овладевать военными специальностями, сосредоточившись на вопросах выживания, а боевая подготовка солдат зачастую сошла на ноль.

Лишившись крупных боеспособных контингентов, оставленных в союзных республиках или выведенных из Восточной Европы в чистое поле, страна должна была формировать войско из того, что было под рукой, в основном унаследованных у Советского Союза «скадрированных» частей. Их исходно плохое состояние было усугублено крайним недостатком боевой подготовки и устаревшей организацией. Абсурд с точки зрения здравого смысла, но реальность Чеченской войны: страна, где жили сотни тысяч ветеранов локальных конфликтов, а вооруженные силы составляли на 1992 год 2,9 млн человек, не смогла выставить достаточного количества подготовленных солдат для операции против небольшой криминальной республики. В результате войну часто вели юноши-призывники, ни физически, ни психически не готовые к испытаниям, которые уготовила им война, тем более настолько грязная.

«Такое положение», — резюмировал Рохлин, — «Сложилось, прежде всего, из-за недобросовестного выполнения обязанностей руководством Министерства обороны.

Вина руководства Министерства обороны состоит в том, что, сокращая армию с 3,5 до 1,7 миллиона человек, оно не оставило в ее составе развернутых по полному штату, высоко обученных, материально укомплектованных соединений и частей.

Опыт показывает, что наличие 2–3 таких дивизий с самого начала боевых действий могло обеспечить оперативное решение всех военных вопросов в Чечне.

Таких дивизий не оказалось, несмотря на то, что только в Западной группе войск до вывода в Россию их было 18».

Логистика и оснащение войск находились на откровенно удручающем уровне. Жалкие условия расквартирования, недостаток самого необходимого, включая пищу, воду и медикаменты, ставили солдат в тяжелейшие условия. Кроме того, недостаток снабжения и низкая дисциплина провоцировали, без преувеличения, разложение войск, халатное отношение к своим обязанностям и злоупотребление алкоголем.

Снайпер 245-го полка описывал быт своих сослуживцев весной 1996-го:

Обсушиться можно было только у выхлопа Т-80. Костры ночью не зажигали, чтобы не демаскировать себя. С 18 марта наше существование можно коротко описать так: есть нечего, спать негде и не на чем. Не помню точно, но то ли в конце марта, то ли в первых числах апреля пришел приказ: «Вперед на Гойское!» Тот маневр, который выполняли тогда, ни атакой, ни штурмом назвать нельзя. Из-за периодических движений вперед—назад солдаты дали этому занятию непечатное название. Никаких позиций мы не оборудовали, да и кто поставит задачу, если комбат каждый день пьяный, а с ним и все управление батальона.

Тактически войска также не оказались приспособлены к тем ситуациям, какие являются типичными в современной войне. Взаимодействие между родами войск было чаще всего налажено слабо, разведка велась мало, контрзасадные мероприятия для многих офицеров оказались неведомой областью знания. В плохом состоянии оказалось снайперское дело, связь традиционно оказалась ахиллесовой пятой армии. Правда, было бы ошибкой впадать и в противоположную крайность и огульно обвинять солдат и офицеров в повальной некомпетентности. Например, высокую боеспособность продемонстрировала морская пехота, бойцовские качества, несмотря на провалы в самом начале войны, показал спецназ ГРУ. Да и обычные мотострелки отметились далеко не только претерпеванием тягот.

Однако сила армии — в системе, и тактические успехи одних не могли скомпенсировать ошибок других: изнурительная война с высокими потерями и невнятными результатами складывалась из множества мелких неудач. Особенно серьезным недостатком — уже на уровне руководства операцией — было неумение закрепляться на очищенной территории. «Одна из особенностей этой странной войны, которая доводила нас буквально до бешенства, — это то, что одни и те же села мы проходили и зачищали по нескольку раз. В конце концов я настолько изучил местность, что мог воевать там с завязанными глазами», — возмущался один из офицеров.

При исправлении ряда недостатков даже и находящаяся в такой форме армия могла выиграть войну в Чечне. В конечном счете, однако, усилия тысяч людей были похерены политиканами, как кажется, вовсе и не желавшими по-настоящему выиграть войну. Бесконечные переговоры, венцом которых стала сдача в Хасавюрте, а также неспособность выстроить хоть сколько-то продуктивную политику по отношению к республике деморализовали людей, и в конце концов привели к приостановке боевых действий, фактически капитуляции. Нельзя сказать, чтобы армия остановилась на пороге победы. В августе 1996 года боевики имели ресурсы для продолжения войны. Однако вывод войск привел к тому, что в 1999 году кампанию в Чечне пришлось начинать полностью заново.

Тем не менее люди, два года месившие грязь «Ичкерии», сделали для страны нечто важное. Спокойная сдача Чечни могла по цепочке повлечь распад всего государства, как минимум на Кавказе. Такое крушение неизбежно сопровождалось бы тяжелыми жертвами. Пример Чечни, однако, был не слишком вдохновляющим для других сепаратистских движений. Мало кому хотелось затевать борьбу за независимость ценой таких жертв и разрушений. Одно дело — Чечня, спокойно обогащающаяся на нефтяной контрабанде, и другое — разгромленная республика и Дудаев в виде хладного трупа. В итоге идеи сепаратизма на Кавказе стали уделом маргиналов и чрезмерно романтических юношей, но в основном не местных элит. Даже в самой Чечне идеи радикалов вызывали не слишком массовые симпатии:

Я все бьюсь над одним вопросом: а стоило ли ради того, чтобы при­вести во власть всяких ничтожеств, проходимцев, стоило ли разрушить республику, убить десятки тысяч людей? Что это за суверенитет и на­циональная свобода, если за них надо платить такой дорогой ценой? Да я даю вам голову на отсечение, я даже опрос проводил: 99% населения не знает, что такое суверенитет, и никогда не считало СССР империей. А уж чеченцы разъезжали по шабашкам по всей стране. На своем опыте знаю, что простому народу всех наций не нужны суверенитеты, пока не довели дело до войны. Вот ведь парадокс для историка. Народ не хотел, не собирался, а политики заставили людей убивать друг друга.

Чеченцы, если говорить об основной массе народа, скорее дико боялись снова оказаться перед лицом свирепо настроенных солдат, чем желали реализовать утопию свободного чеченского государства без электричества, пенсий и работающего писаного права.

С Чечней связан своеобразный парадокс. Мировоззрение чеченцев, по крайней мере, значительной части, самой активной части их социума, слабо совместимо со взглядами на жизнь русских. Республика нуждается в обширных дотациях для хотя бы относительно нормального существования. Чечня представляет собой серьезную проблему в культурном, экономическом, политическом смысле. Однако при этом отделение Чечни от России в том виде, в каком оно состоялось реально в 1996 году, поставило Россию перед не менее серьезными вызовами. Чечня была оставлена в таком состоянии, что устроение в республике мирной жизни было абсолютно невозможно. Реальная власть принадлежала людям с психологией вождей викингов. Заниматься инфраструктурой и народным хозяйством они не могли, не умели и не хотели.

После смерти Дудаева никто из уцелевших полевых командиров не мог претендовать на роль настоящего лидера. Организовать мирную жизнь в республике было для них малореальным делом даже при активной помощи со стороны: для этого требовалось истребить тех, кто привык кормиться с вооруженных грабежей, людокрадства и прочего уголовно наказуемого бизнеса.

Чечня 1996 года не могла жить иначе, как паразитируя на России: собственной экономики у нее попросту не было, а амбиции полевых командиров, ставших харизматичными разбойными атаманами, но не умеющих быть никем другим, толкали их дальше. Возобновление боевых действий на Кавказе было лишь вопросом времени. Вскоре молодая республика сама создаст себе кольцо фронтов. «Настоящий мир не наступил», — замечал по поводу Хасавюрта майор СпН ГРУ Сергей Козлов, — «Просто открытый пожар перешел в фазу пожара на торфянике».

Под бесконечными осенними дождями из Чечни тянулись войсковые колонны. Солдаты и офицеры российской армии покидали республику. Они вернутся через три года.

Чеченские боевики рвут российский флаг, сорванный со здания мэрии Грозного, август 1996 года.

ПАДЕНИЕ ГРОЗНОГО.
После падения Президентского дворца боевики отступили в южную часть Грозного. В этот момент они имели еще достаточно крупные силы, ориентировочно пять с половиной тысяч человек. Они не потеряли боевого духа и были готовы продолжать активное сопротивление. Однако сомнений по поводу исхода противостояния в Грозном уже не было. Военные, движимые жаждой мести за погибших товарищей, упорно продвигались вперед. Закат еще не означал сумерек: бои продолжались, непрерывно принося новые жертвы.

На этом этапе командование Объединенной группировки наконец озаботилось блокадой Грозного с юга. Отсекать чеченскую столицу от остальной территории республики отправились два мотострелковых полка, 324-й и 245-й. Чеченцы не собирались сдаваться, однако их планомерно и постепенно выдавливали из Грозного. Соотношение сил резко изменилось в пользу русских, так что теперь они действовали более уверенно, чем в начале операции.

Однако малые и крупные трагедии происходили каждый день. Например, в конце января взорвалось нечто в здании, где располагался батальон спецназа. Комбат Е. Сергеев был извлечен тяжело контуженным из-под завалов, погибло же почти полсотни разведчиков. До сих пор неизвестно, что точно произошло. Сергеев и его солдаты тщательно проверили здание на предмет мин и фугасов, прежде чем его занять, однако нельзя исключить подрыва здания боевиками. В качестве альтернативной версии предлагался ошибочный удар собственной артиллерии.

Как бы то ни было, бои на улицах продолжались, но сопротивление боевиков заметно слабело. Угроза тылам защитников чеченской столицы быстро дала плоды: после выхода 324-го и 245-го полков на позиции, позволявшие угрожать полным прерыванием коммуникаций, чеченцы начали уже думать больше о том, как бы уйти из своей столицы, чем о ее удержании. Тем более мало что оставалось удерживать: Грозный был превращен в руины двухмесячным штурмом сталинградских достоинств. В феврале активность дудаевцев начала падать. В начале марта последний отряд боевиков под командой Басаева покинул Черноречье, пригород Грозного. 6 марта город пал окончательно.

Грозный представлял собой душераздирающее зрелище. Пожалуй, ничто так хорошо не иллюстрирует точку зрения, согласно которой самое страшное после проигранного сражения — это выигранное сражение. Эта битва не привела к завершению войны, первая война шла еще полтора года, и в целом сражения в Чечне не окончены до сих пор.

ЧИСТИЛИЩЕ.
С российской стороны на Чеченской войне с момента начала штурма Грозного по 1 апреля погибло 1426 человек, из которых подавляющее большинство приходится на бои непосредственно в Грозном. Около трети этих потерь приходятся на 31 декабря и 1 января. Чтобы накал битвы был ясен, достаточно сказать, что за всю войну погибло и пропало без вести 5552 человека. Около сотни человек попало в плен (из них порядка 70 в самые первые дни). Само по себе соотношение — 12–14 убитых на одного пленника — свидетельствует о чудовищном ожесточении боев. Несмотря на тяжелейшие условия сражения, солдаты и офицеры, даже будучи окружены без надежды на спасение, часто выбирали путь упомянутого лейтенанта Мочалина, стрелявшего, пока не кончались боеприпасы. Битва за Грозный стала поистине пирровой победой: армия постсоветской России поставила рекорд единовременных потерь, который, надеемся, она уже не побьет.

Потери боевиков точно оценить затруднительно ввиду иррегулярного характера их войска. Масхадов объявил о гибели в Грозном 580 инсургентов, однако очевидно, что это относится к тем боевикам, о которых у начальника штаба Дудаева в принципе были сведения. Далеко не факт, что они составляли хотя бы большинство среди жертв боевиков. Данные Масхадова, конечно, являются оценкой снизу. На другом полюсе находятся официальные российские подсчеты. Широким жестом было объявлено о гибели сразу семи тысяч членов незаконных вооруженных формирований. Эти данные, вероятно, серьезно завышены: учитывая, сколько раненых должно было появиться в рядах боевиков при таких потерях убитыми, едва ли у чеченцев после такого кровопускания имелись бы силы продолжать войну. Реальная цифра чеченских потерь лежит, несомненно, где-то между этими оценками, однако точно подсчитать утраты боевиков едва ли реально даже для них самих, с учетом иррегулярности их формирований в целом, обилия частных армий и «диких» отрядов.

Жертвы мирного населения поддаются подсчету с еще большим трудом. Если учет жертв солдат и офицеров армии и чеченских боевиков велся плохо, то учет погибших грозненцев не велся вообще. Наиболее распространенной оценкой остается подсчет Эдуарда Гельмана, который, как и все прочие, является оценочным (за основу брались данные анкетирования беженцев). Результат его трудов — 25–29 тысяч погибших гражданских жителей Грозного — на данный момент является своего рода мейнстримом в скорбном деле учета жертв. Прочие оценки плавают в диапазоне от одной до трагикомических двухсот пятидесяти тысяч объявленных жертв. С тем, что жертвы населения были крайне тяжелыми, соглашаются единодушно все исследователи.

Как всякая крупная трагедия, массовое заклание грозненцев произошло по многим причинам. С одной стороны, жители еще не были научены горьким опытом горячих точек, и не покидали дома до последнего. Во время боев за Грозный летом 1996 и осенью 1999 года те, кто еще оставался в этом злополучном городе, начинали по большей части бежать без оглядки, как только чувствовали угрозу. С другой стороны, в 1994 году российская сторона поначалу не озаботилась вопросом об эвакуации основной массы населения, а дудаевцы прямо препятствовали выезду тех, кто пытался покинуть этот циклопический крематорий. К тому же все соображения защиты населения были быстро отброшены воюющими.

Солдаты видели партизана в каждом встречном, а подвалы зачищались при помощи гранат, если только оттуда заранее не просили о пощаде. Выбора у российских солдат также не было: гуманист, проверяющий, кто находится за стеной, и пытающийся стучаться в двери (такие люди действительно находились), рано или поздно неизбежно получал в награду за благородство очередь в живот. Обстановка сама по себе диктовала поведение: безразличие к судьбе всех, кроме собственных однополчан, становилось одним из залогов выживания.

Армии как единому организму в боях за Грозный гордиться особенно нечем. Планирование операции было провалено полностью, а ее осуществление было ниже всякой критики. Штурм велся без учета состояния своих войск, сил противника, и даже адекватной по численности группировки войск не было создано, что для двухмиллионных вооруженных сил просто скандал. У Объединенной группировки попросту не было козырей, которые можно было бы разыграть.

Поводы для гордости есть, однако, у конкретных солдат и офицеров, у отрядов, непосредственно шедших в бой. Умирая сотнями, они, по крайней мере, умирали стоя. Чудовищная фраза Грачева о смерти с улыбкой на устах, конечно, не имеет отношения к реальности, однако упорства этим измотанным, часто израненным людям хватало с лихвой. Сомнительное утешение, но трагедии Мочалина, Мычко, Клупова, Рохлина, Сергеева, Вечканова и других — это трагедии тигров, а не койотов. Именно благодаря стойкости, находчивости и чувству долга солдат и полевых командиров Грозный был все-таки взят. Оказавшись в ужасающих условиях, солдаты и офицеры сумели на ходу перестроить тактику боя и медленно, но верно смять оборону дудаевцев, несмотря на провалы логистики и штабной работы.

Однако подвиг мертвых и искалеченных солдат в поле не должен закрывать от общества некомпетентность живых и здоровых руководителей силовой операции. Ситуация, при которой рассчитывать можно только на героизм рядовых и полевых офицеров, если и делает честь самим бойцам, является приговором военной организации.

Можно ли было лучше провести операцию? Да, безусловно. Можно ли было сохранить сотни жизней солдат и офицеров Объединенной группировки и тысячи — мирных жителей? Нет сомнения.

Однако произошло то, что произошло. Несмотря ни на что, люди, с оружием в руках бравшие Грозный, сделали для России многое. Дудаевский режим превратил Чечню в огромного размаха мафиозную структуру, и не бороться с ним наше государство попросту не могло. Как бы ни были велики жертвы, и как бы трагически ни завершилась вся война, солдаты и офицеры Объединенной группировки сделали для своей страны все, что было в их силах…

Автор статьи: военный историк Евгений Норин

СОРОК ЧЕТВЕРТОЕ ДЕКАБРЯ. ПРОРЫВ В ЦЕНТР ГОРОДА.
Операция началась катастрофически, однако отбоя никто, конечно, не давал. Сражение за Грозный продолжалось. Правда, теперь положение дел было еще более скверным, чем перед битвой. Группа «Север» была, говоря без обиняков, разгромлена. «Восток» и «Запад» не пробились в город. С другой стороны, к Грозному подходили подкрепления. Так, с севера подступала 74-я мотострелковая бригада. Кроме того, к Грозному перебрасывались батальоны морской пехоты, но их прибытия еще нужно было дождаться. Свежие мотострелки сразу же вступили в бой: чеченцы начали контратаковать отряды «Северо-востока» в больничном городке и на Консервном заводе. Обтекая малочисленный отряд Рохлина, боевики блокировали коммуникации.

Однако теперь стиль боевых действий несколько изменился. Даже к самым непонятливым штабистам пришло понимание, что дудаевцы не капитулируют и не разбегутся. Полевые же генералы и офицеры, наученные тяжкими потерями, начали на глазах менять тактику действий. Боец спецназа ВДВ рассказывал о действиях своего отряда при очистке коммуникаций группы Рохлина:

«Для работы мы выбрали ночное время: темнота, как известно, — друг спецназовца. Технически это выглядело примерно так: целый день за кварталом, который предстояло зачищать, наблюдали, отслеживая каждую мельчайшую деталь. Ночью начинали действовать. Первыми выдвигались сапёры: снимали, если есть, чеченские растяжки и устанавливали свои, перекрывая возможные пути отступления дудаевцев и пути подхода подкреплений. Потом группа незаметно просачивалась в здание, чаще всего через какое нибудь «нештатное» отверстие, вроде пролома в стене. На некоторое время затихали, пытаясь определить по звукам местонахождение в доме чеченцев, потом потихонечку начинали двигаться, уничтожая «духов» с помощью бесшумного и холодного оружия. Прекрасно показали себя винтовка «Винторез», автомат «Вал» и пистолет ПСС — весь бесшумный комплекс. «Духи», как правило, не понимали, что происходит — падали люди, пропадала связь. Чаще всего бесшумным оружием дело и ограничивалось. Ну а если чего, то шли в ход и гранаты, и всё остальное, по полной программе. За две ночи мы очистили Петропавловку, потом и улицу Лермонтова. Блокада была прорвана, корпус получил возможность отвезти раненых, подвести боеприпасы, продовольствие, подкрепления. И собрать силы, чтобы вновь двинуться вперёд. Кроме того, наши действия имели серьёзный психологический эффект. Так было, например, когда мы чистили вместе с морпехами кварталы перед Совмином. Еще днём мы приметили один подвал, где чечены кучкуются и пьянствуют. Мы не стали врываться в подвал с ковбойской стрельбой. Просто расставили заряды пластида, рванули и засыпали их. Так они подняли такой вой в радиоэфире: мол, погибаем! После чего дудаевцы из всех остальных домов удрали сами. Нам и чистить их не пришлось».

Естественно, одними частями спецназначения, при всей их важности, выиграть битву было нереально. Инициатива снизу касалась и тактики бронегрупп. Например, использовался следующий прием: танк вел огонь в интересах пехоты, в то время, как другой прикрывал его, отслеживая появление дудаевцев. За танками крутилась самоходная зенитка, палившая при необходимости по верхним этажам зданий. Пехотинцы корректировали огонь «своей» брони. Другой способ, называвшийся «карусель» состоял в том, что сменявшие друг друга боевые машины обеспечивали непрерывный обстрел крупного здания в течение долгого времени. Все эти новации, конечно, следовало бы внедрить раньше, и не по инициативе снизу, а сверху, однако сожалеть об упущенных возможностях было поздно.

Разумеется, в одночасье положение дел радикально не изменилось. Одной из кошмарных примет времени и места стали постоянные удары по своим. «Каждый второй убитый в полку — убит от огня своих», — рубил в интервью подполковник-мотострелок, — «Когда я слышу рев самолета — меня просто колотит. Авиация работает преступно плохо. Артиллерия чуть лучше. Любое передвижение по городу — это однозначный огонь своих. А уж если это в темное время суток, тут и до расположения своих батальонов можно не дойти».

Характерную ситуацию описывал комбат Евгений Сергеев:

«Когда начали движение, по нам открыл огонь снайпер. Бил, по-моему, с цирка. Я, чтобы долго не мучиться, попросил арткорректировщика, которого нам придали, навести огонь артиллерии на здание цирка и подавить снайпера. И здесь мы на себе почувствовали последствия игнорирования боевой подготовки в мирное время. Первые же снаряды разорвались примерно в двадцати метрах от нас. Тут же я попросил корректировщика сообщить на огневые, что больше ничего не нужно».

Устаревшие тяжеловесные рации были ненадежны. Бронежилеты пробивались огнем. На танках отсутствовали блоки динамической защиты. Солдаты находились в чудовищных бытовых условиях, не имея возможности помыться и поесть горячего. И все же армия продвигалась вперед.
Российские солдаты инженерной части осматривают трупы боевиков перед их захоронением.

Группировки «Север» и «Северо-восток» на этом этапе объединили под командованием Рохлина. Его достижения относительно малой кровью в первые дни слишком контрастировали с сомнительными успехами генерала Пуликовского. Также был заменен командующий группировкой «Запад». С новыми командирами, получив подкрепления, войска снова перешли в атаку.

5 января атакующие с северо-востока и востока части захватили переправы через Сунжу, отбили контратаки чеченцев и заняли военный городок, тюрьму и РОВД. Русские действовали грубо, но на сей раз действенно. Седьмого числа десантники, штурмовавшие город с запада, вышли к рынку, куда не пробились во время новогоднего штурма. Бои вокруг рынка продолжались до 16 января и окончились постепенным продавливанием чеченских позиций. Хотя Президентский дворец в качестве цели был странным выбором, что отмечали и сами участники сражения, батальоны постепенно подбирались ближе и ближе к этому зданию.

Запас прочности у чеченских формирований не был большим, и начавшийся рост потерь ставил их в опасное положение. Журналист, сидевший на чеченской стороне, замечал, что боевики часто воюют пятерками, поэтому много примеров, когда потери убитыми в бою составляют ровно пять человек. Бои в причудливом лабиринте развалин приводили к тому, что сражающиеся перемешивались: на одном этаже одного и того же здания могли находиться русские, на другом — чеченцы. Дома очищались просто и жестоко: всё, что подавало признаки жизни, забрасывалось гранатами и расстреливалось.

Например, при штурме здания ДГБ по нему выпустили полвагона танковых снарядов. Вместо неприятеля погибнуть легко мог мирный житель, но обстановка диктовала правила. «У меня есть восемнадцать человек», — объяснял сержант, возглавивший взвод после гибели офицера, — «За их жизни я отвечаю. За жизни всех остальных людей на планете я не могу отвечать». Чеченцы продолжали засылать мобильные группы в тыл русским. С ними боролись подтянувшиеся отряды МВД. «Зачистки» уже прочёсанных руин часто перерастали в ближний бой.

Боевики зачастую пытались прикинуться мирными жителями. Один из таких эпизодов описал участвовавший в нем офицер В. Дмитриев:

«Под прикрытием тройки прапорщика Орлова проникаю внутрь. За мной подтягиваются остальные бойцы. Из разбитой комнаты попадаем в коридор. За стенкой явно слышны голоса. Все приготовились, врываемся внутрь. Кричу:

— Бросай оружие!

Но среди сидящих на лестнице чеченцев никого с оружием нет. Они заявляют нам, что мирные жители, что боевики убежали. Вскоре подходит штурмовая группа и, осмотрев дом, находит много брошенного оружия.

Позже мы поняли тактику боевиков, которые при опасности бросали оружие, представлялись мирными жителями. Тогда, впопыхах, мы даже ни у кого не проверили документы».

Бои не оставляли времени ни на что иное. Один из офицеров на вопрос журналиста о том, какое сегодня число, ответил, что наступило сорок четвертое декабря, и прокомментировал эту фразу в том ключе, что пока не удалось отпраздновать Новый год, для него все еще идет декабрь…

Десятого января было объявлено о двухдневном перемирии, во время которого дудаевцам было предложено сдать оружие и вернуть пленных. Это требование чеченцы, само собой, не выполнили. Стрельба не останавливалась и во время «прекращения огня». Впрочем, перемирия, которых никто не соблюдал, стали приметой Первой чеченской войны.

«Грозный. Руины. Завалы. Черная копоть, жирное рыжее пламя над нефтехранилищами. Тут и там искореженные глыбы сгоревшей боевой техники. Остовы стен. Куски тел свежие и загнившие, изломанное оружие и грязь. Жидкая «майонезная» грязь на амуниции, на лицах, на оружии, на хлебе, на телах убитых», — писал журналист об этих днях.

К середине января в Грозный прибыли сводные отряды морских пехотинцев. На грозненских улицах многие части выступили не лучшим образом, о морпехах же многое говорит один факт: только один из них за время штурма Грозного попал в плен (и там погиб). Как и почти все прочие соединения, морпехи были сводной «сборной солянкой». Например, при укомплектовании батальонов Северного и Балтийского флотов личный состав собирался более чем из 50 воинских частей. Однако они были хорошо по меркам тогдашней армии подготовлены и обладали высоким боевым духом.

Вскоре морскую пехоту задействовали для штурма комплекса правительственных зданий. Русские с нескольких сторон вышли к центру Грозного.

Ночью с 12 на 13 января была проведена разведка подходов к зданию Совета министров. Совмин находился в непосредственной близости от дворца Дудаева (сам Дудаев вскоре покинул Грозный). Затем десантники ворвались внутрь. За Совмин шла отчаянная резня, внутри здания начался ближний бой, десантников несколько раз выбивали оттуда дудаевцы, но те каждый раз упрямо возвращались, оттесняя боевиков.

В конце концов, дудаевцев выбили из Совмина. Теперь к контратакам и попыткам ворваться в здание под огнем перешли уже чеченцы. В ходе этих боев две трети солдат штурмовых групп морской пехоты были убиты или ранены, парашютисты, совместно с которыми они действовали, также понесли тяжелые потери, однако чеченцы постепенно выдохлись, не в силах управиться с подходящими подкреплениями. Позиции в районе Президентского дворца находились в зоне досягаемости, к тому же дудаевцы, упорно обороняясь на одном месте, сделали очевидным свое местонахождение. Боевики упорно цеплялись за правительственные здания и постоянно ходили в контратаки.

Однако бой грудь в грудь с обозленными солдатами не был лучшей идеей: боевиков вытесняли из прилегающих к «дворцу» зданий, круша строения всеми видами оружия. В ночь на 19 января дворец был обложен окончательно, а утром разведгруппа морпехов обнаружила, что противник покинул «дворец», и кроме буквально нескольких боевиков воевать там не с кем. Над дворцом подняли военно-морской и российский флаги, а само здание еще долго прочесывали в поисках боевиков и оставленных ими мин.

Президентский дворец поначалу казался просто нелепым фетишем, назначенным сверху в качестве значимого объекта, однако в ходе боев он действительно превратился в символ упорной обороны города. Упорная оборона центра Грозного чеченцами сделала его достойным призом.

К боям за дворец и Совмин относится один из спорных моментов грозненской эпопеи, полудетективная история о распятых солдатах. Широкий резонанс эта история получила после выступления Льва Рохлина, заявившего, что во время штурма Президентского дворца боевики выставили в окна убитых русских ради устрашения. «Дудаевцы», — утверждал генерал, — «Пошли на самый коварный и подлый шаг. Накануне штурма они вывесили в окнах Совмина трупы наших солдат. На это было трудно смотреть». Позднее этот тезис с гневом опровергала чеченская сторона, однако на нем активно настаивали российские военные, от лейтенанта Вячеслава Миронова (не только в широко известной книге, но и в интервью) до генерал-майора Батурина: «Никто из вас, наверное, не видел, как вывешивали наших раненых в окнах Совмина, а я видел. Никто не показал, что на выбитом углу дворца на металлических балках были подвешены наши пленные. А я видел. Растерзанных людей». Нечто похожее изложил журналист Алексей Оверчук:

— Ты еще не знаешь, что трупы наших ребят и раненых эти скоты раздевают догола и подвешивают в окнах. А сами из-за них стреляют по нам.

— Этого не может быть!

— Не вершишь? Михалыч! — позвал военный, — Ты был на последнем выходе, подтверди.

Подошел офицер:

— Я лично видел это. Это было при штурме Совмина, в президентском дворце — такая же х…ня. Так что пиши смело, не бойся, эти скоты еще и не на такое способны, — он сплюнул и пошел по своим делам.

Потом и другие офицеры подтвердили мне то же самое.

С противоположной стороны эпизод яростно отрицается. Противники версии о распятых апеллируют, с одной стороны, к тому, что они лично ничего подобного не видели, с другой — и в этом есть определенный резон — указывают на отсутствие фотографий или видеоподтверждений события. Нужно отметить, что «мемориальцы», присутствовавшие на месте действия, также утверждают, что ничего подобного не наблюдали. Отметим, что в целом правозащитники этой организации признают многие преступления боевиков (например, запрет дудаевцев на эвакуацию людей из Грозного, казнь пленных и пр.), однако в данном случае они бескомпромиссно отрицают событие.

Автор не может точно судить о достоверности слов тех и других участников действа (демонизация противника и обеление своих — повсеместное дело на войне), однако несколько очевидных соображений приходят на ум сразу.

Во-первых, готовность дудаевцев закрываться в случае нужды кем угодно общеизвестна, позднейшие события в Буденновске и Кизляре, безусловно, заставляют отнестись серьезно к такому обвинению. Во-вторых, отмахнуться от свидетельств сразу нескольких человек, независимо друг от друга говорящих одно, сложно. С другой стороны, действительно, будь пленные или убитые выставлены в окна надолго, они попали бы на фотографии или видеозаписи. Вероятно, хотя это только предположение, люди действительно на какое-то непродолжительное время оказались перед окнами, затем защитники здания сообразили, что в здании присутствуют не только они, и может случиться скандал, после чего российские солдаты были от окон убраны. Был этот эпизод легендой, или же отражал реальность, слухи о таком «тактическом приеме», безусловно, только дополнительно ожесточили солдат…

Автор статьи :военный историк Евгений Норин

ВЫЖИВАЙ КАК ЗНАЕШЬ. МИРНОЕ НАСЕЛЕНИЕ ГРОЗНОГО.
Посреди разыгравшихся в городе отчаянных боев оказались под огнем огромные массы населения Грозного. Эти люди, не сообразившие или не сумевшие вовремя бежать, теперь стали заложниками разворачивающейся вокруг яростной баталии. В основном они жили в самых жалких условиях. Позаботиться об этих людях у воюющих просто не было особой возможности. Иногда их пытались использовать как ресурс. В. Шурыгин описывал такой эпизод:

«Дней пять назад в расположение батальона пришла чеченка. Спросила командира. А потом вытащила из кармана «лимонку»… Еле выбить из рук успели, благо, она толком и не знала, как с ней обращаться.

— Дети есть? — спросил ее на допросе Петрович.

Давясь слезами, та кивнула:

— Д…двое.

— И что, тебе больше делать нечего, как с гранатой бегать по городу? Муж есть?

— Нет. Убили.

— Сейчас?

— Нет. Год назад.

— Так какого же хрена ты дурью маешься?

— Свекор послал.

— …?! А что же сам не пошел?

— Старый. Плохо ходит. И у него жена новая. А я вдова. В доме тесно, сказал, детей воспитает сам.

С напутствием оторвать свекру женильный аппарат, женщину выгнали из расположения».

Такие эпизоды все же были экзотикой. Чаще люди просто пытались выжить. Грозненцы, как чеченцы, так и русские, испытали все мучения, какие могут выпасть на долю человека. 31 декабря пропал свет, и в целом инфраструктура города начала быстро разрушаться. Газ в некоторые дома еще довольно долго подавался, и это стало серьезным подспорьем для многих людей. «Бытовой газ в данной ситуации — наша жизнь. 2 раза при обстреле реактивными снарядами осколками перебивали газовые трубы. Первый раз на 4-х метрах было 53 пробоины, потом ещё раз. Мужики со двора, в том числе и папа, кое-как заделывали эти отверстия», — описывала положение дел местная жительница. Духовка стала для нее заодно и обогревателем: больше отогреться и высушить одежду было негде. Менее везучие пользовались буржуйками.

Население периодически подкармливали обе стороны. «Когда привозят на грузовой машине хлеб, обязательно рядом крутится группа кинорепортеров и снимают толпу людей, которые от голода бросаются к машине. Мне однажды буханкой досталось по голове, потому что их не давали в руки, а бросали в толпу».

Во время бомбежек, конечно, приходилось немедленно бежать вниз. Убежищ специальной постройки было мало, поэтому жить приходилось в простых подвалах, на столах, ящиках и, в виде удачи, раскладушках. Впрочем, по словам этих людей, худшим проклятием была не бытовая неустроенность, а неизвестность. Единственной связью с миром оставалось радио, которое постоянно врало. Самые простые вещи становились необычайно трудны. Поход за водой превращался в бытовой подвиг. Нередки были случаи гибели у водяных скважин от шальных пуль и мин. Убить или ранить могли в любой момент, со страху или при обычном обстреле по площадям.

К тому же боевики не избежали охоты на ведьм и расстреливали на месте тех, кого считали «шпионом». Вдобавок по развалинам путешествовали мародеры. Один из русских грозненцев (муж процитированной выше женщины) защитил свой запас керосина в гараже, возможно, наивным, но вполне действенным способом: написав на створке «Осторожно, мина-сюрприз, полковник…» Как ни крути, он добился своего: гараж разграблен не был.

Он же рассказал о любопытном эпизоде:

«Буржуйку перенесли в убежище, но не хватило труб, и меня сагитировали сходить в гараж и принести их оттуда. Пошел туда в сопровождении двух ингушей. Во дворе гаража нас встретила группа мародёров-чеченцев. Мой гараж не вскрыли, вероятно, побоялись подорваться на моей «мине». Вскрыв гараж после имитации снятия «мины» с предохранителя и забрав трубы, я закрыл его на замок, опять же проделав обратную операцию по постановке на «заминирование», мы попытались ретироваться, но грабители не хотели нас отпускать и потребовали, чтобы я гараж не закрывал. Мои сопровождающие отказались выполнить это требование, мотивируя это тем, что по закону гор, они не допустят насилия надо мной, и мы уйдём вместе. Напоминание бандитов о том, что мусульманам негоже защищать «неверного», никакого воздействия на моих телохранителей не оказало, и мы благополучно ушли».

Отдельного упоминания заслуживают те, кто, рискуя жизнью, вывозил людей из города. Кто-то из водителей брал за это деньги, иные же без разбора по нации брали в автобусы всех. Ожесточение войны коснулось не всех: по словам жителей, чеченец вполне мог вывезти русских вместе с соплеменниками и наоборот. Отличился среди прочих «чеченский Робин Гуд», оппозиционер-антидудаевец Руслан Лабазанов, вытащивший в безопасное место существенное количество народу и кормивший их за свой счет.

Финал этой конкретной истории можно назвать и счастливым. Муж сестры этого человека оказался военным. Он сумел найти родственника. Семью из разрушенного города вывезла БМП, оставляя между гусеницами неубранные трупы, и позже МЧСовским рейсом семья отправилась в Москву. Так везло не всем.

История другого гражданского жителя — подростка, оказавшегося посреди сражения, напоминает триллер:

«…обстрел, то ли снайпера, то ли случайный (кто, за что, не поймешь). Я забежал в первый попавшийся дом, потом в подвал… Выйти пытался несколько раз в день, но огнем прижимали, даже до лужи в 5 метрах не достать. Сколько дней — не помню… смазано.. .помню только, что ползал по этажам здания, собирал теплые вещи, матрасы и одеяла. Из всего этого устроил себе лежак, который позволял не замерзнуть без костра. Один раз развел, на 3 или 4 этаже, кресло сломал на дрова, так костер мой технично с первого залпа кто-то откуда-то накрыл. Для себя лично понял, что война это всегда, обязательно, голод, грязь и холод. Голод утолял найденными солениями в разбитых квартирах, ну и еще кое-чем.. но чем — говорить не буду (единственное, что скажу, не каннибализм).

Однажды ночью меня разбудила сильнейшая перестрелка, как потом оказалось, наши из здания напротив Совмина на штурм пошли, а с утра начали «чистить» мое жилье, чистить как… гранату в комнату, а потом туда заходят, я это по последовательности шагов и взрывов понял, и когда услышал, что и к моему схрону идут, заорал:

«Пацаны, не губите, Христа ради, русский я.. не чечен, не боевик, прячусь здесь!!!» и так несколько раз. Потом тихое «да и пох…й» и тут же «Отставить».(…) В конце апреля месяца мать нашла меня в центре вынужденных переселенцев в Великом Новгороде».

Вскоре после начала боев в Грозный прибыли группы спасателей. МЧСовцы из «Центроспаса» работали под прикрытием солдат малыми группами (три спасателя и врач). 800 больных и раненых, эвакуированных ими — заметный результат для всего 35 людей из «Центроспаса», работавших на руинах.

Автор статьи :военный историк Евгений Норин

ЗАПАДНЯ. МАЙКОПСКАЯ БРИГАДА ПОД УДАРОМ.
Приказ майкопцам занимать вокзал сложно назвать тактически оправданным. С вокзала они не могли контролировать прилегающие районы. Более того, ближайшие пятиэтажки подступали буквально на десятки метров, вокруг находилось множество высотных зданий, а кроме того вокзал просматривался и простреливался из частного сектора. Чтобы занять все эти позиции у комбрига Савина попросту не имелось достаточно людей. Выстроить такой оборонительный периметр, который мог бы изолировать привокзальную площадь и само здание от доступа боевиков, майкопцы не могли, а само старинное строение имело огромные окна, так что обороняться сидя в нем было крайне трудно. Правда вопрос, почему не был занят хотя бы дом прямо перед вокзалом, четкого ответа не имеет. У Савина уже не спросить…

Момент начала активных боев с чеченцами точно указал подполковник Юрий Клапцов: «С наступлением темноты, часиков с 17–18». Самого Клапцова пытался выманить под огонь местный не очень мирный житель, приняв его за комбрига, однако офицер вовремя укрылся за БТРом, чем и спас себе жизнь. Из пятиэтажки и недостроенной гостиницы по вокзалу открыли огонь из автоматов, пулеметов и гранатометов. Комбриг Савин был здесь в первый раз ранен — осколком гранаты РПГ в ногу. Техника начала гореть.

Через некоторое время, когда на вокзале скопилось много раненых, возникла идея вывезти их на БМП, но назначенная на роль госпитальной боевая машина была быстро подбита с фатальными последствиями для тех, кто в ней был. До полуночи обстрел не прекращался. В таком же положении находилась часть бригады и небольшой отряд самарцев на товарной станции рядом. Из-за слабой подготовки солдат офицеры должны были действовать за всех разом и быстро оказывались убиты или ранены.

Под непрерывную пальбу наступил Новый год. Кто-то принес из разваленного киоска бутылку шампанского для комбрига. Бутылка так и простояла нетронутая.

Короткий перерыв в стрельбе произошел как раз около полуночи. Затем бой возобновился и уже не останавливался.

Бронегруппа самарцев тем часом маневрировала неподалеку от площади, обстреливая огневые точки боевиков. Сами самарцы вели бой в полуокружении, разорванные на две части, и их положение было не лучше, чем у майкопцев.

«После выстрела, чеченцы сразу выпускали по танку от 2 до 5 выстрелов с противотанкового оружия, щедро поливая огнем со стрелкового оружия, не оставляя шансов на спасение экипажам. При залповом огне они не могли одновременно стрелять по всем танкам роты, а во время сосредоточения чеченцами огня по одному танку, мы совместно с другими экипажами определяли местонахождения их огневых точек и беглым огнем из танковых пушек, ПКТ (спаренный пулемет с танковой пушкой), НСВТ их уничтожали», — описывал танкист-самарец свои действия.

Часть полка была окружена вместе с майкопцами, часть — на перекрестке Маяковского и Хмельницкого. Радиочастоты забивали боевики, требующие у танкистов капитуляции. Капитан Игорь Вечканов, командир танкистов, загнал свой танк прямо в вестибюль вокзала и палил оттуда с кинжальной дистанции. Все танки получили по несколько попаданий из гранатометов. Майкопцев обстреливали и дудаевские танки: Вечканов насчитал четыре боевых машины на стороне дудаевцев.

Как ни опасно было на вокзале, медпункт майкопцев в «слепом» помещении без окон был самым надежным укрытием, поэтому раненых самарцев с товарной станции отправили туда под прикрытием брони. Вечканов потерял два танка из пяти на этом перегоне, но дело сделал. Один из спасенных им раненых говорил прямо: «Мы вылезли оттуда только благодаря «Катку» [позывной Вечканова], так бы нас оттуда бы хрен выпустили бы, потому что раненых у нас было до е… мамы просто».

Из-за непрерывного боя ближе к утру начали заканчиваться боеприпасы. Вытащить раненых не было возможности, и они могли только ждать своей участи в медпункте, истекая кровью. В этот момент самарцам и майкопцам прислали приказ Пуликовского о переходе в наступление в сторону пресловутого Президентского дворца. Назвать этот приказ иначе как чудовищным язык не поворачивается, и он свидетельствует, конечно, о полной утрате командованием связи с реальной обстановкой на поле боя.

Утро не принесло облегчения. Техника горела на площади и на подступах к вокзалу. Бой не останавливался. От отчаяния одна из зенитных «Тунгусок», исчерпав боекомплект пушек, палила по окнам ракетами «земля-воздух» прямой наводкой. Ее сожгли восемью попаданиями из гранатомета.

Удивительно, но на вокзал приходили мирные жители, которым казалось, что более надежного места в пылающем городе нет.

Все это время комбриг Савин запрашивал помощи от соседей и командования. Запрашивал и не получал. Бригада слишком глубоко забралась в Грозный, колонны помощи пробивались слишком медленно, а в поддержке вертолетами по неясным причинам было отказано. Первый отряд для прорыва к окруженным составили из немногих майкопцев, до сих пор остававшихся в тылу, и частей 276-го полка. Эта группа к окруженным пробиться поначалу не смогла. В конце концов часть людей 276-го сумела пробраться к товарной станции. Интересно, что во время этих попыток прорыва двоих отбившихся от своих солдат спас чеченец, бывший милиционер Юсуп Хасанов, спрятавший их в подвале.

Из-за многоэтажек, закрывающих обзор, Савин не мог даже корректировать огонь артиллерии. Оставалось надеяться только на собственные, постоянно уменьшающиеся силы.

Днем на выручку майкопцам попытались прийти два батальона десантников Псковской и Рязанской дивизий. В глубину Грозного они пытались пробиться весь день. Спасти майкопцев им так и не удалось: дудаевцы пропустили бригаду до вокзала не для того, чтобы легко выпускать. Определенного результата крылатая пехота, однако, добилась: в парке имени Ленина к 16:00 были деблокированы мотострелки, окруженные там вечером 31-го числа. Однако проблемы осажденных на вокзале этот успех не снимал.

ОТСТУПЛЕНИЕ МАЙКОПЦЕВ.
Во второй половине дня комбриг Савин, поняв, что никто его не спасет, начал выручать себя сам. В этот момент связи с командованием на вокзале не имели. Примерно в то же время начала, также сама по себе, выходить группа, окруженная у товарной станции (солдаты Майкопской бригады, самарцы и пробившийся к ним небольшой отряд 276-го полка). С этим отрядом произошел любопытный эпизод. На связь с окруженцами вышел депутат и правозащитник Сергей Ковалев и от имени боевиков предложил сдаться, обещая вывоз автобусами.

Попутно депутат спросил о точном местонахождении отряда, чего ему, конечно, никто не стал сообщать. Позднее Ковалев продолжал попытки уговорить те или иные группы солдат и офицеров сдаться. Как описывал одну из таких бесед А. Черкасов, «для десантников разговоры о том, что им позволят с оружием в руках выйти из города, были не только неприемлемы, но и непонятны».

Окруженцы, естественно, не поверили правозащитнику и предприняли самостоятельный рывок к свободе. Дорогой отряд распался. Некоторые машины были подбиты, а пытавшиеся спастись солдаты застрелены. Другие выходили с боем. Один из солдат проявил изрядное хладнокровие: столкнувшись на улице с тремя боевиками, он ответил на их приветствие зычным криком «Аллах акбар!», после чего перебил успокоенных собеседников одной очередью. Одна из групп ненароком утопила БМП в Сунже, но сами солдаты и офицеры сумели переплыть холодную речку и добраться до своих.

Около пяти часов вечера от вокзала начали уходить остатки майкопцев. На уцелевшую технику загрузили раненых. Многих бойцов-срочников, одуревших от шока и ужаса, пришлось буквально выволакивать силой. Во время прорыва остатки бригады продолжали нести потери. В плен попал, например, тяжело контуженный подполковник Зрядний. В плену его серьезно избивали, а несколько месяцев спустя расстреляли. Один из бойцов описал свое пленение так:

«”Чехи” нас голыми руками, как говорится, взяли. Из всей БМП только я и подполковник Зрядний (Царство ему Небесное) остались в живых. Остальных добили. Я просто убитым притворился, когда они раненых ходили добивали. Меня тоже двое нашли, потому что подо мной бушлат дымился. Сначала один подбежал, молодой, весь в черное одет. Я перевернулся, на пятую точку сел. Один спрашивает: «Что, раненый? Где оружие?». Я говорю: «Нет». Он мне: «Не пиз…, найду — расстреляю». Я ему: «Нет, ищи». Обыскал меня, по земле рядом пошарил, тут другой подбегает. Первый ему говорит: «Вот раненный, вообще-то, добить надо». Второй ему: «Да, надо». У меня чуть не вырвалось: «Да ну на х…» — уже на языке вертелось. Если бы сказал, наверное, точно прибили».

За первые дни было захвачено порядка 70–80 солдат и офицеров. Многих содержали в центре города под присмотром находившейся там группы депутатов госдумы. В плену настоящее азиатское коварство продемонстрировал прапорщик майкопцев Магомед Карим-заде. Предусмотрительно уничтожив документы, он сам себя «повысил в звании» и вызвался написать продудаевское открытое письмо Ельцину. Набив текст трескучей риторикой о борьбе за свободу чеченского народа, прапорщик тихой сапой «подписал» письмо всеми пленными, которых сумели сыскать, передав таким образом на свободу первый список захваченных дудаевцами людей.

Последней из вокзала отошла группа капитана Рустема Клупова. Этот офицер прикрыл уход остальных и покинул с небольшим отрядом вокзал, когда внутрь уже проникали чеченцы. На прощание один из бойцов арьергарда, сержант Майоров, обрушил выстрелом из реактивного огнемета кусок торца дома напротив — вместе с засевшим там гранатометчиком. Позже Клупов, командовавший последними уходящими с вокзала, получил задание на вывод остатков сводного отряда Майкопской бригады из Грозного. Полковник Савин, возглавляя прорыв, уже с несколькими ранениями, отправился лично забрасывать гранатами обнаруженную дорогой огневую точку, и сумел это сделать, однако тут же погиб от осколка уже чеченской гранаты.

Позднее на мертвого полковника пытались «повесить» все недочеты операции Майкопской бригады, в том числе сам марш к вокзалу, но это откровенная попытка спихнуть на безответного убитого офицера собственные недоработки. Как бы то ни было, умер Савин куда как достойно. Остатки группы сумели выбраться к своим кружным путем.

Сводный отряд Майкопской бригады потерял за два дня 162 человека погибшими. Самарцы потеряли сопоставимое число людей: в середине января полк считался лишившимся 63 человек убитыми и 75 пропавшими без вести. Из «вокзального котла» к своим вышло 147 майкопцев и около тридцати самарцев. Это были очень высокие потери, но ими кровопролитие далеко не исчерпалось. Всего Объединенная группировка потеряла погибшими и пленными около пятисот человек за сутки.

Тогда же боевикам удалось окружить 137-й парашютно-десантный полк, однако десантники не дали себя разбить, а вскоре даже расширили свои позиции и время спустя заняли место боя Майкопской бригады.

Штурм Грозного начался для российской армии с зубодробительного удара. Однако возможности для отдыха не было. Нужно было подниматься после нокдауна.