История в металле
115 постов
"Ни шагу назад" по-древнеримски
Описание переговоров о судьбе пленных римлян после битвы при Каннах.
Текст приведен по изданию: Тит Ливий. История Рима от основания города. Изд-во «Наука» М., 1991.
Ганнибал после блестящей победы под Каннами погрузился в заботы, приличные скорее победителю в войне, чем тому, кто еще воюет. К нему привели пленных — он отделил союзников и отпустил их, напутствуя ласковыми словами и без выкупа, как делал и раньше — при Требии и Тразименском озере. Позвал он и римлян, чего прежде никогда не бывало, и по-доброму заговорил с ними: его война с римлянами — не война на уничтожение: это спор о достоинстве и о власти. Предшественники его уступили римской доблести, а он старается превзойти римлян и удачливостью и доблестью. Итак, он дает пленным возможность выкупиться — коннику за пятьсот серебряных денариев, пехотинцу — за триста, рабу — за сто. Хотя за конника он запросил больше, чем условлено было при сдаче, но они радостно пошли на любые условия и отправили в Рим к сенату десятерых выбранных ими посланцев; от них Ганнибал потребовал только клятвенного обещания вернуться.
Диктатор представил сенату послов от пленных; их глава начал так:
"Марк Юний и вы, отцы-сенаторы, мы прекрасно знаем, что никогда ни одно государство не ценило ниже, чем наше, попавших в плен. Но, если мы не слишком пристрастны к себе, то никогда не попадали в руки врагов люди, которые меньше бы заслуживали бы вашего пренебрежения. Ведь мы не на поле боя, струсив, сдали оружие. Нет, мы и стоя на грудах трупов, продолжали сражаться и протянули битву почти что до самой ночи — только тогда мы вернулись в лагерь; остаток дня и следующую ночь усталые, израненные, мы защищали вал; но на другой день, осажденные победоносным войском, отрезанные от воды, не имея никакой надежды прорваться через плотные ряды неприятеля, мы после гибели пятидесяти тысяч солдат из нашего войска не сочли грехом сохранить в живых хоть сколько-нибудь римских воинов из сражавшихся при Каннах, тогда только мы договорились о выкупной цене и сдали врагу оружие, в котором все равно уже не было толку. Каннские поля завалены телами римлян; мы остались живы только потому, что у врага не хватило уже ни сил, ни оружия. Среди нас даже есть такие, кто не бежал с поля боя, а оставлен был охранять лагерь и вместе со сданным лагерем попал во власть неприятеля. Вы берете в солдаты людей всякого возраста и состояния; я слышу, что вы даете оружие восьми тысячам рабов: нас не меньше, и выкупить нас обойдется не дороже, чем купить столько же рабов. А сравнивать нас с ними не буду — я этим обидел бы всех римлян. И еще одно: если, отцы-сенаторы, вы, обсуждая такое дело, окажетесь к нам слишком жестоки, чего мы никак не заслужили, то подумайте, какому врагу вы нас оставите. Если бы вы увидели своих сограждан — в цепях, в грязи, во всем безобразии, — вы, конечно были бы не меньше потрясены, чем если бы вам довелось увидеть поля под Каннами, где полегли ваши легионы. И вы можете видеть наших родственников: взволнованные, в слезах стоят они в преддверии курии и ждут вашего ответа. Если они в такой тревоге и беспокойстве за нас и за тех, кого тут нет, то что же, по-вашему, чувствуют те, чья жизнь и свобода зависят от сегодняшнего решения? Каждый настроен по-своему, отцы-сенаторы, знаю, что жизнь моя под угрозой; но я больше боюсь за свое доброе имя: как бы не уйти нам отсюда осужденными и отвергнутыми: ведь люди не поверят, что вам стало жалко денег».
Он кончил, и в толпе, стоявшей в Комиции, сейчас же поднялись жалобные вопли; к сенаторам простирали руки, молили вернуть сыновей, братьев, родственников. Женщины, побуждаемые страхом и крайностью, смешались с толпою мужчин на форуме. Сенат, удалив посторонних, занялся обсуждением дела. Мнения были высказаны разные: одни считали, что пленных следует выкупить за государственный счет; другие, что казну трогать не нужно, но не надо препятствовать и выкупу на частные средства, а если кому не хватает наличности, пусть возьмет в долг из казны, поставив поручителей и давши в залог имение. Тогда спрошен был Тит Манлий Торкват, человек, чья старинная суровость доходила, по мнению большинства, до жестокости. Он сказал:
«Если бы послы только просили о выкупе тех, кто находится во власти врагов, я, никого не порицая, высказался бы кратко; ведь от меня требовалось только одно: напомнить вам, чтобы вы, держась обычаев, завещанных предками, дали пример суровости, без которой, ведя войну, не обойтись. Сейчас, однако, эти люди почти хвалятся тем, что сдались неприятелю ...когда враги утомленные битвой и обрадованные победой, сами почти что все вернулись в свой лагерь; оставив им свободную ночь для попытки прорваться, и семь тысяч вооруженных воинов смогли бы пробиться даже через сомкнутый строй врагов, тогда эти люди и сами не попытались сделать такую попытку, и не пожелали следовать за другим. Почти целую ночь Публий Семпроний Тудитан не переставал убеждать и уговаривать их: «пока врагов вокруг лагеря мало, пока всюду тишина и покой, следуйте под покровом ночи за мною: еще до рассвета мы придем туда, где опасности нет — в города союзников». Себя сберечь у вас не хватило храбрости, — что вы будете делать, если придется умирать за отечество? Вокруг вас лежали пятьдесят тысяч граждан и союзников, погибших в тот самый день. Если столько примеров доблести не взволновали вас, — вас ничто не взволнует. Если даже вид такого побоища не побудил вас не щадить вашей жизни, — вас ничто не побудит. Свободные, полноправные, тоскуйте по отечеству, тоскуйте же, пока отечество у вас есть, пока вы — его граждане. А вам тосковать поздно — вы потеряли свои права, вы больше не граждане — теперь вы — рабы карфагенян. За деньги вы собираетесь вернуться туда, откуда ушли негодными трусами? Публия Семпрония, вашего согражданина, велевшего вам следовать за ним с оружием в руках, вы не послушались, а Ганнибала, велевшего выдать оружие и сдать лагерь, послушались. Таких ли граждан желает отечество? Будь и все остальные на них похожи, сегодня не оставалось бы ни одного гражданина, сражавшегося под Каннами. Из семи тысяч вооруженных нашлось шестьсот храбрецов, которые отважились прорваться, которые вернулись в отечество свободными и вооруженными. И этим шестистам враги не заградили дорогу. Насколько же безопасен был, по вашему мнению, путь для двух почти легионов? Эти люди предпочли, забившись в палатки, ждать и рассвета, и неприятеля, хотя в ночной тишине можно было вырваться из окружения. Чтобы уйти из лагеря, духу им не хватило, — чтобы храбро его защищать, хватило. По-моему, отцы-сенаторы, их так же не следует выкупать, как не следует выдавать Ганнибалу тех храбрецов, которые вырвались из лагеря, и, пройдя через гущу врагов, доблестью вернули себя отечеству».
Манлий договорил. Большинство сенаторов имело родственников среди пленных, но исстари в Риме косо глядели на попавших в плен. Испугались и выкупной суммы: нельзя было оставить казну пустой: много денег ушло на покупку и вооружение рабов, взятых в солдаты, — не хотели и обогащать Ганнибала, по слухам, в деньгах весьма нуждавшегося. Мрачный ответ «не выкупать пленных» добавил к старой скорби новую — утрачено столько граждан! — с рыданиями и жалобами провожали посланцев до городских ворот. (4) Один из них ушел домой, считая себя свободным от клятвы, потому что под каким-то предлогом он возвращался в лагерь. Когда об этом донесли сенату, все решили схватить его и под стражей препроводить к Ганнибалу.
Показать полностью
4
